В чем состояли просчеты советского руководства накануне нападения германии на ссср

По-прежнему не утихают споры по вопросу о том, почему стала возможной колоссальная военная катастрофа, случившаяся с нашей страной 22 июня 1941 г. и принесшая неисчислимые бедствия нашему народу.

Казалось бы, советским руководством перед войной делалось все возможное и даже невозможное, чтобы подготовить страну и народ к суровым испытаниям. Была создана мощная материальная база, выпущены десятки тысяч единиц танков, самолетов, артиллерийских орудий и другой военной техники. Красная Армия, несмотря на неудачную войну с Финляндией (хотя она велась в сложных зимних условиях и закончилась прорывом мощных железобетонных укреплений финнов) настойчиво училась воевать в условиях, максимально приближенных к боевым. Советская разведка, казалось, «докладывала точно» и все секреты Гитлера оказались на столе у Сталина.

Так в чем же причины того, что гитлеровские армии смогли легко прорвать советскую оборону и оказаться у стен Москвы? Правильно ли за все роковые просчеты возлагать вину на одного человека – Сталина?

ПРОСЧЕТЫ ВОЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА

Количественные, а во многом и качественные показатели проделанной работы в СССР, особенно в области производства военной техники, были гигантскими. Если к концу 1920-х годов советские вооруженные силы располагали всего лишь 89 танками и 1394 самолетами (и то в основном иностранных образцов), то к июню 1941 г. они уже насчитывали почти 19 тыс. отечественных танков, среди них и первоклассный танк Т-34, а также более 16 тыс. боевых самолетов (см. таблицу).

Беда в том, что советское политическое и военное руководство не сумело разумно распорядиться созданными средствами вооруженной борьбы, и Красная Армия оказалась неподготовленной к большой войне. Напрашивается вопрос: в чем же причины?

Бесспорно, что, прежде всего – это установленный в 1930-е годы режим единоличной власти Сталина, при котором ни один, даже самый незначительный вопрос военного строительства не решался военным ведомством без его санкции.

Именно сталинский режим повинен в том, что как раз накануне войны советские вооруженные силы фактически были обезглавлены. Кстати, Гитлер, принимая решение о непосредственной подготовке к нападению на СССР, особенно о сроках агрессии, придавал этому факту первостепенное значение. В январе 1941 г. на совещании с представителями командования вермахта он заявил: «Для разгрома России вопрос времени очень важен. Хотя русская армия является глиняным колоссом без головы, ее будущее развитие трудно предсказать. Так как Россия должна быть в любом случае разбитой, то сделать это лучше сейчас, когда русская армия не располагает руководителями…».

Накануне 22 июня 1941 года парк советской бронетанковой техники в основном представляли морально устаревшие образцы вооружений

Репрессии породили у командного состава страх, боязнь ответственности, а значит безынициативность, что не могло не отразиться на уровне управления и работе командных кадров. Это не осталось вне поля зрения германской разведки. Так, в «Сведениях о противнике на востоке» – очередной сводке от 12 июня 1941 г. отмечалось: «Характерные черты русских: неповоротливость, шаблон, нерешительность и боязнь ответственности… Командиры всех звеньев на ближайшее время все еще являются неподходящими для умелого управления крупными современными соединениями. Они неспособны и вряд ли будут способны осуществлять крупные операции наступательной войны, быстро вступать в бой при благоприятной обстановке и действовать самостоятельно в рамках общей операции».

В связи с репрессиями, а главным образом из-за постоянной корректировки планов военного строительства политическим руководством страны, в 1940-1941 гг. военному командованию приходилось принимать решения на расширение сети подготовки командно-начальствующего состава одновременно с началом организационных мероприятий, связанных с увеличением численности вооруженных сил, в том числе и командного состава. Это, с одной стороны, привело к огромному некомплекту командного состава. С другой стороны, на командные должности приходили люди с недостаточным опытом работы.

В ходе начатой в 1940 г. реорганизации вооруженных сил были допущены роковые просчеты, имевшие в буквальном смысле катастрофические последствия. Было предпринято формирование большого количества новых соединений и частей с неоправданно большим числом основных видов военной техники. Создалась парадоксальная ситуация: при наличии почти 19 тыс. танков в Красной Армии смогли укомплектовать ими полностью лишь один из 29 механизированных корпусов.

В 1940 г. советское военное командование отказалось от авиационных армий, подчинив основную часть боевой авиации (84,2% всех самолетов) командованию общевойсковых объединений (фронтов и армий). Это привело к децентрализованному применению авиации, что противоречило общей тенденции развития этого высокоманевренного дальнобойного средства вооруженной борьбы. В вермахте, наоборот, вся авиация была организационно сведена в несколько крупных оперативно-стратегических объединений (в виде воздушных флотов), она не подчинялась общевойсковому командованию, а лишь взаимодействовала с наземными силами.

Многие ошибки в военном строительстве в СССР накануне войны вытекали из излишней приверженности к опыту боевых действий Красной Армии в локальных конфликтах (Испания, поход советских войск в западные области Украины и Белоруссии), а также неспособности неопытного, слабо подготовленного в профессиональном отношении, к тому же лишенного самостоятельности военного руководства объективно оценить опыт большой войны, которую вермахт вел в Европе с сентября 1939 г.

Крупнейший просчет советское военно-политическое руководство допустило в соотношении средств вооруженной борьбы. Еще в 1928 г. при планировании первой пятилетки военного строительства приоритет был отдан созданию основных средств вооруженной борьбы – артиллерии, танкам, а также боевым самолетам. Основанием для этого послужил вывод: чтобы вести успешные операции, Красной Армии для предполагаемого театра военных действий нужны высокомобильные и хорошо вооруженные подразделения (моторизованные стрелково-пулеметные части, усиленные крупными танковыми частями, вооруженными быстроходными танками и моторизованной артиллерией; крупные кавалерийские части, но безусловно усиленные броневыми (автоброневики, быстроходные танки) и огневыми средствами; крупные воздушно-десантные части). В принципе такое решение было правильным. Однако на каком-то этапе производство этих средств приняло такие гипертрофированные размеры, что СССР не только сравнялся с основными своими вероятными противниками, но и значительно превзошел их. В частности, было налажено производство громадного количества так называемых «автострадных танков», которые выработали свой ресурс к еще к 1938 г. Их состояние, по оценке специалистов, «было ужасным». Большей частью они просто валялись на территориях воинских частей с неисправными двигателями, трансмиссией и т.д., а большинство было к тому же разоружено. Запчасти отсутствовали, и ремонт производился только путем разукомплектования одних танков для восстановления других.

Бойцы РККА на занятиях по боевой подготовке

Были также допущены ошибки в порядке проведения реорганизации вооруженных сил. В первую очередь она осуществлялась в войсках приграничных военных округов, причем охватила их практически полностью. В результате значительная часть боеспособных, хорошо слаженных и укомплектованных соединений оказалась к началу войны расформированной.

Ввиду просчетов в определении необходимого и возможного числа соединений, а также ошибок в организационной структуре войск и по другим причинам основная часть намеченных мероприятий оказалась незавершенной, что крайне отрицательно сказалось на уровне боеспособности вооруженных сил в целом, но особенно танковых войск, авиации, воздушно-десантных войск, противотанковой артиллерии РГК и войск укрепленных районов. Не полностью укомплектованные, они имели низкую подвижность, обученность и слаженность.

В 1939-1940 гг. на присоединенные к СССР новые территории была передислоцирована основная часть советских войск, располагавшихся на западе. Это отрицательно повлияло на боеготовность и боеспособность тех частей и соединений, которым 22 июня 1941 г. пришлось вступить в сражение с германским агрессором. Дело в том, что передислокация нарушила планы мобилизации и стратегического развертывания советских войск на западе на случай войны, а разработку новых планов полностью завершить не удалось. Войска и штабы не смогли освоить их в достаточной степени.

По свидетельству маршала С.С. Бирюзова, начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников предлагал К.Е. Ворошилову и И.В. Сталину оставить главные силы войск восточнее старой границы, на которой уже были построены хорошо укрепленные рубежи обороны, а на новых территориях иметь лишь подвижные войска вместе с сильными инженерными частями заграждения. По мнению Шапошникова, в случае нападения агрессора они будут вести сдерживающие боевые действия от рубежа к рубежу, благодаря чему можно выиграть время для отмобилизования и создания группировок главных сил на линии старой границы. Однако Сталин, считавший, что ни одной пяди своей земли не должно быть отдано врагу, а громить его следует на его же территории, отклонил это предложение. Он приказал главные силы войск сосредоточить в только что присоединенных районах, т.е. в непосредственной близости от границы с Германией.

Введенные на новые территории войска вынуждены были дислоцироваться на необорудованных театрах военных действий. К чему это привело видно на примере авиации. Имевшиеся на новых территориях аэродромы лишь наполовину удовлетворяли потребности военно-воздушных сил западных военных округов, поэтому 40% авиаполков базировалось по два на одном аэродроме, т.е. более чем по 120 самолетов на каждом, при норме два-три аэродрома на полк. Печальные последствия известны: в условиях внезапного нападения вермахта огромное количество советских самолетов с первого налета было уничтожено на земле.

Советский Генеральный штаб был скован необходимостью все свои принципиальные решения согласовывать с И.В. Сталиным

То обстоятельство, что в ходе войны с Финляндией Красной Армии пришлось прорывать долговременную глубокую оборону, а на границах ряда европейских стран тоже были возведены мощные долговременные укрепления, послужило веским основанием для принятия советским руководством решения о возведении долговременных оборонительных рубежей вдоль новой западной границы. Это дорогостоящее мероприятие требовало огромного количества и сил, и средств, и времени. Ни того, ни другого, ни третьего у руководства СССР не оказалось. К началу войны была выполнена примерно четверть намеченных работ.

Возглавлявший в ту пору инженерные войска Красной Армии А.Ф. Хренов вспоминал после войны, что он и заместитель народного комиссара обороны Б.М. Шапошников, которому было поручено руководить оборонительным строительством на границе, предлагали сначала построить не бетонные, а легкие полевые фортификационные сооружения. Это позволило бы как можно быстрее создать условия для ведения устойчивой обороны, а уж потом постепенно строить более мощные бетонные сооружения. Однако этот план был отвергнут. В итоге к июню 1941 г. намеченные работы были далеки от завершения: план строительства укреплений удалось выполнить лишь на 25%.

Помимо этого столь крупное предприятие имело и другие негативные последствия: значительные средства были отвлечены от таких важных мероприятий, как строительство дорог и аэродромов, создание необходимых условий для боевой учебы войск. Более того, недостаток рабочей силы и стремление к экономии средств вынудили в широких масштабах привлекать к строительству боевые части, что пагубно отражалось на их боеготовности.

В отличие от вермахта, где самыми молодыми солдатами в действующей армии являлись призывники осени 1940 г., а рекруты весеннего призыва 1941 г. направлялись сначала в армию резерва, в Красной Армии рядовые дополнительного весеннего призыва (апрель-май) 1941 г. были поставлены сразу же в строй. В войсках приграничных военных округов солдаты первого года службы составляли более двух третей всей численности рядовых, причем почти половина из них была призвана в 1941 г.

ОПЕРАТИВНО-СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ПРОСЧЕТЫ

К весне 1940 г. в результате присоединения к СССР новых территорий значительная часть советских войск сменила дислокацию. К этому времени советские вооруженные силы существенно увеличились. План их действий, принятый в 1938-1939 гг., полностью перестал соответствовать обстановке. Поэтому в Генеральном штабе к лету 1940 г. были разработаны основы нового плана. Уже в октябре этот план после некоторой доработки был одобрен политическим руководством страны. В феврале 1941 г., после завершения в Генеральном штабе мобилизационной части плана войны, в округах приступили к разработке своих мобилизационных планов. Завершить все планирование намечалось в мае. Однако ввиду продолжавшегося вплоть до 21 июня формирования новых соединений и не прекращавшейся передислокации войск планирование завершить не удалось.

Замыслы первых операций постоянно корректировались, однако в главном они с октября 1940 г. оставались неизменными.

Считалось, что Советскому Союзу «необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на западе – против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на востоке – против Японии». Допускалось также выступление на стороне фашистского блока и Турции. Основным театром военных действий признавался Западный, а главным противником – Германия. В последние месяцы перед войной ожидалось, что вместе с союзниками она развернет против СССР 230-240 дивизий, более 20,5 тыс. орудий; около 11 тыс. танков и свыше 11 тыс. самолетов всех типов. Предполагалось, что Япония выставит на востоке 50-60 дивизий, почти 9 тыс. орудий, более 1 тыс. танков и 3 тыс. самолетов.

Всего, таким образом, по оценке Генерального штаба, вероятные противники могли противопоставить Советскому Союзу 280-300 дивизий, примерно 30 тыс. орудий, 12 тыс. танков и 14-15 тыс. самолетов.

Первоначально начальник Генштаба Б.М. Шапошников предполагал, что главные силы немецкой армии для наступления будут развернуты к северу от устья реки Сан. Поэтому он предлагал главные силы Красной Армии развернуть к северу от Полесья, чтобы перейти в наступление после отражения удара агрессора.

Однако этот вариант не был принят новым руководством наркомата обороны. В сентябре 1940 г. Тимошенко и Мерецков, соглашаясь с тем, что Германия нанесет главный удар севернее реки Припять, все-таки считали, что основным вариантом развертывания советских войск должен стать такой, при котором «главные силы сосредоточивались бы к югу от Брест-Литовска».

Все военное планирование в СССР, начиная с 1920-х гг. основывалось на том, что Красная Армия начнет военные действия в ответ на удар агрессора. При этом ее действия в начале войны и в последующих операциях мыслились только как наступательные.

Идея ответного удара по-прежнему оставалась в силе и накануне войны. Она декларировалась политическими руководителями в открытых выступлениях. Она фигурировала и в закрытых источниках и находила место в обучении командного состава стратегического и оперативного звена. В частности, на проведенных в январе 1941 г. стратегических военных играх с руководящим составом фронтов и армий военные действия начинались с нанесения ударов западной стороной, т.е. противником.

Считалось, что и противник начнет свои действия с проведения операции вторжения, для чего он уже в мирное время в приграничной полосе будет располагать значительным количеством войск, насыщенных танками. В соответствии с этим и советское военное руководство накануне войны держало в приграничных районах наиболее сильные войска. Дислоцировавшиеся в них армии были полнее укомплектованы техникой, оружием и личным составом. Помимо стрелковых соединений они включали, как правило, по одному-два механизированных корпуса и по одной-две авиационные дивизии. К началу войны 20 из 29 механизированных корпусов Красной Армии дислоцировались в западных приграничных военных округах.

Большинство самолетов советской авиации, дислоцированных на аэродромах приграничных военных округов, были уничтожены в первые минуты войны

После отражения первого удара противника и завершения развертывания советских войск на западе предполагалось перейти в решительное наступление с целью окончательного разгрома агрессора. Следует отметить, что советские военные специалисты давно считали юго-западное стратегическое направление наиболее выгодным для наступательных действий против Германии и ее союзников в Европе. Считалось, что нанесение главного удара из Белоруссии могло привести к затяжным боям и вряд ли сулило достижение решающих результатов в войне. Поэтому-то в сентябре 1940 г. Тимошенко и Мерецков предлагали создать основную группировку войск к югу от Припяти.

В то же время руководство наркомата обороны, несомненно, знало точку зрения Сталина. Советский руководитель, определяя вероятное направление главного удара противника на западе, считал, что Германия будет стремиться в первую очередь захватить экономически развитые районы – Украину и Кавказ. Поэтому в октябре 1940 г. он приказал военным исходить из того, что главный удар германские войска нанесут из района Люблина на Киев.

Таким образом, достижение ближайших стратегических целей планировалось обеспечить наступательными действиями, прежде всего войск юго-западного направления, на котором предстояло развернуть более половины всех дивизий, предназначавшихся в состав фронтов на западе. В то время как на этом направлении предполагалось сосредоточить 120 дивизий, на северо-западном и западном – только 76.

Основные усилия фронтов сосредоточивались в армиях первого эшелона, главным образом за счет включения в них большей части подвижных соединений для обеспечения сильного первоначального удара по противнику.

Так как план стратегического развертывания и замысел первых операций были рассчитаны на полное отмобилизование армии, то они тесно увязывались с мобилизационным планом, последний вариант которого был принят в феврале 1941 г. Этим планом не предусматривалось формирование в ходе войны новых соединений. В основном исходили из того, что еще в мирное время будет создано необходимое для ее ведения количество соединений. Это упрощало процесс мобилизации, сокращало его сроки и способствовало более высокой степени боеспособности отмобилизованных войск.

В то же время значительная часть людских ресурсов должна была поступить из глубины страны. Это требовало значительного объема межокружных перевозок и привлечения большого количества транспортных средств, которых было недостаточно. После изъятия из народного хозяйства максимально допустимого количества тракторов и автомобилей насыщение ими армии все равно составляло бы соответственно только 70 и 81%. Мобилизационное развертывание войск не обеспечивалось и по целому ряду других материальных средств.

Другая проблема заключалась в том, что из-за недостатка складских помещений в западных военных округах половина их запасов боеприпасов хранилась на территории внутренних военных округов, при этом треть – на удалении 500-700 км от границы. От 40 до 90% запасов горючего западных военных округов хранилось на складах Московского, Орловского и Харьковского военных округов, а также на гражданских нефтебазах в глубине страны.

Таким образом, недостаточность мобилизационных ресурсов в новых районах дислокации войск западных приграничных военных округов, ограниченные возможности наличных транспортных средств и коммуникаций усложняли мобилизацию и увеличивали ее сроки.

Своевременное развертывание войск с целью создания предусмотренных группировок, их планомерное отмобилизование ставились в прямую зависимость от организации надежного прикрытия. Задачи прикрытия возлагались на приграничные военные округа.

Согласно планам каждая армия получала для обороны полосу шириной от 80 до 160 км и более. В первом эшелоне армий должны были действовать стрелковые дивизии. Основу армейского резерва составлял механизированный корпус, предназначенный для нанесения контрудара по противнику, прорвавшемуся в глубину обороны.

Передний край обороны на большинстве участков проходил в непосредственной близости от границы и совпадал с передним краем обороны укрепленных районов. Для батальонов второго эшелона полков, не говоря уже о частях и подразделениях второго эшелона дивизий, позиции заблаговременно не создавались.

Планы прикрытия были рассчитаны на наличие угрожаемого периода. Части, предназначавшиеся для обороны непосредственно у границы, дислоцировались в 10-50 км от нее. Чтобы занять назначенные им участки, требовалось от 3 до 9 и более часов с момента объявления тревоги. Таким образом, получалось, что при внезапном нападении противника, развернутого непосредственно у границы, о своевременном выходе советских войск на свои рубежи не могло быть и речи.

Имевшийся план прикрытия был рассчитан на способность политического и военного руководства своевременно вскрыть намерения агрессора и заранее принять меры к развертыванию войск, но он совершенно не предусматривал порядок действий войск в случае внезапного вторжения. Кстати, он не отрабатывался и на последних стратегических военных играх в январе 1941 г. Хотя «западные» нападали первыми, «восточные» начинали отработку действий с перехода в наступление или с нанесения контрударов на тех направлениях, где «западным» удалось вторгнуться на территорию «восточных». Характерно, что ни та, ни другая стороны не отрабатывали вопросы отмобилизования, сосредоточения и развертывания, считавшиеся и действительно являвшиеся наиболее сложными, особенно в условиях, когда противник нападал первым.

Таким образом, советский план войны строился на идее ответного удара с учетом только тех вооруженных сил, которые намечалось создать в перспективе, и не принималось во внимание реальное положение дел. От этого его составные части находились в противоречии друг с другом, что делало его нереальным.

В отличие от войск Германии и ее союзников, которые к моменту нападения на СССР находились в состоянии полной боевой готовности, группировка советских войск на западе оказалась не развернутой и не готовой к военным действиям.

НАСКОЛЬКО ТОЧНО ДОКЛАДЫВАЛА РАЗВЕДКА?

Знакомство ныне с данными разведки, поступавшими в первой половине 1941 г. в Кремль, создает впечатление, будто обстановка была предельно ясной. Кажется, Сталину оставалось только дать директиву Красной Армии о приведении ее в полную боевую готовность к отражению агрессии. Он, однако, этого не сделал, и, безусловно, это его роковой просчет, обусловивший трагедию 1941 г.

Однако на деле все обстояло гораздо сложнее.

В первую очередь необходимо ответить на следующий главный вопрос: могло ли советское руководство на основе информации, полученной, в частности, от военной разведки, предполагать, когда, где и какими силами Германия нанесет удар по СССР?

На вопрос «когда?» были получены достаточно точные ответы: 15 или 20 июня; между 20 и 25 июня; 21 или 22 июня, наконец – 22 июня. В то же время сроки все время отодвигались и сопровождались различными оговорками. Это, по всей видимости, вызывало растущее раздражение Сталина. 21 июня ему было доложено сообщение о том, что «по достоверным данным, нападение Германии на СССР назначено на 22 июня 1941 года». На бланке донесения Сталин написал: «Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации и накажите его».

С другой стороны, сведения о дате 22 июня, хотя и были получены буквально накануне войны, тем не менее, могли бы сыграть существенную роль в повышении готовности Красной Армии к отражению удара. Однако все попытки заранее занять позиции в приграничной полосе (предполье) жестко пресекались сверху. Известны, в частности, телеграммы Г.К. Жукова Военному совету и командующему КОВО с требованием отменить указание о занятии предполья полевыми и уровскими частями, поскольку «такое действие может спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями». Жуков потребовал разобраться «кто конкретно дал такое самочинное распоряжение». Поэтому, в конечном счете, получилось так, что когда все же было принято решение о выдвижении войск по плану прикрытия, времени уже практически не оставалось. Командующим армиями ЗапОВО 22 июня только в 2.25-2.35 поступила директива, предписывавшая привести все части в боевую готовность, занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе, рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, привести в боевую готовность противовоздушную оборону.

Благодаря включению в состав СССР республик Прибалтики советский ВМФ получил первоклассные военно-морские базы

На вопрос «где?» был получен неверный ответ. Хотя аналитики Разведуправления в начале июня пришли к выводу, что необходимо уделять особое внимание усилению немецких войск в Польше, тем не менее, это заключение терялось на фоне других сообщений разведки, которые опять указывали на угрозу с южного и юго-западного направлений. Это обусловило ошибочный вывод, что «немцы в значительной степени усилили свое правое крыло против СССР, повысив его удельный вес в общей структуре своего восточного фронта против СССР». Одновременно подчеркивалось, что «немецкое командование, имея уже в данное время необходимые силы для дальнейшего развития действий на Ближнем Востоке и против Египта … в то же время довольно быстро восстанавливает свою главную группировку на западе … имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов».

На вопрос «какими силами?» можно сказать, что на 1 июня был получен более или менее правильный ответ – 120-122 немецких дивизии, включая четырнадцать танковых и тринадцать моторизованных. Однако этот вывод терялся на фоне другого вывода о том, что почти такое же количество дивизий (122-126) было развернуто против Англии.

В несомненную заслугу советской разведке необходимо поставить то, что она смогла вскрыть четкие признаки готовности Германии к нападению. Главным было то, что, как сообщали разведчики, к 15 июня немцы должны были закончить все мероприятия по стратегическому развертыванию против СССР и можно было ожидать внезапного удара, не предваряемого какими-либо условиями или ультиматумом. В связи с этим разведке удалось выявить четкие признаки готовности Германии к нападению в ближайшее время: переброски немецкой авиации, в том числе бомбардировщиков; проведение инспекций и рекогносцировок крупными германскими военачальниками; переброска ударных частей, имеющих боевой опыт; сосредоточение переправочных средств; заброска хорошо вооруженных немецких агентов, снабженных портативными радиостанциями с инструкциями после выполнения задания выходить в расположение германских войск уже на советской территории; отъезд семей немецких офицеров из пограничной зоны и т.д.

Хорошо известно недоверие Сталина к донесениям разведки, некоторые даже приписывают этому недоверию «маниакальный характер». Но надо учитывать и то, что Сталин находился под влиянием целого ряда других взаимно противоречивых и порой даже взаимоисключающих факторов международной политики.

ФАКТОРЫ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ

Внешнеполитические условия для СССР весной и летом 1941 г. складывались крайне неблагоприятно. Хотя заключение договора о нейтралитете с Японией упрочило положение на дальневосточных рубежах СССР, однако попытки улучшить отношения с такими странами, как Финляндия, Румыния, Болгария или хотя бы не допустить их участия в блоке фашистских государств успеха не имели.

Вторжение немцев в Югославию 6 апреля 1941 г., с которой только что СССР подписал договор о дружбе и ненападении, явилось последним ударом по советской балканской политике. Сталину стало ясно, что дипломатическое противоборство с Германией проиграно, что отныне господствующий почти повсеместно в Европе третий рейх не намерен считаться со своим восточным соседом. Оставалась одна надежда: отодвинуть сроки теперь уже неизбежной германской агрессии.

Оставляли желать лучшего и отношения СССР с Великобританией и США. Военные поражения на Ближнем Востоке и на Балканах весной 1941 г. привели Англию на грань полного «стратегического краха». В такой ситуации, полагал Сталин, правительство Черчилля сделает все, что в его силах, лишь бы спровоцировать войну рейха против СССР.

К тому же произошел ряд важных событий, укрепивших эти подозрения Сталина. 18 апреля 1941 г. посол Великобритании в СССР Р. Криппс вручил советскому наркому иностранных дел меморандум, в котором говорилось, что в случае затягивания войны на длительный срок определенным кругам в Англии может «улыбнуться мысль» об окончании войны с рейхом на германских условиях. И тогда немцам откроется неограниченный простор для экспансии в восточном направлении. Криппс не исключал, что подобная идея может найти последователей и в США. Этот документ явно предупреждал советское руководство, что возможен такой поворот событий, когда СССР окажется в одиночестве перед угрозой фашистского нашествия.

Советское руководство восприняло его как намек на возможность нового антисоветского сговора «мирового империализма» против СССР. Надо отметить, что в Англии были круги, ратовавшие за мирные переговоры с Германией. Прогерманские настроения были особенно характерны для так называемой кливлендской клики, возглавляемой герцогом Гамильтоном.

Настороженность Кремля еще более возросла, когда на следующий день, 19 апреля, Криппс передал Молотову письмо английского премьер-министра, написанное еще 3 апреля и адресованное лично Сталину. Черчилль писал, что, по мнению британского правительства, Германия готовится совершить нападение на Советский Союз. «Я располагаю достоверными сведениями… – продолжал он, – что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, т.е. после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко поймет значение этого факта».

Эти два сообщения, совпавшие по времени, уже давали повод Сталину рассматривать происходящее как провокацию.

Но затем произошло еще одно событие. 10 мая ближайший соратник Гитлера, его заместитель по партии Рудольф Гесс на самолете Me-110 перелетел в Англию.

По-видимому, целью Гесса было заключение «компромиссного мира», чтобы приостановить истощение Англии и Германии и предотвратить окончательное уничтожение Британской империи. Гесс считал, что его прилет придаст силы сильной античерчилльской партии и даст мощный стимул «в борьбе за заключение мира».

Однако предложения Гесса были неприемлемы в первую очередь для самого Черчилля и поэтому не могли быть приняты. В то же время английское правительство никаких официальных заявлений не делало и хранило загадочное молчание.

Молчание официального Лондона по поводу Гесса давало Сталину дополнительную пищу для размышлений. Разведка неоднократно докладывала ему о стремлении правящих кругов Лондона сблизиться с Германией и одновременно столкнуть ее с СССР, чтобы отвести угрозу от Британской империи. В июне англичане неоднократно передавали советскому послу в Лондоне Майскому сведения о подготовке немцев к нападению на СССР. Однако в Кремле все это однозначно расценивалось как стремление Англии втянуть Советский Союз в войну с третьим рейхом. Сталин искренне полагал, что правительство Черчилля хочет, чтобы СССР приступил к развертыванию войсковых группировок в приграничных районах и тем самым спровоцировал нападение Германии на Советский Союз.

Несомненно, большую роль играли мероприятия германского командования по имитации военных приготовлений против Англии. С другой стороны, немецкие солдаты активно строили оборонительные сооружения вдоль советских границ – это фиксировала советская приграничная войсковая разведка, но это же было частью дезинформационных мероприятий германского командования. Но самое главное, что вводило советское руководство в заблуждение – это сведения об ультиматуме, который, якобы, германское руководство собиралось предъявить СССР перед нападением. На самом деле идея предъявления ультиматума СССР никогда не обсуждалась в окружении Гитлера как реальное немецкое намерение, а была лишь частью дезинформационных мероприятий. К сожалению, она дошла до Москвы из источников, в том числе внешней разведки («Старшина», «Корсиканец»), обычно дававших серьезную информацию. Эта же дезинформация поступала от известного агента-двойника О.Берлингса («Лицеист»). Тем не менее, идея «ультиматума» очень хорошо вписывалась в концепцию Сталина – Молотова о возможности путем переговоров (их Молотов назвал «большой игрой») отвести угрозу нападения летом 1941 г.

В целом, советской разведке удалось определить сроки нападения. Однако Сталин, боясь спровоцировать Гитлера, не позволил проводить все необходимые оперативно-стратегические мероприятия, хотя руководство Наркомата обороны просило его об этом за несколько дней до начала войны. Кроме этого, советское руководство оказалось в плену тонкой дезинформационной игры немцев. В результате, когда необходимые распоряжения все же были отданы, не хватило времени, чтобы привести войска в полную боевую готовность и организовать отпор германскому вторжению.

ИЮНЬ: ЗАВТРА БЫЛА ВОЙНА

В июне стало совершенно ясно: следует ожидать нападения Германии в ближайшее время, которое будет произведено внезапно и скорее всего уже без выдвижения каких-либо предварительных требований. Необходимо было принимать контрмеры, и они принимались. Проводились мероприятия по сокращению сроков приведения в боевую готовность частей прикрытия, выделяемых для поддержки погранвойск. Кроме этого, в приграничные округа продолжалась переброска дополнительных соединений: 16-й армии – в КОВО, 22-й армии – в ЗапОВО. Однако, стратегическая ошибка заключалась в том, что эти меры запоздали. К 22 июня смогла прибыть только часть из перебрасываемых сил и средств. Из Забайкалья и Приморья с 26 апреля по 22 июня удалось отправить только примерно половину запланированных сил и средств: 5 дивизий (2 стрелковых, 2 танковых, 1 моторизованную), 2 вдбр, 2 отд. полка. При этом основное усиление шло опять на юго-западном направлении: в КОВО сосредоточивались 23 дивизии, в ЗапОВО – 9. Это было следствием неверной оценки направления главного удара немцев.

Одновременно по-прежнему войскам категорически запрещалось занимать боевые позиции в приграничной полосе. Фактически полностью боеготовыми на момент нападения оказались только пограничники, которые несли службу в усиленном режиме. Но их было слишком мало, и их ожесточенное сопротивление было быстро подавлено.

По признанию Г.К. Жукова, советские вооруженные силы не могли «по своей слабости» в начале войны отразить массированные удары германских войск и не допустить их глубокого прорыва. В то же время, если бы удалось определить направление главного удара и группировку немецких войск, последним пришлось бы столкнуться с гораздо более сильным сопротивлением при прорыве советской обороны. К сожалению, как свидетельствуют документы, имевшаяся разведывательная информация не позволила сделать это. Решающую роль сыграла также заданность оперативно-стратегического мышления советского командования и точка зрения Сталина, что основной удар следует ожидать на Украину.

Фактически только на пятые сутки войны советское командование пришло к окончательному выводу, что главный удар немцы наносили на западном, а не на юго-западном направлении. Жуков в своих мемуарах пишет «…Пришлось в первые же дни войны 19-ю армию, ряд частей и соединений 16-й армии, ранее сосредоточенных на Украине и подтянутых туда в последнее время, перебрасывать на западное направление и включать с ходу в сражения в составе Западного фронта. Это обстоятельство, несомненно, отразилось на ходе оборонительных действий на западном направлении». При этом, как пишет Жуков, «железнодорожные перевозки наших войск по ряду причин осуществлялись с перебоями. Прибывающие войска зачастую вводились в дело без полного сосредоточения, что отрицательно сказывалось на политико-моральном состоянии частей и их боевой устойчивости».

Таким образом, оценивая деятельность военно-политического руководства СССР накануне войны, следует отметить, что оно допустило ряд просчетов, имевших трагические последствия.

В первую очередь, это просчет в определении направления главного удара вермахта. Во-вторых, затягивание сроков приведения войск в полную боевую готовность. В итоге планирование оказалось нереальным, а проводимые накануне мероприятия – запоздалыми. Уже в ходе военных действий выявился еще один просчет: совершенно не предусматривались действия войск в случае глубокого стратегического прорыва противника, не планировалась и оборона в стратегическом масштабе. А просчет в выборе рубежа обороны у западных границ во многом обеспечил противнику внезапное нападение на войска первого оперативного эшелона, которые чаще всего дислоцировались на значительно большем расстоянии от намеченных для обороны рубежей, чем противник.

Предпринимая меры по повышению боевой готовности войск, военное и политическое руководство СССР, опасаясь спровоцировать Гитлера, не сделало главного: своевременно не привело в полную боевую готовность предназначавшиеся для отражения первого удара противника войска прикрытия, которые находились в более укомплектованном состоянии. Маниакальная боязнь спровоцировать Гитлера сыграла дурную шутку со Сталиным. Как показали дальнейшие события (выступление Гитлера 22 июня), нацистское руководство все равно обвинило СССР в том, что советские войска «вероломно» атаковали части вермахта и последний «был вынужден» нанести ответный удар.

Ошибки, допущенные в оперативном планировании (определение направления главного удара противника, создание группировки войск, особенно второго стратегического эшелона и др.), пришлось срочным порядком исправлять уже в ходе боевых действий.



Вопрос 01. Назовите основные события первого этапа войны. Определите в них место и роль СССР.

Ответ. Во всех событиях I этапа II мировой войны СССР либо принимал непосредственное участие, либо имеет отношение к оным, по крайней мере подписанием Пакта Молотова-Риббентропа. Это следующие события:

1.09.1939 – вторжение гитлеровских войск в Польшу;

5-17.09.1939 – битва за Варшаву;

9-22.09.1939 – битва на Бзуре;

17.09.1939 – вступление Красной армии на территорию Польши;

22.09.1939 – совместный парад вермахта и Красной армии в Бресте;

28.09.1939 – начало размещения советских войск на территории Прибалтийских республик и процесса их включения в состав СССР;

6.10.1939 – подавлены последние очаги обороны Польши;

30.11.1939-12.03.1939 – Советско-финская война.

Вопрос 02. На основании документа и текста параграфа дайте характеристику «странной войне».

Ответ. Странная война включает практическое отсутствие боевых действий при том, что война была объявлена и войска находились на боевых позициях. Она включает попытки наступления, например, Саарское, но они не были достаточно масштабными, чтобы оказаться успешными. Французский корреспондент Ролан Доржелес, который пребывал на линии фронта, писал: «Я был удивлён спокойствием, которое там царило. Артиллеристы, которые расположились на Рейне, спокойно смотрели на немецкие поезда с боеприпасами, которые курсируют на противоположном берегу, наши лётчики пролетали над дымящимися трубами завода Саару, не сбрасывая бомб. Очевидно, главная забота высшего командования заключалась в том, чтобы не беспокоить противника».

Вопрос 03. Чем вы можете объяснить лёгкость побед гитлеровской Германии над странами Западной Европы?

Ответ. Причины:

1) недооценка противника со стороны Франции и Великобритании (например, считалось, что Гитлер будет полностью повторять немецкое наступление I мировой войны через Бельгию, удар в Арденнах оказался полной неожиданностью);

2) эффективность блицкрига (эта тактика обеспечивала не только небывалую до этого скорость продвижения войск, но и эффективность их действий);

3) превосходство немецкой бронетехники (относительно лёгкие и быстроходные танки вермахта и тактика их использования в едином кулаке оказались куда эффективнее хорошо бронированных, но не поворотливых английских и французских моделей, применявшихся для непосредственной поддержки пехоты по образцу ещё I мировой войны);

4) хорошее состояние европейских дорог и обилие бензозаправок (танки вермахта начала войны заправлялись обычным автомобильным бензином), что увеличило скорость продвижения передовых немецких частей.

Вопрос 04. В чём состояла суть Тройственного пакта?

Ответ. Формально это был договор между Германией, Италией и Японией о взаимной поддержке в случае нападения на одну из этих стран, фактически он означал взаимную поддержку в ходе дальнейших завоеваний.

Вопрос 05. Почему Германия рассчитывала на быструю победу над Советским Союзом?

Ответ. Германия планировала победить СССР быстро, так как понимала пагубность затяжной войны в такой обширной стране. Она надеялась на осуществление своих планов, так как располагала подробными разведывательными данными о приграничных частях Красной армии (разведку с воздуха советское командование запретило пресекать), а блицкриг уже показал свою эффективность.

Вопрос 06. В чём состояли просчёты советского руководства относительно расстановки военно-политических сил в Европе накануне нападения Германии на СССР?

Ответ. И.В. Сталин считал, что Гитлер не станет нападать на СССР, пока продолжает войну против Великобритании (хотя из сухопутных сил вермахта лишь небольшая часть была задействована в этой войне (в Африке)). Кроме того, в Москву приходила не только верная разведывательная информация, но и грамотно сфабрикованная дезинформация, которая оказалась более убедительной.

Сталинское руководство накануне Великой Отечественной войны

Заключив пакт с Германией, Сталин был убеждён в том, что фюрер и германская политико-промышленная верхушка крайне заинтересованы в поддержании добрых отношений с СССР по политическим и экономическим причинам

19 августа 1939 года, одновременно с «Договором о ненападении» подписанным между СССР и Германией в Москве, в Берлине заместителем торгпреда Е. И. Бабариным и заведующим восточноевропейской референтурой политико-экономического отдела МИД Германии К. Шнурре было подписано советско-германское торгово-кредитное соглашение, предусматривающее предоставление рейхом Советскому Союзу кредита в размере 200 млн рейхсмарок, сроком на семь лет из 5% для закупки германских товаров в течение двух лет со дня подписания договора. Соглашение предусматривало также поставку советских товаров Германии в тот же срок, то есть в течение двух лет, на сумму 10 млн рейхсмарок. Список товаров, подлежащих поставке из СССР на основе подписанного соглашения, состоял из кормового хлеба (22 млн марок), леса (74 млн марок), платины (2 млн марок), марганцевой руды (3,80 тыс. марок), хлопка-сырца (12,3 млн марок), фосфатов (13 млн марок), бензина (1,2 тыс. марок), щетины (3,6 тыс. марок) и др. В свою очередь, Германия должна была поставлять в Советский Союз токарные, револьверные, производственные станки, химические товары, красители, предметы вооружения, насосы, заготовочные и строительные машины, краны, различных модификаций, прокатные станы, оборудование для пороховых и химических фабрик, компрессоры, оборудование для угольной промышленности, буксиры, турбины и др.

Сталин полагал, что такое выгодное военно-политическое сотрудничество в ближайшие несколько лет не позволит Гитлеру начать не то что войну, но даже политическую конфронтацию с СССР. Сам вождь собирался строить с Германией отношения «всерьёз и надолго»…

…Сталин и Молотов полностью провалили берлинские переговоры, о чем сам наркоминдел сообщил из Берлина Сталину: «похвастаться нечем». Главной причиной этого провала, по меткому определению Л. А. Безыменского стало то, что «Сталин и Молотов считали себя диктующими правила игры, какими они были в августе – сентябре 1939 г. И это был их решающий просчет».

Другим крупнейшим просчетом советских лидеров продолжало оставаться убеждение, что Германия не помышляет о войне с СССР в ближайшем будущем, более того, продолжает видеть в нем если не друга, то партнёра. Молотов сообщал Сталину из Берлина: «Большой интерес Гитлера к тому, чтобы укрепить дружбу с СССР и договориться о сферах влияния, налицо». 

По наблюдениям Г. К. Жукова, изложенных им К. М. Симонову, Молотов до войны обладал серьёзным влиянием на Сталина, «в особенности в вопросах внешней политики, в которой Сталин тогда, до войны, считал его компетентным. Другое дело – потом, когда все расчеты оказались неправильными и рухнули, и Сталин не раз в моем присутствии упрекал Молотова в связи с этим. Причем Молотов отнюдь не всегда молчал в ответ. Молотов и после своей поездки в Берлин в ноябре 1940 года продолжал утверждать, что Гитлер не нападет на нас»…

…В самом преддверии войны советское руководство сделало несколько заявлений, которые оказали самое вредное воздействие на внутреннюю обстановку в стране и армии. 5 мая 1941 г., выступая перед выпускниками военных академий, Сталин сказал, что «с точки зрения военной в германской армии ничего особенного нет и в танках, и в артиллерии, и в авиации. Кроме того, в германской армии появилось хвастовство, самодовольство, зазнайство. Военная мысль Германии не идёт вперёд, военная техника отстает не только от нашей, но Германию в отношении авиации начинает обгонять Америка». 

Можно себе представить, как «развивали» речь вождя про «отсталую» германскую армию политработники на местах. Кстати, то же самое было в отношении и финской армии в 1939-1940 гг. Так, «Ленинградская правда» через 2 дня после начала войны 2 декабря 1939 года писала: «Столкнулись армии двух миров. Красная Армия — самая миролюбивая, самая героическая, могучая, оснащённая передовой техникой, и армия продажного финляндского правительства, которую капиталисты заставляют бряцать оружием. А оружие-то, скажем откровенно, старенькое поношенное. На более пороху не хватает».

…Нападение Гитлера на СССР стало для многих советских граждан полной неожиданностью. После того, как немецкие бомбы упали на советские города, многие простые люди недоумевали: «как же так, ведь сам „ТАСС“ говорил, что не будет войны». Публицист Б. С. Горбачевский, к началу войны только что закончивший школу, передаёт свои мысли 22 июня 1941 гоад: «Я, как и многие мои сверстники, сразу не мог в полной мере осмыслить происшедшее, тем более что почти два года власть и печать убеждали народ в том, что Германия — наш лучший друг, а вот «американские плутократы и английские вероломщики» — злейшие враги. Что же случилось? Всего неделю назад ТАСС опровергало якобы ложные слухи, будто Германия собирается напасть на нас… И вдруг?». 

Но ещё страшнее, что это нападение психологически стало совершенно неожиданным для Красной Армии. Начальник штаба Верховного командования сухопутных сил Германии (ОКH) генерал-полковник Ф. Гальдер писал в дневнике 22 июня 1945 года: «Наступление наших войск, по-видимому, явилось на всем фронте полной тактической внезапностью. […] О полной неожиданности нашего наступления для противника свидетельствует тот факт, что части были захвачены врасплох и в казарменном положении, самолеты стояли на аэродромах, покрытые брезентом, а передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать. Можно ожидать еще большего влияния элемента внезапности на дальнейший ход событий в результате быстрого продвижения частей, для чего в настоящее время есть полная возможность. Военно-морское командование также сообщает о том, что противник, видимо, застигнут врасплох».

Между тем, к середине июня 1941 года для Сталина неизбежность войны стала почти очевидной. Однако по-прежнему войска не были приведены в полную боевую готовность. Пресловутая «директива» («телеграмма»), которую Сталин якобы направил в войска 18 июня 1941 года с приказом о приведении их в боевую готовность, до сих пор остаётся лишь мифом. Ни её подлинника, ни даже копии до сих пор не найдено. Вождь до самого последнего момента надеялся на дипломатическое решение вопроса. 

Геббельс отмечал в своем дневнике 21 июня 1941 года: «Молотов попросил визита в Берлин, но получил резкий отказ. Наивный расчёт!». Об этом же свидетельствовал в своем дневнике от 20 июня и Гальдер: «г. Молотов 18.6. хотел говорить с фюрером».

21 июня 1941 года советское правительство в очередной раз попыталось добиться диалога с германским руководством. Примечательно, что при этом никаких серьёзных приготовлений к отражению неизбежного удара с советской стороны не предпринималось. В 21 час 21 июня Молотов пригласил в Кремль Шуленбурга и попросил его дать объяснение причин недовольства германского руководства правительством СССР и слухов о близящейся войне. Советское правительство, заявил Молотов, не может понять причин немецкого недовольства, и было бы признательно, если бы ему сказали, чем вызвано современное состояние советско-германских отношений и почему отсутствует какая-либо реакция германского правительства на сообщение ТАСС от 13 июня 1941 года. 

Таким образом, руководство страны, против которой готовилась невиданная по своей подлости и цинизму агрессия, унижено выгадывало, в чем оно провинилось перед этим агрессором! Что это давало советскому правительству? Ровным счетом ничего. Шуленбург ушел от ответа на заданные Молотовым вопросы, сославшись на то, что не располагает необходимой информации. 

…Только когда стало окончательно ясно, что нацисты не пойдут ни на какие переговоры, Тимошенко и Жуков в ночь с 21 на 22 июня отдали шифрованный приказ привести войска на западной границе в боевую готовность, так называемая «директива № 1». В штаб Западного фронта эта шифровка пришла около 1 ч. 45 м. ночи. В войска она поступила около 2 ч. 30 м. В шифровке говорилось: «В течение 22-23.6.41 возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПРибВО, ЗапВО, КоВО, ОДВО. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Задача наших войск не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам ЛВО, ПРибВО, КоВО, ОДВО быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев, или их союзников. Приказываю: в течение ночи на 22.6.41 г. скрыто занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; перед рассветом 22.6.41 рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать; все части привести в боевую готовность без дополнительного подъёма призывного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить». 

Читая строки этой директивы, становится очевидным, что даже в эти тревожные предвоенные часы в Кремле не осознавали всей опасности. Во-первых, директива безнадежно устарела: у Красной Армии уже не было никакого времени для всех указанных в ней мероприятий: меньше чем через 2 ч. Германия начала войну против СССР. Во-вторых, директива опять не говорила о надвигающейся войне, а в который раз больше всего была обеспокоена «провокациями, могущими вызвать крупные осложнения». В-третьих, директива не указывала на необходимость уничтожения германских войск, в случае их вторжения на территорию СССР. Выражение «быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев, или их союзников» крайне расплывчатое и не дающее четкого приказа на уничтожение врага. 

Можно с уверенностью утверждать, что директива 22 июня сыграла самую негативную, можно сказать, губительную роль для Красной Армии, особенно для ее авиации, которая в отличие от сухопутных войск, вступила в бой сразу в полном составе. Так, в Прибалтике еще 19-20 июня советские самолёты были постоянно готовы к взлету по тревоге в течение 5-10 минут. Но это вполне нормальное состояние было нарушено в ночь с 21 на 22 июня печально известной «директивой № 1», которую передали в войска около часа ночи 22 июня. Там было указано, что при нападении в бой не ввязываться, до открытия огня самолётами противника огня ответного не открывать. Это очень сильно сбило настрой советских командиров и пилотов. 

Таким образом, подводя итоги предвоенной политики советского руководства, можно утверждать, что она привела к тому, что к моменту нападения вермахта и его сателлитов на СССР, у него ни на Западе, ни на Востоке не было ни одного союзника; Красная Армия была не готова к нападению, ни психологически, ни организационно; политическое руководство страны до конца не было уверено в неизбежности самого факта войны с Германией. Нельзя не согласиться с доктором ист. н. В. К. Волковым, который писал: «Цена политико-стратегического просчёта Сталина оказалась фантастически высока. Для крупного политического руководителя необходимо умение анализировать не только факты, но и всю сумму фактов, а также различные комбинации этих сумм. Только на такой основе можно построить прогноз будущего развития событий. Искусство руководить – это прежде всего искусство предвидеть. Однако прогнозистом Сталин не был. Об этом свидетельствует вся его политическая биография. Его можно назвать неплохим тактиком, но стратегом он был плохим. Расчёты Сталина строились на простой арифметической логике, тогда как для переломных моментов истории требуется по меньшей мере алгебраическое мышление. Последним он не владел, хотя часто употреблял слово «диалектика». В условиях тоталитарной системы просчёт вождя обернулся трагедией для страны. Поэтому за таким просчётом стояли не просто личные недостатки Сталина как руководителя, а пороки, сложившиеся в Советском Союзе тоталитарно-бюрократической системы, которая и вознесла Сталина на вершину административной пирамиды».

В день 22 июня, ставший навечно черной датой
в российском календаре, когда нашему Отечеству пришлось ощутить
на себе тяжесть вероломного вторжения, самое время вспомнить
о неудачных решениях Гитлера и его окружения, которые оказались очень
удачными для нашей страны. Выделим пять ключевых нацистских промашек
в ходе Великой Отечественной войны.

Просчет
первый — намерение Гитлера победоносно для себя закончить войну одним
ударом, до наступления зимних холодов

Эту
ошибку до Гитлера сделали многие, кто хотел завоевать нашу страну.
Шведский король Карл XII наверняка был уверен после
своей победы под Нарвой, что русская армия ему не страшна —
в результате случилась Полтава. Наполеон и вовсе
смог войти в Москву как раз до желаемого срока наступления суровых
российских морозов, но вместо теплых квартир его гвардейцы получили
пепелище и вынуждены были в итоге бежать не только
от казаков атамана Платова, но и от
безжалостной стужи.

Наверняка
гитлеровские генералы были в курсе неприятностей своих предшественников,
но наступили на те же самые грабли неосуществимого
на бескрайних российских просторах блицкрига. И сейчас, судя
по сообщениям СМИ, есть желающие на Западе вновь попробовать
на них встать — теперь под флагом одного обезоруживающего удара
ракетами.

У Гитлера,
к счастью, в 1941 г. таковых не было,
а появившиеся позднее далеко не совершенные ФАУ погоды в боевых
действиях не сделали, так что уповать он мог только
на быстроходность своих танковых групп. Но сколь бы высокой она
ни была, даже теоретически занять намеченную планом «Барбаросса» советскую
территорию с конца июня до конца октября они не могли.

Удивительно,
но никто из гитлеровских полководцев не посмел возразить фюреру,
уверявшему всех, что вермахт сможет нанести поражение РККА в ходе
пограничных сражений. В действительности разгромить немцам удалось лишь
первые стратегические эшелоны кадровых частей советских войск. Пока вермахт
отправлял одну группировку находящейся в состоянии грогги Красной Армии
за другой в котлы, Советский Союз смог провести мобилизацию, создать
отряды народного ополчения, а самое главное, эвакуировать значительную
часть промышленности на восток страны.

Просчет второй — начало боевых действий против СССР
в условиях противоборства с Великобританией, что автоматически
означало для фашистской Германии войну на два фронта

Если
дожди осенью и морозы зимой в России оказались полной неожиданностью
для гитлеровских генералов, то о войне с Великобританией они,
по идее, никак забыть не могли. А война эта к 22 июня
1941 г. шла полным ходом на море, в воздухе и отчасти
на земле, в Северной Африке. Более того, сумасбродный Гитлер
фактически параллельно плану «Барбаросса» готовил вторжение на Британские
острова. И не исключено, не реализовал он план «Морской
лев» просто потому, что так подсказала ему правая нога. Приспичило ему разобраться
с большевиками, и никто отговорить его не мог.

Робкие
намеки окружения на то, что война с Англией отнюдь не закончена,
отметались им, верящим в свою непогрешимость. Впрочем, попытки замирения
с англичанами, а потом с американцами нацисты предпринимали
неоднократно, в том числе и совершенно авантюрные, в виде
полета Р. Гесса аккурат накануне отдачи приказа
«Дортмунд», приводившего в действие план нападения на СССР. Возможно,
что-то у гитлеровцев и получилось бы, если бы
у руководства США и Великобритании не стояли тогда такие выдающиеся
политические деятели, как Франклин Рузвельт и Уинстон
Черчилль, которые никогда бы не пошли на сделку
с коричневым дьяволом и действительно не пошли. Так что расчет
фашистского командования на их антикоммунизм не оправдался.

Точнее,
оправдался лишь отчасти — второй фронт западные союзники не спешили
открывать в Европе, но все-таки отвлекли значительные силы
военно-морских и военно-воздушных сил нацистской Германии.
Ну и своими бомбардировками наносили определенный ущерб промышленному
потенциалу третьего рейха, что опять-таки было на руку Советскому Союзу.

Просчет третий — отказ от быстрого прорыва к Москве
в июле 1941 г.

Парадоксально,
но, несмотря на стратегические промашки с началом так называемой
Восточной кампании, вермахт за счет фактора внезапности, упреждения
советских войск в стратегическом развертывании и ошибок уже
с нашей стороны все-таки мог в 1941 г. одержать победу.
Правда, судить мы об этом задним числом можем лишь условно —
история не знает сослагательного наклонения. С высокой степенью
достоверности можно лишь утверждать, что гитлеровцы могли-таки ворваться
в Москву, но застряли бы они в тяжелых уличных боях, как
годом позднее в Сталинграде, или нет — не известно.

Доподлинно
известно лишь одно — в середине июля танки Гудериана заняли
часть Смоленска и могли почти беспрепятственно двигаться к советской
столице, но они этого… не сделали, а повернули
на юг окружать Юго-Западный фронт. Это была очередная прихоть Гитлера
и самодовольных гитлеровских генералов — все складывалось для них
в начале войны настолько удачно, что они решили поиграть, так сказать,
на публику. Не просто победить Советы, а с фейерверком.
Что ж, еще один гигантский котел под Киевом фашисты смогли устроить,
но в итоге потеряли нам на руку драгоценное время.

Единственным
генералом из всей гитлеровской камарильи, кто пытался протестовать против
поворота своих танков на киевское направление, оказался Гейнц Гудериан.
Он упорно доказывал необходимость продвижения к Москве. Но,
на наше счастье, Гитлер принял очередное свое роковое решение —
окружить сначала столицу Украины.

В этой
связи нельзя не отметить, что И.В. Сталин оказался-таки
прав, возражая против предложения своего генералитета об оставлении Киева.
Помимо политического ущерба это грозило еще и наступлением фашистов на Москву
на месяц раньше, чем оно в действительности началось.

Просчет четвертый — фашистская Германия опиралась
на слабых союзников

«Незнаменитая»
советско-финская война ввела Гитлера и его окружение в двойное
заблуждение — относительно слабости Красной Армии и относительно силы
финских войск. На самом деле, последние не могли, да и не
особо рвались решать стратегически важные задачи.

При
этом надо прямо сказать, что финская военщина несет равную с германской
ответственность за блокаду Ленинграда — она подступала к городу
на Неве с севера. Но именно что подступала — сколько-нибудь
серьезные проблемы армия Суоми перед нашими войсками в Карелии
не создавала, да и севернее тоже. В 1944 г., когда
возникла реальная вероятность оккупации страны тысячи озер Советским Союзом,
правительство Паасикиви пошло на сепаратный мир
с недавним противником и объявило войну недавнему союзнику.

Точно
такими же ненадежными сателлитами Гитлера оказались Болгария
и Румыния. Они также в1944 г. после «внезапных» переворотов в своих
столицах повернули оружие против третьего рейха.

Точно
такой же трюк едва не проделала и Италия, но уходу
в тень дуче Муссолини помешали спецназовцы Отто
Скорцени, вернувшие его на Олимп политической власти,
с которого его партизаны через полгода прямиком отправили
на виселицу. Да и в целом в ходе Второй мировой войны
немецко-фашистские войска вынуждены были не раз спасать своих
горе-союзников с Апеннин. Причем обходилось это Германии весьма
дорого — вынужденное вторжение в Грецию и Югославию
в 1941 г. отсрочило начало операции «Барбаросса» на месяц,
что вкупе с другими вышеупомянутыми проблемами перевело схватку
с СССР в неудобный для теплолюбивого вермахта зимний период.

Летом
1943 г., в самый разгар решающей Курский битвы, Гитлеру пришлось
снимать дивизии СС, чтобы остановить высадившихся в Италии западных
союзников. Правда, к этому моменту уже окончательно стало ясно, что
прорваться к Курску гитлеровцам не удастся, но отправленных
на Апеннины войск во многом не хватило для сдерживания
советского контрнаступления.

О роли,
которую сыграли румынские и итальянские «помощники» вермахта, в его
разгроме под Сталинградом, хорошо известно во всем мире. Отступление
первых позволило нашим войскам окружить 6-ую армию Паулюса,
а отход вторых, на наше счастье, лишил группу «Дон»
фельдмаршала Манштейна шансов
на ее деблокирование.

Но главный
удар в спину третьему рейху нанес ключевой «союзник» — Япония.
Ее участие в войне против СССР, к еще одному нашему счастью,
свелось лишь к безуспешным попыткам организации перемирия. Советское
руководство сделку с Гитлером отвергло и довело дело до штурма
Берлина и самоубийства главаря нацистов.

Просчет пятый — жестокое обращение с гражданским
населением на временно оккупированной территории СССР и зверства
по отношению к советским военнопленным

Готовясь
к агрессии против СССР, Гитлер отмечал для своей верхушки, что это будет
война против идеологии большевизма, а в ней все средства, на его
взгляд, хороши. В результате нацисты и их холуи понаделали
столько кровавых злодеяний, что следы их обнаруживаются до сих пор.

Себя
фашисты и антисоветские их фактически адвокаты пытались
и по сей день пытаются оправдать тем, что Советский Союз
не подписал Женевскую конвенцию о правах военнопленных.
Но отношение к людям не зависит от бумаг, —
в первую очередь, оно определяется государственной политикой
и пропагандой. Многим немцам нацистская идеология внушала
и действительно, к сожалению, внушила восприятие жителей СССР как
расово неполноценных. Пропагандистская машина Геббельса убеждала
соотечественников, что советские граждане живут бедно, что они неаккуратны,
ленивы. Что касается евреев, то они сразу же после установления
фашистского порядка начали целенаправленно уничтожаться карательными
айнзацкоммандами. О том, что творилось в те годы
на временно оккупированной территории, автор этих строк рассказал
в статье «Русь оккупированная» svpressa.ru/war21/article/121246/.

Примечательно,
что в большинстве западноевропейских стран они вели себя несколько иначе.
А вот на территории Югославии, Польши, православной Греции
и особенно Советского Союза гитлеровцы дали волю своей звериной теории
расового превосходства одних людей над другими по полной.
Ну и получили здесь практически всенародный отпор. Впрочем, этот
просчет был изначально предопределен порочностью самой нацистской идеологии.

Опровержение из прошлого

Офицер
гитлеровского ОКВ Хельмут Грайнер не мог даже
предположить, что в скором, по историческим масштабам, времени среди
русофобов и антисоветчиков станет модно переписывать историю
и обелять таких, как он, иначе бы он не был так откровенен
в своих мемуарах. В них он прямо говорит, что Гитлер задолго
до вторжения и даже появления плана «Барбаросса» уведомил о своих
планах напасть на Советский Союз. Так что этот просчет нацистов
не был ничем спровоцирован, как и установил Нюрнбергский трибунал.
Можно процитировать вкратце этого гитлеровского штабиста, когда и как это
случилось: «Днем 29 июля начальник управления оперативного руководства
вермахта генерал артиллерии Йодль… сообщил… при соблюдении строгой секретности,
что фюрер планирует подавить Советский Союз силой оружия». Это вызвало
у германского командования, по словам Грайнера, «большое
замешательство», ведь они знали, что «Советский Союз… намерен строго
придерживаться договора». Имеется в виду пакта о ненападении,
а также еще ряда советско-германских соглашений того времени.
Но Гитлеру, как мы теперь знаем, это не помешало запланировать
свою главную ошибку — удар по СССР.

    Главным последствием
неготовности к войне того или иного
государства являются его крупные военные
поражения, и, в худшем случае — проигрыш
всей войны. Перед правительствами
терпящих военные неудачи государств
неизбежно возникает задача объяснить
собственному народу и мировому
сообществу   причины поражений.

    Содержание этого ответа
определяют многие факторы: результаты
войны, степень изученности этой проблемы,
тип политического режима, цели внутренней
и внешней политики государства.

    Проблема внезапности войны
нацистской Германии против Советского
Союза остается весьма актуальной. По
этому поводу высказываются различные
мнения, нередко прямо противоположные.
Одни исследователи  утверждают, что
внезапность имела место, так как советские
войска к началу войны не были приведены
в боевую готовность. Даже начальник
генерального штаба сухопутных войск
вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер 
писал о том, что «наступление германских
войск застало противника врасплох»[9].

    Другие историки отрицают
наличие внезапности в нападении Германии
на СССР, ссылаясь на то, что советское
руководство знало о приближавшейся
войне, а страна и армия заблаговременно
к ней готовились.

    Большинство участников
дискуссии вокруг проблемы внезапности
 имеет очень много общих подходов к
ее решению. Например,  мало кто
сомневается в том,  что советское и
политическое руководство за год до
начала войны получало много сведений
о сосредоточении германских войск вдоль
западных границ СССР, об мероприятиях,
свидетельствовавших об антисоветских
намерениях германского руководства, о
подготовке к участию в войне на стороне
Германии Румынии, Венгрии, Финляндии,
о планах возможных действий вермахта
и сроках  начала войны.

    Не подлежит сомнению тот
факт,  что  Сталин не доверял
разведке, ставил под сомнение ее данные,
всячески стремился избежать войны с
Германией, по крайней мере, в 1941 году.
Сталин надеялся отодвинуть войну на
более поздний срок с помощью искусного
ведения дипломатических отношений с
Германией и другими капиталистическими
странами.

    Однако из одних и тех же фактов
историки часто делают противоположные
выводы.

    Согласно первой точке зрения,
фактор внезапности изобрел Сталин для
оправдания собственных просчетов.[10]
Советской разведке удалось своевременно
узнать политические и стратегические
замыслы Германии, связанные с нападением
на СССР.

[9]
Гальдер,  Ф. Военный дневник. Ежедневные
записи начальника Генерального штаба
Сухопутных войск 1939-1942 гг. / Ф.  Гальдер
— М.: Воениздат, 1968-1971
(militera.lib.ru/db/halder/index.html)

 [10]
Якушевский, А.С. Фактор внезапности в
нападении Германии  на СССР/ А.С.
Якушевский// Отечественная
история.-1991.-№3.-С.13

Вина за просчеты в оценке возможного
времени нападения Германии на СССР, за
внезапность войны для страны, ее армии
и народа ложится в первую очередь на
Сталина, возглавлявшего руководство
партией и страной. Чрезмерная вера
Сталина в свой прогноз, в свое понимание
военных и политических процессов,
нежелание изменить свои оценки вопреки
объективным данным разведки были
решающими факторами, приведшими к
просчетам в определении сроков нападения
Германии на СССР.

    Согласно второй точке зрения,
которая мне кажется более аргументированной,
анализ доступных материалов по истории
советской разведки накануне войны
показывает, что советская разведка  не
смогла добыть и представить руководству
материалы, которые давали бы однозначный
ответ на вопрос о намерениях Германии
летом 1941 г.[11]

    В такой же ситуации оказались
и разведки других великих держав. Ни
английская, ни немецкая, ни французская,
ни польская, ни швейцарская дипломатические
службы и разведки накануне Второй
мировой войны не сумели добыть детальную,
конкретную и прежде всего точную
информацию, на которой их правительства
должны были основывать свои решения и
действия.[12]
Поэтому вряд ли стоит  утверждать,
что советская разведка работала плохо
как до войны, так и в ее начале. Советская
разведка добыла максимально возможный
объем информации. Но в условиях
дезинформации и высокоэффективных мер
по сохранению секретности, проводимых
германскими спецслужбами, эта информация
оказалась слишком противоречивой,
неполной, что не позволяло советскому
руководству объективно оценить обстановку
в мае-июне 1941 г. И когда  советское
руководство сумело правильно оценить
опасность войны, привести войска в
боевую готовность уже не успевало.

   Упреки в адрес руководства
гитлеровской Германии в вероломном
нарушении советско-германского пакта
о ненападении 1939 г., «без объявления
войны», брошенные Молотовым и Сталиным
в  самом ее  начале, были явно
рассчитаны на  советскую, плохо
информированную,   аудиторию.

В первый же день войны нарком иностранных
дел СССР В.М. Молотов получил от германского
посла в Москве графа Шуленбурга
официальное сообщение о том, что
нацистское руководство  объявило
СССР войну «с целью предупредить
готовящееся нападение русских».[13]

    Вероломство Гитлера, постоянно
нарушавшего нормы международного права,
в том числе и договоры о ненападении с
другими странами, еще до начала Великой
Отечественной войны хорошо было известно
Сталину. В предвоенные годы вероломство
лидеров великих держав, в том числе
Англии, Франции и СССР по отношению к
своим союзникам и противникам, соседним
государствам, было скорее правилом, а
не исключением. Но по степени вероломства,
непредсказуемости и агрессивности
Гитлер и

[11]
Мельтюхов,М.И. Советская разведка и
проблема внезапного нападения/ М.И.
Мельтюхов // Отечественная
история.-1998.-№3.-С. 17.

[12]
Кимхе Д. Несостоявшаяся битва. / Д.  Кимхе
— М.: Воениздат, 1971.
(militera.lib.ru/research/kimche/index.html).

[13]
Волкогонов, Д.А. Сталин. Политический
портрет./ Д.А.  Волкогонов — М.: Новости,
1992.(militera.lib.ru/bio/volkogonov_dv/index.html)

Сталин не имели себе равных в предвоенном
мире. Секретный протокол пакта о
ненападении 1939 г. является примером
вероломного тайного сговора двух
агрессоров, который привел к разделу
Польши, оккупации СССР государств
Восточной Прибалтики, нападению СССР
на Финляндию в начале Второй мировой
войны.  И Сталин, и Гитлер не верили,
что пакт о ненападении будет честно
соблюдаться обеими сторонами и готовили
свои армии к войне  друг с другом.

    Позже, в феврале 1942 г., подводя
итоги зимнего контрнаступления советских
войск, в своем приказе, обращенном к
Красной Армии,  И.В. Сталин вынужден
был признать,  что  «судьба войны
будет решаться не таким привходящим
моментом, как момент внезапности, а
постоянно действующими факторами:
прочность тыла, моральный дух армии,
количество и качество дивизий, вооружение
армии, организаторские способности
начальствующего состава армии». Из
этого теоретически правильного
рассуждения Сталин, находясь под
впечатлением первых военных успехов
Красной Армии, сделал неверный практический
вывод:   «Теперь уже нет у немцев
того военного преимущества, которое
они имели в первые месяцы войны в
результате вероломного и внезапного
нападения. Момент внезапности и
неожиданности, как резерв немецко-фашистских
войск, израсходован полностью». Он по
— прежнему был склонен переоценивать
роль внезапности нападения в успехах
германских войск в неудачах Красной
Армии  . В 1941 г. Верховный
Главнокомандующий объявил армии и
народу, что «тем самым ликвидировано
то неравенство в условиях войны, которое
было создано внезапностью немецко-фашистского
нападения».  

    Сталин поспешил заявить о
том, что «стоило исчезнуть в арсенале
немцев момента внезапности, чтобы
немецко-фашистская армия оказалась
перед катастрофой».[14] 
Но вскоре  новая полоса крупных
военных неудач Красной армии на южном
фланге Восточного фронта весной и летом
1942 г. показала, что прогноз И.В. Сталина
на скорое поражение Германии не
оправдался.

    Сталинское руководство тогда,
не в первый, и не в последний  раз 
недооценило силы противника и переоценило
силы Красной Армии. Коренной перелом в
войне в пользу Красной Армии завершился
только в 1943 г.

    В своей речи в ноябре 1941 г.
Сталин заявлял о том, что «наша страна
ведет освободительную войну с Германией
и ее союзниками одна, без чьей-либо
военной помощи», ссылаясь на отсутствие
второго фронта в Европе. Это заявление
было далеко от истины. Во-первых, уже 22
июня 1941 года британский премьер-министр
Черчилль предложил «оказать России и
русскому народу всю ту помощь, какую мы
только сможем». С начала сентября
Великобритания начала поставки военной
техники Советскому Союзу на условиях
ленд-лиза, т. е. в долг, а 1 октября 1941 года
в Москве был подписан протокол, согласно
которому западные державы обязались
поставлять в СССР ежемесячно 400 самолетов,
500 танков, большое количество грузовых
автомобилей и многое другое.   
Вооруженные силы  Великобритании
отвлекали с восточного фронта значительную
часть германских военно-воздушных сил
и флота.  Уже в октябре 1941 г.

[14]
Сталин, И.В. О Великой Отечественной
войне Советского Союза. [Текст];/ И.В.
Сталин. М.: . Государственное издательство
политической литературы. Издание пятое.
1950. (http://www.oldgazette.ru/lib/index.html)

Сталин располагал разведывательной
информацией о том, что Япония не откроет
«второй фронт» против СССР на Дальнем
Востоке, так как готовится к войне на
Тихом океане и в странах Юго-Восточной
Азии, против США и Великобритании. Через
месяц после цитируемого мною ноябрьского
выступления Сталина Япония действительно
совершила нападение на военные базы
США и Великобритании. Советские войска,
перебрасываемые с Дальнего Востока
благодаря созданию союзниками «второго
фронта» против Японии, сыграли огромную
роль в успехе советского контрнаступления
под Москвой.

Не подтверждается тезис Сталина  о
численном и качественном военно-техническом
превосходстве Германии над Советским
Союзом. Накануне 22 июня 1941 г. СССР 
имел  шестикратное превосходство
над Германией в танках и четырехкратное
в самолетах. Советские танки и самолеты
устаревших конструкций не уступали по
боевым качествам однотипным немецким
танкам и самолетам, а новейшая советская
техника часто имела значительное
превосходство над немецкой  боевой
техникой. Советская оборонная
промышленность по сравнению с
промышленностью Германии накануне
войны производила в месяц большее
количество танков и самолетов. Вопреки
утверждению Сталина, никакой «нехватки»
танков и самолетов в начале войны Красная
армия не испытывала.[15]

    Позже, Сталин, в своем майском
приказе 1942 г., вынужден был признаться,
что «у Красной Армии для победы над
врагом не хватает «умения полностью
использовать против врага ту первоклассную
технику, которую предоставляет ей наша
родина».[16] 

    «Пораженческие настроения»,
низкий боевой дух растерянность и
паника, о которых не раз  заявляло
сталинское руководство, действительно
были нередким явлением в первые дни
войны для многих частей Красной Армии,
оказавшихся на острие главных ударов
немецко-фашистских войск, под угрозой
обхода и окружения. Об этом же
свидетельствуют воспоминания не только
рядовых солдат и офицеров,  но и
мемуары советских полководцев.[17]
       

    Такие настроения были
характерны в период военных неудач для
армий во всех войнах. На самом деле,
пораженческие настроения были следствием
военных поражений, а не наоборот.

    Слова Сталина в том,  что
советские люди в начале войны проявили
благодушие и беспечность и недооценивали
противника,  следует в первую очередь
предъявить советскому руководству и
советским средствам массовой информации.
Это результат просчетов высшего
руководства в области военно-патриотического
воспитания, идеологической подготовки
советских людей к предстоящей войне.
После подписания пакта 1939 г. о ненападении,
открытая  антифашистская пропаганда
в СССР, направленная против Германии,
была запрещена.

[15]
Мельтюхов, М.И. 22 июня 1941 г.: цифры
свидетельствуют./ М.И. Мельтюхов //История
СССР.-1991.-№3.  – С.16-27.

[16]
Сталин, И.В. О Великой Отечественной
войне Советского Союза. [Текст];/ И.В.
Сталин. М.: . Государственное издательство
политической литературы. Издание пятое.
1950. (http://www.oldgazette.ru/lib/index.html)

[17]
Рокоссовский, К. К. Солдатский долг.
[Текст]:./ К. К.  Рокоссовский- 
— М.: Воениздат, 1988.
(militera.lib.ru/memo/russian/rokossovsky/index.html)

Советское правительство 14 июня 1941 г. 
перед самой войной выступило с заявлением
о том, что СССР и Германия неуклонно
соблюдают условия пакта, и слухи о
назревающей  войне между ними являются
беспочвенными. Одновременно советским
людям средствами массовой агитации и
пропаганды  внушалась мысль о том,
что Красная Армия «всех сильней» и
способна дать сокрушительный отпор
любому агрессору «на его собственной
территории», вести наступательную войну
«малой кровью».[18]
Но неудачное начало войны серьезно
подорвало веру в непобедимость Красной
Армии у части советских людей.

    Одной из причин массового
предательства среди части советских
граждан заключалась и в том, что
традиционный патриотизм с приходом к
власти большевиков стал отождествляться
с «буржуазным национализмом» и
считаться    « пережитком
капитализма», с которым в СССР активно
боролись. В противовес традиционному
патриотизму школа и средства массовой
пропаганды воспитывали советских
граждан в духе пролетарского
интернационализма и классовой борьбы.

    В начале войны Сталин быстро
осознал, что одними насильственными
репрессивными мерами боевой дух армии
и народа поддерживать невозможно. Он
был вынужден прибегнуть к мобилизации
патриотических чувств и традиций -одному
из самых мощных факторов борьбы с
фашистской агрессией. На военном параде
7 ноября 1941 г в Москве он напомнил о
богатых военно-патриотических традициях
дореволюционной России, к авторитету
и примеру выдающихся патриотов,
полководцев и защитников Отечества.[19]

        Не все обвинения,
выдвинутые в докладе Н.С. Хрущева «О
культе личности и его последствиях» 
в качестве аргументов в пользу его
версии о личной ответственности Сталина
за неподготовленность СССР к войне,
 следует считать справедливыми.

    Например, в отечественной
литературе давно утвердилось мнение
Хрущева о том, что ошибкой сталинского
руководства было решение о разоружении
оборонительных сооружений на старой
советско-польской границе («линия
Сталина»), в то время как оборонительные
сооружения на новой западной границе 
с Германией («линия Молотова») к началу
Великой Отечественной войны оказались
недостроенными. По утверждению В.
Суворова, германская армия в течение 
Второй мировой войны подобных
оборонительных сооружений не прорывала,
и если бы линия Сталина была сохранена,
то она стала бы непреодолимым препятствием
для германских войск[20].

  [18]
Невежин, В.А. метаморфозы советской
пропаганды в 1939-1941 гг./ В.А. 
Невежин//Вопросы истории.- 1994.- №8.-С.
164-170.

[19]
Сталин, И.В. О Великой Отечественной
войне Советского Союза. [Текст];/ И.В.
Сталин / Государственное издательство
политической литературы. Издание пятое.
Москва, 1950. (http://www.oldgazette.ru/lib/index.html)

[20]
Суворов
В. Ледокол: Кто начал  Вторую мировую
войну? [Текст]:/В.
Суворов.  —
М.,
1992
(militera.lib.ru/research/suvorov1/index.html )

  На самом деле, еще в Первую мировую
войну, когда впервые возник «позиционный
кризис» (трудности с прорывом оборонительных
сооружений противника),  немцы первыми
сумели его преодолеть, используя в
качестве средств прорыва тяжелую
артиллерию и штурмовые группы — специально
обученных солдат, вооруженных гранатами,
дымовыми шашками, огнеметами, взрывчаткой
для подрыва бетонированных сооружений.

Во Вторую мировую войну, с развитием
мощных средств наступления (в том числе
танков и авиации) уже невозможно было
создать систему укреплений, непреодолимую
для современной армии. Например, в
течение одного дня в 1940 г германская
пехота при поддержке артиллерии и
авиации сумела прорвать линию
Мажино-систему мощных оборонительных
сооружений на франко-германской границе.
Во время советско-финляндской войны
1939-1940 гг. советские войска сумели
преодолеть финские укрепления на «линии
Маннергейма». Поэтому строительство
сплошной линии укреплений на всем
протяжении западной границы СССР от
Балтийского моря до Черного было бы с
военной и экономической точек зрения
бессмысленной затеей. Для строительства
такой системы укреплений у СССР не
хватило бы ни времени, ни средств. И для
ее прикрытия не хватило бы никаких
войск. Ограниченные экономические
ресурсы, выделяемые на военные цели,
разумнее было потратить на создание
мощной, боеспособной и хорошо вооруженной
армии, а не закапывать их в землю.
Укрепления на западной границе СССР
 строились для прикрытия крупных
промышленных центров и наиболее важных
стратегических объектов. Они сыграли
заметную роль в обороне Киева и Ленинграда.
Но  сорвать  германские наступательные
операции в начале войны укрепленные
районы не помогли. Используя широкие 
«коридоры» между укрепленными районами,
германские войска просто их обходили.
Стремительное наступление противника
привело к тому, что наши войска  иногда
не успевали занять укрепленные районы,
а,  в том случае, когда успевали,
надолго удержать врага не могли. Доты
30-40 гг. не имели возможности кругового
обстрела, что давало возможность
германским штурмовым группам подбираться
к укреплениям вплотную, блокировать 
и уничтожать их гарнизоны.

    В советской исторической
литературе неудачное начало войны
объяснялось тем, что мосты через
пограничные реки не были заминированы
и в результате внезапного нападения
были захвачены противником. Продолжая
эту тему, В. Суворов утверждает, что если
бы этого не случилось, а советское
командование вовремя отвело войска за
Березину и Днепр, германские войска,
столкнувшись с трудностями форсирования
крупных водных рубежей, не смогли бы
продвинуться так быстро и далеко вглубь
страны.

    На самом деле водные преграды 
довольно легко преодолевались вермахтом
в 1941— 1942 гг. и Красной Армией в 1944— 1945
гг.  инженерными  средствами, 
понтонами и сборными мостами. У немцев
в 1941 г.  не было плавающих танков, но
зато были автомобили-амфибии, танки,
способные передвигаться по дну рек,  
были понтонные парки, сборные металлические 
мосты.[21]

    Несмотря на значительное
количество публикаций, касающихся
репрессий военных кадров во второй
половине 30-х гг., тема эта продолжает
оставаться актуальной, поскольку не
нашли однозначного объяснения ни причины
репрессий, ни их последствия.

[21]
Исаев, А.. Антисуворов. [Текст]:/ А. Исаев 
— М.: Изд-во Яуза, Изд-во Эксмо,
2004.(militera.lib.ru/research/isaev_av1/index.html)

Вслед за Хрущевым многие историки по-
прежнему придерживаются мнения о том,
что в результате массовых чисток, арестов
и расстрелов армия оказалась фактически
обезглавленной, лишившись наиболее
талантливых образованных и профессионально
подготовленных командных кадров. 
    

    Массовые репрессии в Красной
Армии многие исследователи считают
одной из основных причин ее низкой
боеспособности в начале войны. Подобные
суждения опровергаются на основе анализа
образовательного уровня различных
категорий командного состава накануне
войны,  и его численности.      

    В сравнении с другими армиями,
наша армия была самой насыщенной
начсоставом. Например, если в 1939 году
на 1-го офицера РККА приходилось 6 рядовых,
то в вермахте — 29, в английской армии
-15, в французской — 22, японской — 196.
Очевидно, что некомплект был во многом
искусственным, в его основе лежал не
недостаток офицерских кадров, а излишнее
количество штатных должностей. Одной
из основных причин этого являлось то,
что в РККА не было полноценного
унтер-офицерского корпуса. Функции
унтер-офицеров вынужден был выполнять
средний комсостав, отсюда и его
многочисленность.

    Некоторое падение доли
офицеров, имеющих среднее военное
образование в 1938-1939 гг. объясняется не
репрессиями, а значительным притоком
в армию офицеров из запаса, из
сверхсрочников, и, особенно, офицеров,
окончивших курсы младших лейтенантов.
Именно их деятельность, а не репрессии,
в значительной степени снизили уровень
боевой подготовки в войсках. В то же
время в предвоенные годы наблюдается
устойчивая тенденция к увеличению
процента офицеров, имеющих академическое
образование. В 1941 году этот процент был
наивысшим за весь межвоенный период и
равнялся 7,1 %. До репрессий, в 1936 году эта
цифра составляла 6,6. Проведенные расчеты
показывают, что в период репрессий
наблюдался устойчивый рост количества
начсостава имеющего среднее и высшее
военное образование. Главным недостатком
офицерского корпуса перед войной
являлась низкая подготовка огромной
массы командиров среднего звена.
Значительная группа офицеров с невысоким
уровнем образования, влившаяся в РККА
в предвоенные годы, была неизбежным
следствием ее незапланированного
развертывания.

Вред, нанесенный репрессиями, заключался
в нагнетании атмосферы страха и
неуверенности среди командного состава,
который не отличался инициативой,
способностью брать ответственность на
себя, свободой и самостоятельностью в
принятии решений.[22]

    Неверным является утверждение
Суворова о том, что сам факт наличия у
СССР планов наступательной войны
является доказательством подготовки
СССР упреждающего удара против Германии.
Все государства-участники двух мировых
войн, как правило, планировали
наступательную войну даже в том случае,
если военное превосходство было на
стороне потенциального противника.
Наступательный характер военных планов
того или иного государства не является
признаком его агрессивных намерений
или признаком миролюбия. Это метод
ведения войны, и ничего более.

[22]
Герасимов, Г.И. Действительное влияние
репрессий 1937-1938 гг. на офицерский корпус
РККА./ Г.И. Герасимов // Российский
исторический журнал.- 1999.- №1

Не соответствует действительности
утверждение Суворова о том, что если бы
СССР планировал оборонительную войну,
то смог бы избежать тяжелых поражений
в самом ее начале. Оборона и наступление
неразрывно связаны между собой.
Обороняющаяся сторона постоянно
находится под угрозой поражения. В более
выгодном положении оказывается та
сторона, которая наносит первый удар в
нужное время и в нужном месте, а не ждет,
когда это сделает противник, Наступление
позволяет спутать военные планы
противника, навязать ему свою волю и
сценарий развития событий, дезорганизует
управление его войсками.   Пассивная
оборона или отступление в годы Великой
Отечественной войны были для Красной
Армии всегда гораздо опаснее активных
наступательных действий и чаще приводили
к тяжелым потерям и поражениям. Тактика
и стратегия наступательных действий
даже в самых неблагоприятных условиях
давали советским войскам гораздо больше
шансов на успех.[23]

    Спорным остается вопрос о
роли Сталина в Великой Отечественной
войне. Никто не отрицает его личной
ответственности как главы правящей
Коммунистической партии и Советского
государства за неготовность СССР к
войне с Германией, за неудачное для
Красной Армии начало войны. Природа
сталинского режима и произвол сталинского
единовластия нередко усиливали масштабы
этих неудач. Однако нерешенной остается
проблема о соотношении объективных (не
зависящих от Сталина) и субъективных
(являющихся результатом его просчетов
и ошибок) факторов военных поражений.
Мне кажется, многие отечественные
историки, с легкой руки Н.С. Хрущева, до
сих пор склонны абсолютизировать
негативное влияние сталинского режима
и культа личности на боеспособность
Красной Армии. Сам по себе тип политического
режима не является показателем
закономерности поражения или закономерности
победы в войне. Германия долгое время
не знала поражений, хотя нацистский
режим, как и сталинский,  тоже был
тоталитарным,  диктаторским. 
Демократические режимы Франции,
Великобритании и США  не являлись
гарантией  для этих государств от
военных неудач и ошибок и просчетов
политических  лидеров  в первый
период  Второй мировой войны. Интересно,
что в своих мемуарах битые германские
и советские генералы, как правило, 
склонны объяснять  свои военные
неудачи произвольным вмешательством
в планирование и проведение военных
операций со стороны Гитлера[24]
или Сталина, забывая, что ответственность
за поражения не в меньшей степени ложится
и на высшее военное руководство.

    По меткому выражению одного
из отечественных исследователей, о
бездарности правительства и 
командования, их неготовности к войне 
можно «написать про любую войну и любую
страну».[25]

[23]
Исаев, А.. Антисуворов. [Текст]:/ А. Исаев 
— М.: Изд-во Яуза, Изд-во
Эксмо,2004.(militera.lib.ru/research/isaev_av1/index.html)

 [24]
Манштейн,  Э. Утерянные победы.
[Текст]:/ Э. Манштейн. — М.: ACT; СПб

(militera.lib.ru/memo/german/manstein/index.html);
Фриснер Г. Проигранные сражения. [Текст]:/
Фриснер/  — М.;
Воениздат, 1966
(militera.lib.ru/memo/german/friessner/index.html)

 [25]
Зорин А.А. Потопить «Ледокол». [Текст]:/
А.А. Зорин.-M.: Военная литература, 2005.
(militera.lib.ru/research/zorin_aa/index.html )

Ни одно государство не в силах заранее
учесть великое множество различных
факторов, которые обеспечивают победу
над врагом, и создать  для нее заранее
необходимые условия. Ни одно правительство
не в состоянии заранее предвидеть,
какими ресурсами и каким военно-экономическим
потенциалом должно обладать государство
для обеспечения минимальных потребностей
для ведения войны и обеспечения победы
над противником. Опыт двух мировых войн
наглядно показал, что ни одно из
государств-участников этих войн, как в
лагере победителей, так и в лагере
побежденных, не было в полной мере готово
к военным действиям мирового масштаба,
несмотря на гонку вооружений и военные
реформы в предвоенные годы.

Глава ІІІ. Имелись ли объективные
причины поражения Красной Армии в 1941
году?

Общий военно-экономический потенциал
Германии, вместе с ее союзниками и
оккупированными Германией  странами
Европы накануне войны почти вдвое
превышал военно-экономический потенциал
СССР. [26]

Германия и зависимые от нее страны
Европы значительно превосходили СССР
по производству угля, чугуна и стали,
алюминия, электроэнергии, станков.

В то же время СССР по общему объему
промышленного производства накануне
войны занимал первое место в Европе,
опережая Германию,  особенно по
выпуску военной продукции. Последнее
обстоятельство объясняется не слабостью
германской промышленности, а тем, что
до середины 30-х гг. по условиям Версальского
мирного договора Германия  не имела
права производить тяжелое вооружение
на своей территории.

Германия в 1941 г. воевала в основном за
счет ресурсов оккупированной Европы[27],
и к переводу собственной промышленности
на военные рельсы приступила только в
1942 г.

Советская экономика также не была
полностью переведена на выпуск военной
продукции, но по другой причине. Советское
руководство, не имея достоверной
информации о сроках нападения Германии
на СССР, запоздало с завершением военной
мобилизации производства.

 Советский Союз в войне с Германией
мог рассчитывать главным образом на
использование  своих собственных
экономических ресурсов, а также на
значительную военно-экономическую
помощь союзников. Общий военно-экономический
потенциал антифашистской коалиции
значительно превосходил военно-экономический
потенциал государств агрессивного
блока во главе с Германией. Но этот
потенциал 1941 г не был еще полностью
мобилизован. Слабо изучено соотношение
качественных показателей экономического
развития Германии и СССР (производительности
труда, технического уровня, организации
и культуры производства). Очевидно, что
по этим общим качественным показателям
промышленного развития Германия
значительно опережала СССР.  Многие 
неблагоприятные для нашей страны факторы
войны  прямо или косвенно связаны с
относительно низким уровнем экономического
и культурного развития СССР – молодой
среднеразвитой индустриальной державы,
по сравнению с Германией — самой передовой
европейской индустриальной державой.
 Этот разрыв в уровнях развития и был
основной объективной причиной неудач
Красной Армии.

[26]
16.       История Великой
Отечественной войны Советского Союза.
1941-1945. . [Текст]:- М.: Воениздат, 1965.
Т.6.-С.-36.

[27]
Жуков, Г.К. Воспоминания и размышления.
[Текст]:/ Г.К.  Жуков.  -М.: Издательство
АПН, 1970.-С.218.

1.Из — за ограниченности экономических
ресурсов, более низкого культурного и
образовательного уровня населения СССР
не располагал к началу войны, в отличие
от Германии,  первоклассной  армией.
Этот факт на переговорах с союзниками
признавал и сам И.В. Сталин.[28]

2. Несмотря на проведение перед войной
целого ряда мероприятий по  скрытой
мобилизации, РККА, в отличие от германской
армии, оставалась армией мирного времени.

Нет причин считать такое положение
 одним из просчетов, допущенных
руководством СССР при подготовке к
войне. Наличие  в мирное время армии, 
отмобилизованной и подготовленной к
войне — непосильное  бремя для экономики
любого государства, за исключением
государств-агрессоров, чье руководство
уже приняло политическое решение
развязать войну. Сталин же предполагал,
что СССР сможет избежать войны с
Германией  1941 г. Он не мог себе позволить
держать в 1941 г. в бездействии многомиллионную
армию военного времени.

Неотмобилизованная дивизия  подобна
часам без  пружинок  и  шестеренок
внутри. Функционировать  как 
полноценный механизм она еще не может.
Стрелковые  дивизии и многие
механизированные корпуса Красной
Армии   нуждались  в  
пополнении вооружением,  автотранспортом, 
людьми,  развертывании  тылов. 
Открытая  мобилизация  была в СССР
объявлена уже после начала боевых
действий. Немцам обеспечили успех 
начального  периода  войны 
скрытая мобилизация  и сосредоточение,
которые они завершили еще накануне
Второй мировой войны.

3.Неудачным было развертывание советских
войск,  равномерно разбросанных по
всей западной границе  и находившихся
на большом расстоянии друг от друга.
Такое расположение не обеспечивало
достаточной плотности боевых порядков,
взаимодействия войск, необходимых и
для успешной обороны и для наступления.
Противник получал возможность создавать
многократное превосходство в силах и 
громить наши войска, не успевавшие
вовремя придти  друг другу на помощь,
по частям.

Неудачное развертывание Красной Армии
объясняется многими факторами: огромной
протяженностью западной границы, не
имеющей труднопреодолимых естественных
препятствий для продвижения противника,
отсутствием информации о возможных
направлениях его главных ударов,
немногочисленностью войск прикрытия,
отсутствием развитой транспортной
системы и т. д.

4.Германия располагала эффективными
средствами для проведения наступательных
операций – танковыми, моторизованными
дивизиями и авиационными соединениями.
Они обладали, более совершенной, по
сравнению с механизированными корпусами
и авиационными частями Красной Армии,
 организационной структурой, включающей
подразделения разных родов войск и
обеспечивающей их эффективное
взаимодействие на поле боя.

[28]
34.       Шервуд, Р. Рузвельт
и Гопкинс. [Текст]:/ Р. Шервуд.- М.:
Издательство иностранной литературы,
1958.-Т.2.-С.486.

Например, танковые дивизии 
предназначались  не просто для
танкового  удара по  обороне, а
для  удара  в глубину, самостоятельных
действий в глубине боевых порядков
противника и его тылах.  Подвижность
этих соединений позволяла скрытно,
быстро и неожиданно для противника
перебрасывать крупные силы на многие
сотни километров с одного участка фронта
на другой, и создавать там необходимый
перевес в силах и средствах. Подвижность
мехсоединений позволяла им сокрушать
подходящие к месту прибытия фронта
резервы, окружать пехотные соединения
противника до  того, как они смогут
отойти, вырваться из клещей. В обороне
механизированные части,  как наиболее 
подвижные резервы, перебрасывались 
к месту прорыва, стремясь разбить
прорвавшиеся танковые соединения врага
в бою или  даже окружить их. Одним
словом,  должен быть собранный из
нужных винтиков и  деталек механизм; 
если  каких-то элементов  будет 
не  хватать, механизм остановится,
несмотря на качественное исполнение
одного конкретного болтика.

Для   этого   нужна  была 
высокая   скорость передвижения,
для этого сажали  пехоту  на
грузовики, грузили на  автомашины
топливо, боеприпасы, буксировали
артиллерию механической тягой, 
тракторами. Успехи  вермахта  
в  начальном  периоде  Второй 
мировой   войны  были предопределены 
новаторскими  решениями в  области
создания  самостоятельных танковых
соединений. В то  время  как  в
СССР только теоретически обсуждался
вопрос организации  такого соединения, 
в Германии в 1935 году  были созданы
первые  три  танковые  дивизии.

Советский механизированный корпус по
штату имел по сравнению с германской
танковой дивизией вдвое больше танков,
но значительно уступал ей по количеству
противотанковой  и зенитной артиллерии,
пехоте и автотранспорту.[29]

По этой причине советские танки постоянно
вводились в бой без поддержки своих
далеко отставших подразделений пехоты
и артиллерии, без воздушного прикрытия,
без топлива и боеприпасов, что неизбежно
обрекало их на полное истребление даже
в боевых столкновениях с германскими
пехотными дивизиями. Советские
механизированные корпуса были разгромлены
противником уже в приграничных сражениях
первых дней войны и вскоре были
расформированы. Роль подвижных соединений
в начале войны вынуждены были играть
кавалерийские дивизии и корпуса — самые
боеспособные части  Красной Армии
начального периода войны.

Советские подвижные механизированные
соединения  современного типа-танковые
корпуса, чья организационная структура
создавалась на основе заимствования
организационной структуры германской
танковой дивизии, стали формироваться
только весной 1942 г.[30]

[29]Исаев,
А. Антисуворов. [Текст]:/ А. Исаев  — М.:
Изд-во Яуза, Изд-во Эксмо, 2004.
(militera.lib.ru/research/isaev_av1/index.html)

[30]
Исаев А. В. Котлы 41-го. История ВОВ, которую
мы не знали. . [Текст]:/ А.В.  Исаев —
М.: Эксмо, Яуза, 2005.
(militera.lib.ru/h/isaev_av5/index.html)

5.Офицерский и унтер-офицерский корпус
германской армии, традиционно являлся
лучшим в мире, отличался высоким уровнем
образования,  профессионализма,
дисциплины и организованности, обладал 
богатым боевым опытом двух мировых
войн. Отчасти это объясняется тем, что
довоенная армия Веймарской республики
была профессиональной[31]
и состояла в основном из офицеров и
унтер – офицеров кайзеровской Германии,
прошедших Первую мировую войну. Этот
высокий уровень профессионализма и
боевого опыта  унаследовал впоследствии
и командный состав вооруженных сил
гитлеровской Германии.

Так почему же РККА не удалось решить
кадровую проблему?

    Германия на 3 года раньше СССР
(с 1936 г.) начала переход от армии
профессиональной к массовой,  на
основе всеобщей воинской повинности.

Конечно, определенную роль сыграли
экономические соображения — слишком
дорого обходился выпускник военного
училища стране, задыхавшейся из-за
нехватки квалифицированных кадров. Во
второй половине 1920-х гг. имущественное
положение комсостава было настолько
бедственным, что руководство военного
ведомства неоднократно обращалось в
высшие инстанции страны с предложениями
о мерах повышения материального
благосостояния командного состава,
разъясняя, что  в существующих условиях
нельзя набрать в военные учебные
заведения курсантов с необходимыми
интеллектуальными, физическими и
моральными показателями. Не было ни
достаточного числа так необходимых
специалистов, ни сложившихся школ, ни
традиций эксплуатации вооружения и
военной техники. Взять их в необходимом
количестве (да еще с нужной квалификацией)
в ту пору для РККА было практически
негде.

    Например, в Красной Армии в
1939-1940 гг. иногда  полками командовали
сержанты, а дивизиями – капитаны. В
германской армии все командиры батальонов
и более крупных частей имели, как правило,
высшее академическое военное образование.

    Красной Армии надо было еще
хотя бы несколько лет относительно
спокойного развития, плановой боевой
учебы, терпеливого воспитания и
выращивания элиты армии, крепких средних
и младших командиров, сержантского
состава. К 1941 г. только-только начали
складываться традиции оперативной и
боевой подготовки, обогащенной опытом
конфликтов 1939–1940 гг. Есть все основания
полагать, что РККА через сравнительно
короткий отрезок времени стала бы одной
из сильнейших армий мира. Но доучиваться
пришлось уже в ходе сражений, оплачивая
науку большой кровью.[32]

 [31]
Кессельринг, А. Люфтваффе: триумф и
поражение. Воспоминания фельдмаршала
Третьего рейха. 1933–1947. [Текст]:/ А. 
Кессельринг  — М.: ЗАО Центрполиграф,
2003 (militera.lib.ru/memo/german/kesselring_a/index.html)

[32]
Анатольев, А. Закономерное поражение.
Красная Армия могла бы стать по-настоящему
боеспособной только к концу 1940-х годов
(militera.lib.ru)