Восстание башкир под руководством абдуллы галеева год

После разгрома восстания 1735—1740 годов Российское правительство наметило широкую программу по колонизации Башкирии. Ее реализация была поручена знатоку восточного мира, бывшему русскому резиденту в Стамбуле Ивану Ивановичу Неплюеву. Питомец Петра I энергично взялся за освоение юго-восточной окраины империи. В 1743 году он перенес на новое место Оренбург, по его признанию, в первую очередь «для ближайшего надзирания над склонным к бунтам башкирским народом»1, превратив его в неприступную крепость. Прежний Оренбург, основанный в 1735 году, был переименован в Орскую крепость. В следующем году на территории Башкирии была учреждена Оренбургская губерния. Граница губернии с Казахстаном была перекрыта протяженной цепью крепостей. Башкир, проливших много крови, чтобы не допустить появления на их земле крепостей, заставили нести линейную пограничную службу. Эта тягостная и изнурительная служба исполнялась без всякого довольствия и жалованья. Также за свой счет башкиры должны были содержать почтовые станции и ямы. Было ликвидировано местное самоуправление. Родовая аристократия в лице потомственных старшин была заменена на бюрократию – назначаемых старшин, как правило, лояльных, но далеко не всегда достойных людей. Каждый человек находился под бдительным административно-полицей­ским оком. Земельный вопрос в Башкирии еще более обострился. В ходе последнего восстания многие вотчинники потеряли право на часть своих земель, конфискованных как «бунтовщичьи». При Неплюеве около трети башкирских владений было изъято под интенсивное строительство крепостей, металлургических заводов и населенных пунктов для растущего потока пришлого населения. 16 марта 1754 года вышел указ, запрещавший частным лицам бесплатную добычу соли и обязывавший покупать ее по сильно завышенной цене. Этот указ ударил по интересам всего населения Башкирии. В отношении всего нерусского населения осуществлялась политика христианизации. Наиболее активно она проводилась в Казанской губернии, где действовала так называемая Новокрещенская контора. Там за несколько лет было крещено около 250 тысяч душ, закрыто и разрушено несколько сот мечетей и мусульманских школ. В Башкирии мечети были оставлены «впредь до указа». 
Запрет на пользование соляными месторождениями, которые башкиры считали своей исконной собственностью, вновь пробудил их мятежные настроения. В краю, едва залечившем раны, началось глухое брожение. Очаг нового восстания возник в южных волостях. Башкиры Ногайской дороги установили связь с Сибирской дорогой. Прежде восставшие башкиры призывали к себе казахских и каракалпак­ских ханов, пытаясь таким образом отложиться от русского монарха. После того, как ханы сами приняли россий­скую протекцию, этот путь был закрыт. Башкиры сознавали, что в одиночку им нельзя рассчитывать на успех. Необходимо было объединиться с другими угнетенными народами. Для этого нужен был влиятельный и авторитетный человек, который мог бы поднять на борьбу все мусульманское население края и, может быть, заручиться поддержкой соседних мусульманских народов. Выбор пал на мишарского муллу Батыршу из аула Карышбаш Сибирской дороги.

Абдулла Алеев, по прозвищу Батырша, духовное имя Губайдулла Мягзялдин, родился около 1710—1715 годов.­ Начальное образование получил у известного своей ученостью муллы Абдрахмана в ауле Тайсуйган команды башкирского старшины Надыра Уразметова, близ современного города Альметьевска. Затем он продолжил обучение у пользовавшегося большой известностью муллы, а позднее ахуна Абдуселяма Ураева, содержавшего медресе в ауле Ташкичу, также находившемся на территории современного Татарстана. После окончания образования в 1744—1745 гг. молодой мулла обучал мальчиков в Гайнинской волости Осинской дороги Уфимской провинции в ауле муллы Илиша, в современной Пермской области. Затем в качестве муллы и учителя прослужил в 1746—1749 гг. в Исетской провинции в ауле старшины Муслима Аширова, в современном Кунашакском районе Челябинской области. Позже вернулся в аул Карышбаш мишарского старшины Яныша Абдуллина, где пробыл последние шесть лет в должности муллы и содержал собственное медресе. Батырша много путешествовал по Башкирии и за ее пределами, имел обширные связи в мусульманском мире. Основательные знания в области шариата, значительная начитанность, справедливость выносимых им судебных решений, прямой и независимый характер создали ему большую извест­ность3. Ему предлагали стать ахуном Сибир­ской дороги, но он отказался. Батырша с горечью смотрел на гонения своей веры и невзгоды единоверцев. В по­следующем он писал императрице Елизавете, что сначала, как духовное лицо, наставлял народ, призывал людей к терпению и повиновению властям, надеялся довести до сведения «падишаха» бесправное положение ее подданных, злоупотребления губернского начальства. Однако потом он вынужден был отказаться от этой мысли и пришел к выводу о неизбежности вооруженной борьбы.

Батырша принял предложение башкир. Он рассчитывал на поддержку мишарей и татар. Для этого, казалось, были основания. Батырша вспоминал, как летом 1754 г. татарская молодежь Каргалинской слободы упражнялась в стрельбе из лука, приговаривая: «Мы вот так будем простреливать неверных и объединимся с башкирами». На противоположном краю Башкирии мишари Осинской дороги говорили: «Если окрестные башкиры поднимутся, то и мы поднимемся»4. Была надежда и на казахов. В Среднем жузе были недовольны тем, что в результате возведения Ишимской крепостной линии их лишили пастбищ в междуречье Ишима и Иртыша, еще раньше запретили кочевать на правом берегу Иртыша. Зимой 1754—1755 года кочевники стали открыто пересекать кордон и вступать в конфликт с пограничными властями. Казахи султана Аблая говорили русским: «Пора вас за Волгу прогнать по-прежнему»5. Младший жуз также имел причины к недовольству, ибо у него были отняты земли в междуречье Яика и Илека. Батырша исподволь начал подготовку к восстанию. Современник событий историк П.И.Рычков сообщает, что «…Батырша еще в 1754 году, как то по допросам открылось, по всей Башкирии и в другие места ездил с истолкованием своего закона, рассевая в народ разные возмутительные мысли и якобы еще в том же 1754 году со многими волостями согласился, чтоб сделать бунт и усилясь склонить на то, с одной стороны, в Казанской губернии живущих магометан, а с другой киргизцев и прочих тамошних народов, а потом рассеял в разные места возмутительное письмо…»6. Другой современник А.И.Тевкелев отмечал, что «…при последнем башкирском замешании возмущены они были от известного Батырши наипаче тем, что в случае их бунта киргисы и другие дальнейшие махометанские народы к ним, башкирам, пристанут»7. Ученик Батырши Ибрагим Тимергазин при допросе в канцелярии Яныша Абдуллина говорил, что учитель его посылал с нарочными письмами «на все 4 дороги и в киргисцы, тако ж и в Казанский уезд…»8.­ По признанию самого Батырши, он приступил к составлению воззвания в марте 1755 г., после того, как получил известие от башкир Ногай­ской дороги, что они поднимутся в мае.

Непосредственным поводом к вооруженному выступлению стали беззакония некоего Брагина, начальника горно-изыскательных работ, присланного из Петербурга для отыскания и обработки цветных камней. Брагин и шесть его товарищей, в числе которых были две женщины, несколько лет работали в Бурзянской волости, около озера Талкас. При этом Брагин, по свидетельству старшины Усерганской волости Кувата Кинзягулова, делал башкирам «обиды побоями и взятками, а особливо что де у многих жен и хороших дочерей отнимал и содержал при себе для блудодейства»10. Неоднократные жалобы башкир Неплюеву и Тевкелеву ни к чему не привели. Тогда, 15 мая 1755 года, башкиры, «умысля поступить на злодейство и учиня собрание, …Брагина с товарищи и некоторых бывших по лежащей чрез ту волость дороге на почтовых станах драгун тако ж и двух проезжих крестьян убили до смерти и один почтовый стан разорили, а потом с семьями, оставя домы свои… при той реке (Яике — С. Т.) на ехавшую на них из ближних редутов драгунскую партию сорок пять человек разбили и десять из них убили, да тридцать человек ранили, а лошадей их всех с собой угнали, и тако покинув свой рогатой скот 21 того же мая бежали в Киргизскую Орду…»11. Инициаторами расправы над русскими были башкиры Бурзянской волости Джилан Иткул и Бушмас-Кипчакской волости Худайберды-мулла. Затем 124 мужчины с семьями двинулись в казахские степи. При переправе через Яик они разбили сторожевой отряд капитана Лядомского. После 8-суточного перехода башкиры остановились в кочевьях Джагалбайлинского рода Младшего жуза в ведомстве султана Айчувака и были приняты достаточно госте­приимно. Неплюев в своих воспоминаниях пишет, что башкиры взбунтовались «по их природному зверству» совершенно неожиданно, когда он, якобы, собирался послать очередную инспекцию, чтобы проверить, «нет ли им от кого обид?» Он немедленно направил войска в Башкирию, приказав действовать «не щадя не токмо жилищ, но самих башкирцев, жен их и детей, для вкоренения страха к недопущению сему злу распространиться»12. Каратели произвели в Бурзянской волости массовые аресты. Большинство схваченных погибло в застенках Оренбурга и других крепостей. Часть башкирских старшин была заменена мишар­скими, прибывшими в волость со свои­ми командами. Эти старшины были подобраны, по выражению Чулошникова, «с нарочитым пренебрежением всяких интересов местного башкирского населения». Чтобы держать мятежную область под особым контролем, Неплюев приказал построить внутри нее новую Зилаирскую крепость. 29 мая он послал гонца к правителю Младшего жуза Нурали-хану с приказом разграбить и сделать пленниками бежавших к нему башкир. Соответствующее указание было отправлено и в Средний жуз к Аблай-султану13. Тептярям и мишарам губернатор отправил грамоты с призывом выступить против башкир, которые, якобы, хотят поработить их. 
Что делал в это время Батырша? После известий о событиях в Бурзянской волости он отправил одного ученика с воззванием в Гайнинскую волость. В ответ приехал мулла Исхак и сообщил о готовности северных башкир. Но Батырша попросил подождать, пока он вернется из Оренбурга15. Это решение, очевидно, было связано с намерением выяснить обстановку на месте. По некоторым сведениям, на Осинской дороге была предпринята попытка поднять восстание в начале июля. Так, 16 июля Пермское горное начальство, на основании рапорта башкирского старшины деревни Барды Аптыка Козягулова, извещало Бергколлегию о том, что башкиры четырех гайнинских деревень начинают бунт, прогнали посланных к ним копииста с солдатами, и осинские крестьяне, опасаясь башкир, бежали с семьями и «со шкарбом» в Осу16. Приблизительно в конце июня—начале июля Батырша выехал из дома. В пути он инкогнито беседовал со случайно встретившимися ему бурзянами. На вопрос: «Что же подумываете теперь вы – оставшиеся?», получил ответ: «…если народ восстанет, то хорошо, будем с ним, а если же не восстанет, то, в конце концов нам все же придется восстать, потому что мы все равно, донося друг на друга, будем переловлены и истреблены. Хотя мы ничего воровского против падишаха и не замышляем, но то, что мы не выносим злодеяния притеснителей — русских, считают воровством. Русских, сколько бы они ни совершали злодеяний и воровства, «ворами» не обзывают. Сами видите, ни один из пойманных наших не был выслушан и возвращен, все они гибнут под именем вора. Таким образом, надеясь на что, можем мы не скрываться? По нашему мнению, чтобы не случилось, — восстать, уповая на Аллаха»17. Из показаний старшины Кувата Кинзягулова и его подчиненного Бикжана Тайлякова, сохранявших лояльность до августа 1755 г., видно, что неоправданная жестокость людей Неплюева, ­таких как майор Назаров, капитан ­Моисеев и другие, фактически спровоцировали новое, более мощное восстание18. Правительство неоднократно напоминало Неплюеву о умеренности в действиях, ибо стремилось не допускать внутренних осложнений накануне надвигавшейся Семилетней войны. Правда, по мнению Чулошникова, деятельность правительства «ни в какой мере не сопровождалась действительным стремлением к ограждению несправедливо задетых интересов мест­ного населения. Так, отстраненный первоначально от должности за то, что «з башкирцами поступал с высочайшим Ея И.В. милосердием не сходственно и с великой жестокостью против долж­ных порядков», майор князь Г.Д. Назаров позднее, после подавления восстания, был совершенно оправдан во всех своих поступках «за отсутствием в них всякого состава преступления по их (башкир) явно оказываему бунту и злодейству»19. Неплюев же, как известно, не только не привлекался к ответственности, но был щедро наг­ражден за успешную деятельность во благо России. Дореволюционные историки А.И.Левшин, С.М.Соловьев, В.Н.Витевский ставят Неплюеву в заслугу ликвидацию опасного для России бунта, не учитывая, что именно неумеренная политика губернатора стало одной из причин серьезного политического кризиса в крае.

Неплюев сосредоточил в Башкирии около 50 тысяч военных, но, несмотря на все его усилия, 8 августа бунт вспыхнул снова. В этот день бурзяне убили приставленного к ним мишарского старшину Абдуллу Вагапа, его писаря и двух мишарей. На следующий день они появились около Преображенского и Вознесенского заводов, 11 августа окружили строящуюся Зилаирскую крепость. Вскоре к ним присоединились Кипчакские, Усергенская, Тангаурская и Тамьянская волости. Повстанцы напали на Вознесенский и Преображен­ский заводы, сожгли Покровский завод, разорили несколько почтовых ямов, разгромили посланные против них команды, после чего стали массами уходить за Яик. В середине августа в Казахстан­ ушло свыше 10 тысяч человек. Оставив у казахов семьи и скот, повстанцы возвращались назад, нередко с казахами, и вступали в борьбу с правительственными войсками. 

После посещения Оренбурга, приб­лизительно в начале августа, Батырша благополучно вернулся на Сибир­скую дорогу. Власти еще не догадывались о его деятельности и подлинной роли в событиях. Чулошников считает, что Гайнинской волости на северо-запад Башкирии отводилась та же роль, какая была на юго-востоке, на Ногайской дороге у башкир Бурзян­ской волости: открыть и возглавить восстание на Осинской, Сибирской и Казанской дорогах20. Большинство историков считают, что Батырша и предводитель гайнинцев Чурагул Минлибаев в ответственный момент проя­вили нерешительность и стали выжидать, чем обернутся события на Ногайской дороге. На наш взгляд, более верно мнение Валиди о том, что Батырша находился у себя, между Башкирией и Казанским уездом, чтобы организовать взаимодействие пов­станческих сил21. Однако ему не удалось поднять татар, мишарей и тептярей. 

Неплюеву и правительству удалось парализовать действия Батырши, и восстание 1775 года не переросло во всеобщее антиколониальное выступление мусульманских народов. Более того, власти сумели посеять между казахами и башкирами глубокую вражду. Известную роль в этом сыграли и личные качества Нурали-хана: его беспринципность, корыстолюбие, политическая наивность и ограниченность. Возвратившиеся домой башкиры бросились обратно выручать свои семьи, подвергшиеся насилию и разграблению со стороны казахов. Осенью 1755 г.­­­­­­ башкирское восстание на юге фактически переросло в башкиро-казахскую войну. Итоги восстания оказались плачевными для башкир: множество ­повстанцев было убито в стычках с правительственными войсками, столк­новениях с казахами, погибло под пытками в крепостных застенках, было сос­лано на каторгу, определено в солдаты. Их жены и дети были крещены и проданы в Россию. Много башкир пропало на чужбине. Более десяти лет из Казахстана убегали группами и в одиночку члены семей повстанцев. Далеко не каждому удавалось благополучно преодолеть среднеазиатские степи и пустыни. Насколько велика была тяга к родине, можно судить по следующим фактам: иногда подростки, добравшиеся до родной земли, не могли назвать свою деревню, имя родителей, а порой не знали даже своего настоящего имени. Возвращались и 70—80-летние старики. Расскажем о случае, не самом трагическом, но свое­образном и в то же время характерном. Башкир Бурзянской волости Махмуд Ермяков, 34 лет, подозреваемый в нападении на каменотесца Брагина, был наказан плетьми и 16 октября 1755 года отправлен в остзейские полки. Он бежал из Риги в Башкирию, был схвачен и 25 августа 1761 года отправлен в Кронштадтский гарнизон. Весной 1762 года, бросив ружье, мундир и амуницию, он снова бежал. Пешком, через Санкт-Петербург, Москву, Казань добрался до родины. Для того, чтобы избежать нового ареста, Махмуд решил легализироваться. Не показываясь на глаза знакомым, он попытался тайно пробраться в Казахстан, чтобы через несколько дней вернуться оттуда под видом казахского пленника. Но после пересечения границы около Верхояицкой крепости (современный г.Верхнеуральск) его по следам настиг дозор. При задержании Махмуд оказал яростное сопротивление. Теперь его, как неисправимого бунтовщика, ожидала смертная казнь. Тогда он заявил о своем желании принять православие. Согласно правительственному указу от 20 декабря 1743 г., находившиеся под судом «иноверцы» в случае принятия православной веры освобождались от наказания. Вскоре башкир, под новым именем Михаила Ле­онтьева, в кандалах и под конвоем, отправился на службу в остзейские полки.

Вернемся к Батырше. Он скрывался ровно год. За это время его жену и детей увезли в Россию и окрестили. 8 августа 1756 года в ауле Азяк современного Бураевского района Батырша был схвачен. По его словам, он решил вернуться на родину, явиться к мишарскому старшине Сулейману Диваеву, чтобы в его сопровождении добраться до Оренбурга и испросить разрешение на поездку в Петербург. Сулейман, прельстившись крупным вознаграждением, обещанным за поимку бунтовщика, доставил своего соплеменника властям как пленника. 23 августа Батырша был доставлен в Оренбург. Здесь он безуспешно добивался свидания с Неплюевым. 10 сентября его под усиленным конвоем отправили в столицу. Во время следствия Батырша наотрез отказался отвечать на вопросы по существу дела и говорил, что у него есть к императрице «секретный разговор». Не следует думать, что это желание было из разряда экстраординарных. Аудиенции неофициальных лиц у российских монархов в те времена были привычным делом. Между прочим, антагонисты Батырши — Яныш и Сулейман — были удостоены этой чести. В Моск­ве Батырше было предложено вместо аудиенции написать письмо императрице, и он согласился. В течение 4—24 ноября 1756 г. узник сочинил обширное обращение, которое дошло до наших дней. Оно было издано с комментариями академика Г.Б.Хусаинова. По его оценке, этот документ являет собой «историко-политический, социально-экономический, этико-философский трактат о Башкирии того периода». От себя добавим, что это также памфлет. В нем Батырша, в частности, пишет: «…если падишах не одинаково обращает взор милости на своих рабов, не наказывает злодеев, как подобает, и если он, презрительно относясь к своим подданным, потому что последние не состоят с ним в одной вере, чинит притеснения их вере и мирским делам, то и любой, хоть и мало разумеющий, поймет, каково может быть последствие. Некоторые говорили, что государство, играющее со своими подданными и творящее злодеяние своим подчиненным, не дойдет до добра, и то, что входит в живую народную молву, не может быть попусту: в конце концов есть предел для таких злодеяний…»23. Как видим, автор не только критикует и обличает, он дает своему государю совет, как через достижение согласия в обществе достичь процветания и могущества государства.

В Петербурге Батырша пожелал видеть православного священника для теологической беседы. Витевский предполагает, что таким образом «хитрый мулла» хотел избежать наказания или смягчить его. Некоторые историки даже предполагают, что мулла, якобы, подумывал об отречении от своей веры. Батырша был приговорен к наказанию кнутом и пожизненному заключению в Шлиссельбургской крепости, где содержался с кандалами на руках и ногах. Он погиб 24 июля 1762 года в схватке, зарубив топором четырех стражников. Вряд ли это была попытка к бегству, как полагает Витевский. Бежать в кандалах из тюрьмы на острове невозможно. Иногда пишут, что Батырша не годился для роли руководителя и не обладал качествами воина. Есть даже попытки подвергнуть сомнению его роль в восстании 1755 года. Считаем, что это глубоко ошибочные мнения. Не подлежит сомнению, что Батырша был не только теоретиком-идеологом, но и подлинным борцом, готовым в любых обстоятельствах защищать и отстаивать свои убеждения, честь и достоинство.