Спасибо за работу от руководства

«Любитель парадокса», «ценнейший работник», «наш милый, талантливый и ценнейший т. Сокольников»… Эти слова, принадлежащие В. И. Ленину, сказаны о человеке, имя которого более полувека старательно вычеркивалось из нашей официальной истории. Проклятое и, казалось бы, навсегда преданное забвению во времена сталинского лихолетья, оно и позже упорно замалчивалось, а если и упоминалось, то почти исключительно в негативном контексте. В 20-е годы это имя было хорошо известно. И не только старой ленинской гвардии и широким партийным массам, знавшим Григория Яковлевича как видного большевика, активнейшего участника двух российских революций и гражданской войны, одного из авторитетных руководителей ЦК партии и Исполкома Коминтерна. Имя первого наркомфина СССР знали, без преувеличения, все грамотные граждане Союза. Оно прочно ассоциировалось со знаменитой денежной реформой 1922–1924 годов, позволившей стране решительно покончить с финансовой разрухой, справиться с гигантским бюджетным дефицитом и квадриллионами ничего не стоивших дензнаков, остановить бешеную пляску цен. Имя «большевистского финансиста» неразрывно связывалось с твердым советским червонцем — «золотой банкнотой», «феноменом организованного хозяйства», перед которым с величайшим почтением склоняли голову финансовые заправилы капиталистического мира.

Встреченный издевательствами и злобной бранью мировой буржуазной и белогвардейской прессы, ехидными насмешками дельцов-спекулянтов и настороженным недоверием большинства советских хозяйственников, червонец, ворвавшись в хаос непрерывно обесценивавшейся совзначной валюты, не только занял доминирующее положение в государственной денежной системе, но и уже через полтора года полностью вытеснил бумажный совзнак. На нашем внутреннем рынке перед червонцем капитулировали американский доллар и английский фунт стерлингов. Его поразительная устойчивость вызывала изумление повсюду в мире, а успех денежной реформы в СССР ставился в пример другим странам. «При падении франка, при катастрофе марки, при общем нарушении всех валют, — говорил на II Всесоюзном съезде Советов в январе 1924 года заместитель председателя Совнаркома и Совета Труда и Обороны Л. Б. Каменев, — у нас в Союзе ССР введены в обращение на 300 миллионов рублей твердой валюты, а те банкиры, те правительства, которые нас не признают де-юре, очень хорошо признают бумажку, на которой написано: сие считать за 10 рублей и подписано: Сокольников».

Без иностранной помощи, в условиях финансовой блокады Советское государство создало полноценную, единую на всей территории СССР, устойчивую конвертируемую валюту. «Великан пробуждается, — писала американская пресса. — …Русская валюта — одна из немногих, которая котируется несколько выше курса доллара… Ничто более не сможет задержать окончательного восстановления СССР». Уже в 1925 г. советский червонец официально котировался на валютных биржах Вены, Каунаса, Константинополя, Милана, Ревеля, Риги, Рима, Тегерана, Улан-Батора, Харбина и Шанхая. Широкие операции с червонцами производились в Англии, Германии, Голландии, Польше, США, во многих других странах. Червонцы котируются выше всякой другой европейской валюты, сообщало агентство Юнайтед Пресс.

Руководствуясь стратегией ленинской новой экономической политики, СССР стремительно возрождался из разрухи. Денежная реформа, ставшая тогда переломным этапом хозяйственного развития страны, заложила прочную финансовую базу для дальнейшего, более уверенного и ускоренного подъема всех отраслей народного хозяйства. На XIII съезде РКП(б) в мае 1924 года один из делегатов в своем выступлении упомянул о разговоре с нэпманом. Тот считал, что большевики должны поставить памятник человеку, который провел денежную реформу, — такое это трудное дело. Оклеветанному и незаконно репрессированному наркомфину памятника не поставили… Вероятно, уже никто не узнает, в какой безымянной братской могиле он похоронен. Блестящие же результаты его детища — денежной реформы — после свертывания нэпа были фактически сведены на нет.

В историю Советского государства Сокольников вошел не только как «большевистский финансист», но и как закаленный, испытанный революционер, прошедший царские тюрьмы и ссылку, крупный, хотя и «увлекающийся», по определению Ленина, политик, «талантливый журналист»[41], боевой комиссар и командарм гражданской войны, видный экономист, известный дипломат, автор ряда серьезных работ по финансовым и экономическим вопросам. Высокообразованнейший, широко эрудированный человек, поражавший окружающих мощью своего интеллекта, смелостью и остротой мысли, многообразием и разносторонностью талантов, — таким был этот подлинный партийный интеллигент ленинской формации, одна из наиболее ярких фигур в когорте творцов Великого Октября.

Григорий Яковлевич Брилиант (партийный псевдоним — Сокольников) родился 15 августа 1888 года в г. Ромны Полтавской губернии. Его отец, доктор медицины, работавший врачом на Либаво-Роменской железной дороге, после переезда семьи в Москву дослужился до чина коллежского советника, владел аптекой на Трубной площади. Еще гимназистом Григорий включился в революционное движение. В 1905 году 17-летним юношей вступил в московскую большевистскую организацию, участвовал в Декабрьском вооруженном восстании. Будучи признанным лидером революционно настроенной учащейся молодежи, Григорий, как и его друг Николай Бухарин, стал одним из основателей и руководителей подпольной социал-демократической организации средних учебных заведений Москвы. Хорошо знавший его в юности писатель И. Г. Эренбург позже вспоминал, что уже тогда Сокольников казался ему «стратегом»: был серьезен и строг, мало разговаривал, любил шахматы. «Благодаря своей эрудиции, — отмечал другой участник ученической организации Б. А. Дунаев, — непреклонной воле и некоторой сдержанности в личных отношениях, он у нас на общих собраниях являлся неизменным председателем, умевшим вовремя и блестяще пресечь разгоравшиеся страсти». Уже с весны 1906 года Григорий вел пропагандистскую работу в Городском районе Москвы, в основном среди печатников, потом в Сокольниках — среди ткачей. Под конспиративным именем «Леонид» в качестве члена подпольного Сокольнического райкома РСДРП работал агитатором, организатором, ответственным пропагандистом района; одновременно активно участвовал в деятельности Московского Военно-технического бюро — штаба большевистских боевых дружин.

Его арестовали на собрании комитета 24 сентября 1907 года. При обыске у него дома полиция обнаружила печать райкома, тезисы Доклада Ленина на Петербургской общегородской конференции РСДРП, денежные отчеты МК, другие партийные документы. Полтора года, проведенные в одиночной камере Бутырской тюрьмы, были заполнены усиленными занятиями экономикой, историей, философией. «Чтение, — вспоминал Сокольников, — обычно разнообразилось игрой в шахматы с соседями по методу перестукивания через стенку. Вопреки конфискациям шахмат, которые лепились из хлеба, и карам за перестукивание, игра эта процветала». Дело студента Московского университета Григория Брилианта рассматривалось 18 сентября 1908 года в особом присутствии Московской судебной палаты, наполовину при закрытых дверях. За принадлежность к «преступному сообществу» молодой революционер был приговорен к лишению всех прав состояния и ссылке на вечное поселение в Сибирь. Тюремный режим и суровый приговор не сломили его. Незадолго до отправки по этапу за отказ снять шапку перед начальником тюрьмы юношу, заковав в кандалы, бросили в карцер, перевели на положение каторжанина.

Местом поселения ему определили село Рыбное Енисейской губернии, на Ангаре. «Что касается меня, — писал он из ссылки Бухарину, — то я остался тем же, чем был, разве только глубже обдумал и органически слился со всем строем прежних убеждений». Задерживаться в Рыбном до зимы Григорий не собирался и уже через шесть недель, вместе с большевиком Г. Л. Шкловским, совершил дерзкий побег. Поменяв арестантские наряды на городскую одежду и выдавая себя за людей, едущих с золотых приисков, беглецы сначала на лодке по реке, а потом на лошадях от деревни к деревне пробирались к городу Канску, оттуда по железной дороге — в Европейскую Россию. Оставаться в Москве было рискованно — за побег из Сибири полагалось не менее трех лет каторги. Добравшись до Мариамполя, Григорий с помощью товарищей перешел прусскую границу.

«Поселившись осенью 1909 г. в Париже, — сообщал Сокольников в автобиографии, — заведовал по поручению Ленина рабочим клубом «Пролетарий». В русской библиотеке на Авеню де Гобелен происходили в это время эмигрантские собрания, на которых Ленин воевал против ликвидаторов и отзовистов. С Надеждой Константиновной Крупской познакомился в редакции Ц. О. «Соц. — Демократ», где она обычно тщательно собирала сведения о происходящем в России от приезжих, являвшихся в редакцию. Ленина впервые видел на собрании парижской большевистской группы: был его доклад о двух возможных путях аграрного развития в России. Была тяжелая полоса разгара реакции, но от Ленина веяло несокрушимой твердостью и бодростью. Жил он в крохотной квартире на улице Мари-Роз, долгие часы проводил за работой в Национальной библиотеке, вечером в маленькой, блестящей от чистоты кухне за более чем несложным ужином Владимир Ильич беседовал с товарищами, заглянувшими его проведать. В Париже окончил юридический факультет и курс доктората экономических наук».

В условиях идейных разногласий и организационного разброда в рядах социал-демократии в годы реакции, последовательной борьбы Ленина за чистоту и выдержанность партийной линии Григорий (в эмиграции он был известен как Виктор Сокольников) примкнул к группе «большевиков-партийцев», или «нефракционных большевиков», лидерами которой являлись М. К. Владимиров, А. И. Любимов и С. А. Лозовский. Последние, настаивая на необходимости организационного сближения с меньшевиками-антиликвидаторами, возглавляемыми Г. В. Плехановым, утверждали, что, оставаясь большевиками, не согласны с якобы раскольнической тактикой ленинцев, их нетерпимостью к идейным противникам. Владимир Ильич, подвергнув «партийцев» беспощадной критике, назвал их «новой фракцией примиренцев», «игрушкой в руках ликвидаторов». По свидетельству одного из современников, И. Д. Мордковича, «Ленин очень хорошо относился к Г. Я. Сокольникову, не хотел его терять и часто с ним беседовал». И все же полностью вырваться из плена примиренческих иллюзий Григорию Яковлевичу удалось только после возвращения на Родину.

С первых дней мировой войны Сокольников занял твердую интернационалистскую позицию. Перебравшись в нейтральную Швейцарию, он обратил там на себя внимание своими блестящими докладами о войне, империализме и социалистической революции, вел активную работу в местной социал-демократической партии. В Женеве в 1916 году Сокольников близко сошелся с французским социалистом, поэтом и журналистом Анри Гильбо, который участвовал в Кинтальской социалистической конференции и вернулся оттуда, по его собственным словам, уже приверженцем Ленина. «В союзе с Сокольниковым, — вспоминал Гильбо, — мы начали борьбу против социал-патриотов… Мы основали «интернациональную социалистическую группу», устав которой был сколком принципов, руководящих Циммервальдской левой».

Прогремела Февральская революция. Сокольников возвращается в Россию в числе первых вместе с Лениным в так называемом запломбированном вагоне. Слухи о начатой травле и угрозах Временного правительства объявить политэмигрантов, решивших воспользоваться единственно возможным путем возвращения из Швейцарии на Родину через территорию Германии, «государственными изменниками» заставляли предполагать возможность ареста на границе. В поезде по дороге между Стокгольмом и Хапарандой, по предложению Владимира Ильича, большевики условливались, как держать себя на допросах. «Каждый дает о себе личные сведения, — значится в протоколе их собрания. — О политической стороне поездки показания дает только комиссия из 5 лиц (тт. Ленин, Миха Цхакая, Надежда Константиновна, Зиновьев, Сокольников)». К счастью, опасения не оправдались. В Петрограде Ленина и его спутников восторженно встречали тысячи рабочих, революционных солдат и матросов.

Сокольников возвращается в московскую большевистскую организацию и сразу же входит в число наиболее видных ее работников.

Решительно поддержав Апрельские тезисы Ленина, он участвует в VII Всероссийской партконференции. Его вводят в МК и большевистскую фракцию Исполкома Моссовета, избирают в узкий состав Московского областного бюро РСДРП(б). На VI партийном съезде Сокольников становится членом Центрального Комитета: его кандидатуру выдвинули делегации сразу двух крупнейших большевистских центров — Москвы и Петрограда. На послесъездовском пленуме он избран в узкий состав ЦК и членом редакции ЦО партии — газеты «Рабочий и солдат», заменившей разгромленную в июльские дни «Правду». После закрытия Временным правительством и этой газеты Григорий Яковлевич последовательно редактировал выходившие в качестве ЦО РСДРП(б) газеты «Пролетарий», «Рабочий», «Рабочий путь» и, наконец, «Правду». В них он опубликовал ряд статей и передовиц, вел обзор печати. Как признавал в 1919 году сам Сталин, «ответственными перед партией редакторами «Пролетария» и «Рабочего пути» были тогда члены ЦК Сталин и Сокольников, делившие между собой труд руководства центральным органом».

Григорий Якозлевич мог по праву с гордостью писать о себе: «Принадлежал к тому большинству ЦК, которое вместе с Лениным голосовало за восстание и проводило его». 10 октября он участвовал в историческом заседании Центрального Комитета, принявшем 10 голосами против 2 ленинскую резолюцию о восстании. Вместе с Лениным, Зиновьевым, Каменевым, Троцким, Сталиным и Бубновым Сокольников избирается в Политическое бюро ЦК, созданное для политического руководства подготовкой восстания. Заседание ЦК длилось всю ночь. А уже утром, выступая с докладом перед членами большевистской фракции открывавшегося в этот день съезда Советов Северной области, Сокольников заявил: «Наступил тот момент, когда необходимо вступить в бой за завоевание власти Советов в стране… Время общих разговоров о необходимости перехода власти к Советам прошло, наступило время практически поставить вопрос: как брать власть, где и когда начинать восстание, каким поводом лучше всего воспользоваться». Ленинскую резолюцию о восстании он решительно отстаивал и на расширенном заседании ЦК 16 октября. «Возражения Каменева лишены убедительности, — подчеркивал Сокольников. — …Более благоприятного соотношения сил ожидать нельзя».

На рассвете 24 октября отряд юнкеров разгромил типографию газеты «Рабочий путь». (За день до этого газета опубликовала боевую по духу передовую статью Сокольникова «Флаг поднят». В соответствии со своей приверженностью в те дни к оборонительно-выжидательной тактике Сталин выбросил из статьи ее концовку с призывом к восстанию.) Итак, Временное правительство перешло в наступление: отдан приказ о закрытии большевистских газет и аресте членов Военно-революционного комитета, из пригородов подтягиваются верные правительственные войска. После прибытия поздним вечером в Смольный Ленина с колебаниями было покончено, и восстание стало стремительно развиваться. «Предстояла бурная ночь, — вспоминал Григорий Яковлевич. — На несколько кратких часов Владимир Ильич прилег отдохнуть в пустой комнате, куда его привели. В ней было несколько стульев и пара столов. На полу в одном из углов были грудами навалены газеты, кипы листовок. Из этих газет смастерили Ленину постель. В другом углу на такой же «газетной постели» примостился пишущий эти строки. Было холодно. Пришлось сверх пальто укрыться широкими газетными листами».

Всю ночь продолжался планомерный захват стратегических пунктов города отрядами красногвардейцев, революционных солдат и матросов. Крупская, со слов Бубнова, сообщала, что была выделена особая тройка — Свердлов, Бубнов и Сокольников, которой поручалось следить за вокзалами и мостами. Участвовал Григорий Яковлевич и в важном оперативном совещании, проведенном Лениным с несколькими членами ЦК ранним утром 25 октября. На открывшемся вечером того же дня II Всероссийском съезде Советов, возвестившем о победе революции и переходе власти к Советам, Сокольников в числе 62 большевиков был избран членом ВЦИК нового состава.

При формировании Совета Народных Комиссаров Ленин предполагал назначить Сокольникова редактором правительственного печатного органа. Однако, учитывая напряженную и ответственную работу, которую тот нес в «Правде» и в ЦК, редактором «Газеты Временного Рабочего и Крестьянского Правительства» был утвержден Зиновьев. На заседании ЦК 29 ноября отмечалось, что все члены редколлегии «Правды» отошли от литературной работы и партийный орган «de facto редактирует один тов. Сокольников, занятый банковской работой». ЦК утвердил новый состав редакции: Сокольников, Сталин, Бухарин и Троцкий. «Передовицы, — вспоминал старый правдист М. А. Савельев, — почти все были написаны товарищами Бухариным и Сокольниковым, которые являлись как бы живым звеном связи с Исполнит. Комитетом Советов и с ЦК. Работали они с упоением. Шпарили другой раз по две и даже более статей за вечер и к утреннему и к вечернему выпуску. Статьи шли без подписи за счет редакции».

Помимо «Правды» Сокольникову и Бухарину поручалось вести работу в бюро большевистской фракции Учредительного собрания. В связи с намечавшимся переездом правительства в Москву 9 января 1918 года Центральный Комитет на своем заседании избрал бюро ЦК в Москве в составе Ленина, Свердлова, Сокольникова, Сталина и Троцкого, а также утвердил редакцию ЦО РСДРП(б) в составе Сокольникова и Сталина. Громадный авторитет Григория Яковлевича в руководстве партии и в широких партийных кругах в послеоктябрьский период очевиден. В марте на VII съезде РКП(б) при избрании Центрального Комитета за него было подано столько же голосов, сколько за Бухарина, Н. Н. Крестинского и Сталина. По результатам выборов он вошел в восьмерку наиболее популярных деятелей большевистской партии, включавшую помимо вышеназванных Ленина, Троцкого, Свердлова и Зиновьева.

Несмотря на большую загруженность партийной работой, Сокольников одновременно принимал деятельнейшее участие в проведении финансовой политики Советской власти, стоял у ее истоков. Еще в ноябре 1917 года утвержденный членом Совета Государственного банка, он участвовал в его революционном захвате и реорганизации. 9 декабря 1917 года Ленин подписал приказ о назначении Сокольникова помощником комиссара Госбанка на правах товарища управляющего. Именно ему поручил Владимир Ильич подготовить проект декрета о национализации частных банков, объявлявшего банковское дело монополией Советского государства. Как вспоминал ответственный работник Наркомфина Д. П. Боголепов, декрет «был проведен, помимо народного комиссара по финансовым делам (В. Р. Менжинского. — Авт.), на особом частном заседании, которое состоялось в Совнаркоме… Главным инициатором этой меры был тов. Сокольников, который был назначен комиссаром над частными банками». 14 декабря 1917 года по докладу Григория Яковлевича декрет принял ВЦИК. В ответ на прозвучавшие на заседании ВЦИК обвинения, что Совнарком «подходит к разрешению сложных финансовых вопросов с топором и пилой», выступивший в прениях Ленин, по свидетельству кадетской газеты «Наш Век», в частности, заметил, что докладчик «Сокольников — очень компетентное в финансовых вопросах лицо, с большой практикой и имеющее даже по этому вопросу научные труды». Сокольников возглавлял существовавший непродолжительное время Комиссариат бывших частных банков, входил в коллегию Наркомфина и бюро Высшего Совета Народного Хозяйства первых составов.

Заметную роль сыграл Григорий Яковлевич и в осуществлении мирной политики Советского государства. Как член ВЦИК, он участвовал еще в самой первой, возглавлявшейся А. А. Иоффе мирной делегации, направленной 17 ноября 1917 года в Брест-Литовск для переговоров с германским командованием о перемирии. Позже, в период острейших дискуссий в партии и в ЦК по вопросу о мире, Сокольников без колебаний шел за Лениным. Об этом свидетельствуют протоколы заседаний ЦК, об этом же писала Крупская. И все же одно дело — теоретически признавать необходимость заключения мира, даже на самых кабальных немецких условиях, и совсем другое — поставить собственную подпись под «несчастным, безмерно тяжелым, бесконечно унизительным миром»[42]. По предложению Свердлова именно Сокольников был назначен председателем мирной делегации, которой предстояло выполнить эту неприятную процедуру. Ехать в Брест ему очень не хотелось, и тем не менее, преодолев себя, Григорий Яковлевич подчинился решению Центрального Комитета.

25 февраля в 1 час ночи делегация, включавшая Сокольникова, Г. И. Петровского, Г. В. Чичерина, Л. М. Карахана (секретарь) и А. А. Иоффе (консультант), а также военных экспертов и технический персонал, специальным поездом выехала в Брест. Путешествие было нелегким. Добраться до Пскова не удалось: пути были забиты воинскими эшелонами, впереди — взорванный мост. Так как срок германского ультиматума истекал, Сокольников и Петровский в сопровождении трех матросов отправились дальше на дрезине. Последние шесть верст до Пскова им пришлось проделать пешком, ибо железнодорожный путь был минирован. Поздним вечером в кромешной тьме Сокольников и его спутники подошли к городу. Первый же попавшийся навстречу немецкий патруль отвел их в ближайшую караулку. Для командования германских передовых частей, не осведомленных о возобновлении переговоров, появление русской делегации, да еще столь странным образом, стало полнейшей неожиданностью.

На следующий день в Псков на крестьянских санях приехала остальная часть мирной делегации. Уже вскоре возле гостиницы собралась возбужденная городская толпа, среди которой гулял провокационный слух, что из Петрограда в Берлин бегут члены Советского правительства. Улица гудела от враждебных выкриков и ругательств. Несколько человек, ворвавшиеся в комнату Карахана, принятого за Троцкого, были не без труда извлечены оттуда немецким караулом. Отъезд делегации из Пскова сопровождался угрозами и проклятиями в адрес «изменников». Однако и на этом мытарства не кончились. Посланный за ними из Двинска поезд задерживался, и советским дипломатам пришлось провести ночь на чемоданах в железнодорожной будке, ночлег в которой они разделили с баварскими саперами, несшими караульную службу.

Условия мира, предъявленные в Бресте, оказались еще более ухудшенными благодаря включению в них новых, турецких требований. Германская сторона заявила, что до подписания договора военные действия будут продолжаться. В этой ситуации советская Делегация приняла решение немедленно подписать мирный договор без всякого обсуждения его грабительских, насильственно навязанных условий. «Мы ни на минуту не сомневаемся, — заявил Сокольников, — что это торжество империализма и милитаризма над международной пролетарской революцией окажется лишь временным и преходящим. Предоставленное только своим собственным силам, Советское правительство Российской республики не в состоянии противостоять вооруженному наступлению германского империализма и во имя спасения революционной России вынуждено принять предъявленные ему условия».

В мае 1918 года в связи с обострением отношений с Германией и продвижением немецких войск к Воронежу и Царицыну Сокольников, ранее решительно поддерживавший Ленина, занял ошибочную позицию. Считая передышку, данную Брестским миром, законченной, он предлагал приступить к немедленной подготовке боевых действий и настаивал на необходимости «заключить военное соглашение с англо-французской коалицией на предмет военной кооперации на определенных условиях». При обсуждении в ЦК «Проекта тезисов о современном политическом положении» Ленина и резолюции, предложенной Сокольниковым, последняя большинством голосов была отвергнута: четыре члена ЦК проголосовали против, один (Сталин) воздержался. Невзирая на определенные тактические разногласия на заседании ЦК 18 мая, Григорий Яковлевич был снова утвержден членом редколлегии «Правды». А в начале июня его вместе с Бухариным и Ю. Лариным командировали в Берлин для проведения переговоров о заключении экономического соглашения с Германией. «Сокольников — ценнейший работник, — писал Ленин советскому полпреду Иоффе, — но иногда (и как раз теперь) на него «находит» и он «бьет посуду» из-за парадоксов». После убийства левыми эсерами германского посла графа Мирбаха переговоры были прерваны, и Григорий Яковлевич вернулся в Москву. Встретившись с Владимиром Ильичем, он проинформировал его о росте революционного движения в Германии.

Между тем в России все жарче разгоралось пламя гражданской войны. К концу лета три четверти территории Советской республики оказались в руках контрреволюции. Особенно тяжелое положение сложилось на востоке. Из членов ЦК РКП(б), избранных на VII партийном съезде, на ответственную военную работу, помимо Троцкого, были уже переведены М. М. Лашевич, И. Т. Смилга и Сталин. Возвратившийся из-за границы Сокольников в начале сентября назначается членом Реввоенсовета 2-й армии Восточного фронта. Ее основная задача — ликвидировать эсеро-белогвардейский мятеж, охвативший районы Ижевска и Воткинска, не допустить соединение мятежников с войсками белочехов и «учредиловцев».

Старый большевик С. И. Гусев, сообщая в ЦК РКП(б), что в связи с недостатком комсостава политкомам нередко приходится брать командование на себя, в качестве примера называл Сокольникова. При ближайшем участии Григория Яковлевича из полупартизанских частей и отрядов Вятской группы войск, которая, по свидетельству командарма В. И. Шорина, находилась в крайне дезорганизованном состоянии и была близка к полному развалу, формируется Особая Вятская дивизия. Наступая на Воткинск с севера, она, преодолев ожесточенное сопротивление белых, в ночь на 13 ноября освободила город. «За голову комиссара второй армии тов. Сокольникова ижевские белогвардейцы обещают 40 000 р., — писала газета «Правда». — Это мало, в сравнении с тем злом, которое принес тов. Сокольников белогвардейцам Ижевска и Воткинска».

В связи с постановлением состоявшегося 26 ноября Пленума ЦК РКП(б) об укреплении Южного фронта, признанного теперь для Республики главным, Григорий Яковлевич утвержден членом Реввоенсовета фронта и одновременно Реввоенсовета 9-й армии. Вместе с последней он участвовал в боях с белоказаками генерала Краснова, освобождении Донской области и северных районов Донбасса. Интересно, что Сталин и Дзержинский, командированные в январе 1919 года в Вятку для расследования причин отступления 3-й армии, в посланном Ленину «Кратком предварительном отчете» в качестве одной из срочных мер предлагали замену прежнего члена РВС армии «Сокольниковым или кем-либо другим типа Сокольникова».

В марте на VIII съезде РКП(б) по поручению ЦК Григорий Яковлевич выступил с докладом о военном положении и военной политике партии. Он призывал решительно покончить с партизанщиной, создать централизованную регулярную армию с железной дисциплиной, непримиримо боролся против ошибочных взглядов «военной оппозиции» (А. С. Бубнов, К. Е. Ворошилов, В. М. Смирнов, Е. Ярославский и другие), которая, по существу, требовала ввести коллективное управление войсками и возражала против назначения военных специалистов на командные посты.

С апреля и вплоть до середины августа фамилия члена РВС Сокольникова стоит почти под всеми приказами командующего Южным фронтом, сначала В. М. Гиттиса, а затем сменившего его В. Н. Егорьева…К лету наступление на юге захлебнулось. Под натиском превосходящих сил Деникина, обескровленные жестокими непрерывными боями на фронте, ослабленные бушевавшим в тылу антисоветским казачьим мятежом, красные войска отступали. Во время рейда конного корпуса генерала Мамонтова по тылам фронта Сокольников был направлен в Реввоенсовет 8-й армии. Хотя в ходе августовского контрнаступления армия вышла на подступы к Харькову, уже вскоре она оказалась в крайне тяжелом положении. Окруженная с трех сторон, а иногда и полностью отрезанная, армия отходила от Волчанска к Воронежу, изредка и с трудом сносясь с соседями и фронтовым командованием по радио и с помощью аэропланов. «Налеты мамонтовских частей на тылы армии действовали дезорганизующе и деморализующе, — вспоминал Сокольников. — К этому периоду относится захват в плен мамонтовским разъездом члена Реввоенсовета 8-й армии Владимира Барышникова. Штаб армии кочевал с места на место, всегда рискуя быть захваченным врасплох; часть работников штаба дезертировала, а некоторые перебежали к белым. В этих условиях был назначен командующим армией…»

Назначение командармом человека, не имевшего за плечами даже курса военного училища, не могло не вызвать раздражения у некоторых фронтовых работников. Тем не менее 26 октября Реввоенсовет Республики постановил ввести, во изменение существовавшего порядка, единоличное управление 8-й армией командармом. Кандидатуру Григория Яковлевича утвердили и РВСР, и Политбюро ЦК РКП(б). «В критический момент битв за Воронеж он был поставлен во главе 8-й армии единачальником, без Реввоенсовета, — отмечал ветеран гражданской войны, бывший комиссар 12-й дивизии, а затем оперотдела штаба армии И. А. Чуев. — Этот первый опыт в истории Красной Армии оказался удачным. Г. Я. Сокольников в короткий срок навел порядок в 8-й армии, повысил боеготовность ее войск и обеспечил успешное проведение крупнейших наступательных операций вплоть до разгрома деникинщины».

Отличившись в боях за Воронеж, 8-я армия в начавшемся во второй половине ноября наступлении войск Южного фронта, действуя на донбасском направлении, освободила города Бобров, Бирюч, Богучар, Павловск и множество других. «Восьмой армией, одной из лучших, — заявил в декабре на VII Всероссийском Съезде Советов председатель Реввоенсовета Республики Троцкий, — командует тов. Сокольников, которого мы знали в свое время как члена ЦК партии, как прекрасного журналиста и оратора, но вполне штатского. Теперь он командует армией, и… по отзывам главнокомандующего, хорошо командует». Говоря о коммунистах, посланных на фронт для политической работы в войсках и, несмотря на отсутствие военного образования, благодаря личным качествам занявших крайне ответственные командные посты, Троцкий, который, кстати сказать, мало о ком отзывался лестно, в качестве примера назвал командующего Туркестанским фронтом М. В. Фрунзе и командарма-8 Сокольникова.

В ходе Донбасской операции 24 декабря 1919 года в результате упорных боев 8-й армией был освобожден Луганск, а 8 января 1920 года совместно с Первой Конной — Ростов. К этому времени относится резкое охлаждение отношений между Реввоенсоветом Конармии и Сокольниковым. По свидетельству Г. К. Орджоникидзе, Григорий Яковлевич считал, что «конармия разложилась и что со стороны ее можно ожидать очень много неприятностей». «В этом духе, — писал Орджоникидзе уже после гражданской войны, — была информирована Москва. В этом же духе сообщала Владимиру Ильичу Фотиева, ездившая в Ростов. Надо сказать, что Конармия по занятии Ростова изрядно пограбила его… Отношение комфронта тов. Шорина было также резко отрицательное». Сталин, утверждая, что Сокольников «создал вокруг Конармии атмосферу вражды и злобы», настаивал в феврале на его немедленной отставке и оказывал в этом направлении усиленное давление на Ленина, нового комфронтом М. Н. Тухачевского и нового члена Реввоенсовета фронта Орджоникидзе. Однако его старания не увенчались успехом. Под командованием Сокольникова 8-я армия завершила свой славный боевой путь освобождением Новороссийска.

В приказе Реввоенсовета Республики № 150 от 12 апреля 1920 года говорилось, что командарм-8 Сокольников награждается орденом Красного Знамени «за блестящее руководство в бытность членом РВС 2 армии, в октябре и ноябре 1918 года, наступлением особого отряда на Боткинский и Ижевский заводы с севера, завершившимся полным разгромом превосходных сил противника; за неутомимую боевую работу и выдающееся мужество, проявленные им в качестве члена РВС Южного фронта, в трудные дни отхода армий от Черного моря на север летом 1919 года и за выдающееся единоличное командование войсками 8-й армии, приняв которую в октябре 1919 года, в момент окружения ее конницей Мамонтова, он воодушевил войска, стойко выдержал натиск врага и, перейдя в решительное наступление, одержал ряд побед под Бобровом, Павловском, Старобельском, Луганском и в районе ст. Лихой и, наконец, отбросил врага за Дон, а равно за выдающиеся заслуги в деле строительства Красной Армии и создания ее мощи».

В связи с полным разгромом Деникина и расформированием 8-й армии Сокольников выехал в Москву. Снова работа членом редколлегии «Правды», в МК, чтение лекций по политэкономии в высшей партийной школе, бесчисленные выступления на митингах и собраниях, участие во II конгрессе Коминтерна. И все же душой он рвался на врангелевский фронт. Даже Сталин просил прислать его к нему, на Юго-Западный. Однако ЦК направляет Сокольникова в Туркестан.

Он приезжает в Ташкент в качестве председателя Туркбюро ЦК РКП(б) и Турккомиссии ВЦИК и Совнаркома, 10 сентября принимает у Фрунзе командование войсками Туркфронта. Как много значительнейших событий вместил этот короткий, длившийся всего несколько месяцев «туркестанский» период его жизни! Народная революция в Бухаре и провозглашение Бухарской Советской Народной Республики. 5-й съезд Компартии Туркестана. Разработка новой конституции Туркреспублики, принятой IX Всетуркестанским съездом Советов. Проведение радикальных экономических реформ и важных политических мероприятий, которые во многом способствовали ослаблению басмаческого движения: денежная реформа, отмена продразверстки («до отмены в общем масштабе», — отметил Сокольников в автобиографии) и замена ее продналогом, отмена всеобщей трудовой повинности, разрешение свободной торговли на базарах, освобождение из тюрем мулл, заявивших о своей политической лояльности, коренизация государственного аппарата, возвращение киргизам в Семиречье земель, захваченных у них русскими поселенцами, организация союзов бедноты «Кошчи» и т. д. Помимо этого, Сокольников руководил военными операциями войск Туркестанского фронта, и уже к концу 1920 года почти вся территория Ферганы была очищена от басмачей.

Напряженнейшая работа, лишения и тяготы гражданской войны серьезно подорвали здоровье Сокольникова. С начала 1921 года он уже не мог принимать активного участия в партийной деятельности, так как был прикован к постели. «Лежал у меня в больнице Гр. Як. Сокольников, — вспоминал заведовавший хирургическим отделением Солдатенковской (ныне имени С. П. Боткина) больницы профессор В. Н. Розанов. — Доставили его ко мне в довольно тяжелом состоянии, боли в правой почке и в правой ноге, повышенная температура. Приходилось делать довольно сложные исследования. Тов. Сокольников налаживался медленно, был слаб; через несколько дней он обращается ко мне с просьбой разрешить ему принять комиссию, которая приедет к нему сегодня, чтобы переговорить о каких-то важных государственных делах. Я запротестовал, но он настаивал, говоря, что это необходимо, что приедет и Вл. Ил. Пришлось уступить. Вл. Ил. скоро приехал, с ним еще несколько человек. Я встретил Вл. Ил. и сказал ему, что боюсь за Сокольникова, что эта комиссия принесет ему вред. Вл. Ил. на это: «Да уж очень нужно срочно, а он хорошо знает Туркестан». После завершения разрешенной Розановым 35-минутной беседы Ленин подробно расспросил его о состоянии здоровья Григория Яковлевича и, уже простившись и направившись к выходу, вдруг вернулся и снова спросил: «А Сокольникова-то скоро выпустите?» Профессор ответил, что и сам не знает.

По настоянию Владимира Ильича, Сокольников был отправлен на излечение в Германию, где его прооперировали. Когда в ноябре 1921 года он вернулся в Москву, Ленин лично позаботился об обеспечении его питанием и одеждой, что было в те месяцы далеко не маловажным, потребовал «возложить на какое-либо определенное лицо ответственность за наблюдение за исполнением режима Сокольниковым»[43]. Еще в октябре по просьбе членов ЦК Компартии Туркестана Политбюро заочно утвердило Григория Яковлевича председателем новых составов Туркбюро и Турккомиссии. Помимо того, Ленин предложил назначить его членом коллегии Наркомфина и Финансовой комиссии ЦК РКП(б) и Совнаркома «при условии, что он остается председтуркестанбюро и обязан ездить в Туркестан по надобности, впредь до полного упорядочения там»[44]. Так Сокольников вернулся к финансовой работе, прерванной в 1918 году гражданской войной.

Финансовое хозяйство Советской республики находилось в катастрофическом состоянии. «Денежный голод» удовлетворялся исключительно за счет безудержного неограниченного роста бумажно-денежной эмиссии — практически единственного источника покрытия громадного бюджетного дефицита. Покупательная способность совзнака стремительно падала: по сравнению с довоенным рубль обесценился в 50 тысяч раз. Гигантскими темпами росли цены. В этой неимоверно сложной ситуации Сокольников становится одним из главных «архитекторов» новой экономической политики в области финансов. Владимир Ильич высоко оценил его брошюру «Государственный капитализм и новая финансовая политика», называл ее «очень удачной», а скорейшее опубликование считал «безусловно полезным». Примечательно, что в рецензии, помещенной в журнале «Вестник финансов», говорилось, что новую работу Сокольникова следует рассматривать «как продолжение знаменитой брошюры Н. Ленина «О продналоге», где читатель без труда найдет все, что составляет центральную идею автора».

Уже в январе 1922 года Григорий Яковлевич утвержден первым заместителем наркома финансов. Фактически же ему предстояло возглавить Наркомфин, так как нарком Крестинский еще осенью был назначен полпредом в Германию.

Ленин, говоривший, что над вопросом стабилизации рубля «работают лучшие наши силы»[45], несомненно, в первую очередь имел в виду Сокольникова. Председатель Совнаркома внимательно наблюдал за деятельностью нового главы советского финансового ведомства, часто с ним беседовал, давал советы и поправлял ошибки, «Я смертельно боюсь, — писал он ему, — что Вы, фактически имеющий теперь вести важнейший наркомат, увлечетесь перестройками, реорганизациями, теоретической линией (есть у Вас на этот счет слабость) — вместо практики, практики и практики: торговлю поднять, налоги увеличить исобрать, рубль восстанавливать. Ей-ей, боюсь смертельно: не впадите Вы в эту слабость, а то мы крахнем»[46].

В подготовленных к XI съезду РКП(б) тезисах «Основные положения финансовой программы» Сокольников наметил главные направления финансовой политики: во-первых, увеличение размеров товарооборота, прежде всего через развитие торговли, во-вторых, сбалансирование бюджета путем сокращения государственных расходов и жесткой урезки административного аппарата, всемерного увеличения поступлений государственных доходов и развития налоговой системы. В тезисах подчеркивалось, что экономическая и финансовая политика Советского государства решительно ориентируется на восстановление золотого обеспечения денег. Особой задачей провозглашалось сокращение, а затем и прекращение бумажно-денежной эмиссии.

Претворение в жизнь широкой программы намеченных мер, направленной на преодоление финансовой разрухи в стране, проходило в атмосфере жарких дискуссий и яростных споров. Почти каждый доклад или выступление Сокольникова на партийных и советских форумах становились предметом бурной полемики, острых столкновений различных позиций. Многие «красные хозяйственники» полагали, что финансовый кризис заключается не в том, что выпущено слишком много денег и падает их ценность, а в том, что не хватает оборотных средств на восстановление и развитие промышленности. Наркомфин гневно обвиняли в «ведомственной узости» и «антиэмиссионном азарте», требовали не допустить замену диктатуры пролетариата «диктатурой Наркомфина». Отвечая своим многочисленным оппонентам, Сокольников терпеливо объяснял, что дело не в злой воле финансового ведомства, которое не дает якобы денег промышленности и торговле, в то время как они им до зарезу нужны, а в том, что каждый новый выпущенный рубль падает на один и тот же рынок и увеличивать количество бумажных денег можно лишь в меру увеличения товаров. В противном случае — новое повышение цен, полное обесценивание денег, финансовая катастрофа.

Еще в январе 1922 года Григорий Яковлевич выдвинул идею о создании второй, параллельной совзнакам, устойчивой полноценной валюты, воплощенной в банковских билетах Госбанка и беспрепятственно размениваемой на совзнаки. А в конце ноября на свет появились первые «золотые банкноты»— червонцы. Они приравнивались к царской золотой десятирублевой монете, причем на 25 % своей суммы обеспечивались золотом, другими драгоценными металлами и иностранной валютой по курсу на золото, а на 75 процентов — легкореализуемыми товарами и краткосрочными обязательствами. Видный советский финансист профессор Л. Н. Юровский отмечал, что наиболее деятельное участие в организации эмиссии червонцев принимали Сокольников, члены коллегии Наркомфина М. К. Владимиров (старый товарищ Григория Яковлевича еще по парижской эмиграции) и А. Л. Шейнман, член правления Госбанка Н. Н. Кутлер. Выпуск «золотых банкнот» стал важнейшим исходным пунктом денежной реформы. В развитии финансового хозяйства Республики наступал перелом.

1922 год стал важным этапом в жизни Сокольникова. На XI партийном съезде после трехлетнего перерыва его снова избрали членом ЦК РКП(б). На первом расширенном пленуме Исполкома Коминтерна по поручению ЦК он сделал доклад о новой экономической политике. Летом в составе советской делегации, возглавляемой М. М. Литвиновым, ездил в Гаагу на международную конференцию по финансовым и экономическим вопросам, которая была созвана по решению Генуэзской конференции для обсуждения претензий капиталистических стран к Советской России и возможности предоставления ей кредитов. В комиссии долгов он выступил с обстоятельным докладом о финансовом положении Советского государства, вызвавшем, по его собственному свидетельству, «ожесточенные нападки всей буржуазной прессы». Поездка в Гаагу определила выбор Сокольникова в качестве докладчика по проблемам международной политики на состоявшейся в августе XII Всероссийской партконференции. Как член комиссии Оргбюро ЦК, образованной Политбюро 11 августа, он также принимал ближайшее участие в подготовке к объединению советских республик. 25 сентября около трех часов беседовал на эту тему в Горках с Лениным. Несмотря на разногласия с Сокольниковым по вопросу монополии внешней торговли — поддерживаемый большинством Политбюро (в том числе Сталиным), последний выступал за ее ослабление, — у Владимира Ильича вряд ли могла возникнуть даже мысль, что из-за этого следует, допустим, отстранить его от руководства финансовым ведомством. 20 ноября Григорию Яковлевичу довелось последний раз побывать на приеме у уже тяжело больного Ленина. Более полутора часов они говорили о состоянии финансов РСФСР и работе Госбанка, о финансировании промышленности и налогах, о курсе рубля. А через день Президиум ВЦИК утвердил Сокольникова народным комиссаром финансов Республики. Ему было всего 34 года… После образования в 1923 году союзного Совнаркома Григорий Яковлевич возглавил Наркомфин СССР.

Владимир Ильич не ошибся в своем выборе. Введение в обращение червонцев, а затем выпуск весной 1924 года казначейских билетов и чеканка разменной серебряной и медной монеты позволили окончательно прекратить эмиссию бумажных совзнаков, обеспечили стабилизацию цен и удешевление товаров. «Упрямый нарком с Ильинки, — писал Михаил Кольцов, — недаром ограничивал нас, урезывал, подрубал крылья, нагружал налогами и оброками, утруждал составлением скучнющих смет, навлекая на свою голову все благочестивейшие коммунистические проклятия. Он жал, корежил, скопидомил, копил, копил — и вот — поди ж ты! — скопил гривенник!» Действительно, рождение маленького серебряного гривенника после триллионов и квадриллионов ничего не стоивших бумажных рублей воспринималось населением с огромным воодушевлением. Показываемые на беспартийных крестьянских конференциях серебряные монеты вызывали настоящие взрывы восторга. На собраниях и митингах принимались бесчисленные резолюции в поддержку денежной реформы. Ее горячо приветствовала вся страна. Авторитет советского финансового ведомства никогда уже не поднимался так высоко, как тогда, в середине двадцатых.

И все же, несмотря на очевидный успех политики Наркомфина, ретивые сторонники «хозяйства», заинтересованные в получении еще большего количества оборотных средств, выступая под лозунгом «Все для производства!», по-прежнему требовали от Сокольникова не жалеть «разноцветных бумажек», клеймили «позором» недостаточное финансирование промышленности за счет якобы слишком большого облегчения налогового бремени на крестьянство и увеличения расходов на социально-культурные нужды. Нисколько не смущаясь, они призывали решительно «приспособлять» рыночную обстановку к собственным «плановым устремлениям», предлагали «без всяких колебаний» использовать даже малейшую возможность, чтобы быстрее продвинуть вперед, подхлестнуть развитие социалистического звена государственной промышленности по сравнению с мелкобуржуазным звеном крестьянского хозяйства, настаивали на неограниченном расширении банковской эмиссии.

Сокольников не раз предупреждал, что этот путь якобы быстрого развития промышленности на самом деле ведет к инфляции, к нарушению с таким трудом созданной твердой валюты. «Общий интерес хозяйственного подъема страны и хозяйственного укрепления, правильно понятый, — говорил наркомфин, — требует, чтобы эмиссионная политика отстаивала твердость валюты против чрезмерных увлечений отдельными частями государственного хозяйства, увлечений, состоящих в переоценке сегодняшнего дня и в забвении интересов завтрашнего». В отличие от сторонников «кредитной экспансии» и «диктатуры промышленности» Сокольников придерживался твердого мнения, что условием успешного проведения политики хозяйственного подъема является внутреннее равновесие всего народнохозяйственного механизма, лучшим измерителем которого служит именно состояние денежного обращения.

Середина 20-х годов — пик партийной и государственной деятельности Сокольникова. Он является кандидатом в члены Политбюро ЦК РКП(б) и Президиума Исполкома Коминтерна, членом Совнаркома, Совета Труда и Обороны, ЦИК СССР. К этому период ду относится и важное событие в его личной жизни: женой Григория Яковлевича стала юная Галина Серебрякова, начинающая журналистка, в будущем известная писательница, автор книг «Женщины эпохи Французской революции», «Юность Маркса», «Похищение огня», многих других. «Я жила в 5-м Доме Советов, на улице Грановского, в квартире, где на каждой вещи был прибит металлический номерок инвентаризации, — вспоминала Галина Иосифовна много лет спустя. — Ничего из имущества, кроме маминого небольшого рояля, нам не принадлежало… В этой небольшой темноватой квартире прошло четыре года второй половины 20-х годов. Кто только не бывал в ней, и сколь необычные часы поэзии, музыки, политических споров проходили в столовой и узеньком кабинете».

В гости к Сокольникову и его жене приходили такие интересные люди, как Бухарин, Енукидзе, Орджоникидзе (с ним Григорий Яковлевич познакомился еще в 1909 году в красноярской пересыльной тюрьме), Тухачевский, Фрунзе («В 1925 году, — отмечала Серебрякова, — Михаил Васильевич часто бывал у нас в доме»), Ф. Ходжаев, поэт Б. Пастернак (приятель Григория Яковлевича еще по 5-й московской классической гимназии), писатели И. Бабель, Б. Пильняк и многие-многие другие. В 1926 году на улице Грановского впервые появился молодой композитор Д. Шостакович. «Шостакович бывал у нас всякий раз, когда приезжал из Ленинграда в Москву, — писала Серебрякова. — … Случалось, Шостакович жил у нас по нескольку дней. Ночевал на диване в столовой или в кабинете мужа».

Сам Григорий Яковлевич неплохо играл на рояле, увлекался классической музыкой, был ценителем живописи и театра, неистовым библиофилом, обладал литературным вкусом. Кстати, Серебрякова не раз признавалась, что стала писательницей во многом благодаря стараниям мужа; он же редактировал ее первые художественные произведения. И все же главной страстью для Сокольникова всегда оставалась работа. Безделье и пустословие претили ему. Он спал не более шести часов в сутки. На его письменном столе постоянно лежали газеты на десятках языков мира, новейшие статистические экономические справочники и научные труды. Он писал и читал на многих европейских языках, в совершенстве владел французским и немецким, хорошо знал английский и итальянский. Остроумный полемист, прекрасный оратор и лектор, в личных отношениях он был внешне ровен, холодновато сдержан, даже суров и замкнут и тем не менее всегда вызывал к себе почтительное уважение. Выдержку, молчаливость и любовь к одиночеству, по словам Галины Иосифовны, Сокольников считал самыми ценными чертами характера для каждого интеллектуала. Это был тип ученого, самоуглубленного, всецело, до самоотречения поглощенного своими многочисленными трудами — политикой, экономикой, финансовой наукой.

Между тем отношения в партийном руководстве все более обострялись. Сокольников примыкает к так называемой новой оппозиции (Зиновьев, Каменев, Крупская, Лашевич и другие). «Осенью 1925 г., — сообщал он в автобиографии, — защищал точку зрения необходимости, наряду с обеспечением возможности быстрого подъема сельского хозяйства как базы мощной промышленности, отчетливой классовой политики в деревне и во внутрипартийных разногласиях 1925-26 гг. поддерживал меньшинство ЦК» Позже Серебрякова, вспоминая слышанное от мужа, писала, что в декабре 1925 года перед открытием XIV съезда ВКП(б) Сталин встретился с ним и просил не поддерживать оппозицию, не говорить в своей речи о необходимости избрания нового Генерального секретаря ЦК. Сокольников не согласился. «Пожалеешь, Григорий», — предупредил его Сталин, однако поздней ночью позвонил ему по вертушке и опять безуспешно просил о том же.

На съезде Сокольников заявил, что в партии отсутствует в достаточной степени согласованное и твердое руководство, проводится линия на «отсечение» Каменева и Зиновьева. Любое расхождение, возникающее в Политбюро по любому политическому вопросу, находит отражение на организационной работе. «Если при тов. Ленине, — говорил он, — у нас было так организовано руководство партией, что дирижером работы было Политбюро Центрального Комитета, то мы имеем все основания вернуться к этому порядку… Ленин не был ни председателем Политбюро, ни генеральным секретарем, и тов. Ленин тем не менее имел у нас в партии решающее политическое слово. И если мы против него спорили, то спорили, трижды подумав. Вот я и говорю: если тов. Сталин хочет завоевать такое доверие, как тов. Ленин, пусть он и завоюет это доверие». Сокольников полагал, что внутри Политбюро должен быть обеспечен свободный обмен мнениями по любым вопросам и исключена возможность образования твердо сплоченных групп. «Это нам нужно всем, это нужно всей партии», — подчеркивал он. Сказанного Григорием Яковлевичем на съезде Сталин не простил ему никогда.

В своих предсъездовских статьях, докладах и выступлениях Сокольников часто повторял, что развитие промышленности наиболее быстрым темпом может быть обеспечено только через поднятие сельского хозяйства. Первая задача действительно планового порядка заключается в том, чтобы превратить СССР в страну хозяйственной устойчивости, навсегда отвести от нее угрозу голода. Более быстрый подъем сельского хозяйства за счет его интенсификации, повышения производительности труда обеспечит создание достаточной сырьевой и продовольственной базы для промышленности. Основную ставку в политике финансирования хозяйственного подъема Сокольников предлагал делать на развитие экспорта излишков сельскохозяйственной продукции. По его убеждению, это позволяло восстановить и увеличить истраченные золотые резервы государства, расширить ввоз из-за границы необходимого промышленного оборудования и недостающего сырья и, значительно ускорив тем самым процесс технического переоборудования промышленности, двинуть вперед «со всей возможной энергией» собственное машиностроение. «И если, — подчеркивал он в своей речи на съезде, — мы не хотим погрязнуть в самодовольстве в нашей деревянной стране, если хотим превратиться в такую страну, которая в своем развитии не будет отставать от капиталистических стран, то нам не избежать ввоза оборудования за счет сельскохозяйственной продукции».

В заключительном слове по отчету ЦК Сталин заявил, что Сокольников «выступает, по сути дела, сторонником дауэсизации нашей страны». И уже 25 декабря в редакционной статье «Правды» утверждалось, что наркомфин якобы «пытался и пытается «задвинуть» руководящую роль крупной промышленности», предлагает «экономическую программу, которая сводится к ослаблению роли крупной промышленности, к развязыванию мелкобуржуазной стихии и превращению нашей страны в аграрную колонию промышленно-капиталистических стран». Все это говорилось о человеке, столько сделавшем для финансового возрождения СССР! Хотя на съезде его снова избрали в состав ЦК ВКП(б), уже 16 января 1926 года Григорий Яковлевич был освобожден от обязанностей наркома финансов.

Назначенный заместителем председателя Госплана СССР, Сокольников участвовал в подготовке первого пятилетнего плана развития народного хозяйства. Уже в те годы он призывал закладывать в пятилетку такие цифры, которые обеспечили бы проведение индустриализации не только наиболее быстро, но и наиболее плавно, с «наибольшей безболезненностью для масс». Ставить задачу в очень короткий, пятилетний срок подойти к тому, чтобы производить все необходимое государству самим, предупреждал Сокольников, — это значит накладывать на хозяйство СССР такое бремя, которое оно не сможет выдержать. «Не нужно забывать, — подчеркивал он, — что мы имеем дело с цифрами, а будем иметь потом дело с живыми людьми». Задача хозяйственной политики, задача планирования как раз и состоит в том, чтобы обеспечить перестройку экономики страны, расширение производства в промышленности и сельском хозяйстве при сохранении во всей хозяйственной машине состояния динамического равновесия. Ускорение темпов индустриализации возможно «только на почве гармонического развития всего народного хозяйства».

Увы, сторонники форсированного развития промышленности не пожелали прислушаться к трезвому голосу тех, кого они сами называли «скептиками» и «пессимистами». Победила авантюристическая политика «сверхиндустриализации» со всеми вытекающими из нее негативными последствиями. Такие экономисты, как Сокольников, реалистично мыслящие, самостоятельные и независимые в своих оценках и суждениях, мешали претворению в жизнь сталинского курса. Сначала им затыкали рты, потом уничтожили физически. В результате же произошло то, от чего предостерегал партию Григорий Яковлевич еще в 1926 году. «Если мы будем трубить, провозглашая официально казенное благополучие, скрывая от всех действительное положение вещей, этим возможные кризисы не будут предотвращены. Наоборот, они будут подготовляться, положение ухудшаться».

В мае 1927 года в составе советской делегации Сокольников участвовал в международной экономической конференции в Женеве, где его доклад о хозяйственном развитии СССР вызвал широкий резонанс и имел громадный успех. Сокольников говорил, что, невзирая на глубокие различия политической и экономической системы СССР и капиталистических стран, сотрудничество между ними вполне возможно. Он призывал к мирному «сожительству» двух систем хозяйства, мирному экономическому соревнованию между ними. Пресса писала, что богатая фактическим содержанием, уверенная, спокойная и ровная речь Сокольникова, произнесенная с большим достоинством, резко изменила настроение не только женевской, но и всей мировой капиталистической аудитории. Она не оставляла сомнений, что строительство социализма в СССР — не фантазия, а реальный факт. «Речь Сокольникова, — отмечал корреспондент одной из швейцарских газет, — произвела такое сильное впечатление, от которого не сразу можно отделаться. Аплодисменты раздались на скамьях всех делегаций парламента капиталистического хозяйства. Даже англичане аплодируют в знак одобрения речи Сокольникова».

В ноябре 1929 года в связи с восстановлением советско-английских дипломатических отношений Григорий Яковлевич, который уже в течение полутора лет работал председателем правления Нефтесиндиката, был назначен полномочным представителем СССР в Великобритании. Официальный орган правящей лейбористской партии газета «Дейли геральд» писала в те дни: «Назначение Сокольникова советским послом в Англии является благоприятным предзнаменованием для дружественного развития англо-советских отношений. Экономист с большим практическим знанием государственных финансов, а также экономических нужд и торговых возможностей своей страны, новый посол является наиболее подходящим лицом для представительства России в предстоящих трудных и сложных переговорах. Его персональное обаяние, независимость его ума и характера в соединении с авторитетом и уважением, которыми он пользуется в России, являются особо ценными качествами для чрезвычайно трудной задачи, стоящей перед ним». Вручив 20 декабря верительные грамоты принцу Уэльскому, Григорий Яковлевич приступил к исполнению обязанностей полпреда. Хотя вся политическая атмосфера Англии тех лет почти непрерывно сотрясалась бешеными антисоветскими кампаниями, уже 16 апреля 1930 года Г. Я. Сокольников и министр иностранных дел Артур Гендерсон подписали Временное торговое соглашение между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенным Королевством Великобритании и Северной Ирландии. 22 мая было подписано Временное соглашение о рыболовстве.

Возобновление нормальных деловых отношений между двумя мощными европейскими державами расценивалось мировой общественностью как серьезнейшая победа советской дипломатии. Это признавала даже самая консервативная, наиболее враждебная СССР пресса. В мае в парижских белоэмигрантских газетах появились статьи под броскими заголовками: «Сталин и Сокольников», «Сталин или Сокольников?» В них ставился практически один и тот же вопрос: «Как будут держать себя советские представители в Англии? Победит ли Сокольников — представитель корректного отношения к взятым на себя обязательствам или агенты Сталина, желающие прежде всего смещения нынешнего полпреда?» «Назначение лондонским полпредом такого опального сановника и представителя правого уклона, как Сокольников, — указывала редактируемая П. Н. Милюковым газета «Последние новости», — вызвало комментарии в том смысле, что Советская власть хочет сделать опыт делового «сосуществования двух систем — социалистической и капиталистической», которое тот же Сокольников проповедовал в своей известной речи на женевской экономической конференции. Бывший наркомфин явился в Европу с репутацией едва ли не единственного советского администратора, доказавшего на деле то «умение учиться» государственному делу, которого Ленин вообще безуспешно требовал от своих сотрудников. И нельзя отрицать, что благодаря осторожной политике, далекой от «революционной» фанаберии, Сокольникову удалось добиться за короткое время довольно существенных результатов». Читая подобные дифирамбы антисоветской печати с прямыми противопоставлениями себя и Сталина, Сокольников, несмотря на свойственное ему самообладание, по словам Серебряковой, не смог скрыть своего беспокойства и даже отчаяния. Хорошо знавший характер «вождя», он говорил жене: «Этого Сталин никогда мне не простит и обязательно отомстит».

Григорий Яковлевич многое сделал для улучшения отношений и развития торговли между двумя государствами. Великобритания, занимавшая в 1929 году всего лишь 21-е место в советском экспорте, в 1932 году переместилась на 6-е место. Значительных размеров достиг и английский экспорт в СССР. (За все последующие годы вплоть до Великой Отечественной войны он так и не сможет подняться до уровня 1932 г.) Советский полпред приобрел широкие связи в политических, деловых и культурных кругах английского общества. На устраиваемых в полпредстве приемах и «завтраках» появлялись не только официальные представители Форин офис, но и руководящие деятели ведущих политических партий и тред-юнионов, крупные промышленники, видные общественные деятели, знаменитые писатели и ученые. Среди них такие разные люди, как Дэвид Ллойд Джордж и Уинстон Черчилль, Бернард Шоу и Герберт Уэллс, известнейший экономист Джон Кейнс и будущий Нобелевский лауреат Бертран Рассел, Сидней и Беатрис Вебб, леди Астор… Сокольникова и его жену принимали в самых аристократических домах Лондона. В Англии, вспоминала Серебрякова, Григорий Яковлевич всегда пользовался подчеркнутой симпатией всех тех, с кем ему приходилось соприкасаться. «Его изысканные манеры, чистое, то, что называется аристократическим, лицо с прямым гордым носом, продолговатыми темными глазами, высоким, необыкновенно очерченным лбом… — вся его осанка хорошо вытренированного и сильного физически человека вызывали изумление английской знати». Троцкий не зря называл Сокольникова «человеком выдающихся дарований, с широким образованием и интернациональным кругозором». Многогранность незаурядной натуры большевистского полпреда, его интеллигентность, блестящий ум, культура и прекрасное знание иностранных языков не могли не импонировать лондонскому свету, несмотря на все его предубеждение по отношению к «красной» России.

Одновременно с работой в Англии Сокольникову нередко приходится выезжать в Женеву — местопребывание основных учреждений Лиги Наций.

2 ноября 1931 года он выступил на сессии специального комитета Европейской комиссии, созванной для рассмотрения представленного СССР проекта пакта об экономическом ненападении. При обсуждении проекта, кратко формулировавшего принцип недопустимости дискриминации одних стран другими в экономической области, Сокольников дал подробные ответы на более чем полусотню вопросов. В принятой резолюции женевский комитет одобрил идею советского предложения и констатировал возможность мирного сосуществования государств, имеющих различные социально-экономические системы.

А в январе 1932 года постановлением Совнаркома СССР Сокольников был включен в состав советской делегации, возглавляемой наркоминделом М. М. Литвиновым, на международную конференцию по сокращению и ограничению вооружений в Женеве. Григорий Яковлевич участвовал в работе политической и бюджетной комиссий конференции. В феврале состоялось семнадцать ее пленарных заседаний, в июле — восемнадцатое.

…От обязанностей полпреда Сокольникова освободили 14 сентября 1932 года, как сообщалось в постановлении Президиума ЦИК СССР, «согласно его просьбе». («К сожалению, — писала Серебрякова, — именно я потребовала от мужа возвращения в Москву, чтобы издать скорее свою книгу об Англии».) О причинах отставки полпреда зарубежная печать строила всевозможные догадки. Высказывалось предположение, что «советский Витте» — так его называли по аналогии с царским министром финансов С. Ю. Витте — вызван в Россию для того, чтобы выправить расстроенное финансовое хозяйство страны, спасти от полного обесценивания некогда твердый, котируемый на зарубежных валютных биржах червонец. В интервью либеральной газете «Ньюс кроникл» Сокольников заявил, что покидает свой пост с сознанием того, что англо-советская торговля со времени восстановления дипломатических отношений значительно возросла, а многие предрассудки, существовавшие ранее у англичан относительно СССР, исчезли. В передовой статье говорилось, что в течение последних трех лет советский полпред выполнял свои обязанности «с большим тактом и умением». В его честь Англо-Русская торговая палата организовала прощальный банкет, на котором присутствовали виднейшие представители британской промышленности. Сокольников, признавалась одна из «правых» газет, «пользуется действительным уважением лондонского общества. Англичане высоко оценили его верность данному слову: Сокольников исполнял то, что обещал».

По воспоминаниям Серебряковой, Сталин, впервые встретившись с Григорием Яковлевичем после его приезда в Москву, с кривой усмешкой зловеще заметил: «Говорят, Григорий, ты так полюбился господам англичанам, что они тебя отпускать не хотели. Может, лучше тебе жить с ними?» Около полугода Сокольников находился в опале. И только в марте 1933 года последовало новое назначение — членом коллегии Народного комиссариата по иностранным делам. А 26 мая Президиум ЦИК утвердил его заместителем наркоминдела.

В ведение Сокольникова переходят вопросы, связанные с отношениями СССР с государствами дальневосточного региона, прежде всего с Японией, вставшей на опасный авантюристический путь внешнеполитической и военной экспансии. В одном из своих выступлений Григорий Яковлевич говорил, что с той проповедью, которая раздается из лагеря немецкого фашизма, призывающего к расширению германских территорий путем захвата восточных земель, полностью смыкаются голоса, звучащие на Дальнем Востоке. Развязав войну в Китае и оккупировав Маньчжурию, японская военщина открыто готовила плацдарм для агрессии против СССР.

Правительство Японии упорно отказывалось заключать пакт о ненападении, саботировало переговоры о продаже принадлежащей Советскому Союзу Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Деятельность КВЖД была фактически парализована благодаря массовым арестам работавших на ней советских служащих, нападениям на поезда, грабежам, разрушениям путей и другим бесчинствам. В этот период замнаркоминделу Сокольникову приходилось не раз вызывать к себе японского посла в Москве Ота для представления ему заявлений правительства СССР. В них выражался решительный протест против подготавливавшихся японо-маньчжурской стороной планов захвата КВЖД и непрекращавшихся провокаций на советской границе и в советских территориальных водах, против грубых нарушений ранее заключенных договоров и общепризнанных норм международного права.

«Мы, конечно, не ищем ссоры с Японией, — писал Сокольников полпреду в Токио К. К. Юреневу в октябре 1933 года, — наоборот, всячески заинтересованы в том, чтобы сохранить мирные отношения и договориться по спорным вопросам. Однако, видимо, японская военная партия ориентируется все более и более определенно на перспективу превентивной войны против Советского Союза». Сокольников считал, что «кормление японского хищника мелкими подачками будет только усиливать его аппетит и создавать уверенность в безнаказанности и в своем превосходстве в силах». Поэтому политика СССР, при сохранении основной ориентировки на мир, «не может быть позицией уступок и поблажек японской военщине и замазывания провокаций и безобразий, которые позволяет себе японское правительство». До событий у озера Хасан, до Халхин-Гола и Пёрл-Харбора было еще далеко. Но уже тогда, в 1933 году, Сокольников отдавал себе ясный отчет, что «вся обстановка мировая и японская говорит за то, что развитие кризиса… может совершаться лишь в сторону повышения удельного веса крайних военно-фашистских и империалистических групп, которые поведут Японию по пути безудержных военных авантюр».

Много внимания уделял Сокольников и развитию дружественных отношений СССР с Монгольской Народной Республикой. 27 августа 1933 года он и полпред МНР в Москве Самбу подписали соглашение о консолидации займов и кредитов, предоставлявшихся Советским Союзом Монголии в разное время и оставшихся полностью или частично непогашенными, в единый «Консолидированный заем 1933 года» в сумме 14 миллионов тугриков, который предоставлялся республике сроком на 15 лет. С монгольскими товарищами у Григория Яковлевича были давние связи. В декабре 1925 года Совет и правление Монголбанка обратились к нему, тогдашнему наркому финансов СССР, с телеграммой: «В день выпуска в народное обращение тугрика приветствуем Вас, оказавшего неоценимое содействие подготовке денежной реформы. Выражаем твердую уверенность в том, что монгольская национальная валюта, проводимая на твердых основаниях, обеспечивающих ее устойчивость, будет служить основой возрождения хозяйства Монголии и будет содействовать укреплению хозяйственной связи с СССР». В своем ответе Сокольников подчеркивал, что создание собственной денежной системы кладет начало новой эпохе в экономической истории Монгольской республики.

В мае 1934 года постановлением ЦИК коллегию Народного комиссариата по иностранным делам ликвидировали. Первым заместителем наркома стал Н. Н. Крестинский, вторым — Б. С. Стомоняков. Сокольников, как и Л. М. Карахан, был освобожден от обязанностей замнаркоминдела «ввиду его перехода на другую работу» Карахана вскоре назначили полпредом СССР в Турции. О новой же должности Григория Яковлевича никаких сообщений в течение года в прессе не появлялось. Тем не менее 1 декабря (в трагический день убийства С. М. Кирова) как член ЦИК СССР Сокольников вместе с замнаркомвнешторга Ш. 3. Элиавой и Б. С. Стомоняковым участвовал в подписании ряда советско-монгольских соглашений — «об основах советско-монгольской торговли», «о советско-монгольских смешанных обществах», «о советниках, инструкторах и специалистах».

Последнее, довольно неожиданное назначение Сокольникова — первым заместителем наркома лесной промышленности СССР — состоялось в мае 1935 года. Новая, незнакомая работа, новые обязанности и заботы. Но Григорий Яковлевич принадлежал к тем счастливым натурам, у которых едва ли не все, за что они берутся, получается хорошо. И все же разумно ли было поручать недавнему дипломату, экономисту и финансисту с мировым именем заниматься вопросами сплава древесины, механизированной вывозки леса и тому подобным? Сталину, видимо, очень хотелось унизить, согнуть этого гордеца-интеллигента. («Гордый наркомфинянин» — так, кстати, назывался дружеский шарж на Сокольникова работы художника В. Н. Дени, помещенный в «Правде» осенью 1924 года.)

На январской Московской партконференции 1934 года Сокольникову, в то время являвшемуся заместителем наркома по иностранным делам и кандидатом в члены ЦК ВКП(б), устроили настоящую обструкцию, не давали говорить, настойчиво требовали, чтобы он рассказал про свои «ошибки в области индустриализации». «Простите за простую мысль, — обратился он к залу, — но неужели вы думаете, что, вы, здесь присутствующие, правильно видите ленинский путь, а я его никак увидеть и вернуться на него не могу?» Ему ответил из президиума конференции первый секретарь МК ВКП(б), член Политбюро ЦК Л. М. Каганович. «Видите ли, товарищ Сокольников, — заявил он под «бурные, долго не смолкающие аплодисменты», — рабочие и крестьяне поняли это давно, а вот такие люди, как вы, например, которые считали себя вумными, раньше запутались и попались в лапы врага против рабочего класса, против ленинизма и своей партии. Вот почему так волнуются делегаты и хотят слышать правду о ваших ошибках, хотя бы наполовину от этих вумных людей». В заключительном слове Каганович с издевкой говорил, что простая колхозница политически грамотнее «ученого» Сокольникова.

Следует сказать, что от оппозиции Григорий Яковлевич отошел еще летом 1927 года. «Разорвал с оппозицией и тов. Сокольников, — говорилось в передовой газеты «Правда» от 3 августа, — не пожелавший строить в нашей партии другую партию, отказавшийся поддерживать деятельность оппозиции, разлагающую дело укрепления обороноспособности нашей страны». «По важнейшим экономическим вопросам он сочувствовал скорее правому крылу партии (то есть Бухарину. — Авт.), чем левому, — подчеркивал Троцкий. — Он никогда не входил в объединенный оппозиционный центр, существовавший в 1926–1927 гг., и сохранял за собой полную свободу действий». На XV съезде ВКП(б) в декабре 1927 года Сокольникова снова избрали членом Центрального Комитета партии. Позже, на XVI и XVII съездах партии, он избирался кандидатом в члены ЦК ВКП(б). Еще в начале 30-х годов в его биографических справках писали: «видный большевик». И тем не менее ему, как и другим участникам давних партийных дискуссий, постоянно напоминали о старых «грехах», как реальных, впрочем, так и мнимых, заставляли каяться, доказывать «преступность» своих прежних взглядов, обличать себя и былых единомышленников, превозносить «мудрость» и «несравненное» руководство «любимого вождя».

Стиснув зубы, старые большевики, соратники Ленина, принимали условия навязанной им бесчестной игры, принимали только ради того, чтобы не оказаться вне партии, без которой не мыслили своего существования, ради возможности активно участвовать в социалистическом строительстве Советского государства, которому и отдали без остатка свои жизни. Но даже такие, морально сломленные, вынужденные пойти на сделку с собственной совестью, они оставались опасными для Сталина, были для него живым напоминанием о попранных ленинских принципах партийной жизни, о подлинной внутрипартийной демократии. Сталин и его «команда» не могли спокойно властвовать в партии и стране, пока где-то рядом жили, работали, мыслили Сокольников, Бухарин, Рыков, другие партийные интеллигенты с их недюжинными способностями и талантами, острым критическим умом, глубокими знаниями и культурой, гуманным отношением к людям и обычной человеческой порядочностью.

Уже не раз отмечалось, что Сталин, как настоящий иезуит, прежде чем расправиться с очередной своей жертвой, любил поиграть с нею, как кошка с мышкой. В мае 1936 года он позвонил Григорию Яковлевичу домой и поинтересовался, есть ли у него дача. Выяснилось, что нет. Большую дачу в Баковке построили буквально за несколько недель, и уже в июне вся семья — Галина Иосифовна, ее мать Б. С. Красуцкая и дочери (старшая, от первого брака с Л. П. Серебряковым, Зоря и младшая — двухлетняя Лана) перебрались туда. И все же несмотря на внешнюю благосклонность «вождя», Сокольников чувствовал недоброе. Атмосфера сгущалась. Убийство Кирова и последовавшая за ним волна жестоких репрессий — многочисленные аресты тех, кого он хорошо знал многие годы, первые судебные процессы над «врагами народа», суровые приговоры — не могли не волновать Григория Яковлевича. К этому прибавились неприятности на работе, резкое ухудшение отношений с наркомом С. С. Лобовым, которого всячески настраивал против него Каганович. 15 июля 1936 года Сокольников был освобожден от обязанностей заместителя наркома с переводом, как отмечалось в постановлении ЦИК СССР, «на местную работу по Наркомлесу».

По свидетельству З. Л. Серебряковой, последние месяцы перед арестом ее отчим был очень угнетен. Тяжелая депрессия, чувство отчаяния и безысходности, мысли о судьбе семьи не оставляли его. Видимо, он ждал ареста, даже готовился к нему. Не желая пугать жену, втайне сжигал какие-то письма, документы: в руках сталинских следователей любая бумага могла послужить основой для новых клеветнических обвинений против ни в чем не повинных людей. Все чаще к нему приходит мысль о самоубийстве. Галина Иосифовна вспоминала слова мужа: «Если это политика, а не происки Кагановича и… Лобова, нет иного выхода, кроме пули в лоб, этим я спасу тебя, а моя жизнь уже все равно прожита». Однако Сталина такой исход вряд ли устраивал, Сокольников был пока еще нужен ему живым, и Сталин разыграл очередной спектакль: он пригласил Григория Яковлевича к себе на дачу и, подняв бокал, произнес беспримерный по лицемерию и цинизму тост: «За Сокольникова, старого моего друга боевого, одного из творцов Октябрьской революции».

…Его арестовали 26 июля. К каким же чудовищным моральным и физическим истязаниям нужно было прибегнуть, чтобы вырвать ложные, фантастические признания у человека, не сломленного царскими тюремщиками, не кланявшегося пулям на фронтах гражданской, не раз рисковавшего своей жизнью! Кое-что проясняют воспоминания Г. И. Серебряковой. Как жене Сокольникова ей пришлось пройти через все круги тюремно-лагерного ада. Исключенную из партии, но еще не арестованную Галину Иосифовну каждую ночь возили на допросы на Лубянку, где Ягода и его заместитель Агранов настойчиво требовали от нее лжесвидетельствовать против собственного мужа. В эти дни ей передали записку от Григория Яковлевича. Раскрыв сложенную вчетверо бумажку, она хотела вернуть ее назад, не узнав какой-то странный, детский почерк. И все же это писал Сокольников: «Галя, я не вернусь. Ты должна подумать, как построить отныне свою жизнь». Он прощался с ней навсегда.

Доведенную до тяжелого психического расстройства, пытавшуюся покончить с собой, Серебрякову поместили в буйное отделение психиатрической больницы имени П. П. Кащенко. Прошло полтора месяца, прежде чем рассудок вернулся к ней. Но уже 8 января 1937 года из больницы, еще не окрепшую, ее увозят в Бутырки; сорвав одежду, бросают в темный ледяной карцер. Десять суток провела она там, отказываясь от пищи и воды. Обессиленная, лежа на цементном полу, испытывая острые физические страдания от язв, покрывших тело, и от холода, она как об избавлении мечтала о самом страшном — снова лишиться рассудка, погрузиться во мрак безумия. Как-то ночью сквозь волчок на нее упал свет прожектора и за дверью камеры раздался дикий мужской крик. Если ее показывали Сокольникову, то невозможно представить, что пережил он, увидев свою жену в ужасной каменной яме без воздуха и света. По свидетельству Серебряковой, это произошло незадолго до открытия в Доме союзов судебного процесса по грубо сфабрикованному «делу» никогда не существовавшего «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Палачам требовалось окончательно сломить волю Сокольникова. Можно предположить, что он согласился участвовать в процессе, не выдержав вида страданий жены, поверив, что от этого будет зависеть ее освобождение. Во всяком случае, мать Серебряковой заставили на Лубянке под диктовку написать ему, что Галина Иосифовна дома, вполне счастлива, а книги ее по-прежнему печатаются. Серебрякову вскоре действительно освободили, но очень ненадолго. Через тюрьмы и ссылки прошла и ее дочь Зоря.

«Бледное лицо, скорбные глаза, черный лондонский костюм. Он как бы носит траур по самому себе» — так описывал Григория Яковлевича один из московских журналистов, присутствовавший на январском процессе. «Сокольников, — сообщал корреспондент английской «Дейли телеграф», — производит впечатление совершенно разбитого человека. Подсудимый вяло и безучастно сознается во всем: в измене, вредительстве, подготовке террористических актов. Говорит тихо, голос его едва слышен». 30 января 1937 года Военной коллегией Верховного Суда СССР Сокольников был приговорен к 10-летнему тюремному заключению. Это отнюдь не означало, что Сталин решил подарить ему жизнь. Мученическое пребывание Григория Яковлевича в Верхне-Уральском политизоляторе продолжалось недолго. Его не стало в 1939 году. Посмертная же реабилитация ленинского наркома пришла только через полвека. В июне 1988 года пленум Верховного Суда СССР вынес постановление об отмене приговора и прекращении дела в отношении Сокольникова за отсутствием в его действиях состава преступления. Так было восстановлено честное имя человека, без знания жизни и деятельности которого немыслимо написать правдивую историю становления Советского государства.