У меня есть вопросы к руководству моей страны

Categories:

• Общество
• СССР
• История
• Cancel

Высоцкий: «У меня есть претензии к властям моей страны, но решать я их буду не с вами.»

Западные журналисты как-то спросили Владимира Высоцкого о его отношении к власти в СССР. Он ответил:
«У меня есть претензии к властям моей страны, но решать я их буду не с вами.»

https://vk.com/wall-104417315_4809

http://echo.msk.ru/blog/odin_vv/1799676-echo/comments.html
Высоцкий никогда не выступал против властей. Он никогда не являлся антисоветчиком потому, что был умён.
«Мне претит роль “мученика”, этакого “гонимого поэта”, которую мне навязывают… Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность…
Я хочу только одного – быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество».
Из письма В. С. Высоцкого секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву (лето 1973 года)
Ответ Высоцкого западным журналистам: «У меня есть претензии к властям моей страны, но решать их я буду не с вами…»
«Высоцкий никогда не участвовал в демонстрациях диссидентов, не подписывал их воззвания и письма в их защиту. В своих публичных выступлениях и в СССР, и за рубежом он никогда не допускал антисоветских и антикоммунистических высказываний. После перестройки были обнародованы факты слежки за Высоцким агентов КГБ в США, они в своих донесениях в Москву даже удивлялись сдержанному и лояльному тону Высоцкого. В песнях Высоцкого откровенной антисоветчины тоже нет, поэтому «антивысоцким» критикам приходится выискивать ее в контексте, понимать все в переносном смысле, допуская чудовищные натяжки.»

Западные журналисты однажды Владимира Высоцкого  спросили о его отношении к власти в СССР.
Владимир Семёнович  ответил:
— У меня есть претензии к властям моей страны, но решать я их буду не с вами.
Больше ему таких вопросов не задавали.

Про меня говорят: он, конечно, не гений, —
Да, согласен — не мною гордится наш век, —
Интегральных, и даже других, исчислений
Не понять мне — не тот у меня интеллект.

Я однажды сказал: «Океан — как бассейн», —
И меня в этом друг мой не раз упрекал, —
Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн,
Как и я, относительно все понимал.

И пишу я стихи про одежду на вате, —
И какие!.. Без лести я б вот что сказал:
Как-то раз мой покойный сосед по палате
Встал, подполз ко мне ночью и вслух зарыдал.

Я пишу обо всем: о животных, предметах,
И о людях хотел, втайне женщин любя, —
Но в редакциях так посмотрели на это,
Что, прости меня, Муза, — я бросил тебя!

Говорят, что я скучен, — да, не был я в Ницце, —
Да, в стихах я про воду и пар говорил…
Эх, погиб, жаль, дружище в запое в больнице —
Он бы вспомнил, как я его раз впечатлил!

И теперь я проснулся от длительной спячки,
От кошмарных ночей — {и} вот снова дышу, —
Я очнулся от бело-пребелой горячки —
В ожидании следующей снова пишу!

1960

Город уши заткнул

Город уши заткнул и уснуть захотел,
И все граждане спрятались в норы.
А у меня в этот час еще тысяча дел, —
Задерни шторы
и проверь запоры!

Только зря: не спасет тебя крепкий замок,
Ты не уснешь спокойно в своем доме, —
А потому, что я вышел сегодня на скок,
А Колька Демин —
на углу на стреме.

И пускай сторожит тебя ночью лифтер,
И ты свет не гасил по привычке —
Я давно уже гвоздик к замочку притер,
Попил водички
и забрал вещички.

Ты увидел, услышал — как листья дрожат
Твои тощие, хилые мощи, —
Дело сделал свое я — и тут же назад,
А вещи — теще
в Марьиной роще.

А потом — до утра можно пить и гулять,
Чтоб звенели и пели гитары,
И спокойно уснуть, чтобы не увидать
Во сне кошмары,
мусоров и нары.

Когда город уснул, когда город затих —
Для меня лишь начало работы…
Спите, граждане, в теплых квартирах своих —
Спокойной ночи,
до будущей субботы!

1961

Люди говорили морю: «До свиданья»,
Чтоб приехать вновь они могли —
В воду медь бросали, загадав желанья, —
Я ж бросал тяжелые рубли.

Может, это глупо, может быть — не нужно, —
Мне не жаль их — я ведь не Гобсек.
Ну а вдруг найдет их совершенно чуждый
По мировоззренью человек!

Он нырнет, отыщет, радоваться будет,
Удивляться первых пять минут, —
После злиться будет: «Вот ведь, — скажет, — люди!
Видно, денег куры не клюют».

Будет долго мыслить головою бычьей:
«Пятаки — понятно — это медь.
Ишь — рубли кидают, — завели обычай!
Вот бы, гаду, в рожу посмотреть!»

Что ж, гляди, товарищ! На, гляди, любуйся!
Только не дождешься, чтоб сказал —
Что я здесь оставил, как хочу вернуться,
И тем более — что я загадал!

1962

Я не пил, не воровал
Ни штанов, ни денег,
Ни по старой я не знал,
Ни по новой фене.

Запишите мне по глазу,
Если я соврал, —
Падла буду, я ни разу
Грош не своровал!

Мне сказали — торгаши
Как-то там иначе, —
На какие-то гроши
Строят себе дачи.

Ну и я решил податься
К торгашам, клянусь,
Честный я — чего бояться! —
Я и не боюсь.

Начал мной ОБХС
Интересоваться, —
А в меня вселился бес —
Очень страшный, братцы:

Раз однажды я малину
Оптом запродал, —
Бес — проклятая скотина —
Половину взял!

Бес недолго все вершил —
Все раскрыли скоро, —
Суд — приятное решил
Сделать прокурору.

И послали по Указу —
Где всегда аврал.
Запишите мне по глазу,
Если я соврал!

Я забыл про отчий дом
И про нежность к маме,
И мой срок, как снежный ком,
Обрастал годами.

Я прошу верховный суд —
Чтоб освободиться, —
Ведь жена и дети ждут
Своего кормильца!..

1962

Я был душой дурного общества

Я был душой дурного общества,
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ.

В меня влюблялася вся улица
И весь Савеловский вокзал.
Я знал, что мной интересуются,
Но все равно пренебрегал.

Свой человек я был у скокарей,
Свой человек — у щипачей, —
И гражданин начальник Токарев
Из-за меня не спал ночей.

Ни разу в жизни я не мучился
И не скучал без крупных дел, —
Но кто-то там однажды скурвился, ссучился —
Шепнул, навел — и я сгорел.

Начальник вел себя не въедливо,
Но на допросы вызывал, —
А я всегда ему приветливо
И очень скромно отвечал:

«Не брал я на душу покойников
И не испытывал судьбу, —
И я, начальник, спал спокойненько,
И весь ваш МУР видал в гробу!»

И дело не было отложено
И огласили приговор, —
И дали все, что мне положено,
Плюс пять мне сделал прокурор.

Мой адвокат хотел по совести
За мой такой веселый нрав, —
А прокурор просил всей строгости —
И был, по-моему, неправ.

С тех пор заглохло мое творчество,
Я стал скучающий субъект,
Зачем же быть душою общества,
Когда души в нем вовсе нет!

1962

— Эй, шофер, вези — Бутырский хутор,
Где тюрьма, — да поскорее мчи!
— Ты, товарищ, опоздал,
ты на два года перепутал —
Разбирают уж тюрьму на кирпичи.

— Очень жаль, а я сегодня спозаранку
По родным решил проехаться местам…
Ну да ладно, что ж, шофер,
вези меня в «Таганку», —
Погляжу, ведь я бывал и там.

— Разломали старую «Таганку» —
Подчистую, всю, ко всем чертям!.
— Что ж, шофер, давай назад,
крути-верти назад свою баранку, —
Так ни с чем поедем по домам.

Или нет, шофер, давай закурим,
Или лучше — выпьем поскорей!
Пьем за то, чтоб не осталось
по России больше тюрем,
Чтоб не стало по России лагерей!

1963

Письмо рабочих тамбовского завода
китайским руководителям

В Пекине очень мрачная погода,
У нас в Тамбове на заводе перекур, —
Мы пишем вам с тамбовского завода,
Любители опасных авантюр!

Тем, что вы договор не подписали,
Вы причинили всем народам боль
И, извращая факты, доказали,
Что вам дороже генерал де Голль.

Нам каждый день насущный мил и дорог, —
Но если даже вспомнить старину,
То это ж вы изобретали порох
И строили Китайскую стену.

Мы понимаем — вас совсем не мало,
Чтоб триста миллионов погубить, —
Но мы уверены, что сам товарищ Мао,
Ей-богу, очень-очень хочет жить.

Когда вы рис водою запивали —
Мы проявляли интернационализм, —
Небось, когда вы русский хлеб жевали,
Не говорили про оппортунизм!

Боитесь вы, что — реваншисты в Бонне,
Что — Вашингтон грозится перегнать, —
Но сам Хрущев сказал еще в ООНе,
Что мы покажем кузькину им мать!

Вам не нужны ни бомбы, ни снаряды —
Не раздувайте вы войны пожар, —
Мы нанесем им, если будет надо,
Ответный термоядерный удар.

А если зуд — без дела не страдайте, —
У вас еще достаточно делов:
Давите мух, рождаемость снижайте,
Уничтожайте ваших воробьев!

И не интересуйтесь нашим бытом —
Мы сами знаем, где у нас чего.
Так наш ЦК писал в письме открытом, —
Мы одобряем линию его!

1963

Есть у всех, у дураков
И у прочих жителей
Средь небес и облаков
Ангелы-хранители.

То же имя, что и вам,
Ангелам присвоено:
Если, скажем, я — Иван,
Значит, он — Святой Иван.

У меня есть друг, мозгуем
Мы с Николкой все вдвоем,
Мы на пару с ним воруем
И на пару водку пьем.

Я дрожал, а он ходил,
Не дрожа нисколечко —
Видно, очень бог любил
Николай Угодничка.

После дела тяжкого
Ох, завидовал я как…
Вот святой Никола — во!
Ну, а мой Иван — дурак.

Я задумал ход такой,
Чтоб заране причитать:
Мне ж до бога далеко,
А ему — рукой подать.

А недавно снилось мне,
И теперь мне кажется:
Николай Угодник — не-,
А Иван мой — пьяница.

Но вчера патруль накрыл
И меня, и Коленьку —
Видно, мой-то соблазнил
Николай Угодника.

Вот в тюрьме и ожидай —
Вдруг вы протрезвеете.
Хоть пошли бы к Богу в Рай,
Это ж вы умеете.

Нет, надежды нет на вас!
Сами уж отвертимся!
На похмелку пьете квас —
Мы на вас не сердимся.

1965

Categories:

• История
• Общество
• Cancel

«У меня есть претензии к моей стране, но обсуждать их я буду НЕ с вами» (В.С.Высоцкий)

Очень рекомендую к прочтению:

Народы смертны, но это пол-беды. Беда же в том, что народы не внезапно смертны. Это человек внезапно смертен. Гибель же народа можно увидеть по той череде жалких трусостей и торжества ничтожеств, которая прошла перед Римом, Византией, а с 70-х годов прошлого века зазияла и перед нами…

И если народ отказывается принимать рокочущие сигналы, не хочет опомниться перед лицом бездны – то и сам Бог отворачивается от него. Остаётся только вопрос времени и мелких деталей.

А теперь под кат:

Несмотря на то, что с данным автором я далеко не всегда согласен, данный его текст привожу полностью:

Знаете, друзья, я на самом деле, конечно же, не настолько наивен, чтобы верить в сказку про доброго царя и плохих бояр, и отлично вижу множество проблем, которые либо решаются медленно и не настолько эффективно, как хотелось бы, либо не решаются вовсе, но я не буду клеймить нашего «царя» на радость врагу. Наша верховная власть, увы, сама не устаёт подкидывать поводы, чтобы периодически думать про неё нехорошее, но сливаться в обличительном экстазе с вражескими пропагандистами, причём зачастую используя те же самые термины, не считаю правильным и полезным для дела. Скажу банальное — враг целится в нашего «царя» для того, чтобы в конечном итоге попасть в нашу страну. Стóит ли дополнительно напоминать о том, куда в не столь давнем прошлом попали вполне себе искренние и честные люди (о продажной сволочи не говорю), которые видели, что советская система пошла не туда? Они фактически подыграли врагу… Надо ли нам идти по тем же самым граблям? Впадание в верноподданнический угар, разумеется, не выход. Ура-патриотический подход я в принципе считаю вредным, поскольку он не предполагает объективных оценок, ретушируя реальность топорно-лубочной пропагандой. Проблемы есть и критиковать выстроенную «царём» систему приходится. Но вот шельмовать — увольте… Так что, как в той песне, «Он за Сталина глоток, а я за Путина»…

Взято отсюда

От себя лишь добавлю, что все прочие подходы во время Великой Отечественной войны назывались власовщиной или, как минимум, пораженчеством и провокациями.

Не с вами и не здесь: Одного ответа Владимира Высоцкого хватило, чтобы в США замолчали

Мало кто в России не знаком с творчеством талантливого актёра, песенника и поэта Владимира Высоцкого. Его произведения прочно вошли в нашу культуру и любимы миллионами. Артиста не стало 40 лет назад, однако и при жизни, и после его смерти не угасают рассуждения о том, был ли Высоцкий «антисоветчиком», хотел ли он покинуть Родину и почему, несмотря на многочисленные приглашения с Запада, так и не уехал. С другой стороны, сегодня мы можем сказать прямо: одной фразы в легендарном интервью Высоцкого хватило, чтобы в США замолчали.

Патриот или…?

Многие знакомые артиста и специалисты, анализирующие его жизненный путь и творчество, отмечали, что  отношения Владимира Семёновича Высоцкого с властями СССР не были простыми. Актёр всегда смело восхвалял идеалы свободы, критиковал трудности с выездом за рубеж, низкие зарплаты.

В свою очередь, власти платили ему тем, что не принимали в творческие союзы, издатели не печатали его стихи, не выпускали книги и пластинки, да и КГБ глаз не спускал. Впрочем, это не мешало Высоцкому и при жизни быть популярнейшим артистом и пользоваться многими благами. 

Дело в том, что артист был принят высшими чиновниками – поклонниками его творчества, включая Юрия Андропова. И, в отличие от миллионов других советских людей, мог выезжать из страны и беспрепятственно ездил на собственном «Мерседесе» по Москве.

Так «врагом народа» он был или «другом»? Ответ прост – Высоцкий был собой: человеком с собственными взглядами, убеждениями и бесконечной, нескрываемой любовью к Родине.

«Уезжал много раз, но всегда возвращался»

Сам Владимир Семёнович никогда не считал себя «антисоветчиком» и не хотел, чтобы ему приписывали «чужое мировоззрение». Достаточно вспомнить поездку Высоцкого в США. В 1976 году вместе с супругой Мариной Влади артист после отпуска в Лос-Анджелесе посетил Нью-Йорк. Там он дал ныне знаменитое интервью американскому журналисту Дэну Разеру. Американец поинтересовался, почему Высоцкий не переедет в США, где его так любят. На что Владимир Семёнович прямо сказал, что Родину свою не бросит.

У меня есть проблемы с нашей властью, но решать их я буду не с вами, при всем уважении. Я уезжал в другие страны много раз, но всегда возвращался. Это моя Родина, и я никогда не причиню ей вред, – ответил он.

Он мог позволить себе критику власти, но это было по-своему, «по-домашнему». Ему было не всё равно, Высоцкий хотел для своей страны лучшего, при этом не считая, что «у соседа трава зеленее», и не ища поддержки или другой жизни на Западе.

Во время визитов за границу Высоцкий также не раз заявлял: «Я не диссидент, я – актёр».

В.С. Высоцкий. Фото:Владимир Меклер/Russian Look

«Мне претит роль мученика»

В своей работе, посвящённой легендарному артисту, кандидат философских наук, доцент и публицист Рустем Вахитов писал, что Высоцкий всегда старался отмежевать себя от диссидентов. По его словам, людей, высмеивающих власть и начальников, в СССР было немало, кто ж не травил анекдоты о Брежневе на кухне в кругу друзей? Но это далеко не деятельность против своей страны.

Сам Высоцкий отмечал, что любит Родину и народ. Ему нравилось быть артистом и отражать в своём творчестве русскую душу, такую загадочную для западной идеологии. Не уставал он об этом повторять и советским властям. В открытом письме секретарю ЦК КПСС Петру Николаевичу Демичеву в 1973 году Высоцкий писал:

Мне претит роль «мученика», этакого «гонимого поэта», которую мне навязывают… Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества… Я хочу только одного – быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить.

И по праву Владимир Семёнович считался и считается одним из самых народных артистов. Почитатели его таланта были и в высоких кабинетах, и среди интеллигенции, и среди простых работяг.

Его творчество было понятно всем.

Рыцарство

В книге «Жизнь Высоцкого» журналиста Николая Андреева приводятся воспоминания друзей артиста, которые рассказывали о его переживаниях за страну, о том как, например, после гастролей в Тольятти он высказывал мнение, что завод построили не в том месте, что деревья гибнут и реки.

Актёр Ролан Быков отмечал:

Инакомыслящим Володю не назовёшь. Он мыслил так, как подобает. Его творчество сугубо нравственно, сугубо гуманно, оно сугубо рыцарское. И это – в наш век глобальной безнравственности, антигуманности, антирыцарства – не оторвано от жизни, а наоборот… Володя народен, народен, народен!

Приводит Андреев и такой случай:

Ехал как-то Владимир Семёнович на машине за самосвалом, который вёз раствор. При этом раствор струйкой лился на дорогу. Высоцкий грузовичок обогнал, остановил, а водителя отчитал, мол, что у тебя добро народное пропадает.

«Водила отмахнулся: «Да пошёл ты куда подальше. Мне до фонаря!» Высоцкий несколько дней не мог успокоиться, изливал возмущение всем и каждому: «Ну почему так?! Почему всем всё равно? И что хорошего у нас может быть при таком отношении?» – вспоминает автор.

Какой же «враг народа» стал бы так волноваться? Высоцкий всегда оставался патриотом, не стеснялся критиковать власть «по делу» и не позволял западной пропаганде сделать из себя пешку в холодной войне, которой бы он непременно стал, превратись в дессидента, уехавшего на Запад.

«И снизу лёд и сверху – маюсь между»

Весной 1980 года Высоцкий отправился в Венецию к Марине Влади, которая была в Италии на съёмках. Тогда артист посвятил ей строки:

И снизу лёд и сверху – маюсь между,

Пробить ли верх иль пробуравить низ?

Конечно – всплыть и не терять надежду,

А там – за дело в ожиданье виз…

Стихотворение оказалось одним из последних, написанных поэтом. В ночь на 25 июля 1980 года Владимира Семёновича Высоцкого не стало. Примечательно, что широкого освещения печальное известие не получило – в Москве была в разгаре летняя Олимпиада.

Сообщили о кончине народного гения только «Вечерняя Москва» и «Советская культура». Однако о трагедии в кратчайшие сроки узнали все – люди делились печальными новостями с друзьями, коллегами, соседями.

В результате в день прощания – 28 июля – у театра на Таганке, по официальным данным, собрались более 100 тыс. человек. Траурная процессия растянулась на 9 километров.

К Таганке стянули всех свободных от Олимпиады милиционеров, однако в них не оказалось надобности: люди были полны скорби и переживали смерть артиста, как потерю близкого.

Позднее в статье канадской газеты, посвящённой смерти Высоцкого, приводилась фраза одного из участников церемонии прощания: «Это не политическая демонстрация. Мы просто любили его».

Прощание с В.С. Высоцким в Москве. Фото: Aleksandr Sternin/Russian Look

Западные журналисты однажды Владимира Высоцкого  спросили о его отношении к власти в СССР.
Владимир Семёнович  ответил:
— У меня есть претензии к властям моей страны, но решать я их буду не с вами.
Больше ему таких вопросов не задавали.

Про меня говорят: он, конечно, не гений, —
Да, согласен — не мною гордится наш век, —
Интегральных, и даже других, исчислений
Не понять мне — не тот у меня интеллект.

Я однажды сказал: «Океан — как бассейн», —
И меня в этом друг мой не раз упрекал, —
Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн,
Как и я, относительно все понимал.

И пишу я стихи про одежду на вате, —
И какие!.. Без лести я б вот что сказал:
Как-то раз мой покойный сосед по палате
Встал, подполз ко мне ночью и вслух зарыдал.

Я пишу обо всем: о животных, предметах,
И о людях хотел, втайне женщин любя, —
Но в редакциях так посмотрели на это,
Что, прости меня, Муза, — я бросил тебя!

Говорят, что я скучен, — да, не был я в Ницце, —
Да, в стихах я про воду и пар говорил…
Эх, погиб, жаль, дружище в запое в больнице —
Он бы вспомнил, как я его раз впечатлил!

И теперь я проснулся от длительной спячки,
От кошмарных ночей — {и} вот снова дышу, —
Я очнулся от бело-пребелой горячки —
В ожидании следующей снова пишу!

1960

Город уши заткнул

Город уши заткнул и уснуть захотел,
И все граждане спрятались в норы.
А у меня в этот час еще тысяча дел, —
Задерни шторы
и проверь запоры!

Только зря: не спасет тебя крепкий замок,
Ты не уснешь спокойно в своем доме, —
А потому, что я вышел сегодня на скок,
А Колька Демин —
на углу на стреме.

И пускай сторожит тебя ночью лифтер,
И ты свет не гасил по привычке —
Я давно уже гвоздик к замочку притер,
Попил водички
и забрал вещички.

Ты увидел, услышал — как листья дрожат
Твои тощие, хилые мощи, —
Дело сделал свое я — и тут же назад,
А вещи — теще
в Марьиной роще.

А потом — до утра можно пить и гулять,
Чтоб звенели и пели гитары,
И спокойно уснуть, чтобы не увидать
Во сне кошмары,
мусоров и нары.

Когда город уснул, когда город затих —
Для меня лишь начало работы…
Спите, граждане, в теплых квартирах своих —
Спокойной ночи,
до будущей субботы!

1961

Люди говорили морю: «До свиданья»,
Чтоб приехать вновь они могли —
В воду медь бросали, загадав желанья, —
Я ж бросал тяжелые рубли.

Может, это глупо, может быть — не нужно, —
Мне не жаль их — я ведь не Гобсек.
Ну а вдруг найдет их совершенно чуждый
По мировоззренью человек!

Он нырнет, отыщет, радоваться будет,
Удивляться первых пять минут, —
После злиться будет: «Вот ведь, — скажет, — люди!
Видно, денег куры не клюют».

Будет долго мыслить головою бычьей:
«Пятаки — понятно — это медь.
Ишь — рубли кидают, — завели обычай!
Вот бы, гаду, в рожу посмотреть!»

Что ж, гляди, товарищ! На, гляди, любуйся!
Только не дождешься, чтоб сказал —
Что я здесь оставил, как хочу вернуться,
И тем более — что я загадал!

1962

Я не пил, не воровал
Ни штанов, ни денег,
Ни по старой я не знал,
Ни по новой фене.

Запишите мне по глазу,
Если я соврал, —
Падла буду, я ни разу
Грош не своровал!

Мне сказали — торгаши
Как-то там иначе, —
На какие-то гроши
Строят себе дачи.

Ну и я решил податься
К торгашам, клянусь,
Честный я — чего бояться! —
Я и не боюсь.

Начал мной ОБХС
Интересоваться, —
А в меня вселился бес —
Очень страшный, братцы:

Раз однажды я малину
Оптом запродал, —
Бес — проклятая скотина —
Половину взял!

Бес недолго все вершил —
Все раскрыли скоро, —
Суд — приятное решил
Сделать прокурору.

И послали по Указу —
Где всегда аврал.
Запишите мне по глазу,
Если я соврал!

Я забыл про отчий дом
И про нежность к маме,
И мой срок, как снежный ком,
Обрастал годами.

Я прошу верховный суд —
Чтоб освободиться, —
Ведь жена и дети ждут
Своего кормильца!..

1962

Я был душой дурного общества

Я был душой дурного общества,
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ.

В меня влюблялася вся улица
И весь Савеловский вокзал.
Я знал, что мной интересуются,
Но все равно пренебрегал.

Свой человек я был у скокарей,
Свой человек — у щипачей, —
И гражданин начальник Токарев
Из-за меня не спал ночей.

Ни разу в жизни я не мучился
И не скучал без крупных дел, —
Но кто-то там однажды скурвился, ссучился —
Шепнул, навел — и я сгорел.

Начальник вел себя не въедливо,
Но на допросы вызывал, —
А я всегда ему приветливо
И очень скромно отвечал:

«Не брал я на душу покойников
И не испытывал судьбу, —
И я, начальник, спал спокойненько,
И весь ваш МУР видал в гробу!»

И дело не было отложено
И огласили приговор, —
И дали все, что мне положено,
Плюс пять мне сделал прокурор.

Мой адвокат хотел по совести
За мой такой веселый нрав, —
А прокурор просил всей строгости —
И был, по-моему, неправ.

С тех пор заглохло мое творчество,
Я стал скучающий субъект,
Зачем же быть душою общества,
Когда души в нем вовсе нет!

1962

— Эй, шофер, вези — Бутырский хутор,
Где тюрьма, — да поскорее мчи!
— Ты, товарищ, опоздал,
ты на два года перепутал —
Разбирают уж тюрьму на кирпичи.

— Очень жаль, а я сегодня спозаранку
По родным решил проехаться местам…
Ну да ладно, что ж, шофер,
вези меня в «Таганку», —
Погляжу, ведь я бывал и там.

— Разломали старую «Таганку» —
Подчистую, всю, ко всем чертям!.
— Что ж, шофер, давай назад,
крути-верти назад свою баранку, —
Так ни с чем поедем по домам.

Или нет, шофер, давай закурим,
Или лучше — выпьем поскорей!
Пьем за то, чтоб не осталось
по России больше тюрем,
Чтоб не стало по России лагерей!

1963

Письмо рабочих тамбовского завода
китайским руководителям

В Пекине очень мрачная погода,
У нас в Тамбове на заводе перекур, —
Мы пишем вам с тамбовского завода,
Любители опасных авантюр!

Тем, что вы договор не подписали,
Вы причинили всем народам боль
И, извращая факты, доказали,
Что вам дороже генерал де Голль.

Нам каждый день насущный мил и дорог, —
Но если даже вспомнить старину,
То это ж вы изобретали порох
И строили Китайскую стену.

Мы понимаем — вас совсем не мало,
Чтоб триста миллионов погубить, —
Но мы уверены, что сам товарищ Мао,
Ей-богу, очень-очень хочет жить.

Когда вы рис водою запивали —
Мы проявляли интернационализм, —
Небось, когда вы русский хлеб жевали,
Не говорили про оппортунизм!

Боитесь вы, что — реваншисты в Бонне,
Что — Вашингтон грозится перегнать, —
Но сам Хрущев сказал еще в ООНе,
Что мы покажем кузькину им мать!

Вам не нужны ни бомбы, ни снаряды —
Не раздувайте вы войны пожар, —
Мы нанесем им, если будет надо,
Ответный термоядерный удар.

А если зуд — без дела не страдайте, —
У вас еще достаточно делов:
Давите мух, рождаемость снижайте,
Уничтожайте ваших воробьев!

И не интересуйтесь нашим бытом —
Мы сами знаем, где у нас чего.
Так наш ЦК писал в письме открытом, —
Мы одобряем линию его!

1963

Есть у всех, у дураков
И у прочих жителей
Средь небес и облаков
Ангелы-хранители.

То же имя, что и вам,
Ангелам присвоено:
Если, скажем, я — Иван,
Значит, он — Святой Иван.

У меня есть друг, мозгуем
Мы с Николкой все вдвоем,
Мы на пару с ним воруем
И на пару водку пьем.

Я дрожал, а он ходил,
Не дрожа нисколечко —
Видно, очень бог любил
Николай Угодничка.

После дела тяжкого
Ох, завидовал я как…
Вот святой Никола — во!
Ну, а мой Иван — дурак.

Я задумал ход такой,
Чтоб заране причитать:
Мне ж до бога далеко,
А ему — рукой подать.

А недавно снилось мне,
И теперь мне кажется:
Николай Угодник — не-,
А Иван мой — пьяница.

Но вчера патруль накрыл
И меня, и Коленьку —
Видно, мой-то соблазнил
Николай Угодника.

Вот в тюрьме и ожидай —
Вдруг вы протрезвеете.
Хоть пошли бы к Богу в Рай,
Это ж вы умеете.

Нет, надежды нет на вас!
Сами уж отвертимся!
На похмелку пьете квас —
Мы на вас не сердимся.

1965