Руководство нквд при ежове

В данной статье рассмотрена чистка внутри органов НКВД. Остальные стороны чистки рассмотрены в статье Большой террор.

В ходе чистки 1937—1938 годов (Большая Чистка, Большой террор) в СССР подверглось различным репрессиям (увольнение со службы, лагерные сроки, расстрелы) до 1,5 — 3,7 млн чел., из них, согласно данным В. Н. Земскова и В. З. Роговина, было расстреляно в течение примерно полутора лет около 680 тыс. чел. Предметом особых подозрений НКВД стали целые группы населения, потенциально нелояльные властям: бывшие кулаки — спецпоселенцы, бывшие члены разнообразных внутрипартийных оппозиций, лица иностранных для СССР национальностей (особым размахом отличилась «польская операция»). Подозрительными стали даже коммунистические политэмигранты, бежавшие в СССР от преследований в своих странах, и верхушка РККА, которая потенциально могла сочувствовать одному из основателей Красной Армии — Троцкому.

Хотя основной ударной силой террора стали органы НКВД, его сотрудники, как это ни парадоксально, сами зачастую стали жертвами самых жёстких чисток. Показательно, что один из организаторов Первого московского процесса наркомвнудел Ягода Г. Г. оказался в качестве подсудимого на Третьем, а заменивший его Ежов Н. И., в свою очередь, также был расстрелян по обвинениям в шпионаже на иностранные разведки, фабрикации дел, подготовке терактов и мужеложестве^[1].

[править] Назначение Ежова

Во время первого московского процесса наркомом внутренних дел и главой генерального управления госбезопасности являлся Генрих Ягода. Он активно участвовал в расследовании убийства Кирова, которое легло в основу судебного процесса.

Процесс состоялся в августе 1936, и уже в сентябре Ягода был перемещён на пост наркома связи, 4 апреля 1937 арестован. В феврале 1938 предстал на Третьем московском процессе, где был обвинён в сотрудничестве с иностранными разведками и убийстве Максима Горького. Как указывает исследователь Восленский М. С., механика террора была такова, что Ягода, главный организатор Первого московского процесса, оказался в качестве подсудимого на третьем.

По воспоминаниям советского разведчика Орлова А. М. (он же Берг, Гольдин, «Швед» и др.), в 1938 году во время чистки бежавшего в США, Ягода в 1936 году никак не предвидел своё скорое смещение, «весной [1936 года] он получил приравненное к маршальскому звание генерального комиссара государственной безопасности и новый военный мундир, придуманный специально для него».

26 сентября 1936 года наркомом внутренних дел вместо Ягоды назначен Ежов, под руководством которого были проведены Второй и Третий Московские процессы, и «Дело военных». Сама чистка 1937—1938 годов ассоциируется, в первую очередь, с именем Ежова («ежовщина»). В этот период вычищены были в том числе и 2273 сотрудников НКВД, в 1939 году Берией было репрессировано ещё 937 сотрудников НКВД^[2].

Ягода был арестован 5 апреля 1937 года, в феврале 1938 года представ на показательном Третьем московском процессе, где он был обвинён в убийстве Максима Горького, а также Куйбышева и Менжинского. После его ареста были также репрессированы родители Ягоды, его пять сестёр, и жена.

При обыске у Ягоды было изъято множество вещей, составивших длинный список из 130 пунктов: «Вин разных 1229 бут.», «Коллекция порнографических снимков 3904 шт.», «Пальто дамских разных заграничных 9 шт.», «Кожаных и замшевых курток заграничных 11 шт.», «Заграничного сукна 23 куска», «Фотоаппаратов заграничных 9» и др. Вскоре после ареста Ягоды был арестован также и его личный друг Александр Лурье, через которого, по версии следствия, Ягода организовывал махинации с бриллиантами.

На момент проведения в СССР чистки Троцкий Л. Д. был ещё жив. В своей статье в «Бюллютене оппозиции» он назвал обвинение Ягоды в «троцкистском заговоре» — «фантастическим»:

[править] Чистка

В 1937—1938 были арестованы и расстреляны такие сотрудники НКВД как бывшая «правая рука» Ягоды, один из организаторов «философского парохода» Я. С. Агранов, один из выдвиженцев Ягоды Буланов П. П., А. Я. Лурье, обвинённый в подготовке «теракта» против Ежова Г. Е. Прокофьев, Ф. И. Эйхманс, Л. М. Заковский, организатор «дела „Весна“» И. М. Леплевский, начальник охраны Сталина К. В. Паукер, один из организаторов «кировского потока» Г. А. Молчанов, В. А. Балицкий, З. Б. Кацнельсон, С. Г. Фирин, Л. Б. Залин, С. М. Шпигельглас, начальник строительства канала Москва — Волга Берман М. Д. и другие работники НКВД которые сами принимали непосредственное участие в проведении массового террора.

До сих пор остаётся непонятным арест начальника охраны Сталина К. В. Паукера; по свидетельствам современников, отношения Сталина с Паукером были доверительными. За верную службу Сталин наградил Паукера орденами Ленина и Красного Знамени, и двумя автомобилями, кадиллак и линкольн. В 1938 году на Третьем московском процессе Паукер был объявлен немецким шпионом. В июле 1937 года охрану Сталина возглавил Дагин И. Я., вскоре тоже арестованный. Дагин был расстрелян в феврале 1940 года, новым начальником охраны Сталина, на этот раз окончательно, стал Власик Н. С.

4 мая 1937 года был арестован выдвиженец Ягоды, один из организаторов Первого московского процесса наркомвнудел Белоруссии Молчанов Г. А.. Молчанов заставил подсудимого Гольцмана «признаться» в том, что он якобы встречался в 1932 году с сыном Троцкого Л. Д., Львом Седовым, в гостинице «Бристоль» в Копенгагене, тогда как на самом деле эта гостиница была снесена ещё в 1917 году, а секретарь Молчанова перепутал её с гостиницей «Бристоль» в Осло^[4]. Кроме того, сам Лев Седов в это время являлся студентом Высшей технической школы в Берлине, и на момент «встречи» в Копенгагене на самом деле сдавал экзамены в Берлине.

15 ноября 1937 года был расстрелян один из старейших чекистов, Бокий Г. И., член Петроградского ВРК и даже член «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».

Расстрелянные основатели ВЧК

• 

  Уншлихт И. С., чекист с декабря 1917 года. Расстрелян 29 июля 1938 года

• 

  Петерс Я. Х., зампред ВЧК с декабря 1917 года. Расстрелян 25 апреля 1938 года.

• 

  Беленький А. Я., чекист с декабря 1917 года, член первого состава коллегии ВЧК. Арестован в мае 1938 года, расстрелян 16 октября 1941 года.

• 

  Трилиссер М. А., один из основателей Иностранного отдела (ИНО) ГПУ. Арестован 23 ноября 1938 года, расстрелян 2 февраля 1940 года.

Как отмечают в своей работе «1937. Большая чистка. НКВД против ЧК» Михаил Тумшис и Александр Папчинский, в ходе чистки НКВД были расстрелян в том числе главный организатор пресловутого «Шахтинского дела» Евдокимов Е. Г., на допросе «признавшийся» в сотрудничестве с разведками четырёх государств.

Показательно и то, что выступавшие по Шахтинскому делу общественными обвинителями Осадчий и Шеин по делу Промпартии проходили уже обвиняемыми. Наконец, в 1938 году был расстрелян Крыленко Н. В., в 1930 году выступавший гособвинителем на процессе по Делу Промпартии.

Арестованный уже Берией бывший начальник Главного управления НКВД, и правая рука Ежова в проведении террора, Фриновский М. П. на допросе показал, что все «вскрытые» чекистами подпольные террористические заговоры на самом деле были сфальсифицированы путём систематических избиений подсудимых с целью получить от них признательные показания.

С началом террора, 4 июля 1937 года застрелился начальник НКВД Харьковской области Соломон Мазо. 8 июля 1937 года застрелился замнаркомвнудела Курский В. М.. 17 февраля 1938 года при загадочных обстоятельствах скончался прямо в кабинете начальника Главного управления госбезопасности НКВД выдвиженец Ягоды Слуцкий А. А., один из организаторов специальных операций НКВД за границей. 13 мая 1938 года застрелился начальник управления НКВД по Московской области Каруцкий.

[править] Изменения состава НКВД в ходе чистки

В ходе Большого Террора из НКВД, в первую очередь, вычищались:

• большевики с дореволюционным партстажем (их доля упала с 20,83 % в 1934 году до 4 % на 1 сентября 1938 года)^[5], на смену которым пришли коммунисты, набранные по «ленинскому призыву» (доля вступивших в партию в 1925—1928 увеличилась с 1 % до 66 %, 1929—1932 с 0 % до 38 % за тот же период). Доля лиц 1895 и более ранних годов рождения при этом упала с 56,25 % до 4,95 %, доля лиц 1901—1905 годов рождения, наоборот, возросла с 6,25 % до 46,15 %, лиц 1906—1910 годов рождения — с 0 % до 29,12 %^[6];
• лица с некоммунистическим прошлым (бывшие эсеры, меньшевики, анархисты, боротьбисты и др.): их доля упала с 31,25 % суммарно на 1 июля 1934 года до 0,65 % на 1 июля 1938 года^[7]. По окончании террора единственным членом руководства НКВД с некоммунистическим прошлым остался сам Берия Л. П., который в молодости был связан с азербайджанской националистической партией мусаватистов;
• увеличилась доля рабочих (с 23,96 % до 28,67 %) и крестьян (с 17,71 % до 30 %), снизилась доля служащих (с 25 % до 18 %), а также «помещиков, торговцев, мелких предпринимателей и кустарей» (с 28,13 % до 12 %)^[8]. Суммарная доля рабочих и крестьян в руководстве НКВД увеличилась с 42 % в 1934 году до 60 % на 1 сентября 1938 и до 80 % на 1939 год;
• за тот же период 1 июля 1934 — 1 сентября 1938 увеличилась доля русских (с 31,25 % до 56,67 %) и украинцев (с 5,21 % до 6,67 %, на 1 июля 1939 года до 12,42 %), снизилась доля евреев (с 38,54 % до 21,33 %, на 1 июля 1939 года до 3,92 %; согласно мемуарам Хрущёва Н. С. и сына Берии Л. П. Берии С. Л., массовая чистка НКВД от евреев имела место уже в 1939 году по окончании основной волны террора), латышей (с 7,29 % до 0 %) и поляков (с 4,17 % до 0,67 %, на 1 июля 1939 года до 0 %)^[9]. Также из НКВД были вычищены все поголовно обрусевшие немцы. Кроме того, с назначением Берии в два раза выросла доля грузин (с 3,33 % на 1 сентября 1938 года до 6,98 % на 1 января 1940 года);
• для органов НКВД периода 1934—1938 годов также характерен очень высокий процент людей, имевших только начальное образование: на 10 июля 1934 года 40,63 %, на 1 сентября 1938 года 42,67 %. По окончанию основной волны террора количество таких сотрудников начало снижаться, упав к 26 февраля 1941 года до 19,23 %, количество лиц с высшим образованием в органах НКВД с 1938 до 1941 года выросло с 10 % до 34,07 %^[10].
• Ещё одной особенностью руководящих сотрудников НКВД являлся необычно высокий процент лиц, чьё детство прошло неблагоприятно (исключения из школ, неполная семья, бродяжничество и др.); на 1934 год таких лиц было до 5-6 %. В 1937 году этот показатель вырос до 8 %, в 1938 до 12,7 %. По окончанию основной волны террора, количество подобных лиц к 1940 году вновь упало до 6 %^[11].

Исследователь Леонид Наумов считает, что подобные резкие изменения состава НКВД не являлись результатом осознанной политики, а появились вследствие борьбы между целым рядом чекистских «кланов»: «людьми Ягоды», «людьми Ежова», «украинцами» (чекистами, служившими на Украине), «северокавказцами», «туркестанцами» и др. В результате взаимоистребления этих кланов произошло массовое выдвижение наверх новых кадров с «чистыми анкетами», в которых не было никакого компромата.

Подведем некоторые итоги. Как мы видим, в ходе большой чистки качественно изменился состав руководства НКВД. Существенно вырос удельный вес выходцев из рабоче-крестьянской среды, зато практически исчезли выходцы из торговой среды, служащих, дворян. Если попытаться говорить языком «классового подхода», то рабочие и крестьяне устранили «чуждые социальные элементы» от контроля за спецслужбами.

Однако анализ реального хода чистки не позволяет считать, что это стало результатом сознательной социальной политики. Нет руководителя НКВД, который мог бы интерпретироваться, как выдвиженец «бывших» или, наоборот, как «защитник интересов крестьян (или рабочих)». Нет ни одного упоминания в мемуарах, что социальное происхождение чекистов играло какую то роль в их судьбе. Нет оснований, говорить, что «бывшие» считались менее «верными», при выдвижении новых руководителей. Анализ событий 1937 года показывает, что с точки зрения социального происхождения, между теми, кого снимали и арестовывали, и теми, кого назначали на их место, почти нет различий и нет упоминаний, что учитывалось их происхождение. Упоминается партийный стаж, принадлежность к троцкистской оппозиции, возраст, но не социальное происхождение…

Разгадка мне кажется в логике «кланового» противостояния. Для чекистов «честными» были те, кого они хорошо знали по службе, считали проверенными — то есть они относились к одному клану, а «чужих» можно было подозревать в чем угодно. Анализ кланов 1936 г. показывает, что они были однотипны по своему социальному и национальному составу, по партийно-политическому прошлому…Именно представление о клановом характере конфликта в руководстве НКВД помогает найти объяснение происходящему. Ротация кадров в НКВД становится необратимой в результате столкновения «кланов — победителей». Можно предположить, что успех кланов зависел от того, насколько они были защищены от возможного компромата со стороны конкурентов, а для этого нужна была «чистая анкета» — именно эти кадры и начинают выдвигаться наверх. Иными словами борьба кланов запустила механизм ротации. Это позволяет объяснить загадку «самоуничтожения» генералитета НКВД в 1936—1938 гг.^[12]

Леонид Наумов также анализирует список из 37 лиц, которым в 1935 году были присвоены персональные звания комиссаров госбезопасности, соответствующие «генеральским». Из них к 1941 году осталось в живых лишь двое.

Сразу бросается в глаза, что «карающий меч революции» был поразительно «антинародным» и по социальному и по национальному составу. Мало крестьян — 16 %, много т. н. «бывших» — представителей служащих, интеллигенции, торговцев, — 57 %… По национальному признаку ситуация была еще более сложная. «Славян» (русские, украинцы, белорусы, без поляков) — 24 %, евреев — 54 %…Кроме того, не может не поражать обилие лиц с небольшевистским прошлым 38 %.

[править] Влияние смены наркомвнуделов на изменения состава НКВД

Можно выделить по крайней мере три основные «волны» массовых кадровых перестановок в НКВД. Первая была связана с назначением на пост наркомвнудела 10 июля 1934 года Ягоды Г. Г., фактически возглавлявшего это учреждение и ранее.

Вторая «волна» началась с назначением 26 сентября 1936 года Ежова Н. И., начавшего по крайней мере с лета 1937 года массово вычищать из НКВД сотрудников, назначенных своим предшественником, и расставлять на ключевые посты своих собственных выдвиженцев под предлогом борьбы с «заговорщиками», убившими Кирова С. М. 1 декабря 1934 года. Исследователь Леонид Наумов называет первой «группой Ежова», пришедшей в НКВД, Литвина М. И. (застрелился в 1939 году), Шапиро И. И., Цесарского В. Е., Жуковского С. Б. В целом в своём наркомате Ежов опирался на «кланы» так называемых «северокавказцев» (чекистов, во время Гражданской войны служивших на Северном Кавказе) и «туркестанцев» (чекистов, во время Гражданской войны служивших в Сибири, и затем переведённых в Среднюю Азию). Так как Ежов во многом опирался на кадры, переведённые с Северного Кавказа, чистка НКВД там была минимальной; по собственному признанию самого же Ежова, «Везде я чистил чекистов. Не чистил их только лишь в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе…».

По свидетельству бывшего чекиста Шрейдера М. П., бывший выдвиженец Ягоды Фриновский после его падения с готовностью «перебежал» на сторону Ежова, и вызвался арестовывать Ягоду^[13]. По другим свидетельствам, также на сторону Ежова «перебежал» Агранов Я. С.

В целом по своему социальному происхождению, национальному составу, образовательному уровню, партстажу на первых порах выдвиженцы Ежова ничем не отличались от выдвиженцев Ягоды.

«Люди Ежова»:

Третья, и последняя «волна» началась уже после проведённого в основном Ежовым Большого Террора, с назначением Берии Л. П. 25 ноября 1938 года. В первые годы работы Берии на посту наркомвнудела масштабы государственного террора резко сократились, проведена массовая чистка НКВД от активно участвовавших в Большом Терроре назначенцев Ежова (в том числе были репрессированы выдвиженцы Ежова Фриновский М. П. и Евдокимов Е. Г.), частично реабилитированы репрессированные в 1937—1938 лица.

В своём наркомате Берия на первых порах старался опираться на своих бывших сослуживцев из Грузии. В результате доля грузин в руководстве НКВД выросла с 3,33 % на 1 сентября 1938 года до 6,98 % на 1 января 1940 года.

Исследователь Борис Соколов называет первыми «людьми Берии», введёнными им в высшее руководство НКВД, следующих лиц:

• Кобулов Б. З., бывший замнаркомвнудела Грузии, и его брат Кобулов А. З.;
• Гоглидзе С. А., бывший наркомвнудел Грузии
• Рапава А. Н., бывший председатель Совнаркома Абхазии
• Меркулов В. Н., бывший заведующий промышленно-транспортным отделом ЦК Компартии Грузии
• Деканозов В. Г., бывший глава Госплана Грузии

Все эти лица были расстреляны после падения самого Берии.

«Люди Берии»:

[править] Механизм самоистребления НКВД

Как пишет исследователь Леонид Наумов^[4]

Допустим, партия справилась с задачей организации массовых репрессий, потому что обладала институтами насилия — армией и НКВД. Допустим, Сталин справился с чисткой армии и партии, опираясь на верность чекистов, хотя здесь уже есть вопросы: красные командиры имели под командой воинские части и, кстати, личное оружие. Но чистка спецслужб на какие силы опиралась?…Как же вооруженная власть уничтожила сама себя?

…не могло быть ни в 1937 г., ни в 1938 г. постановления с предложением арестовать всех евреев в НКВД или всех лиц буржуазного и мелкобуржуазного происхождения, или всех, кто до ВКП(б) состоял в какой-то другой революционной партии….кто будет выполнять это постановление при тогдашнем составе руководства Наркомата.

…В 1937—1938 гг. произошла почти полная смена и партийного, и чекистского руководства в регионах. Внимательный анализ показывает, что было несколько моделей развертывания этих процессов. В ряде регионов все началось со смены руководства НКВД и только затем — партийного начальства. Так, в Свердловскую область направили Дмитриева, и он «раскопал» материал на первого секретаря обкома — Кабакова….Другая модель — сначала смена партийного начальника, которая «тащит» за собой смену чекистов, «проглядевших врага». Так, в ДВК Варейкис сменил Картелашвили, что привело к замене Дерибаса Люшковым…Третья модель — визит члена Политбюро и смена и партийного, и чекистского руководства.

Чистка НКВД сопровождалась рядом маневров, призванных «усыпить» самих чекистов. В 1935 году введены высшие специальные звания «комиссаров государственной безопасности». Из 37 высших чекистов, имевших эти звания в 1935 году, к 1941 году осталось в живых всего двое.

Параллельно с началом чистки летом 1937 года на сотрудников НКВД «посыпался» ряд высших наград, в том числе множество орденов Ленина. Кроме того, на фоне чистки проходила целая кампания славословий в адрес чекистов и наркомвнудела Ежова лично. Аресты высших чинов НКВД в ряде случаев проводились под видом вызовов в Москву «на повышение».

Для уничтожения уже выдвинувшихся в ходе чистки НКВД сотрудников Ежова в самом НКВД была проведена сложная реорганизация, широко практиковались переводы перед арестами на различные вспомогательные должности; так, Фриновский М. П. был переведён на пост наркома ВМФ СССР, Заковский Л. М. на пост начальника строительства Куйбышевского гидроузла. В целом, чистка НКВД сопровождалась непрерывными кадровыми перемещениями. Отставка наркома Ежова имела характер сложной многоходовой комбинации: 8 апреля 1938 года он был назначен по совместительству наркомом водного транспорта СССР, одновременно оставаясь и наркомом внутренних дел. 23 ноября сам же Ежов подал в отставку с поста наркомвнудела, которая была принята уже 25 ноября. Предлогом для отставки стало бегство не ставших дожидаться своего ареста полпреда НКВД по Дальнему Востоку Люшкова Г. С. и наркомвнудела Украины Успенского А. И.

В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) об отставке Ежова с поста наркомвнудела ничего не указывало о будущем аресте: упоминалось лишь о его «болезненном состоянии, не дающим возможности руководить одновременно двумя большими наркоматами». Арест последовал только в апреле 1939 года. Незадолго до отставки Ежова при невыясненных обстоятельствах погибла его жена Хаютина Е. С.

При аресте Ежова, согласно рапорту капитана госбезопасности Щепилова 11 апреля 1939 года, в ящике письменного стола обнаружены пули, завёрнутые в бумажки с надписями карандашом: «Зиновьев», «Каменев» и «Смирнов». В целом протокол обыска Ежова выглядит гораздо скромнее, чем у его предшественника: четыре пистолета, из них три спрятанные за книгами, и три также спрятанные за книгами бутылки водки.

Параллельно поэтапному падению Ежова также поэтапно происходило и возвышение Берии, в августе 1938 года переведённого из Грузии в центр. 22 августа назначен первым замнаркомвнудела, 8 сентября начальником 1-го управления НКВД, 29 сентября — начальником Главного управления госбезопасности НКВД и, наконец, 25 ноября — наркомом внутренних дел СССР.

Сталин начал широко использовать метод перевода неугодных лиц на вспомогательные должности ещё во время борьбы за власть в 1920-е годы. Главный оппонент Сталина, Троцкий, после долго подготавливавшейся отставки с ключевых постов наркомвоенмора и предреввоенсовета был назначен на вспомогательную должность председателя концессионного комитета, один из его сторонников Муралов Н. И. переведён из Москвы в Северо-Кавказский военный округ. «Зиновьевец» Сокольников Г. Я. переводился с поста наркомфина на должности зампреда Госплана СССР, практиковались переводы оппозиционеров послами за границу.

Атмосфера чистки в НКВД смогла создать для заместителей начальников управлений и начальников отделов возможность быстро выдвинуться, уничтожив, в том числе и физически, своих же собственных начальников^[14]. Другим методом разрушения «спаянных» чекистских «кланов» были перемещения руководящих работников из одного региона СССР в другой.

По мнению исследователя Леонида Наумова, чистка аппарата НКВД на местах началась в июле 1937 года с Украины. Служивший ранее на Украине нарком внутренних дел УССР Балицкий В. А. был перемещён на Дальний Восток для проведения там чистки, однако уже месяцем позднее и сам был репрессирован уже там. Уже 17 июля 1937 года Балицкий «признался» в организации «антисоветского троцкистско-фашистского заговора», и дал показания на ряд своих бывших сотрудников на Украине.

Чистку кадров Балицкого возглавил новый наркомвнудел Украины и бывший заместитель Балицкого Леплевский И. М., который в апреле 1938 года сам был репрессирован. Новым наркомвнуделом Украины стал Успенский А. И., инициировавший чистку НКВД Украины уже от «людей Леплевского». Сам же Успенский, ожидая ареста, в ноябре 1938 года имитировал самоубийство^[15], и бежал в Воронеж. В апреле 1939 года был арестован в Челябинской области, и вскоре «признался» в организации «контрреволюционного заговора» и шпионаже в пользу Германии. В 1940 году Успенский был расстрелян; кроме того, была расстреляна его жена.

Всесоюзный розыск беглого наркома Успенского был взят на контроль лично Сталиным. В ходе розыска была арестована жена Успенского, а один из его родственников, ожидая ареста, повесился. 16 ноября 1938 года Хрущёв Н. С. лично санкционировал арест начальника Житомирского областного управления НКВД Вяткина Г. М., как не предотвратившего побег. На допросе Вяткин показал, что он утвердил в Житомирской области расстрелы четырёх тысяч человек, в том числе несовершеннолетних детей и беременных женщин, и сам был расстрелян в феврале 1939 года.

Для чистки Дальнего Востока с Украины был направлен один из активных участников Большого Террора, главный организатор массовых репрессий этнических корейцев и прочих репрессий по «национальным линиям» Люшков Г. С.. Люшков «вскрыл» на Дальнем Востоке «право-троцкистский заговор», в том числе арестовав собственного предшественника Дерибаса Т. Д.. В 1938 году уже он сам, ожидая ареста, бежал в Японию, где погиб в 1945 году. В свою очередь, бегство Люшкова стало удобным предлогом для целой волны новых чисток на Дальнем Востоке. Наконец, бегство Люшкова стало предлогом и для смещения самого Ежова.

Как указывают в своей работе Михаил Тумшис и Александр Папчинский, для проведения чистки местного НКВД в Хабаровск прибыли чекисты из Ленинграда, Москвы, Вологды, Куйбышева и Челябинска. На место лично прибыл первый замнаркомвнудела Фриновский М. П. (впоследствии сам репрессированный), заявивший, что «города Дальнего Востока засорены контрреволюционным, а органы НКВД — социально-чуждым элементом… Задача командированных на Дальний Восток чекистов чистить органы НКВД от антисоветского элемента».

Миронов С. Н. был переведён из Днепропетровска в Западную Сибирь, где начал репрессировать «польских шпионов»^[4], и сам был арестован уже Берией 6 января 1939 года. Рассекреченные в настоящее время польские архивы убедительно показывают, что в 1930-е годы в Западной Сибири на самом деле вообще отсутствовали польские резидентуры.

Для чистки Омска с Северного Кавказа был направлены Горбач Г. Ф. и Валухин К. Н., впоследствии также репрессированные (Горбач был обвинён в «подготовке государственного переворота»). Одним из предлогов для расстрела Горбача стал скандальный случай, когда приговорённый к расстрелу колхозник Григорий Чазов из-за небрежности исполнителей был оставлен лежать живым в яме с другими расстрелянными, после чего смог добраться до приёмной Калинина М. И. в Москве.

Для чистки Узбекистана и Таджикистана из Москвы был направлен член Политбюро Андреев А. А., Жданов А. А. был направлен для чистки Башкирии, где «обнаружил» даже два «заговора»: «троцкистско-бухаринский» и «буржуазно-националистический». Для чистки Армении из центра были направлены Микоян А. С. и Маленков Г. М., Каганович Л. М. проводил чистку в общей сложности в четырёх областях СССР, также в качестве наркома путей сообщения вычистив железные дороги.

[править] Cлучаи отказа сотрудников НКВД от исполнения указаний

Случаи, когда сотрудники НКВД отказывались участвовать в расправах с невиновными, были весьма редки, так как такой отказ означал смертельную угрозу для самого сотрудника НКВД. Тем не менее, такие случаи известны.

Так, замначальника Особого отдела ГУГБ НКВД СибВО П. Ф. Коломиец столкнувшись с массовыми арестами и расстрелами военнослужащих, 7 декабря 1937 г. отправил «воздушной почтой» письмо Ежову с просьбой прислать комиссию для вскрытия извращений в следствии. Узнав о том, что, вопреки его мнению, сторож Легалов был расстрелян по обвинению в мифическом поджоге, Коломийц сказал о своём рапорте заместителю начальника УНКВД И. А. Мальцеву. Вскоре Коломийц зашёл к начальнику управления Горбачу и отказался нести ответственность за отдел. 23 декабря он был арестован и подвергся пыткам. В марте 1938 г. он был вынужден написать: «… Последние 6-7 лет я не принимал участия в делах по массовым операциям, в так называемой ударной следственной работе… варился в собственном соку и поэтому лишён был приобретения того положительного опыта… который накопили передовые органы и работники ОГПУ-НКВД […] Некоторые явления практической чекистской работы по осуществлению карательной политики ВКПб) и Советской власти я в ряде случаев рассматривал с точки зрения ложной, гнилой морали». Коломийц был осуждён на 20 лет лагерей, но в 1940 г. его реабилитировали.

Мобилизованный в НКВД в разгар террора, молодой сотрудник оперчекотдела Сиблага Садовский написал Сталину письмо с протестом против пыток и фальсификаций. Его немедленно арестовали, пытали и осенью 1938 г. он был расстрелян.

Начальник СПО и член тройки НКВД ТатАССР Я. Я. Веверс в ноябре 1937 г. приказал арестовать своего подчинённого С. А. Аухадеева, отказавшегося принимать участие в расстрелах. Аухадеев получил пять лет за «антисоветскую агитацию», но в 1939 г. его дело было прекращено.

Заместитель начальника Благовещенского РО УНКВД по Алтайскому краю М.Сейфулин, будучи, по словам одного из коллег, не согласен «с постановкой в то время арестов и методов следствия, весной 1938 года застрелился». Начальник одного из РО НКВД Курской области Д.Щекин 4 августа 1938 г. покончил с собой, а перед этим посещал семьи арестованных и выпивал с ними.

В сентябре 1937 г. референт по следственному производству Воронежского областного УНКВД Гуднев без доклада начальнику управления освободил четырёх человек, арестованных за «подрывную агитацию против ЦК и выпуск нелегальной литературы». После этого он скрылся, а вместе с ним скрылись и освобождённые им лица. Перед этим Гуднев уничтожил находившиеся в своём производстве дела, по которым арестованным грозил расстрел.^[16]

[править] Масштаб репрессий

При общей списочной численности органов госбезопасности около 25 тыс. чел. на 1 марта 1937 года в период 1937—1938 были вычищены и арестовано 2273 сотрудника НКВД, в 1939 году Берией было репрессировано ещё 937 сотрудников НКВД. В 1939 году Берией было уволено со службы 7372 человека.

Общество «Мемориал» подвергает сомнению цифру в 20 тыс. репрессированных, и указывает, что это число включает в себя, помимо собственно чекистов, также сотрудников милиции, пожарной охраны, ЗАГСов и прочих учреждений в системе НКВД.

Из 322 начальников республиканских НКВД, УНКВД краев и областей и подразделений центрального аппарата, занимавших эти посты в разные моменты периода с июля 1934 г. по сентябрь 1938 г., был арестован 241 человек (почти 75 %). Из 37 человек, носивших звание комиссара госбезопасности в 1935 году, осталось в живых лишь двое.

[править] Примечания

4 февраля 1940 года в здании Военной коллегии СССР был расстрелян Николай Ежов, ещё совсем недавно являвшийся народным комиссаром внутренних дел. Именно с его именем связан один из наиболее кровавых периодов в советской истории, позднее названный ежовщиной. Сам Ежов получил сомнительное достижение, став самым кровавым советским наркомом в истории. Ежова всегда представляли в роли абсолютно инфернального злодея, ежедневно купавшегося в крови своих жертв. Но в действительности он был весьма тихим и неприметным человеком, а до своего неожиданного назначения в руководство НКВД вообще никак не был связан с силовыми органами, занимаясь партийной работой и кадрами.

Детство и юность

О ранних годах Ежова практически ничего не известно. Сам он в автобиографиях писал, что был сыном рабочего, но в те времена так писали вообще все, кто рассчитывал хоть на какую-то партийную карьеру. В действительности его отец был, по одной версии, дворником, по другой — отставным солдатом, служившим в земской страже (так назывались полицейские формирования в Царстве Польском, комплектовавшиеся из отставников). Там же он женился на местной литовской девушке. Это объясняет, почему Ежов с детства хорошо знал польский и литовский языки.

Впрочем, есть ещё версия, что Ежов — сирота, усыновлённый Александром Шляпниковым — первым советским наркомом труда, который ещё при живом Ленине возглавил так называемую рабочую оппозицию и был расстрелян как раз при Ежове. Но это очень сомнительно, поскольку Шляпников в советские времена был достаточно известен и факт родства с Ежовым трудно было бы скрыть.

Несколько лет юный Ежов провёл в Петербурге, где был учеником портного. Позднее в автобиографиях он утверждал, что также работал учеником слесаря на Путиловском заводе. С началом Первой мировой войны его призвали в армию, но из-за слишком низкого роста (всего 151 сантиметр) он был признан негодным к строевой службе и направлен в тыл, где служил писарем.

В революционных событиях 1917 года Ежов не принял участия, революционером он не был. К большевикам он присоединился ещё до Октябрьской революции, но активной роли не играл. После демобилизации из армии он уехал к родителям и некоторое время работал на стекольном заводе, после чего был призван в РККА. Его вновь признали негодным к строевой службе и отправили на базу радиоформирований, где готовили радистов. Там Ежов работал писарем, а затем постепенно стал подниматься по карьерной лестнице, став комиссаром школы радистов.

Ежов совершенно ничего не понимал в новейшей на тот момент радиотехнике, но был очень исполнительным человеком и ответственно подходил ко всем поручениям. Начальству никогда не перечил, за что и угодил под трибунал в 1920 году. Дело в том, что начальник школы зачислил нескольких новых курсантов, которые, как оказалось, дезертировали из армии. Начальника судили за покровительство дезертирам, а Ежова за то, что, будучи комиссаром школы, не выступил против этого. Приговоры были весьма мягкими, начальник получил условный срок, Ежов — и вовсе выговор.

После революции большевики испытывали страшный недостаток кадров. Поэтому практически любой человек, отучившийся год-два в церковно-приходской школе и зарекомендовавший себя не полным дураком, мог рассчитывать на руководящие должности. Выговор не помешал Ежову уже в 1922 году стать первым секретарём Марийского обкома, куда он был направлен решением Организационного бюро ЦК — главного кадрового органа партии.

Фактически он стал руководителем Марийской области, но длилось это недолго. У местных большевиков ещё до назначения Ежова из Москвы был свой кандидат из местных, и они враждебно приняли назначенца из столицы. После полугода интриг и борьбы за влияние Ежов проиграл и покинул регион, тем более что и в Москве решили поддержать местные национальные кадры.

Ежова направили в нынешний Казахстан, назначив первым секретарём Семипалатинской губернии. На этой должности он зарекомендовал себя как душевный, мягкий и отзывчивый человек. По отзывам всех, кто помнил его по работе в Семипалатинске, они не могли поверить, что Ежов мог превратиться в того кровавого палача, каким он стал во главе НКВД, ведь, будучи первым секретарём, он всегда шёл навстречу всем пожеланиям, всегда старался исполнить даже незначительную просьбу коллег и чем-то им помочь.

Чуть позже Ежов стал заведующим орготдела обкома Киргизской автономной области, то есть главным партийным кадровиком региона, а ещё через несколько месяцев стал заместителем первого секретаря Казахской АССР (так назывался Казахстан до территориального размежевания в Средней Азии и разделения её на несколько национальных союзных республик).

Воробушек

Именно там Ежов познакомился с Иваном Москвиным, что предопределило его будущее возвышение. Москвин был высокопоставленным партийным аппаратчиком и занимал должность заведующего Организационно-распределительным отделом ЦК. Звучит не очень значительно, но при Сталине кадровики стали действительно влиятельной силой.

Старые большевики из ленинской гвардии в борьбе за власть полагались на лозунги, а Сталин — на правильный подбор кадров. Политические противники Сталина обычно сильно недооценивали роль аппарата партии и особенно кадровиков и очень жестоко поплатились за это в будущем.

Ранее Москвин работал в Петрограде, но повздорил с местным руководителем Зиновьевым, которого сильно недолюбливал. Как раз тогда началась борьба за власть между Зиновьевым и Сталиным, и Москвин активно поддержал Сталина, за что и был возвышен.

Москвин пригласил исполнительного Ежова на должность инструктора. В рекомендации, данной ему при поступлении на службу, Москвин написал: «Я не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным — он всё сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный недостаток: он не умеет останавливаться».

Инструктором он пробыл недолго, Москвин не мог нарадоваться на своего сотрудника, неотрывно сидевшего за бумагами, и сделал его своим заместителем. Ежов стал другом семьи Москвина, часто приходил к нему в гости, родственники начальника ласково звали Ежова воробушком. Через несколько лет «воробушек» и пальцем не пошевелит, чтобы спасти своего начальника и друга от расстрела.

В 1930 году Москвина переводят на службу в ВСНХ и Ежов становится главой Орграспредотдела. Тогда же Сталин, всегда считавший кадровое направление в партии первостепенным, лично встретился с Ежовым. Из-за собственной значимости у Ежова произошло головокружение от успехов. Незаметный чиновник неожиданно выбился в число руководителей страны, круг его общения изменился.

Он развёлся с первой женой Антониной, которая десять лет натаскивала Ежова и учила его писать без ошибок, и женился на Гене Хаютиной. К 25 годам она уже несколько раз успела побывать замужем за влиятельными в советском государстве людьми, что ввело её в круг советской богемы. Она лично знала почти всех советских знаменитостей: писателей, журналистов и так далее, и со многими из них поддерживала любовные связи. Хаютина вовремя оценила потенциал нового места работы Ежова и вышла за него замуж. Так неприметный чиновник, над которым из-за его неказистого внешнего вида посмеивались многие коллеги, обзавёлся эффектной женой, за которой были не прочь поухаживать даже многие советские знаменитости.

Ежов продолжает руководить кадрами, крайне ответственно выполняя полученные задания. В 1933 году он образцово проводит очередную генеральную чистку партии, которые Сталин практиковал, чтобы избавиться от потенциальных сторонников тех, с кем он боролся за власть. Из партии был изгнан каждый пятый её член — всего около 400 тысяч человек.

Сталин понял, что Ежов — именно тот человек, который нужен ему для задуманной массовой чистки уже не в масштабах партии, а в масштабах страны. Во-первых, Ежов не был знаком со старыми большевиками и не имел никаких связей с потенциальными жертвами, не имел с ними дружеских и родственных отношений и вообще человек в советской элите новый и без связей. Значит лоялен он будет исключительно Сталину.

Кроме того, Ежов тихий и исполнительный человек, любое начальство пользуется у него беспрекословным авторитетом, поэтому лишних вопросов он задавать не будет и перечить тоже. Писатель Лев Разгон — тесть бывшего начальника Ежова Москвина, который и возвысил его, вспоминал, что Ежов, приходя к нему в гости, был очень тихим и скромным, никогда не перебивал начальника и подобострастно слушал его, когда тот что-то говорил.

Сталин уже давно был недоволен наркомом внутренних дел Ягодой, который никак не желал понимать многочисленные сигналы, которые ему посылал генсек. Товарищ Сталин намекал, что всё зло, происходящее в советском мире, от убийства товарища Кирова до пожара в каком-нибудь Биробиджане, происходит при непосредственном вмешательстве лично Троцкого, тогда как Ягода в этом сомневался. К тому же он был наверху уже давно и был лично связан со многими будущими жертвами, да и вообще неохотно брался за репрессии против коммунистов. Нужен был новый человек, и этим человеком стал Ежов. 

Кровавый нарком

В сентябре 1936 года Ягоду смещают с поста наркома и назначают на его должность Ежова. Тот передаёт свою кадровую вотчину заместителю Маленкову и становится генеральным комиссаром госбезопасности, что соответствовало воинскому званию маршала. По правилам советской «игры парткомов» каждый новый руководитель начинал с того, что безжалостно изгонял всех ставленников прежнего руководителя и приводил свою команду.

В качестве предлога Ежов выступил на пленуме ЦК, посетовав перед партийным начальством на крайне плохую работу подчинённых, подобранных ещё Ягодой, и плохую борьбу с замаскировавшимися врагами народа. Пленум дал добро на проведение чисток, и большая часть ставленников Ягоды была либо арестована и расстреляна, в случае с высокопоставленными сотрудниками, либо изгнана, в случае с рядовыми. Через два года, после прихода Берии, ситуация полностью повторилась уже с ежовцами.

За два года при Ежове были проведены практически все самые известные и громкие процессы: Второй московский процесс (Пятаков, Сокольников, Радек), Третий московский процесс (Ягода, Рыков, Бухарин, Крестинский), «дело военных», закончившееся расстрелом маршала Тухачевского, нескольких командармов и комкоров, смертью от избиений маршала Блюхера. В конечном счёте было репрессировано 65% высшего командного состава РККА.

Репрессии касались не только высокопоставленных руководителей. Практически гарантировало попадание «в списки» наличие в прошлом таких вещей, как служба в Белой армии, участие в политической деятельности любой дореволюционной партии от кадетов до меньшевиков и левых эсеров, участие в какой-либо внутрипартийной оппозиции в 20-е годы, судимость по контрреволюционной 58-й статье в прошлом, попадание в категорию так называемых лишенцев — людей, занимавших какое-либо положение в дореволюционной России (полицейские, жандармы, офицеры, рантье, торговцы), возвращение из эмиграции и так далее.

Обвинения были стандартными: участие в контрреволюционном заговоре, связь с иностранными разведками, троцкизм. Следователи, занимавшиеся делами, имели только одно указание — добиться от обвиняемого признательных показаний. Во всём остальном у них были развязаны руки и каждый был волен импровизировать и добиваться показания своими способами. Кто-то методично избивал обвиняемых, пока они не раскалывались, кто-то просил подписать бумагу с уже написанными заранее показаниями, обещая после этого отпустить или добиться смягчения приговора, кто-то предлагал взять вину на себя, в обмен обещая, что родственников не тронут.

Поскольку даже в условиях зависимого от партийных органов советского правосудия на формальное разбирательство более миллиона уголовных дел ушли бы долгие годы, а работа судов оказалась бы парализованной, Ежов добился от Политбюро разрешения на упрощённый порядок осуждения. По всей стране были организованы так называемые тройки, создававшиеся при республиках, областях и краях.

В состав троек входили начальник местного отделения НКВД, прокурор и секретарь обкома. Время от времени они собирались вместе и рассматривали присланные из следственных отделов материалы. В них следователь расписывал дело и предоставлял показания обвиняемого. После этого тройка выносила приговор, не подлежавший обжалованию. Приговоры в большинстве случаев выносили заочно и подсудимого даже не привозили на вынесение приговора, никаких адвокатов также не было. После этого резолюции тройки уходили в Москву на подписание Ежову, если речь шла о каких-то видных местных партийных деятелях, либо приговор сразу же приводился в исполнение.

Стоит отметить, что ни о каком всевластии Ежова не приходится говорить, это был лишь слепой и послушный исполнитель. Он никогда не делал попыток заступиться за старых друзей, которые писали ему письма с жалобами, а также не пытался самодеятельно репрессировать каких-то видных деятелей. Например, Ежов прекрасно знал, что жена изменяет ему с Шолоховым, однако тот был в хороших отношениях со Сталиным, и Ежов, у которого на столе лежали распечатки любовных свиданий его жены с писателем, ничего не мог сделать.

Всего за два ежовских года по политическим статьям были осуждены 1,3 миллиона человек, из которых около 700 тысяч расстреляны. 

Агент немецкой и польской разведки

К середине 1938 года стало ясно, что все политические соперники Сталина, все их ставленники, те, кто мимо проходил, и просто подозрительные товарищи уже расстреляны. Ежов становился не нужен. В августе 1938 года заместителем Ежова был назначен другой сталинский ставленник — Лаврентий Берия. Он начинает методично копать под своего шефа. Чтобы Ежов не воспользовался помощью своих ставленников, поначалу начали приходить за ними.

Начальник дальневосточного НКВД Генрих Люшков перебежал границу, сдался японцам и выложил им все «явки и пароли», параллельно начав разоблачать репрессии в СССР. А нарком внутренних дел УССР Успенский, поняв, что началось, инсценировал своё самоубийство и разбросал одежду на берегу Днепра, а сам с поддельными документами начал колесить по СССР. Найти его удалось только через несколько месяцев в Челябинской области.

В качестве формального предлога для снятия Ежова был использован глава НКВД Ивановской области Журавлёв, который написал на него донос в Политбюро, жалуясь на то, что Ежов недостаточно хорошо разоблачает врагов народа, не реагирует на сигналы активных сотрудников и вообще пьянствует и плохо организует работу.

Ежова вызвали на заседание Политбюро и как следует «проработали». Ему не оставалось ничего, кроме как подать заявление об отставке на имя Сталина, к которому он приписал: «Прошу Вас отдать распоряжение не трогать моей старухи-матери. Ей 70 лет. Она ни в чём не повинна. Это больное, несчастное существо».

Ежов прекрасно понимал, чем все закончится. В декабре 1938 года его отправили в отставку, назначив наркомом водного транспорта, а уже через месяц в распоряжении нового главы НКВД Берия был донос от сотрудника НКВД Московской области Шабулина, сообщавшего, что брат Ежова — Иван — неоднократно делал высказывания террористической направленности о намерении убить товарища Сталина. Брата арестовали.

Через три месяца был арестован заместитель Ежова Фриновский — один из его ближайших соратников. Фриновский сразу же дал нужные показания на бывшего шефа, заявив, что Ежов на самом деле состоял в преступной связи с террористом и убийцей Ягодой и после его расстрела продолжил его работу. Оказалось, что он с вредительскими и заговорщицкими целями наводнил силовой аппарат врагами и шпионами, которые в антисоветских целях уничтожали честных коммунистов.

В апреле 1939 года Ежов был арестован. На допросе он заявил: «по заданию германской разведки я организовал антисоветский заговор и готовил государственный переворот путём террористических актов против руководителей партии и правительства. Мы решили, что надо убрать Сталина или Молотова под флагом какой-либо другой антисоветской организации с тем, чтобы создать условия к моему дальнейшему продвижению к власти. После этого, заняв более руководящее положение, создастся возможность для дальнейшего, более решительного, изменения политики партии и советского правительства в соответствии с интересами Германии».

Кроме того, Ежов признался в работе на польскую разведку, сверх этого сообщил, что его жена — английский шпион, и неожиданно признался в своём гомосексуализме. 

Дело против Ежова вёл лично Берия, а допросами занимался его ставленник Кобулов. Судила Ежова Военная коллегия Верховного суда. Во время заседания он отказался от всех данных на этапе следствия показаний, заявив, что его жестоко избивали, добиваясь подписания этих показаний.

В последнем слове он сказал: «Всё, что я писал и говорил о терроре на предварительном следствии — липа. Судьба моя очевидна. Жизнь мне, конечно, не сохранят, так как я и сам способствовал этому на предварительном следствии. Прошу об одном, расстреляйте меня спокойно, без мучений. Ни суд, ни ЦК не поверят мне, что я невиновен. Я прошу, если жива моя мать, обеспечить её старость и воспитать дочь. Прошу не репрессировать моих родственников — племянников, так как они совершенно ни в чём не виноваты. Прошу передать Сталину, что всё то, что случилось со мной, является просто стечением обстоятельств, и не исключена возможность, что к этому и враги, которых я проглядел, приложили свои руки. Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах».

Судьба Ежова была предрешена. 3 февраля 1940 года он был признан виновным и приговорён к смертной казни, а на следующий день казнён. Брат Ежова и двое его племянников были расстреляны, третий племянник отправлен в лагеря.

Вторая жена Ежова успела покончить с собой до его ареста, а первую жену не тронули. Шестилетняя дочь Ежова, которую он удочерил в 1933 году, была отправлена в детский дом, где получила фамилию Хаютина. 

Об аресте и расстреле Ежова не сообщалось публично, некогда знаменитый нарком просто исчез, канул в небытие, словно его и не было. Он был удалён со всех фотографий рядом со Сталиным, его имя убрано из энциклопедий и Краткого курса истории ВКП(б). Все населённые пункты, улицы и другие объекты, переименованные в честь Ежова, получили другие названия.

Nikolai Yezhov
Николай Ежов
People’s Commissar for Internal Affairs
In office 26 September 1936 – 25 November 1938[1]
Premier	Vyacheslav Molotov
Preceded by	Genrikh Yagoda
Succeeded by	Lavrentiy Beria
Chairman of the Party Control Commission of the Central Committee
In office 1935–1939
Preceded by	Lazar Kaganovich
Succeeded by	Andrey Andreyev
People’s Commissar for Water Transport (NKVT)
In office 8 April 1938 – 9 April 1939
Premier	Vyacheslav Molotov
Preceded by	Nikolay Pakhomov
Succeeded by	None (position abolished)
Full member of the 17th Central Committee
In office 10 February 1934 – 3 March 1939
Candidate member of the 17th Politburo
In office 12 October 1937 – 3 March 1939
Member of the 17th Secretariat
In office 1 February 1935 – 3 March 1939
Personal details
Born	Nikolai Ivanovich Yezhov 1 May 1895 St. Petersburg, Russian Empire
Died	4 February 1940 (aged 44) Moscow, Russian SFSR, Soviet Union
Cause of death	Execution by shooting
Citizenship	Soviet
Political party	Russian/All-Union Communist Party (Bolsheviks) (1917–1939)
Spouse(s)	Antonia Titova ​ ​ (m. 1919; div. 1930)​ Yevgenia Feigenberg ​ ​ (m. 1930; died 1938)​
Children	1 (adopted)
Signature
Nickname(s)	Ежевика (Blackberry)[2] Iron Hedgehog[3]

Nikolai Ivanovich Yezhov (Russian: Никола́й Ива́нович Ежо́в, IPA: [nʲɪkɐˈɫaj ɪˈvanəvʲɪt͡ɕ (j)ɪˈʐof]; 1 May 1895 – 4 February 1940) was a Soviet secret police official under Joseph Stalin who was head of the NKVD from 1936 to 1938, during the height of the Great Purge. Yezhov organized mass arrests, torture and executions during the Great Purge, but he fell from Stalin’s favour and was arrested, subsequently admitting in a confession (that he later claimed was taken under torture) to a range of anti-Soviet activity including «unfounded arrests» during the Purge. He was executed in 1940 along with others who were blamed for the Purge.

Early life and career[edit]

Yezhov was born either in Saint Petersburg, according to his official Soviet biography, or in southwest Lithuania (probably Veiveriai, Marijampolė or Kaunas). Although Yezhov claimed to be born in Saint Petersburg, hoping to «portray (himself) in the guise of a deeply-rooted proletarian», he confessed when interrogated that his father Ivan Yezhov^[4] came from a well-off Russian peasant family^[5] from the village of Volkhonshino. He worked as a musician, railroad switchman, forest warden, head of a brothel, and as a housepainting contractor employing a couple of hired workers.^[6] His mother Anna Antonovna Yezhova was Lithuanian.^[7] Despite writing in his official biographical forms that he knew Lithuanian and Polish, he denied this in his later interrogations.^[5]

He completed only his elementary education. From 1909 to 1915, he worked as a tailor’s assistant and factory worker. From 1915 until 1917, Yezhov served in the Imperial Russian Army. He joined the Bolsheviks on 5 May 1917, in Vitebsk, six months before the October Revolution. During the Russian Civil War (1917–1922), he fought in the Red Army. After February 1922, he worked in the political system, mostly as a secretary of various regional committees of the Communist Party. In 1927, he was transferred to the Accounting and Distribution Department of the Party where he worked as an instructor and acting head of the department. From 1929 to 1930, he was the Deputy People’s Commissar for Agriculture. In November 1930, he was appointed to the Head of several departments of the Communist Party: department of special affairs, department of personnel and department of industry. In 1934, he was elected to the Central Committee of the Communist Party;^[8] in the next year he became a secretary of the Central Committee. From February 1935 to March 1939, he was also the Chairman of the Central Commission for Party Control.

In the «Letter of an Old Bolshevik» (1936), written by Boris Nicolaevsky, there is Bukharin’s description of Yezhov:

In the whole of my—now, alas, already long—life, I had to meet few people who, by their nature, were as repellent as Yezhov. Watching him, I am frequently reminded of those evil boys from Rasteryayeva Street workshops, whose favorite form of entertainment was to light a piece of paper tied to the tail of a cat drenched with kerosene, and relish in watching the cat scamper down the street in maddening horror, unable to rid itself of the flames that are getting closer and closer. I have no doubt that Yezhov, in fact, utilized this type of entertainment in his childhood, and he continues to do that in a different form in a different field at present.

Nadezhda Mandelstam, in contrast, who met Yezhov at Sukhum in the early thirties, did not perceive anything ominous in his manner or appearance; her impression of him was that of a «modest and rather agreeable person».^[9] Yezhov was very short, standing 151 centimetres (4 ft 11+1⁄2 in), and that, combined with his perceived sadistic personality, led to his nickname «The Poison Dwarf» or «The Bloody Dwarf».^[10]

Personal life[edit]

Yezhov married Antonina Titova (Russian: Антонина Алексеевна Титова), a minor Communist Party clerk, in 1917,^[11] but he later divorced her and married Yevgenia Feigenburg [ru] (Khayutina-Yezhova), a Soviet publishing worker and Chief Editor of USSR in Construction magazine who was known for her friendship with many Soviet writers and actors.^[12] Yezhov and Feigenburg had an adopted daughter, Natalia, an orphan from a children’s home. After Yevgenia’s and Yezhov’s deaths in late 1938 and 1940 respectively, Natalia was sent back to a local orphanage and was forced to relinquish the Yezhov surname. Subsequently, she was known by the name Natalia Khayutina.^[13]

Accusation of homosexuality[edit]

Yezhov was accused of homosexual acts. When Yezhov was arrested in 1939, he stated during his interrogation that he had many lovers, including Filipp Goloshchyokin, then party functionary in Kazakh ASSR, during the latter half of 1925, and that they had shared an apartment in Kzyl-Orda.^[14][15]

Head of the NKVD[edit]

A turning point for Yezhov came with Stalin’s response to the 1934 murder of the Bolshevik chief of Leningrad, Sergei Kirov. Stalin used the murder as a pretext for further purges and he chose Yezhov to carry out the task. Yezhov oversaw falsified accusations in the Kirov murder case against opposition leaders Kamenev, Zinoviev and their supporters. Yezhov’s success in this task led to his further promotion and ultimately to his appointment as head of the NKVD.^[16]

He became People’s Commissar for Internal Affairs (head of the NKVD) and a member of the Central Committee on 26 September 1936, following the dismissal of Genrikh Yagoda. This appointment did not at first seem to suggest an intensification of the purge: «Unlike Yagoda, Yezhov did not come out of the ‘organs’, which was considered an advantage».^[17]

Party leadership revocation and executions of those found guilty during the Moscow Trials was not a problem for Yezhov. Seeming to be a devout admirer of Stalin and not a member of the organs of state security, Yezhov was just the man Stalin needed to lead the NKVD and rid the government of potential opponents.^[18] Yezhov’s first task from Stalin was to personally investigate and conduct prosecution of his long-time Chekist mentor Yagoda, which he did with remorseless zeal. Yezhov ordered the NKVD to sprinkle mercury on the curtains of his office so that the physical evidence could be collected and used to support the charge that Yagoda was a German spy, sent to assassinate Yezhov and Stalin with poison and restore capitalism.^[19] Yezhov later admitted under interrogation on 5 May 1939 that he had fabricated the mercury poisoning to «raise his authority in the eyes of the leadership of the country».^[20] It is also claimed that he personally tortured both Yagoda and Marshal Mikhail Tukhachevsky to extract their confessions.^[21]

Yagoda was but the first of many to die by Yezhov’s orders. Under Yezhov, the Great Purge reached its height during 1937–1938. 50–75% of the members of the Supreme Soviet and officers of the Soviet military were stripped of their positions and imprisoned, exiled to the Gulag in Siberia or executed. In addition, a much greater number of ordinary Soviet citizens were accused (usually on flimsy or nonexistent evidence) of disloyalty or «wrecking» by local Chekist troikas and similarly punished to fill Stalin and Yezhov’s arbitrary quotas for arrests and executions. Yezhov also conducted a thorough purge of the security organs, both NKVD and GRU, removing and executing not only many officials who had been appointed by his predecessors Yagoda and Menzhinsky, but even his own appointees as well. He admitted that innocents were being falsely accused, but dismissed their lives as unimportant so long as the purge was successful:

There will be some innocent victims in this fight against Fascist agents. We are launching a major attack on the Enemy; let there be no resentment if we bump someone with an elbow. Better that ten innocent people should suffer than one spy get away. When you chop wood, chips fly.^[22]

In 1937 and 1938 alone, at least 1.3 million were arrested and 681,692 were shot for ‘crimes against the state’. The Gulag population swelled by 685,201 under Yezhov, nearly tripling in size in just two years, with at least 140,000 of these prisoners (and likely many more) dying of malnutrition, exhaustion and the elements in the camps (or during transport to them).^[23]

Fall from power[edit]

Yezhov was appointed People’s Commissar for Water Transport on 6 April 1938. During the Great Purge, acting on the orders from Stalin, he had accomplished liquidation of Old Bolsheviks and other potentially «disloyal elements» or «fifth columnists» within the Soviet military and government prior to the onset of war with Germany. The defection to Japan of the Far Eastern NKVD chief, Genrikh Lyushkov, on 13 June 1938, rightly worried Yezhov, who had earlier protected Lyushkov from the purges and now feared that he would be blamed for disloyalty.^[24]

Final days[edit]

On 22 August 1938, NKVD leader Lavrenty Beria was named as Yezhov’s deputy. Beria had managed to survive the Great Purge and the «Yezhovshchina» during the years 1936–1938, even though he had almost become one of its victims. Earlier in 1938, Yezhov had even ordered the arrest of Beria, who was party chief in Georgia. However, Georgian NKVD chief Sergei Goglidze warned Beria, who immediately flew to Moscow to see Stalin personally. Beria convinced Stalin to spare his life and reminded Stalin how efficiently he had carried out party orders in Georgia and Transcaucasia. In a twist of fate, it was Yezhov who eventually fell in the struggle for power, and Beria who became the new NKVD chief.^[25]

Over the following months, Beria (with Stalin’s approval) began to usurp Yezhov’s governance of the Commissariat for Internal Affairs. As early as 8 September, Mikhail Frinovsky, Yezhov’s first deputy, was relocated from under his command into the Navy. Stalin’s penchant for periodically executing and replacing his primary lieutenants was well known to Yezhov, as he had previously been the man most directly responsible for orchestrating such actions.

Well acquainted with typical Stalinist bureaucratic precursors to eventual dismissal and arrest, Yezhov recognized Beria’s increasing influence with Stalin as a sign that his downfall was imminent, and he plunged headlong into alcoholism and despair. Already a heavy drinker, in the last weeks of his service, he reportedly was disconsolate, slovenly, and drunk nearly all of his waking hours, rarely bothering to show up to work. As anticipated, Stalin and Vyacheslav Molotov, in a report dated November 11, sharply criticised the work and methods of the NKVD during Yezhov’s tenure as chief, thus establishing the bureaucratic pretense necessary to remove him from power.

On 14 November, another of Yezhov’s protégés, the Ukrainian NKVD chief Aleksandr Uspensky, disappeared after being warned by Yezhov that he was in trouble. Stalin suspected that Yezhov was involved in the disappearance and told Beria, not Yezhov, that Uspensky must be caught (he was arrested on 14 April 1939).^[26] Yezhov had told his wife, Yevgenia, on 18 September that he wanted a divorce, and she had begun writing increasingly despairing letters to Stalin, none of which was answered.^[27] She was particularly vulnerable because of her many lovers, and for months people close to her were being arrested. On 19 November 1938, Yevgenia committed suicide by taking an overdose of sleeping pills.^[28]

At his own request, Yezhov was officially relieved of his post as the People’s Commissar for Internal Affairs on 25 November, succeeded by Beria, who had been in complete control of the NKVD since the departure of Frinovsky on 8 September.^[29] He attended his last Politburo meeting on 29 January 1939.

Stalin was evidently content to ignore Yezhov for several months, finally ordering Beria to denounce him at the annual Presidium of the Supreme Soviet. On 3 March 1939, Yezhov was relieved of all his posts in the Central Committee, but retained his post as People’s Commissar of Water Transportation. His last working day was 9 April, at which time the «People’s Commissariat was simply abolished by splitting it into two, the People’s Commissariats of the River Fleet and the Sea Fleet, with two new People’s Commissars, Z. A. Shashkov and S. S. Dukel’skii.»^[30]

Arrest[edit]

On 10 April, Yezhov was arrested and imprisoned at the Sukhanovka prison; the «arrest was painstakingly concealed, not only from the general public but also from most NKVD officers… It would not do to make a fuss about the arrest of ‘the leader’s favourite,’ and Stalin had no desire to arouse public interest in NKVD activity and the circumstances of the conduct of the Great Terror.»^[31] A letter from Beria, Andreyev and Malenkov to Stalin, dated 29 January 1939, accused the NKVD of allowing «massive, unfounded arrests of completely innocent persons», and stated that the leadership of Yezhov «did not put a stop to this kind of arbitrariness and extremism…but sometimes itself abetted it.»^[32]

In his confession, Yezhov admitted to the standard litany of state crimes necessary to mark him as an «enemy of the people» prior to execution, including «wrecking», official incompetence, theft of government funds, and treasonous collaboration with German spies and saboteurs. Apart from these political crimes, he was also accused of and confessed to a humiliating history of sexual promiscuity, including homosexuality, rumors that were later deemed true by some post-Soviet examinations of the case.^[33][34]

Trial[edit]

On 2 February 1940, Yezhov was tried by the Military Collegium, chaired by Soviet judge Vasiliy Ulrikh, behind closed doors.^[35] Yezhov, like his predecessor Yagoda, maintained to the end his love for Stalin. Yezhov denied being a spy, a terrorist, or a conspirator, stating that he preferred «death to telling lies». He maintained that his previous confession had been obtained under torture, admitted that he had purged 14,000 of his fellow Chekists, but said that he was surrounded by «enemies of the people». He also said that he would die with the name of Stalin on his lips.^[36]

After the secret trial, Yezhov was allowed to return to his cell; half an hour later, he was called back and told that he had been condemned to death. On hearing the verdict, Yezhov became faint and began to collapse, but the guards caught him and removed him from the room. An immediate appeal for clemency was denied, and Yezhov became hysterical and wept. He soon had to be dragged out of the room, struggling with the guards and screaming.^[37]

Execution[edit]

On 4 February 1940, Yezhov was shot by future KGB chairman Ivan Serov (or by Vasily Blokhin, in the presence of N. P. Afanasev, according to one book source^[38]) in the basement of a small NKVD station on Varsonofevskii Lane (Varsonofyevskiy pereulok) in Moscow. The basement had a sloping floor so that it could be hosed down after executions, and had been built according to Yezhov’s own specifications near the Lubyanka. The main NKVD execution chamber in the basement of the Lubyanka was deliberately avoided to ensure total secrecy.^[39][40]

Yezhov’s body was immediately cremated and his ashes dumped in a common grave at Moscow’s Donskoye Cemetery.^[41] The execution remained secret and as late as 1948, Time reported «Some think he is still in an insane asylum».^[42]

Legacy[edit]

In Russia, Yezhov remains mostly known as the person who was responsible for atrocities of the Great Purge that he conducted on Stalin’s orders.^[43] Among art historians, he also has the nickname «The Vanishing Commissar» because after his execution, his likeness was retouched out of an official press photo; he is among the best-known examples of the Soviet press making someone who had fallen out of favour «disappear».^[44]

Due to his role in the Great Purge, Yezhov has not been officially rehabilitated by the Soviet and Russian authorities.^[45][46]

Honors and awards[edit]

• Order of Lenin
• Order of the Red Banner (Mongolia)
• Badge of «Honorary Security Officer»

A decree of the Presidium of the Supreme Soviet on 24 January 1941 deprived Yezhov of all state and special awards.

See also[edit]

• Article 58 (RSFSR Penal Code)
• Bibliography of Stalinism and the Soviet Union
• Censorship of images in the Soviet Union
• Chronology of Soviet secret police agencies
• Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary Times: Soviet Russia in the 1930s
• Stalin: Waiting for Hitler, 1929–1941, the second volume in an extensive three-volume biography of Joseph Stalin
• Stalin’s Peasants: Resistance and Survival in the Russian Village after Collectivization

Notes[edit]

Cited works[edit]

• Nicolaevsky, Boris I. (1975). Power and the Soviet elite: «The letter of an old Bolshevik,» and other essays. Ann Arbor, Mich: University of Michigan Press. ISBN 0-472-09196-4.
• Medvedev, Roy Aleksandrovich; Shukman, Harold (7 August 1985). All Stalin’s Men. Blackwell Publishers. ISBN 0-631-14187-1.
• Montefiore, Simon Sebag (13 September 2005). Stalin: The Court of the Red Tsar. Vintage. ISBN 1-4000-7678-1.
• Petrov, Nikita; Jansen, Marc (5 April 2002). Stalin’s Loyal Executioner: People’s Commissar Nikolai Ezhov, 1895-1940 TLE. Hoover Institution Press. ISBN 0-8179-2902-9.
• Getty, J. Arch; Naumov, Oleg V. (2008). Yezhov: The Rise of Stalin’s «Iron Fist». Yale University Press. ISBN 978-0-300-09205-9.

External links[edit]

• Nikita Petrov, Marc Jansen: Stalin’s Loyal Executioner: People’s Commissar Nikolai Ezhov, 1895-1940 Archived 29 April 2009 at the Wayback Machine (full text in PDF)
• Interrogations of Nikolai Ezhov, former People’s Commissar for Internal Affairs
• «The Commissar Vanishes: The falsification of images in Stalin’s Russia» at the Index on Censorship website (includes airbrushed images of the Vanishing Commissar)

Никола́й Ива́нович Ежо́в (19 апреля (1 мая) 1895 — 4 февраля 1940) — народный комиссар внутренних дел СССР (1936—1938), генеральный комиссар госбезопасности (1937). Один из главных организаторов массовых репрессий в СССР. Год, на всём протяжении которого Ежов находился в должности — 1937 — стал символическим обозначением репрессий; сам этот период очень рано стали называть ежовщиной.

Начало карьеры[править | править код]

Из рабочих. В 1917 году вступил в большевистскую партию.

В годы Гражданской войны — военный комиссар ряда красноармейских частей, где служил до 1921 года. После окончания Гражданской войны он уезжает в Туркестан на партийную работу.

В 1922 году — ответственный секретарь областного комитета парти Марийской Автономной области, секретарь Семипалатинского губкома, затем Казахского краевого комитета партии.

С 1927 года — на ответственной работе в ЦК ВКП(б). Отличался, по мнению некоторых слепой верой в Сталина, по мнению других, вера в Сталина была лишь маской, чтобы войти в доверие у руководства страны, и на высших постах преследовать свои цели. Кроме того, он отличался жесткостью характера. В 1930—1934 годы он заведует Распределительным отделом и Отделом кадров ЦК ВКП(б), то есть реализует на практике кадровую политику Сталина.

Во главе НКВД[править | править код]

1 октября 1936 года Ежов подписывает первый приказ по НКВД о своём вступлении в исполнение обязанностей народного комиссара внутренних дел Союза ССР.

Как и его предшественнику Г. Г. Ягоде, Ежову подчинялись и органы государственной безопасности (Генеральное управление ГБ — ГУГБ НКВД СССР), и милиция, и вспомогательные службы вроде управления шоссейных дорог и пожарной охраны.

На этом посту Ежов, в деятельном сотрудничестве со Сталиным и обычно по его прямым указаниям, занимался координацией и осуществлением репрессий против лиц, подозревавшихся в антисоветской деятельности, шпионаже (статья 58 УК РСФСР), «чистками» в партии, массовыми арестами и высылками по социальному, организационному, а затем и национальному признаку. Систематический характер эти кампании приняли с лета 1937 года, им предшествовали подготовительные репрессии в самих органах госбезопасности, которые «чистили» от сотрудников Ягоды. В этот период предельно широко использовались внесудебные репрессивные органы: т. н.(«особые совещания (ОСО)» и «тройки НКВД»). При Ежове органы госбезопасности стали зависеть от руководства партии гораздо сильнее, чем при Ягоде.

17 июля 1937 года Сталин продиктовал постановление Политбюро: «За выдающиеся успехи в деле руководства органами НКВД по выполнению правительственных заданий наградить тов. Н. И. Ежова орденом Ленина». А в газете Правда опубликовали «Песню о Батыре Ежове»,^[1] прославляющую его как верного и преданного сталинского друга.

Жена наркома Ежова — Евгения Соломоновна Фейгенберг, по первому мужу — Хаютина. Предполагается, что Михаил Шолохов, Михаил Кольцов и Исаак Бабель были любовниками Евгении Соломоновны.

При Ежове проведён ряд громких процессов против бывшего руководства страны, закончившихся смертными приговорами, особенно Второй Московский процесс (1937), Дело военных (1937) и Третий Московский процесс (1938). В своём рабочем столе Ежов хранил пули, которыми были расстреляны Зиновьев, Каменев и другие; эти пули были изъяты впоследствии при обыске у него[1].

Данные о деятельности Ежова в области собственно разведки и контрразведки неоднозначны. По отзывам многих ветеранов разведки, Ежов был в этих делах абсолютно не компетентен и всю энергию посвящал выявлению внутренних «врагов народа». С другой стороны, при нём органами НКВД был похищен в Париже генерал Е. К. Миллер (1937) и проводился ряд операций против Японии. В 1938 году руководитель дальневосточного УНКВД Люшков бежал в Японию (это стало одним из предлогов для отставки Ежова).

Ежов считался одним из главных «вождей», его портреты печатались в газетах и присутствовали на митингах. Широкую известность получил плакат Бориса Ефимова «Ежовые рукавицы», где нарком берёт в ежовые рукавицы многоголовую змею, символизирующую троцкистов и бухаринцев. Была опубликована «Баллада о наркоме Ежове», подписанная именем казахского акына Джамбула Джабаева (по некоторым данным, сочинённая «переводчиком» Марком Тарловским).

Подобно Ягоде, Ежов незадолго до своего ареста был смещён из НКВД на менее важный пост. Первоначально в апреле 1938 года его по совместительству назначили наркомом водного транспорта (НКВТ): эта должность имела отношение к предшествующей его деятельности, так как сеть каналов служила важным средством внутренней связи страны, обеспечивающим государственную безопасность, и возводилась зачастую силами заключённых. После того, как 19 ноября 1938 года в Политбюро обсуждался донос на Ежова, поданный начальником НКВД Ивановской области Журавлёвым, 23 ноября Ежов написал в Политбюро и лично Сталину прошение об отставке. В прошении Ежов брал на себя ответственность за деятельность различных врагов народа, проникших по недосмотру в органы, а также за бегство ряда разведчиков за границу, признавал, что «делячески подходил к расстановке кадров» и т. п. Предвидя скорый арест, Ежов просил Сталина «не трогать моей 70-летней старухи матери». Вместе с тем Ежов подытожил свою деятельность так: «Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК НКВД погромил врагов здорово…»[2]

9 декабря 1938 года «Правда» и «Известия» опубликовали следующее сообщение: «Тов. Ежов Н. И. освобождён, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел с оставлением его народным комиссаром водного транспорта». Его преемником стал Л. П. Берия, несколько умеривший репрессии (произошёл временный отказ от «списочных» кампаний, от использования особых совещаний и троек) и реабилитировавший некоторых репрессированных в 1936—1938 гг. (в рамках так называемой «кампании против клеветы»).

Арест и гибель[править | править код]

10 апреля 1939 года нарком водного транспорта Ежов был арестован по обвинению в «руководстве заговорщической организацией в войсках и органах НКВД СССР, в проведении шпионажа в пользу иностранных разведок, в подготовке террористических актов против руководителей партии и государства и вооруженного восстания против Советской власти». Содержался в Сухановской особой тюрьме НКВД СССР.

Согласно обвинительному заключению, «Подготовляя государственный переворот, Ежов готовил через своих единомышленников по заговору террористические кадры, предполагая пустить их в действие при первом удобном случае. Ежов и его сообщники Фриновский, Евдокимов и Дагин практически подготовили на 7 ноября 1938 года путч, который, по замыслу его вдохновителей, должен был выразиться в совершении террористических акций против руководителей партии и правительства во время демонстрации на Красной площади в Москве»[3]. Кроме того, Ежов обвинялся в уже преследуемом по советским законам мужеложстве (которое, впрочем, тоже совершал якобы «действуя в антисоветских и корыстных целях»).

На следствии и суде Ежов отвергал все обвинения и единственной своей ошибкой признавал то, что «мало чистил» органы госбезопасности от врагов народа. В последнем слове на суде Ежов заявил: «На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения. Я в течение двадцати пяти лет своей партийной жизни честно боролся с врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять, и я о них скажу после, но тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал и в них не повинен… Я не отрицаю, что пьянствовал, но я работал как вол… Если бы я хотел произвести террористический акт над кем-либо из членов правительства, я для этой цели никого бы не вербовал, а, используя технику, совершил бы в любой момент это гнусное дело…»[4] 3 февраля 1940 года Ежов Н. И. приговором Военной коллегии Верховного Суда СССР был приговорен к исключительной мере наказания — расстрелу; приговор приведен в исполнение на следующий день, 4 февраля того же года.

Из воспоминаний одного из исполнителей приговора: «И теперь в полусонном, а точнее — полуобморочном, состоянии Ежов брел в сторону того особого помещения, где приводилась в исполнение сталинская „Первая категория“ (расстрел). …Ему велели всё снять. Он сначала не понял. Затем побледнел. Пробормотал что-то вроде: „А как же…“ …Он торопливо стянул с себя гимнастерку… для этого ему пришлось вынуть из карманов брюк руки, и его наркомовские галифе — без ремня и пуговиц — свалились… Когда один из следователей замахнулся на него, чтобы ударить, он жалобно попросил: „Не надо!“ Тогда многие вспомнили, как он истязал в их кабинетах подследственных, особенно сатанея при виде могучих рослых мужчин (рост Ежова был 151 см). Тут не удержался конвоир — врезал прикладом. Ежов рухнул… От его крика все будто с цепи сорвались. Он не устоял, а когда поднялся, изо рта у него текла струйка крови. И он уже мало напоминал живое существо».

Об аресте и расстреле Ежова никаких публикаций в советских газетах не было — он «исчез» без объяснений для народа. Единственной внешней приметой падения Ежова стало переименование в 1939 недавно названного в его честь города Ежово-Черкесска в Черкесск.

В 1998 году Военная коллегия Верховного Суда Российской Федерации признала Н. И. Ежова не подлежащим реабилитации^{[Источник?]}.

См. также[править | править код]

• А. Полянский. Ежов. История «железного наркома»

Литература и документы[править | править код]

• Конец карьеры Ежова // Исторический архив. — 1992. — № 1. — С. 123‒131.
• «Стрелять придется довольно внушительное количество». Письмо Н. И. Ежова И. В. Сталину. 1936 г. // Исторический архив. — 2011. — № 4. — С. 73‒82.