Руководство нквд 1937 год

В данной статье рассмотрена чистка внутри органов НКВД. Остальные стороны чистки рассмотрены в статье Большой террор.

В ходе чистки 1937—1938 годов (Большая Чистка, Большой террор) в СССР подверглось различным репрессиям (увольнение со службы, лагерные сроки, расстрелы) до 1,5 — 3,7 млн чел., из них, согласно данным В. Н. Земскова и В. З. Роговина, было расстреляно в течение примерно полутора лет около 680 тыс. чел. Предметом особых подозрений НКВД стали целые группы населения, потенциально нелояльные властям: бывшие кулаки — спецпоселенцы, бывшие члены разнообразных внутрипартийных оппозиций, лица иностранных для СССР национальностей (особым размахом отличилась «польская операция»). Подозрительными стали даже коммунистические политэмигранты, бежавшие в СССР от преследований в своих странах, и верхушка РККА, которая потенциально могла сочувствовать одному из основателей Красной Армии — Троцкому.

Хотя основной ударной силой террора стали органы НКВД, его сотрудники, как это ни парадоксально, сами зачастую стали жертвами самых жёстких чисток. Показательно, что один из организаторов Первого московского процесса наркомвнудел Ягода Г. Г. оказался в качестве подсудимого на Третьем, а заменивший его Ежов Н. И., в свою очередь, также был расстрелян по обвинениям в шпионаже на иностранные разведки, фабрикации дел, подготовке терактов и мужеложестве^[1].

[править] Назначение Ежова

Во время первого московского процесса наркомом внутренних дел и главой генерального управления госбезопасности являлся Генрих Ягода. Он активно участвовал в расследовании убийства Кирова, которое легло в основу судебного процесса.

Процесс состоялся в августе 1936, и уже в сентябре Ягода был перемещён на пост наркома связи, 4 апреля 1937 арестован. В феврале 1938 предстал на Третьем московском процессе, где был обвинён в сотрудничестве с иностранными разведками и убийстве Максима Горького. Как указывает исследователь Восленский М. С., механика террора была такова, что Ягода, главный организатор Первого московского процесса, оказался в качестве подсудимого на третьем.

По воспоминаниям советского разведчика Орлова А. М. (он же Берг, Гольдин, «Швед» и др.), в 1938 году во время чистки бежавшего в США, Ягода в 1936 году никак не предвидел своё скорое смещение, «весной [1936 года] он получил приравненное к маршальскому звание генерального комиссара государственной безопасности и новый военный мундир, придуманный специально для него».

26 сентября 1936 года наркомом внутренних дел вместо Ягоды назначен Ежов, под руководством которого были проведены Второй и Третий Московские процессы, и «Дело военных». Сама чистка 1937—1938 годов ассоциируется, в первую очередь, с именем Ежова («ежовщина»). В этот период вычищены были в том числе и 2273 сотрудников НКВД, в 1939 году Берией было репрессировано ещё 937 сотрудников НКВД^[2].

Ягода был арестован 5 апреля 1937 года, в феврале 1938 года представ на показательном Третьем московском процессе, где он был обвинён в убийстве Максима Горького, а также Куйбышева и Менжинского. После его ареста были также репрессированы родители Ягоды, его пять сестёр, и жена.

При обыске у Ягоды было изъято множество вещей, составивших длинный список из 130 пунктов: «Вин разных 1229 бут.», «Коллекция порнографических снимков 3904 шт.», «Пальто дамских разных заграничных 9 шт.», «Кожаных и замшевых курток заграничных 11 шт.», «Заграничного сукна 23 куска», «Фотоаппаратов заграничных 9» и др. Вскоре после ареста Ягоды был арестован также и его личный друг Александр Лурье, через которого, по версии следствия, Ягода организовывал махинации с бриллиантами.

На момент проведения в СССР чистки Троцкий Л. Д. был ещё жив. В своей статье в «Бюллютене оппозиции» он назвал обвинение Ягоды в «троцкистском заговоре» — «фантастическим»:

[править] Чистка

В 1937—1938 были арестованы и расстреляны такие сотрудники НКВД как бывшая «правая рука» Ягоды, один из организаторов «философского парохода» Я. С. Агранов, один из выдвиженцев Ягоды Буланов П. П., А. Я. Лурье, обвинённый в подготовке «теракта» против Ежова Г. Е. Прокофьев, Ф. И. Эйхманс, Л. М. Заковский, организатор «дела „Весна“» И. М. Леплевский, начальник охраны Сталина К. В. Паукер, один из организаторов «кировского потока» Г. А. Молчанов, В. А. Балицкий, З. Б. Кацнельсон, С. Г. Фирин, Л. Б. Залин, С. М. Шпигельглас, начальник строительства канала Москва — Волга Берман М. Д. и другие работники НКВД которые сами принимали непосредственное участие в проведении массового террора.

До сих пор остаётся непонятным арест начальника охраны Сталина К. В. Паукера; по свидетельствам современников, отношения Сталина с Паукером были доверительными. За верную службу Сталин наградил Паукера орденами Ленина и Красного Знамени, и двумя автомобилями, кадиллак и линкольн. В 1938 году на Третьем московском процессе Паукер был объявлен немецким шпионом. В июле 1937 года охрану Сталина возглавил Дагин И. Я., вскоре тоже арестованный. Дагин был расстрелян в феврале 1940 года, новым начальником охраны Сталина, на этот раз окончательно, стал Власик Н. С.

4 мая 1937 года был арестован выдвиженец Ягоды, один из организаторов Первого московского процесса наркомвнудел Белоруссии Молчанов Г. А.. Молчанов заставил подсудимого Гольцмана «признаться» в том, что он якобы встречался в 1932 году с сыном Троцкого Л. Д., Львом Седовым, в гостинице «Бристоль» в Копенгагене, тогда как на самом деле эта гостиница была снесена ещё в 1917 году, а секретарь Молчанова перепутал её с гостиницей «Бристоль» в Осло^[4]. Кроме того, сам Лев Седов в это время являлся студентом Высшей технической школы в Берлине, и на момент «встречи» в Копенгагене на самом деле сдавал экзамены в Берлине.

15 ноября 1937 года был расстрелян один из старейших чекистов, Бокий Г. И., член Петроградского ВРК и даже член «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».

Расстрелянные основатели ВЧК

• 

  Уншлихт И. С., чекист с декабря 1917 года. Расстрелян 29 июля 1938 года

• 

  Петерс Я. Х., зампред ВЧК с декабря 1917 года. Расстрелян 25 апреля 1938 года.

• 

  Беленький А. Я., чекист с декабря 1917 года, член первого состава коллегии ВЧК. Арестован в мае 1938 года, расстрелян 16 октября 1941 года.

• 

  Трилиссер М. А., один из основателей Иностранного отдела (ИНО) ГПУ. Арестован 23 ноября 1938 года, расстрелян 2 февраля 1940 года.

Как отмечают в своей работе «1937. Большая чистка. НКВД против ЧК» Михаил Тумшис и Александр Папчинский, в ходе чистки НКВД были расстрелян в том числе главный организатор пресловутого «Шахтинского дела» Евдокимов Е. Г., на допросе «признавшийся» в сотрудничестве с разведками четырёх государств.

Показательно и то, что выступавшие по Шахтинскому делу общественными обвинителями Осадчий и Шеин по делу Промпартии проходили уже обвиняемыми. Наконец, в 1938 году был расстрелян Крыленко Н. В., в 1930 году выступавший гособвинителем на процессе по Делу Промпартии.

Арестованный уже Берией бывший начальник Главного управления НКВД, и правая рука Ежова в проведении террора, Фриновский М. П. на допросе показал, что все «вскрытые» чекистами подпольные террористические заговоры на самом деле были сфальсифицированы путём систематических избиений подсудимых с целью получить от них признательные показания.

С началом террора, 4 июля 1937 года застрелился начальник НКВД Харьковской области Соломон Мазо. 8 июля 1937 года застрелился замнаркомвнудела Курский В. М.. 17 февраля 1938 года при загадочных обстоятельствах скончался прямо в кабинете начальника Главного управления госбезопасности НКВД выдвиженец Ягоды Слуцкий А. А., один из организаторов специальных операций НКВД за границей. 13 мая 1938 года застрелился начальник управления НКВД по Московской области Каруцкий.

[править] Изменения состава НКВД в ходе чистки

В ходе Большого Террора из НКВД, в первую очередь, вычищались:

• большевики с дореволюционным партстажем (их доля упала с 20,83 % в 1934 году до 4 % на 1 сентября 1938 года)^[5], на смену которым пришли коммунисты, набранные по «ленинскому призыву» (доля вступивших в партию в 1925—1928 увеличилась с 1 % до 66 %, 1929—1932 с 0 % до 38 % за тот же период). Доля лиц 1895 и более ранних годов рождения при этом упала с 56,25 % до 4,95 %, доля лиц 1901—1905 годов рождения, наоборот, возросла с 6,25 % до 46,15 %, лиц 1906—1910 годов рождения — с 0 % до 29,12 %^[6];
• лица с некоммунистическим прошлым (бывшие эсеры, меньшевики, анархисты, боротьбисты и др.): их доля упала с 31,25 % суммарно на 1 июля 1934 года до 0,65 % на 1 июля 1938 года^[7]. По окончании террора единственным членом руководства НКВД с некоммунистическим прошлым остался сам Берия Л. П., который в молодости был связан с азербайджанской националистической партией мусаватистов;
• увеличилась доля рабочих (с 23,96 % до 28,67 %) и крестьян (с 17,71 % до 30 %), снизилась доля служащих (с 25 % до 18 %), а также «помещиков, торговцев, мелких предпринимателей и кустарей» (с 28,13 % до 12 %)^[8]. Суммарная доля рабочих и крестьян в руководстве НКВД увеличилась с 42 % в 1934 году до 60 % на 1 сентября 1938 и до 80 % на 1939 год;
• за тот же период 1 июля 1934 — 1 сентября 1938 увеличилась доля русских (с 31,25 % до 56,67 %) и украинцев (с 5,21 % до 6,67 %, на 1 июля 1939 года до 12,42 %), снизилась доля евреев (с 38,54 % до 21,33 %, на 1 июля 1939 года до 3,92 %; согласно мемуарам Хрущёва Н. С. и сына Берии Л. П. Берии С. Л., массовая чистка НКВД от евреев имела место уже в 1939 году по окончании основной волны террора), латышей (с 7,29 % до 0 %) и поляков (с 4,17 % до 0,67 %, на 1 июля 1939 года до 0 %)^[9]. Также из НКВД были вычищены все поголовно обрусевшие немцы. Кроме того, с назначением Берии в два раза выросла доля грузин (с 3,33 % на 1 сентября 1938 года до 6,98 % на 1 января 1940 года);
• для органов НКВД периода 1934—1938 годов также характерен очень высокий процент людей, имевших только начальное образование: на 10 июля 1934 года 40,63 %, на 1 сентября 1938 года 42,67 %. По окончанию основной волны террора количество таких сотрудников начало снижаться, упав к 26 февраля 1941 года до 19,23 %, количество лиц с высшим образованием в органах НКВД с 1938 до 1941 года выросло с 10 % до 34,07 %^[10].
• Ещё одной особенностью руководящих сотрудников НКВД являлся необычно высокий процент лиц, чьё детство прошло неблагоприятно (исключения из школ, неполная семья, бродяжничество и др.); на 1934 год таких лиц было до 5-6 %. В 1937 году этот показатель вырос до 8 %, в 1938 до 12,7 %. По окончанию основной волны террора, количество подобных лиц к 1940 году вновь упало до 6 %^[11].

Исследователь Леонид Наумов считает, что подобные резкие изменения состава НКВД не являлись результатом осознанной политики, а появились вследствие борьбы между целым рядом чекистских «кланов»: «людьми Ягоды», «людьми Ежова», «украинцами» (чекистами, служившими на Украине), «северокавказцами», «туркестанцами» и др. В результате взаимоистребления этих кланов произошло массовое выдвижение наверх новых кадров с «чистыми анкетами», в которых не было никакого компромата.

Подведем некоторые итоги. Как мы видим, в ходе большой чистки качественно изменился состав руководства НКВД. Существенно вырос удельный вес выходцев из рабоче-крестьянской среды, зато практически исчезли выходцы из торговой среды, служащих, дворян. Если попытаться говорить языком «классового подхода», то рабочие и крестьяне устранили «чуждые социальные элементы» от контроля за спецслужбами.

Однако анализ реального хода чистки не позволяет считать, что это стало результатом сознательной социальной политики. Нет руководителя НКВД, который мог бы интерпретироваться, как выдвиженец «бывших» или, наоборот, как «защитник интересов крестьян (или рабочих)». Нет ни одного упоминания в мемуарах, что социальное происхождение чекистов играло какую то роль в их судьбе. Нет оснований, говорить, что «бывшие» считались менее «верными», при выдвижении новых руководителей. Анализ событий 1937 года показывает, что с точки зрения социального происхождения, между теми, кого снимали и арестовывали, и теми, кого назначали на их место, почти нет различий и нет упоминаний, что учитывалось их происхождение. Упоминается партийный стаж, принадлежность к троцкистской оппозиции, возраст, но не социальное происхождение…

Разгадка мне кажется в логике «кланового» противостояния. Для чекистов «честными» были те, кого они хорошо знали по службе, считали проверенными — то есть они относились к одному клану, а «чужих» можно было подозревать в чем угодно. Анализ кланов 1936 г. показывает, что они были однотипны по своему социальному и национальному составу, по партийно-политическому прошлому…Именно представление о клановом характере конфликта в руководстве НКВД помогает найти объяснение происходящему. Ротация кадров в НКВД становится необратимой в результате столкновения «кланов — победителей». Можно предположить, что успех кланов зависел от того, насколько они были защищены от возможного компромата со стороны конкурентов, а для этого нужна была «чистая анкета» — именно эти кадры и начинают выдвигаться наверх. Иными словами борьба кланов запустила механизм ротации. Это позволяет объяснить загадку «самоуничтожения» генералитета НКВД в 1936—1938 гг.^[12]

Леонид Наумов также анализирует список из 37 лиц, которым в 1935 году были присвоены персональные звания комиссаров госбезопасности, соответствующие «генеральским». Из них к 1941 году осталось в живых лишь двое.

Сразу бросается в глаза, что «карающий меч революции» был поразительно «антинародным» и по социальному и по национальному составу. Мало крестьян — 16 %, много т. н. «бывших» — представителей служащих, интеллигенции, торговцев, — 57 %… По национальному признаку ситуация была еще более сложная. «Славян» (русские, украинцы, белорусы, без поляков) — 24 %, евреев — 54 %…Кроме того, не может не поражать обилие лиц с небольшевистским прошлым 38 %.

[править] Влияние смены наркомвнуделов на изменения состава НКВД

Можно выделить по крайней мере три основные «волны» массовых кадровых перестановок в НКВД. Первая была связана с назначением на пост наркомвнудела 10 июля 1934 года Ягоды Г. Г., фактически возглавлявшего это учреждение и ранее.

Вторая «волна» началась с назначением 26 сентября 1936 года Ежова Н. И., начавшего по крайней мере с лета 1937 года массово вычищать из НКВД сотрудников, назначенных своим предшественником, и расставлять на ключевые посты своих собственных выдвиженцев под предлогом борьбы с «заговорщиками», убившими Кирова С. М. 1 декабря 1934 года. Исследователь Леонид Наумов называет первой «группой Ежова», пришедшей в НКВД, Литвина М. И. (застрелился в 1939 году), Шапиро И. И., Цесарского В. Е., Жуковского С. Б. В целом в своём наркомате Ежов опирался на «кланы» так называемых «северокавказцев» (чекистов, во время Гражданской войны служивших на Северном Кавказе) и «туркестанцев» (чекистов, во время Гражданской войны служивших в Сибири, и затем переведённых в Среднюю Азию). Так как Ежов во многом опирался на кадры, переведённые с Северного Кавказа, чистка НКВД там была минимальной; по собственному признанию самого же Ежова, «Везде я чистил чекистов. Не чистил их только лишь в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе…».

По свидетельству бывшего чекиста Шрейдера М. П., бывший выдвиженец Ягоды Фриновский после его падения с готовностью «перебежал» на сторону Ежова, и вызвался арестовывать Ягоду^[13]. По другим свидетельствам, также на сторону Ежова «перебежал» Агранов Я. С.

В целом по своему социальному происхождению, национальному составу, образовательному уровню, партстажу на первых порах выдвиженцы Ежова ничем не отличались от выдвиженцев Ягоды.

«Люди Ежова»:

Третья, и последняя «волна» началась уже после проведённого в основном Ежовым Большого Террора, с назначением Берии Л. П. 25 ноября 1938 года. В первые годы работы Берии на посту наркомвнудела масштабы государственного террора резко сократились, проведена массовая чистка НКВД от активно участвовавших в Большом Терроре назначенцев Ежова (в том числе были репрессированы выдвиженцы Ежова Фриновский М. П. и Евдокимов Е. Г.), частично реабилитированы репрессированные в 1937—1938 лица.

В своём наркомате Берия на первых порах старался опираться на своих бывших сослуживцев из Грузии. В результате доля грузин в руководстве НКВД выросла с 3,33 % на 1 сентября 1938 года до 6,98 % на 1 января 1940 года.

Исследователь Борис Соколов называет первыми «людьми Берии», введёнными им в высшее руководство НКВД, следующих лиц:

• Кобулов Б. З., бывший замнаркомвнудела Грузии, и его брат Кобулов А. З.;
• Гоглидзе С. А., бывший наркомвнудел Грузии
• Рапава А. Н., бывший председатель Совнаркома Абхазии
• Меркулов В. Н., бывший заведующий промышленно-транспортным отделом ЦК Компартии Грузии
• Деканозов В. Г., бывший глава Госплана Грузии

Все эти лица были расстреляны после падения самого Берии.

«Люди Берии»:

[править] Механизм самоистребления НКВД

Как пишет исследователь Леонид Наумов^[4]

Допустим, партия справилась с задачей организации массовых репрессий, потому что обладала институтами насилия — армией и НКВД. Допустим, Сталин справился с чисткой армии и партии, опираясь на верность чекистов, хотя здесь уже есть вопросы: красные командиры имели под командой воинские части и, кстати, личное оружие. Но чистка спецслужб на какие силы опиралась?…Как же вооруженная власть уничтожила сама себя?

…не могло быть ни в 1937 г., ни в 1938 г. постановления с предложением арестовать всех евреев в НКВД или всех лиц буржуазного и мелкобуржуазного происхождения, или всех, кто до ВКП(б) состоял в какой-то другой революционной партии….кто будет выполнять это постановление при тогдашнем составе руководства Наркомата.

…В 1937—1938 гг. произошла почти полная смена и партийного, и чекистского руководства в регионах. Внимательный анализ показывает, что было несколько моделей развертывания этих процессов. В ряде регионов все началось со смены руководства НКВД и только затем — партийного начальства. Так, в Свердловскую область направили Дмитриева, и он «раскопал» материал на первого секретаря обкома — Кабакова….Другая модель — сначала смена партийного начальника, которая «тащит» за собой смену чекистов, «проглядевших врага». Так, в ДВК Варейкис сменил Картелашвили, что привело к замене Дерибаса Люшковым…Третья модель — визит члена Политбюро и смена и партийного, и чекистского руководства.

Чистка НКВД сопровождалась рядом маневров, призванных «усыпить» самих чекистов. В 1935 году введены высшие специальные звания «комиссаров государственной безопасности». Из 37 высших чекистов, имевших эти звания в 1935 году, к 1941 году осталось в живых всего двое.

Параллельно с началом чистки летом 1937 года на сотрудников НКВД «посыпался» ряд высших наград, в том числе множество орденов Ленина. Кроме того, на фоне чистки проходила целая кампания славословий в адрес чекистов и наркомвнудела Ежова лично. Аресты высших чинов НКВД в ряде случаев проводились под видом вызовов в Москву «на повышение».

Для уничтожения уже выдвинувшихся в ходе чистки НКВД сотрудников Ежова в самом НКВД была проведена сложная реорганизация, широко практиковались переводы перед арестами на различные вспомогательные должности; так, Фриновский М. П. был переведён на пост наркома ВМФ СССР, Заковский Л. М. на пост начальника строительства Куйбышевского гидроузла. В целом, чистка НКВД сопровождалась непрерывными кадровыми перемещениями. Отставка наркома Ежова имела характер сложной многоходовой комбинации: 8 апреля 1938 года он был назначен по совместительству наркомом водного транспорта СССР, одновременно оставаясь и наркомом внутренних дел. 23 ноября сам же Ежов подал в отставку с поста наркомвнудела, которая была принята уже 25 ноября. Предлогом для отставки стало бегство не ставших дожидаться своего ареста полпреда НКВД по Дальнему Востоку Люшкова Г. С. и наркомвнудела Украины Успенского А. И.

В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) об отставке Ежова с поста наркомвнудела ничего не указывало о будущем аресте: упоминалось лишь о его «болезненном состоянии, не дающим возможности руководить одновременно двумя большими наркоматами». Арест последовал только в апреле 1939 года. Незадолго до отставки Ежова при невыясненных обстоятельствах погибла его жена Хаютина Е. С.

При аресте Ежова, согласно рапорту капитана госбезопасности Щепилова 11 апреля 1939 года, в ящике письменного стола обнаружены пули, завёрнутые в бумажки с надписями карандашом: «Зиновьев», «Каменев» и «Смирнов». В целом протокол обыска Ежова выглядит гораздо скромнее, чем у его предшественника: четыре пистолета, из них три спрятанные за книгами, и три также спрятанные за книгами бутылки водки.

Параллельно поэтапному падению Ежова также поэтапно происходило и возвышение Берии, в августе 1938 года переведённого из Грузии в центр. 22 августа назначен первым замнаркомвнудела, 8 сентября начальником 1-го управления НКВД, 29 сентября — начальником Главного управления госбезопасности НКВД и, наконец, 25 ноября — наркомом внутренних дел СССР.

Сталин начал широко использовать метод перевода неугодных лиц на вспомогательные должности ещё во время борьбы за власть в 1920-е годы. Главный оппонент Сталина, Троцкий, после долго подготавливавшейся отставки с ключевых постов наркомвоенмора и предреввоенсовета был назначен на вспомогательную должность председателя концессионного комитета, один из его сторонников Муралов Н. И. переведён из Москвы в Северо-Кавказский военный округ. «Зиновьевец» Сокольников Г. Я. переводился с поста наркомфина на должности зампреда Госплана СССР, практиковались переводы оппозиционеров послами за границу.

Атмосфера чистки в НКВД смогла создать для заместителей начальников управлений и начальников отделов возможность быстро выдвинуться, уничтожив, в том числе и физически, своих же собственных начальников^[14]. Другим методом разрушения «спаянных» чекистских «кланов» были перемещения руководящих работников из одного региона СССР в другой.

По мнению исследователя Леонида Наумова, чистка аппарата НКВД на местах началась в июле 1937 года с Украины. Служивший ранее на Украине нарком внутренних дел УССР Балицкий В. А. был перемещён на Дальний Восток для проведения там чистки, однако уже месяцем позднее и сам был репрессирован уже там. Уже 17 июля 1937 года Балицкий «признался» в организации «антисоветского троцкистско-фашистского заговора», и дал показания на ряд своих бывших сотрудников на Украине.

Чистку кадров Балицкого возглавил новый наркомвнудел Украины и бывший заместитель Балицкого Леплевский И. М., который в апреле 1938 года сам был репрессирован. Новым наркомвнуделом Украины стал Успенский А. И., инициировавший чистку НКВД Украины уже от «людей Леплевского». Сам же Успенский, ожидая ареста, в ноябре 1938 года имитировал самоубийство^[15], и бежал в Воронеж. В апреле 1939 года был арестован в Челябинской области, и вскоре «признался» в организации «контрреволюционного заговора» и шпионаже в пользу Германии. В 1940 году Успенский был расстрелян; кроме того, была расстреляна его жена.

Всесоюзный розыск беглого наркома Успенского был взят на контроль лично Сталиным. В ходе розыска была арестована жена Успенского, а один из его родственников, ожидая ареста, повесился. 16 ноября 1938 года Хрущёв Н. С. лично санкционировал арест начальника Житомирского областного управления НКВД Вяткина Г. М., как не предотвратившего побег. На допросе Вяткин показал, что он утвердил в Житомирской области расстрелы четырёх тысяч человек, в том числе несовершеннолетних детей и беременных женщин, и сам был расстрелян в феврале 1939 года.

Для чистки Дальнего Востока с Украины был направлен один из активных участников Большого Террора, главный организатор массовых репрессий этнических корейцев и прочих репрессий по «национальным линиям» Люшков Г. С.. Люшков «вскрыл» на Дальнем Востоке «право-троцкистский заговор», в том числе арестовав собственного предшественника Дерибаса Т. Д.. В 1938 году уже он сам, ожидая ареста, бежал в Японию, где погиб в 1945 году. В свою очередь, бегство Люшкова стало удобным предлогом для целой волны новых чисток на Дальнем Востоке. Наконец, бегство Люшкова стало предлогом и для смещения самого Ежова.

Как указывают в своей работе Михаил Тумшис и Александр Папчинский, для проведения чистки местного НКВД в Хабаровск прибыли чекисты из Ленинграда, Москвы, Вологды, Куйбышева и Челябинска. На место лично прибыл первый замнаркомвнудела Фриновский М. П. (впоследствии сам репрессированный), заявивший, что «города Дальнего Востока засорены контрреволюционным, а органы НКВД — социально-чуждым элементом… Задача командированных на Дальний Восток чекистов чистить органы НКВД от антисоветского элемента».

Миронов С. Н. был переведён из Днепропетровска в Западную Сибирь, где начал репрессировать «польских шпионов»^[4], и сам был арестован уже Берией 6 января 1939 года. Рассекреченные в настоящее время польские архивы убедительно показывают, что в 1930-е годы в Западной Сибири на самом деле вообще отсутствовали польские резидентуры.

Для чистки Омска с Северного Кавказа был направлены Горбач Г. Ф. и Валухин К. Н., впоследствии также репрессированные (Горбач был обвинён в «подготовке государственного переворота»). Одним из предлогов для расстрела Горбача стал скандальный случай, когда приговорённый к расстрелу колхозник Григорий Чазов из-за небрежности исполнителей был оставлен лежать живым в яме с другими расстрелянными, после чего смог добраться до приёмной Калинина М. И. в Москве.

Для чистки Узбекистана и Таджикистана из Москвы был направлен член Политбюро Андреев А. А., Жданов А. А. был направлен для чистки Башкирии, где «обнаружил» даже два «заговора»: «троцкистско-бухаринский» и «буржуазно-националистический». Для чистки Армении из центра были направлены Микоян А. С. и Маленков Г. М., Каганович Л. М. проводил чистку в общей сложности в четырёх областях СССР, также в качестве наркома путей сообщения вычистив железные дороги.

[править] Cлучаи отказа сотрудников НКВД от исполнения указаний

Случаи, когда сотрудники НКВД отказывались участвовать в расправах с невиновными, были весьма редки, так как такой отказ означал смертельную угрозу для самого сотрудника НКВД. Тем не менее, такие случаи известны.

Так, замначальника Особого отдела ГУГБ НКВД СибВО П. Ф. Коломиец столкнувшись с массовыми арестами и расстрелами военнослужащих, 7 декабря 1937 г. отправил «воздушной почтой» письмо Ежову с просьбой прислать комиссию для вскрытия извращений в следствии. Узнав о том, что, вопреки его мнению, сторож Легалов был расстрелян по обвинению в мифическом поджоге, Коломийц сказал о своём рапорте заместителю начальника УНКВД И. А. Мальцеву. Вскоре Коломийц зашёл к начальнику управления Горбачу и отказался нести ответственность за отдел. 23 декабря он был арестован и подвергся пыткам. В марте 1938 г. он был вынужден написать: «… Последние 6-7 лет я не принимал участия в делах по массовым операциям, в так называемой ударной следственной работе… варился в собственном соку и поэтому лишён был приобретения того положительного опыта… который накопили передовые органы и работники ОГПУ-НКВД […] Некоторые явления практической чекистской работы по осуществлению карательной политики ВКПб) и Советской власти я в ряде случаев рассматривал с точки зрения ложной, гнилой морали». Коломийц был осуждён на 20 лет лагерей, но в 1940 г. его реабилитировали.

Мобилизованный в НКВД в разгар террора, молодой сотрудник оперчекотдела Сиблага Садовский написал Сталину письмо с протестом против пыток и фальсификаций. Его немедленно арестовали, пытали и осенью 1938 г. он был расстрелян.

Начальник СПО и член тройки НКВД ТатАССР Я. Я. Веверс в ноябре 1937 г. приказал арестовать своего подчинённого С. А. Аухадеева, отказавшегося принимать участие в расстрелах. Аухадеев получил пять лет за «антисоветскую агитацию», но в 1939 г. его дело было прекращено.

Заместитель начальника Благовещенского РО УНКВД по Алтайскому краю М.Сейфулин, будучи, по словам одного из коллег, не согласен «с постановкой в то время арестов и методов следствия, весной 1938 года застрелился». Начальник одного из РО НКВД Курской области Д.Щекин 4 августа 1938 г. покончил с собой, а перед этим посещал семьи арестованных и выпивал с ними.

В сентябре 1937 г. референт по следственному производству Воронежского областного УНКВД Гуднев без доклада начальнику управления освободил четырёх человек, арестованных за «подрывную агитацию против ЦК и выпуск нелегальной литературы». После этого он скрылся, а вместе с ним скрылись и освобождённые им лица. Перед этим Гуднев уничтожил находившиеся в своём производстве дела, по которым арестованным грозил расстрел.^[16]

[править] Масштаб репрессий

При общей списочной численности органов госбезопасности около 25 тыс. чел. на 1 марта 1937 года в период 1937—1938 были вычищены и арестовано 2273 сотрудника НКВД, в 1939 году Берией было репрессировано ещё 937 сотрудников НКВД. В 1939 году Берией было уволено со службы 7372 человека.

Общество «Мемориал» подвергает сомнению цифру в 20 тыс. репрессированных, и указывает, что это число включает в себя, помимо собственно чекистов, также сотрудников милиции, пожарной охраны, ЗАГСов и прочих учреждений в системе НКВД.

Из 322 начальников республиканских НКВД, УНКВД краев и областей и подразделений центрального аппарата, занимавших эти посты в разные моменты периода с июля 1934 г. по сентябрь 1938 г., был арестован 241 человек (почти 75 %). Из 37 человек, носивших звание комиссара госбезопасности в 1935 году, осталось в живых лишь двое.

[править] Примечания

Новейшая история

Деятельность руководства НКВД СССР в 1934-1938 гг.: историография проблемы

Павел Кузнецов

30-е годы ХХ века стали едва ли не самой кровавой страницей в отечественной истории последних столетий.

В начале 30-х годов прошли последние политические процессы над бывшими меньшевиками и эсерами. Почти все они были расстреляны и отправлены в тюрьмы и лагеря.

Но еще более громкие процессы состоялись в 1937-38 годах. При этом, основными виновниками репрессий в большинстве исследований называются органы НКВД СССР, хотя репрессии совершались не только в обществе, но и самих органах НКВД.

Наркомат внутренних дел СССР был образован в 1934 году. В него было включено ОГПУ и входящее в него Главное управление милиции. При этом ОГПУ было преобразовано в Главное управление госбезопасности, которое быстро расширялось. На него возлагались функции внешней разведки, контрразведки и госбезопасности, а также руководство особыми отделами в армии.

В последние годы все чаще публикуются материалы о работе органов НКВД, в том числе и о грубых и многочисленных ошибках в их деятельности, связанных, прежде всего, с массовыми репрессиями и нарушениями законности. При этом не обходится и без фальсификации некоторых исторических событий, к которым имели отношение органы НКВД и их сотрудники.

В то же время, изучение истории карательных органов, действовавших в советскую эпоху, ведется уже давно. Но только в последние годы, благодаря существенному расширению доступа к архивным источникам, эти исследования приобретают систематический и документированный характер.

На смену публицистическим источникам приходит трезвый анализ той роли, играемой карательными органами в построении и функционировании коммунистического государства, для которого террор был не самоцелью, а одним из основных инструментов (а в некоторые периоды и основным) всестороннего контроля и управления.

В то же время, актуально то, что история развития карательных органов, проводивших в жизнь репрессивную политику руководства СССР, на сегодняшний день почти не известна. Еще меньше известна их структура, функции отдельных подразделений в разные эпохи, основные механизмы деятельности, система подчиненности, кадровый состав.

Кроме того, в советской России до середины 1950-x гг. деятельность карательных органов и репрессии всячески оправдывались: «чекисты всегда правы». Этому способствовали речи вождей, призывавших к ликвидации «врагов народа», публикации отчетов о судебных процессах, а также монопольное право Сталина и его сподвижников распоряжаться историческими архивами – до 1953 г. они находились в ведении карательных органов (Например: Судебный отчет по делу антисоветского «право-троцкистского блока», рассмотренный Военной коллегией Верховного суда СССР 2-13 марта 1938 г. – М.: 1938; Вышинский А.Я. Судебные речи. – М.: 1953; О методах и приемах иностранных разведывательных органов и их троцкистско-бухаринская агентура. – М.: 1937.).

Фактически изучение проблемы началось после доклада Н. С. Хрущева на ХХ съезде «О культе личности Сталина и его последствиях» (1956). На нем говорилось о партийных чистках 1930-x гг., о судьбах делегатов XVII съезда партии (1934), о расширении масштабов репрессий после убийства С.М.Кирова, о фальсификации секретных дел, о санкционировании Сталиным 383 pacстрельных списков партийно-советских, военных и хозяйственных работников, о полученном НКВД от Сталина разрешении применять пытки (Доклад Н.С.Хрущева, см.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. Секретная инструкция о разрешении пыток действовала с 29 июля 1936 г., то есть появилась за месяц до процесса против Каменева, Зиновьева и других.).

Разоблачение Сталина достигло апогея к XXII съезду партии (1961). Затем, после отставки Хрущева (1964), началось падение интереса к проблеме (частичная реабилитация Сталина) и появление чеканной формулы, на долгие годы ставшей обязательной для советских историков: «Нарушение ленинских норм партийной и государственной жизни нанесло вред делу строительства социализма, но не могло изменить природу социалистического общества, теоретических, политических и организационных основ деятельности коммунистической партии» (История КПСС. – М.: 1971. Т.4. – С.510.).

В 1960-1970-е гг. в официальных публикациях много писали о расстрелах коммунистов, чекистов и военных. Это делалось для оправдания репрессий ВКП(б)-НКВД, для своеобразного уравнивания положения партии и карательных структур с миллионами невинных жертв.

В начале 1990-х гг. появились книги, написанные детьми бывших руководителей партии и государства – Маленкова, Берия, Хрущева, пытавшихся оправдать родителей, что по-человечески можно понять (Маленков А.Г. О моем отце — Георгии Маленкове. – М.: 1992). Тогда же увидели свет беседы В. М. Молотова с Ф.Чуевым; бывший нарком иностранных дел по-прежнему стоял на своем: «1937 год был необходим».

Очевидно, что историография периода 1934-38 годов была достаточно скудна. При этом, получилось так, что изъятие темы массовых репрессий из официальной советской историографии фактически отдало эту тему на откуп зарубежной советологии и отечественному диссидентству. А поскольку после XX съезда КПСС было невозможно сохранять такую закрытость от внешнего мира и такую беспощадность к инакомыслию, как в сталинские времена, духовный вакуум в сознании советских людей стал заполняться идеологией, проникавшей через каналы самиздата и «тамиздата».

Серьезный перелом в массовом сознании вызвала публикация за рубежом книги А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», потайными путями проникавшей и широко распространявшейся в СССР. Эта книга была воспринята советскими читателями как откровение прежде всего потому, что в ней были собраны многочисленные «человеческие свидетельства», запрещенные к публикации в СССР.

В то же время, несомненно, что даже избранный Солженицыным жанр «устной истории», основанной исключительно на мемуарных источниках, не позволял представить полную и адекватную картину событий, происходивших в нашей стране до смерти Сталина. К тому же используемые источники зачастую предвзято переиначивались и истолковывались Солженицыным в целях подгонки их под авторскую концепцию, выводящую сталинский тоталитаризм из идеологии и революционной практики большевизма.

Новый всплеск общественного интереса к теме сталинского террора возник в годы политической встряски, официально именуемой «перестройкой». Открытие советских архивов обнаружило, что в них с бюрократической аккуратностью собирались все документы, вышедшие из недр партийных канцелярий.

Поток публикаций документальных материалов и воспоминаний о великой чистке вызвал живейший отклик общественного мнения, которое в конце 80-х годов оказалось погруженным в осмысление событий полувековой давности. Этим было вызвано увеличение в несколько раз тиражей периодических изданий, предоставивших свои страницы ранее запретным мемуарам, художественным произведениям и аналитическим статьям о событиях 30-х годов.

В то же время, на протяжении последних лет изучение исторического прошлого велось (и продолжает вестись) на уровне не серьезного научного исследования, а легковесных публицистических перебранок, в ходе которых беззастенчиво игнорировались или извращались действительные исторические факты.

Сложность научной разработки проблематики определяется прежде всего тем, что последняя ни по своему характеру, ни по своим масштабам не имеет прецедентов и аналогов в политической истории человечества. При этом, только в последние годы, благодаря существенному расширению доступа к архивным источникам, эти исследования приобретают систематический и документированный характер.

На смену публицистически мотивированным оценкам приходит трезвый анализ той роли, которую играли карательные органы в построении и функционировании коммунистического государства, для которого, террор был не самоцелью, а одним из основных инструментов всестороннего контроля и управления.

Определяя хронологические рамки в границах 1934-38 годов, мы руководствовались тем, что границы этого периода обозначены существенными организационно-структурными преобразованиями в системе органов НКВД.

В июле 1934 года был создан общесоюзный Наркомат внутренних дел (НКВД СССР), объединивший функции политической и криминальной полиции с управлением тюремно-лагерной системой. Именно в этом периоде и произошла наиболее существенная и масштабная ротация кадров НКВД, в первую очередь органов госбезопасности. В результате ряда чисток кадров, подчас носивших взрывной характер, почти полностью изменился социальный профиль «руководящего чекиста».

В изучаемое время органы НКВД, осуществляя свою деятельность под эгидой Политбюро ЦК ВКП (б), имели наибольший вес, и к 1937 году получили широкие полномочия, что позволило провести масштабные репрессии среди населения и в собственных рядах. И, наконец, в 1938 году прерогативы НКВД и объемы его деятельности были намного урезаны, а на него переложены ответственность за все события, происходящие во время репрессивных кампаний.

Развитие системы управления НКВД СССР

После победы Октябрьской революции 1917 года начался процесс слома старой государственной машины и создания новых органов власти и управления в центре и на местах. Он затронул весь аппарат администрации бывшего Временного правительства, прежде всего полицию, жандармерию, суды, армию, контрразведку и другие государственные институты. Образовывались различные народные комиссариаты и их местные органы.

26 октября (8 ноября) 1917 года организуется Народный комиссариат внутренних дел, который 28 октября (10 ноября) 1917 года создает рабочую милицию при Советах рабочих и солдатских депутатов. 10 июля 1934 года НКВД стал союзно-республиканским: ЦИК СССР упразднил ОГПУ и образовал НКВД СССР.

Как свидетельствуют исторические источники, решение об организации союзного наркомата внутренних дел с включением в него реорганизованного ОГПУ было принято еще на заседании политбюро ЦК ВКП (б) 20 февраля 1934 года после доклада И.В.Сталина. При этом принципиальные изменения заключались в том, что в проекте постановления предусматривалось упразднение так называемой судебной коллегии ОГПУ (Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. – М.: 1993. – С.61).

В проекте отмечалось, что народный комиссариат внутренних дел СССР не имеет судебных органов, что должно было стать свидетельством резкого смягчения карательной политики, проводимой советским государством. Однако некоторые положения проекта вызвали критические замечания со стороны прокурора СССР И.А.Акулова и наркома юстиции РСФСР Н.В.Крыленко. В служебной записке Сталину от 22 февраля 1934 года прокурор поднял вопрос о более широком ограничении внесудебных полномочий ОГПУ. Он напомнил о существовании помимо судебной коллегии ОГПУ при полномочных представительствах ОГПУ «троек», имеющих право рассматривать по существу дела о преступлениях как контрреволюционных, так и общеуголовного порядка и право выносить приговоры с наказаниями вплоть до расстрела. В связи с реорганизацией ОГПУ он высказался о нецелесообразности сохранения «троек» при Полномочных представительствах ОГПУ.

Акулов — прокурор

Попытки сохранения «троек» неоднократно предпринимались руководством НКВД СССР в период разработки положения об НКВД СССР и Особом совещании. Например, в одном из тезисов, не вошедших ни в Положение об НКВД, ни в Положение об Особом совещании, предусматривалось, что для особо отдаленных районов (Дальневосточный край, Восточная Сибирь, Средняя Азия и Казахстан) организуются специальные комиссии в составе начальников управлений НКВД этих краев, начальников соответствующих отделов Управления государственной безопасности.

Этим комиссиям должно было предоставляться право предварительного рассмотрения оперативных материалов и дел о лицах, признаваемых общественно-опасными или деклассированными, с определением мер наказания в пределах прав Особого совещания при НКВД СССР и с направлением своих решений на утверждение Особого совещания при НКВД СССР. Однако вплоть до мая 1935 года, когда были созданы «тройки» при Главных управлениях рабоче-крестьянской милиции, в республиках, краях и областях подобного рода внесудебные органы не создавались. Но в мае 1935 года в соответствии с оперативным приказом НКВД СССР № 00195 милицейским «тройкам» предоставлялись права особого совещания в отношении деклассированных и уголовных элементов. Их появление в 1935 году можно объяснить следствием убийства С. Кирова в декабре 1934 года и ужесточением карательной политики советского государства.

Прокурор СССР также отметил необходимость усиления прокурорского надзора за административными действиями органов госбезопасности. Он писал, что в соответствии с инструкцией от 8 мая ОГПУ имеет право производить аресты без предварительного согласования с прокурорским надзором по ряду дел (теракты, взрывы, поджоги, шпионаж, перебежчики, политбандитизм и КР антипартийные группировки). Не возражая против сохранения такого порядка и впредь, Акулов потребовал, чтобы все аресты по этим делам по истечении срока в 10-14 дней санкционировались прокуратурой.

На момент образования НКВД СССР действовала практика во взаимоотношениях между Прокуратурой СССР и ОГПУ, которая являлась отступлением от «Инструкции губернским, военным и военно-транспортным прокурорам по наблюдению за органами ГПУ», утвержденной наркомом юстиции РСФСР Д. И. Курским и зампредом ГПУ И. С. Уншлихтом 1 ноября 1922 года. В инструкции, принятой в развитие постановления ВЦИК от 16 октября 1922 года о предоставлении ГПУ права на внесудебную расправу в отношении бандитов, взятых с поличным на месте преступления, предусматривалось извещение органов прокуратуры об арестах, произведенных органами ГПУ, по делам политическим и шпионаже не позднее 14 суток. Таким образом, Прокурор СССР предложил не только существенно ограничить внесудебные полномочия НКВД СССР, но и повысить роль прокурорского надзора.

В ходе работы комиссии И. А. Акулов настаивал на том, чтобы НКВД расследовал не все дела, попадающие к нему, а ограниченно. В проектах положения об НКВД СССР и постановления ЦИК СССР об образовании НКВД СССР, подготовленных ОГПУ, речь шла об отстранении прокуратуры от надзора за следствием в ОГПУ. Споры возникли в комиссии по вопросу о порядке контроля прокурора за расследованием дел. Должен ли он осуществлять контроль в процессе расследования или после окончания расследования должен контролировать правильность ведения следствия и правильность отдачи под суд? Последнее ограничивало права прокуратуры и не было принято комиссией Л.М.Кагановича, созданной политбюро ЦК ВКП (б) для подготовки документов об образовании НКВД СССР.

Наиболее серьезные возражения по проектам документов, связанных с образованием НКВД, были высказаны Н.В.Крыленко в отношении прав ОГПУ на рассмотрение дел во внесудебном порядке. Он предложил вернуться к положению 1922 года, которым прерогативы ОГПУ были ограничены правом административной высылки и ссылки в концлагеря на срок до трех лет, а внесудебное рассмотрение дел необходимо было регулировать специально выносимым в каждом отдельном случае постановлением ЦИК. Акулов на заседаниях комиссии Кагановича требовал убрать право ОГПУ заключать осужденных в лагеря.

Таким образом, нарком юстиции РСФСР совместно с Прокурором СССР выступили за ликвидацию широких внесудебных полномочий, полученных ОГПУ СССР в 1920-е годы.

И все же 10 июля 1934 года ЦИК СССР принял постановление «Об образовании общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел», в составе которого были созданы Главные управления государственной безопасности, рабоче-крестьянской милиции, пограничной и внутренней охраны, пожарной охраны, исправительно-трудовых лагерей и трудовых поселений и некоторые другие службы. В 1934 году второй раз в истории Советского государства органы госбезопасности и внутренних дел были объединены в составе одного ведомства (первый раз это было сделано в 1922-1923 гг., когда НКВД РСФСР и ГПУ возглавлял Ф.Э.Дзержинский).

Постановлением о создании НКВД на данный государственный орган возлагалось: обеспечение революционного порядка и государственной безопасности; охрана социалистической собственности; охрана государственной границы СССР; запись актов гражданского состояния и другие многочисленные полномочия. В соответствии с этим в составе НКВД были образованы подразделения: Главное управление государственной безопасности; главное управление рабоче-крестьянской милиции; Главное управление пограничной и внутренней охраны; Главное управление пожарной охраны и др. Оперативные управления и отделы бывшего ОГПУ вошли в состав НКВД СССР, где и было образовано Главное управление государственной безопасности (ГУГБ).

После ликвидации ОГПУ и создании на его основе НКВД СССР произошли изменения и во внутренней структуре: функциональные отделы были объединены и на их основе создано Главное управление государственной безопасности (ГУГБ). Отдел пожарной охраны был выделен в самостоятельное управление НКВД. Управление делами было преобразовано в Административно-хозяйственное управление (АХУ) НКВД. Отдел кадров был разделен на отдел кадров ГУГБ и сектор кадров, занимавшийся должностными лицами, не входившими в состав Главного управления. Главное управление рабоче-крестьянской милиции было объединено с аналогичным республиканским управлением. В составе НКВД СССР был образован Отдел актов гражданского состояния. 31 мая 1935г. в составе АХУ НКВД был образован Отдел трудовых колоний для несовершеннолетних. Реорганизация коснулась и других подразделений (Кокурин А., Петров Н. «От Ягоды до Берии. НКВД: структура, функции, кадры (1934-1938)»//Правда. 1997. № 18. 16-23 мая.).

При реорганизации весь состав служащих ОГПУ вошел в НКВД. В 1935 году были введены особые звания в ГУГБ – комиссар государственной безопасности 1, 2, и 3 ранга, майор, капитан, старший лейтенант, лейтенант, младший лейтенант и сержант государственной безопасности. Эти чины были выше, чем общеармейские: майор соответствовал полковнику. Постановлением ЦИК и СНК СССР от 20 ноября 1935г. было введено звание генерального комиссара государственной безопасности – его получил Г.Г.Ягода. 9 июня 1945г. оно было заменено на звание Маршал Советского Союза.

При НКВД также вновь было образовано Особое совещание – орган внесудебной расправы. Ему предоставлялось право выносить приговоры о заключении в исправительно-трудовые лагеря, ссылке и высылке на срок до пяти лет или высылке за пределы СССР лиц, признаваемых общественно опасными.

Судебная коллегия ОГПУ, имевшая право выносить приговоры вплоть до высшей меры наказания, была упразднена, что означало существенное изменение курса в карательной политике советского государства. Однако внесудебные полномочия сохранились.

Объединив органы государственной безопасности и внутренних дел в единый НКВД СССР, государство должно было разработать и утвердить Положение о деятельности НКВД и его органах. Однако этого сделано не было. В итоге, сложилась картина, когда основные звенья государственного механизма, призванные обеспечивать порядок и безопасность, оказались в различных ведомствах. С точки зрения общесоциальных интересов все более обнаруживалась потребность их организационного объединения.

Но определяющими началами реорганизации явились иные обстоятельства. Реформирование пошло другим путем. Именно в этом время появляются исправительно-трудовые лагеря, которые сразу стали рассматриваться как основные места лишения свободы.

ОГПУ была передана милиция – единственный орган, уполномоченный вести оперативно-розыскную работу и имевший сеть подразделений, которая охватывала всю страну. К тому же милиция представляла собой самое многочисленное звено в структурах бывших наркомвнуделов (Органы и войска МВД России. Краткий исторический очерк. Воронцов В.И., Головнев Л.П. и др. – М.: Общественная редакция МВД России, 1996. – С.202-203. ). Все это было обусловлено более широкими процессами изменений в политической системе и методами укрепления режима личной власти.

Началось законодательное оформление командно-административной системы во главе с узкой группой лиц, стоящих наверху партийной и государственной власти.

Стратегия деятельности органов НКВД была нацелена на борьбу с несуществующим в стране советским подпольем, и нетрудно было себе представить, что это могло привести и привело к карательной политике Советского государства и его органов безопасности.

Кадры центрального аппарата НКВД 1934-38 гг.

Очевидно, что исследование структуры и функций советских карательных органов и изучение их деятельности невозможны без подробного изучения их кадрового состава. Только поняв принципы подбора кадров, их расстановки и ротации, можно достоверно реконструировать механизмы управления репрессиями.

Уже в конце 80-х годов ХХ века, когда сильны были требования общественности назвать поименно не только все жертвы советских репрессий, но и палачей, возникла настоятельная потребность объединить усилия разрозненных исследователей-историков и начать серьезные архивные поиски по выявлению имен, изучению истории и структуры органов НКВД СССР.

В этот период времени периодику захлестнул вал научных и публицистических статей, посвященных руководителям карательных органов 1930-х годов. Биографические сведения, содержавшиеся в этих публикациях, как правило, были основаны на устных источниках, порой не проверенных. И только после 1991 г., когда были приоткрыты государственные архивы и у исследователей появилась возможность обратиться к документам, уровень публикаций, посвященных истории сталинских репрессий, заметно возрос.

С этого времени были сделаны впечатляющие успехи в постижении тайн деятельности органов внутренних дел, свидетельством чему стали многочисленные публикации об истории органов НКВД (Роговин В. З. 1937 год. – М.: 1996; Бережков В.И. Питерские прокураторы: Руководители ВЧК–МГБ, 1918-1956. – СПб.: Блиц, 1998; Жуковский В.С. Лубянская империя НКВД, 1937-1939. – М.: Вече, 2001; Хлевнюк О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. – М.: Республика, 1992, и др.).

Как свидетельствуют многочисленные источники, в период 1934-38 годов произошла наиболее существенная и масштабная ротация кадров НКВД. В результате ряда последовательных чисток, подчас носивших взрывной характер, почти полностью изменился профиль работников НКВД (Соколов А.С. «Ежовщина»//Власть и общество в СССР: Политика репрессий, 20–40-е гг. – М.: Институт российской истории РАН, 1999; Евсеев Е. Палач: Г.Ягода и его время (1920 – 1938)//Патриот. 1990. № 42; 1992. № 35, 37-38, 40; Кокурин А.И., Петров Н.В. НКВД: Структура, функции, кадры, 1934-1938//Свободная мысль. 1997. № 6-7; Наумов Л. Борьба в руководстве НКВД в 1936-1938 гг.: Опричный двор Иосифа Грозного. – М.: 2003; Некрасов В.Ф. Тринадцать «железных» наркомов: История НКВД – МВД от А.И.Рыкова до Н.А.Щелокова, 1917-1982. – М.: Версты; Полиграфресурсы, 1995 и многие другие).

Изучаемый период – это время наибольшего политического влияния органов НКВД: подчиняясь непосредственно Политбюро ЦК ВКП(б), а строго говоря, лично Сталину, НКВД с конца 1934 г. (убийство Кирова) неуклонно наращивал свой политический вес и к 1937 г. получил чрезвычайно широкие полномочия, реализовавшиеся как в процессе интенсивной чистки партийного и государственного аппарата, предпринятой с целью укрепления вертикали власти, так и в ходе массовых операций по «очистке» страны от так называемой пятой колонны.

В конце 1938 г. прерогативы НКВД и объемы его деятельности были несколько урезаны, что, впрочем, не помешало успешно распространить опыт репрессивных кампаний 1937-1938 гг. на вновь приобретенные западные территории в 1939 и 1941 гг.

Первыми двумя наркомами внутренних дел СССР были Г. Г. Ягода, а затем Н. И .Ежов, которые возглавляли ведомство небольшие сроки. С 1934 по 1936 первый, и с 1936 по 1938 – второй.

Ягода Генрих Григорьевич, родился в 1891 году в семье мелкого ремесленника. У Г.Г.Ягоды было два брата и две сестры; один брат убит в ходе восстания в Сормове, другой расстрелян в полку за восстание во время войны (Некрасов В.Ф. Тринадцать железных наркомов. – М.: 1995. – С.157.).

Нарком Ягода

В многочисленных публикациях ставится под сомнение партийный стаж Ягоды с 1907 года. По данным охранного отделения, Ягода в 1907-1911 был анархистом и поддерживал контакты с партией эсеров. Контактов же с РСДРП охранное отделение не зафиксировало. В ряде анкет Ягода указывал, что был членом коллегии Наркомата внешней торговли с 1919 года, однако до 1920 этого Наркомата просто не существовало, а внешней торговлей занимался Наркомат промышленности и торговли.

До 10 июля 1937 года формально занимал должность заместителя председателя ОГПУ СССР, хотя на деле являлся первым заместителем. Одновременно с 1931 года до 22 ноября 1936 года был заместителем председателя Комитета резервов при СТО СССР. Как отмечал Б.И.Гудзь, знавший Ягоду лично, стилем работы наркома был сталинский – сухой администратор. Внешне Ягода держался с напускной суровостью и сердечностью, в отношении к подчиненным проявлял отсутствие какой бы то ни было человечности. В распоряжениях преобладала командно-приказная манера с оттенком угрозы за невыполнение распоряжений. «Прагматик, делец – с отсутствием какой-либо идейности в облике. В отношении с подчиненными – выискивает какие-либо отрицательные моменты, допущенные ошибки, для того чтобы использовать это в последствии для нажима на того или иного подчиненного» (Гудзь Б.И. Несколько штрихов к характеристике Генриха Ягоды //http://www.fsb.ru/history/autors/gudz.html).

Ягода Г.Г. был арестован 28 марта 1937 года, официально отстранен от должности 3 апреля 1937 года, приговорен на процессе «право-троцкистского блока» в марте 1938 года к высшей мере наказания и расстрелян.

Ягода стал одним из главных обвиняемых на показательном процессе правотроцкистского блока, состоявшемся в Москве в марте 1938 г. «Диву даешься, — пишет доктор исторических наук генерал-майор В.Некрасов, — как он раскаивается во всех мыслимых и немыслимых грехах: в том, что он был одним из руководителей правотроцкистского подпольного блока с целью свержения советской власти и восстановления капитализма; в соучастии по делам об убийстве С.М.Кирова и других государственных деятелей; в покушении на жизнь Ежова и в помощи иностранным шпионам и т. д.» (Некрасов В. Генрих Ягода. Народный комиссар внутренних дел СССР//Советская милиция. 1990. № 1. – С.22.).

По просьбе Ягоды состоялось несколько закрытых заседаний суда. Скорее всего, потому, что на них говорилось о личных взаимоотношениях Ягоды с семьей Горького. Примечательно, что на судебном процессе перед вынесением приговора Ягода отверг обвинение в организации убийства С.М.Кирова и в шпионаже в пользу иностранных государств. Текст выступления Ягоды перед вынесением приговора полностью опубликован в судебном отчете по делу правотроцкистского блока еще в 1938 г. Ягода был расстрелян в Лубянской тюрьме.

После XX съезда партии (1956) все подсудимые, проходившие по этому процессу, были реабилитированы, кроме бывшего наркома.

Ежов Николай Иванович родился в семье рабочего литейщика в 1895 году. В биографии, опубликованной газетой «Горьковская коммуна», дореволюционная деятельность Ежова представлена следующим образом: призван в армию, служил в запасном батальоне, за организацию забастовки арестован и посажен в военно-каторжную тюрьму, служил в штрафном батальоне; рабочий мастерских Северного фронта, Витебск 1917; организатор Красной гвардии, Витебск; член Витебского Совета 1917-1918.

Ежов

19 июля 1936 года был назначен членом Бюро ЦК ВКП (б) по делам РСФСР. С 11 октября 1935 года до 1936 был ответственным редактором журнала «Партийное строительство». Одновременно исполнял обязанности заведующего отделом планово-торгово-финансовых органов ЦК ВКП (б) и заведующего политико-административным отделом ЦК ВКП (б). Решений Политбюро ЦК ВКП(б) о назначении Ежова на указанные должности не было, но имеются его подписи на документах этих отделений, направленных на рассмотрение Оргбюро ЦК. Формально утвержден Политбюро ЦК ВКП (б) заведующим ОРПО 10 марта 1935, но подписывал документы как состоящий в должности уже с декабря 1934 года. Одновременно с 25 декабря 1934 года был председателем Комиссии ЦК ВКП (б) по загранкомандировкам.

Н.С. Хрущев в мемуарах цитирует следующую телеграмму, направленную из Сочи в Политбюро ЦК ВКП(б), подписанную 25 сентября 1936 г. Сталиным и Ждановым: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение товарища Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на четыре года…» Эта телеграмма показывает, кто был инициатором назначения Ежова на ответственный пост наркома внутренних дел СССР.

С 31 мая 1938 года Ежов был также членом военно-промышленной комиссии при Комитете обороны при СНК СССР. В составе Военного совета указаны должности всех членов, за исключением руководителей ВКП (б), в том числе и Ежова. В составе совета нет никого в должности начальникам Разведывательного управления РККА, но указаны заместители. Это позволяет предположить, что Ежов фактически возглавлял Разведывательное управление РККА. Подтверждением служит и формулировка решения Политбюро ЦК ВКП (б) от 1 августа 1937 года: «Поручить Ежову установить общее наблюдение за работой Разведупра».

Ежов был арестован 10 апреля 1939 года, приговорен к высшей мере наказания и расстрелян. Реабилитирован также не был.

Многие историки считают, что Ежов – одна из наиболее зловещих фигур в окружении Сталина. На закрытом заседании XX съезда партии Н.С.Хрущев назвал его «преступником и наркоманом». Имя Ежова наводило ужас на многих в стране и период его правления вошел в историю как «ежовщина». В советской прессе его называли «железным наркомом», в народе прозвали «кровавым карликом» (его рост был 154 см; по другим данным – 151 см). «Да не только я, очень многие считали, что зло исходит от маленького человека, которого звали «сталинским наркомом», — писал Илья Эренбург. На самом деле все было наоборот.

Карикатурист Борис Ефимов пишет, что Мехлис по дружбе рассказывал его брату М.Кольцову, как производились аресты. «Мехлис показал ему несколько слов, написанных красным карандашом и адресованных Ежову и ему, Мехлису, с приказом арестовать всех упомянутых в показаниях лиц… Ежову оставались «чисто технические детали» — оформить «дела» и выписать ордера на арест» (Ефимов Б. Михаил Кольцов, каким он был. – М.: 1965. – С.71.).

Утверждают, что Ежов еще до своего ареста «знал, что происходит; он понимал, что Сталин им пользуется как дубинкой для уничтожения кадров, прежде всего старых большевистских кадров, и заливал свою совесть водкой» (Хрущев Н. Мемуары//Вопросы истории. 1990. № 6. – С.78.).

Вслед за наркомом Ежовым были репрессированы сто один высший чин НКВД – не только заместители Ежова, но и почти все начальники отделов центрального аппарата НКВД, наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, начальники многих краевых, областных и городских управлений (Викторов Б. Без грифа «секретно». Записки военного прокурора. Вып. 3. – М.: 1990. – С.326.).

В 1934-38 годы последовательно расширялись масштабы репрессий, которые в 1937-38 годах достигли пика. В органах внутренних дел насаждался режим строжайшей секретности, замкнутости, оторванности от масс, ставка делалась на принудительные, силовые методы, органы внутренних дел были превращены в послушный аппарат поведения в жизнь репрессивной политики.

Создание специальных репрессивных органов было необходимо для устрашения населения. Активизировались военные трибуналы. Создавались «тройки» на местах из 1-го секретаря обкома или ЦК, начальника соответствующего НКВД, прокурор края, области или республики. В союзных республиках создавались республиканские наркоматы внутренних дел. Судебная коллегия была упразднена и все дела по окончании следствия должны были направляться в судебные органы по подсудности.

При НКВД СССР действовало Особое совещание, которому предоставлялось право применять в административном порядке высылку, ссылку, заключение в исправительно-трудовые лагеря на срок до пяти лет и высылку за пределы Союза ССР. То есть, этот административный орган наделялся судебными полномочиями, что не могло не привести к нарушениям законности, прав граждан.

Особое совещание при НКВД состояло из: заместителя НКВД, уполномоченного НКВД по РСФСР, начальника ГУРКМ, прокурора СССР и его заместителя. Рассматривало дела заочно.

3 июля 1936 принимается «Положение о Государственной автомобильной инспекции Главного управления рабоче-крестьянской милиции НКВД СССР».

Этим нормативным актом на ГАИ возлагались обязанности бороться с аварийностью и хищническим использованием автотранспорта, наблюдать за подготовкой и воспитанием шоферских кадров, вести количественный и качественный учет автопарка. На нее возлагался также учет аварий автомобильного транспорта, выявление их причин, привлечение к ответственности водителей машин и других виновных в авариях лиц, контроль за проведением хозяйственными организациями и учреждениями необходимых мероприятий по содержанию автопарка в технически исправном состоянии. Важной функцией ГАИ являлось регулирование уличного движения, надзор за безопасностью движения транспорта и пешеходов в городах и на транспортных магистралях. Работниками Госавтоинспекции предоставлялись все права, установленные для сотрудников милиции.

В эти годы повысилась роль милиции в обеспечении общественного порядка на железнодорожном и водном транспорте. В середине 1937 года вновь создается железнодорожная милиция. В главном управлении милиции НКВД СССР был образован отдел железнодорожной милиции, в ведении которого находились отделы железнодорожной милиции, учрежденные в местах нахождения управлений железных дорог. Тогда же в морских и речных портах и на пристанях также были созданы отделы (отделения) милиции, которые обеспечивали порядок на речных путях и коммуникациях.

Важнейшей задачей милиции оставалась борьба с хищениями социалистической собственности. Хищение государственного и общественного имущества рассматривалось как тягчайшее преступление и по степени общественной опасности приравнивалось к бандитизму, контрреволюционным выступлениям.

16 марта 1937 Главным управлением милиции НКВД СССР был образован отдел борьбы с хищениями социалистической собственности и спекуляцией (ОБХСС). Аппараты БХСС республики решительно взялись за искоренение бесхозяйственности, безучетности. Проводилась оперативная работа на предприятиях по выявлению скрытых каналов хищения, маршрутов спекулянтов, улучшению охраны товарно-материальных ценностей. Подразделения БХСС вели большую работу по выявлению крупных расхитителей и их пособников, установлению причин и условий, способствовавших хищениям, подбору кадров, знакомых с бухучетом, прививая им элементарные навыки оперативного мастерства. Функции и структура милиции расширялись (паспортный режим и ОВИР, «детские комнаты», военный учет и МПВО).

Важным этапом в укреплении кадрового состава стало проведение в ноябре-декабре 1935 года аттестования всего начальствующего состава и установление специальных званий и знаков различия для сотрудников, четкое определение прав и обязанностей начсостава, порядка назначения и увольнения работников. Все эти вопросы получили правовую регламентацию в «Положении о прохождении службы начальствующим составом милиции», утвержденном СНК СССР 3 июля 1936 года.

В зависимости от специальной подготовки и квалификации, служебной аттестации и стажа работы начальствующему составу присваивались специальные звания. Согласно Положению о прохождении службы устанавливались следующие специальные звания: сержант милиции, младший лейтенант милиции, лейтенант милиции, старший лейтенант милиции, майор милиции, старший майор милиции, инспектор милиции, директор милиции, главный директор милиции.

В условиях складывающейся командно-административной системы особое значение имело обеспечение политической благонадежности кадров привитие, им чувства внутренней убежденности в правоте своего дела которому они служат, законности тех методов которыми они пользуются, беспрекословности выполнения возложенных на них задач, безусловной преданности Коммунистической партии. Поэтому происходит существенное расширение и усиление политического аппарата милиции. В августе 1937 года были введены новые штаты политаппаратов. 15 сентября 1939 года ЦК ВКП (б) утвердил Положение о политическом отделе Главного управления (отдела) НКВД СССР. Политотдел ГУРКМ являлся руководящим партийно-политическим органом НКВД СССР. Всю работу политотдел проводил через местные политотделы, политаппараты, политруков, партийные и комсомольские организации. Политотделы работали в тесном контакте с территориальными партийными органами – обкомами (крайкомами), горкомами, райкомами ВКП (б), регулярно докладывали им о состоянии партийно-политической работы с сотрудниками.

То есть, кадровый состав милиции был поставлен под строгий контроль партийного аппарата с тем, чтобы быть надежным проводником политического курса ВКП (б), надежным и эффективным инструментом в ее руках.

В 1936-38 годах структура Наркомата внутренних дел усложнялась. Возникали новые подразделения. В 1939 году в структуру НКВД СССР под руководством Л.П.Берии входили:

— руководство наркомата с несколькими секретариатами;
— ГУГБ с отделами: а) охраны руководящих партийных и советских работников; б) секретно-политическим; в) контрразведывательным; г) особым; д) иностранным; е) шифровальным;
— главное экономическое управление с шестью отделами по основным отраслям народного хозяйства (промышленность, сельское хозяйство, оборонные отрасли, гознак и т.д.);
— главное транспортное управление с тремя отделами.

Кроме того, в составе НКВД СССР имелось пять специальных отделов, ведавших учетом, статистикой, связью, техникой и т.п.

В соответствии с постановлением СНК СССР Главное управление пограничных и внутренних войск НКВД было разделено на шесть управлений: главное управление пограничных войск; главное управление войск по охране железнодорожных сооружений; главное управление по охране особо важных предприятий промышленности; главное управление конвойных войск; главное управление военного снабжения; главное военно-строительное управление.

В составе НКВД также имелись: Главное архивное управление, Главное управление пожарной охраны, Главное управление шоссейных дорог, Главное управление лагерей, Главное тюремное управление; Центральный отдел актов гражданского состояния и т.п.

Отношения в среде руководства НКВД

5 ноября было принято постановление ЦИК и СНК СССР, согласно которому наркомату внутренних дел предоставлялось «право в отношении лиц, признаваемых общественно опасными, ссылать на срок до 5-ти лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается НКВД, высылать на срок до 5-ти лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР, заключать в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5-ти лет, а также высылать за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно опасными» (Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. – М.: 1993. – С.62.).

Такая линия в карательной политике государства нашла свое наиболее ярое отражение в спорах между Прокурором СССР А.Я.Вышинским и наркомом внутренних дел Г.Г.Ягодой.

А. Я. Вышинский

5 февраля 1936 года Вышинский направил в адрес И.В.Сталина и В.М.Молотова докладную записку, в которой подверг критике практику полуторагодичной работы Особого совещания. Он разбил дела, проходившие через совещание, на три категории: дела о контрреволюционной агитации, антисоветских сплетнях, разговорах и т.п.; дела, связанные с высказыванием террористических намерений, предположений; дела так называемых социально вредных и социально опасных элементов. Вышинский подчеркивал, что решения Особого совещания могут быть связаны с опасностью допущения ошибок, так как все дела рассматривались заочно, без вызова обвиняемых и свидетелей, нередко дела основывались только на агентурных данных, часто показания единственного свидетеля расходились с показанием обвиняемых, которые категорически отрицали свою вину. Поэтому прокурор СССР настаивал на максимальном сокращении количества дел по первой и второй категориям в Особом совещании и необходимости их передачи в суды. Далее Вышинский отмечал, что права прокуратуры ограничены при опротестовании приговоров в отношении осужденных Особым совещанием, что противоречило ст.440 УПК РСФСР.

С запиской прокурора СССР Молотов ознакомил Ягоду, который 11 февраля направил встречную докладную записку на имя Сталина и Молотова. Нарком внутренних дел привел количество лиц, привлеченных в 1935 году органами ГУГБ к ответственности, и подчеркнул, что основная масса дел направлялась именно в судебные органы. Так, было привлечено к ответственности 293 681 человек, из них было в прокуратуру и суды передали дела на 228352, а прошли по решениям Особого совещания дела на 33823 человека.

Очевидно, что такая позиция несправедлива, так как подменяется предмет разногласий. Вышинский ставил вопрос о возможности вынесения необъективных приговоров, исходя из особенностей работы Особого совещания, Ягода доказывал, что Особое совещание ни по количеству, ни по удельному весу рассматриваемых дел никак не может влиять на карательную политику. НКВД указывал, что следствие по каждому делу ведется с соблюдением процессуальных норм. В процессе следствия прокурор осуществляет в полной мере надзор за всеми стадиями дела, начиная от ареста до окончания следствия. Если прокурор находит, что дело недостаточно или плохо расследовано, он дает соответствующие указания в процессе следствия, которые и выполняются.

Ягода не согласился с утверждением Вышинского о том, что следствие по делам, рассматриваемым Особым совещанием, ведется в каком-то особом порядке. Если бы дело обстояло так, считал Ягода, то чем объяснить, что Вышинский на протяжении полуторагодичной работы ни разу не опротестовал ни одного решения Особого совещания? К тому же прокуратура не только принимает непосредственное участие в вынесении решений по делам, но и решения Особого совещания без согласия прокурора Союза не проводятся в жизнь.

Судебная коллегия ОГПУ была упразднена, однако нормативные акты о надзоре со стороны прокуратуры по делам, расследуемым ОГПУ, продолжали сохраняться. Прокурор мог лишь формально наблюдать за правильностью ведения следствия. Глава ведомства утверждал, что в своей постановке вопроса Вышинский по сути, берет под сомнение целесообразность самого существования Особого совещания, хотя оно и было создано для такой категории дел, рассмотрение которых должно проводиться в административном порядке вне обычной судебной процедуры. Ягода полагал, что практика полуторагодичной работы Особого совещания показала, что этот орган целиком себя оправдал, а дела, прошедшие через него, полностью отвечают идее организации Особого совещания.

НКВД оспаривал утверждение Вышинского о том, что прокуратура не имеет права освобождать подследственных ГУГБ и осужденных Особым совещанием, и подчеркивал, что роль прокурора при вынесении решений по делам осужденных Особым совещанием иная, чем в судах. Прокурор не является стороной, как в суде, а участвует в решении по всем делам, рассматриваемым Особым совещанием. При вынесении решений Особым совещанием никто не мешал прокуратуре вносить свои коррективы или опротестовывать их. Поэтому требование Вышинского о предоставлении прокуратуре права освобождения подследственных ГУГБ и осужденных Особым совещанием являлось, по мнению Ягоды, недоразумением. Он высказал мысль, которая соотносилась с реальным состоянием, что прокуратура вообще не должна иметь права освобождать «без ведома и согласия НКВД».

Дело, как считал Ягода, не в Особом совещании, а в судебных органах и прокуратуре. Основным вопросом работы прокуратуры должно было быть усиление надзора за работой судебного аппарата и его карательной практикой. Из приводимых им цифр следовало, что работа судов неудовлетворительна. На 1 октября 1935 года в тюрьмах и колониях содержалось 50992 человека, месяцами ожидавших кассационных решений, количество дел, не рассмотренных судами, из месяца в месяц росло. Поэтому коренной вопрос – как улучшить работу судов, не нашел ответа в записке Вышинского, тогда как основной задачей прокуратуры являлось упорядочение работы судов, а не Особого совещания, которое, будучи ограничено в своих правах, не играло той роли, которую ему пытался придать прокурор СССР. Таким образом, нарком внутренних дел опять пытался уклониться от существа поставленных вопросов.

Вышинский в ответной докладной записке от 16 февраля 1936 года отмечал, что количество дел в судах при всех условиях стоит в прямой зависимости от количества дел, возбуждаемых органами следствия и, в частности, органами НКВД. Подавляющая масса следственных дел падала на органы НКВД, и только 5-10 % дел возбуждались и расследовались прокуратурой. По его мнению, Ягода искусственно разделил количество осужденных Особым совещанием на две категории: осужденных по делам ГУГБ (33000) и осужденных тройками НКВД и Главным управлением милиции (122000). Осуждение Особым совещанием обычно влекло за собою ряд репрессий и в отношении членов семей, находящихся на иждивении репрессированных лиц, а значит, удельный вес Особого совещания был, несомненно, более значительным, чем это пытался изобразить нарком внутренних дел.

Прокурор СССР считал абсолютно неправильным утверждение Ягоды о том, что на протяжении полуторагодичной работы Особого совещания он не опротестовал его решений. Прокуратурой было принесено в Особое совещание 1344 протеста, большинство из которых по ходатайству НКВД снималось и вновь переносилось в Особое совещание. Вышинский опроверг утверждение наркома о желании упразднить Особое совещание. Он писал что, вопрос поставлен не об упразднении Особого совещания НКВД, а об ограничении компетенции совещания как административного суда. Прокурор не согласился с мнением Ягоды о том, что основным содержанием работы прокуратуры является надзор за судебными органами и карательной практикой, так как в ее обязанности входил и надзор за органами НКВД. Вышинский отмечал, что хотя вопросы судебного надзора составляли одну из важнейших областей работы Прокуратуры Союза, однако, это ни в какой мере не может оправдывать ослабления надзора Прокуратуры за административными органами, в частности, за работой Особого совещания, играющего роль в карательной политике гораздо большую, чем пытался представить нарком внутренних дел. Вышинский также заметил, что Прокуратура ни юридически, ни фактически не пользовалась правом изменять меру пресечения по делам, находящимся в производстве органов НКВД. Имелись случаи, когда требования даже прокурора Союза об освобождении из-под стражи тех или иных НКВД не исполнялись.

На первой докладной записке прокурора СССР от 5 февраля 1936 года Сталин, ознакомившись со всеми материалами, написал Молотову: «Вышинский прав. Надо решить вопрос на совещании».

В конечном же итоге внесудебные полномочия органов НКВД возрастали.

Борьба с «врагами народа»

НКВД осуществляло, прежде всего, функцию государственной безопасности. В то же время, имя этой организации до сих пор ассоциируется, в основном, с поверхностным рассмотрением преступлений, политическими репрессиями и устранениями, военными преступлениями, жестокостью по отношению к советским и иностранным гражданам. Выполнение советской внутренней политики было тесно связано с борьбой с врагами государства («врагами народа»); массовыми арестами и расстрелами советских и иностранных граждан.

О репрессиях 1937-1938 гг. написано много: это и опубликованные документы (Большевистское руководство. Переписка. 1828-1941: Документы. – М.: 1996; Общество и власть: 1930-е годы. – М.: 1998; Сталинское Политбюро в 30-е годы: Сборник документов. – М.: 1995 и др. ), и серьезные научные исследования (Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было?: Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-е годы. – М.: 1989; Медведев Р. О Сталине и сталинизме. – М.: 1990; Стецовский Ю.И. История советских репрессий: В 2 т. – М.: 1998 и др. ), и статьи (Земсков В.Н. Большой террор//Отечественная история. 2000 № 1. – С.197-205.), и воспоминания (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956: Опыт художественного исследования. – М.: 1989; Шаламов В.Т. Колымские рассказы. – М.: 1992 и др. ). Велись споры о причинах репрессий, о количестве их жертв, о степени их централизованности.

Как свидетельствуют указанные источники, в 1937 года волна репрессий, по настоящему массовых, захлестнула все районы страны. Репрессии затронули все слои общества. Раскрывались так называемые «контрреволюционные организации». Репрессии обрушились на людей, полностью разделявших и проводивших в жизнь «генеральную линию», верных сторонников режима. Также репрессии захватили лиц и весьма далеких от политики, никогда не состоявших не в каких партиях.

Большое влияние на обстановку в стране, развертывание политических репрессий оказывали субъективные причины, в том числе, острая политическая борьба внутри компартии и в ее руководстве по вопросам выбора путей и методов строительства нового общества и за лидирующие позиции в партии и государстве. По обвинению в создании «террористических групп» и «контрреволюционных групп повстанцев» арестовывались тысячи рабочих, колхозников, служащих, специалистов, священнослужителей.

Большинство этих людей были осуждены тройками НКВД – особым явления советского суда. Доказательства не играли особой роли, достаточно было анонимного доноса для ареста.

Сотни массовых захоронений были результатами таких операций, обнаруженных позже по всей стране. Документальные доказательства доказывают «плановую систему» массовых расстрелов. Такие планы показывали количество и соотношение жертв (официально, «врагов народа») к определенным районам. Семьи репрессированных, включая детей, должны были быть автоматически репрессированы.

В отечественной историографии репрессий в отношении политических преступлений выделяется два основных периода – советский (1930-1980-е гг.) и постсоветский (с начала 1990-х гг.), которые существенно различаются, прежде всего, концептуальными подходами. При этом очевидно тесное переплетение исторической и юридической проблематики.

Господствовавшие в советский период идеологические установки в отношении проведенных репрессий до конца 1980-х годов оценивались с позиций классового подхода и рассматривались преимущественно в контексте классовой борьбы.

Первые попытки осмысления репрессивной политики в отношении контрреволюционных преступлений были сделаны уже в 1930-е гг. непосредственно в ходе ее реализации. Большинство работ, выходивших в то время, было написано не историками, а правоведами, руководителями органов юстиции разного уровня, партийными работниками. В них нашла отражение судебно-следственная практика по политическим делам, приводились различные статистические данные, давалась оценка деятельности конкретных судебно-следственных органов с точки зрения их соответствия наиболее актуальным на тот или иной момент направлениям карательной политики.

Основная масса подобных работ носила агитационно-пропагандистский характер и было направлено на мобилизацию усилий судебно-следственных органов в момент активизации репрессий. Среди них можно найти лишь незначительное количество публикаций, в которых делались попытки провести сравнительный анализ и выделить характерные черты контрреволюционной преступности в тот или иной период (Лаговиер Н. Контрреволюционная агитация и пропаганда//Классовая борьба и преступность. – М.: 1930. – С.102-123; Нахимсон Ф., Загорье Б. Классовая борьба в деревне и террористические акты//Советская юстиция. 1932. № 3. – С.22-25 и др.).

Тема политических судебных процессов затрагивалась также в работах, посвященных теоретическим аспектам формирования советской правоохранительной системы и соответствующего законодательства (Крыленко Н.В. Формы классовой борьбы на данном этапе. – М.: 1933; Вышинский А.Я. Судоустройство в СССР. – М.: 1936; Герцензон А.А. Развитие понятия контрреволюционного преступления в истории социалистического уголовного законодательства//Советская юстиция. 1938. № 1. – С.29-33 и др.).

В целом публикации 1930-х гг. содержат определенный фактический материал и позволяют проследить изменения в официальной оценке политических репрессий, однако невысокий уровень обобщений и идеологическая предопределенность выводов значительно снижают их историографическую ценность.

В 1940-е – первой половине 1950-х годов публикаций, посвященных репрессиям 1930-х годов, практически не появлялось, что во многом было связано с теми жесткими идеологическими рамками, которые обозначил опубликованный в конце 1930-х годов «Краткий курс истории ВКП (б)», а также с влиянием Великой Отечественной войны.

Заметные изменения в оценке предшествующей советской истории произошли только после смерти И.В.Сталина и разоблачения «культа личности». На основе установок, заложенных в знаменитом докладе Н.С.Хрущева, сделанном на XX съезде КПСС в 1956 году, в советской историографии начался частичный пересмотр утвердившихся ранее оценок репрессивной практики государства. Главной чертой нового подхода стала критика «грубых извращений» и «ошибок» в деятельности И.В. Сталина и его ближайших сподвижников.

ХХ съезд КПСС

В период второй половины 1950-х – первой половины 1980-х гг. в советской исторической литературе проблема репрессий по политическим обвинениям по-прежнему не являлась самостоятельной областью исследований. Однако отдельные аспекты этой темы затрагивались в публикациях, посвященных истории правоохранительных органов, уголовного законодательства, классовой борьбы. Так, можно выделить ряд появившихся в эти годы крупных исследований, в которых подробно рассматривалось становление и развитие советской правоохранительной системы, в том числе и НКВД (Сорок лет советского права. Т.1-2. – Л.: 1957; Кожевников М.В. История советского суда 1917-1956. – М.: 1957; Кизилов И.И. НКВД РСФСР (1917-1930). – М.: 1969; История советских органов государственной безопасности. – М.: 1977 и др.).

Содержательная информация имеется и в исследованиях, рассматривавших непосредственную деятельность различных правоохранительных органов в 1930-е годы, а также события и явления этого периода, связанные с «классовой борьбой» и репрессивной активностью государства. Среди их авторов следует выделить Д. Л. Голинкова (Голинков Д.Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. Кн. 2. Изд. 2-е, испр. и доп. – М.: 1978.), Н.А.Ивницкого (Ивницкий Н.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932). – М.: 1972.), И.Я.Трифонова (Трифонов И.Я. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы НЭПа (1921-1927). – М.: 1960.) и др. В их работах нашли отражение основные направления государственной репрессивной политики, в осуществлении которых участвовали органы НКВД. Однако механизм и порядок действий судебно-следственных органов при осуществлении политических преследований в них детально не раскрывается.

В 1960-1970-е годы в официальных публикациях много писали о расстрелах коммунистов, чекистов и военных. Это делалось для оправдания репрессий ВКП(б)-НКВД, для своеобразного уравнивания положения партии и карательных структур с миллионами невинных жертв.

Публикации о «классовой борьбе» и «революционной законности» 1950-1980-х годов наполнены идеологически обусловленными оценками и выводами. В то же время, они составляют важную часть историографии, поскольку содержат большое количество фактического материала и реконструируют отдельные эпизоды, связанные с реализацией репрессивной политики советского государства.

Последний этап советской историографии связан с началом демократических преобразований в СССР во второй половине 1980-х годов, получивших название «перестройки». На этом этапе рассматривались проблемы сталинизма; публиковавшиеся работы значительно превосходили литературу периода «оттепели», однако в концептуальном смысле «перестроечная» историография, как правило, не выходила за пределы противопоставления ленинского и сталинского периодов советской истории, рассматривая последний как деформацию «подлинного социализма». Отличительной ее особенностью являлась и определенная публицистичность.

Исследовательские усилия на этом этапе были в основном направлены на рассмотрение предпосылок возникновения сталинизма, анализ причин втягивания общества в ситуацию тотального террора, выяснение его масштабов, особенностей репрессивных акций, проводившихся во время коллективизации и в 1937-1938 годах. В работах, посвященных изучению политических репрессий, осуществлявшихся судебными органами, в центре внимания оказались: деятельность НКВД, судов, военных трибуналов и других судов, рассматривавших дела о контрреволюционных преступлениях; советское законодательство, на основе которого осуществлялись репрессии; политические судебные процессы, имевшие всесоюзную известность, в частности, знаменитые «московские» процессы.

Процессы проводились согласно решениям Политбюро Коммунистической Партии (например, «Шахтинское дело» — процесс против инженеров, партийной и военной элиты («фашистский заговор») и медицинского персонала («Заговор врачей»)). Процессы также организовывались против лиц нерусских национальностей (включая, украинцев, татаров, немцев и многих других, обвиненных в «буржуазном национализме», «фашизме» и.т.д.) и религиозных деятелей. Число массовых операций НКВД было направленно против целых народностей. Народы определенного этноса могли быть насильно переселены.

В дальнейшем в отечественной историографии постсоветского периода сформировались новые направления в исследовании репрессивной политики советского государства.

С начала 1990-х годов проблематика политических репрессий активно разрабатывается в качестве самостоятельной темы и в рамках изучения социально-экономического, политического строя советского государства в целом.

Для современной историографии характерно разнообразие концептуальных подходов, попытки фундаментального осмысления проблемы репрессий, привлечение широкого круга источников, особенно ранее засекреченных. Большинство современных авторов (О.В.Хлевнюк, И.В.Павлова, А.С.Сенявский и др.) критически оценивают саму коммунистическую идеологию и политический режим, установившийся в СССР, пытаясь в то же время разобраться в причинах и предпосылках его становления, особенностях развития.

Собственно репрессивная политика 1930-х годов изучается в разных направлениях, среди которых магистральными можно назвать исследование на общероссийском и региональном уровнях нормативно-законодательного обеспечения репрессий, структуры и функционирования правоохранительных органов, причин репрессивных акций и практики их осуществления. При этом участие органов НКВД в политических репрессиях рассматривается, как правило, в рамках этих общих направлений.

Наиболее крупные исследования репрессивной политики советского государства предприняты учеными-юристами Ю.Стецовским, В.Кудрявцевым, А.Трусовым (Стецовский Ю. История советских репрессий. Т. 1-2. – М.: 1997; Кудрявцев В., Трусов А. Политическая юстиция в СССР. – М.: 2000.).

На современном этапе появилось также достаточно большое количество работ, в которых репрессивная политика раскрывается через историю правоохранительных органов, участвовавших в ее реализации.

В последнее десятилетие появились и публикации, в которых политические репрессии рассматриваются в качестве основной темы (Кислицын С.А. Шахтинское дело: начало сталинских репрессий против научно-технической интеллигенции в СССР. – Ростов-на-Дону, 1993; Жуков Ю.Н. Следствие и судебные процессы по делу об убийстве Кирова//Вопросы истории. 2000. № 2. – С. 33-51 и др.).

Тема политических репрессий затрагивается и в работах западных историков (Конквест Р. Большой террор. В 2-х т. – Рига, 1991; Хаски Ю. Российская адвокатура и советское государство. – М.: 1993; Маннинг Р. Массовые операции против «кулаков и преступных элементов»: апогей Великой Чистки на Смоленщине//Сталинизм в российской провинции: смоленские архивные документы в прочтении зарубежных и российских историков. – Смоленск, 1999. – С.230-254 и др.).

В монографии Р.Конквеста «Большой террор» анализируется репрессивная политика советского государства в 1930-е годы, в том числе подоплека организации знаменитых московских процессов. Отдельная глава в этой книге посвящена «Кемеровскому делу».

В работах Ш.Фицпатрик и Р.Маннинг на примере отдельных областей рассматриваются показательные суды над районным руководством, состоявшиеся осенью 1937 г. Авторы попытались выявить причины, пути организации судебных процессов и роль в них простых колхозников, показать обобщенный портрет подсудимых, раскрыть характер обвинений.

Среди современных работ западных историков особо следует отметить фундаментальное исследование П. Соломона «Советская юстиция при Сталине» . В нем сделана попытка проанализировать как теоретические основания, на которых строилась юридическая система советского государства, так и формы и способы реализации уголовной политики, в том числе в области контрреволюционных преступлений.

Правовые акты о функционировании НКВД в период 1934-38 гг.

Первым нормативным актом следует назвать принятое Президиумом ЦИК СССР 1 декабря 1934 года постановление «О порядке ведения дел по подготовке или совершению террористических актов». Срок ведения дел по террору устанавливался 10 дней, обвинительное заключение вручалось обвиняемому за сутки до суда, дела в судебном заседании рассматривались без участия сторон, то есть прокурора и адвоката. Обжалование и подача ходатайств о помиловании не допускались. Приговор к высшей мере наказания – расстрелу, приводился в исполнение немедленно. Такой же порядок устанавливался и по делам о вредительстве, диверсиях и контрабанде (Коровин В.В. История отечественных органов безопасности. Учебное пособие. – М.: Издательская группа НОРМА-ИНФРА*М, 1998. – С.37. ).

Первым делом, рассмотренным в соответствии с новым законом, стало «дело ленинградского террористического Зиновьевского центра». Летом 1935 года прошел судебный процесс по «Кремлевскому делу», по которому обвинялись сотрудники аппарата ЦИК СССР. Через год началась подготовка к новому судебному процессу, главными фигурами на котором стали Зиновьев и Каменев (Исаев И.А. История государства и права России: Полный курс лекций. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Юрист, 1994. – С.383. ).

17 июня 1935 года СНК СССР и ЦК ВКП (б) приняли постановление «О порядке производства арестов». По всем без исключения делам органы НКВД могли производить аресты лишь с согласия соответствующего прокурора. В случае необходимости произвести арест на месте преступления сотрудники НКВД обязаны были о проведенном аресте немедленно сообщить прокурору для получения подтверждения. Отменялось решение от 8 мая 1933 года, когда в соответствии с принятой Инструкцией ЦК ВКП (б) и СНК СССР органы госбезопасности обязаны были извещать прокуратуру об аресте в течение 48 часов. Органы прокуратуры добились ликвидации всех изъятий из Уголовно-процессуального кодекса по порядку производства арестов.

Постановление от 17 июня 1935 года вводило целую систему дискриминационных мер в отношении подавляющей части советских граждан. Фактически был выделен слой людей, главным образом, номенклатурных работников, для ареста которых недостаточно было только санкции прокурора. Арест членов ЦИК СССР и ЦИК союзных республик был возможен только с санкции председателей высших законодательных органов. Руководящие работники различных наркоматов, специалисты высокой квалификации, военнослужащие высшего, старшего и среднего начальствующего состава могли быть арестованы по согласованию с соответствующими народными комиссарами. Рядовые члены и кандидаты ВКП (б) арестовывались только с разрешения соответствующего секретаря партийной организации, начиная с районного уровня. Таким образом, органам НКВД требовалось в некоторых случаях получить санкции не только прокурора, но и руководителя ведомства, секретаря партийного органа, которые фактически давали свое согласие на арест гражданина (Из истории органов госбезопасности НКВД СССР (1934-1938): Сборник документов. – М.: 1995. – С.148-149.).

27 мая 1935 года приказом НКВД СССР была объявлена подписанная Ягодой и Вышинским инструкция тройкам НКВД по рассмотрению дел об уголовных и деклассированных элементах и злостных нарушителях положения о паспортах. Эти тройки образовывались для предварительного рассмотрения указанной категории дел на уровне союзных, автономных республик, краев и областей в следующем составе: председатель тройки – начальник УНКВД или его заместитель, ее члены – начальник управления милиции и начальник соответствующего отдела, представляющего материал на рассмотрение. Инструкция предусматривала обязательное участие в заседании тройки прокурора и лица, привлекаемого к ответственности. Решение тройки приводилось в исполнение немедленно, а протокол направлялся на утверждение Особого совещания НКВД СССР.

Через три года этот приказ заменили новым за № 00319, вносившим незначительные коррективы в деятельность «троек». Права же их оставались неизменными. В тройках рассматривались дела о следующих категориях лиц:

— имеющих судимости или приводы за уголовные преступления и не порвавшие связи с уголовно-преступной средой;
— не имеющие судимостей и приводов, но не занятые общественно полезным трудом, не имеющие определенного места жительства и связанные с уголовно-преступной средой;
— воры-рецидивисты, уличенные в конкретных преступлениях;
— хулиганы-рецидивисты, приговоренные ранее судом за хулиганство не менее двух раз к тюремному заключению или к принудительным работам на срок от года и более, в случае совершения ими хулиганства, вызывающего необходимость привлечения их снова в уголовном порядке;
— нищие-профессионалы;
— злостные нарушители паспортного режима.

И хотя в Инструкции говорилось об абсолютной недопустимости «массовых операций», сопоставление с другими нормативными актами дает основание считать это требование декларативным.

2 июля 1937 года Политбюро ЦК ВКП (б) приняло Постановление, предусматривающее, что наиболее враждебно настроенные бывшие кулаки и уголовники должны быть немедленно арестованы и расстреляны, а менее враждебные – высланы. Во исполнение данного постановления был разработан приказ № 00447, в соответствии с которым круг подлежавших репрессиям наркоматом был расширен: дополнительно в них включались члены антисоветских партий, антисоветские элементы и др.

Все репрессируемые разбивались на две категории. Отнесенные к первой подлежали расстрелу, ко второй – заключению в лагерь. Число потенциальных жертв определялось заранее по каждой республике, краю, области. Всего же по разверстке предусматривалось репрессировать около 300 тысяч человек, из них примерно 75 тысяч было намечено расстрелять.

Приказом НКВД СССР от 30 июля 1937 года были созданы республиканские, краевые и областные «тройки» для рассмотрения дел на бывших кулаков, членов антисоветских партий, белогвардейцев, жандармов и чиновников царской России, бандитов, реэмигрантов, участников антисоветских организаций, церковников и сектантов, уголовников-рецидивистов (Коровин В.В. История отечественных органов безопасности. Учебное пособие. – М.: Издательская группа НОРМА-ИНФРА*М, 1998. – С.38.). Примечательно, что этот же документ утвердил и персональный состав «троек».

Таким образом, НКВД СССР практически взял на себя функции высших органов государственной власти. Проводниками массовых репрессий явились органы НКВД в центре и на местах, в республиках, краях и областях. На полную мощь работали органы внесудебной расправы – Особое совещание, так называемые «тройки» НКВД-УНКВД, «двойки». «Двойки», «тройки» и другие разновидности внесудебных структур являлись наиболее действенным инструментом при проведении массовых политических репрессий. В 1937-1938 годах в среднем приходилось 25 процентов дел на лиц, осужденных судебными органами, и 75 процентов – на внесудебные органы.

Военная коллегия чаще всего выносила так называемым врагам народа, шпионам, террористам и диверсантам высшую меру наказания – расстрел. Предусмотренные Конституцией СССР 1936 года обычные судебные органы – народные и областные суды, верховные суды союзных республик и автономных республик контрреволюционные преступления не рассматривали.

Для обозначения массовых репрессий в 1937-38 годы американским историком Р.Конквистом был введен своеобразный термин «Большой террор», тогда как в отечественно истории этот период носил название «ежовщина» — по фамилии наркома внутренних дел СССР Н.И.Ежова.

Главным инструментом «Большого террора» стала Особая Тройка Управления НКВД по Ленинградской области (создана Приказом НКВД СССР от 31 июля 1937 года). Ею осуждено 32714 человек.

По оперативному приказу НКВД СССР от 25 июля 1937 года о начале операции против «агентуры германской разведки» осуждены около 3000 советских граждан немецкого происхождения. По оперативному приказу НКВД СССР от 11 августа 1937 «о фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР» в Ленинграде и области в августе 1937 – ноябре 1938 осуждены 29,5 тыс. человек различных национальностей (поляки, немцы, латыши, эстонцы, финны), из них 21,5 тыс. человек расстреляны.

Уже вскоре после выхода приказа о проведении «операции» обкомы и крайкомы, исчерпав отпущенные им лимиты на расстрелы, запросили их увеличения. Так секретарь дагестанского обкома Самурский 26 сентября 1937 года шифротелеграммой просил увеличения лимита по первой категории с 600 до 1200 и по второй с 2478 до 3300. Своим решением от 26 сентября 1937 года Политбюро увеличение лимита до запрашиваемых величин утвердило.

С подобной просьбой – разрешить дополнительно расстрелять 700 человек – обратились в ЦК и НКВД 22 сентября 1937 года из Еревана выехавшие туда Микоян А.И. – член Политбюро ЦК, Маленков Г.М. – зав.отделом руководителя партийных органов ЦК и Литвин М.И. – начальник 4 отдела ГУГБ НКВД. Решением Политбюро от 24 сентября 1937 года их просьба была удовлетворена.

Как правило, подобные просьбы шли с мест за подписями 1-х секретарей или начальников УНКВД. Увеличение же лимитов производилось решениями Политбюро ЦК.

По оперативному приказу НКВД СССР от 15 августа 1937 года о репрессировании жен «врагов народа» и их детей старше 15 лет к февралю 1938 приговорены к заключению в лагеря свыше 2 тысяч женщин. Точные сведения о числе лиц, осужденных в этот период по приговорам др. карательных органов, отсутствуют.

Решением Политбюро от 31 января 1938 года «операция» была продолжена до 15 апреля 1938 года, более того, НКВД предлагалось «провести до 15 апреля аналогичную операцию и погромить кадры болгар и македонцев, как иностранных подданных, так и граждан СССР». Этим же числом датируется и решение Политбюро о дополнительном лимите 22 республикам, краям и областям. Просьбы об увеличении лимитов продолжились и в 1938 году. Так, 2 февраля 1938 года 1-й секретарь Горьковского обкома Ю.Каганович запросил дополнительный лимит по первой категории 3.000. Р0ешением Политбюро от 17 февраля 1938 года дополнительно разрешалось Украине провести аресты и рассмотреть дела на тройках в пределах 30 тысяч человек. Но и 15 апреля 1938 года «операция» не была закончена; местные руководители, исчерпав лимиты, просили их увеличения еще и еще, получали разрешения, и расстрелы продолжались. Например, 17 августа 1938 года с просьбой рассмотреть на тройке дела по первой категории обратился 1-й секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К.Пономаренко, 25 августа 1938 года – 5 тысяч по первой категории просили 1-й секретарь Иркутского обкома Филиппов и начальник УНКВД Малышев.

Формально кампания «Большой террор» прекращена после решения Политбюро ЦК ВКП (б) от 15 ноября 1938 года о приостановлении с 16 ноября 1938 года рассмотрения «всех дел на тройках» и постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года «о ликвидации особых троек и запрещении массовых репрессий». Фактически из 13,6 тыс. человек, находившихся под следствием в ленинградских тюрьмах на 17 ноября 1938 года, были освобождены только 3691 чел.

Примечательно, что всю вину за массовые репрессии, беззаконие и произвол Сталин и Молотов переложили на органы НКВД и Прокуратуры.

Это нашло четкое отражение в принятом СНК СССР и ЦК ВКП (б) совместном постановлении от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» (Коровин В.В. История отечественных органов безопасности. Учебное пособие. – М.: Издательская группа НОРМА-ИНФРА*М, 1998. – С.39.). В нем, в частности, говорилось, что «работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать более упрощенным способом, путем практики массовых арестов, не заботясь при этом о полноте и высоком качестве расследования. Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительной работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопрос о предоставлении им так называемых «лимитов» для производства массовых арестов Органы Прокуратуры со своей стороны не принимают необходимых мер к устранению этих недостатков, сводя, как правило, свое участие в расследовании к простой регистрации и штампованию следственных материалов. Органы Прокуратуры не только не устраняют нарушений революционной законности, но фактически узаконивают эти нарушения.

Все эти отмеченные в работе органов НКВД и Прокуратуры совершенно нетерпимые недостатки были возможны только потому, что пробравшиеся в органы НКВД и Прокуратуры враги народа всячески пытались оторвать органы НКВД и Прокуратуры от партийных органов, уйти от партийного контроля и руководства, а тем самым облегчить себе и своим сообщникам возможность продолжения своей антисоветской подрывной деятельности…» (УРАФ ФСБ, фонд приказов, 1938 год. ).

Подписывая это постановление, Сталин и Молотов не могли не знать, что упрощенный порядок расследования и судебного разбирательства был установлен Президиумом ЦИК СССР по их указанию так же, как и рассмотрение дел по так называемым контрреволюционным преступлениям органами внесудебной расправы.

Последствия репрессий для народа

Сталинский террор знаменовал становление тоталитарного строя в СССР с полным контролем государства над экономикой, огосударствлением политической системы, включая общественные организации, и всепроникающим идеологическим контролем. При этом историография до 1980-х годов достаточно необъективна и строится, в основном, на архивных данных.

Длительное время государством утаивалась информация о реальных масштабах репрессий. Декларативно осуждая террор 30-х – 50-х годов, партия, вплоть до августа 1991 года, официально не отмежевалась от террора 20-х и карательной политики 60-х – 80-х гг., в которых она также принимала непосредственное участие.

В этой связи стоит отметить, что Указ 13 августа 1990 года «О реабилитации жертв политических репрессий 20-50-х г.г.» подписан не Генеральным секретарем ЦК КПСС, а Президентом СССР, а, во-вторых, ограничен хронологическими рамками с середины 20-х до начала 50-х гг.

Кроме того, осуждая «культ личности» Сталина и террор 30-х годов, КПСС всячески замалчивала роль своего аппарата в целом и роль конкретных руководителей разных уровней в осуществлении массовых репрессий, возлагая ответственность за них на Сталина и его ближайшее окружение и на органы НКВД, якобы «вышедшие из-под контроля» (показательно в этой связи, что партийные работники, участвовавшие в терроре и впоследствии сами пострадавшие от него, были, в отличие от многих репрессированных работников НКВД, полностью реабилитированы).

Эта тенденция прослеживалась до самого последнего времени в действиях Комиссии Политбюро по реабилитации, которая, располагая всей полнотой информации о роли партии в массовом терроре, скрывала от народа факты, эту роль подтверждающие, в том числе и цитированные выше документы. КПСС утаивала не только масштабы репрессий, но и, по крайней мере до 1989 года, правду о судьбах отдельных граждан.

До сентября 1955 года на запросы граждан о судьбе расстрелянных по решениям внесудебных органов родственников давались стандартные ответы: «осуждены к 10 годам лишения свободы без права переписки, но местонахождение их неизвестно».

18 августа 1955 года Президиум ЦК КПСС принял решение о том, чтобы КГБ по согласованию с Прокуратурой установил иную (но не более правдивую) форму ответа по этому вопросу. 24 августа 1955 года КГБ было издано указание, согласно которому родственникам расстрелянных следовало сообщать, «что осужденные были приговорены к 10 годам ИТЛ и умерли в местах заключения». Дата смерти при этом определялась органами КГБ произвольно в пределах 10 лет с момента ареста, вымышленной была и причина смерти. Это привело к тому, что в отношении большинства реабилитированных посмертно граждан в 1955-1961 гг. родственникам были объявлены не соответствующие действительности сведения о смерти. И только в 1963 году этот порядок был изменен – родственникам расстрелянных стали сообщать правдивые данные. При этом было решено при ответах за границу сохранить старый принцип (то есть продолжать давать ложные сведения), а, кроме того, имелось в виду, «что данный порядок не будет распространяться на лиц, в отношении которых ответы давались в соответствии с ранее установленными и действующими в настоящее время порядками рассмотрения заявлений». Таким образом все те, кто получил сведения до 1963 года, были обречены на то, чтобы никогда не узнать истинных дат и обстоятельств гибели своих близких. Все это было решено специальным Постановлением Президиума ЦК КПСС 15 февраля 1963 года.

Сокрытие правды о репрессиях всегда было сопряжено с идеями «политической целесообразности», независимо от того, шла ли речь о массовых расстрелах или о тюремно-лагерных судьбах отдельных лиц.

В этом смысле показательна история датского коммуниста Мунк-Петерсона, работника Коминтерна. Будучи арестованным 27 июля 1937 года, он умер, если верить справке КГБ, 12 ноября 1940 года в тюрьме от туберкулеза. В 1957 в СССР поступил очередной запрос о его судьбе из Дании. А.Громыко и И.Серов, осведомленные о существе дела, тем не менее внесли 1 июля 1957 года в ЦК КПСС совместное предложение ограничиться сообщением, что Мунк-Петерсон «не находится в Советском Союзе», мотивировав это тем, что и ранее СССР давал такие ответы о его судьбе.

Также многочисленны лживые ответы о судьбе Р.Валленберга, по поводу которых с 1952 по 1986 годы Президиум (Политбюро) ЦК принимал решения 16 раз.

Один из наиболее ярких примеров лжи о терроре – позиция, занятая партийным руководством в вопросе о Катынском расстреле. Ложь, впервые прозвучавшая в годы войны, продолжала упорно отстаиваться и в 70-е и в 80-е годы.

Эксгумация тел погибших в Катыни

Так, 2 марта 1973 года Политбюро ЦК (П 80/12) утвердило проект указаний совпослу в Лондоне в связи с «антисоветской кампанией вокруг сооружения в Лондоне так называемого «памятника жертвам Катыни». Неудовольствие Политбюро вызвал тот факт, что ответственность за расстрел поляков возлагалась на СССР. И не раз еще Политбюро возвращалось к обсуждению этого вопроса. Например, 5 апреля 1976 года обсуждались «меры противодействия западной пропаганде по так называемому «Катынскому делу». На этот раз отмечалась необходимость тесной координации шагов СССР и ПНР по «противодействию и нейтрализации антисоциалистических и антисоветских акций и кампаний на Западе в связи с «Катынским делом».

Непременным условием утаивания исторической правды была санкционированная партией закрытость архивов. Ни о какой непредвзятой проверке обществом сведений о репрессиях не могло быть и речи, ибо архивы органов госбезопасности, где эта информация была сосредоточена, никогда не сдавались на государственное хранение. Еще в 1926 году органам ОГПУ было дано право постоянного хранения архивно-следственных дел. Постоянное нахождение на хранении в КГБ остальных архивных документов, произведенных ведомством, было узаконено решением Политбюро ЦК КПСС от 8 августа 1979 года и постановлением СМ за № 769-236 от 10 августа 1979 года. Архивы самой партии, где также были сосредоточены важнейшие документы о репрессиях, вообще не входили в Государственный архивный фонд.

Процесс реабилитации также проходил под руководством партии и под ее полным контролем. На этот счет ЦК КПСС было издано множество постановлений.

ЦК определял не только общий ход реабилитации (какие категории граждан ей подлежат, а какие нет, как и в какой срок должна быть проведена реабилитация, какие поручения надлежит выполнить Прокуратуре и правоохранительным органам и т.д.), но и выносил свои решения по некоторым конкретным делам, предопределяя тем самым решение реабилитирующего органа.

К примеру, согласие ЦК испрашивалось при реабилитации в 1957 году бывшего 1-го секретаря ЦК КП (б) Белоруссии В.Ф.Шаранговича, осужденного на процессе «Антисоветского Право-троцкистского блока» вместе с Бухариным, Рыковым и др. При этом, хотя несостоятельность их обвинения была столь же очевидна, Бухарин и Рыков реабилитированы тогда не были.

Разумеется, что в данном случае, как и во многих других, связанных с реабилитацией, ЦК КПСС руководствовался, прежде всего, политическими, а не юридическими соображениями.

После 90-х годов ХХ века основная масса источников о периоде репрессий была посвящена отдельным его жертвам: писателям, ученым, деятелям искусства, малая часть – геноциду и депортированным народам – чеченцам, ингушам, калмыкам, крымским татарам и другим (Артизов А.Н. Судьбы историков школы М.Н.Покровского (середина 1930-х годов)//Вопросы истории. 1994. № 7. С.34-48; Литвин А.Л. Без права на мысль. – Казань, 1994; Пшеничный А.П. Репрессии архивистов в 1930-х годах//Советские архивы. 1988. № 6. С.44-48; Тополянский В. Он слишком много знал: О судьбе профессора-врача Д.Д.Плетнева//Литературная газета. 1988. 15 июня; Заболоцкий Н.А. История моего заключения//Минувшее. Т.2. – М.: 1990 и многие другие. ).

С темой репрессий тесно была связана многоплановая проблема взаимоотношений интеллигенции и власти. В тоталитарном обществе реакция власти на инакомыслящую интеллигенцию вполне однозначна: ликвидация инакомыслия. Поэт В.Шенталинский, изучая в архиве бывшего КГБ следственные дела репрессированных писателей, обнаружил 200 томов списков расстрелянных людей и назвал их «самым страшным документом истории человечества» (Сегодня. 1993. 23 октября.).

До сих пор ведутся споры о числе жертв террора. Зачастую разночтения – следствие смешения предмета исследования: общие потери населения страны в 1918-1953 годах, потери от внесудебных карательных органов, численность узников ГУЛАГа и т.д.

Общие потери населения в 1930-е годы обозначают в пределах 9,8-13 млн. человек (Араловец Н.А. Потери населения советского общества в 1930-е годы: проблемы, источники, методы изучения в отечественной историографии/ Отечественная история. 1995. № 1. – С.135-146.). Для указания числа репрессированных обычно используют данные докладной записки Хрущеву (1954), из которой следует, что с 1921 до начала 1954 г. было осуждено 3 777 380 человек, из них 642 980 приговорены к расстрелу. Другой документ, к которому часто прибегают, — итоговая справка «О нарушениях законности в период культа» (270 с. машинописного текста; подписана Н. Шверником, А. Шелепиным, З. Сердюком, Р. Руденко, Н. Мироновым, В. Семичастным; составлена для Президиума ЦК в 1963 г.).

Справка содержит следующие данные: в 1935-1936 годах были арестованы 190 246 человек, из них расстреляны 2347; в 1937-1938 годах арестованы 1 372 392 человека, из них расстреляны 681 692 (по решению внесудебных органов – 631 897). В справке говорится, что инициатором арестов, расстрелов и депортаций был Сталин (Источник. 1995. № 1. – С.117-128.).

Еще один документ составлен КГБ СССР 16 июня 1988 г. Указанное в нем число арестованных в 1930-1935 годах – 3 778 234, из них расстреляны 786 098 человек.

Трудно отдать предпочтение какому-либо из этих источников. Подсчеты потерь на местах только начались (Литвин М. У источника. – М.: Сигналъ, 1997. – С.564-575.).

Всплески особой жестокости зафиксированы в августе-сентябре 1937 г. Основная масса осужденных (не менее 60 % — крестьяне) обвинялись в сочувствии к Троцкому, Султан-Галиеву и Тухачевскому, в недовольстве властью.

В 1938 году чаще обвиняли в шпионаже. Только в январе того года за «шпионаж» были расстреляны 138 человек, в том числе 94 поляка, 14 румын, 4 эстонца, 6 немцев, 1 кореец. «Шпионов» арестовывали главным образом исходя из национальности и места рождения. Например, в Татарии в 1938 г. были расстреляны 627 человек.

Более точно подсчитать число жертв можно лишь по сохранившимся в местных архивах материалам заседаний судебных и внесудебных органов. Эта работа только начинается.

ГУЛАГу и спецпоселенцам посвящен ряд работ В.Н.Земскова (Земсков В.Н. Спецпоселенцы (по документации НКВД-МВД СССР)//Социологические исследования. 1990. № 11; Он же. К вопросу о репатриации советских граждан. 1944-1951 годы//История СССР. 1990. № 4; Он же. Массовое освобождение спецпоселенцев и ссыльных (1954-1960 гг.)//Социологические исследования. 1991. № 1; Он же. ГУЛАГ: Историко-социологический аспект//Социологические исследования. 1991. № 6; Он же. Судьба «кулацкой ссылки» (1930-1954)//Отечественная история. 1994. № 1.). Они преимущественно основаны на анализе официальных документов, исходящих из МВД, справок, представлявшихся руководителями карательных органов, и т.п. Потому приводимые им данные взял под сомнение В.П. Попов, отметивший, что в отчетах МВД, используемых Земсковым, определялась вместимость лагерей и тюрем, а не реальное количество содержавшихся в них заключенных.

По данным Земскова, число арестованных «за контрреволюцию» — 3,8 млн. человек, по данным Попова, — 4,1 млн. (Попов В.П. Государственный террор в советской России. 1923-1953 гг.: Источники и их интерпретации//Отечественные архивы. 1992. № 2. – С.20, 25-27.).

Три указа – от 7 августа 1932 г., об охране колхозной и совхозной собственности, запрещавший крестьянам пользоваться плодами своего труда; от 26 июня 1940 г., предусматривавший наказание за опоздания и ограничивавший переход на другую работу; от 4 июня 1947 г., об ответственности за хищение государственного имущества, — дали максимальное число осужденных.

Подсчеты А.Н.Дугина о составе лагерей, произведенные им на основе данных архивов ГУЛАГа, вызывают возражения. Дугин пишет, что через ИТЛ прошли 11,8 млн. человек, из них за «политические» преступления – 2-2,3 млн. Смертность в ИТЛ в 1937-1938 гг. составляла 5,5-5,7 %, в 1939 г. – 3,2 %. О.В.Хлевнюк упрекнул Дугина за то, что он, согласно градациям гулаговских документов (хранящихся в ГАРФ), причислил к политическим только тех, кто указан в графе «за контрреволюционные преступления», игнорируя «социально вредных» и «социально опасных» (103 513 человек в 1937 г., 160 415 – в 1938 г., 285 831 – в 1939 г.). Хлевнюк отмечает и то, что в данных о смертности в лагерях Дугин не учел погибших на этапах и в психушках (Дугин А.Н. Сталинизм: легенды и факты//Слово. 1990. № 7. – С.23, 25-26; Хлевнюк О.В. 1937: Сталин, НКВД и советское общество. – М.: 1992. С.155-156; Кондратьев Ф. Советская психиатрия: секреты перевернутой страницы истории//Российская юстиция. 1994. № 1. – С.24-30.).

Очевидно, что изучение проблемы последствий репрессий только начинается и в дальнейшем зависит от источников и профессионализма исследователей.

Требуют анализа сама система ГУЛАГа, деятельность его обслуги, работа НКВД, прокуратуры и причастных к репрессиям внесудебных органов. Необходимо реконструировать быт лагерей, процесс лагерного «воспитания новых людей».

Важно также понять, каковы истоки российского тоталитаризма, почему люди почти не оказывали сопротивления большевистскому «новому порядку».

Репрессии внутри руководства НКВД СССР

Антинародная политика правящего режима требовала соответствующих исполнителей, многие из которых вскоре разделили участь своих жертв. Сталин боялся оставлять в живых свидетелей и исполнителей своих злодеяний, факт чего историки признают почти единогласно.

Сталину удалось полностью сменить и уничтожить руководство НКВД – главного своего инструмента в механизме предстоящих репрессий, — без сколько-нибудь заметного сопротивления. Если и существовала в 1936 году реальная опасность сталинской диктатуре внутри страны, то она могла исходить только со стороны руководителей НКВД. Остротой интеллекта и широтой кругозора они заметно превосходили своих преемников ежовского и бериевского поколений (Столяров К. Палачи и жертвы. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997; Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания). Книга I. – М.: ИИК «Московские Новости», 1999; Хенкин К. Охотник вверх ногами. – М.: 1991; Кожинов В.В. Россия век XX (1901-1939). – М.: Эксмо-Пресс, 1999. ).

На НКВД обрушились волны репрессий. Жертвами палачей становились многие: и честные сотрудники, не принявшие правил кровавой игры, и сами палачи, начиная с «верхушки» (были расстреляны и «шефы» НКВД – Ягода Г.Г. и Ежов Н.И.). Большинство сотрудников НКВД (сотни тысяч), включая весь командный состав, были казнены в 30-х годах ХХ века.

В историографии вопроса репрессии против партийно-государственной номенклатуры высшего уровня обращали на себя внимание дважды.

Первоначальное изучение проблемы началось после известного доклада Н.С.Хрущева на ХХ съезде «О культе личности Сталина и его последствиях», состоявшегося в 1956 году, в котором говорилось о партийных чистках 1930-x годах, судьбах делегатов XVII съезда партии, о расширении масштабов репрессий после убийства С.М.Кирова, о фальсификации секретных дел, о санкционировании Сталиным 383 pacстрельных списков партийно-советских, военных и хозяйственных работников, о полученном НКВД от Сталина разрешении применять пытки (Доклад Первого секретаря ЦК КПСС тов. Хрущева Н.С. XX съезду КПСС 25 февраля 1956 года//Реабилитация: Политические процессы 30-50-х годов. – М.: 1991).

Новые исследования по теме появились сравнительно недавно, когда стали доступными новые источники. Таковыми стали работы О.Хлевнюка (Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. – М.: 1996.) и И.Павловой (Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. – Новосибирск, 2001.).

Убийство С.М.Кирова было использовано Сталиным для расправы со своими политическими противниками, прежде всего, Зиновьевым, и Каменевым, а позднее и с Бухариным, Рыковым, Томским, Рудзутаком, Постышевым и другими представителями старой ленинской гвардии. Вокруг этого факта возник ряд версий по поводу его вдохновителей, соучастников преступления. Однако многие документы, проливавшие свет на обстоятельства покушения, были уничтожены, а работники, принимавшие участие в расследовании, репрессированы.

Очевидно одно: покушение было использовано руководством страны для организации крупномасштабной политической акции.

Расследование дела возглавил сам Сталин, сразу же указавший на виновников – зиновьевцев. Террорист-одиночка был представлен пропагандой в качестве члена контрреволюционной подпольной антисоветской и антипартийной группы во главе с «Ленинградским центром». Никаких документальных доказательств существования такого «центра» те было, да в них и не нуждались. Арестованная группа местных партийных, государственных, военных деятелей была спешно расстреляна.

В деле об убийстве Кирова до сих пор больше вопросов, чем ответов. Но вне зависимости от причин организации процессов механизм их подготовки свидетельствует о неправовом, антидемократическом характере политической системы советского общества 30-х годов. В нарушение всех юридических норм обвинение строилось на основании лишь одного вида улик – признания подследственных. А главным средством получения «признаний» были пытки и истязания.

Как сообщили в своих объяснениях в 1961 г. бывшие сотрудники НКВД СССР Л.П.Газов, Я.А.Иорш и А.И.Воробин, имевшие прямое отношение к следствию по делу о «параллельном центре», руководство НКВД требовало от оперативного состава вскрытия любыми средствами вражеской работы троцкистов и других арестованных бывших оппозиционеров и обязывало относиться к ним как к врагам народа. Арестованных уговаривали дать нужные следствию показания, провоцировали, при этом использовались угрозы. Широко применялись ночные и изнурительные по продолжительности допросы с применением так называемой «конвейерной системы» и многочасовых «стоек».

По свидетельству Р.А.Медведева, член ВКП(б) Н.К.Илюхов в 1938 г. оказался в Бутырской тюрьме в одной камере с Бессоновым, осужденным на процессе «право-троцкистского блока». Бессонов рассказал Илюхову, которого хорошо знал по совместной работе, что перед процессом его подвергли многодневным и тяжелым пыткам. Почти 17 суток его заставляли стоять перед следователями, не давая спать и садиться, — это был пресловутый «конвейер». Потом стали методически избивать, отбили почки и превратили прежде здорового человека в изможденного инвалида.

Арестованных предупреждали, что пытать будут и после суда, если они откажутся от выбитых из них показаний. Применялись и многочисленные приемы психологического воздействия: от угроз в случае отказа от сотрудничества со следствием расправиться с родственниками до апелляции к революционному сознанию подследственных.

Вся система допросов была рассчитана на морально-психологическое и физическое изматывание обвиняемых. Об этом свидетельствовал в 1938 г. и бывший заместитель наркома внутренних дел СССР М.П.Фриновский. Он, в частности, показал, что лица, проводившие следствие по делу так называемого «параллельного антисоветского троцкистского центра», начинали допросы, как правило, с применения физических мер воздействия, которые продолжались до тех пор, пока подследственные не давали согласия на дачу навязываемых им показаний. До признания арестованными своей вины протоколы допросов и очных ставок часто не составлялись. Практиковались оформления одним протоколом многих допросов, а также составление протоколов в отсутствие допрашиваемых. Заранее составленные следователями протоколы допросов обвиняемых «обрабатывались» работниками НКВД, после чего перепечатывались и давались арестованным на подпись. Объяснения обвиняемых не проверялись, серьезные противоречия в показаниях обвиняемых и свидетелей не устранялись. Допускались и другие нарушения процессуальных норм.

Несмотря на пытки, следователям далеко не сразу удавалось сломить волю подследственных. Так, большинство проходивших по делу так называемого «параллельного антисоветского троцкистского центра» длительное время отрицали свою виновность. Показания с признанием вины Н.И.Муралов дал лишь через 7 месяцев 17 дней после ареста, Л.П.Серебряков – через 3 месяца 16 дней, К.Б.Радек – через 2 месяца 18 дней, И.Д.Турок – через 58 дней, Б.О.Норкин и Я.А.Лившиц – через 51 день, Я.Н.Дробнис – через 40 дней, Ю.Л.Пятаков и А.Л.Шестов – через 33 дня.

В конечной «победе» следствия над самыми стойкими обвиняемыми, думается, сыграло важную роль то обстоятельство, что «старые большевики» не мыслили своей жизни вне партии, вне служения своему делу. И поставленные перед дилеммой: либо до конца отстаивать свою правоту, признавая и доказывая тем самым преступность государства, построению которого они отдали всех себя без остатка, либо признать свою «преступность», дабы государство, идея, дело остались безупречно чистыми в глазах народа, мира, — они предпочитали «взять грех на душу». Характерное свидетельство Н.И.Муралова на суде: «И я сказал себе тогда, после чуть ли не восьми месяцев, что да подчинится мой личный интерес интересам того государства, за которое я боролся в течение двадцати трех лет, за которое я сражался активно в трех революциях, когда десятки раз моя жизнь висела на волоске… Предположим, меня даже запрут или расстреляют, то мое имя будет служить собирателем и для тех, кто еще есть в контрреволюции, и для тех, кто будет из молодежи воспитываться… Опасность оставаться на этих позициях, опасность для государства, для партии, для революции, потому что я – не простой рядовой член партии…».

Очевидно, что после убийства С.М.Кирова борьба против инакомыслия в партии свелась к физическому уничтожению бывших оппозиционеров. Всем действиям и заявлениям политических оппонентов отныне приписывался характер организованного антисоветского выступления.

Версия о переходе оппозиции к террору была наиболее полно изложена секретарем ЦК ВКП (б) и председателем Комиссии партийного контроля Н.И.Ежовым в брошюре «От фракционности к открытой контрреволюции». Ее черновик был подготовлен к маю 1935 года и направлен Сталину.

16 января 1935 в Ленинграде Военной коллегией Верховного суда СССР к лишению свободы на сроки от пяти до десяти лет были осуждены Г.Е.Зиновьев; Л.Б.Каменев; начальник Главного управления молочной промышленности Наркомата пищевой промышленности СССР Г.Е.Евдокимов; управляющий трестом Главэнергосети И.П.Бакаев; начальник управления трикотажной промышленности Наркомата местной промышленности РСФСР Я.В.Шаров; начальник сектора Госплана РСФСР И.С.Горшенин и др., всего 19 человек. Суд признал их виновными в том, что, являясь в прошлом активными участниками зиновьевской оппозиции, они проводили подпольную антисоветскую деятельность, некоторые из них входили в контрреволюционный «Московский центр», который был связан с «Ленинградским центром», организовавшим убийство Кирова. На всех подсудимых судом была возложена политическая и моральная ответственность за совершенный террористический акт.

Похороны Кирова

9 апреля 1936 года заместитель наркома внутренних дел Г.Е.Прокофьев подписал директиву местным органам НКВД, предписывавшую «немедленно приступить к ликвидации всех дел по троцкистам и зиновьевцам, не ограничиваясь изъятием актива, направив следствие на вскрытие подпольных контрреволюционных формирований, всех организационных связей троцкистов и зиновьевцев и вскрытие террористических групп». В результате ряд руководящих работников был снят.

К апрелю 1936 года было арестовано 506 человек. В том же месяце наркомвнудел Г.Г.Ягода направил всем начальникам УНКВД оперативную директиву, в которой говорилось: «Основной задачей наших органов сегодня является немедленное выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их организационных центров и связей, выявление, разоблачение и репрессирование всех троцкистов-двурушников» (Известия ЦК КПСС. 1989. № 8. С.99; № 9. С.35-36.).

Первый показательный судебный процесс состоялся в августе 1935 года. Второй «Московский процесс» начался в январе 1936 года, на нем рассматривалось дело антисоветского Троцкистско-Зиновьевского центра. Затем пошла волна репрессий против партийно-государственных руководителей союзных республик и руководителей Коминтерна (руководящего центра международного коммунистического движения). Еще ранее (в начале 30-х годов) прошли чистки и судебные процессы над ведущими специалистами Госплана, угольной промышленности, технической интеллигенции, специалистами-аграрниками.

Третий показательный процесс проходил в марте 1938 года. Его целями, как и двух предыдущих, были: окончательная ликвидация политической оппозиции, создание ощущения высокого драматизма переживаемого политического момента, перенесение вины за экономические трудности и ошибки на оппозицию и «старую ленинскую гвардию».

Еще в июле 1934 года был принят закон, устанавливающий ответственность за измену Родине (шпионаж, выдачу тайны, бегство за границу), в том числе и для членов семьи обвиняемого. Эта норма широко использовалась в показательных процессах 30-х годов (Исаев И.А. История государства и права России: Полный курс лекций. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Юрист, 1994. – С.383.).

Развернулись массовые репрессии в стране, захлестнувшие все слои общества, все государственные и общественные организации, Красную Армию и Военно-морской Флот, правоохранительные органы, в том числе и органы госбезопасности.

27 мая 1935 года приказом НКВД СССР и НКВД-УНКВД республик, краев и областей, подчиненных непосредственно НКВД СССР, были организованы «тройки» НКВД, на которые распространялись права Особого совещания. Они принимали решения о высылке, ссылке или заключении в лагеря на срок до пяти лет (Коровин В.В. История отечественных органов безопасности. Учебное пособие. – М.: Издательская группа НОРМА-ИНФРА*М, 1998. – С.38.). По предложению Молотова Политбюро ЦК ВКП (б) приняло решение судить лиц, обвиняемых в контрреволюционных преступления, по четырем спискам. В первый список входили партийные и советские работники, во второй – военнослужащие Красной Армии и Военно-Морского Флота, в третий – работники НКВД и в четвертый – родственники репрессированных «врагов народа». Все эти лица по предложению Кагановича осуждались органами внесудебной расправы.

Советская репрессивная политика 30-х годов была феноменальной. Так, Ежов, сменивший на посту Ягоду, стал палачом последнего. 3 апреля 1937 года постановлением ЦИК СССР Ягода Г.Г. был арестован. А 13 марта 1938 года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговаривает его к расстрелу.

В прошении о помиловании в адрес Президиума Верховного Совета (ПВС) СССР от 13 марта 1938 года бывший Нарком написал: «Вина моя перед родиной велика. Не искупить ее в какой-либо мере. Тяжело умирать. Перед всем народом и партией стою на коленях и прошу помиловать меня, сохранив мне жизнь». Ходатайство было отклонено и 15 марта 1938 года Г.Г.Ягода был расстрелян.

В то же время, период 1934-36 годов для НКВД был относительно «спокойным». Для него характеры лишь единичные аресты. Так, в 1934 году был арестован только один человек – начальник Ленинградского УНКВД Ф.Д.Медведь, которого обвинили в преступной халатности в связи с убийством Кирова.

В 1935 году вообще не было арестов среди руководящих чекистов.

В 1936 году жертвами стали совершивший злоупотребления по службе начальник Кара-Калпакского УНКВД Ф.Д.Ульдрик и обвиненный в шпионаже в пользу Польши заместитель начальника Саратовского УНКВД И.И.Сосновский. Последний арест можно считать предвестником грядущей серьезной чистки.

В феврале 1937 года был арестован нарком внутренних дел Белоруссии Г.А.Молчанов (ранее возглавлявший СПО ГУГБ), а с марта 1937 года, после специальной резолюции февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП (б), чистка НКВД принимает регулярный и целенаправленный характер. 9 февраля 1937 года расстрелян бывший Нарком внутренних дел РСФСР А.Г.Белобородов, а 20 сентября того же года – В.Н.Толмачев, бывший Нарком внутренних дел России.

Уничтожение Ягоды Г.Г. и других лиц, организованное по зачастую ими же ранее применявшимся сценариям, осуществлялось руками Николая Ежова, превратившего год 1937-й в слово нарицательное, в символ трагедии целого народа.

В тридцать седьмом за считанные месяцы число арестованных по политическим мотивам возросло в десятки раз, тюрьмы были переполнены. Органам госбезопасности было разрешено применять пытки. Никто не мог чувствовать себя в безопасности, по Советскому Союзу растекся страх. И не только по Советскому Союзу. Ни одной из компартий Коминтерна, чьи представители были в Москве, не удалось избежать смертельных ударов, при этом особенно пострадали польская, германская, югославская, венгерская кампании.

По указанию Сталина Ежов начал развертывание массовых репрессий, которые в первую очередь затронули руководящий партийный, хозяйственный, административный и военный состав. Одновременно с той же силой продолжались репрессии в отношении «классово-чуждых». За короткое время имя Ежова стало наводить ужас в СССР. Советская пропаганда начала шумную кампанию прославления Ежова, которого называли «железным наркомом», в это же время получила распространение фраза о «ежовых рукавицах», в которые НКВД зажмет противников советской власти.

Ежов лично принимал участие в допросах, в составлении списков расстреливаемых и т.д. Так, он присутствовал при расстреле Г.Е.Зиновьева, Л.Б.Каменева и других; пули, которыми они были убиты, он позже хранил в письменном столе в качестве сувенира.

Ежов возглавил самую масштабную чистку высшего комсостава РККА (погибли 3 маршала, 3 командарма 1-го ранга, 2 флагмана флота 1-го ранга, 1 армейский комиссар 1-го ранга, 10 командармов 2-го ранга, 2 флагмана флота 2-го ранга, 14 армейских комиссаров 2-го ранга и т.д.). Руководимый Ежовым аппарат НКВД подготовил крупнейшие фальсифицированные открытые политические процессы конца 1930-х гг.

После этого вновь наступило время заметать следы, уничтожать палачей и фальсификаторов.

В 1930 году Ежов был заведующим Распределительного отдела ЦК партии. Еще тогда ему давали не совсем лестную характеристику. «Я не знаю более идеального работника, чем Ежов, — говорил Москвин (Москвин И.М. (1890-1937) — Государственный и партийный деятель. Член РСДРП с 1911 г. Активный участник Октябрьского переворота в Петрограде. Член ЦК ВКП(б) в 1927-1934 гг., одновременно – член Оргбюро ЦК ВКП (б). Затем – заведующий Орграспредом ЦК. Репрессирован как «соучастник масонско-шпионской организации»; расстрелян (ордер на арест подписал Ежов). Посмертно реабилитирован.). – Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным – он все сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный, недостаток: он не умеет останавливаться. И иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить» (Разгон Л. Плен в своем Отечестве. – М.: 1994. ).

Своим быстрым продвижением по службе Ежов обязан тому, что при всех перипетиях внутрипартийной борьбы 20-30-х годов делал ставку только на Сталина. Последний это заметил и оценил.

В 1934-1938 годах Ежов – член ЦК ВКП (б), председатель Контрольной партийной комиссии при ЦК ВКП (б), одновременно член Оргбюро ЦК и (с 1935 года) член Исполкома Коминтерна. В 1937-1938 годы – кандидат в члены Политбюро ЦК, член ВЦИК. С 1938 г. – нарком водного транспорта. В 1937-1939 годы – депутат Верховного Совета СССР.

В декабре 1937 года вся страна шумно отмечала двадцатую годовщину ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Газеты печатали крупные портреты Дзержинского и Ежова. В их честь слагались стихи, разучивались песни. Пионерские отряды соревновались за право носить их имена. В обстановке всеобщего ликования по случаю знаменательной даты 20 декабря в Большом театре состоялось торжественное собрание. Вместе с Ежовым в президиуме сидели Молотов, Ворошилов, Каганович и Хрущев. С основным докладом выступил А.Микоян. Не было таких превосходных степеней, которыми он не увенчал бы заслуги «чудесного, несгибаемого большевика», талантливого «сталинского ученика» и «любимца советского народа». Дружными аплодисментами встретил зал проникновенные слова оратора.

За заслуги перед Родиной и народом Ежов был награжден орденом Ленина (18 июля 1937 года) и значком «Почетный чекист». Летом 1937 года город Сулимов на Северном Кавказе стал Ежово-Черкесском – уникальный случай в истории. А уже 9 декабря 1938 года Ежов был освобожден (якобы по его просьбе) от обязанностей наркома внутренних дел, но остался наркомом водного транспорта.

10 апреля 1939 года он был арестован по обвинению в руководстве заговорщической организацией в войсках и органах НКВД СССР, в проведении шпионажа в пользу иностранных разведок, в подготовке террористических актов против руководителей партии и государства и вооруженного восстания против Советской власти. Помимо указанных традиционных обвинений, Ежову добавили и более оригинальные: в фальсификации уголовных дел.

Он отверг на суде все обвинения, которые он признал на предварительном следствии. В то же время Ежов заявил, что «есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять».

Что же это были за преступления? «Я почистил 14000 чекистов, — говорил Ежов. – Но, огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил… Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал: «Ты сегодня допрашивай его, а завтра я арестую тебя». Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов. Не чистил их только в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа».

4 февраля 1940 года Ежов был расстрелян. Подобно многим другим, Ежов умер со словами: «Да здравствует Сталин!».

Незадолго до ареста Ежова в подмосковном санатории умерла при загадочных обстоятельствах Гладун-Хаютина Евгения Соломоновна (1904-1939) – его вторая жена. Долгую и сложную жизнь прожила первая жена Ежова – Антонина Алексеевна Титова (1897-1988).

Уже с сентября-октября 1938 года Л. Берия (назначенный Сталиным заместителем Ежова) фактически управлял аппаратом НКВД, хотя формально Ежов был еще на своем посту (Брюхонов Б.Б., Шошков Е.Н. Оправданию не подлежит. Ежов и ежовщина. 1936-1938 гг. – СПб.: 1998; Некрасов В.Н. Ежов//Советская милиция. 1990. № 2; Волкогонов Д. Сталинский монстр//Берия: конец карьеры. – М.: 1991. – С.160.).

Вслед за наркомом Ежовым были репрессированы сто один высший чин НКВД – не только заместители Ежова, но и почти все начальники отделов центрального аппарата НКВД, наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, начальники многих краевых, областных и городских управлений (Викторов Б. Без грифа «секретно». Записки военного прокурора. Вып. 3. – М.: 1990. – С.326.).

Примечательно, что о Ежове практически не упоминалось ни в справочниках, ни в исторических исследованиях, и лишь с 1987 стала выясняться его роль в репрессиях, но уже не как их инициатора, а как послушного исполнителя воли Сталина (Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. – М.: Вече, 2000.).

В 1988 Коллегия по военным делам Верховного суда СССР отказалась реабилитировать Ежова.

1937 и 1938 годы вошли в историю нашего государства как годы небывалых по масштабам массовых репрессий, принесших огромный ущерб советскому обществу, обороноспособности и государственной безопасности страны. Наряду с подрывом и ослаблением Красной Армии и Военно-Морского флота серьезный урон понесли и органы государственной безопасности, прежде всего, разведка и контрразведка. По существу, их деятельность, особенно разведки, была парализована, а ее лучшие представители, находившиеся за рубежом, отозваны и репрессированы.

Вина за разгром военной разведки и разведки органов государственной безопасности, прежде всего, лежит на Сталине. Выступая на совещании руководящего состава Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии 21 мая 1937 года, он заявил, что немцы насадили свою сеть по всей стране, и виноват в этом Разведупр.

Такая негативная оценка, данная Сталиным советской военной разведке, не основывалась на каких-либо документальных материалах, компрометирующих разведчиков, работавших за рубежом, часто с риском для жизни добывавших важную разведывательную информацию о планах фашистской Германии в отношении СССР. Напротив, уже с 1936 года и до начала Великой Отечественной войны военная разведка, органы госбезопасности регулярно сообщали в центр о военных приготовлениях Германии к нападению на Советский Союз, о переброске на восток крупных соединений вермахта. Докладные записки об этом своевременно направлялись НКВД и НКГБ Сталину, Молотову, Ворошилову и Тимошенко.

Органы НКВД представляли собой еще более мощный, чем ОГПУ, карательный орган, деятельность которого была, прежде всего, направлена на ликвидацию несуществующей в стране «пятой колонны», широко разветвленной сети резидентур германской, японской, польской и других разведок государств, на борьбу с «врагами народа», действовавшими во всех областях общественно-политической и экономической жизни.

Как свидетельствует статистика, численность всех репрессированных сотрудников ОГПУ–НКВД за 1933-1939 годы выглядит следующим образом. Было арестовано в 1933 году – 738 человек; в 1934 году – 2860; в 1935 году – 6249; в 1936 году – 1945; в 1937 году – 3837; в 1938 году – 5625; в 1939 году – 1364 (ЦА ФСБ. Ф.3-ос. Оп.6. Д.33. Л.4). В это число наряду с работниками системы госбезопасности входят (и составляют абсолютное большинство) сотрудники милиции, пожарной охраны, служащие войск НКВД, системы ГУЛАГа, работники загсов и т.д.

При этом эти люди были арестованы и осуждены не только за «контрреволюционные преступления», но и за все виды возможных общеуголовных и служебно-должностных преступлений (включая развал работы, бытовое разложение и т.п.).

В то же время, точных данных о числе уничтоженных номенклатурных работников в исследовательской литературе нет. Известно, что жертвами террора в 1937-1938 гг. стали члены Политбюро. Репрессии не миновали и местную партийную верхушку.

Так, с точки зрения В.Роговина, от репрессий не спасся почти ни один партийный секретарь (райкома, горкома, обкома и ЦК нацкомпартии), ни один председатель исполкома любого уровня, ни один директор крупного завода, ни один союзный или республиканский нарком (Роговин В.З. Партия расстрелянных. – М.: 1997. – С.155.).

По сведениям Р.Медведева, в РСФСР было разгромлено до 90 % всех обкомов партии и облисполкомов, а также большинство городских, окружных и районных партийных организаций (Медведев Р. О Сталине и сталинизме. – М.: 1990. – С.366.). Вот что он писал о масштабах репрессий: «В 1937-1938 гг., по моим подсчетам, было репрессировано от 5 до 7 миллионов человек: около миллиона членов партии и около миллиона бывших членов партии в результате партийных чисток 20-х и первой половины 30-х годов, остальные 3-5 миллионов человек – беспартийные, принадлежавшие ко всем слоям населения» (Московские новости. 1988. 27 ноября.).

Проблемы численности жертв террора интересуют многих исследователей (Араловец Н.А. Потери населения советского общества в 1930-е годы: проблемы, источники, методы изучения в отечественной историографии//Отечественная история. 1995. №1. – С.135-146; Земсков В.Н. ГУЛАГ: Историко-социологический аспект//Социологические исследования. 1991; Он же. К вопросу о масштабах репрессий в СССР//Социс. № 9. – С.118-127; Суслов А.Б. К вопросу о подсчетах количества жертв политических репрессий в Пермской области (1929-1953)//Политические репрессии в истории России. – Тезисы научно-практической конференции 13 ноября 1999 года. – Пермь, 2000. – С.48-52; Он же Спецконтингент в Пермской области (1929-1953)//Годы террора. – Пермь, 1998. – С.169-229 и др. ), но в большей степени в сферу этого интереса входят лишь заключенные ГУЛАГа.

С января 1938 года маховик репрессий начали тормозить, был принят ряд «охлаждающих» постановлений, сняты, судимы и расстреляны ведущие работники НКВД во главе с наркомом, прекращена работа «троек» на местах. Нарком юстиции потребовал от судов строго соблюдать процессуальные нормы, и суды стали возвращать НКВД дела на доследование (50% дел по политическим обвинениям), резко увеличилось число оправдательных приговоров, несмотря на протесты нового наркома внутренних дел Л. П. Берии.

В 1939 году была проведена массовая реабилитация (освобождено 837 тысяч человек, в том числе 13 тысяч офицеров, которых восстановили в армии).

Понравилась статья? Поддержите нас донатом. Проект существует на пожертвования и доходы от рекламы

РЫКОВ Алексей Иванович (1881-1938)

       Нарком внутренних дел с 25 октября по 4 ноября (7-17 ноября) 1917 г.
       Профессиональный революционер. Учился, но не окончил юридический факультет Казанского университета. Назначен наркомом II съездом Советов. 10 ноября 1917 года подписал постановление о создании милиции. Подал в отставку и вышел из ЦК РКП(б), так как считал возможным создание «однородного социалистического» правительства, сформированного из представителей всех партий, входящих во ВЦИК. В 1918-1920 и 1923-1924 годах -председатель Высшего совета народного хозяйства. С 1921 года — заместитель Председателя Совнаркома РСФСР.  С 1924 по 1930 год — Председатель Совнаркома СССР. С 1931 по 1936 год — нарком связи СССР. На судебном процессе по делу о «правотроцкистском блоке» 1938 года приговорен к расстрелу. Реабилитирован посмертно.

    ПЕТРОВСКИЙ Григорий Иванович (1878-1958)

       Нарком внутренних дел РСФСР с ноября 1917 по март 1919 г.
      Профессиональный революционер. Депутат IV Государственной думы. С 1919 по 1938 годы — председатель Всеукраинского ЦИК. С 1926 по 1939 годы — кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б). С 1940 года — заместитель директора Музея Революции.

    ДЗЕРЖИНСКИЙ Феликс Эдмундович (1877-1926)

         Нарком внутренних дел РСФСР с марта 1919 по август 1923 г.
       Член компартии с 1895 года. Во время Октябрьской революции 1917 года -член Военно-революционного комитета, руководившего вооружейным восстанием. В первые дни после революции был сторонником использования милиции Временного правительства для охраны общественного порядка. С 1917 года — председатель ВЧК при СНК РСФСР, преобразованной в феврале 1922 года в Главное политическое управление при НКВД РСФСР. В ноябре 1923 года было образовано Объединенное государственное политическое управление на правах самостоятельного наркомата (ОГПУ РСФСР), которое возглавил Ф.Э. Дзержинский, оставив пост наркома внутренних дел. Одновременно с руководством ВЧК и НКВД РСФСР с 1921 года — нарком путей сообщения РСФСР (с 1922 г. — НКПС СССР). С 1924 по 1926 год — председатель Высшего совета народного хозяйства. С 1921 года — кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б).

    БЕЛОБОРОДОВ Александр Георгиевич (1891-1938)

      Нарком внутренних дел РСФСР с августа 1923 по ноябрь 1927 г.
      Участник рабочего и революционного движения на Урале. Рабочий. Член компартии с 1907 года. В 1918 году — председатель Уральского областного Совета. Отдал распоряжение о расстреле царской семьи, находившейся на территории Уралоблсовета. В 1919 году — уполномоченный Совета обороны по подавлению восстания казаков на Дону. Заместитель начальника политуправления Реввоенсовета. С 1919 года — заместитель наркома внутренних дел. Назначен наркомом по рекомендации Ф.Э. Дзержинского. Снят с должности наркома как «активный участник троцкистской оппозиции». В 1927 году исключен из РКП(б) и постановлением Особого совещания ОГПУ отправлен в ссылку сроком на три года. В 1929 году возвращен из ссылки, восстановлен в РКП(б), назначен уполномоченным Комитета заготовок при СНК СССР на работу в Ростовскую область. В 1936 году арестован. В 1938 году расстрелян. В 1958 году реабилитирован.

    ТОЛМАЧЕВ Владимир Николаевич (1886-1937)

      Нарком внутренних дел РСФСР с января 1928 по январь 1931 г.
      Член компартии с 1904 года. В 1919 году — член Реввоенсовета Крымской республики. В 1921-1922 годах — секретарь Кубано-Черноморского обкома ВКП(б). С 1924 по 1928 годы — заместитель председателя Северо-Кавказского крайисполкома. При наркоме В.Н. Толмачеве НКВД союзных и автономных республик были упразднены. Руководство милицией осуществлялось ОГПУ СССР. В.Н. Толмачев был исключен изВКП(б) как член «фракционной группировки Смирнова, Толмачева, Эйсмонта», которые обсуждали между собой возможность замены И.В. Сталина на посту Генсека ЦК ВКП(б). Вскоре был репрессирован. В 1937 году расстрелян. В 1962 году реабилитирован.

    ЯГОДА Генрих Григорьевич (1891-1938)

       Нарком внутренних дел СССР с июля 1934 по сентябрь 1936 г.
      Член компартии с 1907 года. В 1917 году — член Высшей военной инспекции РККА. С 1919 года — член коллегии Наркомата внешней торговли. С 1920 года — член Президиума ВЧК, с 1924 года — заместитель председателя ОГПУ СССР. В июле 1934 года было упразднено ОГПУ и образован НКВД СССР. Наркомом был назначен Г.Г.Ягода, исполнявший обязанности председателя ОГПУ вместо скончавшегося в мае 1934 года В.Р. Менжинского. В 1935 году Ягоде было присвоено звание «генеральный комиссар государственной безопасности». В сентябре 1936 года снят с должности наркома внутренних дел. С 1936 по апрель 1937 года — нарком связи СССР. Снят с должности с официальной формулировкой «…вследствие обнаруженных должностных преступлений уголовного характера». В 1938 году на судебном процессе по делу «правотроцкистского блока» приговорен к расстрелу.

    ЕЖОВ Николай Иванович (1895-1940)

         Нарком внутренних дел СССР с сентября 1936 по декабрь 1938 г.
        Член компартии с 1917 года. С 1922 года — секретарь Марийского обкома ВКП(б), секретарь Семипалатинского губернского, Казахского краевого комитетов ВКП(б). В 1929-1930 годах — заместитель наркома земледелия СССР. В 1930-1934 годах — заведующий Распределительным отделом и Отделом кадров ЦК ВКП(б). С 1934 года — заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). С начала 1938 года наряду с руководством НКВД является наркомом водного транспорта. Генеральный комиссар государственной безопасности. В феврале 1940 года Военной коллегией Верховного суда приговорен к расстрелу.

    БЕРИЯ Лаврентий Павлович (1899-1953)

      Нарком внутренних дел СССР с декабря 1938 по декабрь 1945 г., министр внутренних дел СССР с 15 марта по 26 июня 1953 г.
      Работал в органах ЧК Закавказья, председатель ГПУ Грузии, секретарь компартии Грузии, секретарь Закавказского крайкома ВКП(б). Генеральный комиссар государственной безопасности, Маршал Советского Союза. Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР 23 декабря 1953 года приговорен к расстрелу.

    КРУГЛОВ Сергей Никифорович (1907-1977)

      Министр внутренних дел СССР с декабря 1945 по март 1953 г. и с июня 1953 по февраль 1956 г.
      Генерал-полковник.
      Окончил Московский институт востоковедения. В 1936-1937 годах учился в Институте Красной профессуры. Был ответственным организатором ЦК ВКП(б), особоуполномоченным НКВД СССР. С 1940 года — заместитель наркома внутренних дел СССР. В 1941 году — начальник управления оборонным строительством, командующий 4-й саперной армией. В 1956 году — заместитель министра строительства электростанций. В 1957 году -заместитель председателя совнархоза Кировского административно-экономического района. С 1958 года — на пенсии по болезни и инвалидности. В январе 1960 года исключен из КПСС, погиб в июне 1977 года, попав под поезд.

     ДУДОРОВ Николай Павлович (1906-1977)

       Министр внутренних дел СССР с февраля 1956 по январь 1960 г. Звание не присваивалось.
      Окончил Московский химико-технологический институт. В 1941-1944 годах -начальник различных главков в Министерстве строительных материалов и Министерстве строительства СССР. Заведующий отделом строительства МГК КПСС, заместитель председателя Моссовета. В 1954-1956 годах — заведующий отделом строительства ЦК КПСС. В 1960-1962 годах — генеральный правительственный комиссар Всемирной выставки в 1967 году в Москве. В 1962-1972 годах — начальник Главного управления промышленности и строительных материалов Мосгорисполкома. С 1972 года на пенсии.

    СТАХАНОВ Николай Павлович (1901-1977)

       Министр внутренних дел РСФСР с февраля 1955 по июнь 1961 г. Генерал-лейтенант.
      Окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. Служил в пограничных войсках. В 1942-1952 годах — начальник пограничных войск. В 1952 году — заместитель министра госбезопасности СССР. В марте 1953 года назначен начальником Главного управления милиции МВД СССР. С 1954 года — первый заместитель министра внутренних дел СССР. В феврале 1955 года, наряду с МВД СССР, образуется МВД РСФСР. Министром внутренних дел РСФСР назначен Н.П. Стаханов. С 1961 года на пенсии.

    ТИКУНОВ Вадим Степанович (1921-1980)

      Министр внутренних дел (охраны общественного порядка) РСФСР с июня 1961 по сентябрь 1966 г. Генерал внутренней службы второго ранга.
      Окончил Алма-Атинский юридический институт. В 1942 году — секретарь Ак-тюбинского обкома ЛКСМ Казахстана. В 1944 году работал в ЦК ВЛКСМ. С 1945 года — второй секретарь ЛКСМ Эстонии. С 1947 по 1952 годы — первый секретарь Владимирского обкома ВЛКСМ, секретарь Владимирского горкома КПСС, Владимирского обкома КПСС. В1952-1959 годах — заведующий сектором, заместитель заведующего отдела административных органов ЦК КПСС. В 1959-1961 годах — заместитель председателя КГБ СССР. С 1967 по 1969 год — в отделе ЦК КПСС по работе с заграничными кадрами и выездам за границу. В 1969-1974 годах — чрезвычайный советник-посланник в Румынии. В 1974-1978 годах — чрезвычайный и полномочный посол СССР в Верхней Вольте, а в 1978-1980 годах — в Камеруне.

    ЩЕЛОКОВ Николай Анисимович (1910-1984)

      Министр внутренних дел (охраны общественного порядка) СССР с сентября 1966 по декабрь 1982 г. Генерал армии, доктор экономических наук.
      В 1939-1941 годах — председатель Днепропетровского городского Совета. Участник Великой Отечественной войны. С 1946 года — заместитель министра местной промышленности УССР. С1951 года — первый заместитель председателя Совета Министров Молдавской ССР. В 1965-1966 годах — второй секретарь ЦК КП Молдавии. В 1982-1984 годах — в группе генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. Покончил жизнь самоубийством.

    ФЕДОРЧУК Виталий Васильевич (р. 1918)

       Министр внутренних дел СССР с декабря 1982 по январь 1986 г. Генерал армии.
      Окончил Высшую школу КГБ. В 1936-1939 годах — курсант военного училища. С 1939 года — в органах государственной безопасности. Участник Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. С 1970 года — председатель КГБ УССР. В мае-ноябре 1982 года — председатель КГБ СССР. С 1986 по 1991 годы — в группе генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. На пенсии.

    ВЛАСОВ Александр Владимирович (р. 1932)

       Министр внутренних дел СССР с января 1986 по октябрь 1988 г. Генерал-полковник.
      Окончил Иркутский горно-металлургический институт. В 1954-1964 годах -на комсомольской и партийной работе в Иркутской области. С 1965 года — секретарь, второй секретарь Якутского обкома КПСС. В 1972-1975 годах — инспектор ЦК КПСС. С 1975 года — секретарь Чечено-Ингушского обкома КПСС, с 1984 года — первый секретарь Ростовского обкома КПСС. В 1988-
      1991 годах — Председатель Совета Министров РСФСР, заведующий отделом
      социально-экономической политики ЦК КПСС. На пенсии.

    БАКАТИН Вадим Викторович (р. 1937)

       Министр внутренних дел СССР с октября 1988 по декабрь 1990 г. Генерал-лейтенант.
      Окончил Новосибирский инженерно-строительный институт, Академию общественных наук при ЦК КПСС. С 1960 по 1973 годы — на партийной работе: второй секретарь Кемеровского горкома, заведующий отделом, секретарь Кемеровского обкома КПСС. С 1983 по 1985 годы — инспектор ЦК КПСС. В 1985-1987 годах — первый секретарь Кировского обкома КПСС. В 1987-1988 годах — первый секретарь Кемеровского обкома КПСС. В 1990-1991 годах -член Президентского совета СССР. В августе — декабре 1991 года — председатель КГБ СССР, Межреспубликанской службы безопасности. С марта
      1992 года — вице-президент Международного фонда экономических и социальных реформ «Реформа».

    ПУГО Борис Карлович (1937-1991)

       Министр внутренних дел СССР с декабря 1990 по август 1991 г. Генерал-полковник.
      Окончил Рижский политехнический институт. В 1961-1973 годах — на комсомольской и партийной работе в Латвии, секретарь ЦК ВЛКСМ. В 1974-1976 годах — инспектор ЦК КПСС, заведующий отделом организационно-партийной работы ЦК Компартии Латвии, первый секретарь Рижского горкома партии. С 1976 года — в органах государственной безопасности, с 1980 года — председатель КГБ Латвийской ССР. С 1984 года — первый секретарь ЦК Компартии Латвии, с 1988 года — председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Покончил жизнь самоубийством.

    БАРАННИКОВ Виктор Павлович (1940-1995)

      Министр внутренних дел РСФСР с сентября 1990 по август 1991 г. Министр внутренних дел СССР с августа по декабрь 1991 года. В декабре 1991 — январе 1992 года — министр безопасности и внутренних дел РСФСР. Генерал армии.
      Окончил Высшую школу милиции. В органах внутренних дел с 1961 года. В 1992-1993 годах — генеральный директор Агентства федеральной безопасности РФ, министр безопасности РФ.

    ТРУШИН Василий Петрович (р. 1934)

       Министр внутренних дел РСФСР с октября 1989 по сентябрь 1990 г. Генерал-полковник внутренней службы.
      Окончил Московский горный институт. Был секретарем Московского горкома партии, начальником ГУВД Мосгорисполкома. В 1990-1991 годах — заместитель министра внутренних дел СССР. На пенсии.

    ДУНАЕВ Андрей Федорович (р. 1939)

       Министр внутренних дел РСФСР с сентября по декабрь 1991 г. Генерал-лейтенант внутренней службы.
      Окончил Высшую школу милиции и Академию МВД СССР. С 1959 года на различных должностях в органах внутренних дел. В 1990-1991 годах — заместитель министра внутренних дел РСФСР. В1992-1993 годах — первый заместитель министра внутренних дел Российской Федерации. На пенсии.

    ЕРИН Виктор Федорович (р. 1944)

       Министр внутренних дел Российской Федерации с января 1992 по июль1995 г. Генерал армии. Герой России.
      Окончил Высшую школу МВД СССР. В органах внутренних дел с 1964 года. В 1990-1991 годах — заместитель, первый заместитель, министр внутренних дел РСФСР. В сентябре-декабре 1991 года — первый заместитель министра внутренних дел СССР. В декабре 1991 — январе 1992 года — первый заместитель министра безопасности и внутренних дел РФ. С июля 1995 года — заместитель директора Службы внешней разведки РФ.

    КУЛИКОВ Анатолий Сергеевич (р. 1946)

       Министр внутренних дел Российской Федерации с июля 1995 по 23 марта1998 г. Генерал армии.
      В1966 году окончил Орджоникидзевское высшее военное командное училище внутренних войск МВД СССР, затем — Военную академию им. М.В. Фрунзе, Военную академию Генерального штаба. Доктор экономических наук. Прошел во внутренних войсках путь от командира взвода до заместителя министра внутренних дел РФ — командующего внутренними войсками МВД России. Депутат Государственной Думы III созыва.

    СТЕПАШИН Сергей Вадимович (р. 1952)

        Министр внутренних дел РФ с марта 1998 по май 1999 г. Генерал-полковник.
      Окончил Высшее политическое училище МВД СССР и Военно-политическую академию им. В.И. Ленина, доктор юридических наук, профессор. Трудовой путь: преподаватель Высшего политического училища МВД СССР, депутат Верховного Совета РСФСР, заместитель министра безопасности, директор Федеральной службы контрразведки, министр юстиции. С мая по август 1999 года — председатель Правительства Российской Федерации. Ныне -председатель Счетной Палаты РФ.

    РУШАЙЛО Владимир Борисович (р. 1953)

       Министр внутренних дел Российской Федерации с мая 1999 по март 2001 г. Генерал-полковник.
      Окончил Омскую высшую школу милиции. Работал в МУРе. Организовал Московское региональное управление по борьбе с организованной преступностью и возглавлял его. Был заместителем начальника ГУБОП МВД РФ, заместителем министра внутренних дел России. С марта 2001 года — Секретарь Совета Безопасности РФ.

    ГРЫЗЛОВ Борис Вячеславович (р. 1950)

          Министр внутренних дел Российской Федерации с марта 2001 г. Специальное звание не присваивалось.
        Родился 15 декабря 1950 года в семье военного летчика и учительницы. В 1954 году семья Грызловых переехала в Ленинград, где Б.В. Грызлов окончил физико-математическую школу с золотой медалью. После школы поступил в Ленинградский электротехнический институт связи, по окончании которого получил специальность радиоинженера и начал работать в НПО имени Коминтерна (ВНИИ мощного радиостроения). Участвовал в разработке космических систем связи. В 1977 году перешел в Ленинградское производственное объединение «Электроприбор», где проработал почти 20 лет, пройдя путь от ведущего конструктора до директора крупного подразделения. С 1996 по 1999 годы трудился в сфере высшего образования: по его инициативе были созданы Институт ускоренного обучения руководящих работников и Центральный институт работников городского хозяйства. В это же время возглавил Учебно-методический центр новых технологий обучения Балтийского государственного технического университета («Военмех» имени Д.Ф. Устинова). В 1999 году возглавил Межрегиональный фонд делового сотрудничества «Развитие регионов». В декабре 1999 году избран депутатом Государственной Думы по федеральному списку межрегионального движения «Единство». В январе 2000 года избран лидером фракции «Единство» в Госдуме. 28 марта 2001 года назначен министром внутренних дел Российской Федерации. Женат, имеет двоих детей.

Глава 26

Заговор руководства НКВД и его провал

В то же время соратники Ежова осознавали, что курс на массовые репрессии зашел в тупик. За падением Постышева, Эйхе, Косиора и многих других инициаторов и проводников этого курса могли последовать резкие перемены по отношению к деятельности НКВД. Несмотря на то, что постановление январского пленума 1938 года не затронуло НКВД, оно насторожило бывшего видного работника ОГПУ Ефима Георгиевича Евдокимова, занимавшего в это время пост первого секретаря Ростовского обкома партии и сохранявшего близкие связи с другими бывшими работниками ОГПУ Северного Кавказа. «Северокавказцы» занимали ведущие позиции в руководстве НКВД СССР.

Позже, на следствии, Фриновский говорил, что во время заседаний январского пленума на даче у Ежова состоялась беседа, в которой участвовали «северокавказцы». Один из них, Евдокимов, выразил опасения, что, мол, «подбираются и под нас».

Логика борьбы толкала Евдокимова, Фриновского, а также ряд ведущих работников НКВД к столкновению со Сталиным, прежде чем он нанесет удар по тем, кто был активными проводниками политики Эйхе и других секретарей местных партийных организаций. В отличие от репрессированных в 1937–1938 годах партийных руководителей руководители НКВД были сплоченной группой, и они обладали мощными рычагами силовых структур. Наумов пишет: «Убежден, что ни Фриновский, ни Евдокимов, ни Вельский, ни Берман не стали бы ждать, как их уничтожат». Поэтому среди ведущих работников НКВД возникала мысль о том, что Ежов должен сместить Сталина. Жена ответственного работника НКВД Агнесса Миронова в дневнике писала: «Нам казалось, что Ежов поднялся даже выше Сталина». Комментируя эти слова, Л. Наумов писал: «Мысли эти, судя по тексту мемуаров, относятся где-то к середине 1938 года. А вот кто это „мы“, у которых такие мысли? Судя по тексту мемуаров Мироновой, общалась она тогда только с членами своей семьи, с братом С. Миронова — разведчиком Давидом Королем и его семьей Фриновских».

Если продолжить сравнение с миром фантастических искусственных чудовищ, то можно сказать, что Голем, который не мог самостоятельно мыслить, превращался во взбунтовавшегося Франкенштейна, который мог погубить тех, кто изначально контролировал его действия. Выступление руководства НКВД в защиту своих интересов могло погубить страну.

Однако слабым звеном в планах заговорщиков оказался сам Ежов. Авиаконструктор А. С. Яковлев вспоминал, как Сталин позже возмущался поведением Ежова: «Звонишь в наркомат — уехал в ЦК, звонишь в ЦК — уехал в наркомат, посылаешь на квартиру — вдребезги пьяный валяется». Поэтому планы по смещению Сталина стали разрабатывать люди из ближайшего окружения Ежова: Фриновский, Евдокимов, Берман, Вельский и другие.

На основе собранных им данных Леонид Наумов пришел к таким выводам: «Весной 1938 года деятельность руководства НКВД вышла из-под контроля Сталина. В политических реалиях СССР 1930-х гг. это означает „заговор“». Говоря об особо активной заговорщической роли «северокавказцев», Наумов писал: «В июле — августе 1938 года „северокавказцы“ (Евдокимов, Фриновский, их сторонники) имели реальную возможность придти к власти… „Северокавказцы“ не просто контролировали ГУГБ и часть регионов страны… „Северокавказцы“ контролировали отдел охраны и спецотдел и могли ликвидировать вождя (да и других членов Политбюро) практически без труда. Они не сделали это просто потому, что еще не поняли, что это надо сделать — „сейчас или никогда“… Они не сделали этого прежде всего потому, что не поняли, что „момент настал“. Так „Голем“, или новый „Франкенштейн“ восстал против тех, чью власть до сих пор он признавал. Руководство НКВД готовилось нанести удар по Сталину».

В течение месяца Фриновский фактически возглавлял НКВД, так как Ежов занимался в основном новыми для него делами наркомата водного транспорта. В это время Фриновский проявил большой интерес к лаборатории, где изготовлялся яд, способный имитировать смерть от сердечного приступа. Наумов пишет: «Если бы „северокавказец“ Алехин, у которого, собственно, и хранились ключи от шкафа с ядами, по инициативе „северокавказца“ Фриновского передал бы яд начальнику охраны Сталина „северокавказцу“ Дагину, то у последнего были бы все возможности организовать смерть вождя „как бы от сердечного приступа“. Минуя посредничество Фриновского, и Алехин, и Дагин действовать возможно, побоялись бы…

Но в июле — августе 1938 года Фриновский организовать покушение не мог — он очень своевременно для Сталина был на Дальнем Востоке. Когда же 25 августа он вернулся в Москву, то узнал, что его переводят из НКВД и заменяют Берией. А Берия, приехав в начале сентября в Москву, первым делом уже 13 сентября арестовал именно Алехина».

Отзыву Фриновского на Дальний Восток и резкой перемене отношения Сталина и его соратников к руководству НКВД способствовало чрезвычайное происшествие в работе наркомата в этом стратегически важном регионе СССР, который постоянно был в центре внимания советского правительства. С 31 июля 1937 года Управление НКВД по Дальнему Востоку возглавлял Г. С. Люшков. С ним приехала целая команда новых сотрудников Управления из Ростова-на-Дону, где до этого работал Люшков.

Судьба Люшкова до июня 1938 года, во многом типичная для видных работников НКВД тех лет, подробно описана в книге М. Тумшиса и А. Папчинского «1937. Большая чистка. НКВД против ЧК». Сын одесского портного Генрих Самойлович Люшков уже в 20 лет, в 1920 году, стал работником Одесского ЧК. Проработав в пограничных отрядах и местных органах ГПУ, Люшков с мая 1930 года возглавил Секретный отдел ГПУ УССР, а уже через год был переведен в Москву, где работал в руководстве Секретно-политического отдела НКВД СССР. В августе 1936 года Люшков был послан в Азово-Черноморский край и был назначен начальником местного Управления НКВД. Он пребывал на этом посту до июля 1937 года.

В своем письме Сталину от 8 сентября 1937 года возглавлявший тогда Дальневосточный край И. М. Варейкис восхищался деятельностью нового местного руководителя НКВД: «После приезда в край… Люшкова было вскрыто и установлено, что активную роль в правотроцкистском Дальневосточном центре занимал бывший начальник НКВД Дерибас. Участником заговора является также его первый заместитель — скрытый троцкист Западный. Второй заместитель Барминский (он также начальник особого сектора ОКДВА) оказался японским шпионом. Арестованы как японские шпионы и участники заговора: Винзель — начальник НКВД во Владивостоке, Давыдов — начальник НКВД Амурской области (г. Благовещенск). Входил в состав правотроцкистской организации Пряхин — начальник НКВД Уссурийской области, Богданов — начальник политического управления пограничных войск и значительная часть других чекистов».

Как отмечали М. Тумшис и А. Папчинский, «лишь за август 1937 года Люшков и его „коллеги“ из Ростова-на-Дону арестовали более 20 руководящих сотрудников краевого управления НКВД. Неприязнь Люшкова вызвала у него также работа крайкома и самого Варейкиса. Люшков сообщал в Москву 19 сентября 1937 года: „Вообще не чувствуется, что крайком ВКП(б) активно включался сам и мобилизовал парторганизации на активное разоблачение врагов или подхватывал проводимые УНКВД аресты для выявления всех связей. Во всем этом имеет значение стиль работы самого Варейкиса, мало соответствующего обстановке Дальневосточного края — слишком много заботы о себе и своем отдыхе“». 10 октября Варейкис был арестован.

К этому времени в Дальневосточном крае (ДВК) под руководством Люшкова развернулись массовые репрессии. В книге М. Тумшиса и А. Папчинского сказано, что «всего по существовавшим „лимитам“ в ДВК планировалось осудить решением тройки 2000 человек по 1 — категории (то есть приговорить к расстрелу. — Примеч. авт.) и 4000 человек по 2-й категории (приговорить к высылке. — Примеч. авт.)». Но эти «лимиты» были вскоре исчерпаны и получены новые: 25 000 по 1-й категории и 11 000 по 2-й категории. Люшковым был инициирован масштабный удар по «людской базе» иностранных разведок. В крае были арестованы сотни и тысячи агентов иностранных разведок (германской, английской, польской и японской). По оперативным документам УНКВД по ДВК, завизированным лично Люшковым, выходило, что отдельные бывшие военные, советские и партийные работники «…профессионально занимались шпионажем в пользу Японии чуть ли не с детства, безнаказанно осуществляя свою нелегальную деятельность еще при царском режиме».

Как свидетельствовал позже, после ареста, его заместитель Г. М. Осинин-Винницкий: «Люшков дал установку во всех делах находить массовые связи с японцами и не было ни одного арестованного, который не давал бы показаний о связях с японцами. Люшков прямо мне сказал, что Каган (первый заместитель начальника УНКВД по ДВК. — Примеч. авт.) предложил ему эту „линию“ с тем, чтобы показать Москве, что громят здесь крепко японские связи. Ряд арестов начали производить почти без всяких материалов, причем Люшков дал установку брать преимущественно коммунистов и специалистов… По указанию Люшкова мы дезинформировали Москву фальсифицированными показаниями о всевозможных „планах“ японцев».

Позже, в 1955 году, бывший сотрудник УНКВД Г. А. Марин сообщал: «С приездом в Хабаровск Люшкова… началась полоса массовых арестов, всякого рода операций (так называемые польская, латышская, харбинская и др.), началась активизация допросов арестованных за счет применения к ним незаконных методов ведения следствия. Избиение арестованных стало обычным явлением. Если раньше для этого требовалось получить санкцию руководства, то теперь арестованных избивали без этих формальностей».

Одновременно Люшков активно выполнял постановление СНК СССР от 21 августа 1937 года о выселении корейского населения из приграничных районов в Среднюю Азию и Казахстан. На первом этапе, начавшемся 5 сентября, было выселено 74 тысячи. Всего же выселению было подвергнуто около 102 тысяч корейцев. Как указывают М. Тумшис и А. Папчинский, «одновременно с выселением шли и массовые аресты „подозрительных элементов“ среди корейского и китайского населения Дальнего Востока. Всего в крае органы НКВД арестовали свыше 2,5 тысячи корейцев и 11 тысяч китайцев».

Люшков был на хорошем счету у Ежова. М. Тумшис и А. Папчинский отмечали, что на январском совещании 1938 года в НКВД Н. И. Ежов высоко оценил работу Люшкова, заявив, что на Дальнем Востоке было репрессировано 70 тысяч «врагов народа», и это был один из самых высоких показателей в стране.

В ходе предвыборной кампании 1937 года Люшков был выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР М. Тумшис и А. Папчинский писали: «С этого дня Люшков стал политической фигурой краевого масштаба: его фотографии и хвалебные статьи о нем появляются в газетах, он неизменно включается в состав „почетных президиумов“, стоит на трибуне с Блюхером и Стацевичем, принимая ноябрьский парад войск Хабаровского гарнизона».

Весной 1938 года Люшков был занят подготовкой дела о «Дальневосточном параллельном троцкистском центре». К тому же в мае по приказу Люшкова в УНКВД по Приморской области было арестовано 25 сотрудников НКВД по обвинению в заговоре. Однако в апреле 1938 года положение Люшкова оказалось под угрозой. В связи с переменами в руководстве Украины Успенский, о котором шла речь выше, был назначен наркомом внутренних дел УССР вместо старого покровителя Люшкова — Г. М. Леплевского. 26 апреля 1938 года Леплевский был арестован. Хотя во время следствия Леплевский не дал показаний против Люшкова, он обвинил в том, что два заместителя Люшкова по УНКВД ДКВ, М. А. Каган и Г. М. Осинин-Винницкий, были участниками заговора в НКВД Украины.

Тут выяснилось, что М. А. Каган укрывал у себя на дому бежавшего из тюрьмы своего брата, обвиненного в участии в троцкистской подпольной организации. Еще до ареста Леплевского заместитель наркома внутренних дел М. П. Фриновский направил в Хабаровск телеграмму: «связи назначением Кагана другой край срочно откомандировать его наше распоряжение». Как пишут М. Тумшис и А. Папчинский, «заподозривший что-то недоброе Люшков попросил его позвонить из Москвы в Хабаровск и сообщить о причинах вызова. Обещанного Каганом звонка Люшков не дождался: тот прямо по прибытии в столицу был арестован».

26 мая сам Люшков получил телеграмму, в которой сообщалось о решении Политбюро «освободить тов. Люшкова Г. С. от работы начальника УНКВД Дальневосточного края, с отзывом для работы в центральном аппарате НКВД СССР». Вскоре последовала и телеграмма от Ежова: «Учтите, что в ближайшее время, в связи с реорганизацией ГУГБ НКВД, предлагаем вас использовать центральном аппарате. Подбираем Вам замену. Сообщите Ваше отношение к этому делу».

Люшков ответил: «Считаю за честь работать Вашим непосредственным большевистским руководством. Благодарю за оказанное доверие. Жду приказаний».

Но вместо немедленного отъезда в Москву Люшков отправился в служебную командировку в Приморскую область. 9 июня он вместе с небольшой группой сотрудников УНКВД выехал в г. Ворошиловск, чтобы проинспектировать 58-й пограничный отряд НКВД. 11 июня он прибыл в поселок Славянка для знакомства с 59-м погранотрядом НКВД. Позднее Люшков признал: он знал, что этот пограничный участок слабо охранялся.

В книге М. Тумшиса и А. Папчинского сказано: «Выбрав место перехода, он заявил своим подчиненным, что прибыл в приграничную зону для встречи с важным закордонным агентом НКВД. Тот должен был выйти на участок советской границы с сопредельной стороны (из Маньчжоу-Го). Встреча проводится по личному распоряжению наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова, советский информатор хорошо владеет русским языком, а потому переводчик при встрече не требуется. К тому же агент является настолько серьезной фигурой, что встреча с ним должна проходить без свидетелей. Люшков собирался передать агенту деньги на оперативные расходы (примерно 4000 маньчжурских гоби). В ночь на 13 июня 1938 года он ушел на встречу… и исчез».

О дальнейшей судьбе Люшкова стало известно лишь после разгрома Квантунской дивизии в 1945 году. После задержания на границе японским патрулем Люшков был допрошен. Вскоре он стал сотрудничать с японской военной разведкой. Американский историк А. Д. Кукс утверждал, что Люшков представил японцам сведения о советской разведывательной резидентуре в Харбине, о расположении семи станций радиоперехвата и штабов армейских корпусов и дивизий, авиационных бригад, укрепрайонов ОКДВА, войск НКВД, баз Тихоокеанского флота. Сообщил японцам Люшков и о численности советских войск на Дальнем Востоке.

Бывший офицер 5-го отдела Генерального штаба Японии Коидзуми Коитиро позже признал: «Сведения, которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными. В наши руки попала информация о вооруженных силах Советского Союза на Дальнем Востоке, их дислокации, строительстве оборонительных сооружений, о важнейших крепостях». Известно, что вскоре на основе данных, полученных от Люшкова, японские войска предприняли нападение на советскую границу в районе озера Хасан.

В то время как НКВД «обнаруживало» тысячи мнимых шпионов Японии, Германии, Польши и других государств, в руководстве наркомата работал человек, который добровольно стал сотрудничать с японской военной разведкой. Еще не зная о том огромном уроне, который нанес Люшков своим побегом и сотрудничеством с японской военщиной, в Кремле решили, что бегство работника НКВД такого ранга к врагам Советской страны свидетельствовало о крайней ненадежности наркомата и его сотрудников. Впоследствии Ежов говорил, что недоверие Сталина к НКВД возникло после побега Люшкова.

Теперь над руководителями НКВД сгустились тучи, а поэтому они ускорили разработку планов захвата власти. Однако 22 августа 1938 года Берию назначили первым заместителем Ежова. 8 сентября Фриновский был снят с должности первого заместителя наркома внутренних дел СССР. Вскоре он утратил и пост начальника 1-го Управления НКВД.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.