Смена руководства в монголии

Улан-Батор,
21 января 2021, 15:43 — REGNUM 31-й премьер-министр Монголии Ухнаагийн Хурэлсух ушел в отставку вместе со своим кабинетом. Соответствующее решение было принято 21 января абсолютным большинством голосов на заседании Великого государственного хурала Монголии. 95% присутствовавших депутатов проголосовали за отставку правительства.

Ранее, до заседания, Ухнаагийн Хурэлсух обратился к народу с заявлением, где прямо обвинил президента страны в использовании акции протеста в своих политических интересах.

«Президент Монголии Халтмаагийн Баттулга, которому я доверял и с которым сотрудничал, подстрекал людей к беспорядкам, финансировал и политизировал мирный митинг, организованный изначально молодежью ради справедливости. Не исключено, что в дальнейшем будут организованы демонстрации с целью провокации беспорядков», — заявил экс-премьер.

Также Ухнаагийн Хурэлсух отметил, что действующий президент, разжигая конфликт, не выполнил конституционную обязанность обеспечивать безопасность народа, за что должен быть привлечен к ответственности в соответствии с конституцией.

После резкого заявления Ухнаагийна Хурэлсуха президент Монголии Халтмаагийн Баттулга созвал экстренное заседание национального совета безопасности и выступил с речью на заседании парламента.

Президент заявил, что он категорически против отставки правительства, и назвал происходящее «государственным переворотом».

«Сегодня темный день в истории Монголии. Премьер-министр Монголии Хурэлсух, завоевавший доверие и руководства народа, возглавивший правительство и принесший Монгольской народной партии право управлять страной, подал в отставку по непредсказуемым, загадочным причинам. Я был удивлен и задавался вопросом, почему премьер-министр Монголии так поступил, почему он открыто клеветал на президента Монголии. Не ожидал таких слов и действий от премьер-министра. Определенные группы, в том числе возглавляемая членом парламента Сухбаатарыном Батболдом, организуют государственный переворот с целью оккупации независимой Монголии», — заявил Халтмаагийн Баттулга.

По его словам, когда правоохранительные органы расследуют проект Оюу Толгой, Сухбаатарын Батболд начал готовить процесс свержения монгольского государства и подавления выбора монгольского народа.

Отметим, в последнее время в стране разгорается скандал вокруг проекта по добыче меди и золота Монголии Оюу Толгой, договор о котором заключен между правительством Монголии, Turquoise Hill Resources и Rio Tinto.

Власти считают договор по использованию месторождения невыгодным для страны, политики, участвовавшие в подписании соглашения, сидят в СИЗО.

Сухбаатарын Батболд занял в то время пост премьер-министра, и последнее время его начали проверять правоохранительные органы, подозревая в превышении должностных полномочий и коррупции. Наблюдатели связывают обострение с предстоящими президентскими выборами — Сухбаатарын Батболд уже выразил желание выдвинуть свою кандидатуру на пост главы страны.

Mongolian People’s Republic ᠪᠦᠭᠦᠳᠡ ᠨᠠᠢᠢᠷᠠᠮᠳᠠᠬᠤᠮᠣᠩᠭᠣᠯ ᠠᠷᠠᠳ ᠤᠯᠤᠰ[a] Бүгд Найрамдах Монгол Ард Улс[b] Bügd Nairamdakh Mongol Ard Uls
1924–1992
Flag (1945–1992) Emblem (1960–1992)
Motto:  Орон бүрийн пролетари нар нэгдэгтүн! Oron büriin prolyetari nar negdegtün! «Workers of the world, unite!»
Anthem:  Монгол Интернационал Mongol Intyernatsional «Mongol Internationale» (1924–1950)Бүгд Найрамдах Монгол Ард Улсын сүлд дуулал Bügd Nairamdakh Mongol Ard Ulsyn süld duulal «State Anthem of the Mongolian People’s Republic» (1950–1992)[1]
Mongolian People’s Republic in 1989
Capital and largest city	Ulaanbaatar
Official languages	Mongolian
Religion	State atheism (official)
Demonym(s)	Mongolian[c]
Government	Unitary Marxist–Leninist one-party socialist republic (1924–1990) Unitary multi-party constitutional republic (1990–1992)
Head of state
• 1924–1927 (first)	Peljidiin Genden
• 1990–1992 (last)	Punsalmaagiin Ochirbat
Head of government
• 1924–1928 (first)	Balingiin Tserendorj
• 1990–1992 (last)	Dashiin Byambasüren
Legislature	Little Khural (presidium; 1924–1951)
• Upper house	State Little Khural (1990–1992)
• Lower house	People’s Great Khural
Historical era	Interwar period · World War II · Cold War
• People’s Revolution	1 March 1921
• 1924 Constitution	26 November 1924
• Independence referendum	20 October 1945
• Admitted to United Nations	25 October 1961
• First democratic elections	29 June 1990
• Socialist state abolished	12 February 1992
Area
• Total	1,564,116 km2 (603,909 sq mi)
Population
• 1992 estimate	2,318,000
HDI (1992)	0.560[2] medium
Currency	Tögrög (MNT)
Time zone	UTC+7/+8[3]
• Summer (DST)	UTC+8/+9[4]
ISO 3166 code	MN
Preceded by Succeeded by Bogd Khanate of Mongolia Mongolia
Today part of	Mongolia

The Mongolian People’s Republic (MPR; Mongolian: Бүгд Найрамдах Монгол Ард Улс, БНМАУ, Bügd Nairamdakh Mongol Ard Uls) was a socialist state which existed from 1924 to 1992, located in the historical region of Outer Mongolia in East Asia. Until 1990, it was a one-party state ruled by the Mongolian People’s Revolutionary Party, and maintained close political and economic ties with the Soviet Union, as part of the Eastern Bloc.

Outer Mongolia gained independence from Qing China in 1911, and enjoyed brief autonomy before it was seized by the Republic of China in 1919. After a Soviet-backed revolution in 1921, the Mongolian People’s Republic was established in 1924. It was led from 1939 to 1952 by Khorloogiin Choibalsan, who carried out Stalinist purges in the country, and from 1952 to 1984 by Yumjaagiin Tsedenbal, who allied with the Soviets during the 1960s Sino-Soviet split. In 1990, protests for democracy resulted in reforms which established a multi-party system and a market economy, and a new constitution in 1992 ended the socialist republic.

History[edit]

Revolutions and foundation[edit]

From 1691, the Mongols were ruled by the Manchu-led Qing dynasty of China, during which northern and southern Mongolia became known as Outer Mongolia and Inner Mongolia, respectively. The Qing dynasty promoted Tibetan Buddhism and built monasteries, which grew rich and powerful. Its administrators also impoverished and oppressed the Mongols, and pursued colonization of Inner Mongolia in the 19th century. In the early 20th century, the implementation of the New Policies, aimed at further Qing integration of Outer Mongolia, led to anti-Manchu mutinies and uprisings. In late 1911, the Qing dynasty collapsed in the Xinhai Revolution, and Outer Mongolia declared its independence under the leadership of the 8th Jebtsundamba Khutuktu, who was named the Bogd Khan. The new state called on the Mongols of Inner Mongolia to join it, and sought international recognition. In 1912, it signed a treaty with the Russian Empire. Under the Treaty of Kyakhta of 1915, Mongolia accepted autonomy under the suzerainty of the Republic of China (ROC).^[1]

After the 1917 October Revolution and outbreak of the Russian Civil War, Mongolia was recognized by the Bolshevik government in August 1919. That November, ROC troops entered the capital and overthrew the Bogd Khan. During the Chinese occupation, Mongolian revolutionaries made contact with the Bolsheviks in Siberia, and in 1920 founded the Mongolian People’s Party (MPP), led by Damdin Sükhbaatar, Khorloogiin Choibalsan, Dogsomyn Bodoo, Soliin Danzan, and others, across the border at Kyakhta. In October, White Russian cavalry under Baron Roman von Ungern-Sternberg entered Mongolia, and in February 1921 drove out the Chinese and restored the Bogd Khan. The MPP made a provisional government at its first congress on 1 March, and that July cavalry under Sükhbaatar, supported by Soviet troops, captured the capital in the Mongolian People’s Revolution. Bodoo was appointed prime minister, while the Bogd Khan was allowed to remain on the throne. In November, a Mongolian delegation traveled to Soviet Russia and signed a treaty.^[1]

A split began to emerge between nationalists and communists in the MPP, whose members included lamas and nobles. In 1922, Bodoo was executed as a «counter-revolutionary». After Sükhbaatar’s death in 1923, the MPP program was amended so the party could be «purged of oppressor class elements»; after the Bogd Khan’s death in 1924, the search for a new incarnation was forbidden. Danzan was executed for «bourgeois tendencies» that year. The MPP declared a socialist «non-capitalist path of development», was renamed the Mongolian People’s Revolutionary Party (MPRP), and joined the Comintern. The 1924 constitution founded the Mongolian People’s Republic (MPR), and its capital was renamed Ulaanbaatar (meaning «red hero»).^[1]

Early years (1924–1939)[edit]

As in the Soviet Union under Joseph Stalin, Mongolian politics went through several abrupt changes of direction in the 1920s and 1930s. The initial nationalist leadership of the MPRP advanced the slogan «Get rich!» to promote business, which was opposed by the communists. The Fifth Congress in 1926 called for restriction and nationalization of private property. The Seventh Congress in 1928 denounced previous «right opportunism» (baruun opportunizm) and dismissed several leaders. In 1929, the state began expropriating monastery property and tried to force herdsmen into collective farms and communes. During 1930–1932, there were uprisings led by the lamas of several monasteries, the largest of which took place in 1932 and was brutally suppressed, and herdsmen began to slaughter their livestock or herd their animals across the border. At the direction of the Comintern, the MPRP expelled the perpetrators of the «left deviation» (züünii nugalaa) in 1932, and a «new turn» (shine ergelt) was taken by moderate leadership. Collectivization of livestock herders was completed in the 1950s (see § Economy).^[1]

From September 1937 to April 1939, Stalinist purges in Mongolia saw mass arrests of top party and state leaders, lamas, soldiers, and citizens on false charges of «counter-revolution» and spying for Japan. Some 20,000 to 35,000 Mongols were executed in Mongolia and the USSR in a campaign organized by NKVD officials and Khorloogiin Choibalsan, minister of internal affairs and commander-in-chief. Under communist repression, an estimated 17,000 monks were killed, official figures show.^[5] Prime Ministers Peljidiin Genden and Anandyn Amar, for example, were accused of counter-revolution and shot in Moscow in 1937 and 1941, respectively. Buddhist institutions were nearly all destroyed, their property appropriated, and the lamas killed or secularized. In March 1939, Choibalsan, Stalin’s close ally, became prime minister of Mongolia and led a Stalinist dictatorship, and initiated further episodes of repression during his tenure.^[1]

World War II (1939–1945)[edit]

In 1931–1932, the Empire of Japan invaded Manchuria and set up the puppet state of Manchukuo. In 1934, Mongolia and the USSR made a verbal agreement on mutual aid in case of invasion, followed by a formal agreement in 1936. In May 1939, Japanese forces first skirmished with Soviet and Mongolian troops at the Battle of Khalkhin Gol. That July, Japan launched an unsuccessful attack across the river, and in August, Soviet and Mongolian troops under General (later Marshal) Georgy Zhukov, encircled and destroyed the Japanese forces. In April 1941, the USSR and Japan concluded a neutrality pact. That June, Nazi Germany invaded the Soviet Union in Operation Barbarossa. Mongolia did not join the war directly, but provided the Soviets with volunteers and materiel, and the country’s economy was marshalled to support the war effort. Yumjaagiin Tsedenbal, MPRP general secretary and second to Choibalsan, rose to prominence, inspecting aid deliveries and touring the Eastern Front as a Mongolian People’s Army (MPA) lieutenant general.^[1]

At the Yalta Conference in February 1945, the «Big Three» Allied powers (the United States, the United Kingdom, and the Soviet Union) decided the terms of the planned Soviet entry into the war against Japan, which included a recognition of the «status quo» in Mongolia (which was still internationally recognized as part of China). In August 1945, the Soviet Union used Mongolia as one base for its Manchurian Strategic Offensive Operation. The build-up brought 650,000 Soviet troops and large amounts of equipment to the country; the MPA played a limited role. The ROC, headed by Chiang Kai-shek, was persuaded to recognize Mongolian independence in the 1945 Sino-Soviet Treaty after Stalin promised to refrain from supporting the Chinese Communist Party (CCP) in the Chinese Civil War. In keeping with the treaty, a successful independence referendum was held in Mongolia in October 1945.^[1]

Cold War politics (1945–1984)[edit]

Following the CCP’s victory in the Chinese Civil War and its proclamation of the People’s Republic of China (PRC) in 1949, Mongolia transferred its recognition from the ROC to the PRC. The 1950 Sino-Soviet Treaty guaranteed Outer Mongolia’s independence, but ended Choibalsan’s hopes for reuniting it with Inner Mongolia.^[6] Mao Zedong privately hoped for Outer Mongolia’s reintegration with China, and he was rebuffed by Soviet leadership after raising the question in 1949 and again in 1954, the year after Stalin’s death. In 1956, after Nikita Khrushchev’s denunciation of Stalin, Chinese leaders attempted to present Mongolia’s independence as one of Stalin’s mistakes. The Soviet response was that the Mongols were free to decide their own fate.^[7] Choibalsan died of cancer in Moscow in 1952, and was replaced as prime minister by Tsedenbal. Unlike his predecessor, Tsedenbal was enthusiastic about incorporating Mongolia as a constituent republic of the Soviet Union. This proposal was met with strenuous opposition from other MPRP members, and was subsequently abandoned.^[1]

Mongolia’s foreign relations outside of the USSR and PRC were initially limited to the Soviet satellites of the Eastern Bloc. It was recognized by India in 1955, and that year attempted to join the United Nations (UN), but its request was vetoed by the ROC (now based in Taiwan) which had withdrawn its recognition of Mongolia’s independence and renewed its territorial claim on the country. Mongolia eventually became a member state of the UN in 1961, after the Soviet Union threatened to veto the admission of the newly decolonized states of Africa if the ROC again used its veto. Mongolia established diplomatic relations with its first Western country, the United Kingdom, in 1961, but its diplomatic relations with the United States were not established until 1987, near the end of the Cold War.^[1]

In the 1950s, relations between the MPR and the PRC improved considerably. The Trans-Mongolian Railway, which opened in 1949 and linked Moscow with Ulaanbaatar via the Trans-Siberian Railway, was extended to the Chinese border and linked with Beijing in 1955. China provided economic support to Mongolia by building factories and apartment blocks, and thousands of Chinese laborers were involved in the projects until they were withdrawn in 1962 in an unsuccessful bid to pressure Mongolia to break with the USSR during the Sino-Soviet split. A military build-up on the Sino-Mongolian border began in 1963, and in 1966 the Soviet Union and Mongolia signed a new mutual aid treaty with a secret annex allowing the stationing of Soviet troops and missiles in the country. The Soviet Union increased its investment in the Mongolian economy on a «fraternal» or «elder brother–younger brother» (akh düü) basis.^[1]

Tsedenbal, a friend of Soviet leader Leonid Brezhnev, sent many of his political rivals into internal exile during his leadership, including Dashiin Damba in 1959, Daramyn Tömör-Ochir in 1962, Tsogt-Ochiryn Lookhuuz and others in 1964, Bazaryn Shirendev in 1982, and Sampilyn Jalan-Aajav in 1983. After Jamsrangiin Sambuu’s death, Tsedenbal was elected in his place as chairman of the presidium of the People’s Great Khural (head of state) in 1974, and handed the premiership to Jambyn Batmönkh. Tsedenbal was expelled from office by Batmönkh and the MPRP Politburo in August 1984, on the pretext of «old age and mental incapacity» in a move with full Soviet backing, and he retired to Moscow; Batmönkh took over as the party leader and head of state.^[1]

Reforms and end (1984–1992)[edit]

After Mikhail Gorbachev became leader of the Soviet Union in March 1985, he began implementing policies of perestroika (restructuring the economy) and glasnost (openness and accountability); the atmosphere of reform prompted the same policies in Mongolia, known as öörchlön baiguulalt and il tod. Unlike Tsedenbal, Batmönkh agreed with the Soviet leadership on normalizing Sino-Soviet relations; between 1987 and 1992, Soviet troops were withdrawn from Mongolia, which enabled both countries to normalize relations with China.^[8] In 1988, the MPRP newspaper Ünen urged accelerated reforms to overcome the party’s «dogmatic interpretation of socialism», declared that «authoritarianism and intellectual indolence» undermined national «renewal», and described Tsedenbal as «willful and unprincipled». In 1989, Mongolian newspapers called for an «objective and realistic evaluation» of Mongolian–Soviet relations.^[1]

On 10 December 1989 (Human Rights Day), young people began demonstrating for political freedom in Ulaanbaatar. In January 1990, anti-MPRP rallies were held by student and social democratic organizations; their spokesman was Sanjaasürengiin Zorig. After more demonstrations and a hunger strike, the MPRP leadership resigned in March, and Batmönkh was replaced as head of state and general secretary. Tsedenbal was expelled from the MPRP. In May, the constitution was amended by the People’s Great Khural, which deleted references to the MPRP’s «guiding role» in society, legalized opposition parties, and established the office of president and a standing legislature (the State Little Khural). At Mongolia’s first multiparty elections in July, the MPRP gained majorities in both bodies. A transition to a market economy was approved, and the herding cooperatives and state farms were broken up and privatized. A new constitution, adopted in January 1992 and entering into force in February, created a unicameral State Great Khural and ended the socialist republic.^[1]

Government and politics[edit]

From 1924 to 1990, the Mongolian People’s Republic was a one-party state ruled by the Mongolian People’s Revolutionary Party (MPRP). While formally a democratic republic with regular elections, in reality, its elections were pre-decided and its government alternated between oligarchy and one-man rule.^[1]

Before 1928, the leader of the MPRP was the chairman (darga) of its Central Committee (töv khoroo), which had a presidium (tergüülegchid) of about 10 members representing the core party leadership. Between 1928 and 1940, the Comintern replaced the chairman with three co-secretaries to weaken the party’s ability to resist its directives. In 1940, the presidium was replaced by a political bureau (Politburo; uls töriin tovchoo), headed by a general secretary (yerönkhii nariin bichgiin darga); the title of the position was «first secretary» (negdügeer nariin bichgiin darga) from 1954 to 1981. Until 1974, the maximum leader of Mongolia was the head of government as the chairman of the council of ministers (said naryn zövlöl), equivalent to a prime minister. The council oversaw cabinet-level ministries, which numbered 42 by 1981. Before it was abolished in 1951, the Little Khural, a presidium of five members (from 1927, three) was elected by the Great Khural to select the premier; its chairman was the head of state. Thereafter, the chairman of the eight-member presidium of the (People’s) Great Khural became the head of state. From 1974 to 1990, the maximum leader held this position and that of party general secretary.^[1]

The Central Committee was responsible for supervising party affairs and making important policy decisions, including the appointment and removal of party and government leaders. Most of its work was done at plenary meetings, typically held twice a year. The Central Committee’s membership numbered 83 in 1971, 91 in 1976 and 1981, and 85 in 1986 (in addition to 55, 61, 71, and 65 non-voting candidate members in the same years). Its members were elected at party congresses; the first congress was held in 1921 and followed by one every year from 1923 to 1928, involving relatively frank debate. From 1930 to 1960, only six congresses were held (in 1930, 1934, 1940, 1947, 1954, and 1958), ratifying key decisions which had been made in advance. From 1961 to 1986, the congresses were purely symbolic events, held every five years to coincide with those of the Soviet Union and the creation of five-year plans. The next MPRP congress was due for 1991, but the protests of 1990 forced an extraordinary congress in April 1990, which claimed a membership of 94,750.^[1]

From 1990 to 1992, the head of government was a prime minister (yerönkhii said) and the head of state was a president (yerönkhiilögch), elected indirectly by the People’s Great Khural. The People’s Great Khural also elected the 50-member State Little Khural, whose seat apportionment reflected proportional representation of the total ballot for parties in the legislative election; three-quarters of its members were required to be People’s Great Khural deputies.^[1]

Constitutions[edit]

Mongolia’s first-ever constitution, adopted by the first Great Khural in November 1924, proclaimed the Mongolian People’s Republic and the transfer of political power to the working people along Marxist–Leninist lines. The land, water, and mineral wealth of the country were nationalized. The constitution contained a declaration of the rights of the people, equality before the law, and suffrage at age 18 (with the exception of «feudalists» and Buddhist lamas resident in the monasteries). The soyombo symbol of Mongolian independence was adopted as the state arms.^[1]

The second constitution, adopted by the eighth Great Khural in June–July 1940, was closely modeled on the 1936 Soviet constitution. It proclaimed a state of «herdsmen, workers, and intelligentsia» taking a «non-capitalist road of development for the future transition to socialism». It added «counter-revolutionaries» to the list of disenfranchised, and declared the Mongolian People’s Revolutionary Party to be the «vanguard of the working people and core of all their organizations». New state arms depicted a herdsman on horseback and the heads of a cow, sheep, goat, and camel. Amendments adopted by the ninth Great Khural in February 1949 introduced electoral reform, including a secret ballot, universal suffrage, and direct elections. In 1951, the Little Khural was abolished and the Great Khurals were renumbered. In 1956, the Council of Ministers was restructured.^[1]

The third constitution, adopted by the fourth Great Khural in July 1960, proclaimed a state of «workers, collectivized herdsmen, and working intelligentsia» which sought to achieve the «building of socialism and in the future build a communist society»; the preamble declared the MPRP the «guiding and directing force of society and the state». The Great Khural was renamed the People’s Great Khural. New state arms replaced the four animal heads with a cogwheel and ears of wheat. Amendments adopted by the 11th People’s Great Khural in March and May 1990 removed references to the MPRP’s «guiding» role from the preamble, instituted a presidency, and established the State Little Khural (a standing legislature). The 1992 constitution ended the socialist republic.^[1]

Economy[edit]

At the MPR’s foundation in 1924, Mongolia was a nomadic subsistence society. Farming and industry were almost nonexistent, and transportation and communications were primitive. Most people were illiterate nomadic herders, and a large part of the male labor force lived in the monasteries, contributing little to the economy. Property in the form of livestock was primarily owned by aristocrats and the monasteries; ownership of the remaining sectors of the economy was dominated by Chinese and other foreigners. The MPR was thus faced with the daunting task of building a modern economy. Socialist collectivization, industrialization, and urbanization ultimately transformed the agrarian, nomadic economy of the 1920s into a developing, agricultural-industrial economy by the late 1980s.^[1]

Collective farming[edit]

The first attempt to collectivize livestock herding began in 1929. By the end of 1930, nearly 30 percent of all poor and middle herdsmen’s households had been forced to join collective farms (khamtral) or communes (kommun). After uprisings, these collectives were disbanded in 1932 and replaced by voluntary cooperatives (nökhörlöl) and production associations (negdel), of which there were 91 in 1940. Collectivization was achieved in the 1950s; the number of negdel, which were run by member councils, rose from 165 in 1952 to a peak of 727 in 1958, comprising 108,200 households (75 percent of the total). The number of livestock owned by negdel rose from 280,500 in 1952 to 16.9 million in 1960, by which the number of negdel had decreased to 354 after consolidation. In the 1950s, the sum (rural districts) and negdel were combined into sum-negdel, and the positions of head of the sum administration and chairman of the negdel council were merged. The national Union of Production Associations was founded in 1967 to regulate negdel membership.^[1]

The first state farms (sangiin aj akhui) were established in 1922–1923, and numbered 10 in 1940. Their numbers increased rapidly with the development of large-scale grain and vegetable farming and the introduction of industrialized methods in the 1970s and 1980s, rising to 25 by 1960 and to 52 by 1985. In 1990, there were 53 state farms and 20 specialized fodder farms (tejeeliin aj akhui), with a total of 35,200 workers. They were concentrated in the central and northern regions of the country, where natural conditions were suitable. An average state farm in 1985 had 15,400 hectares of arable land, 92 tractors, 36 grain harvesters, 26,200 head of livestock, and 500 workers. In 1990, the state farms owned 5.1 percent of the country’s livestock (1.32 million head).^[1]

Industry and urbanization[edit]

After a failed attempt in 1931–1935, the government launched eight five-year plans (and one three-year plan) in the period between 1948 and 1990, with the goal of rapidly developing agriculture and industry: 1948–1952 (first), 1953–1957 (second), 1958–1960 (the three-year plan); 1961–1965 (third), 1966–1970 (fourth), 1971–1975 (fifth); 1976–1980 (sixth), 1981–1985 (seventh), and 1986–1990 (eighth). Mongolia first attended a meeting of the Council for Mutual Economic Assistance (Comecon) in 1958 as an observer, and became a member in June 1962. It received large amounts of economic, financial, and technical assistance through the council from the USSR and Eastern Europe, in the forms of credits, advisers, and joint ventures. In 1961, the manufacturing town of Darkhan was founded on the Trans-Mongolian Railway, north of Ulaanbaatar. In 1973, Erdenet was founded on a branch railway west of Darkhan to host the Erdenet Mining Corporation, a joint Mongolian–Soviet enterprise and one of the world’s largest copper mines. Both towns, which are today Mongolia’s second and third largest, were built in previously uninhabited areas and gained modern power stations, high-rise housing, schools, hospitals, and shops. Industrial development of cities was paralleled by small-scale urbanization of rural communities. Some 300 small permanent settlements were built with a school, clinic, shop, administrative office, police station, and electricity.^[1]

Mongolia has industrial reserves of coal, copper, fluorite, and iron ore as well as numerous deposits of gold, silver, zinc, lead, tin, tungsten, and other precious and rare metals. The first modern coal mine was built at Nalaikh, near Ulaanbaatar, in the 1930s and linked to the capital by a narrow-gauge railway line. The development of large-scale open-pit mining at Sharyngol near Darkhan and Baganuur, east of Ulaanbaatar, made the Nalaikh mine obsolete. Mongolia had no manufacturing industries before the building of the Ulaanbaatar industrial combine in the 1930s; there were no large-scale developments until the building of Darkhan and Erdenet in the 1960s and 1970s, which was accompanied by efforts to modernize provincial towns such as Choibalsan and Sükhbaatar. The main industries were mining, electricity generation, production of building materials, and processing of livestock produce (meat, wool, and hides) into semi-finished goods, foodstuffs, and consumer goods.^[9]

Industry accounted for 7 percent of Mongolia’s net material product (NMP) in 1950 and increased to 35 percent in 1985. Trade increased from 10 percent to 26 percent; agriculture, including herding, declined from 68 percent to 20 percent. In 1960, 61 percent of the employed worked in the agricultural sector, decreasing to 33 percent by 1985. GDP figures for Mongolia record growth throughout the 1980s; as late as 1988, the annual increase in GDP amounted to 5.1 percent. In the late 1980s, the stagnation of the economy and the example of perestroika in the Soviet Union led Mongolian leaders to undertake a program of reform which developed the economy in a market direction, which ultimately led to the end of the socialist republic and the turn to capitalism.^[9]

Banking and trade[edit]

The national bank of Mongolia (Mongolbank) was founded in June 1924 as the Mongolian Trade and Industry Bank, which held yanchaan (silver dollars). In December 1925, it began issuing Mongolia’s own currency, the tögrög (’round’), in silver coins of one tögrög subdivided into möngö. It became the sole legal currency in 1928. The bank was transferred to the Mongolian government in 1935, and renamed the State Bank of the Mongolian People’s Republic in 1954. Circulation of the tögrög was strictly controlled by the MPR government with Soviet backing, and its foreign exchange rate was artificially fixed. In the 1960s, for example, it was valued by the State Bank at an rate of 1 USD to 4 tögrög. In the 1920s, the Mongolian government drove foreign merchants out of the country and introduced a foreign trade monopoly. Mongolia traded only with the USSR until the establishment of relations with China after World War II, which ceased after the 1960s Sino-Soviet split. Comecon membership enabled import of machinery and vehicles from Eastern Europe in exchange for raw materials, though some 85 percent of trade remained with the USSR. In the 1980s, 1 to 2 percent of trade was opened with Western countries; the value of imports far exceeded that of exports, and the imbalance was funded by long-term loans from the USSR, estimated at 10 billion rubles by 1990.^[1]

Society[edit]

Education[edit]

Before the 1921 revolution, religious schools in monasteries taught lamas to read Buddhist scriptures in Tibetan and Mongol, and the few secular schools trained clerks for local administration. The first government-run primary school was opened in the capital in November 1921, followed by the first secondary school in 1923. The Ministry of Education was established in 1924, and devised a 10-year plan (1926–1936) for the development of education and teacher training. Buryat intellectual Erdene Batkhaan, minister of education in 1926–1929, played a key role. A nationwide cultural offensive was declared in 1930–1931 following the government’s decision to adopt the Latin script for Mongolian and eradicate adult illiteracy; adoption of the Cyrillic script was decreed in March 1941, but only came into general use from January 1946. Starting in 1937, increasing numbers of Mongolian students were sent to the Soviet Union for training in vocational schools; Mongolia’s first vocational school opened in 1938. Higher education in Mongolia began with the opening of the Mongolian State University in 1942. The number of general education schools rose from 331 with 24,000 pupils in 1940, to 359 with 50,000 pupils in 1947. Obligatory eight-year general education (ages eight to 16) was introduced gradually in the 1970s. In 1980, the 113 elementary schools taught grades one to four, 150 «incomplete» secondary education schools for grades one to nine, and 108 (267 by 1990) «complete» secondary education schools for grades one to 11.^[1]

Healthcare[edit]

Before the 1920s, Mongolia had no health services apart from what was provided by lamas or shamans, who offered a combination of herbal remedies and incantations, and the population was in decline from untreated sickness. Modern healthcare in Mongolia was developed starting in 1922 under the Soviet Semashko model, with the construction of a large hospital and clinical network and training of staff in Western medicine. The isolation of the country meant that developments in medicine were slow to reach it, though population decline was gradually reversed by the 1930s. The ratio of doctors to the general population increased dramatically; in 1990, there were more than 6,000 physicians, three-quarters of whom were women. The medical care system was accessible at little or no cost even in the most remote areas. State-sponsored maternity rest homes for pastoral women in the final stages of pregnancy helped to lower infant mortality from 109 per 1,000 live births in 1960 to 57.4 in 1990, and maternal mortality by about 25 percent from 1960 to 1990.^[1][10]

Media and arts[edit]

Under the one-party rule of the Mongolian People’s Revolutionary Party, media in Mongolia was strictly controlled. The main source of information was the state-owned Montsame news agency. The official MPRP newspaper Ünen (‘Truth’), founded in 1920 and still published today, served as a mouthpiece of the People’s Great Khural, Council of Ministers, and MPRP Central Committee. The party also published the monthly journal Namyn Amidral (‘Party Life’), which discussed theoretical matters. Other official publications included the Mongolian Revolutionary Youth League newspaper Zaluuchuudyn Ünen (‘Youth Truth’) and the cultural paper Utga Zokhiol Urlag (‘Literature and Art’), which dispensed ideological guidance. Mongolradio was established in 1933, and Mongolteleviz in 1967.^[1]

Under political pressure, traditional Mongolian arts were suppressed in favor of Soviet-inspired «socialist realism». Much of traditional culture was viewed as «feudal» or «religious», and was officially abandoned in favor of artworks depicting revolutionary heroism, intended to mold the «new man» of the socialist society. The MPRP established systematic censorship of press, publications, and artistic performance. However, there was disagreement and lack of clear direction, reflected in particular by the fluctuating political attitudes toward Mongolia’s greatest hero, Genghis Khan. Common subjects of «socialist realism» included heroic shepherds and workers, and figures from history such as Sükhbaatar and Choibalsan (a prominent example being the monumental equestrian statue of Sükhbaatar which today stands in the center of Ulaanbaatar’s Sükhbaatar Square). Some painters combined realism and mongol zurag, a style developed in the early 20th century. Bypassing Capitalism, a design depicting a Mongol rider jumping from feudalism to socialism, was reproduced in murals and as a stamp design.^[1]

The most prominent figure to emerge in modern Mongolian poetry and literature was Dashdorjiin Natsagdorj, whose opera Uchirtai gurvan tolgoi («Three Sad Hills») remains popular today. The national theater was established in 1931, represented by such playwrights as Sodnombaljiryn Buyannemekh and Donrovyn Namdag. Mongolia’s first film studio, set up with Soviet aid in 1935, produced the drama Norjmaa’s Destiny in 1938 but generally concentrated on full-length feature films about heroes from Mongolian history. There were co-productions with Soviet filmmakers, such as Son of Mongolia (1936), as well as film versions of classics such as Transparent Tamir by Chadraabalyn Lodoidamba, released as a trilogy in 1970–1973. The first Mongolian ballet, Path of Happiness by Bilegiin Damdinsüren, was staged in 1950. Traditional arts were best preserved as epic poetry, music, and song, which had been passed down by bards and storytellers and first recorded (in printed word and sound) in the 20th century. The state folk song and dance ensemble was established in 1961. Under Soviet influence, European instruments were introduced, foreign works were performed, and Mongolian composers began to write music for orchestras and brass bands. The first full-scale symphonic work, My Homeland, was composed in 1955 by Luvsanjambyn Mördorj. The National Symphony Orchestra was founded in 1957. The 1970s and 1980s saw the development of Soviet-style dance bands and popular music groups.^[1]

Science[edit]

In November 1921, Buryat scholar Tsyben Zhamtsarano founded the Committee of Scriptures and Manuscripts, which established national archives in 1927. In 1931, the institute was renamed the Committee of Sciences, and began to undertake studies in botany, agriculture, geography, geology, and mapmaking. Further research institutes were linked either to the government (building, education, health, and communications) or universities (physics, mathematics, biology, and the social sciences). The Institute of Party History supervised the writing of the history of the MPRP and the translation of Marxist–Leninist classics. There was close cooperation with the Soviet Academy of Sciences, whose Mongolian Commission supervised Soviet research on Mongolia. In 1961, the Mongolian Academy of Sciences was founded. Scientific cooperation with the Eastern Bloc was coordinated by Comecon.^[1]

Military[edit]

The Mongolian People’s Revolutionary Army was founded in 1921 as a partisan force against Chinese occupation. It primarily consisted of cavalry under its commander, Damdin Sükhbaatar. With Soviet technical aid and training, it received weapons, motor vehicles, communications equipment, and aircraft. Mongolian and Soviet troops clashed with Japanese forces in the Battle of Khalkhin Gol on Mongolia’s eastern border in 1939, and jointly participated in the invasion of Manchuria in northern China in 1945, in which Mongolia was an important base.^[1] In the Beitashan Incident in 1947, Republic of China cavalry fought Mongolian and Soviet troops on the border with Xinjiang.^[11] The army was renamed the Mongolian People’s Army in 1955. During the 1970s and 1980s, Mongolia received modern equipment, including tanks, armored personnel carriers, heavy and anti-aircraft artillery, radar, attack helicopters, and jet fighters. The Mongolian Air Force, founded in 1925, initially ran the civil airline MIAT, established in 1956.^[1]

Mongolian army ranks and uniform were similar to their Soviet counterparts. As in the Soviet military, there was an army political directorate and deputy political commissars, whose function was to ensure loyalty to the MPRP. The army maintained close ties with Soviet Red Army intelligence and NKVD secret police; Mongolia’s Interior Ministry secret police and Buryat Mongol Comintern agents assisted in its administration under direct Soviet guidance.^[1]

See also[edit]

• List of socialist states
• History of modern Mongolia
• Politics of Mongolia
• Mengjiang
• Tuvan People’s Republic

Notes[edit]

References[edit]

Works cited[edit]

• Kotkin, Stephen (2017). Stalin: Waiting for Hitler, 1929-1941. New York: Penguin. ISBN 978-1-59420-380-0.

Further reading[edit]

• Jianyong, Feng. «The 1911 Revolution and the Frontier: The ‘Political Game’ and ‘State-Building’ in Outer Mongolia during the 1911 Revolution 辛亥革命とフロンティア 外モンゴルにおける政治のゲームと国家建設.» (2014). Online

External links[edit]

• History of the Mongolian People’s Republic, a joint 1973 Soviet-Mongolian work published in English.
• By-Passing Capitalism, a 1968 Mongolian work published in English.

Перестройка, а особенно отказ от брежневских учений оказали

огромное влияние на внешнюю политику Монголии

Удо Б.Баркманн (Берлин)

12 ноября 1982 (через 2 дня после смерти Л.И.Брежнева) Ю.В.Андропов принял на себя обязанности Генерального секретаря КПСС. Наверное, уже тогда он знал, какие политические вопросы будут у него в приоритете. Как председатель КГБ, он лучше, чем кто-либо из партийных руководителей знал, какой политической и экономической угрозе подвергается страна, и как мало у него времени, для решения двух основных проблем:

1. СССР находился на краю гибели. Бесконечная война в Афганистане, почти постоянное соперничество с Китаем, гонка вооружений с Западом выкачивали материально-финансовые ресурсы, которые можно было бы направить на улучшение жизни людей. Андропов, хотя и не знал всей глубины кризиса, понимал, что угрозе подвергается само существование СССР и его социалистических союзников, поэтому решил организовать широкомасштабную перестройку, но при этом не меняя политической системы и не отменяя власть КПСС. Все его планы были объединены взаимообусловленной внешней и внутренней диалектикой: отказаться от гонки вооружений и улучшить отношения с Китаем, чтобы Запад потерял свой основной козырь в противостоянии с СССР. Также можно было бы отозвать войска, выстроенные на советско-китайской и монголо-китайской границе. Задачу Дэна Сяопина о независимой внешней политике, выдвинутой им на XII Великом съезде КПК, Андропов воспринял как «сигнал» Пекина для Кремля, поэтому в октябре 1982 г. на встрече замминистра иностранных дел было выдвинуто предложение о нормализации двусторонних отношений.

1. Андропов понимал, что его самочувствие ограничивает сроки реализации поставленных им задач, но все зависело от его соратников, в том числе работавших в КГБ. Хотя аппарат КПСС был приучен слепо повиноваться, но на привыкших к взяткам и роскоши чиновников можно было положиться лишь в определенных условиях.

Монголия в центре новой советской политики

Еще Царская Россия считала Монголию буферной территорией, в том числе защищающей Транссиб от прямой военной агрессии Китая. Несмотря на протест Мао Цзедуна, Сталин построил железнодорожную линию до китайской границы по кратчайшему маршруту через территорию Монголии, в стратегическом плане позволявшую СССР быстро доставить значительные военные силы и технику, в том числе целые танковые войска к китайской границе. Возможность добраться до Пекина из восточной Монголии уже перестала казаться такой уж нереальной, и китайская сторона серьезно отнеслась к подобному варианту. Когда в 1979 г. Китай решил ввязаться в войну с Вьетнамом и отозвал крупные военные части с монголо-китайской границы, Советский союз организовал в восточной Монголии и на Дальнем Востоке самые крупные за всю историю полевые учения. Китай естественно сразу же вернул свои войска на север, а вьетнамская война закончилась всего через 3 недели. С тех пор китайское руководство регулярно поднимало вопрос выведения советских военных частей из Монголии, считая его одним из основных условий нормализации советско-китайских отношений.

Тем самым Монголия вновь оказалась в центре внешней политики и безопасности соседних государств. Недолюбливавшее китайцев, как и все монголы, руководство страны считало советские войска на своей территории гарантом не только безопасности, но и процветания. Статус буфера и спутника предоставлял Монголии широкие возможности развития. Например, в рамках соглашения от 13 июня 1980 была передана помощь в размере 2,03 млрд. переводных рублей, которые были потрачены на стабилизацию платежного баланса. Весьма сомнительно, что в те годы Монголия устояла бы самостоятельно.

Поскольку ситуация была сравнительно благополучной, а монголы всегда недолюбливали китайцев, монгольские власти не стремились улучшить отношения с Китаем. Тем более без восторга отнесся к этому вопросу Ю.Цэдэнбал. Возможно, определенную роль в этом сыграли его личный опыт и мышление. Дело в том, что в конце 1950-х, начале 1960-х гг. он весьма успешно лавировал между Москвой и Пекином, но Москва весьма холодно отнеслась к его действиям и заставила прекратить их. В июле 1961 г., во время XIV съезда МНРП он попытался минимизировать ущерб, но «случайно» попал в дорожную аварию, поэтому «по рекомендации советских врачей» вылетел на лечение в Москву. После возвращения он стал неестественно осторожно общаться с китайскими представителями, что бросалось в глаза каждому. А резкие и антикитайские слова его русской супруги, брошенные в ближнем кругу, вызывали откровенное удивление.

Если бы Андропов изменил советскую политику в отношении Китая, а Монголия потеряла бы свои «спутниковые» привилегии, Цэдэнбал отнесся бы к ситуации с таким же понимаем? Вряд ли! Его поддерживали высокопоставленные советские военные чиновники, которые так же не были заинтересованы в отводе войск, о чем они открыто говорили Цэдэнбалу. Они подчеркивали, что отвод войск означал самовольный отказ от стратегически очень удобной позиции. Улан-Батор начал предпринимать попытки, чтобы помешать этому. Например, в 1983 г. правительство приняло решение о депортации или расселении по провинциям тысяч китайских граждан.

Поскольку вопрос вывода войск из Монголии обсуждался на уровне замминистра иностранных дел СССР и КНР, Цэдэнбал «дал ответ» через МИД МНР: первый замминистра иностранных дел Д.Ёндон передал послу КНР в Улан-Баторе правительственную ноту с протестом против вмешательства во внутренние дела суверенной страны. В данном документе подчеркивалось, что советские войска находятся на территории МНР по просьбе правительства и в рамках монголо-советского соглашения о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи, а китайская сторона должна прекрасно знать «реальные причины» размещения войск. Замминистра подчеркнул, что по этой причине данный вопрос никак не может обсуждаться в рамках советско-китайских переговоров.

Институт социальных наук при ЦК МНРП выпустил брошюру «Интернациональная позиция МНРП по поводу монголо-китайских отношений». В те времена институт выпускал не научные, а полуофициальные заявления, и содержание этих статей было отражением позиции МНРП.

Отставка партийного и государственного главы

Вряд ли Андропов мог полагаться на Цэдэнбала по вопросу улучшения отношений с Китаем. Чтобы сохранить советское влияние в Монголии, Андропов начал задаваться вопросом, а не слишком ли долго Цэдэнбал стоит у руля власти? И разве старость, любовь к горячительным напиткам и «слабое здоровье» — не достаточный повод для его отставки? Если Андропов действительно задавался подобными вопросами, то он должен был подумать о том, как отправить в отставку одного из самых «долгосрочных» лидеров «социалистического товарищества». Поэтому, несомненно, в первую очередь, он обратился к «коллегам» из Министерства общественной безопасности (МОБ) Монголии. Кем же они были, эти «коллеги»?

Главой МОБ в 1971-1981 работал Б.Дэжид. Он же был кандидатом в члены Политбюро МНРП и председателем Комитета партийного контроля МНРП (этот орган вполне можно назвать «следственным отделом» партии). Его преемником стал С.Лувсангомбо, который также стал кандидатом в члены Политбюро МНРП и вошел в состав высшего эшелона власти. В свою очередь во время VII съезда ЦК МНРП Ц.Намсрай, связанный с МОБ родственными связями, был избран секретарем ЦК МНРП. В середине 1983 г. представителем КГБ в МОБ был направлен В.К.Радченко, которого «разоблачили» американцы в Испании. Радченко был опытным и надежным разведчиком, специализировавшимся в политических диверсиях, поэтому он идеально подходил для выполнения деликатного поручения в Улан-Баторе.

Как бы то ни было, доверие Цэдэнбала к Дэжиду, Намсраю и замминистра МОБ, генералу А.Жамсранжаву значительно ослабло с 1983 г. Значит ли это, что он чувствовал угрозу, исходящую от них?! Советский посол С.Павлов и представитель КГБ В.К.Радченко начали собирать нужные факты и, конечно же, нашли их: монгольские лидеры пожаловались на алкоголизм и забывчивость председателя партии и вздорный характер его супруги А.И.Филатовой, постоянно вмешивающейся в политические дела.

В феврале 1984 г. в Москве состоялось заседание Комиссии Политбюро ЦК КПСС по международным вопросам под председательством А.Громыко. Участие в нем принимали министр обороны Устинов, председатель КГБ Чебриков, его заместитель Крючков и секретарь ЦК по вопросам социалистических стран Русаков. После выступления посла Павлова и Радченко о состоянии в Монголии Громыко спросил, действительно ли в составе ЦК МНРП найдется сила, поддерживающая идею оздоровить руководство изнутри и сменить Цэдэнбала? Хотя Комиссия никакого решения не принимала, Цэдэнбала, прибывшего в Москву в 1984 г. вместе с председателем Совета министров Ж.Батмунхом для участия в саммите СЭВ, в первый раз подвергли детальной медицинской диагностике. Возможно, Цэдэнбал был удивлен этим событием, потому что он регулярно проходил осмотр у советских врачей. Другими словами, Кремль должен был быть прекрасно осведомлен о состоянии его здоровья.

17 июня 1984 года Цэдэнбал вернулся в Улан-Батор и приступил к работе, а 19 июля 1984 года принимал делегацию во главе с членом Коммунистической партии и председателем Совета министров Вьетнама Чыонг Тинем. Понятно, что во время переговоров стороны обменивались мнениями по вопросу отношений с Китаем. В совместном коммюнике говорилось, что стремительно развивающееся «стратегическое сотрудничество» китайских руководителей и агрессивно настроенных группировок США и Японии наносит огромный вред миру и независимости стран Азиатского континента, поэтому лидеры двух стран жестко осуждают политику китайских властей, посягающих на суверенитет и территориальную целостность Социалистической Республики Вьетнам путем оккупационных действий на вьетнамо-китайской границе совместно с империалистами и другими агрессивными силами.

При этом Цэдэнбал и Чыонг Тинь были единодушны в том, что при определенных условиях они готовы наладить отношения с Китаем, поскольку они всесторонне поддерживают принципиальную позицию СССР по трехсторонним вопросам в рамках советско-китайских совещательных встреч. Подобное их высказывание получилось довольно двусмысленным. Москва внимательно ознакомилась с текстом этого заявления. Употребленные в совместном коммюнике слова «буферные страны», имеющие слегка пренебрежительный тон, перестали соответствовать выбору слов, употребляемых советским руководством в отношениях с Пекином. Хотел ли Цэдэнбал сформировать собственную коалицию в Юго-Восточной Азии? Как бы то ни было, но Монголия и Вьетнам понимали, что им не стоит ждать ничего хорошего от улучшения советско-китайских отношений.

Кремль решил проблему в кратчайшие сроки. Через несколько дней Цэдэнбал прилетел в СССР для отдыха, и его срочно положили в больницу, где детально «продиагностировали» врачи 4-го отдела Минздрава СССР. В августе в Москву вызвали Батмунха и члена Политбюро Д.Моломжамца, отдыхавших в Крыму, сообщили им сведения о здоровье Цэдэнбала и порекомендовали отправить его в отставку. Также они предложили сделать Батмунха председателем МНРП, а Моломжамца – практически главой страны — председателем Президиума Великого Народного Хурала (ВНХ). Если во времена Брежнева подобное отношение Москвы было практически обычным явлением, и предложением отделить эти два поста государственного и партийного лидера было почти передовым. С другой стороны, всего год назад сам Андропов стал Генсеком КПСС и председателем Верховного совета СССР. Другими словами, он сохранил за собой оба высоких поста. Моломжамц, Т.Рагчаа и Намсрай безуспешно уговаривали Цэдэнбала добровольно подать в отставку. Цэдэнбал резко отказался и обвинил Моломжамца в политическом заговоре против него, но он был бессилен против силы.

22 августа 1984 года был срочно созван внеочередной VIII съезд ЦК МНРП, во время которого Моломжамц заявил пораженным депутатам, что по причине здоровья Цэдэнбал не может продолжать работать Генсеком МНРП и председателем Президиума ВНХ, поэтому он предложил внести вопрос о снятии его с постов и исключения из Политбюро на обсуждение в ВНХ. С глубочайшим уважением он подчеркнул, что истинный коммунист и интернационалист товарищ Цэдэнбал более 40 лет руководил страной и партией, посвятив своему народу все свои силы, знания, опыт и таланты, на собственном примере показав творческую реализацию учений марксизма-ленинизма в Монголии, а также способствовал развитию и укреплению дружбы монгольского и советского народов, служащей неиссякаемым источником для процветания Монголии.

Далее Моломжамц предложил депутатам выдвинуть на пост Генсека Батмунха на основании того, что он прикладывал огромные силы и внимание развитию и сотрудничеству с СССР и другими социалистическими странами. Конечно, его предложение было единогласно одобрено. Послеобеденное заседание ВНХ длилось всего 20 минут, и Цэдэнбала так же единогласно освободили от должности председателя Президиума ВНХ. Так был заложен фундамент политических перемен и изменений отношений с Китаем.

Изменения в расчетах власти

Почему на пост Генсека выбрали именно Батмунха? Наверняка было множество поводов, но для Москвы были важны три причины: 1) никто не сомневался в верности Батмөнха Москве; 2) он был председателем Совета министров, поэтому исполнительный аппарат полностью был в его ведении; 3) Батмөнх, как и Цэдэнбал, был урожденным аймака Увс, который оказывал на политику Монголии весьма стабильное влияние. К примеру, 3 из 8 членов Политбюро и 2 из 7 членов секретариата ЦК МНРП были выходцами из этого аймака. Они поддерживали между собой тесную связь, и за их спиной стоял МОБ, поэтому каждый из них быстро укреплял свою политическую позицию и власть.

Кроме Батмунха огромную власть получил Ц.Намсрай, назначенный секретарем ЦК МНРП и членом Политбюро. Всех приближенных к Цэдэнбалу постепенно убрали к 1987 году, в том числе Д.Майдара, Г.Адъю, Д.Гомбожава и М.Даша. Тогда даже говорили: «Мама домой, Адьяа в Ханой». Понятно, что никто из уволенных не происходил из аймака Увс. Трое из них были секретарями ЦК МНРП. В секретариате работало 7 человек, но их сократили до 6 под предлогом кадровых реформ. По состоянию на 1986 год, или после XIX съезда МНРП Генсек и 2 секретаря были выходцами Увса, и их поддерживали С.Намсрай и Ц.Балхаажав, которым покровительствовала Москва. Балхаажав до 1984 года, был заведующим отделом международных отношений ЦК МНРП, так что де-факто он был министром иностранных дел, а де-юре – имел право приказывать министру иностранных дел. Его преемником в 1985-1990 гг. работал Л.Ринчин.

В рамках XIX съезда партии были совершены кадровые перестановки в ЦК МНРП: сменились 36,5% челнов, при этом 41% из них в 1981 году были кандидатами в члены партии. Другими словами, большинство сразу стали членами ЦК, перешагнув этап кандидатов. Так что, если учитывать кандидатов, то 73,6% и раньше были членами ЦК. Более того, сменились 68% кандидатов в члены МНРП. Тем самым проводилась широкомасштабная подготовка к полной смене кадров среднего и высшего звена власти МНРП. Не стоит забывать, что членство в ЦК весьма способствовало карьерному росту.

В рамках Чрезвычайного съезда в 1990 году сменились 83,5% ЦК, при этом 27,5% новых членов были выходцами из низших слоев общества, как скотоводы и председатели бригад. Объяснить подобное можно 3 причинами: 1) нужно было показать свою «близость» к народу; 2) показать, что членство в ЦК не способствует карьерному росту, поэтому не стоит к этому стремиться; 3) новый состав ЦК не позволял понять, кто в действительности руководит «обновленной» МНРП. Было решено сохранить прежнее влияние не путем концентрации власти в партийном руководстве, а назначением верных людей на ключевые позиции. МНРП стремилась совершить «направленный переход», и ей это удалось.

«Китай», который повлиял на монголо-советские отношения и оказался в центре внимания

Особенностью политической жизни социалистических стран был обязательный визит в Москву нового главы какой-либо коммунистической партии. Поэтому избранный 25 октября 1984 года Генсеком МНРП Батмунх через несколько недель вылетел на север в сопровождении Моломжамца и Намсрая, где встретился с К.У.Черненко, Н.А. Тихоновым, которые выразили заинтересованность в разработке долгосрочной программы экономического и научно-технического сотрудничества до 2000 года, тем самым показывая, что намерены продолжать помогать Монголии.

Также стороны обсудили вопросы советско-китайских отношений. СССР находился в сложном положении из-за участившихся взаимных визитов на высоком и высшем уровне между КНР и США, а Дэн Сяопин и премьер-министр Чжао Цзыян не скрывали, что намерены наблюдать со стороны за противостоянием СССР и США. Кремлю казалось, что такие меры для улучшения отношений с Китаем, как начало приграничной торговли на Дальнем Востоке и открытие границ Киргизской ССР, не приносят желаемых результатов, в то время как значимость КНР в его внешней политике значительно выросла.

СССР считал Китай «социалистической сверхдержавой». Если бы он придерживался нейтралитета в отношении США или даже встал на сторону СССР, стратегическое соотношение мировых сил претерпело бы значительные перемены, поэтому Кремлю нужно было подать ощутимо позитивный сигнал. Но какой? Не стоило и думать о том, чтобы отозвать войска из Афганистана. Также с геополитической точки зрения нельзя было ослаблять советское влияние на Индокитайском полуострове. Так что самым оптимальным оставался вывод войск из Монголии, являющейся верным спутником Москвы. Тем более, что после смены руководства она стабилизировалась в политическом плане. Другим плюсом Москва считала историческую неприязнь монголов к китайцам.

На прощальном банкете Черненко произнес тост в честь Батмунха и заявил, что нормализация советско-китайских отношений поможет улучшить ситуацию в Азии и помешает империалистам скапливать свои силы против социализма, что очень важно при сегодняшней напряженной ситуации — практически в преддверии войны. При таких условиях социалистическим странам требуется сплотить свои ряды в международных вопросах.  Черненко подчеркнул, что СССР предпринимает меры для улучшения отношений с Китаем, чтобы реализовать линию XXVIсъезда КПСС.

Скорее всего, этот тост показался Батмунху скрытой угрозой. Ведь и ранее СССР использовал «братские социалистические страны» для удовлетворения собственных амбиций и национальных интересов. Поэтому в ответном тосте он сказал: «Несомненно, нормализация отношений с КНР позитивно скажется на ситуации в Азии, и мы поздравляем с началом очередных советско-китайских переговоров. Что касается требований третьих стран, в том числе и Китая, затрагивающих интересы МНР, то наше правительство продолжает придерживаться прежней принципиальной позиции. К примеру, вывод советских войск из Монголии никак не может быть предметом советско-китайских переговоров. Тем более, что он никак не мешает нормализации отношений между СССР и КНР».

В конце марта 1985 года министр иностранных дел М. Дугэрсурэн посетил с визитом Вьетнам, Камбоджу и Лаос, в рамках которого еще раз четко высказал позицию МНР. И если в монголо-вьетнамском совместном коммюнике было хотя бы упоминание о содействии процессу нормализации советско-китайских отношений, то в монголо-камбоджийском и монголо-лаосском коммюнике этот вопрос не был упомянут.

Кремль был растерян от такой активности монгольского руководства. Его посетили сомнения, не хотят ли монголы в некоторой степени избавиться от него. С другой стороны, он понимал, что если не оказать ответную услугу, то монгольское руководство не готово согласиться на вывод советских войск из своей страны. Для монгольской стороны это был комплексный вопрос. Как защитить свою территорию после вывода советских войск? Ведь монголо-китайские отношения оставались напряженными. И если отношения соседей улучшатся, не остановится ли советская экономическая помощь? Разработка программы сотрудничества до 2000 года еще не означает поступление денежных средств для ее финансирования. Так что монгольская сторона ждала ответов на эти вопросы, и советская сторона поняла, что нужно предложить что-то экономическое, чтобы положиться на позитивное отношение монголов.

Завершение учений Брежнева

После смерти Черненко монголы начали получать ответы на вопросы, крутившиеся у них в голове. Заменивший его М.С.Горбачев принял в Москве сменившийся круг партийных и государственных глав стран Варшавского договора и рассказал о необходимости новых правил отношений стран социалистического содружества, выразив готовность отказаться от привычки постоянно вмешиваться во внутренние дела союзников. «Мы хотим поддерживать с каждой страной равноправные отношения, уважать их суверенитет и независимость, во всех отраслях поддерживать взаимовыгодное сотрудничество», — заявил он, после чего напомнил о повышении ответственности и обязанностей всех стран.

Другими словами, он объявил, что СССР не готов экономически поддерживать некоторые страны, как раньше, потому что ему нужно было уделить первоочередное внимание собственному экономическому развитию. Понятно, что для монгольского руководства его слова были как гром среди ясного неба, ведь в экономическом плане МНР была полностью зависима от других социалистических стран.

На заседании представителей советского МИД от 28 мая 1986 Горбачев сказал: «Отношения с социалистическими странами поднялись на исторически новую ступень. Их нужно изменить полностью. Важно уделить приоритетное внимание нашим друзьям и их потребностям. Между объявлениями о дружбе и осмыслением отношений есть разница. Необходимо признать суверенитет и авторитет союзных государств, особенно маленьких, и отказаться от невыполнимых амбиций».

Инструкции Горбачева были не пустыми требованиями, а плодами психологической оценки отдела внешней политики ЦК. Например, сотрудник данного отдела К.Н.Брутенц в одном из своих внутренних отчетов писал: «Нам нужно многое изменить в отношениях со странами Восточной Европы. В первую очередь отказаться от их инструктирования по мелким, незначительным вопросам и неплодотворного вмешательство в их внутренние дела». Но подобное новое отношение невозможно было сформировать одними инструкциями, ведь отношения советских дипломатов с партнерами из социалистических стран уже сложилось, и для перемен было нужно время.

Что касается Китая, то Горбачев считал: «Нельзя поддаваться эмоциям и смотреть на Китай 80-х годов через призму 60-х. Мы должны понимать, что недопустимо улучшать отношения с Китаем, задев интересы третьих сторон. Наряду с этим мы не позволим другим мешать нам нормализовать отношения с КНР».

По всей видимости, посол СССР в МНР К.Е.Фомиченко законспектировал лишь заключительную часть выступления Горбачева. Много лет занимавший высокую партийную должность в Киргизии, Фомиченко поддерживал очень теплые отношения с членами ЦК МНРП, поэтому можно предположить, что он рассказал своим монгольским друзьям об основных вопросах, которые обсуждали во время московского совещания.

Первый этап операции по выводу советских войск из Монголии

Монгольские лидеры заметили, что слова Горбачева не были пустыми заявлениями нового председателя партии. Наоборот, под руководством СССР действительно собирался улучшать отношения с Китаем – этот вопрос оставался одним из приоритетных задач внешней политики. Поэтому монголы столкнулись с необходимостью проявить гибкость и прагматизм. Было важно получить гарантии того, что СССР продолжит оказывать экономическую и военную помощь, поэтому монгольское руководство подало Китаю первый «сигнал»: в честь 25-летия заключения «Договора о дружбе и взаимопомощи» в июне 1985г. В газете «Унэн» (Правда) была опубликована статья с напоминанием о том, что МНР была одной из первых стран, дипломатически признавших КНР в 1949 г.

В статье говорилось: «Основополагающим документом, имеющим особое значение для развития дружественных отношений и совместной деятельности монгольского и китайского народов является Договор о дружбе и взаимопомощи, подписанный МНР и КНР 31 мая 1960 г. Данный документ служит правовым обоснованием монголо-китайских отношений, и в нем говорится, что дружба и сотрудничество двух стран опираются на принципы пролетарского интернационализма, взаимного уважения государственного суверенитета и территориальной целостности, невмешательства во внутренние дела друг друга, равноправия и взаимной выгоды. Страны стремятся защитить и укрепить мир в Азии и во всем мире, внести вклад в безопасность других стран, для чего совместят свои усилия, что соответствует интересам не только двух государств, но и других социалистических стран и всего мирового сообщества».

Монгольская сторона считала, что упомянутые в статье принципы взаимоотношений станут основой дальнейшей нормализации двусторонних отношений, но при этом стоит признать, что улучшение отношений с Китаем тогда еще не стало задачей внешней политики МНР. В первую очередь ей нужно было получить экономические и оборонные гарантии от СССР, а это было проще сделать через сближение с Китаем, ведь Кремль понимал, что оно станет одним из ускорителей нормализации советско-китайских отношений. Поэтому Горбачев начал предпринимать меры для разработки вышеупомянутой программы сотрудничества до 2000 г.

29 августа 1985года в Москве Батмунх и Горбачев подписали эту программу. На банкете в честь этого события Горбачев отметил огромную политическую значимость документа, который позволит «объединить усилия, опыт и знания двух сторон, чтобы в полной мере использовать ресурсы советско-монгольских отношений, повысить экономический потенциал и улучшить жизнь трудового народа». В ответ Батмунх заметил, что Монголия стремится улучшить отношения с Китаем на основе общепринятых принципов, как добрососедство, взаимное уважение независимости, невмешательство во внутренние дела и мирное сосуществование, и что монголы внимательно наблюдают за ходом советско-китайских переговоров.

Как мы видим, Батмунх крайне осторожно отнесся к заверениям Горбачева о продолжении экономического содействия, потому что советская сторона не гарантировала безопасность Монголии после вывода своих войск. Замечание о том, что мирное сосуществование является основой монголо-китайских отношений, получилось уколом, ведь подобное словосочетание использовали лишь в отношении капиталистических стран. Социалистические страны использовали термин «принцип социалистического интернационализма». С другой стороны, возможно, Батмунх считал, что с завершением учения Брежнева все отказались от подобных слов.

Кремль сдержал данное слово. В декабре 1985 г. стороны подписали протокол о подведении совместных итогов реализации плана развития народного хозяйства, в январе 1986 г. – межправительственное соглашение об экономическом и научно-техническом сотрудничестве на период 1986-1990 гг., в рамках которого советская сторона обязалась выделить монгольской 2.030,0 млрд. переводных рублей.

В январе 1986 г. состоялся официальный визит министра иностранных дел Э.А. Шеварднадзе, который привез личное обращение Горбачева. В газете «Унэн» появилась заметка о встрече Батмунха и Шеварднадзе. В ней говорилось, что подписанный в 1946 г. и обновленный в 1966 г. Протокол о дружбе и взаимопомощи был, есть и будет гарантией суверенитета и безопасности МНР. Также в нем говорилось о значимости программы экономического и научно-технического сотрудничества до 2000 г.

На банкете в свою честь Шеварднадзе отметил, что протокол от 1936 г. был основополагающим документом советско-монгольских отношений, ведь в его рамках в 1939г. СССР оказал Монголии военную помощь в ее борьбе против Японии, а потом союзники в 1945 г. разгромили Квантунскую армию. Подписанные в 1946 и 1966 гг. документы являются его продолжением, а также крепким правовым фундаментом двусторонних отношений. Тем самым он обещал, что СССР и в дальнейшем будет защищать Монголию, в том числе и военными силами. Также министр иностранных дел СССР отметил, что основой двустороннего сотрудничества является «созидательные обязательства», тем самым подразумевая, что экономическое содействие Монголии продолжится.

«Окончание периода, когда отношения с Китаем были обострены, выгодно делу мира в нашем регионе. Придерживаясь принципа не нанесения вреда третьей стороне, СССР стремится улучшить свои отношения с КНР. Пользуясь возможностью, хочу отметить, что мы будем придерживаться этого же принципа при развитии отношений с другими странами, в том числе с США и Японией», — заявил он, косвенно коснувшись вопросов, волновавших монголов.

Монгольская сторона достигла поставленной цели, ведь Москва прямо обещала продолжить военную и экономическую помощь. Монгольское руководство поняло, что не должно мешать нормализации отношений СССР и КНР. Более того, оно обязано активно помогать им. Это означало, что пришло время тоже «упорядочить» свои отношения с Китаем.

Также Шеварднадзе затронул вопрос установления дипломатических отношений с США: «Считаю, что пришло время пересмотреть и уточнить нашу позицию по вопросу установления монголо-американских дипломатических отношений. Монгольские друзья не необоснованно беспокоятся по этому поводу. До настоящего времени наша позиция по этому вопросу была правильной, но времена изменились, и на сегодняшнем этапе эта позиция уже не подходит. Рассмотрев данный вопрос, Политбюро ЦК КПСС решило, что нужно относиться к вопросу с позиции новых условий, и что установление дипломатических отношений с США соответствует нашим общим интересам», — подчеркнул он и дал разрешение на установление дипотношений.

В советско-монгольском совместном коммюнике, опубликованном по результатам визита советского министра иностранных дел, об отношениях с Китаем говорилось: «Стороны подтверждают, что стремятся улучшить и нормализовать отношения с Китаем на основе принципов равноправия и добрососедства, не нанося урона интересам третейских стран».

Появилась тенденция масштабных перемен в структуре внешней политики Монголии. Руководство страны внимательно ознакомилось с частью доклада Горбачева, с которым он 25.02.86 выступил на XXVII съезде КПСС, касающейся Монголии. В ней говорилось, что советское руководство довольно улучшением отношений с Китаем, несмотря на идеологическую разницу позиций по некоторым вопросам международных отношений. Ведь стороны видят возможности постоянного сотрудничества на принципах равноправия, не затрагивая интересов других стран.

Что касается нормализации монголо-китайских отношений, то руководство МНР действовало очень осторожно. Понятное дело, что в первую очередь нужно было изменить свое психологическое отношение к китайцам. 28 мая 1986 на XIX заседании съезда МНРП Батмунх так же осторожно высказался по этому вопросу: «МНР продолжает придерживаться принципиальной позиции нормализации отношений с КНР. Страны могут установить добрососедские отношения и наладить взаимовыгодное сотрудничество, строго соблюдая принципы равноправия и невмешательства во внутренние дела. Это соответствует интересам монгольского и китайского народов, а также интересам мира и социализма».

Монголы так же осторожно относились и к американцам, и интересно, что ускорителем процесса налаживания отношений с США выступило Главное разведывательное управление (ГРУ) Монголии. МОБ был «государством внутри государства» и иногда действовал раньше МИД, а Дугэрсурэн, назначенный министром иностранных дел в 1976 г., перестал соображать в соответствии с требованиями нового времени. Поэтому он, несмотря на разрешение МИД СССР, пытался оттянуть установление дипломатических отношений с США. Несомненно, должны быть причины, почему при этом ГРУ опиралось на содействие некоторых ветеранов дипломатии. Скорее всего, первой причиной было то, что практически все они были выпускниками МГИМО, который по большей части набирал людей КГБ.

Москва действительно была заинтересована в налаживании монголо-американских отношений. Кремль вел переговоры о разоружении, поэтому опасался обвинений со стороны Белого дома в том, что вместе с другими социалистическими странами мешает «оттепели».

Тем временем Москва и Улан-Батор за закрытыми дверями вели переговоры о выводе советских войск. Сегодня осталось очень мало сведений об их ходе и истинном смысле. Весь мир узнал о них только тогда, когда 28 июля 1986 во Владивостоке Горбачев заявил, что ведутся переговоры на эту тему. Переговоры затянулись, и 15 января 1987 Минобороны СССР сделал заявление о том, что в апреле-июне с территории Монголии будет выведена одна мотострелковая дивизия полным составом и несколько специальных частей.

Монгольское правительство отметило, что данный шаг является добровольной мерой, обусловленной принципиальной линией миролюбия МНР и СССР. Вывод войск был «новым практическим шагом, направленным на реализацию широкомасштабной и удачной инициативы СССР», выдвинутой Горбачевым во Владивостоке. Складывалось ощущение, что монгольская сторона своим заявлением стремилась напомнить Москве и Пекину о договоренностях с Шеварднадзе, ибо в нем особо подчеркивалось, что боевое содружество советско-монгольских вооруженных сил преодолело не одно тяжелое испытание во имя защиты мира и социализма, поэтому имеет глубокие исторические традиции. Это боевое содружество всегда было, есть и будет надежной гарантией суверенитета, и независимости МНР, является проявлением верности монгольского и советского народов и правительств союзническом договору о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи.

07 июня 1987 Минобороны СССР сообщил о завершении первого этапа вывода войск из Монголии. Эта мера оказала влияние на политику Монголии в отношении Китая. В марте 1987г. в Пекине делегаты двух стран провели первые переговоры о межправительственном соглашении по вопросам приграничного режима и регулировании пограничных вопросов. Документ был подписан 28 ноября 1988 в Пекине, а 30 марта 1989 – уже следующее межправительственное соглашение о взаимном визите граждан. Другими словами, граница открылась, и граждане начали ездить между двумя странами задолго до того, как двусторонние отношения действительно наладились.

Заключение

До сегодняшнего момента влияние советской перестройки на Монголию практически не становилось предметом научных изысканий. В проведенных немногочисленных исследованиях считается, что советская перестройка начала влиять в 1985 г. – с приходом к власти М.С. Горбачева, но происходившие в действительности исторические события говорят о том, что решающим периодом начала процесса, называемого «перестройкой», был приход к власти Ю.В.Андропова.

Этот процесс начался в Монголии, когда при активном содействии советской стороны в период правления «временно находившегося у власти» Генерального секретаря КПСС К.У.Черненко был смещен с должности партийный и государственный глава Ю.Цэдэнбал. Стремившийся наладить отношения с Китаем Советский Союз считал стратегически важным привлечение Монголии к данному процессу. Для этого необходимо было вывести военные части, в значительных объемах размещенные на территории Монголии, ибо китайская сторона считала их одним из серьезных препятствий для налаживания отношений с Москвой.

М.С.Горбачев, заменивший К.У.Черненко на посту Генерального секретаря КПСС, резко отказался от брежневских учений в отношениях с социалистическими странами, в том числе и с Монголией, которым СССР бессовестно следовал до последнего времени, что также оказало позитивное влияние улучшению советско-китайских отношений. Монгольское руководство было готово согласиться на вывод советских войск после получения гарантий о продолжении экономической помощи и военной защиты.

Перестройка и отказ от брежневских методов оказали огромное влияние на внешнюю политику Монголии. Под руководством нового министра иностранных дел Ц.Гомбосурэна была разработана новая Концепция внешней политики, установлены дипломатические отношения с США, активированы отношения с Японией. Тем самым внешнеполитическая политика начала становиться многосторонней. Монгольские дипломаты начали учиться оценивать свои действия с точки зрения национальных интересов. Если до того периода в области международных отношений Монголия была всего лишь приложением к внешней политике СССР, то после начала перестройки она очень быстро превратилась в самостоятельный субъект международных отношений. Нормализовав отношения со своим южным соседом – Китайской Народной Республикой – Монголия начала быстро улучшать отношения с ней, особенно по сравнению с тем периодом, когда под эгидой и защитой СССР почти 20 лет служила его «буферной зоной», направленной против Китая. Несомненно, это был важный результат того процесса. В течение еще нескольких лет поддерживая по-прежнему близкие политические и экономические связи с СССР, Монголия получила возможность создать более благоприятные стартовые условия для себя.

До 1989 г. среди монгольского руководства не было ни одного человека, который мог бы предположить, как разрушится политическая структура страны. Стоит признать, что политическая система действительно рухнула. Что случилось бы, если бы Монголия была вынуждена была формировать стартовые условия после распада СССР? Не только экономика, но и все отрасли России рухнули, и она тогда была совсем не заинтересована в Монголии, поэтому перестала быть щитом для нее. Да и сил на это у нее не было. Как бы отнесся стремительно развивающийся Китай к стремительно падающей в пропасть Монголии, которой оставалось надеяться лишь на собственные силы? Задавать подобные вопросы — правильно! С этой точки зрения можно сказать, что под влиянием советской перестройки монголо-китайские отношения нормализовались, поэтому на тот период это были позитивные перемены для Монголии. Этот исторический процесс заложил фундамент сегодняшней ситуации, когда судьбу Монголии решают в Пекине и Вашингтоне, а не в Москве и Пекине, как раньше. Также с позитивной стороны нужно оценивать то обстоятельство, что Монголия получила возможность оставаться свободной и сама решать свою судьбу. Как бы то ни было, Монголии удалось избавиться от «тесных объятий» географических соседей, потому что содружество и совместные ценности с США и Западом дали новые гарантии, значимые для дальнейшего существования Монголии.

Последние события вокруг Украины и политика Западных стран впервые в истории «принудили» Россию и Китай «пойти на взаимные уступки». В последнее время становится заметно, что этот союз был «вынужденным замужеством» в силу обстоятельств. Наряду с этим проявляются оценки российских военных, видевших в Монголии «антикитайскую буферную зону». К примеру, замдиректора московского Института политического и военного анализа А. Храмчихин в начале 2014 г. опубликовал статью под названием «Почему России выгодно защищать Монголию?», в которой он сделал вывод: «Вообще, есть две страны, которые России выгодно в случае чего защищать от Китая так же, как саму себя, — это Казахстан и Монголия. «Сдав» их, РФ получит от Пекина геополитический «мат» и автоматически потеряет территорию к востоку от Урала».

Поэтому нет гарантии, что когда-нибудь Россия не припомнит тем или иным способом традиционную линию, начало которой было заложено протоколом о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи от 1936 г. Неоспоримо то, что в тот момент Монголия проявит достаточно мудрости и не оттолкнет своего «вечного» северного соседа, а укрепит свои позиции, основанные на дружбе и демократических ценностях.

Categories:

• История
• Политика
• Cancel

Здравствуйте уважаемые.
Продолжаем нашу серию постов. В прошлый раз мы с Вами вспоминали социалистическую Албанию: https://id77.livejournal.com/2065671.html и закончили с европейскими государствами в данном контексте. Перейдем к остальному миру :-))
И начать сегодня я предлагаю с Монголии. А точнее с Монгольской Народной Республики (МНР).Именно такое название носила Монголия в период с 1924 по 1992 годы.
МНР было достаточно своеобразной страной, целиком и полностью замкнутой на СССР. Впрочем это им было просто необходимо,дабы избежать экспансии Китая. Так что и политически и экономически сие было полностью оправдано.

Высшим органом государственной власти и единственным законодательным органом страны был Великий народный хурал, избиравшийся на 4 года на основе всеобщего прямого избирательного права при тайном голосовании по норме: 1 депутат от 4 тысяч жителей. Великий хурал утверждал конституцию и поправки в неё, определял внутреннюю и внешнюю политику, утверждал планы развития хозяйства страны, государственный бюджет.

В период между сессиями Великого хурала высшим органом власти являлся его Президиум. Высшим исполнительным орган было правительство МНР (Совет Министров) И де-факто и де-юре первым и главным человеком в стране был или Председатель Президиума Великого хурала, или Премьер страны.
С 1939 года и вплоть до самой своей смерти в 1952 году первым человеком в стране, занимая пост Премьер-министра, был самый известный монгол после Чингисхана и его полководцев, кавалер множества орденов, маршал МНР Хорлогийн Чойбалсан.

Этот незаконоржденный неудавшийся буддийских монах по кличке Чоно (Волк), взявший себе имя Чойбалсан, которое в переводе может звучать как «Величие дхармы» был личностью незаурядной.
Был оченьхитрым, далеко не глупым и знал 4 языка. После устранения Пэлжидийна Гэндэна он стал делать в стране небольшой такой культ личности, и неплохо так держал Монголию в «ежовых рукавицах». Даже после его смерти, сопровождалась очередным витком культа его личности — его тело было помещено в особый мавзолей, а его имя было увековечено многократно, в том числе переименованием крупнейшей горы в столице Монголии.

Мавзолей, в котором кроме Чойбалсана покоился еще и другой национальный герой Сухэ-Батор, был снесен в 2005 году, а их останки были кремированы после особых буддийских процедур и захоронены по отдельности.
После смерти маршала Чойбалсана, опередив всех соперников власть в свои руки взял Генеральный секретарь (затем Первый секретарь) Центрального комитета Монгольской народно-революционной партии (ЦК МНРП) Юмжагийн Цэдэнбал.

Очень верткий и хитрый аппаратчик, который с одной стороны проводил более гибкую и либеральную политику, нежели его предшественник, а с другой- придерживался его же стратегических планов и целей. С 1952 по 1974 год он Председатель Совета Министров МНР,а с 1974 и вплоть до момента своей отставки в 1984 году — Председателя Совета Министров МНР.

И тоже стал маршалом МНР, при это ни дня не служивши в армии. Очень хорошо взаимодействуя с ластями СССР он смог победить своих многочисленных соперников внутри страны, и прежде всего Дашийна Дамба,хотя это было и не просто.
Огромное влияние на него и его решения играла его жена Анастасия Ивановна Филатова
Падение Цэдэнбала прозилшло в августе 1984года. Он не смог найти язык с новой генерацией советских вождей и был освобождён от должности Генерального секретаря ЦК МНРП, Председателя Президиума Великого Народного Хурала МНР и отправлен в Москву вместе с женой на лечение. Там же, кстати, и умер в 1991 году.

Новым Генеральным секретарём и Председателем Президиума Великого Народного Хурала МНР был избран Жамбын Батмунх, с 1974 по 1984 года возглавлявший Совет Министров страны. Бывший скотовод, который очень тянулся к знаниям,а посему стал ученым и ректором национального университета. Достойный и умный человек, которому монголы должны быть благодарны за те преобразования, прежде всего в экономической части, которые он сделал. А также за то, что не допустил кровавых событий в начале 90-х. Когда он понял,что его власть и власть МНРП прошла, то просто подал в отставку.

На его место пришел Пунсалмаагийн Очирбат, но уже как 1-й Президент Монголии.
Это уже совсем другая эра
Приятного времени суток.