Стратегическое руководство советскими вооруженными силами в годы

ИМИНОВ ВЛАДИСЛАВ ТАИРОВИЧ, генерал-лейтенант в отставке, кандидат исторических наук, профессор.

На рубеже XX—XXI веков интерес российской общественности к деятельности высших политических, государственных и военных органов по стратегическому руководству вооружённой борьбой советского народа в годы Великой Отечественной войны заметно возрос. И это не случайно, поскольку созданная в той исключительной тяжёлый для СССР период система управления страной и армией находилась на достаточно высоком уровне, была стройной и хорошо сбалансированной как по вертикали, так и по горизонтали, а главное — эффективной, способной успешно и оперативно решать задачи невероятной сложности. Она явилась одним из существенных факторов, обеспечивших сокрушительный разгром агрессора, сыграла важную роль в достижении общей победы над фашистской Германией и её союзниками.

Высокую оценку деятельности органов стратегического руководства и в целом системы в годы войны, прежде всего во второй её половине, дали в своих воспоминаниях такие выдающиеся полководцы, как Маршалы Советского Союза Г.К.Жуков, А.М.Василевский, К.К.Рокоссовский, И.С.Конев, другие видные советские военачальники, а также ряд зарубежных политических и военных деятелей, в том числе представляющих противоборствовавшую сторону. Впрочем, и сам победный для СССР исход небывалой в истории человечества войны, несмотря на имевшие место в ходе её ведения ошибки и просчёты, более чем красноречиво свидетельствует о превосходстве созданной в годы войны советской системы стратегического руководства над германской, о высочайших организаторских и творческих возможностях входивших в её состав органов, зрелости, профессионализме, ответственности и незаурядных способностях возглавлявших эти органы людей, «рядовых» их сотрудников.

Вместе с тем, начиная со второй половины 1980-х годов, да и в настоящее время, нередко приходится читать и слышать нечто прямо противоположное: в частности, рассуждения некоторых отечественных «исследователей-новопрочтенцев» истории минувшей войны о том, что будто бы всё в ходе её ведения было «не так», события в государстве и на советско-германском фронте развивались чуть ли не стихийно, а страна, народы, её населяющие, одолели грозного и коварного врага не благодаря, а вопреки своему руководству, в силу случайного стечения обстоятельств. Предпринимались попытки, продолжающиеся, кстати, и поныне, доказать, что Вооружённые Силы СССР как не умели воевать, так и не научились за почти четыре года военного лихолетья, «вымостили дорогу на Берлин трупами», что их Верховное Главнокомандование, и в первую очередь Генеральный штаб как его «мозговой центр», едва ли не до конца войны было не на высоте возложенных на него задач, уступая по многим параметрам аналогичным органам стратегического руководства Германии, являлось виновником больших потерь войск Красной Армии и т. д.

Справедливости ради необходимо в то же время отметить, что, конечно же, вина в том, что война началась именно так, а не иначе, лежит во многом на системе органов руководства, прежде всего таких, как Генеральный штаб, который не сумел заранее предугадать характер и размах надвигавшейся войны, и в связи с этим необходимо учесть, что далеко не сразу их организационная структура и деятельность стали в полной мере отвечать масштабам развернувшейся вооружённой борьбы, формам и способам ведения военных действий, особенно в её начале. Наиболее целесообразные и эффективные методы, приёмы и стиль работы высших военно-управленческих органов вырабатывались, проходили становление и совершенствовались постепенно, по мере приобретения опыта в ходе войны, прежде всего в первом её периоде.

И дело здесь в значительной степени заключалось в том, что с нападением гитлеровской Германии сложившаяся в СССР к лету 1941 года общая система стратегического руководства Вооружёнными Силами, приемлемая в основном для мирного времени, оказалась малопригодной в условиях войны. Выяснилось, прежде всего, что в стране отсутствовал единый, наделённый чрезвычайными полномочиями орган государственной власти, который мог бы руководить войной в целом, не было и Главного Командования Вооружённых Сил. Более того, не существовало даже утверждённого Положения об управлении ими в военное время. Всё это требовало незамедлительной реорганизации структуры и перераспределения функций существовавших как военно-политических, так и собственно военных органов стратегического руководства в направлении его максимальной централизации.

В целях сосредоточения всей полноты власти в стране в одном полномочном органе 30 июня 1941 года совместным решением ЦК ВКП(б), Президиума Верховного Совета и СНК СССР был образован Государственный Комитет Обороны (ГКО). Его председателем стал И.В.Сталин. Все постановления ГКО как чрезвычайного высшего органа власти имели силу закона военного времени и подлежали неукоснительному выполнению всеми другими властными и общественными структурами, гражданами СССР. В части, касающейся ведения военных действий, ГКО, исходя из общих политических целей, определял военно-политические задачи Вооружённых Сил, намечал силы и средства, необходимые для их достижения, устанавливал численность и сроки призыва военнообязанных, объёмы производства вооружения, боевой техники и военного имущества, выделял ресурсы для новых формирований родов войск, сроки их поставок и т. д.

На второй день войны, 23 июня 1941 года, постановлением СНК и ЦК ВКП(б) была образована Ставка Главного Командования. 10 июля 1941 года в связи с созданием трёх главных командований стратегических направлений — Северо-Западного, Западного и Юго-Западного — постановлением ГКО Ставка Главного Командования переименовывается в Ставку Верховного Командования, возглавил которую опять же И.В.Сталин. 19 июля 1941 года он был назначен наркомом обороны, а 8 августа — Верховным Главнокомандующим. В тот же день Ставка была преобразована в Ставку Верховного Главнокомандующего.

Ставка ВГК являлась высшим органом стратегического руководства Вооружёнными Силами. Круг решаемых ею задач был чрезвычайно широк: она планировала и осуществляла мероприятия по развитию армии и флота, совершенствованию их организационной структуры; определяла замыслы военных кампаний и операций, ставила задачи фронтам и силам флота, создавала соответствующие группировки для их решения; организовывала взаимодействие между фронтами и отдельными армиями; руководила созданием стратегических резервов, материально-техническим обеспечением войск (сил), партизанским движением и др. На заключительном этапе войны Ставка согласовывала действия войск Красной Армии с войсками союзников.

Основным рабочим органом Ставки ВГК по руководству Вооружёнными Силами был Генеральный штаб РККА. Наряду со Ставкой и Генеральным штабом важную роль в руководстве ими играли и другие органы военного управления. Так, подготовкой стратегических резервов и пополнений для действующей армии занималось созданное в июле 1941 года Главное управление формирования и укомплектования войск Красной Армии (Главупрформ). Выполнением задач, связанных с развитием артиллерии, авиации, бронетанковых, инженерных войск, войск связи, ПВО, ведали соответствующие командующие и начальники, их главные и центральные штабы. Специального органа по руководству Сухопутными войсками не было ни в предвоенные годы, ни во время войны. Наркомат ВМФ руководил развитием флотов и флотилий.

Для централизации работы тыловых служб в августе 1941 года была учреждена должность начальника Тыла Красной Армии с подчинением его Ставке (при начальнике Тыла создано Главное управление тыла). Общее руководство партизанскими силами с мая 1942 года осуществлял Центральный штаб партизанского движения. Следует особо подчеркнуть, что все эти органы военного управления организовывали свою работу в соответствии с указаниями Генерального штаба.

Одним из звеньев общей системы руководства Вооружёнными Силами СССР в годы Великой Отечественной войны являлись промежуточные инстанции, функционировавшие вначале как главные командования стратегических направлений, а с весны 1942 года — в качестве института представителей Ставки ВГК на фронтах. Объективно создание этих звеньев было вызвано стремлением приблизить руководство к войскам, повысить оперативность управления ими и обеспечить координацию действий групп фронтов, решавших одну стратегическую задачу. Характерно, что институт представителей Ставки ВГК, в отличие от главнокомандований направлений, сохранялся до конца 1944 года. Большинство же крупнейших операций 1945 года проводилось под непосредственным руководством Ставки.

Обычно представители Ставки направлялись туда, где по плану ВГК решались главные задачи. В операциях 1943 и 1944 годов представители Ставки осуществляли и прямое руководство фронтами, чем способствовали успешному выполнению её директив, а также распоряжений Генерального штаба, помогали командованию фронтов (армий) принимать рациональные оперативные решения, на месте организовывали взаимодействие между объединениями. Многократно в качестве представителей Ставки работали А.М.Василевский, Н.Н.Воронов, Г.К.Жуков, А.А.Новиков, С.К.Тимошенко и другие.

Перед войной в компетенцию Генерального штаба, являвшегося главным рабочим органом Наркомата обороны, входило решение как оперативных, так и основных административных задач, касающихся состава, численности, структуры, мобилизации Вооружённых Сил, их подготовки, материально-технического обеспечения и т. д. К середине 1941 года он состоял из 8 управлений (оперативного, разведывательного, организационного, мобилизационного, укомплектования и службы войск, военных сообщений, устройства тыла и снабжения, военно-топографического) и 4-х отделов (укрепрайонов, военно-исторического, кадров и общего).

В ходе войны структура Генерального штаба неоднократно подвергалась реорганизации, изменялись его функции. Главной целью этих мероприятий было освобождение Генштаба от решения несвойственных ему задач и сосредоточение усилий на оперативном руководстве объединениями с ярко выраженной при этом специализацией каждого управления и отдела. Надо сказать, что далеко не сразу удалось Генеральному штабу преодолеть имевшее место в предвоенный период предвзятое отношение и некоторое недоверие к себе со стороны высшего военно-политического руководства страны. Потребовались определённое время и огромное напряжение сил всего коллектива Генштаба, прежде чем он сумел выдвинуться на принадлежавшую ему по определению верхнюю ступень иерархической лестницы, на ведущую роль в системе обеспечения руководства Вооружёнными Силами, превратиться в компетентный, работоспособный и высокоэффективный орган, с предложениями которого Ставка вынуждена была считаться.

В немалой степени улучшению деятельности Генштаба РККА способствовало постановление ГКО № 330 от 28 января 1941 года, которое наряду с другими вопросами определило организационную структуру и задачи Генерального штаба на военное время, а также место и роль его начальника в общей системе высшего военного руководства. Ему, в частности, предоставлялось право подписывать вместе с Верховным Главнокомандующим приказы и директивы Ставки или отдавать распоряжения по его указанию. Как заместитель наркома обороны и член Ставки начальник Генерального штаба был уполномочен объединять и координировать деятельность всех структур наркоматов обороны и ВМФ, давать окончательное заключение о соответствии решениям Верховного Главнокомандования намечаемых ими оперативных и организационных мероприятий.

В целях освобождения Генерального штаба от административных задач, не связанных с оперативной деятельностью, из его состава изымалось организационное и мобилизационное направления, управления укомплектования и службы войск, военных сообщений, устройства тыла и снабжения. В Генштабе остались оперативное, разведывательное, военно-топографическое, устройства оперативного тыла и строительства укреплённых районов управления, а также отделы: шифровальный, военно-исторический, кадров и общий. Кроме того, 11 февраля 1942 года для более тесной связи с войсками в Генеральном штабе на правах отдела была сформирована группа офицеров — его представителей в штабах от фронта до дивизии включительно (в июне 1943 г. эта группа была реорганизована в корпус офицеров — представителей Генштаба с подчинением начальнику оперативного управления). Подверглась изменениям и структура самих управлений, прежде всего оперативного — ведущего органа Генерального штаба. Вместо отделов, ведавших ранее соответствующими военными округами, в нём были созданы направления на каждый фронт (группу фронтов) в составе начальника, его заместителя и 5—10 офицеров-операторов. Наряду с этим в управлении по-прежнему продолжали функционировать специальные отделы (авиации, ПВО, связи) и, кроме того, были созданы новые — оперативных перевозок, оргучётный и резервов.

Все перечисленные выше и другие изменения нашли затем отражение в утверждённом 10 августа 1941 года Верховным Главнокомандующим «Положении о Генеральном штабе», в котором помимо этого были определены основные направления дальнейшего совершенствования форм, методов и стиля его работы. Главными требованиями к деятельности Генштаба являлись: высокий профессионализм личного состава, плановость, оперативность, точный расчёт и всесторонняя обоснованность предлагаемых решений и мер.

Произведённые организационная перестройка и конкретизация функциональных обязанностей Генерального штаба позволили ему сосредоточиться на решении главным образом тех вопросов, которые напрямую были связаны с руководством военными действиями. «В результате реорганизации, — отмечал в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза Г.К.Жуков, — Генштаб стал более работоспособным, оперативным органом и смог гораздо результативнее выполнять возложенные на него задачи».

Задачи Генерального штаба были многообразны, сложны и ответственны. На него возлагались: сбор, обработка и оценка информации об обстановке на фронтах и в тылу; выработка на основе этого предложений для Ставки ВГК относительно замыслов военных кампаний и операций групп фронтов (нередко и фронтовых операций), их планирование в соответствии с принятыми Верховным Главнокомандующим решениями; разработка приказов, директив Ставки и других оперативных документов, доведение их до войск и контроль за исполнением, а также за разработкой операций во фронтах; создание группировок сил и средств для проведения операций, организация взаимодействия между объединениями и соединениями родов войск; организация оперативно-стратегических перевозок, руководство деятельностью всех видов разведки, анализ её данных и информирование членов Ставки, штабов и войск; решение проблем ПВО важных административно-политических центров и промышленных районов страны; организация и устройство оперативного тыла действующей армии; руководство строительством укрепрайонов, работой военно-топографической службы и снабжением действующей армии картами; организация шифровальной службы и обеспечение скрытого управления войсками (силами). В сферу деятельности Генштаба входили также: оперативная подготовка командования, штабов, служб и органов тыла; разработка положений, наставлений, руководств по штабной службе; издание описаний ТВД; сбор и обобщение материалов по изучению опыта войны и внедрение его в боевую практику и др.

Одной из ответственных задач Генштаба на завершающих этапах войны была также подготовка предложений, докладов и материалов по военным вопросам, обсуждавшимся на правительственных встречах и международных конференциях стран антигитлеровской коалиции. Через его структуры осуществлялась связь со штабами вооружённых сил союзников с целью согласования усилий по окончательному разгрому противостоящего противника — фашистской Германии.

В годы войны Генеральный штаб приобрёл огромный опыт деятельности в различных условиях. По мере его накопления под воздействием развития событий на фронтах, изменения характера вооружённой борьбы повышались квалификация сотрудников, совершенствовались порядок, стиль и методы работы как в целом Генштаба, так и отдельных его структурных подразделений. Значительную роль в этом сыграли возглавлявшие в ходе войны Генеральный штаб Маршал Советского Союза Б.М.Шапошников (июль 1941 г. — май 1942 г.); генерал-полковник, с 18 января 1943 года генерал армии, с 16 февраля 1943 года Маршал Советского Союза А.М.Василевский (май 1942 г. — февраль 1945 г.); генерал армии А.И.Антонов (с февраля 1945 г.), другие ответственные работники. Результаты данного процесса всё в большей степени позитивно сказывались на ходе вооружённой борьбы.

Всего за время Великой Отечественной войны Вооружённые Силы СССР провели, как известно, восемь кампаний, из которых две — летне-осенние 1941 и 1942 годов — были оборонительными и шесть наступательными, в зависимости от того, какой вид военных действий являлся основным в данной военной кампании. При этом в ходе оборонительных кампаний советские войска проводили и наступательные операции на отдельных направлениях, равно как и в рамках большинства наступательных кампаний применялась оборона.

Постепенно в ходе войны был выработан определённый, достаточно стройный и эффективный порядок планирования военных кампаний.

Генеральный штаб, исходя из военно-политической цели и задач вооружённой борьбы, которые на каждом отрезке времени определялись политикой (политическим руководством), и в соответствии со складывающейся стратегической обстановкой на всём советско-германском фронте за 2—3 месяца до начала кампании разрабатывал предложения и производил предварительные расчёты для Ставки ВГК относительно её общего стратегического замысла, а также материально-технического обеспечения войск, подготовки необходимого количества стратегических резервов и их использования и по многим другим вопросам. Подготовленные предложения с необходимыми обоснованиями докладывались начальником Генштаба на совещаниях в Ставке с участием членов ГКО. При этом детально разрабатывались только планы начальных (исходных) операций. Последующие же — намечались в общих чертах, но они, как правило, заранее обеспечивались людскими и материальными ресурсами, определённая часть которых поступала ещё при подготовке кампании, а большая — в ходе неё. Планировались такие операции уже в процессе военных действий в зависимости от результатов исходных операций. Связано это было во многом с тем, что в рамках военных кампаний обстановка обычно быстро менялась, линия фронта перемещалась в ту или иную сторону, изменялась группировка сил, возникали новые, не предусмотренные планом задачи, менялись и способы ведения военных действий. Всё это вынуждало Генеральный штаб вносить серьёзные коррективы в замыслы и планы кампаний, создавать дополнительно группировки сил и средств для проведения новых операций. Вот почему большинство кампаний в минувшую войну подразделялись на периоды.

Особое место в ходе вооружённой борьбы занимали оборонительные кампании. В них ведение стратегической обороны Вооружёнными Силами СССР заранее не планировалось, поскольку переход к ней в обоих случаях был вынужденным. В этих условиях сложившиеся обстоятельства позволяли Ставке определить лишь общую цель и способ действий войск: в упорных оборонительных сражениях в сочетании с проведением на ряде направлений частных наступательных операций и нанесением контрударов измотать, обескровить противника, остановить его продвижение и создать условия для перехода в контрнаступление. Для достижения этой цели было практически невозможно наметить какие-либо определённые рамки по времени и территории, так как стратегическая инициатива находилась в руках немецкого командования, а на ход и результаты оборонительных действий оказывало влияние большое количество факторов, трудно поддающихся учёту.

Тем не менее сказанное вовсе не означает, что вооружённая борьба в оборонительных кампаниях осуществлялась стихийно, без направляющего и координирующего влияния на её ход Верховного Главнокомандования. Чтобы остановить и обескровить в конечном итоге мощные ударные группировки вермахта, Ставке, Генеральному штабу пришлось в ходе летне-осенней кампании 1941 года пересмотреть многие теоретические положения и взгляды, в частности на формы ведения военных действий, вырабатывать и внедрять в практику новые. Так, на основе анализа оборонительных сражений в начальном периоде войны Генштаб пришёл к выводу, что в условиях большого пространственного размаха вооружённой борьбы, её динамичности и напряжённости, применения огромного количества войск и новейшей военной техники, резкого возрастания потерь и ослабления вследствие этого боевого и численного состава объединений и соединений усилий одного фронта для решения задач на том или ином стратегическом направлении недостаточно и что оборонительные операции на каждом из них необходимо вести силами и средствами нескольких (группы) взаимодействующих фронтов с широким привлечением авиации дальнего действия, а на приморском направлении и сил флота.

С началом осуществления такого рода операций (где-то с середины июля 1941 г.) размах наступления вермахта стал постепенно уменьшаться, а натиск его группировок ослабевать, и немецкое командование вынуждено было вносить известные коррективы в первоначально разработанные планы. Всё это давало возможность советским войскам задерживать продвижение противника, наносить ему ощутимые потери, подготавливая тем самым необходимые условия для перехода в контрнаступление. Однако для создания таких условий Ставке, Генеральному штабу пришлось провести летом и осенью 1941 года на каждом стратегическом направлении по несколько последовательных по глубине оборонительных операций. Их одновременная организация, а также управление Вооружёнными Силами в обстановке ожесточённых сражений, сопровождавшихся в большинстве случаев глубоким отходом советских войск, потребовали от Генерального штаба колоссального напряжения сил, ума и воли, величайшей оперативности и слаженности в работе. И надо признать, что в конечном итоге он с этими не имевшими в прошлом аналога проблемами в целом справился.

На характер планирования военных действий в наступательных кампаниях оказывали влияние различные преследовавшиеся в них военно-политические цели, конкретно складывавшаяся на советско-германском фронте стратегическая обстановка, разное соотношение сил и средств в те или иные периоды войны и другие факторы. Кампании, связанные с борьбой за захват стратегической инициативы (зимние 1941/42 и 1942/43 гг.), начинались с контрнаступления на решающих направлениях (московском — в начале декабря 1941 г. и сталинградском — в ноябре 1942 г.). В последующем, по мере выявления результатов контрнаступления, Генеральным штабом в соответствии с решениями Ставки планировались и организовывались новые наступательные операции, но уже на более широком фронте и на значительную глубину (общее наступление). Не удавалось при этом избежать и крупных просчётов, что наиболее показательно для второго этапа зимней кампании 1941/42 года.

В дальнейшем, с возрастанием экономических возможностей страны, боевой мощи Вооружённых Сил, накоплением опыта, планирование наступательных кампаний со стороны Ставки ВГК и Генерального штаба становится всё более искусным. В нём уже отчётливо проявляются элементы глубокого предвидения развития обстановки, настойчивое стремление навязать противнику свою волю там, где это выгодно советской стороне, не давать врагу передышки после нанесённых ему поражений, сосредоточивать основные усилия на решении главных задач посредством нанесения нескольких одновременных и последовательных ударов.

Всё это имело место уже при подготовке и проведении зимней кампании 1942/43 года, важнейшими военно-политическими событиями которой явились разгром немецких войск и их союзников под Сталинградом, на Верхнем и Среднем Дону, на Северном Кавказе, прорыв блокады Ленинграда и другие, но особенно ярко творческий подход к решению неотложных задач вооружённой борьбы был продемонстрирован при планировании летне-осенней кампании 1943 года. Эта кампания, в целом наступательная, началась с проведения не вынужденной, как это было ранее, а преднамеренной, всесторонне подготовленной оборонительной операции двух фронтов в районе Курского выступа, в ходе которой советские войска в кратчайшие сроки отразили мощное наступление противника по плану «Цитадель», а затем, перейдя в контрнаступление, что также было заранее предусмотрено замыслом Верховного Главнокомандования, довершили его разгром на орловском и белгородско-харьковском направлениях. В последующем Красная Армия перешла в общее стратегическое наступление на фронте от Великих Лук до Чёрного моря.

В кампаниях 1944 и 1945 годов Генеральный штаб, опираясь на приобретённый опыт, продемонстрировал высочайший уровень мастерства в решении проблем планирования стратегического наступления путём последовательного (по фронту и по глубине) и одновременного проведения целого ряда операций групп фронтов, связанных единством замысла и охватывавших большую часть, а то и весь советско-германский фронт. При этом оперативная часть планов кампаний отрабатывалась на картах. В других планирующих документах Генштаба находили отражение все вопросы, связанные с обеспечением фронтов резервами, вооружением, транспортом, материальными средствами.

Перед началом летне-осенней кампании 1944 года Ставка ВГК и Генеральный штаб создали четыре стратегических ударных группировки (в Южной Карелии и на Карельском перешейке, в Белоруссии, западных районах Украины и в Молдавии), которые поочерёдно, без значительных временных пауз переходили в наступление на заданных Ставкой ВГК направлениях, вынуждая противника в срочном порядке перебрасывать имевшиеся силы и средства с одного участка советско-германского фронта на другой.

В той же кампании Генеральный штаб, Ставка ВГК показали, что способны успешно спланировать и осуществить не только последовательные по фронту, но и по глубине операции. Так, в ходе наступления на Балканах советские войска в течение четырёх месяцев на глубину 1100 км последовательно, одну за другой, практически без пауз провели Ясско-Кишинёвскую, Белградскую и Будапештскую (завершились 13 февраля 1945 г.) наступательные операции групп фронтов и Дебреценскую фронтовую операцию. При этом планирование и подготовка каждой последующей из этих операций осуществлялась в ходе предыдущей. При таком способе ведения наступления противник не успевал в полной мере восстанавливать свой фронт обороны на стратегическом направлении.

В кампании 1945 года в Европе Генеральный штаб, выполняя поставленную Ставкой ВГК перед Красной Армией задачу завершить разгром вооружённых сил фашистской Германии, спланировал стратегическое наступление путём одновременного проведения операций, что позволило сковать боевыми действиями практически все силы противника, лишить его возможности маневрировать ими вдоль советско-германского фронта. Этому способствовали как возросшее к концу войны экономическое могущество СССР, сокращение протяжённости линии фронта, так и значительное общее превосходство советских войск, вследствие чего появилась возможность создать несколько мощных ударных группировок и практически одновременно развернуть наступление от Балтийского моря до Дуная с нанесением главного удара на варшавско-берлинском направлении.

При подготовке этой кампании исходные её операции планировались детально и в полном объёме, дальнейшие же задачи войск определялись, как и ранее, лишь в общем виде, а само планирование последующих операций осуществлялось в ходе стратегического наступления, исходя из конкретно складывающейся обстановки.

Замысел начального этапа кампании доводился в части, их касающейся, до командующих фронтами, которые готовили свои предложения по участию подчинённых войск в решении поставленных задач и представляли их в Генеральный штаб, где эти соображения рассматривались, увязывались между собой и приводились в соответствие с общим планом кампании.

На основе принятых Ставкой решений Генштаб совместно с центральными управлениями Наркомата обороны, штабами родов войск, штабом Тыла Красной Армии разрабатывали для каждого фронта в отдельности оперативные директивы и директивы по тылу, а также различные указания, связанные с подготовкой операций. В соответствии с ними во фронтах разрабатывались планы фронтовых операций, которые утверждались затем Ставкой.

Вообще, надо сказать, в Генеральном штабе за годы войны постепенно была выработана вполне определённая, достаточно эффективная, многократно проверенная и оправдавшая себя на практике система планирования операций, характеризовавшаяся более детальной, чем в кампаниях, проработкой всех связанных с этим вопросов. В данной области деятельности Генштаб, Ставка накопили поистине уникальный опыт.

Важным направлением деятельности Генерального штаба было обеспечение непосредственного руководства объединениями вооружённых сил в ходе военных действий, что находило выражение прежде всего в практической организации на высоком профессиональном уровне выполнения принятых Ставкой решений, поддержании выгодного соотношения сил на решающих участках советско-германского фронта, своевременном ориентировании командующих фронтами и флотами на дальнейшие действия, гибком реагировании на все изменения обстановки, в создании и целеустремлённом, рациональном использовании стратегических резервов и во многом другом.

Генеральным штабом успешно решались и такие проблемы, как достижение тесного взаимодействия группировок войск, соединений и частей родов войск; ведение эффективной разведки, совершенствование системы управления и связи во всех звеньях, проведение мероприятий оперативной маскировки и др. Постоянно в поле его внимания находились также вопросы совершенствования организационно-штатной структуры войск, организации оперативной подготовки командования и штабов к выполнению задач в конкретной обстановке на ТВД.

Всё это способствовало достижению превосходства войск Красной Армии над вермахтом. События Великой Отечественной войны свидетельствуют, что Ставка ВГК, Генеральный штаб в ходе её ведения не раз демонстрировали блестящие образцы умелого, гибкого планирования и руководства вооружённой борьбой, особенно в период наступательных действий, против сильного и искушённого противника.

Версия для печати

Armed Forces of the Union of Soviet Socialist Republics
Вооружённые Силы Союза Советских Социалистических Республик Vooruzhonnyye Sily Soyuza Sovetskikh Sotsialisticheskikh Respublik
The Soviet flag was also being used as the Banner of the USSR Armed Forces
Founded	23 February 1918; 105 years ago (as the Red Army) 25 February 1946; 77 years ago (as the Soviet Armed Forces)
Disbanded	26 December 1991; 31 years ago (Soviet Union dissolved) 24 December 1993; 29 years ago[1] (United Armed Forces disbanded)
Service branches	Soviet Ground Forces Strategic Rocket Forces Soviet Air Forces Soviet Air Defence Forces Soviet Navy[2]
Headquarters	Ministry of Defence, Khamovniki District, Moscow, RSFSR
Leadership
General Secretary	Joseph Stalin (1922–1953) Mikhail Gorbachev (1985–1991)
Minister of Defence	Nikolai Podvoisky (1917–1918) Yevgeny Shaposhnikov (1991–1993)
Chief of the General Staff	Pavel Lebedev (1921–1924) Viktor Samsonov (1991–1992)
Personnel
Military age	18–35
Conscription	2 years (Army & Air Force) 3 years (Navy)
Available for military service	92,345,764 (1991), age 18–35
Active personnel	5,300,000 (1985)
Reserve personnel	35,745,000
Expenditures
Budget	US$128 billion (official, 1988)[3] US$200-300 billion (CIA, Pentagon estimate, 1988)[4]
Percent of GDP	4.9% (official, 1988) 7.7–11.5% (CIA, Pentagon estimate, 1988)
Related articles
History	Military history of the Soviet Union
Ranks	Military ranks of the Soviet Union

The Soviet Armed Forces,^[a] also known as the Armed Forces of the Soviet Union,^[b] the Red Army (1918–1946) and the Soviet Army (1946–1991), were the armed forces of the Russian SFSR (1917–1922) and the Soviet Union (1922–1991) from their beginnings in the Russian Civil War of 1917–1923 to the collapse of the USSR in 1991. In May 1992, Russian President Boris Yeltsin issued decrees forming the Russian Armed Forces, which subsumed much of the Soviet Armed Forces. Multiple sections of the former Soviet Armed Forces in the other, smaller Soviet republics gradually came under those republics’ control.

According to the all-union military service law of September 1925, the Soviet Armed Forces consisted of the Ground Forces, the Air Forces, the Navy, the State Political Directorate (OGPU), and the convoy guards.^[5] The OGPU was later made independent and amalgamated with the NKVD in 1934, and thus its Internal Troops were under the joint management of the Defence and Interior Commissariats. In 1989, the Soviet Armed Forces consisted of the Strategic Rocket Forces, the Ground Forces, Air Defence Forces, the Air Forces, and the Navy, listed in their official order of importance.^[2]

In the USSR, general conscription applied, which meant that all able-bodied males aged eighteen and older were drafted in the armed forces.^[6] International observers regarded the armed organizations as collectively one of the strongest such forces in world history.^[7] The relative advancement and development of the government’s militaries was a key part of the history of the USSR.

In the context of the Cold War, an academic study by the rival organization U.S. Department of Defense in 1984 found that the Soviets maintained a notable reach across the planet and particularly inside Europe. The analysis explicitly concluded that «Soviet armies have always been massive» while «they are also highly modernized, well-equipped, and have great firepower… [as well as] mobility», which meant that «[m]anpower and materiel combined make the present Soviet ground forces a very formidable land army.» Although Soviet military strategy in general merited comment, «[t]he ground forces constitute[d] the largest of the five Soviet military services» as of the date the research ended.^[7]

Names[edit]

• Russian: Вооружённые Силы Союза Советских Социалистических Республик, Vooruzhonnyye Sily Soyuza Sovetskikh Sotsialisticheskikh Respublik
• Ukrainian: Збройні Сили Союзу Радянських Соціалістичних Республік, Zbroyni Syly Soyuzu Radyansʹkykh Sotsialistychnykh Respublik
• Belarusian: Узброеныя Сілы Саюза Савецкіх Сацыялістычных Рэспублік, Uzbrojenyja Sily Sajuza Savieckich Sacyjalistyčnych Respublik
• Uzbek: Совет Социалистик Республикалари Иттифоқининг қуролли кучлари, Sovet Sotsialistik Respublikalari Ittifoqining qurolli kuchlari
• Kazakh: Кеңестік Социалистік Республикалар Одағы Қарулы Күштері, Keńestik Socıalistik Respýblıkalar Odaǵy Qarýly Kúshteri
• Georgian: საბჭოთა სოციალისტური რესპუბლიკების კავშირის შეიარაღებული ძალები, Sabch’ota Sotsialist’uri Resp’ublik’ebis K’avshiris Sheiaraghebuli Dzalebi
• Azerbaijani: Совет Сосиалист Республикалары Иттифагынын Силаһлы Гүввәләри, Sovet Sosialist Respublikaları İttifaqının Silahlı Qüvvələri
• Lithuanian: Tarybų Socialistinių Respublikų Sąjungos Ginkluotosios Pajėgos
• Moldovan (called «Moldavian» in the USSR): Форцеле армате але Униуна Републичилори Сочиалисти Совиетичи, Forțele armate ale Uniuna Republicilori Socialisti Sovietici
• Latvian: Padomju Sociālistisko Republiku Savienības Bruņotie Spēki
• Kyrgyz: Советтик Социалисттик Республикалар Союзу Куралдуу Күчтөрү, Sovettik Sotsialisttik Respublikalar Soyuzu Kuralduu Küçtörü
• Tajik: Қувваҳои Мусаллаҳи Иттиҳоди Ҷумҳуриҳои Шӯравии Сосиалистӣ, Quvvahoji Musallahi Ittihodi Çumhurihoji Şūraviji Sosialistī
• Armenian: Սովետական սոցիալիստական հանրապետությունների միության զինված ուժեր, Sovetakan sots’ialistakan hanrapetut’yunneri miut’yan zinvats uzher
• Turkmen: Совет Сосиалистик Республикалары Союзы Яраглы Гүйчлери, Sowet Sosialistik Respublikalary Soýuzy Ýaragly Güýçleri
• Estonian: Nõukogude Sotsialistlike Vabariikide Liidu Relvajõud

History[edit]

Origins[edit]

The Council of People’s Commissars set up the Red Army by decree on January 15, 1918 (Old Style) (January 28, 1918), basing it on the already-existing Red Guard. The official Red Army Day of February 23, 1918, marked the day of the first mass draft of the Red Army in Petrograd and Moscow, and of the first combat action against the rapidly advancing Imperial German Army. February 23 became an important national holiday in the Soviet Union, later celebrated as «Soviet Army Day», and it continues as a day of celebration in present-day Russia as Defenders of the Motherland Day. Credit as the founder of the Red Army generally goes to Leon Trotsky, the People’s Commissar for War from 1918 to 1924.

At the beginning of its existence, the Red Army functioned as a voluntary formation, without ranks or insignia. Democratic elections selected the officers. However, a decree of May 29, 1918, imposed obligatory military service for men of ages 18 to 40. To service the massive draft, the Bolsheviks formed regional Military commissariats (voenkomats), which still carry out this function in Russia. They should not be confused with military political commissars. Democratic election of officers was also abolished by decree, while separate quarters for officers, special forms of address, saluting, and higher pay were all reinstated.

After General Aleksei Brusilov offered the Bolsheviks his professional services in 1920, they decided to permit the conscription of former officers of the Imperial Russian Army. The Bolshevik authorities set up a special commission under the chair of Lev Glezarov (Лев Маркович Глезаров), and by August 1920 had drafted about 315,000 ex-officers. Most often they held the position of military advisor (voyenspets: «военспец» an abbreviation of «военный специалист», i.e., «military specialist»). A number of prominent Red Army commanders had previously served as Imperial Russian generals. In fact, a number of former Imperial military men, notably a member of the Supreme Military Council, Mikhail Bonch-Bruevich, had joined the Bolsheviks earlier.

The Bolshevik authorities assigned to every unit of the Red Army a political commissar, or politruk, who had the authority to override unit commanders’ decisions if they ran counter to the principles of the Communist Party of the Soviet Union. Although this sometimes resulted in inefficient command, the Party leadership considered political control over the military necessary, as the Army relied more and more on experienced officers from the pre-revolutionary Tsarist period.

Civil War[edit]

Polish–Soviet War[edit]

The Polish–Soviet War represented the first foreign campaign of the Red Army. The Soviet counter-offensive following the 1920 Polish invasion of Ukraine at first met with success, but Polish forces halted it at the disastrous (for the Soviets) Battle of Warsaw (1920).

Far East[edit]

In 1934, Mongolia and the USSR, recognising the threat from the mounting Japanese military presence in Manchuria and Inner Mongolia, agreed to co-operate in the field of defence. On March 12, 1936, the co-operation increased with the ten-year Mongolian-Soviet Treaty of Friendship, which included a mutual defence protocol.

In May 1939, a Mongolian cavalry unit clashed with Manchukuoan cavalry in the disputed territory east of the Halha River (also known in Russian as Халхин-Гол, Halhin Gol). There followed a clash with a Japanese detachment, which drove the Mongolians over the river. The Soviet troops quartered there in accordance with the mutual defence protocol intervened and obliterated the detachment. Escalation of the conflict appeared imminent, and both sides spent June amassing forces. On July 1 the Japanese force numbered 38,000 troops. The combined Soviet-Mongol force had 12,500 troops. The Japanese crossed the river, but after a three-day battle their opponents threw them back over the river. The Japanese kept probing the Soviet defences throughout July, without success.

On August 20 Georgy Zhukov opened a major offensive with heavy air attack and three hours of artillery bombardment, after which three infantry divisions and five armoured brigades, supported by a fighter regiment and masses of artillery (57,000 troops in total), stormed the 75,000 Japanese force deeply entrenched in the area. On August 23 the entire Japanese force found itself encircled, and on August 31 largely destroyed. Artillery and air attacks wiped out those Japanese who refused to surrender. Japan requested a cease-fire, and the conflict concluded with an agreement between the USSR, Mongolia and Japan signed on September 15 in Moscow. In the conflict, the Red Army losses were 9,703 killed in action (KIA) and missing in action (MIA) and 15,952 wounded. The Japanese lost 25,000 KIA; the grand total was 61,000 killed, missing, wounded and taken prisoner.

Shortly after the cease-fire, the Japanese negotiated access to the battlefields to collect their dead. Finding thousands upon thousands of dead bodies came as a further shock to the already shaken morale of the Japanese soldiers. The scale of the defeat probably became a major factor in discouraging a Japanese attack on the USSR during World War II, which allowed the Red Army to switch a large number of its Far Eastern troops into the European Theatre in the desperate autumn of 1941.

Second World War[edit]

The Polish Campaign[edit]

On September 17, 1939, the Red Army marched its troops into the eastern territories of Poland (now part of Belarus and Ukraine), using the official pretext of coming to the aid of the Ukrainians and the Belarusians threatened by Germany,^[8] which had attacked Poland on September 1, 1939. The Soviet invasion opened a second front for the Poles and forced them to abandon plans for defence in the Romanian bridgehead area, thus hastening the Polish defeat. The Soviet and German advance halted roughly at the Curzon Line.

The Molotov–Ribbentrop Pact, which had included a secret protocol delimiting the «spheres of interest» of each party, set the scene for the remarkably smooth partition of Poland between Germany and the USSR. The defined Soviet sphere of interest matched the territory subsequently captured in the campaign. The Soviet and German troops met each other on a number of occasions. Most remarkably, on 22 September 1939, the German XIX Panzer Corps had occupied Brest-Litovsk, which lay within the Soviet sphere of interest. When the Soviet 29th Tank Brigade approached Brest-Litovsk, the commanders negotiated a German withdrawal, and a joint parade was held.^[9] Just three days earlier, however, the parties had a more damaging encounter near Lviv, when the German 137th Gebirgsjägerregimenter (mountain infantry regiment) attacked a Soviet reconnaissance detachment.^{[citation needed]}; After a few casualties on both sides, the parties negotiated, the German troops left the area, and the Red Army troops entered L’viv on 22 September.

According to post-1991 Russian sources, the Red Army force in Poland numbered 466,516.^[10] The Red Army troops faced little resistance, mainly due to the entanglement of the majority of the Polish forces in fighting Germans along the Western border, but partly due to an official order by the Polish Supreme Command not to engage in combat with the Soviet troops, and also partly because many Polish citizens in the Kresy region—Ukrainians and Belarusians—viewed the advancing troops as liberators.^[11] Organization of Ukrainian Nationalists rose against the Poles, and communist partisans organised local revolts, e.g. in Skidel, robbing and murdering Poles.^[12] Nonetheless, the Red Army sustained losses of 1,475 killed and missing and 2,383 wounded.^[13] The losses of the opposing Polish troops are estimated at 6,000–7,000.^[14]

The Finnish campaigns[edit]

The Winter War began when the Soviet Union attacked Finland on 30 November 1939, two months after the invasion of Poland by Germany that started World War II. Because the attack was judged as illegal, the Soviet Union was expelled from the League of Nations on 14 December.^[15] The war ended on 13 March 1940.

The Continuation War was the second of two wars fought between Finland and the Soviet Union during World War II. On 25 June 1941 the Soviet Union conducted an air raid on Finnish cities, prompting Finland to declare war and to allow German troops stationed in Finland to begin an offensive. By September 1941, Finland had regained its post–Winter War concessions to the Soviet Union: the Karelian Isthmus and Ladoga Karelia. However, the Finnish Army continued the offensive past the 1939 border during the conquest of East Karelia, including Petrozavodsk, and halted only around 30–32 km (19–20 mi) from the centre of Leningrad. It participated in besieging the city by cutting the northern supply routes and by digging in until 1944.^[16]

In Lapland, joint German-Finnish forces failed to capture Murmansk or to cut the Kirov (Murmansk) Railway, a transit route for Soviet lend-lease equipment. The conflict stabilised with only minor skirmishes until the tide of the war turned against the Germans and the Soviet strategic Vyborg–Petrozavodsk Offensive occurred in June 1944. The attack drove the Finns from most of the territories that they had gained during the war, but the Finnish Army halted the offensive in August 1944. Hostilities between Finland and the USSR ended with a ceasefire, which was called on 5 September 1944, formalised by the signing of the Moscow Armistice on 19 September 1944.

Barbarossa, 1941–1945 (Great Patriotic War)[edit]

By the autumn of 1940, Nazi Germany and its allies dominated most of the European continent. Only the United Kingdom (in the West) was actively challenging national socialist and fascist hegemony. Nazi Germany and Britain had no common land border, but a state of war existed between them; the Germans had an extensive land border with the Soviet Union, but the latter remained neutral, adhering to a non-aggression pact and by numerous trade agreements.

For Adolf Hitler, no dilemma ever existed in this situation. Drang nach Osten (German for «Drive towards the East») remained the order of the day. This culminated, on December 18, in the issuing of ‘Directive No. 21 – Case Barbarossa’, which opened by saying «the German Armed Forces must be prepared to crush Soviet Russia in a quick campaign before the end of the war against England». Even before the issuing of the directive, the German General Staff had developed detailed plans for a Soviet campaign. On February 3, 1941, the final plan of Operation Barbarossa gained approval, and the attack was scheduled for the middle of May, 1941. However, the events in Greece and Yugoslavia necessitated a delay—to the second half of June.

At the time of the Nazi assault on the Soviet Union in June 1941, the Red Army had 303 divisions and 22 brigades (4.8 million troops), including 166 divisions and 9 brigades (2.9 million troops) stationed in the western military districts. Their Axis opponents deployed on the Eastern Front 181 divisions and 18 brigades (3.8 million troops). The first weeks of the war saw the annihilation of virtually the entire Soviet Air Force on the ground, the loss of major equipment, tanks, artillery, and major Soviet defeats as German forces trapped hundreds of thousands of Red Army soldiers in vast pockets.

Soviet forces suffered heavy damage in the field as a result of poor levels of preparedness, which was primarily caused by a reluctant, half-hearted and ultimately belated decision by the Soviet Government and High Command to mobilize the army. Equally important was a general tactical superiority of the German army, which was conducting the kind of warfare that it had been combat-testing and fine-tuning for two years. The hasty pre-war growth and over-promotion of the Red Army cadres as well as the removal of experienced officers caused by the Purges offset the balance even more favourably for the Germans. Finally, the sheer numeric superiority of the Axis cannot be underestimated.

A generation of brilliant Soviet commanders (most notably Georgy Zhukov) learned from the defeats, and Soviet victories in the Battle of Moscow, at Stalingrad, Kursk and later in Operation Bagration proved decisive in what became known to the Soviets as the Great Patriotic War.

The Soviet government adopted a number of measures to improve the state and morale of the retreating Red Army in 1941. Soviet propaganda turned away from political notions of class struggle, and instead invoked the deeper-rooted patriotic feelings of the population, embracing Tsarist Russian history. Propagandists proclaimed the War against the German aggressors as the «Great Patriotic War», in allusion to the Patriotic War of 1812 against Napoleon. References to ancient Russian military heroes such as Alexander Nevski and Mikhail Kutuzov appeared. Repressions against the Russian Orthodox Church stopped, and priests revived the tradition of blessing arms before battle. The Communist Party abolished the institution of political commissars—although it soon restored them. The Red Army re-introduced military ranks and adopted many additional individual distinctions such as medals and orders. The concept of a Guard re-appeared: units which had shown exceptional heroism in combat gained the names of «Guards Regiment», «Guards Army», etc.

During the German–Soviet War, the Red Army drafted a staggering 29,574,900 in addition to the 4,826,907 in service at the beginning of the war. Of these it lost 6,329,600 KIA, 555,400 deaths by disease and 4,559,000 MIA (most captured). Of these 11,444,100, however, 939,700 re-joined the ranks in the subsequently re-took Soviet territory, and a further 1,836,000 returned from German captivity. Thus the grand total of losses amounted to 8,668,400. The majority of the losses were ethnic Russians (5,756,000), followed by ethnic Ukrainians (1,377,400).^[17] The German losses on the Eastern Front consisted of an estimated 3,604,800 KIA/MIA (most killed) and 3,576,300 captured (total 7,181,100).

In the first part of the war, the Red Army fielded weaponry of mixed quality. It had excellent artillery, but it did not have enough trucks to manoeuvre and supply it; as a result the Wehrmacht (which rated it highly) captured much of it. Red Army T-34 tanks outclassed any other tanks the Germans had when they appeared in 1941, yet most of the Soviet armoured units were less advanced models; likewise, the same supply problem handicapped even the formations equipped with the most modern tanks. The Soviet Air Force initially performed poorly against the Germans. The quick advance of the Germans into the Soviet territory made reinforcement difficult, if not impossible, since much of the Soviet Union’s military industry lay in the west of the country.

The Manchurian Campaign[edit]

After the end of the war in Europe, the Red Army attacked Japan and Manchukuo (Japan’s puppet state in Manchuria) on 9 August 1945, and in combination with Mongolian and Chinese Communist forces rapidly overwhelmed the outnumbered Kwantung Army. Soviet forces also attacked in Sakhalin, in the Kuril Islands and in northern Korea. Japan surrendered unconditionally on 2 September 1945.

The Cold War[edit]

The Soviet Union only had Ground Forces, Air Forces, and the Navy in 1945.^[18] The two ministries (Narkomats), one supervising the Ground Forces and Air Forces, and the other directing the Navy, were combined into the Ministry of the Armed Forces in March 1946. A fourth service, the Troops of National Air Defence, was formed in 1948. The Ministry was briefly divided into two again from 1950 to 1953, but then was amalgamated again as the Ministry of Defence. Six years later the Strategic Rocket Forces were formed. The Soviet Airborne Forces, were also active by this time as a Reserve of the Supreme High Command. Also falling within the Soviet Armed Forces were the Tyl, or Rear Services.

Men within the Soviet Armed Forces dropped from around 11.3 million to approximately 2.8 million in 1948.^[19] In order to control this demobilisation process, the number of military districts was temporarily increased to thirty-three, dropping to twenty-one in 1946.^[20] The size of the Ground Forces during most of the Cold War remained between 4 million and 5 million, according to Western estimates. However, there was a large-scale reduction in force size in 1953-56; 1.1 million personnel were released from the armed forces.^[21] Two military districts were disestablished in 1956. Soviet law required all able-bodied males of age to serve a minimum of two years. As a result, the Soviet Ground Forces remained the largest active army in the world from 1945 to 1991. Soviet units which had taken over the countries of Eastern Europe from German rule remained to secure the régimes in what became satellite states of the Soviet Union and to deter and to fend off pro-independence resistance and later NATO forces. The greatest Soviet military presence was in East Germany, in the Group of Soviet Forces in Germany, but there were also smaller forces elsewhere, including the Northern Group of Forces in Poland, the Central Group of Forces in Czechoslovakia, and the Southern Group of Forces in Hungary. In the Soviet Union itself, forces were divided by the 1950s among fifteen military districts, including the Moscow, Leningrad, and Baltic Military Districts.

The trauma of the devastating German invasion of 1941 influenced the Soviet Cold War doctrine of fighting enemies on their own territory, or in a buffer zone under Soviet hegemony, but in any case preventing any war from reaching Soviet soil. In order to secure Soviet interests in Eastern Europe, the Soviet Army moved in to quell anti-Soviet uprisings in the German Democratic Republic (1953), Hungary (1956) and Czechoslovakia (1968).
As a result of the Sino-Soviet border conflict, a sixteenth military district was created in 1969, the Central Asian Military District, with headquarters at Alma-Ata.^[20] To improve capabilities for war at a theatre level, in the late 1970s and early 1980s four high commands were established, grouping the military districts, groups of forces, and fleets.^[22] The Far Eastern High Command was established first, followed by the Western and South-Western High Commands towards Europe, and the Southern High Command at Baku, oriented toward the Middle East.

Confrontation with the US and NATO during the Cold War mainly took the form of threatened mutual deterrence with nuclear weapons. But a number of proxy wars took place. The Soviet Union and the United States supported loyal client régimes or rebel movements in Third World countries. During the Korean War, the Soviet Air Forces directly fought against United States and United Nations Command (UNC) forces. Two Soviet air divisions flying MiG-9 and MiG-15 fighter jets were sent against U.S. Boeing B-29 Superfortress bombers and their U.S. and allied fighter escorts^[23] The Soviet Union invested heavily in nuclear capabilities, especially in the production of ballistic missiles and of nuclear submarines to deliver them.

Military doctrine[edit]

The Soviet meaning of military doctrine was much different from U.S. military usage of the term. Soviet Minister of Defence Marshal Andrei Grechko defined it in 1975 as ‘a system of views on the nature of war and methods of waging it, and on the preparation of the country and army for war, officially adopted in a given state and its armed forces.’ Soviet theorists emphasised both the political and ‘military-technical’ sides of military doctrine, while from the Soviet point of view, Westerners ignored the political side. According to Harriet F Scott and William Scott, the political parts of Soviet military doctrine best explained the international moves that the Soviet Union undertook during the Cold War.^[24]

The limited contingent in Afghanistan[edit]

In 1979, however, the Soviet Army intervened in a civil war raging in Afghanistan. The Soviet Army came to back a Soviet-friendly communist government threatened by multinational, mainly Afghan, insurgent groups called the mujahideen. The insurgents received military training in neighboring Pakistan, China, and billions of dollars from the United States, Saudi Arabia, and other countries. Technically superior, the Soviets did not have enough troops to establish control over the countryside and to secure the border. This resulted from hesitancy in the Politburo, which allowed only a «limited contingent», averaging between 80,000 and 100,000 troops. Consequently, local insurgents could effectively employ hit-and-run tactics, using easy escape-routes and good supply-channels. This made the Soviet situation hopeless from the military point of view (short of using «scorched earth» tactics, which the Soviets did not practice except in World War II in their own territory). The understanding of this made the war highly unpopular within the Army. With the coming of glasnost, Soviet media started to report heavy losses, which made the war very unpopular in the USSR in general, even though actual losses remained modest, averaging 1670 per year. The war also became a sensitive issue internationally, which finally led General Secretary Mikhail Gorbachev to withdraw the Soviet forces from Afghanistan. The «Afghan Syndrome» suffered by the Army parallels the American Vietnam Syndrome trauma over their own unsuccessful war in Vietnam. Tactically, both sides concentrated on attacking supply lines, but Afghan mujahideen were well dug-in with tunnels and defensive positions, holding out against artillery and air attacks. The decade long war resulted in millions of Afghans fleeing their country, mostly to Pakistan and Iran. At least half a million Afghan civilians were killed in addition to the rebels in the war.

The end of the Soviet Union[edit]

From 1985 to 1991, the new leader of the Soviet Union Mikhail Gorbachev attempted to reduce the strain the Army placed on economic demands. His government slowly reduced the size of the army. By 1989 Soviet troops were leaving their Warsaw Pact neighbors to fend for themselves. That same year Soviet forces left Afghanistan. By the end of 1990, the entire Eastern Bloc had collapsed in the wake of democratic revolutions. As a result, Soviet citizens quickly began to turn against the Soviet government as well. As the Soviet Union moved towards disintegration, the reduced military was rendered feeble and ineffective and could no longer prop up the ailing Soviet government. The military got involved in trying to suppress conflicts and unrest in Central Asia and the Caucasus but it often proved incapable of restoring peace and order. On April 9, 1989, the army, together with MVD units, massacred about 190 demonstrators in Tbilisi in Georgia. The next major crisis occurred in Azerbaijan, when the Soviet army forcibly entered Baku on January 19–20, 1990, removing the rebellious republic government and allegedly killing hundreds of civilians in the process. On January 13, 1991, Soviet forces stormed the State Radio and Television Building and the television retranslation tower in Vilnius, Lithuania, both under opposition control, killing 14 people and injuring 700. This action was perceived by many as heavy-handed and achieved little.

By mid-1991, the Soviet Union had reached a state of emergency. According to the official commission (the Soviet Academy of Sciences) appointed by the Supreme Soviet (the higher chamber of the Russian parliament) immediately after the events of August 1991, the Army did not play a significant role in what some describe as coup d’état of old-guard communists.^{[citation needed]} Commanders sent tanks into the streets of Moscow, but (according to all the commanders and soldiers) only with orders to ensure the safety of the people. It remains unclear why exactly the military forces entered the city, but they clearly did not have the goal of overthrowing Gorbachev (absent on the Black Sea coast at the time) or the government. The coup failed primarily because the participants did not take any decisive action, and after several days of their inaction the coup simply stopped. Only one confrontation took place between civilians and the tank crews during the coup, which led to the deaths of three civilians. Although the victims became proclaimed heroes, the authorities acquitted the tank crew of all charges. Nobody issued orders to shoot at anyone.

Following the coup attempt of August 1991, the leadership of the Soviet Union retained practically no authority over the component republics. Nearly every Soviet Republic declared its intention to secede and began passing laws defying the Supreme Soviet. On December 8, 1991, the Presidents of Russia, Belarus, and Ukraine declared the Soviet Union dissolved and signed the document setting up the Commonwealth of Independent States (CIS). Gorbachev finally resigned on December 25, 1991, and the following day the Supreme Soviet, the highest governmental body, dissolved itself, officially ending the Soviet Union’s existence. For the next year and a half various attempts were made to keep the Soviet military in existence as the United Armed Forces of the Commonwealth of Independent States. Steadily, the units stationed in Ukraine and some other breakaway republics swore loyalty to their new national governments, while a series of treaties between the newly independent states divided up the military’s assets. Following dissolution of the Soviet Union, the Soviet Army dissolved and the USSR’s successor states shared out its assets among themselves. The share out mostly occurred on a regional basis, with Soviet soldiers from Russia becoming part of the new Russian Army, while Soviet soldiers originating from Kazakhstan became part of the new Kazakh Army.

In mid-March 1992, Yeltsin appointed himself as the new Russian Minister of Defence, marking a crucial step in the creation of the new Armed Forces of the Russian Federation, comprising the bulk of what was still left of the military. The last vestiges of the old Soviet command structure were finally dissolved in June 1993. In the next few years, the former Soviet forces withdrew from central and Eastern Europe (including the Baltic states), as well as from the newly independent post-Soviet republics of Azerbaijan, Georgia (partially), Moldova (partially), Turkmenistan and Uzbekistan. In 2020, Russian forces remained in Abkhazia, Armenia, Belarus, Kazakhstan, Kyrgyzstan, South Ossetia, Tajikistan and Transnistria. While in many places the withdrawal and division took place without any problems, the Russian Navy’s Black Sea Fleet remained in the Crimea, Ukraine, with the fleet division and a Russian leasehold for fleet facilities in Crimea finally achieved in 1997.

The Baltic states (Estonia, Latvia and Lithuania) became successful members of NATO since 2004. Armenia, Azerbaijan, Georgia, Moldova and Ukraine maintain cooperation with NATO as well.

Structure and leadership[edit]

The Soviet Armed Forces were controlled by the Communist Party of the Soviet Union and the Ministry of Defence. At its head was the Minister of Defence, generally a full member of the Politburo (the Politburo, in turn, was chaired by the General Secretary of the Communist Party of the Soviet Union, generally the de facto leader of the Soviet Union) and from 1934 onwards, a Marshal of the Soviet Union. Stalin was the last civilian/politician Minister of Defence; from 1947 onwards, the Minister of Defence was a serving general (though the last was a airman). Between 1934 and 1946, 1950 and 1953, a separate Ministry of the Navy existed and the Ministry of Defence was responsible only for land and air forces. In practice, the Navy Minister was a far more junior official and the Defence Ministry continued to dominate policymaking.

Beneath the Minister of Defence were two First Deputy Ministers of Defence; the Chief of the General Staff, who was responsible for operations and planning, and the First Deputy Minister of Defence for General Affairs, who was responsible for administration. From 1955 the Supreme Commander of the Warsaw Pact also held the title of First Deputy Minister of Defence. By the 1980s there was another eleven Deputy Minister of Defence; including the commanders-in-chief of the five service branches.^[25]

In 1989, the Soviet Armed Forces consisted of the Strategic Rocket Forces, the Ground Forces, Air Defence Forces, the Air Forces, and the Navy, listed in their official order of importance.^[2] The Rear services, «Tyl», had their own deputy minister of defence. In 1970 the troops of the All-Union National Civil Defence Forces were added.

There were also a number of armed organisations beyond the Ministry of Defence; in 1989 these included Internal Troops and the KGB Border Troops.

Personnel[edit]

Ranks and titles[edit]

The early Red Army never adopted the idea of a professional officer corps. It was seen as a «heritage of tsarism.». In particular, the Bolsheviks condemned the use of the word «officer» and used the word «commander» instead. The Red Army never adopted epaulettes and ranks, using purely functional titles such as «Division Commander», «Corps Commander», and similar titles. In 1924 it supplemented this system with «service categories», from K-1 (lowest) to K-14 (highest). The service categories essentially operated as ranks in disguise: they indicated the experience and qualifications of a commander. The insignia now denoted the category, not the position of a commander. However, one still had to use functional titles to address commanders, which could become as awkward as «comrade deputy head-of-staff of corps». If one did not know a commander’s position, one used one of the possible positions—for example: «Regiment Commander» for K-9.

On September 22, 1935, the Red Army abandoned service categories and introduced personal ranks. These ranks, however, used a unique mix of functional titles and traditional ranks. For example, the ranks included «Lieutenant» and «Komdiv» (Комдив, Division Commander). Further complications ensued from the functional and categorical ranks for political officers (e.g., «Brigade Commissar», «Army Commissar 2nd Rank»), for technical corps (e.g., «Engineer 3rd Rank», «Division Engineer»), for administrative, medical and other non-combatant branches. The year before (1934), the revival of personal ranks began with the Marshal of the Soviet Union rank bestowed upon 5 Army Commanders.

There were further modifications to the system. 1937 saw the Junior Lieutenant and Junior Military Technician ranks being added. On May 7, 1940, the ranks of «General» or «Admiral» replaced the senior functional ranks of Kombrig, Komdiv, Komkor, Komandarm; the other senior functional ranks («Division Commissar», «Division Engineer», etc.) remained unaffected. On November 2, 1940, the system underwent further modification with the abolition of functional ranks for non-commissioned officers (NCOs) and the introduction of the Podpolkovnik (Lieutenant Colonel) rank.

In early 1942 all the functional ranks in technical and administrative corps became regularised ranks (e.g., «Engineer Major», «Engineer Colonel», «Captain of the Intendant Service», etc.). On October 9, 1942, the authorities abolished the system of military commissars, together with the commissar ranks. The functional ranks remained only in medical, veterinary and legislative corps. By then the Naval rank of Midshipman was revived in the Soviet Navy as an NCO rank, a role lasting until the 1970s.

In early 1943 a unification of the system saw the abolition of all the remaining functional ranks. The word «officer» became officially endorsed, together with the epaulettes that superseded the previous rank insignia. The ranks and insignia of 1943 did not change much until the last days of the USSR; the contemporary Russian Army uses largely the same system. The old functional ranks of Kombat (Battalion or Battery Commander), Kombrig (Brigade Commander) and Komdiv (Division Commander) continue in informal use.

By the end of the Second World War, the Admiral of the Fleet rank (which, from 1945 was already equivalent to Marshal) was later renamed Admiral of the Fleet of the Soviet Union in 1955. In the 1960s however, it became a rank of its own when new regulations revived the Fleet Admiral rank in the Soviet Navy, thus becoming the naval equivalent to General of the Army.

By 1972, the final transformation of military ranks began as the rank of Praporshchik (Warrant officer) ranks being added in the Army and Air Force for contract NCOs since the rank of Starshina (Sergeant Major) was from now on for conscripts. But in the Soviet Navy, it meant that the Naval rank of Midshipman became a rank for Naval warrant officers since the Navy created the new rank of Ship Chief Sergeant Major for its NCOs in naval service. The year of 1974 saw the rank insignia changed for Army Generals and Navy Fleet Admirals in their parade dress and working and combat dress uniforms.

General Staff[edit]

On September 22, 1935, the authorities renamed the RKKA Staff as the General Staff, which essentially reincarnated the General Staff of the Russian Empire. Many of the former RKKA Staff officers had served as General Staff officers in the Russian Empire and became General Staff officers in the USSR. General Staff officers typically had extensive combat experience and solid academic training.

Military education[edit]

During the Civil War the commander cadres received training at the General Staff Academy of the RKKA (Академия Генерального штаба РККА), an alias of the Nicholas General Staff Academy (Николаевская академия Генерального штаба) of the Russian Empire. On August 5, 1921, the academy became the Military Academy of the RKKA (Военная академия РККА), and in 1925 the Frunze (М.В. Фрунзе) Military Academy of the RKKA. The senior and supreme commanders received training at the Higher Military Academic Courses (Высшие военно-академические курсы), renamed in 1925 as the Advanced Courses for Supreme Command (Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава); in 1931, the establishment of an Operations Faculty at the Frunze Military Academy supplemented these courses. On April 2, 1936, the General Staff Academy was re-instated; it became a principal school for the senior and supreme commanders of the Red Army and a centre for advanced military studies.

Red Army (and later Soviet Army) educational facilities called «academies» do not correspond to the military academies in Western countries. Those Soviet Academies were the post-graduate schools, mandatory for officers applying for senior ranks (e.g., the rank of colonel since the 1950s). While a basic officer education in the Red Army was provided by the facilities named военная школа or военное училище–which may be generally translated as «school» and compared to Western «academies» like West Point or Sandhurst.

Manpower and enlisted men[edit]

This section needs expansion. You can help by adding to it. (June 2008)

The Soviet Armed Forces were manned through conscription, which had been reduced in 1967 from three to two years (with remaining 3 years service in naval forces). This system was administered through the thousands of Military commissariats (voenkomats) located throughout the Soviet Union. Between January and May of every year, every young Soviet male citizen was required to report to the local voenkomat for assessment for military service, following a summons based on lists from every school and employer in the area. The voenkomat worked to quotas sent out by a department of the General Staff, listing how young men are required by each service and branch of the Armed Forces.^[26] The new conscripts were then picked up by an officer from their future unit and usually sent by train across the country. On arrival, they would begin the Young Soldiers’ course, and become part of the system of hazing and domination by an older class of draftees, known as dedovshchina, literally «rule by the grandfathers.» The «..armed forces of the USSR and Warsaw Pact, working to a common Soviet model, ..relied on young officers to conduct in units [rather than in training depots] all the junior command and training tasks which in many Western armies are done in depots or by regular professional long-service NCOs.»^[27] There were only a very small number of professional non-commissioned officers (NCOs), as most NCOs were conscripts sent on short courses^[28] to prepare them for section commanders’ and platoon sergeants’ positions. These conscript NCOs were supplemented by praporshchik warrant officers, positions created in the 1960s to support the increased variety of skills required for modern weapons.^[29]

Ethnic Composition and Tension[edit]

For years, Soviet leadership argued that Soviet military played a role in decreasing ethnic tensions and nationalist loyalties. According to professor Deborah Yarsike Ball, Soviet historians, such as B. F. Klochkov, argued that, «the Red Army strengthened friendship between soldiers of various nationalities.» The official view of the military was that it was a «school of internationalism,» where all the various people of the Soviet Union could develop unity and respect for each other.^[30] During the Russian Civil War, the Bolshevik government employed non-Slavic ethnic groups, who were known as national military units.

Despite the official view, the history of inter-ethnic relations in the military was more complicated. As the Bolsheviks consolidated power in the late 1910s and early 1920s, the central leadership became suspicious of the size of the national units. Their sizes were restricted, they were put under close supervision, and eventually disbanded by 1938. The national units were briefly brought back during World War II before being disbanded again in the mid-1950s. In 1956, when soldier were ordered to respond to protesters in the Georgian capital of Tbilisi, the ethnic-Georgian unit refused to follow orders from their Russian higher ranking officers.^[31]

Soviet minorities were not treated equally and many carried anti-regime views. According to a 1983 RAND Corporation report by Alexander Alexiev and S. Enders Wimbush, the Second World War saw the recruitment of 600,000 to 1,400,000 former Soviet citizens into the German military on the Eastern Front. Interestingly, more than 50% of these auxiliaries came from non-Russian backgrounds, such as Ukrainians, Lithuanians, Latvians, and Estonians. In addition, more than 250,000 volunteer nationals of Central Asian and Caucasian origin were organized in the Ostlegionen. As the authors noted, «some Soviet nationalities may have been better represented in the Wehrmacht than in the Red Army.» At the height of WWII, infantry units in the armed forces were composed of Russians (62.95%), Ukrainians (14.52%), Belarusians (1.9%), and various other ethnicities (20.63%).^[32] The war had shown that the integration of various ethnic groups was questionable and fragile.^[33]

Inter-ethnic relations in the military did not improve after World War II. In fact, although the Russian language was crucial in the organization, many non-Slavic servicemen entered the military with «no previous to communicate in Russian.» According to a 1980 Time magazine article citing an analyst from the RAND Corporation, Soviet non-Slavs were also generally barred from joining elite or strategic positions (like the Strategic Rocket Forces, Soviet Air Force and the Soviet Navy) of the late-Cold War military because of suspicions of loyalty of ethnic minorities to the Kremlin.^[34] Around 80% or more of combat units were staffed by Slavic nationalities while non-combat units usually contained 70% to 90% non-Slavs, especially Central Asians and Caucasians.^[35] The military branches associated with high technology services, such as the Navy, Strategic Rocket Forces, and the Air Force, were disproportionately made up of Russians. In addition, Russians made up 69.4% of the officer corps, while the Slavic number is up to 89.7%.^[36]

By 1990, Slavic troops still made a majority of Soviet soldiers. In total, 69.2% of all military members were ethnic Slavic (Russian, Ukrainian, Belorussian), 1.9% were Baltic people, 20.6% were Muslim-Turkic people and 8.3% were all other types of people.^[37]

Purge[edit]

The late 1930s saw the «Purges of the Red Army cadres», occurring against the historical background of the Great Purge. The Purges had the objective of cleansing the Red Army of «politically unreliable elements», mainly among the higher-ranking officers. This inevitably provided a convenient pretext for settling personal vendettas and eventually resulted in a witch-hunt. In 1937, the Red Army numbered around 1.3 million, and it grew to almost three times that number by June 1941. This necessitated quick promotion of junior officers, often despite their lack of experience or training, with obvious grave implications for the effectiveness of the Army in the coming war against Germany.

In the highest echelons of the Red Army the Purges removed 3 of the 5 marshals, 13 of 15 generals of the army, 8 of 9 admirals, 50 of 57 army corps generals, 154 out of 186 division generals, 16 of 16 army commissars, and 25 of 28 army corps commissars.

Party control of the Armed Forces[edit]

The Communist Party had a number of mechanisms of control over the country’s armed forces. First, starting from a certain rank, only a Party member could be a military commander, and was thus subject to Party discipline. Second, the top military leaders had been systematically integrated into the highest echelons of the party. Third, the party placed a network of political officers throughout the armed forces to influence the activities of the military.

A political commander (zampolit) served as a political commissar of the armed forces. A zampolit supervised party organizations and conducted party political work within a military unit. He lectured troops on Marxism–Leninism, the Soviet view of international affairs, and the party’s tasks for the armed forces. During World War II the zampolit lost veto authority over the commander’s decisions but retained the power to report to the next highest political officer or organization on the political attitudes and performance of the unit’s commander.

In 1989 over 20% of all armed forces personnel were party members or Komsomol members. Over 90% of all officers in the armed forces were party or Komsomol members.

Weapons and equipment[edit]

The Soviet Union established an indigenous arms industry as part of Stalin’s industrialization program in the 1920s and 1930s. The five-round, stripper clip-fed, bolt-action Mosin–Nagant rifle remained the primary shoulder firearm of the Red Army through World War II. Over 17 million model 91/30 Mosin–Nagant rifles were manufactured from 1930 to 1945 by various Soviet arsenals. In 1943 design started on the M44, designed to replace the M91/30. Full production began in 1944, and remained in production until 1948, when it was replaced by the SKS semiautomatic rifle.^[38]

The Red Army suffered from a shortage of adequate machine guns and semiautomatic firearms throughout World War II. The semiautomatic Tokarev SVT Model 38 and Model 40 were chambered for the same 7.62×54mmR cartridge used by the Mosin–Nagants. The rifle, though of sound design, was never manufactured in the same numbers as the Mosin–Nagants and did not replace them. Soviet experimentation with small-arms began during the Second World War. In 1945 the Red Army adopted the Simonov SKS, a semi-automatic 7.62×39mm carbine. In 1949 production of the 7.62×39mm Kalashnikov AK-47 assault rifle began: planners envisaged troops using it in conjunction with the SKS, but it soon replaced the SKS completely. In 1959 the AKM came out as a modernised version of the AK-47, this was created to ease manufacture and improve aspects of the AK-47. In 1978 the 5.45×39mm AK-74 assault rifle replaced the AKM: it utilized no less than 51% of the AKM’s parts. Designers put together the new weapon as a counterpart to the American 5.56×45mm cartridge used in the M-16 assault rifle, and the Russian army continues to use it today.

See also[edit]

• List of Soviet Union military bases abroad
• Comparative military ranks of World War II
• List of military aircraft of the Soviet Union and the CIS
• Soviet war crimes
• Mikhail Tukhachevsky

Notes[edit]

References[edit]

• Donnelly, Christopher, Red Banner: the Soviet military system in peace and war, Coulsdon, Surrey : Janes’s Information Group ; Alexandria, VA : 1988. [1]
• Fischer, Benjamin B. (1999). «The Katyn Controversy: Stalin’s Killing Field». Studies in Intelligence. Archived from the original on 13 June 2007. Retrieved 16 July 2007.
• Krivosheev, G. F. (1997). Soviet Casualties and Combat Losses in the Twentieth Century. Greenhill Books. ISBN 978-1-85367-280-4.
• Krivosheev, G. F. (1993). «Soviet Armed Forces Losses in Wars, Combat Operations and Military Conflicts: A Statistical Study» (PDF). Translated by U.S. government. Moscow: Military Publishing House. Retrieved 11 March 2018 – via The Black Vault.
• Odom, William E. (1998). The Collapse of the Soviet Military. New Haven and London: Yale University Press.
• Schofield, Carey (1991). Inside the Soviet Army. London: Headline Book Publishing PLC. ISBN 0-7472-0418-7.
• Scott, Harriet Fast; Scott, William Fontaine (1979). The armed forces of the USSR. Boulder, Colorado: Westview Press. p. [2]. ISBN 978-0-89158-276-2.
• Suvorov, Viktor (1982). Inside the Soviet Army. MacMillan.
• Tsouras, Peter G. (1994). Changing Orders: The Evolution of the World’s Armies, 1945 to the Present. New York: Facts on File.
• Zickel, Raymond E; Keefe, Eugene K (1991). Soviet Union: a country study. Washington, D.C.: Library Of Congress. Federal Research Division. For sale by the Supt. of Docs., U.S. G.P.O.

Further reading[edit]

• Lehrke, Jesse Paul. «The Transition to National Armies in the Former Soviet Republics, 1988–2005.» Oxfordshire, UK: Routledge (2013). See especially Chapters 1–4 (see: The Transition to National Armies in the Former Soviet Republics, 1988–2005)
• Lester W. Grau and Ali Ajmad Jalali, «The Campaign for the Caves: The Battles for Ahawar in the Soviet-Afghan War» Foreign Military Studies Office, Ft. Leavenworth, Kansas, reprinted from Journal of Slavic Military Studies, Vol. 14, September 2001, Number 3.
• Michael MccGwire, 1987. Military Objectives in Soviet Foreign Policy. Washington, D.C.: Brookings Institution Press. ISBN 978-0815755524

External links[edit]

• About The Soviet Armed Forces
• Losses Suffered by USSR Armed Forces in Wars, Combat Operations, and Military Conflicts
• Soviet Nuclear Weapons in Hungary 1961–1991

Приближенные Сталина

Как и во всех тоталитарных государствах, способности, компетентность и характер тех, кто обеспечивал военные усилия Советского Союза стратегическим военным руководством, существенно различались.^[31] Поскольку главным предварительным условием для службы в сталинском стратегическом руководстве являлась безоговорочная и доказанная преданность диктатору, коммунистической партии и советскому государству, то такие качества, как профессиональная военная компетентность и личностные характеристики, явно играли второстепенное значение.^[32] Поэтому те, кто во время войны занимал ключевые посты в центрах политической и военной власти Советского Союза, демонстрировали крайне различные и весьма индивидуальные сочетания этих качеств.

Это касалось и непосредственной свиты Сталина, то есть его ближайших политических и военных помощников и советников, занимавших посты в Политбюро, ГКО, Ставке, НКО, НКВД, в высшем командном составе Красной Армии и других ключевых органах власти. С самого начала и до конца войны Сталин полагался на своих друзей и близких знакомых по Гражданской войне. Эта группа в первую и главную очередь состояла из так называемого «кавалерийского клана» — людей, которые находились вместе со Сталиным или служили под его началом в те времена, когда он был политическим комиссаром в знаменитой 1-й Конной армии С. М. Буденного и помогал ему в 1918 и 1919 годах в ходе знаменитой обороны Царицына (позже Сталинграда).^[33]

Кроме маршалов Буденного, Ворошилова и Тимошенко, в «кавалерийский клан» также входили менее высокопоставленные офицеры, которые вошли в число приближенных к Сталину уже после Гражданской войны — такие, как Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский, И. X. Баграмян, А. И. Еременко, Р. Я. Малиновский, П. С. Рыбалко, К. С. Москаленко и К. А. Мерецков.

Поскольку сталинский ГКО был, по существу, политическим органом, лишь один военный состоял в нем непрерывно на протяжении всей войны. Это был один из самых верных приспешников Сталина, маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов, которого один из биографов диктатора описал в таких выражениях, как «посредственный, безликий» и «не блещущий умом», а также «продукт системы, которая ценила послушание, рвение, безжалостность и одержимость» — особенно во время чисток в среде военных в конце 1930-х годов.⁵⁴ Свою полнейшую некомпетентность Ворошилов продемонстрировал, находясь на посту народного комиссара обороны во время советско-финской войны 1939–1940 годов. Хотя Сталин молчаливо признал некомпетентность Ворошилова, заменив его в мае 1940 года С. К. Тимошенко, тот еще раз продемонстрировал свою некомпетентно сть в военном деле в 1941 году как член ГКО, командующий Северо-Западным направлением и Ленинградским фронтом, а несколько раз — в 1943 году как представитель Ставки, прежде чем Сталин в конце концов не перевел его на все остальное время войны на менее значительные посты.

В отличие от лиц, назначенных им в ГКО, в сталинской Ставке в различные периоды войны находились семь военных — Тимошенко, Ворошилов, Буденный, Жуков, Василевский и Антонов из армии и Кузнецов из флота. Первые четыре из них были тесно связаны с «кавалерийским кланом». Кроме того, в самом начале войны, 10 июля 1941 года, Сталин назначил трех своих самых доверенных военных, Ворошилова, Тимошенко и Буденного, руководить тремя вновь созданными главными стратегическими направлениями.⁵⁵ В ходе многочисленных поражений Красной Армии в 1941 и 1942 годах все трое продемонстрировали неумение командовать крупными силами, после чего Сталин снял их с командных постов и ликвидировал командования главными направлениями.

За лето 1942 года Сталин в целом утратил интерес к своим старым соратникам и вместо этого все больше полагался на советы по стратегическим и оперативным вопросам со стороны представителей относительно нового поколения военных. Помимо включения их в состав Ставки, он часто использовал их в качестве представителей Ставки, отправляя планировать, руководить и координировать стратегические операции, проводимые фронтами и группами фронтов. Наиболее заметными представителями этого нового и в целом более молодого поколения офицеров были Жуков, Василевский и Антонов, которые являлись членами Ставки. Кроме того, Жуков, Василевский, Новиков, Говоров и Воронов в разное время направлялись в войска как представители Ставки; Шапошников, Василевский и Антонов являлись видными деятелями Генерального штаба. Все они оказались намного более способными и потому достигли заметно больших успехов, нежели их предшественники.

Прослужив в кавалерии Красной Армии во время Гражданской войны и в 1920-х и 1930-х годах, Георгий Константинович Жуков привлек внимание Сталина благодаря командованию 57-м Особым стрелковым корпусом, когда тот в августе 1939 года одержал на Халхин-Голе убедительную победу над двумя пехотными дивизиями японской Квантунской армии. Как признание этого достижения, Сталин в июне 1940 года назначил этого младшего представителя «кавалерийского клана» командующим Киевским особым военным округом, а в январе 1941 года — начальником Генерального штаба и заместителем наркома обороны.⁵⁶

В самом начале войны Жуков стал членом Ставки, а в августе 1942 года Сталин поднял его до поста первого заместителя наркома обороны и заместителя Верховного главнокомандующего, которые Жуков и занимал до конца войны. С 22 по 26 июня 1941 года Жуков являлся представителем Ставки на Юго-Западном фронте, где он организовал бесплодный механизированный контрудар против наступающих войск вермахта. В августе и сентябре 1941 года он командовал Резервным фронтом перед Смоленском, а в сентябре и октябре 1941 года — Ленинградским фронтом. С октября 1941 года по август 1942 года Жуков занимал пост командующего Западным фронтом, а одновременно с февраля по май 1942 года — Западным направлением.

В течение первого года войны Жуков проявил себя успешной обороной Ленинграда в сентябре 1941 года и Москвы в октябре и ноябре 1941 года, а также организацией Московского контрнаступления и последующего зимнего наступления 1941/42 года. Хотя он и не сумел достичь всех поставленных Ставкой целей кампании, его прямая и зачастую безжалостная манера проводить операции привела к беспримерному доселе поражению вермахта и краху операции «Барбаросса». Летом и осенью следующего года, когда войска вермахта стремительно наступали на юге России, Западный фронт Жукова в июле и августе 1942 года провел частично успешные наступательные операции в районе Жиздры и Болхова, а в августе-сентябре — в районе Ржева. Эти действия существенно помогли обороне Красной Армии под Сталинградом.

Когда Красная Армия в конце ноября 1942 года возобновила наступательные действия, Жуков планировал и координировал операции Калининского и Западного фронтов против немецкой обороны в районе Великих Лук и Ржева. Хотя это наступление провалилось^[34], оно настолько ослабило группу армий «Центр», что немцы через два месяца сами покинули свои оборонительные позиции под Ржевом.⁵⁷

После организации в январе 1943 года прорыва блокады Ленинграда Жуков был произведен в маршалы Советского Союза, в феврале он руководил неудавшейся операцией «Полярная звезда» против группы армий «Север», в июле и августе в качестве представителя Ставки участвовал в разработке и проведении успешной для Красной Армии Курской операции, а затем — в организации преследования противника до Днепра в сентябре и борьбе за захват плацдармов на правобережье Днепра в ноябре и декабре 1943 года.

В январе 1944 года Жуков координировал победоносное наступление Красной Армии под Корсунь-Шевченковским, с марта по май 1944 года командовал 1-м Украинским фронтом, а с конца июня по сентябрь 1944 года помогал координировать успешные наступательные операции Красной Армии в Белоруссии и на Львовско-Сандомирском направлении. В этот период его фронты одержали значительные победы в Западной Украине и в Польше.

Очевидно, желая поумерить растущую власть и славу своего ведущего представителя Ставки, Сталин в ноябре 1944 года назначил Жукова командовать 1-м Белорусским фронтом. Этот пост Жуков и занимал вплоть до конца июня 1945 года. В этот период Жуков довел завоеванную им славу до блеска своим впечатляющим, но стоившим немалых потерь штурмом Берлина.^[35] Помимо своей положенной деятельности в качестве командующего или представителя Ставки, Жуков как заместитель Верховного главнокомандующего также помогал планировать и проводить много крупных и мелких операций, наиболее заметной из которых являлось Сталинградское наступление.⁵⁸

Жуков был энергичным, но упрямым командующим, который вел военные действия с упорной решительностью. Его сила воли, часто приправленная безжалостностью и полнейшим безразличием к потерям, укрепила Красную Армию во время тяжелых испытаний начального период войны, придала крепость обороне Ленинграда и Москвы, вдохнула в нее силы, когда она с конца 1942 года по 1944 год встала на путь наступлений, и в конечном итоге помогла ей добиться окончательной победы в 1945 году. Подобно американскому генералу времен Гражданской войны У. С. Гранту, Жуков понимал ужасный характер современной войны и был психологически готов вести ее. Он требовал и добивался абсолютного повиновения своим приказам, умел распознать и возвысить ключевых подчиненных, а временами даже смел противостоять Сталину и рисковал навлекать на себя его гнев.

Хотя его операции и не отличались большим хитроумием, Жуков умело пользовался Красной Армией как дубиной (каковой та, по сути, и была), добиваясь от нее полной оперативной отдачи. Его характер идеально соответствовал самой природе войны на советско-германском фронте, и Сталин это понимал. И лишь поэтому Сталин и Красная Армия, несмотря на громадные потери, вышли из войны победителями.

Таким образом, слава Жукова как великого русского полководца проистекала в первую очередь из его репутации неоспоримо упорного бойца. Эта репутация вкупе с принадлежностью к «кавалерийской клике» защищала Жукова от критики за его явные неудачи и сделала этого военачальника одним из самых доверенных генералов Сталина.

Вероятно, самым умелым членом Ставки и вторым из двух наиболее доверенных генералов Сталина был Александр Михайлович Василевский. Пехотинец, не пользующийся выгодами от принадлежности к «кавалерийскому клану», Василевский тем не менее высоко поднялся лишь благодаря присущим ему достоинствам. Он пришел на службу в Генеральный штаб после окончания академии Генштаба в сокращенном «чисточном» выпуске 1937 года. Всего за четыре года поднявшись в звании от полковника до генерал-полковника, Василевский пользовался особым расположением Б. М. Шапошникова и рассматривался им как его прямой наследник на посту начальника Генштаба Красной Армии.

По большей части благодаря этому расположению Шапошникова Василевский в мае 1940 года стал заместителем начальника оперативного отдела Генерального штаба. На этом посту он внес существенный вклад в разработку советских оборонительных и мобилизационных планов в предвоенные месяцы. После начала войны Сталин в августе 1941 года назначил Василевского начальником оперативного отдела Генерального штаба и заместителем начальника Генштаба. Позже, в июне 1942 года, Василевский сменил заболевшего Шапошникова на посту начальника Генерального штаба и одновременно в октябре 1942 года стал заместителем наркома обороны.⁵⁹

Участвуя в планировании большинства важнейших операций Красной Армии, Василевский одновременно выполнял роль представителя Ставки в проводивших многие из этих операций действующих фронтах. Например, в октябре 1941 года он помогал восстановить оборону Красной Армии к западу от Москвы после пережитых ею катастрофических окружений под Вязьмой и Брянском, а перед назначением на должность начальника Генштаба координировал в апреле-мае 1942 года неудавшуюся попытку Северо-Западного фронта преодолеть оборону вермахта в Демянском выступе. Хотя Василевскому не удалось убедить Сталина не проводить в мае 1942 года злополучные наступления под Харьковом и в Крыму, именно эти мудрые советы, вероятно, ускорили его назначение на ключевой в вооруженных силах пост начальника Генерального штаба.

Василевский внес существенный вклад в формирование стратегии Ставки по срыву наступления вермахта летом и осенью 1942 года на Сталинград. Он был одним из ведущих архитекторов наступления Красной Армии в районе Сталинграда в ноябре-декабре 1942 года, а в качестве представителя Ставки контролировал перерастание Сталинградского контрнаступления в полноценное зимнее наступление, которое обрушило оборону вермахта на юге России и стремительно увлекло войска Красной Армии на запад — к Днепру и в Донбасс.

Повышенный в январе 1943 года до звания маршала Советского Союза, Василевский в начале февраля 1943 года добился таких успехов на юге, что подтолкнул Жукова и Ставку к идее провести общее наступление на всем советско-германском фронте. Сам Василевский должен был координировать операции на юге, а Жуков — на севере. Это наступление имело крайне амбициозные цели, оно должно было обрушить немецкую оборону от Ленинграда до Черного моря и вывести войска Красной Армии к Пскову, Витебску и на линию Днепра. Однако, столкнувшись с решительным и умелым сопротивлением немцев, весеннее наступление провалилось практически на всех участках, не оставив Жукову и Василевскому никакого иного выбора, кроме перехода в марте-апреле 1943 года к обороне под Курском.

Вместе с Жуковым Василевский планировал и координировал в июле-августе 1943 года оборону, контрнаступление и общее наступление Красной Армии в районе Курска. После этого, пока Жуков в сентябре-октябре 1943 года координировал наступление Красной Армии на Киев, Василевский курировал операции по очистке от вермахта района Донбасса. После форсирования в ноябре 1943 года Днепра он руководил действиями 3-го и 4-го Украинских фронтов на восточной^[36] Украине и при освобождении Крыма, где был ранен в мае 1944 года. Еще до конца не оправившись от ранения, Василевский сыграл значительную роль в планировании Белорусского наступления Красной Армии в июне 1944 года, во время которого координировал действия 1-го и 2-го Прибалтийских и 3-го Белорусского фронтов.

После планирования и координации им в январе — начале февраля 1945 года успешного наступления Красной Армии в Восточной Пруссии Сталин в конце февраля назначил Василевского членом Ставки — в знак признания его долгой и выдающейся службы в качестве ее представителя. Одновременно Сталин в первый раз за время войны назначил Василевского командовать полевыми войсками — 3-м Белорусским фронтом, предыдущий командующий которого, талантливый генерал-полковник И. Д. Черняховский, 18 февраля погиб в бою под Кенигсбергом. Когда Василевский принял командование фронтом, на посту начальника Генштаба маршала сменил его заместитель и протеже А. И. Антонов.

Вершины своей карьеры Василевский достиг в июле 1945 года, когда Сталин в очередной раз продемонстрировал ему свое доверие, назначив его главой советского командования на Дальнем Востоке на последнем этапе войны с Японией.⁶⁰ Осуществленное Василевским руководство массированным, сложным и впечатляюще успешным наступлением в Манчжурии подкрепило веру Сталина в его способности и внесло существенный вклад в решение японского правительства безоговорочно капитулировать перед союзниками.

Ровный характер и острый ум Василевского уравновешивали голую и безжалостную волю Жукова; в результате эти две резко отличающихся друг от друга личности образовали превосходную «пожарную команду» представителей и координаторов Ставки. А в качестве ключевого офицера советского Генерального штаба никто не внес большего вклада в разгром нацистской Германии и милитаристской Японии, чем Василевский.⁶¹

«Отцом» Генерального штаба Красной Армии являлся покровитель Василевского, маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников, сам по себе умелый штабной офицер, выдающийся военный теоретик и военный историк. Шапошников был офицером в царской армии и, как заметил один его биограф, «придерживался кодекса чести офицеров прежнего поколения, чего обычно не встречалось среди его коллег».⁶² Прославившийся как своими способностями теоретика, так и своим чувством собственного достоинства вкупе с независимостью суждений, Шапошников сыграл выдающуюся роль в создании и укреплении Красной Армии после Гражданской войны. Уже тогда он продемонстрировал свою честность и прямоту, резко споря с Тухачевским по поводу интерпретации провалившейся Вислинской кампании последнего в 1920 году. Эта смелость в сочетании с его репутацией «военного командира высшего разряда, не знающего себе равных по части эрудиции, профессионального мастерства и интеллектуального развития», а также присущая Шапошникову любовь к кавалерии и обусловили весной 1937 года его выживание и вознесение на столь высокую должность, как начальник Генерального штаба Красной Армии.⁶³

Этот важнейший пост Шапошников занимал с короткими перерывами до августа 1940 года, когда Сталин назначил его заместителем Наркома обороны. Объемистый, насыщенный фактической информацией и глубоким анализом труд Шапошникова «Мозг армии», создававшийся с 1927 по 1929 год, внес существенный вклад в создание в 1935 году Генерального штаба Красной Армии. Никогда не склонный к идеологической деятельности (в партию его приняли только в 1939 году) ^[37], Шапошников часто выражал несогласие со Сталиным относительно оборонительной стратегии Красной Армии, в том числе и при довоенном планировании советской обороны. Тем не менее репрессии его не коснулись — вероятно, потому, что Сталин не опасался этого эрудированного штабного офицера, более того, демонстративно уважал его спокойную манеру поведения. Странные отношения Шапошникова со Сталиным подчеркивались еще и тем, что маршал был одним из немногих, к кому Сталин обращался по имени и отчеству.

В начале 1940 года Шапошников был снят с поста начальника Генерального штаба — внешне якобы в связи с разгромом Красной Армии в ходе советско-финской войны.^[38] Однако в июле 1941 года Сталин снова назначил его начальником Генштаба. После этого Шапошников вплоть до своего ухода в мае 1942 года по причине нездоровья служил архитектором организованного по-новому Генштаба. Именно эта новая организация в итоге позволила советскому командованию добиться победы в войне. В ходе войны Шапошников оказывал значительное влияние на Сталина и, хотя его имя связывали с Киевской катастрофой в сентябре 1941 года, именно это воздействие в конечном итоге подтолкнуло Сталина больше следовать советам Генштаба в отношении планирования и ведения военных действий. И что еще важнее — Шапошников сыграл главную роль в стремительном восхождении Василевского, Антонова и Ватутина на ведущие посты в Красной Армии.

* * *

В отличие от Василевского, который к началу войны уже занимал важный пост в генеральном штабе, Алексей Иннокентьевич Антонов, одна из наиболее влиятельных фигур в Генштабе времен войны, на этот момент еще пребывал в относительной безвестности. Ветеран Первой мировой и Гражданской войн, Антонов не выделялся ничем особенным, пока во время учебы на курсах Военной академии имени Фрунзе в начале 1930-х годов в нем не распознали «превосходного оперативного штабного работника».⁶⁴ За превосходную работу на посту начальника оперативного отдела Харьковского военного округа в ходе Киевских маневров 1935 года Антонов заслужил похвалу наркома обороны Ворошилова и назначение в Академию Генштаба. Закончив ее с выпуском 1937 года, он некоторое время прослужил начальником штаба Московского военного округа, когда тем командовал приближенный Сталина, маршал Буденный, а затем получил пост в Академии имени Фрунзе для замены попавших под чистку преподавателей.

Произведенный в июне 1940 году в генерал-майоры (вместе с Василевским и многими другими), Антонов во время массовых чисток командного состава в январе 1941 года сменил генерал-лейтенанта Г. К. Маландина на посту заместителя начальника штаба Киевского особого военного округа, где и встретил начало войны. Он пережил позорные поражения Красной Армии летом 1941 года под Киевом и в мае 1942 года — под Харьковом. В декабре 1942 года Василевский перевел Антонова в Генеральный штаб, где тот служил одновременно начальником оперативного управления и первым заместителем начальника Генштаба. Передав в мае 1943 года свой пост в оперативном управлении Генштаба С. М. Штеменко, Антонов стал первым заместителем начальника Генштаба и занимал эту должность до февраля 1945 года, когда сменил Василевского и стал полноправным начальником Генштаба.⁶⁵

Во время своей службы в Генеральном штабе Антонов принимал участие в планировании и контроле за проведением всех крупных операций Красной Армии после декабря 1942 года.

В качестве награды за превосходную службу в феврале 1945 года вместе с Василевским он был назначен членом Ставки. Он также служил советником Сталина на самых важных конференциях союзных держав — в том числе на Ялтинской и Потсдамской в феврале и в июле-августе 1945 года. Образцовое профессиональное мастерство и здравые стратегические суждения Антонова заслужили уважение Сталина и пиетет со стороны всех, кто работал с ним или под его руководством. Кроме того, встречавшиеся с ним иностранцы соглашались с мнением президента США Трумэна о том, что Антонов был «высокоэффективным штабным офицером и администратором».⁶⁶

Единственным авиатором в этой группе высших офицеров Ставки был Александр Александрович Новиков, самый выдающийся руководитель советских ВВС времен Второй мировой войны.⁶⁷ Ветеран Гражданской войны, Новиков закончил в 1922 году пехотное училище «Выстрел», а в 1927 году — Академию имени Фрунзе. Во время учебы в академии он изучал стратегию под руководством М. Н. Тухачевского и оперативное искусство под началом В. К. Триандафилова и проникся комбинированной концепцией глубокого сражения и глубокой операции, проводимых совместно танковыми, воздушными, артиллерийскими и воздушно-десантными силами. Прослужив в Белорусском военном округе под началом И. П. Уборевича, Новиков перевелся в авиацию и прошел летную подготовку.

Однако вскоре после производства в 1936 году в полковники Новиков был уволен со службы и арестован — предположительно за связь с попавшим под чистку Уборевичем и другими командирами. Каким-то чудом Новиков пережил это событие без физического ущерба. Он уцелел, продолжив службу в качестве начальника штаба, а затем командующего ВВС Ленинградского военного округа. На этом посту он и встретил начало войны.

В июле 1941 года Новиков командовал ВВС Северного фронта и Северо-Западного направления, а также авиацией Ленинградского фронта в наиболее опасный период обороны Ленинграда в августе и сентябре 1941 года. Несмотря на явную непригодность руководившего тогда обороной Ленинграда маршала Ворошилова, сам Новиков^[39] действовал настолько хорошо, что сменивший Ворошилова на посту командующего Ленинградским фронтом Жуков отметил эти. Как знак признания вклада Новикова* в успешную оборону Ленинграда, Жуков в феврале 1942 года взял его к себе на Западный фронт в качестве первого заместителя командующего и руководителя военно-воздушных сил фронта.

После этого и Сталин начал признавать в Новикове умение командовать, назначив его в марте и апреле 1942 года представителем Ставки при руководстве действиями Красной Армии под Ленинградом и Демянском. В апреле 1942 года Новиков был произведен в генерал-лейтенанты авиации и назначен командующим военно-воздушными силами (ВВС) Красной Армии. На этом посту он и оставался до самого конца войны. Кроме того, занимая в 1942–1943 годах пост заместителя наркома обороны по авиационной части, Новиков курировал преобразование ранее разрозненной фронтовой и армейской авиации Красной Армии в мощный новый инструмент, способный эффективно поддерживать современные военные действия.

Во время пребывания на посту начальника ВВС Новиков разработал современную структуру воздушной армии и поддерживающих ее ресурсами резервных авиационных армий, а также внимательно следил за разработкой и запуском в производство новых поколений современных самолетов. Одновременно он также выполнял роль представителя Ставки во многих крупных операциях, в том числе в Сталинградской битве, операции «Полярная звезда», Курской битве и Смоленском наступлении в 1943 году, а также в наступлении на Корсунь-Шевченковский, при операциях на Украине и в Карелии, Белорусском наступлении в 1944 году, Висла-Одерском наступлении и в битве за Берлин в 1945 году. Венцом карьеры Новикова за время войны стала должность командующего авиацией на Дальнем Востоке в штабе маршала Василевского во время Манчжурского наступления в августе-сентябре 1945 года.

Через год после окончания войны Новиков угодил в устроенную Л. П. Берией «чистку победителей». Арестованный вместе с многими наиболее компетентными старшими командирами Красной Армии, Новиков подвергся невероятным физическим и психологическим мучениям в руках подручного Берии, В. С. Абакумова. Проведя шесть лет в сталинских тюрьмах, он в 1953 году, всего через несколько месяцев после смерти Сталина, был выпущен на свободу и реабилитирован.

В целом А. А. Новиков превосходно проявил себя в качестве командующего Военно-воздушными силами Красной Армии — но, подобно многим своим про славленным коллегам 1930-х годов, тоже дорого поплатился за свою компетентно сть.⁶⁸

Главный специалист по артиллерии в Ставке, Николай Николаевич Воронов, был артиллерийским эквивалентом авиатора Новикова. Его восхождение к славе выдающегося знатока артиллерии и человека, на которого Ставка часто возлагала обязанности своего представителя в ходе крупных военных операций, обеспечивалось как мастерством и опытом самого Воронова, так и высокой оценкой важности артиллерии в современной войне со стороны Сталина и высшего руководства Красной Армии.⁶⁹

Солдат Красной Армии с 1918 года и ветеран Гражданской войны, Воронов закончил в 1924 году Высшее артиллерийское командное училище, а в 1930 году — Академию им. Фрунзе. В 1920-х годах он командовал артиллерийской батареей и дивизионом, постепенно поднявшись до командования артиллерийским полком Московской пролетарской стрелковой дивизии. После того, как Воронов в 1933 и 1934 годах послужил начальником дивизионной артиллерии, НКО назначил его в Ленинградский военный округ, где он стал начальником и военным комиссаром Ленинградского артиллерийского училища.

Когда в Испании вспыхнула Гражданская война, советское правительство отправило Воронова на Пиренейский полуостров. Здесь он в 1936 и 1937 годах служил военным советником в армии республиканского правительства. Поскольку Воронов получил на этой войне свежий военный опыт, не запятнав себя при этом никакими опасными политическими знакомствами, связанными с его заданием, Сталин назначил его в 1937 году начальником артиллерии Красной Армии, каковой пост он и занимал до 1940 года.

В качестве начальника артиллерии РККА Воронов курировал реорганизацию и техническое переоснащение артиллерийских войск Красной Армии в ее бурный период предвоенного увеличения. В тесном взаимодействии с Жуковым он также принял в августе 1939 года участие в боях против японских войск на Халхин-Голе, где накопил большой опыт по части планирования и применения артиллерии в масштабах армейской группы. В конце 1939 года и в 1940 году Воронов выполнял те же обязанности в войсках Красной Армии при вторжении в восточную Польшу и в Бессарабию, а во время советско-финской войны он руководил действиями артиллерии во время прорыва мощной обороны финнов по линии Маннергейма. После окончания этой войны НКО назначил Воронова заместителем начальника Главного артиллерийского управления Красной Армии. Эту должность он и занимал, когда немцы начали операцию «Барбаросса».

Вскоре после начала войны Ставка назначила Воронова на два наиболее важных поста в артиллерии Красной Армии — начальником Главного управления противовоздушной обороны страны (ПВО страны) в конце июня и начальником артиллерии Красной Армии в июле. Одновременно Воронов стал заместителем народного комиссара обороны СССР и членом группы советников Ставки. Впоследствии с марта 1943 года по март 1950 года он был бессменным командующим артиллерией Красной Армии. В этот период Воронов сыграл выдающуюся роль в разработке теоретической и практической основы применения артиллерии в крупномасштабных боевых действиях, а конкретно — концепций ведения артиллерийского наступления и принципов противотанковой войны. В то же самое время он курировал создание крупных артиллерийских соединений, таких, как артиллерийские дивизии и корпуса, а также отвечал за формирование артиллерии РВГК как ключевого компонента для проведения операций по прорыву вражеской обороны и развитию успеха на оперативную глубину.

В дополнение к своей чисто артиллерийской работе Воронов часто выполнял роль представителя Ставки при многих операциях — как в качестве главного артиллерийского советника, так и в качестве общевойскового координатора. Именно в этом качестве он помогал планировать и координировать операции Ленинградского, Волховского, Юго-Западного, Донского, Воронежского, Брянского, Северо-Западного, Западного, Калининского, 3-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов, в том числе во время наступления под Сталинградом, при ликвидации 6-й немецкой армии в Сталинграде, во время Орловского наступления в июле-августе 1943 года. Позднее он контролировал применение артиллерии во время Белорусского и Берлинского наступлений в 1944 и 1945 годах.

Значительно менее известный, нежели его прославленные коллеги, Леонид Александрович Говоров обладал богатым послужным списком — он был и представителем Ставки, и командующим фронтом, в первую очередь на северо-западном театре военных действий. Участник Первой мировой и Гражданской войн^[40], артиллерист, подобно Воронову, Говоров в 1927 году закончил артиллерийские курсы Красной Армии, в 1930 году — высшие академические курсы, в 1933 году — Военную академию имени Фрунзе, а в 1938 году — Академию Генерального штаба, войдя в состав первого полного курса, выпущенного после начала чисток в среде военных. В 1920-х и в 1930-х годах Говоров командовал артиллерийским дивизионом, а затем артиллерийским полком знаменитой Перекопской стрелковой дивизии, артиллерией укрепленного района и артиллерией 14-го и 15-го стрелковых корпусов.⁷⁰

Свои затянувшиеся отношения с Северо-Западным театром военных действий Говоров начал со службы начальником штаба артиллерии 7-й армии во время советско-финской войны. Здесь он заслужил похвалу руководства, особенно Воронова, за выдающуюся роль, сыгранную им в прорыве линии Маннергейма. После окончания этой войны он занимал посты заместителя генерал-инспектора Главного артиллерийского управления Красной Армии^[41] и начальника Артиллерийской^[42] академии имени Дзержинского, заслужив повышение в звании до генерал-майора артиллерии.

В хаотический начальный период войны с Германией Говоров командовал артиллерией Западного направления, а затем — артиллерией Резервного фронта во время одержанной этим фронтом в сентябре победы под Ельней и во время последующего трагического окружения и уничтожения фронта в октябре этого же года под Вязьмой. После того, как Говоров чудом выжил в этом тяжком испытании, в знак признания его роли в победе под Ельней Ставка в середине октября назначила его заместителем командующего Можайским оборонительным рубежом, а в конце октября 1941 года — командующим 5-й армией Западного фронта, которую он с успехом возглавлял на протяжении всей битвы за Москву.

Оценив успешные действия Говорова в битве под Москвой, Ставка в апреле 1942 года направила его в Ленинград — сначала в качестве командующего различными группами войск Ленинградского фронта, а с июня 1942 года — всего Ленинградского фронта, которым он успешно руководил вплоть до конца войны.

Во время своего пребывания в должности командующего Ленинградским фронтом Говоров спланировал и провел в январе 1943 года Синявинскую наступательную операцию, которая частично сняла немецкую блокаду, а в феврале того же года принял участие в проводимой Жуковым, но не увенчавшейся успехом операции «Полярная звезда». После этого он планировал и координировал все последующие операции с участием нескольких фронтов в районе Ленинграда, в том числе Ленинградско-Новгородскую наступательную операцию, которая отбросила войска вермахта от Ленинграда, Выборгскую и Карельскую наступательные операции в июне и в июле 1944 года, которые отогнали от Ленинграда финские войска, а также операции против вермахта в Прибалтике и Курляндии в конце 1944 года и в 1945 году.

Сталин выбрал Говорова в качестве командующего фронтом и представителя Ставки за его неизменно здравые суждения и замечательное умение планировать операции и вдохновлять свои войска. Один его коллега в Генштабе замечал, что Говоров:

«…Пользовался в войсках заслуженным авторитетом… Малоразговорчивый, суховатый, даже несколько угрюмый с виду, Говоров производил при первой встрече впечатление, не очень выгодное для себя. Но все, кто служил под началом Леонида Александровича, прекрасно знали, что под этой внешней суровостью скрывалась широкая и добрая русская душа».⁷¹

Говоров был одним из 11 генералов Красной Армии, награжденных высшим военным орденом СССР — орденом Победы.⁷²

Единственным членом Ставки от советского Военно-морского флота был Николай Герасимович Кузнецов. Он начал службу во время гражданской войны матросом Северо-Двинской флотилии в Архангельской области. Став в 1926 году офицером военно-морского флота, он первоначально получил назначение на крейсер Черноморского флота «Червона Украина». После учебы с 1929 по 1932 год он снова вернулся на Черноморский флот и командовал той же «Червоной Украиной» в 1935 году, когда корабль был награжден званием «лучший корабль флота».

Это достижение вкупе с убылью в среде офицеров флота во время чисток открыло Кузнецову пути к стремительной карьере. В 1937 году Кузнецов некоторое время занимал пост военно-морского атташе при республиканском правительстве Испании, а в августе 1937 года стал заместителем командующего Тихоокеанским флотом. Наконец, после того, как прежний командующий флотом Киреев попал под чистку, Сталин в ноябре 1938 года назначил Кузнецова на его место. Всего несколько месяцев спустя, в феврале 1939 года, он сделал Кузнецова первым заместителем командующего военно-морским флотом. В апреле 1939 года, когда Кузнецову было всего 36 лет, он стал командующим флотом и народным комиссаром военно-морского флота — посты, которые он постоянно занимал до 1946 года. В соответствии с этими возложенными на него обязанностями Сталин в июне 1941 года присвоил Кузнецову звание адмирала.⁷³

Во время войны Кузнецов руководил всеми операциями советского флота, служил представителем Ставки во время занятия в сентябре 1944 года Болгарии а также в ходе Манчжурского наступления в августе 1945 года. В том же году он принимал участие в Ялтинской и Постдамской конференциях. Однако Кузнецов также часто провоцировал споры, угрожавшие положить конец его карьере. Хотя он являлся весьма компетентным командующим, но его род войск в советских вооруженных силах играл второстепенную роль. Человек весьма упорный и волевой, Кузнецов активно защищал интересы военно-морского флота перед интересами армии. Это повлекло ряд прямых столкновений с ведущими генералами Красной Армии, наркоматом судостроения и даже с самим Сталиным. Например, накануне начала немцами операции «Барбаросса» Кузнецов в нарушение прямого приказа Сталина приказал Балтийскому и Черноморскому флотам принять меры предосторожности на случай внезапного нападения немцев. Хотя эти действия спасли два флота, Сталин сделал Кузнецову выговор^[43] — но все же включил его в число членов своей недавно созданной Ставки.

Во время войны Кузнецов показал себя крайне эффективным лидером. В отличие от положения, существовавшего в Красной Армии, где многих генералов лишали звания или расстреливали за некомпетентно сть или даже по обвинению в измене, Кузнецов хорошо подобрал большинство своих подчиненных и его креатуры прослужили с ним до конца войны.⁷⁴

В конце войны прямота и честность Кузнецова в общении как с начальством, так и с коллегами наконец обернулась для него боком. В 1946 году арестовал Кузнецова и нескольких его помощников по сфабрикованному обвинению в передаче советских военных секретов англичанам — судя по всему, это было своеобразное отложенное возмездие. Многие из коллег Кузнецова получили большие тюремные сроки, а сам он был уволен со службы с понижением в звании до контр-адмирала. Однако, в отличие от Новикова, Кузнецов после смерти Сталина был реабилитирован лишь для того, чтобы в 1956 году в 51-летнем возрасте снова быть уволенным со службы после ссоры с Хрущевым^[44].

Хищники и цепные псы

Среди многих людей, служивших Сталину в качестве членов или представителей Ставки либо глав других ключевых партийных го суд арственных органов, имелись и такие, чья хитрость, безжалостность и откровенная жестокость делали их идеально подходящими для службы в качестве церберов у диктатора, правящего насквозь тоталитарным государством. Само существование таких людей играло роль цемента, удерживавшего режим от распада и сохранявшего власть Сталина в нелегких условиях военного времени. Эти люди создавали и поддерживали чувство страха, необходимое для сохранения строгой партийной и государственной дисциплины и преданности — невзирая даже на то, что этот страх зачастую тормозил военные усилия.

Лучше всего этот тип людей иллюстрировал Лев Захарович Мех лис, стяжавший себе вполне заслуженную репутацию настоящего палача сталинских генералов. В 1911 году Мехлис был призван в царскую армию и в Первую мировую войну служил артиллеристом. Вступив во время Гражданской войны в Красную Армию, он воевал на Украине — в частности, военным комиссаром бригадного и дивизионного уровня. Именно здесь у него завязались тесные рабочие отношения со Сталиным. По окончании войны Мехлис начал свою долгую карьеру партийного активиста в армии, поднявшись в итоге к 1944 году до звания генерал-полковника. Закончив в 1930 году Институт красной профессуры, он был членом Писательского отдела партии (пропагандистов) ^[45] и одновременно — членом редакционного совета партийной газеты «Правда».

С 1937 по 1940 год Мехлис являлся начальником могущественного Главного политического управления Красной Армии. В этот период он и его управление несли прямую ответственность за проведение в рядах Красной Армии военных чисток — задачи, которую Мехлис выполнял с характерной для него эффективностью и безжалостностью. После завершения сталинской чистки рядов армии с 1940 по 1941 год Мехлис некоторое время был народным комиссаром государственного контроля СССР, а затем снова вернулся на пост начальника Главного политического управления Красной Армии, совмещая его с должностью заместителем наркома обороны. На этих должностях он продолжал выполнять роль цепного пса диктатора, надзирающего за советским офицерским корпусом.⁷⁵

На протяжении войны Мехлис служил представителем Ставки и личным представителем Сталина на многих фронтах — всякий раз демонстрируя свою полную военную некомпетентность. Например, находясь в мае 1942 года на Крымском фронте в качестве представителя Ставки, он стал одним из виновников катастрофического поражения этого фронта весной 1942 года. И хотя Сталин отозвал Мехлиса из войск, сделал ему выговор и снял с постов представителя Ставки и начальника Главного политического управления, тем не менее он и в дальнейшем продолжал использовать Мехлиса в качестве своего главного политического запугивателя.

Несмотря на свою роль в крымском поражении, Мехлис продолжал с июля 1942 года и до конца войны служить Сталину в качестве комиссара 6-й армии, а позже — Воронежского, Волховского, Брянского, 2-го Прибалтийского, Западного, 2-го Белорусского и 4-го Украинского фронтов. Выживание и длительная карьера Мехлиса доказывали, что его абсолютная и безоговорочная преданность Сталину и беспощадная действенность в искоренении реальных или мнимых угроз сталинской власти более чем перевешивают его явную военную некомпетентность. Одно лишь его присутствие вызывало в офицерском корпусе Красной Армии послушание и покорность. Хотя Сталин после войны снова назначил Мехлиса на пост наркома госконтроля, Мехлис умер при загадочных обстоятельствах незадолго до своего хозяина, через три года после того, как Сталин в 1950 году снял его со всех его официальных постов. Такая смерть заставляет предполагать, что Мехлис стал наконец слишком опасен даже для своего хозяина.^[46] Хотя во время войны и даже в ближайшие послевоенные годы мало кто из старшего командного состава Красной Армии чувствовал себя достаточно уверенно или надежно, чтобы критиковать Мехлиса, после смерти Сталина это положение резко изменилось. Жуков в своих воспоминаниях нашел мало добрых слов в его адрес, а Штеменко позже едко писал:

«Донесения его часто проходили через мои руки и всегда оставляли в душе горький осадок: они были черны как ночь. Пользуясь предоставленными ему правами, Мехлис снимал с командных постов десятки людей, тут же заменяя их другими, привезенными с собой. Для комдива Виноградова он потребовал расстрела за потерю управления дивизией [в 9-й армии во время Финской войны]. Позже мне не раз приходилось встречаться с Мехлисом, и тут я окончательно убедился, что человек этот всегда был склонен к самым крайним мерам».⁷⁶

Тот факт, что Штеменко смог даже во времена, когда вовсю свирепствовала советская цензура, столь открыто обратить внимание читателей на эти и другие действия Мехлиса, служит иллюстрацией уровня ненависти командиров Красной Армии к своим мучителям вроде Мехлиса. Это же описание наглядно аттестует действенность Мехлиса в качестве надзирающего за Красной армией сталинского цепного пса.^[47]

Как раз в то время, когда Мехлис и ему подобные беспощадно искореняли офицеров, заподозренных в нелояльности Сталину, Александр Сергеевич Щербаков, в мае 1942 года сменивший Мехлиса в качестве начальника Главного политического управления Красной Армии, с такой же энергией насаждал в армии партийную дисциплину. Подобно Мехлису, Щербаков начал свою долгую карьеру во время Гражданской войны в качестве партийного активиста и политического руководителя. Он служил в красной гвардии, организовывал рабочих в Рыбинске и воевал в Ярославской губернии^[48]. Вступив в 1918 году в партию, Щербаков работал в комсомольских и партийных организациях в Туркестане, с 1921 по 1924 год учился в коммунистическом университете имени Свердлова, был секретарем областного партийного комитета в Нижнем Новгороде, а с 1924 по 1930 год редактировал там же областную партийную газету, одновременно с 1930 по 1932 год являясь слушателем Института красной профессуры.