Руководство кронштадтского восстания

Кронштадтское восстание
Основной конфликт: Гражданская война в России
Красная армия атакует Кронштадт в марте 1921 года
Дата	1—18 марта 1921
Место	остров Котлин, Финский залив
Итог	Подавление восстания
Изменения	Балтийские матросы, как самостоятельная политическая сила, прекратили своё существование Усиление Красного террора в Кронштадте и Петрограде Сворачивание политики военного коммунизма, введение НЭПа
Противники
Кронштадтские повстанцы: • Кронштадтские матросы, солдаты РККА и вооружённые горожане • Морской воздушный дивизион в Ораниенбауме (2—3 марта) • Отряд петергофских курсантов (8—18 марта) при участии: Русское Зарубежье (незначительная поддержка на позднем этапе) Финский Красный Крест (поставки продовольствия и медикаментов повстанцам)  РСФСР
Командующие
Степан Петриченко Александр Козловский Павел Вилькен Михаил Тухачевский Григорий Зиновьев Лев Троцкий Сергей Каменев Павел Дыбенко Александр Седякин Евгений Казанский
Силы сторон
На 4 марта: 13 тыс. матросов и солдат, 2 тыс. вооружённых горожан На 12 марта: 18 тыс. 140 орудий свыше 100 пулемётов На 7 марта: 17,6 тыс. На 16 марта: 24 тыс. 159 орудий 433 пулемёта 25 самолётов
Потери
1 тыс. убито в бою Свыше 4 тыс. ранено и арестовано 1,9 тыс. убито 1,2 тыс. ранено
Аудио, фото, видео на Викискладе

Кроншта́дтское восста́ние (также Кронштадтский мяте́ж^[⇨]) — вооружённое выступление в марте 1921 года гарнизона крепости Кронштадт, экипажей кораблей Балтийского флота и жителей города против диктатуры большевиков и проводимой политики «военного коммунизма». Событиям на острове Котлин предшествовали серьёзные внутренние проблемы Советского государства: продразвёрстка^[⇨] и развал промышленности^[⇨], а также политические разногласия в самой большевистской партии^[⇨]. Мятежный дух балтийских матросов, активно участвовавших в революционных событиях начиная с 1906 года и названных Львом Троцким «красой и гордостью русской революции»^[⇨], вновь проявился уже в феврале 1921 года — с принятием собранием команд линкоров «Севастополь» и «Петропавловск» резолюции, включавшей политические требования («Власть Советам, а не партиям!»), которая затем была поддержана на митинге в центре Кронштадта^[⇨]. После появления слухов о намерении большевиков подавить восстание силовым путём в крепости был создан Временный революционный комитет (ВРК), взявший всю полноту власти в городе. Восстание в Кронштадте приветствовали русские эмигранты, готовившиеся поддержать антибольшевистские действия матросов^[⇨].

7 марта, после требования властей РСФСР о «немедленной и безоговорочной капитуляции» восставших — объявленных вне закона^[⇨] — лояльные большевикам части Красной армии пошли на штурм острова, закончившийся неудачей^[⇨]. Группировка была усилена новыми частями. В результате второго штурма большевистским войскам удалось, несмотря на значительные потери, взять крепость^[⇨], после чего в городе начались массовые репрессии^[⇨]. Восьми тысячам восставших удалось уйти в Финляндию. В 1994 году президент РФ Борис Ельцин реабилитировал участников «Кронштадтских событий»^[⇨]. В современной историографии «Кронштадта 1921» сложились две основные конкурирующие концепции событий, к которым иногда добавляют и оригинальную версию Троцкого^[⇨].

Предшествующие события[править | править код]

Гражданская война. Продразверстка и крестьянские восстания[править | править код]

К осени 1920 года Гражданская война двигалась к завершению. Молодая Советская Россия заключила мирные договоры с Эстонией, Латвией, Литвой и Финляндией, добившись международного признания. 12 октября было заключено перемирие с Польшей, а через три недели в результате падения белого Крыма был положен конец последнему организованному вооружённому сопротивлению советской власти на европейской части страны. При этом на юге Украины ещё действовали вооружённые отряды Нестора Махно^[1].

Выиграв по сути гражданскую войну, большевистское правительство столкнулось с серьезными внутренними проблемами: промышленность, сельское хозяйство и транспорт были разрушены и дезорганизованы в результате прошедших войн, а действовавшая политика военного коммунизма, включавшая насильственную конфискацию урожая у крестьян, вызывала недовольство последних. По мнению американского историка Пола Эврича, это и было краеугольным камнем проблем^[1]. В 1921 году Ленин писал:

Отсутствие угрозы со стороны белых армий привело к большому количеству крестьянских восстаний недовольных продразверсткой. Особенно серьёзными были волнения в Тамбовской губернии, на Средней Волге, на Украине, на Северном Кавказе и в Западной Сибири. Согласно данным ВЧК, к февралю 1921 года в разных частях страны произошло 118 крестьянских мятежей, зачастую под лозунгами «Долой реквизицию!», «Долой продотряды!», «Не сдавать продовольственные излишки!», «Долой коммунистов и евреев!» и так далее^[3].

Политические разногласия[править | править код]

Разногласия по поводу будущего военного коммунизма возникли и в большевистском руководстве: ряд членов партии выступал за усиление государственного вмешательства в сельское хозяйство (включая формирование посевных комитетов, отвечавших за сосредоточение и подготовку людских ресурсов и сельскохозяйственной техники, необходимых для увеличения посевных площадей), в то время как другие выступали за отказ от принудительной политики в деревне (см. Новая экономическая политика)^[4]. По инициативе наркомвоенмора Льва Троцкого в стране также проводилась милитаризация рабочего класса: создавались трудовые армии, которые направлялись на низкоквалифицированные работы, такие как лесозаготовки или строительство^[5][6].

Продолжавшаяся с декабря 1920 года по март 1921 года внутрипартийная полемика на X съезде партии достигла своего апогея. Во время дискуссии о роли профсоюзов сложились три позиции: полное подчинение профсоюзов государству, полная независимость профсоюзов, а также промежуточная позиция. Полное подчинение предлагал Троцкий, руководствуясь военным подходом; против него высказались члены Рабочей оппозиции, которые также требовали передачи профсоюзам управления предприятиями. Ленин в сложившейся дискуссии занял промежуточную позицию. По мнению Эврича, «внутрипартийные споры отражали возросшее напряжение в советском обществе»^[8].

В Петрограде[править | править код]

Положение в городах РСФСР, ранее зачастую поддерживающих большевиков, было намного худшее, чем в деревнях — разрушенная за шесть лет промышленность к концу 1920 года выпускала почти в пять раз меньше продукции по сравнению с уровнем 1913 года, а производство потребительских товаров составляло лишь четверть от довоенного уровня. В результате существенно сократилась и численность рабочих, занятых в промышленном секторе: 2,6 миллиона человек в 1917 году против 1,2 миллиона в 1920 году^[9][10].

Серьезные проблемы с доставкой продовольствия посадили горожан «на голодный паёк»: в начале 1921 года петроградские рабочие, занятые в сталеплавильном производстве, ежедневно получали 800 граммов чёрного хлеба; ударники труда — 600, а прочие категории — 400 или даже 200 граммов. По официальным данным, работники транспорта получали в день от 700 до 1000 килокалорий. К концу 1920 года это привело к тому, что несмотря на наличие вооружённых заградительных отрядов, блокировавших дороги и конфисковавших продукты у спекулянтов, незаконная торговля процветала. Более того, она в значительной степени вытеснила официальные источники поступления продовольствия. При этом городское население резко сократилось: в частности, в Петрограде от 2,5 миллионов человек, проживавших в октябре 1917 года, к августу 1920 года осталось примерно 750 тысяч^[11]. Ещё больше обострила проблему зима 1920/1921 годов, выдавшаяся крайне холодной^[12].

Топливо в город также поставлялось с перебоями: в начале февраля 1920 года более 60 % фабрик и заводов Петрограда были вынуждены закрыться, так как топить было нечем. 23 февраля 1921 года на собрании рабочих Трубочного завода была принята резолюция с требованием увеличить пайки и немедленно распределить имеющуюся в наличии зимнюю одежду и обувь. На следующее утро массовая демонстрация рабочих завода прошла по Васильевскому острову; при этом в мероприятие были вовлечены и рабочие других предприятий, включая пролетариат табачной фабрики Лаферм. Таким образом, 24 февраля в Петрограде начались забастовки и митинги рабочих с политическими и экономическими требованиями. Петроградский комитет РКП(б) расценил волнения на заводах и фабриках города как мятеж и 25 февраля ввёл в городе военное положение, арестовав около пяти сотен рабочих активистов — вооруженные курсанты военного училища разогнали демонстрацию без кровопролития (стреляли только в воздух)^[13][14].

26 февраля на расширенном заседании пленума Петроградского Совета начальник политотдела Балтийского флота Николай Кузьмин обратил внимание собравшихся на бунтарские настроения в матросской среде: он предупредил, что если не положить конец забастовкам («волынке») в Петрограде, то на флоте может произойти взрыв^[15]. 27 февраля власти приняли решение увеличить нормы пайков для солдат и рабочих: теперь каждый получал фунт с четвертью хлеба и банку мясных консервов ежедневно. Помимо этого, с 1 марта по всей Петроградской губернии были сняты заградотряды и рабочим было официально разрешено покидать город для выезда в деревни. Такое решение привело к снижению недовольства, и к 3 марта почти все бастующие предприятия вновь приступили к работе. При этом, по мнению американского консула в городе, повышение продовольственных норм «пробило серьезную брешь в продовольственных запасах Петрограда»^[16]. Российский историк Сергей Яров отмечал, что только на нескольких предприятиях Петрограда рабочими были приняты политические резолюции, «на других заводах и фабриках интересовались только экономическими вопросами»^[17].

Кронштадт[править | править код]

Задуманный в XVIII веке для прикрытия главного фарватера Финского залива, ведущего к устью Невы, Кронштадт и к 1920 году не утратил этой функции. Мощные укрепления, расположенные как на острове Котлин, так и в его окрестностях, были модернизированы с учётом последних на тот момент достижений военной науки. С берегов залива Кронштадт прикрывали орудийные батареи, а пространство между Котлином и побережьями было перекрыто линиями искусственных островов с фортами. В 1921 году Кронштадт был главной морской базой всего Балтийского флота, поэтому из 50 тысяч человек, населявших город, больше половины (около 27 тысяч^[19]) составляли военные^[20].

В годы Первой русской революции на острове произошло сразу два восстания (в 1905 и 1906 годах), подавленные правительственными войсками: движущей силой тех выступлений, по мнению Эврича, была «ненависть к властям и офицерам и жёсткая дисциплина на флоте». Второе выступление закончилось казнью тридцати шести зачинщиков^[21][22][23].

После Февральской революции в городе прокатилась волна убийств офицеров; после этого, ещё в мае 1917 года, Кронштадтский Совет, руководимый представителями различных политических групп (большевики, анархисты, левые эсеры и радикалы анархо-народнического направления), объявил себя единственной властью в городе и отказался подчиняться Временному правительству Александра Керенского, фактически реализовав будущий лозунг Октябрьской революции «Вся власть Советам!». В результате большевик Иван Флеровский назвал Якорную площадь города «кронштадтским вече». По данным Эврича, жители Кронштадта в тот период массово создавали небольшие сельскохозяйственные коммуны, в которых занимались обработкой свободных участков земли. Обычно в составе таких коммун было до пятидесяти человек обоих полов, работавших на одном предприятии или живших по соседству^[24].

В июле 1917 года кронштадтские матросы сыграли ключевую роль в неудавшемся восстании, за что были названы Троцким «красой и гордостью» революции. Вновь они были призваны в Петроград в конце августа, во время выступления Корнилова. Особенно отличилась команда линейного корабля «Петропавловск». В октябре 1917 года матросы участвовали в штурме Зимнего дворца^[25], а большевизация Совета на острове прошла быстрее, чем самого Петросовета столицы^[26]. В ходе Гражданской войны в рядах РККА сражались более 40 тысяч матросов Балтийского флота. За время войны их не раз называли «вдохновителями революционной воинственности»^[27].

Уже в марте 1918 года, после роспуска Центрального комитета Балтийского флота (Центробалта) и передачи его полномочий Совету комиссаров Балтийского флота, отношение балтийцев к новым властям резко ухудшилось: усилия большевиков по ликвидации комитетов и назначению комиссаров на командные посты вызвали «бурю протеста»^[28]. В июле-октябре 1918 года многие матросы участвовали в выступлении левых эсеров (см. Выступление матросов в Петрограде)^[29][30]. В 1928 году Павел Дыбенко писал о «вечно мятежном» духе матросов^[31].

В 1920—1921 годах в связи с планомерным затиханием боевых действий и отсутствием необходимости в высокой численности армии солдаты и матросы Кронштадта впервые за многие месяцы получили отпуск и смогли приехать на свою малую родину, чтобы столкнуться с принудительной конфискацией зерна^[32]:

К концу 1920 года на Балтийском флоте вспыхнула эпидемия цинги и резко увеличились случаи дезертирства^[33]. В январе 1921 года около пяти тысяч балтийских моряков покинули ряды РКП(б), а развернувшаяся политическая борьба за управление флотом между Троцким и Зиновьевым^[34] дополнительно подорвала авторитет партии. На II партийной конференции моряков-балтийцев, прошедшей 15 февраля в Петрограде, доклад начальника политуправления Балтийского флота (Побалта) Эрнеста Батиса подвергся суровой критике — в принятом конференцией решении утверждалось, что Побалт превратился в бюрократический, не пользующийся доверием, орган, не опирающийся на народные массы^[35][36][37].

История[править | править код]

Начало восстания[править | править код]

Резолюция[править | править код]

26 февраля 1921 года состоялось экстренное собрание команд линкоров «Севастополь» и «Петропавловск», стоявших «бок о бок» в закованной льдом гавани Кронштадта. Было принято решение направить в Петроград делегацию, которая бы выяснила, что происходит в городе и почему бастуют рабочие. Посетив бывшую столицу Российской империи, кронштадтские моряки увидели, что фабрики, на которых происходили стачки, окружены красноармейцами^[40].

Можно было подумать, что это не фабрики, а трудовые тюрьмы царских времен.

— Петриченко С. М. Правда о кронштадтских событиях. — Прага, 1921.

28 февраля состоялось новое, «историческое», собрание, на котором делегаты описали матросам ситуацию в городе. Тогда же была принята резолюция с требованиями провести перевыборы Советов, упразднить комиссаров, предоставить свободу деятельности всем социалистическим партиям, разрешить свободную торговлю^[41][42]. На собрании были отвергнуты пункты о полной свободе торговли и о выселении всех евреев в Палестину^[43][44]. По мнению Эврича, резолюция являлась «обращением к советскому правительству с требованием выполнять Конституцию, предоставить те права и свободы, о которых Ленин говорил в 1917 году» — то есть моряки повторно обратились к лозунгу «Вся власть Советам!»^[45].

1 марта на Якорной площади Кронштадта состоялся пятнадцатитысячный^[37] (по другим данным — шестнадцатитысячный) митинг под лозунгами, включавшими «Власть Советам, а не партиям!» и «Советы без коммунистов!»^[46]. На митинг прибыл председатель ВЦИК Михаил Калинин (Зиновьев, по некоторым данным, доехал только до Ораниенбаума, так как матросы вызывали у него опасения), который попытался успокоить собравшихся, но матросы сорвали его выступление: его неоднократно прерывали выкриками «Брось, Калиныч, тебе тепло», «Ты сколько должностей-то занимаешь и поди везде получаешь!», «Мы сами знаем, что нам надо. А ты, старик, возвращайся к своей жене». В адрес матросов были произнесены угрозы о «железном кулаке пролетариата», способном уничтожить «недисциплинированность и измену». Несмотря на угрозы резолюция была митингующими принята^[19][47].

После выступления Калинин покинул крепость: первоначально мятежный караул отказался его выпускать^[48]. После этого комиссар флота Николай Кузьмин и председатель Кронштадтского совета Павел Васильев были арестованы^[49] (по данным Эврича, арест произошёл на следующий день, уже после их выступления на «делегатском собрании»^[50]).

Временный революционный комитет[править | править код]

2 марта в 13 часов в большой аудитории бывшего Морского инженерного училища состоялось «делегатское собрание», на повестке дня которого стояла подготовка к переизбранию Кронштадтского Совета. Было решено пригласить по 2 человека с каждого корабля, фабрики, воинского подразделения и любой другой организации или коммуны; собралось чуть более 300 человек, треть из которых являлись коммунистами. Делегаты, отправленные на собрание, избирались коллективами: например, по инициативе начальника артиллерии Кронштадта, бывшего царского генерала Александра Козловского, в Управлении крепостной артиллерии для этого было созван сход. Большевистского комиссара и по совместительству председателя совета артуправления, отстранили от должности за протест против участия управления в собрании^[51][52].

Собрание охраняли вооружённые матросы с линкора «Петропавловск»; открывал заседание Степан Петриченко, который занял ведущую роль в событиях. Собравшиеся полагали, что сам Петроград находится в состоянии «всеобщего восстания»^[51]. В середине собрания один из матросов с «Севастополя» выкрикнул, что к зданию следуют силы местных коммунистов в количестве пятнадцати грузовиков, вооружённые винтовками и пулемётами. После этого для управления городом и гарнизоном на собрании был сформирован Временный революционный комитет (ВРК), позднее планировалось передать его полномочия новому Совету. По советским данным, ВРК во главе с матросом Петриченко был создан за день до этого; в состав данного органа вошли также Яковенко, машинный старшина Архипов, мастер электромеханического завода Тукин и заведующий третьей трудовой школой И. Е. Орешин^[53]. Впоследствии ВРК был расширен до 15 человек.

Возможной причиной возникновения слуха о вооружённых коммунистах был тот факт, что с острова спешно эвакуировалась Высшая партийная школа (во главе с членом кронштадтской ЧК) — всего около 150 человек^[37][54]. До этого комиссар Кронштадтской крепости Новиков действительно забрал из местного арсенала ручные пулемёты, но, осознав масштаб событий, он дал указание группе покинуть остров: комиссара перехватили у форта Тотлебен, но он всё же верхом на лошади, по льду покинул город^[19][55].

Штаб ВРК расположился на борту «Петропавловска». После обустройства штаба комитет распорядился направить вооружённые отряды для захвата всех стратегических объектов, и к полуночи им это удалось — город сдался без сопротивления; все военные корабли, форты и батареи признали новую власть. Копии резолюции, принятой на митинге, были доставлены в близлежащие города, в том числе Ораниенбаум и Петроград: морской воздушный дивизион в Ораниенбауме признал ВРК и направил туда своих представителей^[55]. Используя мощные радиостанции военных кораблей, ВРК немедленно передал в эфир резолюцию митинга и просьбу о помощи^[56]. В самом Кронштадте был введен комендантский час и, в подражание опыту Комитета революционной обороны Петрограда 1918—1919 годов, были сформированы «ревтройки»^[57].

С 3 по 16 марта ежедневно выпускалась газета «Известия Временного революционного комитета матросов, красноармейцев и рабочих гор. Кронштадта» (Известия ВРК). В первом номере Петриченко попросил поддержки у жителей города^[58]:

Товарищи, Временный революционный комитет постановил, что не будет пролито ни единой капли крови… Задача Временного революционного комитета состоит в том, чтобы общими усилиями создать в городе и крепости условия для справедливых выборов в новый Совет. Итак, товарищи, за порядок, спокойствие, решительность, за новую, справедливую социалистическую структуру, которая будет способствовать обеспечению благосостояния всех трудящихся[59].

В дальнейшем восставшими выпускались листовки с призывами к рабочим и красноармейцам поддержать «третью революцию» (после Февральской и Октябрьской) — на этот раз, против диктатуры большевиков. Руководитель революционного и повстанческого движения на юге России Нестор Махно был информирован о событиях в Петрограде и Кронштадте: его армия приветствовала восстание в радиопередаче, переданной с использованием слабого радиооборудования, захваченного махновцами^[60].

Известия о событиях в Кронштадте вызвали серьёзную обеспокоенность в Совнаркоме^[57]. Уже 1 марта было опубликовано воззвание Московского совета рабочих и красноармейских депутатов «Ко всем рабочим города Москвы и губернии, ко всем крестьянам и красноармейцам, всем честным гражданам», в котором разъяснялись причины временных хозяйственных трудностей: сам документ заканчивался призывом «Долой провокаторов Антанты! Не забастовки, не демонстрация, а дружная работа на фабриках, мастерских и железных дорогах выведет нас из нищеты, спасет нас от голода и холода!»^[61]. 3 марта было опубликовано специальное постановление в связи с событиями в Крондштате, подписанное Лениным и Троцким и принятое днём ранее Советом труда и обороны. Царский генерал Козловский обозначался в постановлении руководителем мятежа, а его сподвижники объявлялись преступниками (жену и детей генерала ВЧК взяла в качестве заложников). При этом резолюция мятежников была охарактеризована как «черносотенно-эсеровская». Этим же документом Петроград и Петроградская губерния переходили на осадное положение, а вся полнота власти в Петроградском укрепленном районе передавалась в руки Комитета обороны Петрограда^[62]. С этого дня все городские кварталы патрулировались вооружёнными отрядамим, на стенах домов были вывешены объявления с запретом всяких собраний. Нарушившим это предписание полагался расстрел на месте^[63]. Для руководства подавлением восстания в Петроград прибыли председатель Реввоенсовета Лев Троцкий и главком Сергей Каменев^[37].

Реакция среди эмигрантов[править | править код]

Русские эмигранты, относительно недавно покинувшие территорию бывшей Российской империи в связи с революционными событиями и Гражданской войной, приветствовали восстание в Кронштадте и заявляли о стремлении помочь мятежникам. При этом Эврич отмечал, что обвинения со стороны правительства Советской России в организации эмигрантами самого восстания нельзя назвать справедливыми — «заговорщики» не сыграли существенной роли в начале самого восстании. Кроме барона Павла фон Вилькена, прибывшего из Финляндии 16 марта, за всё время восстания у матросов не было непосредственных контактов с потенциальными сторонниками за рубежом^[64][65]. При этом, согласно Советской военной энциклопедии, в Ревель в период восстания прибыл лидер эсеров Виктор Чернов, пославший своего представителя в Кронштадт^[19][66].

События 2—6 марта[править | править код]

В ночь со 2 на 3 марта ВРК решил направить небольшой отряд (250 человек) в Ораниенбаум, из которого получил известия о присоединении Морского воздушного дивизиона, но восставшие были встречены пулеметным огнем^[67]. Более активные действия — как то: освобождение с помощью орудий скованных льдом «Петропавловска» и «Севастополя», набег на паровую мельницу для пополнения запасов продовольствия, обнесение крепости рвом и поход на Петроград, предлагавшиеся офицерами крепости — не получили поддержки среди восставших, что Эврич (ссылаясь на Козловского) объяснял «независимым характером моряков и их традиционной ненавистью к офицерству». Из двух сотен агитаторов, направленных из Кронштадта в Петроград и близлежащие районы с копиями резолюции, принятой на «Петропавловске», практически все были арестованы большевиками — только единицам удалось избежать ареста^[68].

Дезинформация производилась во время самих событий. Согласно Кибальчичу в ночь со 2 на 3 марта его разбудил телефонный звонок шурина Зиновьева — Ильи Ионова, который сообщил, что Кронштадт во власти белых и они все мобилизованы, а организатор мятежа генерал А. Н. Козловский. Также с раннего утра на пустых улицах города он заметил расклеенные листовки с призывом пролетариата к оружию, гласящие о заговоре Козловского в Кронштадте. Кибальчич был уверен, что придумать «белого генерала Козловского» мог только Калинин^[69].

По советским данным, 3 марта в крепости был образован штаб обороны, который возглавил бывший капитан Е. Н. Соловьянинов, а в его состав вошли военные специалисты: командующий артиллерией крепости, генерал Русской императорской армии Козловский^[70], контр-адмирал С. Н. Дмитриев, офицер Генерального штаба Б. А. Арканников^[41].

Кронштадтцы добивались открытых и гласных переговоров с властями, однако позиция последних с самого начала событий была однозначной: никаких переговоров или уступок, восставшие должны были сложить оружие безо всяких условий. Делегация кронштадтцев, прибывшая в Петроград для разъяснения требований матросов, солдат и рабочих крепости, была арестована. Советские власти не были расположены к ведению переговоров — они ещё в феврале выдвинули ультиматум: «или вы приходите в чувство, или ответите за содеянное»^[71]. При этом власти всё же вели телефонные переговоры с членами ВРК, безуспешно убеждая их в безвыходности положения мятежников^[72].

4 (или 5) марта Комитет обороны Петрограда предъявил Кронштадту ультиматум — Троцкий потребовал от мятежных моряков «немедленной и безоговорочной капитуляции»^[73]. В тот же день в крепости состоялось заседание делегатского собрания, на котором присутствовали 202 человека; ими было принято решение защищаться. По предложению Петриченко состав ВРК был увеличен с 5 до 15 человек. Всего на стороне восставших сражалось около 15 тысяч человек: примерно 13 тысяч матросов и солдат и две тысячи гражданских лиц^[74][75]; до начала штурма, крепость покинули более 400 «перебежчиков»^[76]. По советским данным, по состоянию на 12 марта, силы мятежников насчитывали 18 тысяч солдат и матросов, 100 орудий береговой обороны (с учётом корабельных орудий линкоров «Севастополь» и «Петропавловск» — до 140 орудий) и свыше 100 пулемётов^[77].

5 марта года приказом Реввоенсовета № 28 была восстановлена 7-я армия под командованием М. Н. Тухачевского, которому предписывалось подготовить оперативный план штурма и «в кратчайший срок подавить восстание в Кронштадте». Штурм крепости был назначен на 8 марта. Именно в этот день, после нескольких переносов, должен был открыться X съезд РКП(б). Сжатые сроки подготовки операции диктовались и тем, что ожидаемое вскрытие от льда Финского залива могло существенно осложнить взятие крепости^[78].

7 марта 1921 года силы 7-й армии насчитывали 17,6 тысяч лояльных красноармейцев: в Северной группе — 3683 бойцов, в Южной группе — 9853, в резерве — 4 тысячи. Основной ударной силой являлась сводная дивизия под командованием Павла Дыбенко, в состав которой вошли 32-я, 167-я и 187-я бригады РККА. Одновременно началось выдвижение к Кронштадту 27-й Омской стрелковой дивизии^[80].

Первый штурм[править | править код]

7 марта в 18:45 батареи на Лисьем Носу и в Сестрорецке открыли заградительный огонь в основном по отдалённым фортам крепости, призванный ослабить мятежников и облегчить наступление РККА. После ответных залпов в артиллерийский поединок вмешалась Красная Горка, а следом открыли огонь 305-миллиметровые орудия «Севастополя». В результате развязанной артиллерийской дуэли, в частности, был повреждён участок железной дороги между Ораниенбаумом и Петергофом. Начало обстрела крепости было отмечено жителями Петрограда, включая Александра Беркмана, который был ошеломлен произошедшим^[81].

После артиллерийской подготовки была предпринята первая попытка взять крепость штурмом: на рассвете 8 марта северная и южная группы пошли в атаку на Кронштадт. При этом, некоторые из красноармейцев, как, например отряд курсантов из Петергофа, перешли на сторону мятежников; другие же отказались выполнять приказы и отступили. Согласно докладу комиссара северной группы войск, несколько красноармейцев посетили крепость до штурма, солдаты хотели направить делегацию в Кронштадт для ознакомления с требованиями мятежников^[82].

Несмотря на уверенность Ленина в успехе штурма, он не принёс никаких результатов. Войска большевиков с потерями отступили на исходные рубежи^[19]. Уже днём был сделан первый налёт советской авиации на остров Котлин. Под плотным зенитным огнём были попытки нанесения бомбовых ударов по батареям и кораблям мятежников^[83][84]. Согласно данным из эмигрантского источника, один советский самолет был сбит и упал в Финский залив^[85].

Известия ВРК выпустили передовицу «Пусть знает весь мир», в которой Временный Революционный Комитет предъявил «фельдмаршалу» Троцкому обвинение в кровопролитии^[86]. 9 марта Каменев в своей речи на съезде сообщил, что подавить мятеж сразу не удалось, положение оказалось сложнее^[87]. Как отмечал К. Е. Ворошилов, после неудачного штурма «политико-моральное состояние отдельных частей вызывало тревогу», два полка 27-й Омской стрелковой дивизии (235-й Минский и 237-й Невельский) отказались участвовать в сражении и были разоружены^[80]: дивизия успешно сражалась против колчаковцев и белополяков, но отказалась повиноваться приказу о переброске под Ораниенбаум — мятежники из числа солдат дивизии призывали «идти в Петроград бить евреев». Примерно в то же время были арестованы и под конвоем отправлены в Петроград все участники антибольшевистского заговора в Петергофском командном училище^[88].

8—18 марта. Второй штурм[править | править код]

При подготовке ко второму штурму численность группы войск была доведена до 24 тысяч штыков при 159 орудиях и 433 пулемётах, части были реорганизованы в два оперативных соединения: Северная группа (командующий Е. С. Казанский, комиссар Е. И. Вегер), наступавшая на Кронштадт с севера по льду залива, с участка побережья от Сестрорецка до мыса Лисий нос, и Южная группа (командующий А. И. Седякин, комиссар К. Е. Ворошилов), наступавшая с юга, из района Ораниенбаума^[41]. К 16 марта численность 7-й армии была доведена до 45 тысяч человек^[77].

В действующие части для усиления направили отряд сотрудников петроградской губернской милиции (из них в штурме приняли участие 182 сотрудника Ленинградского уголовного розыска^[89]), около 300 делегатов X съезда партии (включая вызвавшихся добровольно лидеров рабочей оппозиции и фракции демократического централизма^[90]), 1114 коммунистов и три полка курсантов нескольких военных училищ. Была проведена разведка, подготовлены белые маскхалаты, доски и решётчатые мостки для преодоления ненадёжных участков ледяной поверхности^[91].

Перед вторым штурмом Тухачевский отдал приказ о применении против восставших химического оружия: мятежные линкоры предполагалось обстрелять снарядами с «удушающими газами». Приказ будущего маршала Советского Союза не был исполнен в связи с погодными условиями (позже, летом 1921 года, Тухачевский использовал химическое оружие при подавлении Тамбовского восстания; в своих воспоминаниях он не упоминал ни об одном из случаев)^[92][93].

Второй штурм начался в ночь на 16 марта 1921 года (по данным Эврича — 17 марта, в 3 часа утра^[94]); до начала боя атакующие сумели скрытно занять форт № 7 (оказавшийся пустым), однако форт № 6 оказал продолжительное и ожесточённое сопротивление. Форт № 5 сдался после начала артиллерийского обстрела, но до того, как к нему подошла штурмовая группа (гарнизон не оказал сопротивления, курсантов встретили возгласами «Товарищи, не стреляйте, мы тоже за Советскую власть»), однако соседний форт № 4 держался несколько часов и в ходе штурма атакующие понесли тяжёлые потери^[91]. С тяжелыми боями войска овладели также фортами № 1, № 2, «Милютин» и «Павел», однако батарею «Риф» и батарею «Шанец» защитники покинули до начала штурма и по льду залива ушли в Финляндию^[80]. В середине дня 17 марта 1921 года, 25 советских самолетов совершили налёт на штаб мятежников — линкор «Петропавловск»^[41]. После захвата фортов красноармейцы ворвались в крепость, где начались ожесточённые уличные бои. К 5 часам утра 18 марта сопротивление кронштадтцев было сломлено^[95][77].

18 марта 1921 года штаб восставших принял решение уничтожить линкоры (вместе с пленными, находившимися в трюмах) и прорываться в Финляндию. Они приказали заложить несколько пудов взрывчатки под орудийные башни, однако это распоряжение вызвало возмущение (поскольку руководители мятежа уже сбежали в Финляндию^[95]). На «Севастополе» «старые» матросы разоружили и арестовали восставших, после чего выпустили из трюма коммунистов и радировали, что на корабле восстановлена Советская власть. Некоторое время спустя, после начала артиллерийского обстрела сдался и «Петропавловск» (который уже покинуло большинство мятежников)^[80].

По данным советских источников, штурмующие потеряли 527 человек убитыми и 3285 ранеными. При штурме было убито 1 тысяча мятежников, свыше 2 тысяч было «ранено и захвачено в плен с оружием в руках», более 2 тысяч — сдались в плен, а около 8 тысяч — перешли границу с Финляндией^[77]. Согласно утверждению американского консула в Выборге Гарольда Б. Куартона (Harold B. Quarton) общие советские потери в результате восстания составили около десяти тысяч человек. В ходе мятежа также погибли около пятнадцати делегатов X-го съезда: 24 марта они вместе с другими погибшими были с воинскими почестями похоронены в Петрограде^[96]. БРЭ приводит потери в войсках Петроградского военного округа в 1,9 тысяч убитых и 1,2 тысяч раненых^[37].

Итоги и влияние[править | править код]

После подавления восстания начались репрессии, в том числе и против населения города: по информации Сержа, они происходили с ведома Феликса Дзержинского^[97][98]. К расстрелу были приговорены 2103 человека и к различным срокам наказания 6459 человек. С весны 1922 началось массовое выселение жителей Кронштадта с острова. В последующие годы оставшиеся в живых участники кронштадтских событий неоднократно репрессировались; к пятилетию Октябрьской революции решением ВЦИК от 2 ноября 1922 значительная часть рядовых участников восстания была амнистирована^[37]. 10 января 1994 года президент РФ Борис Ельцин своим указом реабилитировал участников Кронштадтского восстания^[37].

В 1921 году Совнарком РСФСР объявил об окончании Военного коммунизма и переходе к НЭПу — Новой экономической политике^[99][100] (резолюция о НЭПе была представлена в Центральный Комитет партии 24 февраля — за пять дней до восстания^[101][102]). В качестве причины изменения экономической политики советской власти Иосиф Сталин в 1924 году называл восстания в Кронштадте и Тамбовской губернии^[103]:

Историк Константин Морозов в 2005 году утверждал, что Кронштадтское восстание «поставило перед властью проблему потери популярности», в особенности в армейской среде. Морозов считал, что для большевистских властей в столице «настоящим шоком» стало не столько восстание единичного гарнизона, сколько тот факт, что в многомиллионной Красной армии нашлось не так уж много боевых частей, которые можно было использовать для подавления восстания без опасения, что красноармейцы перейдут на сторону мятежников^[105].

Память о восстании[править | править код]

• Участники штурма, погибшие в ходе подавления восстания, похоронены на Якорной площади Кронштадта в братской могиле: в 1922 в братской могиле был захоронен председатель ревтрибунала Балтийского флота В. Д. Трефолев, а в 1932 там же был захоронен бывший командир ударного коммунистического батальона и затем комиссар крепости В. П. Громов. Над их могилой с 7 ноября 1984 года горит вечный огонь^[106].
• В Санкт-Петербурге одна из улиц называется улица Трефолева, в честь В. Д. Трефолева — чекиста, председателя Революционного трибунала Балтийского флота^[107].
• Рядом с Троицким собором Александро-Невской Лавры находится братская могила, на которой написано «Памяти жертв Кронштадтского мятежа. 1921»^[108].
• В секторе воинских захоронений Преображенского кладбища Москвы находится памятник с надписью «Памяти павших под Кронштадтом командиров и курсантов 2 пехотной Московской школы 4-18 марта 1921 года»^[109].
• Согласно Указу президента РФ от 1994 года в Кронштадте должен был быть сооружён памятник «жертвам кронштадтских событий весной 1921 года»^[110].

Оценка событий. Историография[править | править код]

Историография «Кронштадта 1921»^[111] прошла в XX столетии «длительный и плодотворный» путь развития. Ко второму десятилетию XXI века сложились две основные конкурирующие концепции событий в крепости — событий, которые советский историк Юрий Поляков в 1967 году называл «опаснейшими»^{[112][113][114]}. Версии можно условно обозначить как концепцию «Кронштадтского (антисоветского) мятежа», развивавшуюся преимущественно в советской историографии, и концепцию «Кронштадтского (антикоммунистического) восстания», получившую распространение за пределами СССР. Отдельными историками отмечалась оригинальная версия Льва Троцкого, озвученная им уже в эмиграции, в 1938 году^[54][115].

Советская историография — «Кронштадтский мятеж»[править | править код]

Автором первой официальной советской версии событий в Кронштадте стал наркомвоенмор Троцкий: он первым определил произошедшее как «Кронштадтский мятеж» и напрямую связал его с заговором иностранных разведок и контрреволюционного подполья в Советской России. Позже формулировки Троцкого были поддержаны Лениным^[65] в его докладе на X съезде большевистской партии. В СССР, в сталинском «Кратком курсе истории ВКП(б)», трактовка мятежа была дополнена тезисами о крестьянской («мелкобуржуазной») природе недовольства балтийских матросов и о «вредительстве» троцкистов и зиновьевцев^[116], которым приписывалась основная вина в дестабилизации ситуации. Именно эта версия стала непреложным фактом для последующей советской историографии^{[117][118][119][120][121][122][123][124][125]}. Сильной стороной исследований в рамках данной концепции было широкое использование документов и архивных материалов^{[126][127][128]}, но сами события изучались в отрыве от революционного прошлого моряков-балтийцев^[129][130].

Западная и эмигрантская версии — «Кронштадтское восстание»[править | править код]

На западное описание событий в Кронштадте большое влияние оказало идеологическое противостояние времён Холодной войны. Конкретный конфликт на острове Котлин стал рассматриваться в качестве общего «конфликта между большевиками и революционными массами» (к массам были отнесены проходившие службу матросы^[131][132]):

Таким образом противостояние внутри государственных структур стало обсуждаться как противостояние советского государства и общества. Ряд историков того времени принял и тезис, изначально популярный среди авторов-анархистов, о бескорыстности кронштадтцев, являвшихся «идейными борцами за демократию», борцами за «по-настоящему народную демократическую модель управления после древнерусского вече и казачьего круга»^[134][135], то есть не обладавшими в рамках восстания/мятежа собственными «локальными» интересами^[136]. Принципиальным отличием западной историографии являлось исследование причин конфликта, в рамках которого авторы проводили анализ событий за весь период 1905—1917—1921 годов^[137][138]:

Версия Троцкого (1938)[править | править код]

После изгнания из СССР, Троцкий изменил свой взгляд на события в крепости: в 1938 году он внёс существенный вклад в её историографию, первым обратив внимание как на «сугубо местные и меркантильные» мотивации кронштадтцев, так и на демагогичность их требований и деклараций. «Восстание диктовалось стремлением получить привилегированный паек»^[139].

Свою новую версию Троцкий был вынужден озвучить в рамках полемики с членом комиссии Дьюи Венделином Томасом^[de], который обратился к бывшему наркому с письмом, содержавшим ряд вопросов относительно личной роли революционера в подавлении Кронштадта. Ответ Троцкого^[141] вызвал целую серию критических откликов: против изгнанного революционера выступили его товарищи по антисталинистской левой оппозиции Виктор Серж, Антэ Цилига, Борис Суварин и Макс Истмен, считавшие, что кронштадтцы «стремились к возвращению революции в подлинно пролетарское советское русло» и что моряки протестовали против жестокостей военного коммунизма и террора в отношении гражданского населения. Кроме того, поскольку о местонахождении поезда наркома в марте 1921 года знали многие, версия Троцкого о личном неучастии в подавлении выступления матросов не выдерживала критики^{[142][143][144]}.

Отражение в культуре[править | править код]

В трилогии Василия Аксёнова «Московская Сага» в первой части упоминается восстание в Кронштадте: один из героев романа — Никита Градов — участвует в подавлении мятежа, а затем приезжает руководить работами на линкоре. В поэме советского переводчика, драматурга и поэта Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки», во фрагменте, называемом «песней», упоминается Кронштадтский мятеж и отмечается факт, что Кронштадт был взят наступлением по льду:

События Кронштадтского восстания стали основой повести Михаила Кураева «Капитан Дикштейн» (1977—1987)^[145]. Кроме того, Михаил Берман-Цикиновский написал пьесу «Якорная Площадь», в которой «драматически воплотил» события марта 1921 года^[146].

Уже в 1921 году советский карикатурист Владимир Козлинский создал в рамках серии «Окна сатиры РОСТА» плакат «Кронштадтская карта бита»^[147], а Владимир Маяковский — плакаты и стихотворения «Эй, не верь ему…»^[148] и «Подходи товарищ, смотри лучше — вот чему кронштадтские события учат»^[149].

В 1935 году советский живописец, член Ленинградского Союза художников Рудольф Френц создал картину «Штурм Кронштадта»^[150]. В 1980-х годах в Великобритании существовала анархо-панк группа «Кронштадтское восстание» (англ. The Kronstadt Uprising)^[151].

См. также[править | править код]

• Восстание левых эсеров
• Выступление матросов в Петрограде (14 октября 1918)
• Крестьянское восстание в Медынском уезде Калужской губернии
• Тамбовское восстание (1920—1921)
• Мартовское восстание (1921) в Германии^[152]

Примечания[править | править код]

Литература[править | править код]

Книги

• Аллен Р. С. От фермы к фабрике: новая интерпретация советской промышленной революции = Farm to Factory: A Re-interpretation of the Soviet Industrial Revolution. — М.: РОССПЭН, 2013. — 392 с. — (История сталинизма). — ISBN 978-5-8243-1799-2.
• Кронштадтский мятеж // Крушение антисоветского подполья в СССР (1917—1925 гг.). — М.: Политиздат, 1975. — 703 с. — 200 000 экз.
• Гражданская война в СССР (в 2-х тт.) / колл. авторов, ред. . — М.: Воениздат, 1986. — Т. 2.
• Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия / отв. ред. С. С. Хромов. — М.: Советская энциклопедия, 1983. — 702 с.
• Дела и люди Ленинградской милиции: Очерки истории / А. Скилягин, В. Лесов, Ю. Пименов, И. Савченко. — Л.: Лениздат, 1967. — 376 с.
• Дойчер И. Троцкий. Вооруженный пророк. 1879—1921. — М.: Центрполиграф, 2006. — 527 с. — ISBN 5-9524-2147-4.
• Дыбенко П. Е. Из недр царского флота к Великому Октябрю. Из воспоминаний о революции. 1917—7.XI—1927. — М.: Военный вестник, 1928. — 237 с. — 7000 экз.
• Лев Троцкий и политика экономической изоляции = Leon Trotsky and the Politics of Economic Isolation / науч. ред. А. А. Белых; пер. с англ. А. В. Белых. — М.: Дело, 2013. — 469, [1] с. — (Экономическая история в прошлом и настоящем / Российская акад. народного хозяйства и гос. службы при Президенте Российской Федерации). — 1000 экз. — ISBN 978-5-7749-0766-3.
• Матросские массы в 1917—1921 гг.: от левого экстремизма к демократизму. — СПб.: СПб ВМИ, 2004. — 282 с.
• Разгром кронштадтского контрреволюционного мятежа в 1921 г. — Л.: Лениздат, 1941. — 74 с.
• Из истории русского плаката: «Окна» РОСТА и Главполитпросвета. 1919—1922: кат. выст. / авт. вступит. ст. и сост. Н. Н. Школьный; науч. ред. Е. В. Бархатова. — СПб., 2000. — 36 с. — 150 экз.
• Карр Э. История Советской России. Кн. 1: Большевистская революция. 1917—1923 = A History of Soviet Russia. — Прогресс, 1990. — Т. 1. — 771 с. — ISBN 5-01-002968-5.
• Кронштадтское восстание 1921 // Крещение Господне — Ласточковые. — М. : Большая российская энциклопедия, 2010. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—2017, т. 16). — ISBN 978-5-85270-347-7.
• Кронштадт. Крепость город порт. — СПб., 2002. — С. 96—105. — ISBN 5-94500-010-8.
• Кронштадтская трагедия 1921 года: документы (в 2-х тт.) / Федеральная архивная служба России [и др.]; редкол.: В. П. Козлов (отв. ред.) [и др.]. — М.: РОССПЭН, 1999. — 686, 670 с. — ISBN 5-8243-0050-X. — ISBN 5-8243-0049-6.
• Кронштадтский мятеж // «К-22» — Линейный крейсер / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — С. 479—480. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 4).
• Кронштадтский мятеж: Сборник статей, воспоминаний и документов / под ред. Н. А. Корнатовского. — Л., 1931. — 234 с.
• Кронштадт 1921: Документы о событиях в Кронштадте весной 1921 г. / сост. , А. А. Косаковский; под общ. ред. А. Н. Яковлева. — М.: Эксмо: Алгоритм, 1997. — 432 с. — (Россия. XX век. Документы). — ISBN 5-89511-002-9.
• Кузнецов В. Из воспоминаний политработника. — М.; Л.: Госиздат, 1930. — 86 с.
• Кузьмин М. Кронштадтский мятеж. Популярный очерк. — Л.: ОГИЗ, Прибой, 1931. — 103 с.
• Ленин В. И. Полное собрание сочинений. — 5-е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1967.
• Ликвидация кронштадтского мятежа: (Март 1921 г.). — М.: Воениздат, 1939. — 64 с. — (Библиотека красноармейца).
• Морозов К. Н. Между Сциллой политической целесообразности и Харибдой юриспруденции // Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние (1922—1926): этика и тактика противоборства / Науч.-информ. и просветит. центр «Мемориал». — М.: РОССПЭН, 2005. — 735 с. — ISBN 5-8243-0735-0.
• От войны к миру (1920—1921 гг.) // Флот, революция и власть в России: 1917—1921. — М.: Квадрига; Русская панорама, 2011. — 488 с. — (Исторические исследования). — 1000 экз. — ISBN 978-5-91791-058-1. — ISBN 978-5-93165-292-4.
• Поляков Ю. А. Переход к нэпу и советское крестьянство. — М.: Наука, 1967. — 519 с. — 2500 экз.
• Пухов А. С. Кронштадтский мятеж в 1921 году. — М., 1931. — 126 с.
• Рудольф Френц / Государственный Русский музей. Альманах № 124. — СПб.: Palace Editions, 2005. — 96 с. — ISBN 5-93332-186-9.
• Семанов С. Н. Кронштадтский мятеж. — М.: Эксмо: Алгоритм, 2003. — 254 с. — (Новейшая история). — 4100 экз. — ISBN 5-699-02084-5.
• Семанов С. Н. Ликвидация антисоветского Кронштадтского мятежа 1921 года. — М.: Наука, 1973. — 232 с.
• Серж В. Опасность — в нас самих 1920—1921 // От революции к тоталитаризму : Воспоминания революционера / пер. с фр. Ю. В. Гусевой, В. А. Бабинцева. — М.: Праксис, 2001. — 696 с. — ISBN 5-94529-004-1.
• Сталин И. В. Сочинения. — М.: Гос. издательство политической литературы, 1946—2006.
• Фельштинский Ю., Чернявский Г. «Дело Льва Троцкого» // Лев Троцкий. Книга 4. Враг №1. 1929—1940 гг. — М.: Центрполиграф, 2013. — 544 с. — 2500 экз. — ISBN 978-5-227-04154-8.
• Сорванный заговор. — М.: Политиздат, 1978. — 119 с.
• Эврич П. Восстание в Кронштадте. 1921 = Kronstadt 1921 / пер. Л. А. Игоревский. — М.: Центрполиграф, 2007. — 240 с. — (Россия в переломный момент истории). — 3000 экз. — ISBN 978-5-9524-2744-0.
• Яров С. В. Горожанин как политик. Революция, военный коммунизм и НЭП глазами петроградцев / отв. ред. член-корреспондент РАН В. А. Шишкин. — СПб.: «Дмитрий Буланин», 1999. — 320 с. — 600 экз. — ISBN 5-86007-177-9.
• , , Anarchism // The Wiley-Blackwell Dictionary of Modern European History Since 1789. — John Wiley & Sons, 2011. — 512 p. — ISBN 9781444390728. — ISBN 1444390724.
• The Volynka // Workers Against Lenin: Labour Protest and the Bolshevik Dictatorship. — I.B. Tauris, 1996. — 220 p. — (International library of historical studies, Vol. 6; Tauris academic studies). — ISBN 9781860640674. — ISBN 1860640672.
• Introduction: The war communism prelude // Russia’s Last Capitalists: The Nepmen, 1921—1929. — University of California Press, 1990. — 243 p. — ISBN 9780520910591. — ISBN 0520910591.
• Broué P. Немецкая революция, 1917—1923 = Révolution en Allemagne, 1917—1923. — P.: Les Éditions de Minuit, 1971. — 988 p. — (Arguments, 50). — ISBN 9782707301673. — ISBN 2707301671.
• Broué P. Немецкая революция, 1917—1923 = The German Revolution, 1917—1923 / John Archer, Ian Birchall, Brian Pearce. — Haymarket Books, 2006. — 991 p. — (Historical materialism book series, ISSN 1570-1522, Vol. 5). — ISBN 9781931859325. — ISBN 1931859329.
• The Kronstadt Uprising // The Day the Country Died: A History of Anarcho Punk 1980—1984. — PM Press, 2014. — 496 p. — ISBN 9781604869880. — ISBN 1604869887.
• Социальная и политическая мысль Льва Троцкого = The Social and Political Thought of Leon Trotsky. — 1st. — Oxford University Press, 1978. — 652 p. — ISBN 9780198272335. — ISBN 0198272340.
• Бандиты и партизаны = Bandits and Partisans: The Antonov Movement in the Russian Civil War. — University of Pittsburgh Press, 2008. — 381 p. — (Series in Russian and East European studies). — ISBN 9780822971177. — ISBN 0822971178.
• Lih L. T.^[de]. Хлеб и власть в России = Bread and Authority in Russia, 1914—1921. — Berkeley: University of California Press, 1990. — 303 p. — (Studies on the history of society and culture, Vol. 10; University of California Press eScholarship editions). — ISBN 9780520065840. — ISBN 0520065840.
• Malle S. The New Economic Policy // Экономическая организация военного коммунизма = The Economic Organization of War Communism 1918—1921. — Cambridge University Press, 2002. — 568 p. — (Cambridge Russian, Soviet and Post-Soviet Studies, Vol. 47). — ISBN 9780521527033. — ISBN 9780521302920. — ISBN 0521527031. — ISBN 0521302927.
• Scott J. C.^[en]. Seeing Like a State: How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have Failed. — Yale University Press, 1999. — 463 p. — (The Institution for Social and Policy St Series; Yale Agrarian Studies). — ISBN 9780300128789. — ISBN 0300128789.
• The Kronstadt Uprising // The Russian Revolution and Civil War 1917—1921: An Annotated Bibliography. — A&C Black, 2006. — 656 p. — (Continuum Collection). — ISBN 9781441119926. — ISBN 1441119922.
• Kronstadt, by V. I. Lenin and Leon Trotsky / ed. ; introd. by P. Frank. — L.: Monad Press, 1979. — 159 p.

Статьи и указы

• Аптекарь П. А. «Химчистка» по-тамбовски // Родина : журнал. — 1994. — № 5. — С. 56—58.
• «Власть Советам, а не партиям!» // Известия Временного Революционного Комитета Матросов, Красноармейцев и Рабочих г. Кронштадта. — 1921. — 15 марта (№ 13).
• Ворошилов К. Е. Из истории подавления кронштадтского мятежа // Военно-исторический журнал. — 1961. — № 3. — С. 15—35.
• Гербановский С. Е. Штурм мятежных фортов // Военно-исторический журнал. — 1980. — № 3. — С. 46—51.
• Еще раз о причинах Кронштадтского восстания в марте 1921 г // Отечественная история : журнал. — 2004. — № 1. — С. 165—176.
• Ельцин Б. Н. Указ Президента РФ от 10.01.1994 № 65 «О событиях в г. Кронштадте весной 1921 года» // Garant.ru. — 1994.
  • Ельцин Б. Н. Указ Президента Российской Федерации от 10.01.1994 г. № 65 // Президент России. — 1994.
• Ермолаев И. Власть Советам!..: О событиях в Кронштадте 1—18 марта 1921 // Дружба народов : журнал. — 1990. — № 3. — С. 182—189. — ISSN 0012-6756.
• Комаров Н. «Памяти жертв Кронштадтского восстания 1921» // kotlin.ru : новости Кронштадта. — 2014. — 28 июля.
• Кронштадтское восстание 1906 года // Красный архив : журнал. — 1936. — № 4.
• Применение авиации в ходе подавления кронштадтского мятежа // Военно-исторический журнал. — 2011. — № 2. — С. 3—8.
• Эсеровские лидеры и кронштадтский мятеж 1921 года // Отечественная история : журнал. — 2007. — № 4. — С. 57—64.
• Обращение населения крепости и Кронштадта // Известия Временного Революционного Комитета Матросов, Красноармейцев и Рабочих г. Кронштадта. — 1921. — 15 марта (№ 1).
• Первоначальные версии причин кронштадтского мятежа в изложении самих восставших матросов и официальных советских властей во время разворачивавшихся событий 1921 г // Историческая и Социально-Образовательная Мысль. — 2013. — Вып. 5 (21). — С. 65—69. — ISSN 2075-9908.
• Формирование «Единственно верной» версии причин кронштадтских событий 1921 г. В советской историографии 1920—1950-х гг // Историческая и Социально-Образовательная Мысль. — 2014. — Вып. 1 (23). — С. 61—66. — ISSN 2075-9908.
• «Сраженные в битвах за счастье народов…» // «kronгазета». — 2014. — 22 декабря (№ 50 (253)).
• Трифонов Н., Сувениров О. Разгром контрреволюционного Кронштадтского мятежа // Военно-исторический журнал. — 1971. — № 3. — С. 88—94.
• Троцкий Л. Д. Мятеж бывшего генерала Козловского и корабля «Петропавловск» (Правительственное сообщение) // Правда : газета. — 1921. — 3 марта (№ 47).
• Троцкий Л. Д. Шумиха вокруг Кронштадта // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев) : журнал. — 1938. — № 66—67. — С. 22—26.
  • Троцкий Л. Д. Ответы на вопросы Венделина Томаса // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев) : журнал. — 1937. — № 56—57. — С. 12—14.
  • Троцкий Л. Д. Еще об усмирении Кронштадта // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев) : журнал. — 1938. — № 70. — С. 10.
• Флеровский И. Мятеж мобилизованных матросов в Петрограде 14 октября 1918 г // Пролетарская революция : журнал. — 1926. — № 8. — С. 218—237.
• Кронштадт, 1921 год // Звезда : журнал. — 2011. — № 5. — С. 57—64.
• The role of M.N. Tukhachevskii in the suppression of the Kronstadt Rebellion (англ.) // Revolutionary Russia. — 2004. — December (vol. 17, iss. 2). — P. 1—48. — ISSN 0954-6545. — DOI:10.1080/0954654042000289688.
• The Transition from War Communism to the New Economic Policy: An Analysis of Stalin’s Views (англ.) // The Russian Review. — 1994. — Vol. 53, iss. 4. — P. 515—529. — DOI:10.2307/130963.
• «War Communism»: A Re-Examination (англ.) // Slavic Review. — 1970. — Vol. 29, iss. 2. — P. 238—261. — DOI:10.2307/2493378.
• Suny R. G. Review of Kronstadt 1921 (англ.) // Slavic Review. — 1971. — Vol. 3 0, iss. 1. — P. 150—151. — DOI:10.2307/2493470.

Диссертации

• Кронштадтское восстание 1921 года: дис. … канд. ист. наук: 07.00.02 / науч. рук. проф. А. С. Городилов. — М., 1996. — 185 с.
• Левый экстремизм на флоте в период Революции 1917 года и гражданской войны (февраль 1917 — март 1921 гг.): дис. … доктора ист. наук: 07.00.02. — СПб.: С.-Петерб. гос. ун-т, 2007. — 577 с.
• Кронштадтские события 1921 г.: историография проблемы: дис. … канд. ист. наук: 07.00.09 / науч. рук. . — М., 2017. — 228 с.

Художественная литература

• Собрание сочиненй в 3-х томах. — М.: Вагриус Плюс, 2008. — Т. 3. Пьесы. — 494 с. — ISBN 9785985250459. — ISBN 5985250458.
• Кураев M. H. Капитан Дикштейн: Повести. — М.: Профиздат, 1990. — 240 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-255-00144-9.

Ссылки[править | править код]

	Кронштадтское восстание (1921) на Викискладе

• Брендель К. Восстание в Кронштадте: за свободу торговли и власть Советов. Левый коммунизм — детская болезнь? (1971). Дата обращения 17 августа 2017.
• Денисов А. Г. Документальный фильм Алексея Денисова «Кронштадтский мятеж. Кто победил?». ВГТРК (2011). Дата обращения 17 августа 2017.
• Памяти павших под Кронштадтом командиров и курсантов. Узнай Москву. Департамент культурного наследия города Москвы. Дата обращения 24 декабря 2018.
• Козлинский В. И. Петербург РОСТА. Кронштадтская карта бита.. www.russianposter.ru. Дата обращения 10 сентября 2017.
• Кречетников А. Восстание в Кронштадте: за свободу торговли и власть Советов. Русская служба Би-би-си (17 марта 2011). Дата обращения 17 марта 2011. Архивировано 18 мая 2012 года.
• Рябов П. В. Видео-лекция Петра Рябова «Восстание в Кронштадте». Автономное Действие (2011). Дата обращения 17 августа 2017.
• Трефолева ул.. Энциклопедия Санкт-Петербурга. encspb.ru; научно-просветительская организация Институт Петра Великого; глав. ред. Александр Марголис (2015). Дата обращения 6 сентября 2017.

This article is about rebellion of Russian sailors against the Bolshevik government in 1921. For the rebellions of Russian sailors in 1904 and 1917, see Kronstadt mutinies. For the punk band, see Kronstadt Uprising (band).

Kronstadt rebellion
Part of the left-wing uprisings against the Bolsheviks during the Russian Civil War
Loyalist soldiers of the Red Army attack the island fortress of Kronstadt on the ice of the Gulf of Finland
Date March 1–18, 1921 Location Kronstadt, Kotlin Island, Russia 60°00′45″N 29°44′01″E / 60.01250°N 29.73361°E Result Bolshevik victory Uprising suppressed
Belligerents
Kronstadt rebels Baltic Fleet	Russian SFSR
Commanders and leaders
Stepan Petrichenko	Vladimir Lenin Leon Trotsky Mikhail Tukhachevsky
Strength
First assault: 11,000 Second assault: 17,961	First assault: 10,073 Second assault: 25,000–30,000
Casualties and losses
Around 1,000 killed in battle and 1,200–2,168 executed	Second assault: 527–1,412; a much higher number if the first assault is included.

The Kronstadt rebellion (Russian: Кронштадтское восстание, romanized: Kronshtadtskoye vosstaniye) was a 1921 insurrection of Soviet sailors, naval infantry,^[1] and civilians against the Bolshevik government in the Russian port city of Kronstadt. Located on Kotlin Island in the Gulf of Finland, Kronstadt defended the former capital city, Petrograd (now Saint Petersburg), as the base of the Baltic Fleet. For sixteen days in March 1921, rebels in Kronstadt’s naval fortress rose in opposition to the Soviet government they had helped to consolidate. Led by Stepan Petrichenko, it was the last major revolt against Bolshevik rule on Russian territory during the Russian Civil War.^[2]

Disappointed in the direction of the Bolshevik government, the rebels—whom Leon Trotsky himself had praised earlier as the «adornment and pride of the revolution»—demanded a series of reforms: reduction in Bolshevik power, newly elected soviets (councils) to include socialist and anarchist groups, economic freedom for peasants and workers, dissolution of the bureaucratic governmental organs created during the civil war, and the restoration of civil rights for the working class.^[3] Trotsky would later argue that the attitudes and social composition of the Kronstadt sailors had changed over the course of the Civil War. He also argued that the isolated location of the naval fortress would have enabled financial funding to flow between Kronstadt and White Army emigres.^[4]

Convinced of the popularity of the reforms they were fighting for (which they partially tried to implement during the revolt), the Kronstadt seamen waited in vain for the support of the population in the rest of the country and rejected aid from the emigres. Although the council of officers advocated a more offensive strategy, the rebels maintained a passive attitude as they waited for the government to take the first step in negotiations. By contrast, the authorities took an uncompromising stance, presenting an ultimatum demanding unconditional surrender on March 5. Once this period expired, the Bolsheviks raided the island several times and suppressed the revolt on March 18 after shooting and imprisoning several thousand rebels.

Supporters saw the rebels as revolutionary martyrs while the authorities saw the rebels as «agents of the Entente and counter-revolution». The Bolshevik response to the revolt caused great controversy and was responsible for the disillusionment of several supporters of the Bolshevik regime, such as Emma Goldman. While the revolt was suppressed and the rebels’ political demands were not met, it served to accelerate the implementation of the New Economic Policy, which replaced war communism.^[5][6][7] According to Lenin, the crisis was the most critical the Bolsheviks had yet faced, «undoubtedly more dangerous than Denikin, Yudenich, and Kolchak combined».^[8]

Background[edit]

As the Russian Civil War wound down in late 1920, the Bolsheviks presided over a nation in ruin. Their communist Red Army had defeated Pyotr Wrangel’s anti-communist White Army, and was militarily equipped to suppress outstanding peasant insurrections, but faced mass disillusionment from unbearable living conditions—famine, disease, cold, and weariness—induced by the years of war and exacerbated by Bolshevik war communism policies. Peasants had started to resent government requisition policy, with seizures of their already meager harvest being coupled with cutbacks on bread rations and a fuel shortage.^[9]

Despite military victory and stabilized foreign relations, Russia faced a serious social and economic crisis.^[10] As foreign troops began to withdraw, Bolshevik leaders continued to sustain tight control of the economy through the policy of war communism.^[11] Discontent grew among the Russian populace, particularly the peasantry, who felt disadvantaged by government grain requisitioning (prodrazvyorstka, the forced seizure of large portions of the peasants’ grain crop used to feed urban dwellers). In resistance of these policies, peasants began refusing to till their farms. In February 1921, the Cheka reported 155 peasant uprisings across Russia. The workers in Petrograd were also involved in a series of strikes, caused by the reduction of bread rations by one third over a ten-day period.^[12][13] With this information and already stoked discontent, the revolt at the Kronstadt naval base began as a protest over the plight of the country.^[12] Agricultural and industrial production had been drastically reduced and the transport system was disorganized.^[13]

The arrival of winter and the maintenance^[14] of «war communism» and various deprivations by Bolshevik authorities led to increased tensions in the countryside^[15] (as in the Tambov Uprising) and in the cities, especially Moscow and Petrograd—where strikes and demonstrations took place^[12]—in early 1921.^[16] Due to the maintenance and reinforcement of «war communism», living conditions worsened even more after the fighting ended.^[17]

Preface[edit]

Protests followed a January 1921 announcement in which the government reduced bread rations by one third for inhabitants of all cities.^[18] While this decision was forced, between heavy snow and fuel shortages preventing stored food transport in Siberia and the Caucasus,^[17] this justification did not prevent popular discontent.^[19] In mid-February, workers began to rally in Moscow; such demonstrations were preceded by workers’ meetings in factories and workshops. The workers demanded the end of «war communism» and a return to free labor. The government’s representatives could not alleviate the situation,^[20] and it quickly decided that the revolts could only be suppressed by armed troops.^[21]

When the situation seemed to calm down in Moscow, protests broke out in Petrograd,^[22] where about 60% of large factories closed in February due to lack of fuel^[23] and food supplies had virtually disappeared.^[24] As in Moscow, demonstrations and demands were preceded by meetings in factories and workshops.^[25] Faced with a shortage of government food rations and despite a ban on trade, workers organized expeditions to fetch supplies in rural areas near cities. They became unhappier when the authorities tried to stop this.^[26] In late February, a meeting at the small Trubochny factory decided to increase rations and immediately distribute winter clothes and shoes that were reportedly reserved for Bolsheviks.^[27] Workers called a protest the following day.^[27] The local Bolshevik-controlled soviet sent cadets to disperse the protesters.^[28] Grigori Zinoviev established a «Defense Committee» with special powers to end the protests; similar structures were created in the various districts of the city in the form of troikas.^[29] The provincial Bolsheviks mobilized to deal with the crisis.^[26]

New demonstrations by Trubochny workers followed and this time spread throughout the city, in part because of rumors about the repression of the previous demonstration.^[30] Faced with growing protests, the local soviet closed factories with high concentrations of protesters, which further intensified the movement.^[31] The economic demands became political in nature, which was of great concern to the Bolsheviks.^[32] To definitively end the protests, the authorities flooded the city with Red Army troops, tried to close even more protest-affiliated factories, and proclaimed martial law.^[33] There was a hurry to gain control of the fortress before the thawing of the frozen bay, which would have made it impregnable for the land army.^[34] The Bolsheviks started a detention campaign, carried out by the Cheka, resulting in thousands of arrests: thousands of students and intellectuals, about 500 workers and union leaders, and a few anarchists, Socialist Revolutionaries, and key leaders of the Mensheviks.^[35] The authorities urged workers to return to work to prevent spillage of blood. They granted certain concessions:^[36] permission to go to the countryside to bring food to cities, relaxation of controls against speculation, permission to buy coal to alleviate fuel shortages, an end to grain confiscations, and increased rations for workers and soldiers, even at the expense of depleting scarce food reserves.^[37] Such measures convinced the workers of Petrograd to return to work at the start of March.^[38]

Bolshevik authoritarianism and the continued lack of freedom and reforms led to increased discontent among their own followers and reinforced the opposition. In their eagerness to secure their power, the Bolsheviks caused the growth of their own opposition.^[39] The centralism and bureaucracy of «war communism» added to the existing logistical difficulties.^[39] With the end of the civil war, opposition groups emerged within the Bolshevik party itself.^[39] One of the more left-wing, syndicalism-aligned opposition groups, the Workers’ Opposition, aimed to take control of the party leadership.^[39] Another wing of the party, the Group of Democratic Centralism, advocated for the decentralization of power to the soviets.^[40]

Fleet composition[edit]

Since 1917, anarchist sympathies held a strong influence on Kronstadt.^[41] The inhabitants of the island favored the local soviet autonomy won in the revolution, and considered central government interference undesirable and unnecessary.^[42] Displaying a radical support for the Soviets, Kronstadt had taken part in important revolutionary period events such as the July Days,^[36] October Revolution, the assassination of the Provisional Government ministers,^[36] the Constituent Assembly dissolution, and the civil war. More than forty thousand sailors from the Soviet Baltic Fleet participated in the fighting against the White Army between 1918 and 1920.^[43] Despite participating in major conflicts alongside the Bolsheviks and being among the most active troops in government service, sailors from the outset were wary of the possibility of centralization of power and bureaucratization.^[44]

The composition of the naval base, however, had changed during the civil war.^[45] While many of its former sailors had been sent to various other parts of the country during the conflict and had been replaced by Ukrainian peasants less favorable to the Bolshevik government,^[46] most^[47] of the sailors present in Kronstadt during the revolt—about three quarters—were veterans of 1917.^[48] At the beginning of 1921, the island had a population of about 50,000 civilians and 26,000 sailors and soldiers. It had been the main base of the Baltic Fleet since the evacuation of Tallinn and Helsinki after the signing of the Treaty of Brest-Litovsk.^[49] Until the revolt, the naval base still considered itself in favor of the Bolsheviks and several party affiliates.^[49]

The Baltic Fleet had been shrinking since the summer of 1917, when it had eight battleships, nine cruisers, more than fifty destroyers, about forty submarines, and hundreds of auxiliary vessels. In 1920, only two battleships, sixteen destroyers, six submarines, and a minesweeper fleet remained from the original fleet.^[50][51] Now unable to heat their ships, the sailors were further angered ^[51] by the fuel shortage^[52] and there were fears that even more ships would be lost owing to flaws that made them especially vulnerable in winter.^[53] Island supply was also poor,^[52] partly due to the highly centralized control system. Many units had not yet received their new uniforms in 1919.^[53] Rations decreased in quantity and quality, and towards the end of 1920 the fleet suffered an outbreak of scurvy. Protests demanding improvements in soldier food rations went ignored and agitators were arrested.^[52]

The organization of the fleet had changed dramatically since 1917. The Tsentrobalt central committee took control after the October Revolution and progressively centralized its organization. This process accelerated in January 1919 with Trotsky’s visit to Kronstadt following a disastrous naval attack on Tallinn.^[54] A government-appointed Revolutionary Military Committee now controlled the fleet and the naval committees were abolished.^[54] Attempts to form a new body of Bolshevik naval officers to replace the few tsarists still running the fleet failed.^[54] Fyodor Raskolnikov’s appointment as commander in chief in June 1920, aimed at increasing the fleet’s ability to act and ending tensions, resulted in failure and the sailors met it with hostility.^[55] Attempts at reform and increasing discipline led to a change in fleet personnel and produced great dissatisfaction among local party members.^[56] Attempts to centralize control displeased most local communists.^[57] Raskolnikov also clashed with Zinoviev, as both wished to control political activity in the fleet.^[56] Zinoviev attempted to present himself as a defender of the old Soviet democracy and accused Trotsky and his commissioners of being responsible for introducing centralized overreach into the organization of the fleet.^[58] Raskolnikov tried to get rid of the strong opposition by expelling^[59] a quarter of the fleet’s members at the end of October 1920, but failed.^[60]

Growing discontent and opposition[edit]

By January 1921, Raskolnikov had lost real control^[61] of fleet management because of his disputes with Zinoviev and held his position only formally.^[62] The sailors revolted in Kronstadt, officially deposing Raskolnikov from office.^[63] On February 15, 1921, an opposition group within the Bolshevik party itself passed a critical resolution at a party conference with Bolshevik delegates from the Baltic Fleet.^[64] This resolution harshly criticized the fleet’s administrative policy, accusing it of removing power from the masses and most active officials, and becoming a purely bureaucratic body.^[65] It demanded the democratization of party structures and warned that if there were no changes there could be a rebellion.^[46]

Troop morale was low, with sailors discouraged by inactivity, supply and ammunition shortages, the administrative crisis, and the impossibility of leaving the service.^[66] The temporary increase in sailors’ licenses following the end of fighting with anti-Soviet forces has also undermined the mood of the fleet: protests in cities and the crisis in the countryside over government seizures and a ban on trade personally affected the sailors who temporarily returned to their homes. The sailors had discovered the country’s grave situation after months or years of fighting for the government, which triggered a strong sense of disillusionment.^[67] The number of desertions increased abruptly during the winter of 1920–1921.^[52]

Petropavlovsk resolution[edit]

News of the protests in Petrograd, coupled with disquieting rumors^[68] of a harsh crackdown on these demonstrations, increased tensions among fleet members.^[69] In late February, in response to the events in Petrograd,^[68] the crews of the ships Petropavlovsk and Sevastopol held an emergency meeting and sent a delegation to the city to investigate and inform Kronstadt about the protests.^[70] Upon returning two days later,^[71] the delegation informed the crews about the strikes and protests in Petrograd and the government repression. The sailors decided to support the protesters of the capital^[72] by passing a resolution with fifteen demands that would be sent to the government.^[73]

1. In view of the fact that the present Soviets do not express the will of the workers and peasants, immediately to hold new elections by secret ballot, the pre-election campaign to have full freedom of agitation among the workers and peasants;
2. To establish freedom of speech and press for workers and peasants, for Anarchists and left Socialist parties;
3. To secure freedom of assembly for labor unions and peasant organizations;
4. To call a nonpartisan Conference of the workers, Red Army soldiers and sailors of Petrograd, Kronstadt, and of Petrograd Province, no later than March 10, 1921;
5. To liberate all political prisoners of Socialist parties, as well as all workers, peasants, soldiers, and sailors imprisoned in connection with the labor and peasant movements;
6. To elect a Commission to review the cases of those held in prisons and concentration camps;
7. To abolish all politotdeli (political bureaus) because no party should be given special privileges in the propagation of its ideas or receive the financial support of the Government for such purposes. Instead there should be established educational and cultural commissions, locally elected and financed by the Government;
8. To abolish immediately all zagryaditelniye otryadi (Bolshevik units armed to suppress traffic and confiscate foodstuffs);
9. To equalize the rations of all who work, with the exception of those employed in trades detrimental to health;
10. To abolish the Bolshevik fighting detachments in all branches of the Army, as well as the Bolshevik guards kept on duty in mills and factories. Should such guards or military detachments be found necessary, they are to be appointed in the Army from the ranks, and in the factories according to the judgment of the workers;
11. To give the peasants full freedom of action in regard to their land, and also the right to keep cattle, on condition that the peasants manage with their own means; that is, without employing hired labor;
12. To request all branches of the Army, as well as our comrades the military kursanti, to concur in our resolutions;
13. To demand that the press give the fullest publicity to our resolutions;
14. To appoint a Traveling Commission of Control;
15. To permit free kustarnoye (individual small scale) production by one’s own efforts.^[74]

Among the main rebel demands were new, free elections (as stipulated by the constitution) for the Soviets,^[46] the right to freedom of expression, and total freedom of action and trade.^[75] According to the resolution’s proponents, the elections would result in the defeat of the Bolsheviks and the «triumph of the October Revolution».^[46] The Bolsheviks, who had once planned a much more ambitious economic program beyond the sailors’ demands,^[76] could not tolerate the affront that these political demands represented to their power—they questioned the legitimacy of the Bolsheviks as representatives of the working classes.^[77] The old demands that Lenin had defended in 1917 were now considered counterrevolutionary and dangerous to the Soviet government controlled by the Bolsheviks.^[78]

The following day, March 1, about fifteen thousand people ^[79] attended a large assembly convened by the local soviet^[80] in Anchor Square.^[81] The authorities tried to appease the spirit of the crowd by sending Mikhail Kalinin, chairman of the All-Russian Central Executive Committee as a speaker,^[82] while Zinoviev did not dare to go to the island.^[83] But the attitude of the present crowd, which demanded free elections for the soviets, freedom of speech and the press for leftist anarchists and socialists, and all workers and peasants, freedom of assembly, suppression of political sections in the army, was soon apparent. Equal rations save for those who did the heavier work—rather than the Bolsheviks who enjoyed the best rations—economic freedom and freedom of organization for the workers and peasants, and political amnesty.^[84] Those present overwhelmingly endorsed the resolution previously adopted by the Kronstadt seamen.^[85] Most of the communists present in the crowd also supported the resolution.^[86] The protests of the Bolshevik leaders were rejected, but Kalinin was able to return safely to Petrograd.^[87]

Although the rebels did not expect a military confrontation with the government, tensions in Kronstadt grew after the arrest and disappearance of a delegation sent by the naval base to Petrograd to investigate the situation of strikes and protests in the city.^[87] Some of the base’s communists began to arm themselves while others abandoned it.^[88]

On March 2, the delegates of warships, military units, and unions met to prepare for reelection of the local soviet.^[89] About 300 delegates joined in to renew the soviet as decided at the previous day’s assembly.^[90] The leading Bolshevik representatives tried to dissuade the delegates through threats, but were unsuccessful.^[91] Three of them, the president of the local soviet and the commissars of the Kuzmin fleet and the Kronstadt platoon, were arrested by the rebels.^[92] The break with the government came about as a rumor spread through the assembly that the government planned to crack down on the assembly and send government troops to the naval base.^[93] Immediately a Provisional Revolutionary Committee (PRC) was elected,^[94][95] formed by the five members of the collegiate presidency of the assembly, to manage the island until the election of a new local soviet.^[96] The committee enlarged to 15 members two days later.^[97] The assembly of delegates became the island’s parliament, and met twice on March 4 and 11.^[98]

Part of the Kronstadt Bolsheviks hastily left the island. A group of them, led by the fortress commissioner, tried to crush the revolt but, lacking support, eventually ran away.^[99] During the early hours of March 2, the town, fleet boats and island fortifications were already in the hands of the PRC, which met with no resistance.^[100] The rebels arrested 326 Bolsheviks,^[101] about a fifth of the local communists, the rest of whom were left free. In contrast, the Bolshevik authorities executed forty-five sailors in Oranienbaum and took relatives of the rebels hostage.^[102] None of the rebel-held Bolsheviks suffered abuse, torture or executions.^[103] The prisoners received the same rations as the rest of the islanders and lost only their boots and shelters, which were handed over to the soldiers on duty at the fortifications.^[104]

The government accused opponents of being French-led counterrevolutionaries and claimed that the Kronstadt rebels were commanded by General Alexander Kozlovsky ^[ru], the former Tsarist officer then responsible for base artillery,^[105] although it was in the hands of the Revolutionary Committee.^[106] As of March 2, the entire province of Petrograd was subject to martial law and the Defense Committee chaired by Zinoviev had obtained special powers to suppress the protests.^[107] There was a hurry to gain control of the fortress before the thawing of the frozen bay, which would have made it impregnable for the land army.^[34] Trotsky presented alleged French press articles announcing the revolt two weeks before its outbreak as proof that the rebellion was a plan devised by the emigre and the forces of the Entente. Lenin used the same tactic to accuse the rebels a few days later at the 10th Party Congress.^[108]

Despite the intransigence of the government and the willingness of the authorities to crush the revolt by force, many communists supported the sailors’ demanded reforms and preferred a negotiated resolution to end the conflict.^[106] In reality, the initial attitude of the Petrograd government was not as uncompromising as it seemed; Kalinin himself assumed that the demands were acceptable and should undergo only a few changes, while the local Petrograd Soviet tried to appeal to the sailors by saying that they had been misled by certain counterrevolutionary agents.^[109] Moscow’s attitude, however, from the outset was far harsher than that of the Petrograd leaders.^[109]

Critics of the government, including some communists, accused it of betraying the ideals of the 1917 revolution and implementing a violent, corrupt and bureaucratic regime.^[110] In part, the various opposition groups within the party itself—the Left Communists, Democratic Centralists and the Workers Opposition—agreed with such criticisms, even though their leaders did not support the revolt,^[111] but members of the latter two groups would still help to suppress the revolt.^[112]

Reaction in Petrograd[edit]

The authorities falsely accused the revolt of being a counterrevolutionary plan.^[22] The rebels did not expect attacks from the authorities nor did they launch attacks against the continent—rejecting Kozlovsky’s advice^[113]—nor did the island’s communists denounce any kind of collusion by the rebels in the early moments of the revolt. They even attended the delegate assembly on March 2.^[114] Initially, the rebels sought to show a conciliatory stance with the government, believing that it could comply with Kronstadt’s demands. Kalinin, who spoke at the assembly, would have been a valuable hostage for the rebels yet returned to Petrograd without issue.^[115]

Neither the rebels nor the government expected the Kronstadt protests to trigger a rebellion.^[115] Many of the local members of the Bolshevik party did not see in the rebels and their demands the supposedly counterrevolutionary character denounced by the Moscow leaders.^[116] Local communists even published a manifesto in the island’s new journal.^[115]

Some of the government troops sent to suppress the revolt, upon learning that the island’s rule by commissioners had been eliminated, instead defected to the rebellion.^[116] The government had serious problems with the regular troops sent to suppress the uprising, and resorted to using cadets and Cheka agents.^[117] The high-ranking Bolshevik leaders responsible for the operation had to return from the 10th Party Congress in Moscow.^[116]

The rebels’ claim of a «third revolution» to uphold ideals of 1917 and limit the Bolshevik government’s power risked undermining and dividing popular support for the Bolshevik party.^[118] To maintain credulity, the Bolsheviks made the revolt appear counterrevolutionary, explaining their uncompromising military campaign and stance.^[118] The Bolsheviks tried to present themselves as the sole legitimate defenders of working class interests.^[119]

Opposition activities[edit]

The various groups of emigres and government opponents were too divided to make a joint-effort for the rebels.^[120] Kadetes, Mensheviks, and revolutionary socialists maintained their differences and did not collaborate to support the rebellion.^[121] Victor Chernov and the revolutionary socialists attempted to launch a fundraising campaign to help the sailors,^[122] but the PRC refused aid,^[123] convinced that the revolt would spread throughout the country, with no need for foreign aid.^[124] The Mensheviks, for their part, were sympathetic to the rebel demands but not to the revolt itself.^[125] The Paris-based Russian Union of Industry and Commerce secured support from the French Foreign Ministry to supply the island and begin fundraising for the rebels.^[126] Wrangel, whom the French continued to supply, promised his Constantinople troops to Kozlovsky and began an unsuccessful campaign to gain the support of the powers.^[127] No power agreed to provide military support to the rebels, and only France tried to facilitate the arrival of food on the island.^[128] Aid from the Finnish «kadetes» did not arrive in time. Even as anti-Bolsheviks called on the Russian Red Cross’s assistance, no help came to the island during the two-week rebellion.^[121]

The National Center separately plotted a Kronstadt uprising in which the «kadetes», with Wrangel’s troops, would turn the city into a new center of anti-Bolshevik resistance, but the rebellion occurred independent of this plan.^[129] The Kronstadt rebels had little contact with the emigrants during the revolt, although some rebels joined Wrangel’s forces after the insurrection failed.^[130]

Rebel activities[edit]

The rebels justified the uprising as an attack on Bolshevik «commissiocracy». According to them, the Bolsheviks had betrayed the principles of the October Revolution, making the Soviet government a bureaucratic autocracy^[131] sustained by Cheka terror.^[132] According to the rebels, a «third revolution» should restore power to the freely elected Soviet councils, eliminate union bureaucracy, and begin the implantation of a new socialism that would serve as an example for the whole world.^[133] The citizens of Kronstadt, however, did not want the holding of a new constituent assembly^[134] or the return of representative democracy,^[135] but the return of power to the free workers councils.^[133] Fearful of justifying the Bolshevik’s accusations, the rebellion leaders took care to refrain from attacking revolutionary symbols and reject assistance that might relate them in any way to the emigrants or counterrevolutionary forces.^[136] The rebels demanded reform rather than the demise of the Bolshevik party to eliminate its strong authoritarian and bureaucratic tendency that had grown during the civil war, an opinion held by oppositional currents within the party itself.^[137] The rebels maintained that the party had sacrificed its democratic, egalitarian ideals to remain in power.^[137] The Kronstadt seamen remained faithful to the ideals of 1917, defending workers’ council independence from political party control, free and unrestricted participation for all leftist tendencies, guaranteed worker civil rights, and direct elections by workers in place of government/party appointments.^[138]

Several leftist tendencies participated in the revolt.^[139] The anarchist rebels demanded, in addition to individual freedoms, the self-determination of workers. The Bolsheviks feared that mass spontaneous social movement could fall into the hands of reaction.^[140] For Lenin, Kronstadt’s demands displayed a «semi-anarchist» and «petty-bourgeois» character but, as the concerns of the peasantry and workers reflected, they posed a far greater threat to their government than the White armies.^[141] Bolshevik leaders thought that rebel ideals resembled the Russian populism. The Bolsheviks had long criticized the populists, who in their opinion were reactionary and unrealistic in rejecting the idea of a centralized, industrialized state.^[141] Such an idea, as popular as it was,^[142] according to Lenin, should lead to the disintegration of the country into thousands of separate communes, ending centralized Bolshevik power but, over time, could result in a new, centralist, right-wing regime and thus needed to be suppressed.^[143]

Influenced by various socialist and anarchist groups, but free from their control and initiatives, the rebels made several demands from all these groups in a vague and unclear program that represented much more a popular protest against misery and oppression than it did a coherent government program. With speeches emphasizing land collectivization, freedom, popular will and participation, and the defense of a decentralized state, the rebels’ ideas were comparable with anarchism.^[144] Besides the anarchists, the Maximalists were the closest political group to support these positions. Their program was similar to the revolutionary slogans of 1917, which remained popular during the time of the uprising: «all land for the peasants», «all factories for the workers», «all bread and all products for the workers», and «all power to the soviets but not the parties».^[145] Disillusioned with the political parties, unions in the uprising advocated for free unions to give economic power back to workers.^[146] The sailors, like the revolutionary socialists, defended peasantry interests and showed little interest in matters of large industry, though they rejected the idea of holding a new constituent assembly, one of the pillars of the revolutionary socialist program.^[147]

The rebels implemented a series of administrative changes during the uprising. Changes to the rationing system led to all citizens receiving equal rations, save for children and the sick, who received special rations.^[148] Schools closed and a curfew was set.^[149] Departments and commissariats were abolished, replaced by union delegates’ boards, and revolutionary troikas were formed to implement the PRC measures in all factories, institutions, and military units.^[150]

On the afternoon of March 2, Kronstadt delegates crossed the frozen sea to Oranienbaum to disseminate the Petropavlovsk resolution.^[151] There they received unanimous support from the 1st Naval Air Squadron.^[151] That night, the Kronstadt PRC sent a 250-man detachment to Oranienbaum but was driven back by machine gun fire. Three delegates that the Oranienbaum air squadron had sent to Kronstadt were arrested by Cheka as they returned to the city.^[151] The commissioner of Oranienbaum, aware of the facts and fearing the upheaval of his other units, requested Zinoviev’s urgent help, armed the local party members, and increased their rations to secure their loyalty.^[152] During the early morning hours, an armored cadet and three light artillery batteries arrived in Petrograd, surrounded the barracks of the rebel unit, and arrested the insurgents. After extensive interrogation, 45 of them were shot.^[153]

Despite this setback,^[153] the rebels continued their passive stance and rejected the advice of the «military experts»—a euphemism used to designate the tsarist officers employed by the Soviets under the surveillance of the commissars—to attack various points of the continent rather than staying on the island.^[154] The ice around the base was not broken, the warships were not released and the defenses of Petrograd’s entrances were not strengthened. Kozlovsky complained about the hostility of the sailors towards the officers, judging the timing of the insurrection as untimely.^[155] The rebels were convinced that the Bolshevik authorities would yield and negotiate the stated demands.^[156]

In the few mainland places supporting the rebels, the Bolsheviks promptly suppressed revolt. In the capital, a delegation from the naval base was arrested trying to convince an icebreaker’s crew to join the rebellion. Most island delegates sent to the continent were arrested. Unable to spread the revolt and rejecting Soviet authorities demands to end the rebellion, the rebels adopted a defensive strategy of administrative reforms on the island and waiting for the spring thaw, which would increase their natural defenses against being detained.^[157]

On March 4, as delegates returned from the mainland reporting that the Bolsheviks had suppressed the real character of the revolt and instead were spreading news of a White uprising in the naval base, the assembly approved the extension of the PRC and the delivery of weapons to citizens to maintain security in the city and free up soldiers and sailors for the defense of the island.^[158]

At a tumultuous meeting of the Petrograd Soviet, despite resistance from rebel representatives, an approved resolution called for the end of the rebellion and the return of power to the local Kronstadt Soviet.^[159] Arriving late from Siberia via Moscow, Trotsky immediately issued an ultimatum demanding unconditional and immediate rebel surrender.^[160] Zinoviev’s Petrograd Defense Committee airdropped a leaflet over Kronstadt accusing the rebellion of being orchestrated by the White Army, ordering their surrender, and threatening that those who resisted would be «shot like partridges». Petrograd also ordered the arrest of the rebels’ relatives as hostages, a strategy formerly used by Trotsky during the civil war to secure the loyalty of the Red Army’s ex-tsarist officers, and demanded the release of Bolshevik officers detained in Kronstadt. Thus, to the rebel sailors, Trotsky and Zinoviev embodied the Bolshevik malevolence they were protesting. The rebels responded that their prisoners had full liberties and would not be released while Petrograd held families hostage.^[161] The hostage tactic also contributed to the failure of the sole attempt at mediation, as Kronstadt and Petrograd disagreed over the composition of a commission that could be sent to observe and mediate Kronstadt’s conditions.^[162]

On March 7, the extended deadline expired for accepting Trotsky ultimatum. During the wait, the government bolstered its forces and prepared an attack plan with Red Army commanders, cadets, and Cheka units.^[162] Mikhail Tukhachevsky, then a prominent young officer, took command of the 7th Army and the rest of the Petrograd troops. The 7th Army, composed mainly of peasants, was demotivated from having already defended the former capital throughout the civil war, sympathetic for the rebel demands, and reluctant to fight their comrades. Tukhachevsky had to rely on the cadets, Cheka and Bolshevik units to head the attack on the rebel island.^[163]

Kronstadt, meanwhile, reinforced its defenses with 2,000 civilian recruits atop the 13,000-man garrison. The city itself had a thick wall and across the island’s forts and ships were 135 cannons and 68 machine guns. The 15 forts had turrets and thick armor. Artillery on Kronstadt’s main warships, Petropavlovsk and Sevastopol, outclassed that of the most powerful mainland fort but was frozen in disadvantageous position.^[164] The base also had eight docked warships, amid other gunboats and tugboats, all rendered inaccessible by ice. Kronstadt had excellent defenses between this weaponry and the protection of vast distances of open ice. With the nearest forts far away, this frightening trek across the ice, unprotected from the island’s firepower greatly unnerved the Bolshevik troops.^[165]

The Kronstadt rebels also had their difficulties, lacking the ammunition, winter clothing, food reserves, and fuel to fend off a prolonged siege.^[165]

Attack on Kronstadt[edit]

Bolshevik military operations against the island began the morning of March 7.^[166] Some 60,000 troops took part in the attack.^[167] Artillery strikes from Sestroretsk and Lisy Nos to the north sought to weaken the island’s defenses and enable an infantry attack, which followed the next day before dawn. Amid a blinding snowstorm, Tukhachevsky’s units attacked from the north and south with cadets at the forefront, followed by select Red Army units and Cheka machine gunners, who had orders to shoot defectors. Scores of Red Army soldiers drowned as the ice beneath them was blown out by explosions. Others defected or refused to advance. The few troops who reached the island were forced to withdraw. Artillery attacks resumed when the storm subsided. In the afternoon, Bolshevik aircraft began bombarding the island, but to little effect. The Bolsheviks made premature, triumphalist statements of their imminent victory, but their forces had suffered hundreds of casualties and defections due to insufficient preparation, low morale, and the danger of their unprotected approach by ice.^[168]

A series of minor skirmishes against Kronstadt took place in the days following the failed opening salvo. While the Bolsheviks prepared additional troops with less emotional investment (cadet regiments, Communist Youth, Cheka forces, and non-Russians), Zinoviev made concessions to the people of Petrograd to keep the peace.^[169] Trotsky’s closed session report to the 10th Party Congress led over a quarter of congressional delegates to volunteer, mainly to boost soldier morale, which was difficult in light of the Bolshevik strategy of sending minor, futile attempts at overtaking the island.^[170] On March 10, planes bombed Kronstadt and coastal batteries fired at the island at night in preparation for a southeast attack on the island the next morning, which failed and resulted in a large number of government casualties. Fog prevented operations for the rest of the day. Bolshevik officers, refusing to wait for reinforcement and mindful that their ice bridge would soon melt, continued to bomb the coast on March 12, causing little damage.^[171] Small troop assaults the next two days were driven back with scores of casualties.^[172] After March 14, air and artillery attacks continued but the troops waited for a larger push. Several small precursors of mutiny and work stoppage outside Kronstadt were contained during this time.^[173]

In the period awaiting a unified attack, the mood shifted. News from Moscow’s 10th Congress announced the end of War Communism. In particular, Bolshevik peasant soldiers were pleased by the cornerstone policy change, from forced requisition of all peasant surplus produce to a tax in kind, which freed the peasant post-tax to use or sell as they wished.^[174] In the same period, by mid-March, the rebels’ high spirits grew dim with the realization that their cause had not spread and, with supplies dwindling, that no help was forthcoming.^[175] Kronstadt’s sailors felt this feeling of betrayal long after the city fell.^[176]

Final attack[edit]

On March 16, as Kronstadt accepted a proposal for Russian Red Cross emergency food and medicine, Tukhachevsky’s reinforced army of 50,000 prepared to take the island and its 15,000 rebels.^[177] Compared with prior attempts, the attackers enjoyed better numbers, morale, and leaders,^[178] including prominent Bolshevik officers Ivan Fedko, Pavel Dybenko, and Vitovt Putna.^[179] Tukhachevsky’s plan consisted of a six-column^[182] approach from the north, south, and east preceded by intense artillery bombing, which began in the early afternoon.^[178] Both the Sevastopol and Petropavlovsk suffered casualties from direct hits. The effects were more psychological, on rebel morale, than physical. The bombing ended by night and, like prior attacks, the rebels anticipated foot soldiers, who arrived before dawn.^[180] Most of the Bolshevik troops concentrated south of the island to attack from the south and east, while a smaller contingent of cadets gathered to the north.^[183]

Blanketed by darkness and fog, the northern soldiers silently advanced in two columns towards the island’s forts. Despite their camouflage and caution, one column was discovered by spotlight cutting through barbed wire. The rebels unsuccessfully tried to persuade their attackers not to fight, but the Bolshevik cadets carried on, charging and retreating with many deaths until they captured the first two forts. Dawn of March 17 broke the fog and cover of night. Exposed, the two sides fought with heavy casualties, mainly by machine gun and grenades. By the afternoon, the Bolsheviks had taken several forts and the cadets had reached Kronstadt’s northeast wall. The final northern forts fell by 1 a.m.^[184]

The larger southern group timed its assault to follow the northern group’s lead by an hour. Three columns with machine guns and light artillery approached Kronstadt’s harbour while a fourth column approached the island’s vulnerable Petrograd Gate. Darkness and fog hid the shock troops from rebel searchlights, who were then able to overpower the rebels in the south of the city, but were then met by the other forts’ machine guns and artillery.^[181] Caught in the open, rebel reinforcements forced the Bolsheviks to retreat. More than half of the 79th Infantry Brigade had died, including delegates from the 10th Party Congress.^[185]

The column attacking Petrograd Gate from the east, however, was successful. One group breached the city walls north of the gate, followed by another group’s march through the gate itself. Their losses had been great outside the city walls but inside they found a «veritable hell» with bullets seemingly from every window and roof. Fighting proceeded through the streets.^[185] Liberated Bolshevik prisoners joined the assault. Women supplied and nursed the defense. A late-afternoon rebel counterattack nearly drove the Bolsheviks from the city when a regiment of Petrograd volunteers arrived as Bolshevik backup. In the early evening, Oranienbaum artillery entered and ravaged the city. Later that evening, the northern cadets captured the Kronstadt headquarters, taking prisoners, and met the southern forces in the center of town. As forts fell, the battle was mostly over by midnight.^[186] The government held most structures by noon on March 18 and defeated the last resistance in the afternoon. The Bolsheviks had won.^[187]

Both sides suffered casualties on par with the civil war’s deadliest battles. The American consulate at Vyborg estimated 10,000 Bolsheviks dead, wounded, or missing, including 15 Congress delegates. Finland asked Russia to remove the bodies on the ice, fearing a public health hazard after the thaw. There are no reliable reports for rebel deaths, but one report estimated 600 dead, 1,000 wounded, and 2,500 imprisoned, though more were killed in vengeance as the battle subsided.^[188] Trotsky and his commander-in-chief, Sergey Kamenev, had approved chemical warfare by gas shells and balloons against Kronstadt if the resistance continued.^[189]

Faced with the prospect of summary executions, about 8,000 Kronstadt refugees (mostly soldiers)^[190] crossed into Finland within a day of Kronstadt’s fall, about half of the rebel forces. Petrichenko and members of the Kronstadt Revolutionary Committee were among the first to flee, with 800 arriving before the end of the assault.^[191] The sailors’ final acts were to sabotage Kronstadt’s defenses, removing parts of weapons and equipment. The battleship crews, upon discovering their leaders’ desertion, disobeyed their command to destroy the ships and instead arrested their officers and surrendered to the Bolsheviks.^[192]

Aftermath[edit]

Dybenko, a Bolshevik officer in the Kronstadt assault, was given full power to purge dissent as the Kronstadt Fort’s new commander. In place of the Kronstadt Soviet, a troika of Kronstadt’s former Bolshevik Party leaders assisted him. The battleships and city square were renamed and both unreliable sailors and the Bolshevik infantry alike were dispersed throughout the country.^[193]

There were no public trials. Of the 2,000 prisoners, 13 were tried in private as the rebellion’s leaders and tried in the press as a counterrevolutionary conspiracy. None belonged to the Kronstadt Revolutionary Committee, of which four members were known to be in Bolshevik custody, or the «military specialists» who advised the rebel military.^[194] In practice, despite the government’s continued insistence that White Army generals were behind the Kronstadt rebellion, former tsarist officers were far more prominent among the Bolsheviks than the rebels.^[178] White Colonel Georg Elfvengren would confirm in an April 1921 report that there had indeed been White agents based in Petrograd plotting a coup of the Soviet government in February and March 1921, but he also reported that the Kronstadt revolt was «not the actions of the [White] organizations» and that the revolt «occurred spontaneously against [the Whites’] wishes.»^[195]

The 13 were sentenced to execution two days after the fall of Kronstadt. Hundreds of rebel prisoners were killed in Kronstadt and when Petrograd jails were full, hundreds more rebels were removed and shot. The rest moved to Cheka mainland prisons and forced labor camps, where many died of hunger or disease.^[190]

Those who escaped to Finland were put in refugee camps, where life was bleak and isolating. The Red Cross provided food and clothing and some worked in public works. Finland wanted the refugees to settle in other countries while Bolsheviks sought their repatriation, promising amnesty. Instead, those who returned were arrested and sent to prison camps.^[196] Most of the émigrés had left Finland within several years.^[197] Petrichenko, chair of the Kronstadt Revolutionary Committee, remained respected among the Finnish refugees. He later joined pro-Soviet groups. During World War II, he was repatriated and died soon after in a prison camp.^[198]

None of the Kronstadt rebellion’s demands were met.^[199] The Bolsheviks did not restore freedom of speech and assembly. They did not release socialist and anarchist political prisoners. Rival left-wing groups were suppressed rather than brought into coalition governance. The Bolsheviks did not adopt worker council autonomy («free soviets») and did not entertain direct, democratic soldier election of military officials. Old directors and specialists continued to run the factories instead of the workers. State farms remained in place. Wage labor remained unchanged.^[200] Avrich described the aftermath as such: «As in all failed revolts in authoritarian regimes, the rebels realized the opposite of their aims: harsher dictatorship, less popular self-government.»^[201]

Lenin announced two conclusions from Kronstadt: political rank closure within the party, and economic ingratiation for the peasantry.^[200] Lenin used Kronstadt to consolidate the Bolsheviks’ power and dictatorial rule.^[202] Dissidents were expelled from the party.^[203] Oppositional leftist parties, once harassed but tolerated, were repressed—jailed or exiled—by the end of the year in the name of single party unity.^[201] The Bolsheviks tightened soldier discipline and scuttled plans for a peasant and worker army. Lenin wanted to scrap the Baltic Fleet as having an unreliable crew but, per Trotsky, they were instead reorganized and populated with loyal leadership.^[199]

During the 10th Party Congress, concurrent with the rebellion, Kronstadt symbolized the swelling peasant unrest towards the party’s unpopular War Communism policy and the need for reform, but Kronstadt had no influence on Lenin’s plans to replace War Communism with the New Economic Policy (NEP), which was drafted for the Congress’s agenda in advance of even the rebel’s demands. Rather the rebellion accelerated its adoption.^[204] Prior to the rebellion, Lenin recognized a trend of peasant dissatisfaction and feared general revolt during the country’s transition, and so conceded that a conciliatory, peasant-focused domestic economic program was more immediately urgent than his ambitions for Western proletariat revolution.^[205] The New Economic Policy replaced forced food requisition with a tax in kind, letting peasants spend their surplus as they pleased. This defused peasant discontent with War Communism^[206] and freed the Bolsheviks to consolidate power.^[199]

Legacy[edit]

The Kronstadt rebellion was the last major Russian buntarstvo—the rural, traditional, spontaneous, preindustrial uprisings.^[2] It clarified an authoritarian streak in the Bolshevik approach in which emergency Civil War-era measures never expired.^[207] Though the rebellion did not appear decisive or influential at the time, it later symbolized a fork in Russian history that turned away from libertarian socialism and towards bureaucratic repression and what would become Stalinist totalitarianism, the Moscow Trials, and the Great Purge.^[208] The revolution turned on each of the major Bolshevik leaders involved in Kronstadt: Tukhachevsky, Zinoviev, and Dybenko died in the Great Purge, Trotsky was killed by the Soviet secret police, Raskolnikov killed himself, and many of the congressional delegates who signed up for Kronstadt died in prisons.^[209]

In his analysis of the rebellion, historian Paul Avrich wrote that the rebels had scant chance of success, even if the ice melted to their favor and aid had arrived.^[210] Kronstadt was unprepared, ill-timed, and outmatched against a government that had just won a civil war of greater magnitude.^[211] Petrichenko, chair of the Kronstadt Revolutionary Committee, shared this retrospective criticism.^[212] Assistance from the White Army’s General Wrangel would have taken months to mobilize.^[213] Avrich summed up the whole context in the introduction of his book Kronstadt, 1921:

Soviet Russia in 1921 was not the Leviathan of recent decades. It was a young and insecure state, faced with a rebellious population at home and implacable enemies abroad who longed to see the Bolsheviks ousted from power. More important still, Kronstadt was in Russian territory; what confronted the Bolsheviks was a mutiny in their own navy at its most strategic outpost, guarding the western approaches to Petrograd. Kronstadt, they feared, might ignite the Russian mainland or become the springboard for another anti-Soviet invasion. There was mounting evidence that Russian emigres were trying to assist the insurrection and to turn it to their own advantage. Not that the activities of the Whites can excuse any atrocities which the Bolsheviks committed against the sailors. But they do make the government’s sense of urgency to crush the revolt more understandable. In a few weeks the ice in the Finnish Gulf would melt, and supplies and reinforcements could then be shipped in from the West, converting the fortress into a base for a new intervention. Apart from the propaganda involved, Lenin and Trotsky appear to have been genuinely anxious over this possibility.^[214]

Soviet international diplomacy concurrent with the rebellion, such as the Anglo-Soviet Trade Agreement and Treaty of Riga negotiations, continued unabated.^[213] The greater threat to Bolsheviks was a wider revolt^[211] and the rebels’ only potential for success, as went the unheeded advice of the rebels’ military specialists, was in an immediate mainland offensive before the government could respond. In this way, the Kronstadt rebels repeated the same fatal hesitation of the Paris Commune rebels 50 years prior.^[215] Seventy years later, a 1994 Russian government report rehabilitated the memory of the rebels and denounced the Bolshevik suppression of the rebellion. Its commissioner, Aleksandr Yakovlev, wrote that Kronstadt showed Bolshevik terror as Lenin’s legacy, beginning what Stalin would continue.^[216] As of 2008, their rehabilitation has not been updated in the Kronstadt Fortress Museum.^[217]

In popular American intellectual usage, the term «Kronstadt» became a stand-in for an event that triggered one’s disenchantment with Soviet Communism, as in the phrase, «I had my Kronstadt when …». For some intellectuals, this was the Kronstadt rebellion itself but for others it was the Holodomor, Moscow Trials, East German uprising, intervention in Hungary, Khrushchev’s Secret Speech, the Prague Spring, or the dissolution of the Soviet Union.^{[218][219][220][221]} The Kronstadt events are idealized in early Soviet period historiography as an example of «legitimate» popular expression.^[222]

See also[edit]

Naval mutinies:

Notes[edit]

References[edit]

External links[edit]

• The Kronstadt Izvestia, archive of the newspaper published by the rebels
• Kronstadt Archive, at marxists.org
• The New York Times archives about suppression of the rebellion, March 11, 1921.
• The Truth About Kronstadt, 1921, published by the Socialist Revolutionary newspaper Volia Rossii.
• Alexander Berkman, The Kronstadt Rebellion, 1922.
• Emma Goldman, «Leon Trotsky Protests Too Much», 1938, a response to Trotsky’s «Hue and Cry Over Kronstadt».
• Ida Mett, The Kronstadt Commune, 1938.
• Voline, The Unknown Revolution. Book Three. Struggle for the Real Social Revolution, 1947.
• «Kronstadt Rebellion», Anarchist FAQ
• John Clare, «The Kronstadt Mutiny», notes on Orlando Figes’s A People’s Tragedy (1996).
• A Kramer, «Kronstadt: Trotsky Was Right! New Material from Soviet Archives Confirms the Bolsheviks’ Position», 2003.
• Abbie Bakan, Kronstadt and the Russian Revolution, 2003.
• «Kronstadt 1921 Bolshevism vs. Counterrevolution», Spartacist, English edition No. 59, 2006 (International Communist League (Fourth Internationalist))
• Kronstadt 1921 (in Russian)
• The Kronstadt Uprising: A View from within the Revolt, CrimethInc., 2021.

«Мятеж не может кон­чить­ся уда­чей, в про­тив­ном слу­чае его зовут ина­че», — гово­рил ещё совре­мен­ник Шекс­пи­ра, англий­ский поэт Джон Харинг­тон. Спра­вед­ли­вость этой эпи­грам­мы отчёт­ли­во вид­на и на при­ме­ре собы­тия из XX века, вошед­ше­го в исто­рию под назва­ни­ем «Крон­штадт­ский мятеж». В самом деле, если бы собы­тия в Крон­штад­те 1921 года увен­ча­лись успе­хом, то сего­дня мы их назы­ва­ли бы не мяте­жом, а, напри­мер, «Вели­кая Крон­штадт­ская анти­боль­ше­вист­ская рево­лю­ция». И вме­сто памят­ни­ков Лени­ну по всей стране сто­я­ли бы памят­ни­ки извест­но­му сего­дня толь­ко исто­ри­кам мат­ро­су Сте­па­ну Петриченко.

Так что же про­изо­шло в Крон­штад­те 100 лет назад? Как это собы­тие мог­ло изме­нить ход исто­рии стра­ны, как оно его изме­ни­ло в дей­стви­тель­но­сти и поче­му закон­чи­лось имен­но так, как закон­чи­лось? Об этом в сего­дняш­ней статье.

---

Кронштадт и ситуация в стране накануне восстания

Крон­штадт, город-кре­пость в Фин­ском зали­ве, уже три сто­ле­тия при­кры­ва­ю­щий мор­ские под­сту­пы к Петер­бур­гу, и сего­дня изве­стен как основ­ная база Бал­тий­ско­го фло­та. Так было и сто­ле­тие назад, когда эта кре­пость ста­ла сво­е­го рода «рево­лю­ци­он­ным гнез­дом», зада­вав­шим ход раз­ви­тия собы­тий во всей стране.

Крон­штадт­ские моря­ки все­гда высту­па­ли про­тив чьих бы то ни было при­ви­ле­гий и отста­и­ва­ли спра­вед­ли­вость, как они её пони­ма­ли. В 1905–1906 годах они неод­но­крат­но вос­ста­ва­ли про­тив само­дер­жа­вия и свое­во­лия офицеров-дворян.

В фев­ра­ле-мар­те 1917 года под­ня­лись про­тив ста­ро­го режи­ма, наи­бо­лее нена­вист­ные мат­ро­сам офи­це­ры тогда были уби­ты. В октяб­ре того же года крон­штадт­цы под­дер­жа­ли боль­ше­ви­ков, но не пото­му, что их идеи были попу­ляр­ны в мат­рос­ской сре­де, а пото­му, что было боль­шое пре­зре­ние к Вре­мен­но­му правительству.
Октябрь­ская рево­лю­ция без вся­ко­го пре­уве­ли­че­ния была совер­ше­на рука­ми в основ­ном крон­штадт­ских мат­ро­сов. В годы же Граж­дан­ской вой­ны они сра­жа­лись не за обе­щан­ное боль­ше­ви­ка­ми свет­лое ком­му­ни­сти­че­ское буду­щее, а про­тив вос­ста­нов­ле­ния ста­ро­го режи­ма. Поэто­му неуди­ви­тель­но, что основ­ным лозун­гом в 1921 году у крон­штадт­цев стал «Сове­ты без большевиков».

К 1920 году боль­шин­ство бал­тий­ских мат­ро­сов не были дома уже шесть лет, а пото­му и не зна­ли о реаль­ном поло­же­нии дел в стране. В пись­мах дей­ство­ва­ла стро­гая цен­зу­ра, а дру­гой свя­зи с род­ны­ми у моря­ков не было. Летом 1920 года мно­гим из них всё же был дан отпуск, и моря­ки смог­ли выехать к род­ным. То, что они там уви­де­ли, все­ли­ло в них ярость и негодование.

Одним из таких мат­ро­сов был и 28-лет­ний штаб­ной писарь Сте­пан Пет­ри­чен­ко, нахо­див­ший­ся на служ­бе с 1913 года. Он побы­вал в род­ных кра­ях, в Запо­ро­жье, и был в ужа­се от охва­тив­ших стра­ну голо­да, нище­ты, без­за­ко­ния и про­из­во­ла боль­ше­ви­ков. Хва­лил быв­шую тогда в раз­га­ре мах­нов­щи­ну, но при­со­еди­нять­ся к ней не стал.

В селе в это вре­мя цари­ла прод­раз­вёрст­ка — насиль­ствен­ное изъ­я­тие у кре­стьян хле­ба и дру­гой сель­ско­хо­зяй­ствен­ной про­дук­ции на нуж­ды голо­да­ю­щих горо­дов. Кре­стьяне сопро­тив­ля­лись ей как мог­ли, неред­ко боль­ше­вист­ских комис­са­ров уби­ва­ли, во мно­гих местах вспы­хи­ва­ли вос­ста­ния. Толь­ко за 1918 год по стране про­ка­ти­лось 245 кре­стьян­ских бун­тов про­тив прод­раз­вёрст­ки. Все они подав­ля­лись, повстан­цев рас­стре­ли­ва­ли, но решить назрев­шую про­бле­му это не помогло.

В 1919–1920 годах коли­че­ство и мас­шта­бы вос­ста­ний лишь уве­ли­чи­лись. Взбун­то­вав­ши­е­ся кре­стьяне кон­тро­ли­ро­ва­ли целые обла­сти: в одном лишь Там­бов­ском вос­ста­нии при­ня­ло уча­стие до 200 тысяч чело­век. Про­тив них боль­ше­ви­ки высы­ла­ли целые диви­зии, кото­рые рас­стре­ли­ва­ли теперь уже не толь­ко повстан­цев, но и их родственников.

В горо­дах же царил голод. В Пет­ро­гра­де в нача­ле 1921 года за бухан­ку отда­ва­ли юве­лир­ные изде­лия. Если в июне 1920 года один фунт (450 грам­мов) хле­ба сто­ил 370 руб­лей, то в фев­ра­ле 1921 года — уже 1515. Поку­па­тель­ная спо­соб­ность руб­ля с 1913 года упа­ла в 500 тысяч раз, то есть одна дово­ен­ная копей­ка теперь соот­вет­ство­ва­ла 5000 рублей.

После отпус­ка мно­гие мат­ро­сы и сол­да­ты, уви­дев всё это сво­и­ми гла­за­ми, не ста­ли воз­вра­щать­ся на служ­бу к тем, кого про­кли­на­ли их род­ные. Боль­ше­ви­ки объ­яви­ли их дезер­ти­ра­ми и в слу­чае поим­ки им тоже теперь гро­зил рас­стрел. Одна­ко Сте­пан Пет­ри­чен­ко решил, что вер­нуть­ся в Крон­штадт он всё же дол­жен, ведь побе­дить регу­ляр­ную армию может лишь дру­гая регу­ляр­ная армия, а не кре­стьян­ские отряды.

Пер­вые вол­не­ния в Крон­штад­те нача­лись, когда ста­ло извест­но, что запас про­до­воль­ствия, еже­ме­сяч­но при­сы­лав­ший­ся в кре­пость из Пет­ро­гра­да, ока­зал­ся суще­ствен­но уре­зан и при­бу­дет ещё не ско­ро. Нача­ли при­хо­дить вести, что в самом Пет­ро­гра­де про­хо­дят рабо­чие демон­стра­ции, по кото­рым боль­ше­ви­ки несколь­ко раз откры­ва­ли огонь на пора­же­ние. После таких изве­стий в два­дца­тых чис­лах фев­ра­ля 1921 года нача­лись митин­ги и в Крон­штад­те. На них вско­ре были выдви­ну­ты глав­ные тре­бо­ва­ния к вла­стям: пере­вы­бо­ры всех орга­нов управ­ле­ния госу­дар­ством тай­ным голо­со­ва­ни­ем, сво­бо­да сло­ва и печа­ти, лик­ви­да­ция заград­от­ря­дов, упразд­не­ние полит­от­де­лов, воз­мож­ность для кре­стьян само­сто­я­тель­но рас­по­ря­жать­ся сво­ей зем­лёй, пре­кра­тить все­доз­во­лен­ность ЧК.

Нахо­див­ши­е­ся в Крон­штад­те боль­ше­вист­ские осве­до­ми­те­ли сра­зу же сооб­щи­ли обо всём в Пет­ро­град, отту­да в Моск­ву Лени­ну при­бы­ла теле­грам­ма, сооб­щав­шая о тре­бо­ва­ни­ях мат­ро­сов и о том, что ско­ро с их сто­ро­ны могут после­до­вать реши­тель­ные дей­ствия. Вме­сто пере­го­во­ров Ленин заду­мал пода­вить зре­ю­щее вос­ста­ние силой, для чего из Запад­ной Сиби­ри вызвал Троцкого.

---

Начало восстания и первый штурм

26 фев­ра­ля состо­я­лось собра­ние мат­ро­сов с лин­ко­ров «Сева­сто­поль» и «Пет­ро­пав­ловск», на кото­ром было реше­но послать в Пет­ро­град деле­га­цию с целью выяс­нить ситу­а­цию в горо­де. Вер­нув­ши­е­ся вско­ре деле­га­ты сооб­щи­ли, что все заво­ды и фаб­ри­ки Пет­ро­гра­да окру­же­ны крас­но­ар­мей­ца­ми, а рабо­чие гото­вы под­нять вос­ста­ние в любой момент.

1 мар­та в Крон­штад­те состо­ял­ся 15-тысяч­ный митинг под лозун­гом «Сове­ты без ком­му­ни­стов». На нём высту­пил при­слан­ный Лени­ным Миха­ил Кали­нин. Поче­му имен­но Кали­нин? Дело в том, что Кали­нин — один из немно­гих боль­ше­вист­ских лиде­ров кре­стьян­ско­го про­ис­хож­де­ния. Ленин был уве­рен, что вос­став­шие могут выслу­шать толь­ко «клас­со­во близ­ко­го» к себе чело­ве­ка. Кали­нин пытал­ся убе­дить митин­гу­ю­щих разой­тись, одна­ко делал это высо­ко­мер­но, угро­жал — в резуль­та­те тол­па его освистала.

2 мар­та для под­дер­жа­ния поряд­ка и орга­ни­за­ции обо­ро­ны Крон­штад­та был создан Вре­мен­ный рево­лю­ци­он­ный коми­тет (ВРК) во гла­ве со штаб­ным писа­рем Сте­па­ном Пет­ри­чен­ко, поми­мо кото­ро­го в ВРК вошли его заме­сти­тель Яко­вен­ко, машин­ный стар­ши­на Архи­пов, мастер элек­тро­ме­ха­ни­че­ско­го заво­да Тукин и заве­ду­ю­щий тру­до­вой шко­лой Орешин.

У мно­гих может воз­ник­нуть вопрос, поче­му во гла­ве ВРК стал обыч­ный мат­рос-писарь, а сре­ди его заме­сти­те­лей не было ни одно­го стар­ше­го офи­це­ра, хотя тако­вые в Крон­штад­те были. Напри­мер, самым стар­шим по зва­нию из при­сут­ству­ю­щих в Крон­штад­те офи­це­ров был началь­ник артил­ле­рии гене­рал-май­ор Алек­сандр Коз­лов­ский, одна­ко во гла­ве вос­ста­ния стал не он. Такой вопрос сра­зу отпа­дёт, если мы вспом­ним, что подоб­ные реше­ния были при­ня­ты мат­рос­ской тол­пой, кото­рая нена­ви­де­ла офи­це­ров-дво­рян и кото­рая в фев­ра­ле-мар­те 1917 года мно­гих из них пре­да­ла смер­ти. Поэто­му обыч­ный мат­рос раз­мыш­лял по прин­ци­пу, что во гла­ве вос­ста­ния дол­жен быть не тот, кто более умён и про­фес­си­о­на­лен, а тот, кто «один из нас».

Выбор лиде­ров по тако­му прин­ци­пу и стал круп­ней­шей ошиб­кой вос­став­ших. Гене­рал Коз­лов­ский, кото­ро­го боль­ше­вист­ская про­па­ган­да сра­зу объ­яви­ла «бело­гвар­дей­цем» и гла­вой вос­ста­ния, пред­ла­гал не отси­жи­вать­ся в кре­по­сти и ждать штур­ма, а самим идти в наступ­ле­ние. Он пред­ло­жил вос­став­шим кон­крет­ный план дей­ствий: выса­дить десант в Ора­ниен­ба­у­ме, захва­тить мест­ный вок­зал, желез­но­до­рож­ные соста­вы и бое­вую тех­ни­ку, после чего сра­зу дви­нуть­ся на Пет­ро­град и овла­деть им штур­мом, где повстан­цев под­дер­жа­ли бы мест­ные рабо­чие и колеб­лю­щи­е­ся части красноармейцев.

Одна­ко Пет­ри­чен­ко этот план сра­зу отверг, заявив, что наси­лие — это метод боль­ше­ви­ков, а их вос­ста­ние обя­за­тель­но будет бес­кров­ным. Что каса­ет­ся вла­сти, то Пет­ри­чен­ко наив­но пола­гал, что её мож­но будет пере­вы­брать на сле­ду­ю­щих выбо­рах, и при­ме­не­ние ору­жия для это­го не потребуется.

ВРК Крон­штад­та вско­ре рас­про­стра­нил на листов­ках воз­зва­ние, где говорилось:

«Това­ри­щи и граж­дане! Наша стра­на пере­жи­ва­ет тяжё­лый момент. Голод, холод, хозяй­ствен­ная раз­ру­ха дер­жит нас в желез­ных тис­ках вот уже три года. Ком­му­ни­сти­че­ская пар­тия, пра­вя­щая стра­ной, ото­рва­лась от масс и ока­за­лась не в состо­я­нии выве­сти её из состо­я­ния общей разрухи.

С теми вол­не­ни­я­ми, кото­рые послед­нее вре­мя про­ис­хо­ди­ли в Пет­ро­гра­де и Москве и кото­рые доста­точ­но ярко ука­за­ли на то, что пар­тия поте­ря­ла дове­рие рабо­чих масс, она не счи­та­лась. Не счи­та­лась и с теми тре­бо­ва­ни­я­ми, кото­рые предъ­яв­ля­лись рабо­чи­ми. Она счи­та­ет их про­ис­ка­ми контр­ре­во­лю­ции. Она глу­бо­ко оши­ба­ет­ся. Эти вол­не­ния, эти тре­бо­ва­ния — голос все­го наро­да, всех трудящихся».

В Пет­ро­гра­де же уже вовсю гото­ви­лись к штур­му вос­став­шей кре­по­сти. Троц­кий в теле­грам­ме коман­дар­му Туха­чев­ско­му писал:

«В Крон­штад­те мятеж. Будь­те гото­вы немед­лен­но при­быть в Петроград».

Имен­но Миха­и­лу Туха­чев­ско­му, само­му моло­до­му, 28-лет­не­му, совет­ско­му коман­дар­му, и было пору­че­но выпол­нить всю гряз­ную рабо­ту — пода­вить это восстание.

Боль­ше­ви­ки не соби­ра­лись вести с вос­став­ши­ми пере­го­во­ры и идти им на какие-либо уступ­ки. Их уль­ти­ма­тум Крон­штадт­ско­му гар­ни­зо­ну от 5 мар­та выгля­дел сле­ду­ю­щим образом:

«Обра­ще­ние РВС и коман­до­ва­ния Крас­ной Армии Рабо­че-кре­стьян­ское пра­ви­тель­ство поста­но­ви­ло: вер­нуть неза­мед­ли­тель­но Крон­штадт и мятеж­ные суда в рас­по­ря­же­ние Совет­ской Республики.

Посе­му приказываю:

Всем под­няв­шим руку про­тив Соци­а­ли­сти­че­ско­го Оте­че­ства немед­лен­но сло­жить ору­жие. Упор­ству­ю­щих обез­ору­жить и пере­дать в руки совет­ских властей.

Аре­сто­ван­ных комис­са­ров и дру­гих пред­ста­ви­те­лей вла­сти немед­лен­но освободить.

Толь­ко без­услов­но сдав­ши­е­ся могут рас­счи­ты­вать на милость Совет­ской Республики.

Одно­вре­мен­но мною отда­ёт­ся рас­по­ря­же­ние под­го­то­вить всё для раз­гро­ма мяте­жа и мятеж­ни­ков воору­жён­ной рукой. Ответ­ствен­ность за бед­ствия, кото­рые при этом обру­шат­ся на мир­ное насе­ле­ние, ляжет цели­ком на голо­вы бело­гвар­дей­ских мятежников.

Насто­я­щее пре­ду­пре­жде­ние явля­ет­ся последним.

Пред­се­да­тель Рево­лю­ци­он­но­го военного
Сове­та рес­пуб­ли­ки Троцкий
Глав­ком С. Каменев
Коман­дарм 7А Тухачевский
5 мар­та 1921 года
г. Петроград».

Посколь­ку всем было оче­вид­но, что это­му уль­ти­ма­ту­му крон­штадт­цы не под­чи­нят­ся, на 8 мар­та был назна­чен штурм кре­по­сти. Такая спеш­ка была вызва­на как тем, что через два дня в Москве дол­жен был начать­ся X съезд пар­тии, так и тем, что кре­пость нуж­но было взять до нача­ла отте­пе­ли. Если вос­ста­ние не удаст­ся пода­вить до тая­ния льда, то крас­но­ар­мей­цы не смо­гут его штур­мо­вать, пере­дви­га­ясь по льду, а сами вос­став­шие смо­гут полу­чить помощь из-за границы.

Пер­вый обстрел Крон­штад­та начал­ся рань­ше запла­ни­ро­ван­но­го — вече­ром 7 мар­та. В ответ после­до­ва­ли выстре­лы кре­пост­ных и кора­бель­ных ору­дий мятеж­ни­ков, кото­рые были слыш­ны в Пет­ро­гра­де и окрест­ных насе­лён­ных пунк­тах. На рас­све­те 8 мар­та Туха­чев­ский отдал сол­да­там при­каз идти в бой. Одна­ко пло­хо под­го­тов­лен­ный штурм потер­пел фиа­ско: неко­то­рые крас­но­ар­мей­цы пере­шли на сто­ро­ну повстан­цев, дру­гие части не выпол­ня­ли при­ка­зы вое­вать про­тив сво­их. За отказ идти на штурм были даже разору­же­ны два пол­ка Омской диви­зии, кото­рая преж­де отли­чи­лась в боях с кол­ча­ков­ца­ми. Зачин­щи­ков рас­стре­ля­ли. Вер­ные же боль­ше­ви­кам части, поте­ряв до 800 чело­век погиб­ши­ми, вынуж­де­ны были отступить.

Пер­вый успех все­лил вос­став­шим веру в побе­ду. Одна­ко празд­но­вать было пока что рано. Все пони­ма­ли, что вско­ре после­ду­ет новый штурм и нача­ли к нему готовиться.

---

Второй штурм и итоги восстания

Меж­ду тем в жиз­ни стра­ны в эти дни про­ис­хо­ди­ли суще­ствен­ные изме­не­ния. 14 мар­та на X съез­де пар­тии было при­ня­то реше­ние отка­зать­ся от прод­раз­вёрст­ки и воен­но­го ком­му­низ­ма, был про­воз­гла­шён курс на новую эко­но­ми­че­скую поли­ти­ку (НЭП), а кре­стья­нам раз­ре­ши­ли тор­го­вать. После это­го пер­спек­ти­вы того, что вос­ста­ние под­дер­жат дру­гие реги­о­ны стра­ны, ста­но­ви­лись всё более призрачными.

Прод­раз­вёрст­ка была отме­не­на с боль­шим опоз­да­ни­ем, а глав­ной при­чи­ной это­го послу­жил Крон­штадт — в 1924 году эти фак­ты при­знал даже Сталин:

«Раз­ве мы не опоз­да­ли с отме­ной прод­раз­вёрст­ки? Раз­ве не пона­до­би­лись такие фак­ты, как Крон­штадт и Там­бов, для того, что­бы мы поня­ли, что жить даль­ше в усло­ви­ях воен­но­го ком­му­низ­ма невозможно?».

Уро­ки хоть и с запоз­да­ни­ем, но всё же были усво­е­ны. Одна­ко всё это ни в коем слу­чае не озна­ча­ло, что вос­став­шие крон­штадт­цы могут рас­счи­ты­вать на снисхождение.

Напро­тив, гото­вил­ся новый штурм. Он после­до­вал ночью 16 мар­та. На этот раз иду­щие в бой крас­но­ар­мей­цы были оде­ты в белые маск­ха­ла­ты, поэто­му раз­гля­деть их в тем­но­те даже с помо­щью про­жек­то­ров было невоз­мож­но. Вплот­ную при­бли­зив­шись к кре­по­сти, сол­да­ты бро­си­лись на приступ.

Оже­сто­чён­ные бои дли­лись более суток, но уже к вече­ру 17 мар­та ста­ло оче­вид­но, что у войск Туха­чев­ско­го подав­ля­ю­щее пре­иму­ще­ство как в людях, так и в артил­ле­рии и пуле­мё­тах. Кро­ме того, в штур­ме Крон­штад­та при­ня­ла уча­стие даже авиа­ция. И хотя круп­но­го ущер­ба паря­щие над кре­по­стью и сбра­сы­вав­шие бом­бы око­ло десят­ка само­лё­тов при­чи­нить не смог­ли, они наво­ди­ли страх на вос­став­ших, боль­шин­ство из кото­рых нико­гда в жиз­ни не виде­ло лета­ю­щих машин.

Око­ло 11 вече­ра Пет­ри­чен­ко, Коз­лов­ский и дру­гие лиде­ры вос­ста­ния реши­ли по льду ухо­дить в Фин­лян­дию. С ними смог­ли уйти око­ло 8000 чело­век. Утром сле­ду­ю­ще­го дня бои за Крон­штадт завер­ши­лись. Туха­чев­ский рапор­то­вал сво­е­му начальству:

«В общем пола­гаю, что наша гастроль здесь закон­чи­лась. Раз­ре­ши­те воз­вра­тить­ся восвояси».

По вер­сии участ­ни­ков собы­тий, в боях за Крон­штадт погиб­ло 1912 крас­но­ар­мей­цев и 3500 чело­век со сто­ро­ны вос­став­ших. Одна­ко эта циф­ра явно непол­ная, посколь­ку не учи­ты­ва­ет тех, кто остал­ся на дне Фин­ско­го зали­ва. Под­счи­тать их уже не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным, что даёт осно­ва­ния неко­то­рым исто­ри­кам назы­вать циф­ры в разы боль­ше. 10000 чело­век (вклю­чая граж­дан­ских) были аре­сто­ва­ны за уча­стие в вос­ста­нии, из них око­ло 2000 рас­стре­ля­ны. Всё остав­ше­е­ся в горо­де граж­дан­ское насе­ле­ние было высе­ле­но за Урал.

---

Дальнейшая судьба Степана Петриченко

Жизнь пред­во­ди­те­ля вос­ста­ния Сте­па­на Пет­ри­чен­ко в эми­гра­ции нель­зя назвать счаст­ли­вой. И тем не менее он пере­жил как Туха­чев­ско­го с Троц­ким, участь кото­рых хоро­шо извест­на, так и двух дру­гих участ­во­вав­ших в штур­ме Крон­штад­та ком­ди­вов, Казан­ско­го и Седя­ки­на, став­ших жерт­ва­ми ста­лин­ских репрес­сий в 1937–1938 годах.

Пер­вое вре­мя Пет­ри­чен­ко рабо­тал плот­ни­ком на фин­ском лесо­пиль­ном заво­де. В том же 1921 году напи­сал 34-стра­нич­ную бро­шю­ру «Прав­да о крон­штадт­ских собы­ти­ях», где изло­жил свой взгляд на при­чи­ны и ход вос­ста­ния. Основ­ную идею этой рабо­ты мож­но выра­зить сле­ду­ю­щей цита­той (орфо­гра­фия и пунк­ту­а­ция ори­ги­на­ла сохранены):

«Совер­шая октябрь­скую рево­лю­цию в 1917 г., тру­же­ни­ки Рос­сии наде­я­лись достичь сво­е­го пол­но­го рас­кре­по­ще­ния и воз­ло­жи­ли свои надеж­ды на мно­го обе­щав­шую пар­тию ком­му­ни­стов. Что же за 3 года дала пар­тия ком­му­ни­стов, воз­глав­ля­е­мая Лени­ным, Троц­ким, Зино­вье­вым, и дру­ги­ми? За три с поло­ви­ной года сво­е­го суще­ство­ва­ния ком­му­ни­сты дали не рас­кре­по­ще­ние, а пол­ней­шее пора­бо­ще­ние лич­но­сти чело­ве­ка. Вме­сто поли­цей­ско-жан­дарм­ска­го монар­хиз­ма, полу­чи­ли еже­ми­нут­ный страх попасть в засте­нок чрез­вы­чай­ки, во мно­го раз сво­и­ми ужа­са­ми пре­взо­шед­шей жан­дарм­ское управ­ле­ние цар­ско­го режи­ма. Полу­чи­ли штык, пулю и гру­бый окрик оприч­ни­ков из чрез­вы­чай­ных комис­сий. Если набо­лев­шую в душе прав­ду тру­же­ник выска­жет, то его сей­час же при­чис­лят к контр-рево­люц­но­не­рам, к аген­там антан­ты и т. д. и в награ­ду он полу­ча­ет или пулю или решет­ку, рав­но­силь­ную голод­ной смер­ти. Рабо­чих, при помо­щи казен­ных ком­му­ни­сти­че­ских проф­фе­си­о­на­льи­ых сою­зов при­кре­пи­ли к стан­кам, сде­лав труд не радо­стью, а новым невы­но­си­мым раб­ством. На про­те­сты кре­стьян, выра­жа­ю­щи­е­ся в сти­хий­ных воз­ста­ни­ях и на про­те­сты рабо­чих, вынуж­ден­ных самой обста­нов­кой жиз­ни к заба­стов­кам по всей Рос­сии, ком­му­ни­сты отве­ти­ли мас­со­вы­ми рас­стре­ла­ми, тюрь­ма­ми и кон­цен­тра­ци­он­ны­ми лагерями».

Несмот­ря на такие взгля­ды уже в 1922 году Пет­ри­чен­ко ста­но­вит­ся аген­том ГПУ и вплоть до Вто­рой миро­вой вой­ны пере­да­ёт в СССР цен­ную инфор­ма­цию о Фин­лян­дии и её воору­жен­ных силах. Неод­но­крат­но про­сил­ся обрат­но на роди­ну. Одна­ко вер­нуть­ся ему дове­лось лишь в апре­ле 1945 года, при этом Пет­ри­чен­ко сра­зу был аре­сто­ван и обви­нён в том, что он… фин­ский шпи­он. Послед­ние два года жиз­ни он про­вёл в совет­ских тюрь­мах и конц­ла­ге­рях и скон­чал­ся в 1947 году в 55 лет.

---

Читай­те так­же наш мате­ри­ал «Комуч и террор».

90 лет назад, 10 февраля 1921 года, за две недели до появления первых признаков начала антибольшевистского выступления краснофлотцев в Кронштадте русская эмигрантская пресса в Париже сообщила о том, что оно идет полным ходом. Лев Троцкий назвал этот факт прямым доказательством участия в заговоре французской контрразведки. Корреспондент «Власти» Светлана Кузнецова разбиралась в том, кто и зачем спровоцировал знаменитый мятеж.

«Ему полагалось всего 50 осведомителей»

Начало первого послевоенного 1921 года выдалось настолько тяжелым, что время Первой мировой и Гражданской войн могло показаться гражданам советской республики отнюдь не самым трудным испытанием в их нелегкой жизни. С началом холодов страна осталась без топлива, встали железные дороги, прекращали работу заводы и фабрики. Но главное состояло в том, что во многих частях страны начались вооруженные выступления измученных принудительными изъятиями зерна крестьян и ко всему прочему разразился продовольственный кризис.

Положение в крупных городах, особенно в Петрограде, усугублялось тем, что в рамках борьбы с мешочничеством и спекуляцией еще во время Гражданской войны города резко ограничили привоз продовольствия любыми частными торговцами, на их пути к колыбели революции стояли заградотряды. В результате цены на продукты, которые всеми правдами и неправдами попадали в Петроград, взлетели до небес. К примеру, если в июне 1920 года фунт хлеба стоил 370 руб., то в феврале 1921 года — 1515. За фунт картошки вместо 220 руб. стали просить 900. Сахар подорожал с 5625 руб. за фунт до 19 500.Похожая картина наблюдалась и с остальными продуктами.

При этом рабочие жаловались на то, что месячной нормы продовольствия, выдававшейся на предприятиях, хватало только на неделю, и даже этот скудный паек неуклонно уменьшался. Класс-гегемон пытался бороться за свои права, направляя в советские и партийные органы многочисленные просьбы и жалобы, но рабоче-крестьянское правительство оставалось непреклонным.

«Комиссия по снабжению рабочих при Наркомпроде,— сообщали «Известия» в январе 1921 года,— разрешила в отрицательном смысле вопрос о довыдаче разницы в пайках переведенным на бронированное снабжение рабочим, которые ранее состояли на довольствии по повышенным нормам (красноармейские — тыловой, фронтовой и другие — пайки)».

Недовольство масс нарастало, и это, естественно, сказывалось на авторитете власти, который и без того подрывался развернувшейся в конце 1920 года дискуссией о роли профсоюзов. Вопрос заключался не столько в профсоюзах, сколько во власти в партии и стране, и потому, стараясь привлечь на свою сторону как можно больше сторонников, каждая из группировок старательно обличала противников, что способствовало еще большей дискредитации партийных вождей.

Командующий морскими силами республики Александр Немитц докладывал об участии в такой дискуссии моряков Балтийского флота:

«1. На широких собраниях моряков страстно обсуждались вопросы, сами по себе очень тонкие и сложные экономически, но преломившиеся в сознании массы примерно так: «за Троцкого — или за Зиновьева?», «за подтяжку нас — или за поблажки нам?».

2. На широких собраниях моряков была допущена и страстная критика командующего Балтфлотом, которою руководила часть комиссаров, и даже — в печати. Это преломилось в сознании массы как: «мы выгнали Комфлота». В итоге масса оказалась и раздражена, и сбита с толку, она почувствовала возможность не считаться с громадным авторитетом партии, власти…».

Во время дискуссии, казалось, ничто не предвещало никаких мятежей. Проверявший Балтийский флот в декабре 1920 года начальник 1-го спецотдела ВЧК Владимир Фельдман докладывал:

«Усталость массы Балтфлота, вызванная интенсивностью политической жизни и экономическими неурядицами, усугубленная необходимостью выкачивания из этой массы наиболее стойкого, закаленного в революционной борьбе элемента, с одной стороны, и разбавлением остатков этих элементов новым аморальным, политически отсталым добавлением, а порой и прямо политически неблагонадежным — с другой, изменила до некоторой степени в сторону ухудшения политическую физиономию Балтфлота. Лейтмотивом является жажда отдыха, надежда на демобилизацию в связи с окончанием войны и на улучшение материального и морального состояния, с достижением этих желаний по линии наименьшего сопротивления. Все, что мешает достижению этих желаний масс или удлиняет путь к ним, вызывает недовольство».

Фельдман предлагал ряд мер для улучшения ситуации на флоте, но особого беспокойства не высказывал и весьма похвально отзывался о начальнике особого отдела Кронштадтской крепости:

«Нач. тов. Грибов поставил работу его на должную высоту: информационная часть вполне удовлетворяет своему назначению; весь информматериал без предварительной проверки не идет в сводку. Грибов сам моряк, имеет самую тесную связь с комиссарами и массой. Вот пример этой тесной связи с ним. По штату ему полагалось всего 50 осведомителей, он имеет их до 150, и почти все бесплатные. Как только комиссар «Петропавловска» перехватил письмо (с листовками анархистов.— «Власть»), через 10 минут он уже был у Грибова».

«Отправлены в Москву, по-видимому, для расстрела»

Именно поэтому опубликованное в Париже 10 февраля 1921 года сообщение русских «Последних новостей» было, по сути, совершенно обычной для того времени и эмигрантской прессы газетной уткой:

«Лондон, 9 февраля. (Собкор). Советские газеты сообщают о том, что экипаж кронштадтского флота взбунтовался на прошлой неделе. Он захватил весь порт и арестовал главного морского комиссара. Советская власть, не доверяя местному гарнизону, отправила из Москвы четыре красных полка. По слухам, взбунтовавшиеся моряки намерены начать операции против Петрограда, и в этом городе объявлено осадное положение. Бунтовщики заявляют, что они не сдадутся и будут бороться против советских войск».

Ничего подобного в тот момент в Кронштадте не наблюдалось, а советские газеты, конечно, ни о каком бунте не сообщали. Но три дня спустя парижская газета Le Matin («Утро») опубликовала похожее сообщение:

«Гельсингфорс, 11 февраля. Из Петрограда сообщают, что ввиду последних волнений кронштадтских матросов военные большевистские власти принимают целый ряд мер, чтобы изолировать Кронштадт и не дать просочиться в Петроград красным солдатам и морякам кронштадтского гарнизона. Доставка продовольствия в Кронштадт приостановлена впредь до новых приказаний. Сотни матросов арестованы и отправлены в Москву, по-видимому, для расстрела».

Возмущению большевистского руководства, казалось, не было предела. Нарком по военным и морским делам и председатель реввоенсовета республики Лев Троцкий уже во время мятежа рассказывал иностранным журналистам:

«Всем, вероятно, известно, что в ряде иностранных газет, в том числе и в «Матен», сообщение о восстании в Кронштадте появилось еще в середине февраля, то есть в то время, когда Кронштадт был совершенно спокоен. Чем это объясняется? Очень просто. Центры контрреволюционных заговоров находятся за границей. Между этими русскими эмигрантскими центрами и известными группировками европейского империализма и европейской прессы имеется самая тесная связь, разумеется, отнюдь не платонического характера. Русские контрреволюционные организации обещают своевременно устроить мятеж, а нетерпеливая бульварная и биржевая печать уже пишет об этом как о факте. На основании сообщения «Матен» я послал предупреждение в Петроград своим морским сотрудникам, причем сослался на то, что в прошлом году в заграничной печати появилось совершенно неожиданно для нас сообщение о перевороте в Нижнем Новгороде и действительно приблизительно через месяц после появления этого известия в Нижнем произошла попытка переворота. Таким образом, империалистическая печать не только сообщает о России, и притом вполне сознательно, огромное количество небылиц, но и время от времени с известной точностью предсказывает заранее попытки переворота в определенных пунктах Советской России. Газетные агенты империализма «предсказывают» то, что другим агентам того же империализма поручено выполнять».

Самое любопытное, однако, заключалось в том, что в начале 1921 года у недругов советской власти действительно существовали планы по организации восстания в Кронштадте. В докладе, который, как считается, подготовил представитель русского отделения Красного Креста в Финляндии профессор Герман Цейдлер, говорилось:

«Сведения, поступающие из Кронштадта, заставляют думать, что ближайшей весной в Кронштадте вспыхнет восстание. При оказании извне некоторой поддержки его подготовлению можно вполне рассчитывать на успех восстания, чему благоприятствуют следующие обстоятельства. В настоящее время на Кронштадтском рейде сосредоточены все суда Балтийского флота, сохраняющие еще боевое значение. В связи с этим преобладающей силой в Кронштадте являются матросы действующего флота, а равно матросы, несущие службу на берегу в Кронштадтской крепости. Вся власть сосредоточена в руках немногочисленной группы матросов-коммунистов (местный Совдеп, Чрезвычайка, революционный трибунал, комиссары и коллективы кораблей и т. д.). Остальной гарнизон и рабочие Кронштадта не играют никакой заметной роли. Между тем в среде матросов замечаются многочисленные и несомненные признаки массового недовольства существующим строем. Матросы единодушно примкнут к рядам восставших, как только немногочисленная мощь решительными и быстрыми действиями захватит в свои руки власть в Кронштадте. В среде самих матросов уже образовалась такая группа, способная и готовая к самым энергичным действиям».

«Большевики не в состоянии взять Кронштадт»

Возможность военной победы восставших у автора доклада сомнений не вызывала:

«Советское правительство хорошо осведомлено о враждебном ему настроении матросов. В связи с этим Советское правительство приняло меры к тому, чтобы в Кронштадте единовременно не хранилось более недельного запаса продовольствия, тогда как ранее в кронштадтские склады отпускался запас продовольствия на целый месяц вперед. Недоверие советской власти к матросам настолько велико, что наружная охрана путей к Кронштадту, ведущих по льду, покрывающему в настоящее время Финский залив, поручена пехотному полку Красной Армии. В случае восстания этот полк не сможет оказать матросам сколько-нибудь значительного сопротивления как по причине своей малочисленности, так и по причине того, что при надлежащей подготовке восстания полк будет захвачен матросами врасплох. Захват власти над флотом и над крепостными сооружениями самого Кронштадта обеспечивает господство восставших над всеми прочими фортами, не расположенными непосредственно на острове Котлин. Артиллерия названных фортов имеет угол обстрела, не позволяющий ей вести огонь по Кронштадту, тогда как батареи Кронштадта могут держать указанные форты под своим огнем (форт «Обручев», поднявший восстание в мае 1919 г., сдался через полчаса после открытия по нему огня с кронштадтских батарей). Боевое воспротивление восстанию средствами, допускающими немедленное после начала восстания использование, сводится к открытию большевиками огня по Кронштадту с батарей «Красной Горки» (форт, расположенный на материке, на южном берегу Финского залива). Но артиллерия «Красной Горки» совершенно бессильна перед артиллерией судов и батарей Кронштадта… Следует добавить, что весь запас снарядов для артиллерии Кронштадта, «Красной Горки» и Балтийского флота хранится в пороховых складах Кронштадта и окажется, таким образом, в руках восставших… В случае успеха восстания большевики, не располагающие вне Кронштадта боеспособными кораблями и не имеющие возможности сосредоточить сухопутную артиллерию достаточной мощности для подавления огня кронштадтских батарей (особенно вследствие бессилия «Красной Горки» перед ними), не в состоянии взять Кронштадт ни посредством обстрела с берега, ни посредством соединенного с ним десанта… Ввиду изложенного положение Кронштадта после восстания можно считать в военном отношении совершенно обеспеченным и можно рассчитывать продержаться в нем столько времени, сколько будет угодно».

В докладе говорилось и об особых преимуществах Кронштадта как места организации антибольшевистского мятежа:

«Для успеха Кронштадтского восстания имеются налицо чрезвычайно благоприятные обстоятельства: 1) наличность сплоченной группы энергичных организаторов восстания; 2) сочувственное настроение восстанию в среде матросов; 3) ограниченность района действий узкими пределами Кронштадта, осуществление переворота в каковых пределах обеспечивает успех всего восстания и 4) возможность подготовить восстание в полной тайне, что осуществимо вследствие изолированности Кронштадта от России и вследствие однородности и сплоченности матросской среды».

При этом в докладе говорилось и о возможности провала мятежа:

«Внутренние условия жизни после восстания могут оказаться для Кронштадта роковыми. Продовольствия хватит на несколько первых лишь дней после восстания. Если оно не будет доставлено в Кронштадт немедленно после переворота и если дальнейшее снабжение Кронштадта не будет надлежащим образом обеспечено, то неизбежный голод заставит Кронштадт вернуться под власть большевиков. Русские антибольшевистские организации не в силах самостоятельно разрешить указанную продовольственную задачу и принуждены обратиться в этом отношении за помощью к французскому правительству. Во избежание задержки в немедленной после восстания доставке продовольствия в Кронштадт необходимо, чтобы к заранее условленному времени надлежащие продовольственные грузы находились на транспортах, которые в портах Балтийского моря ожидали бы приказаний идти в Кронштадт. Кроме сдачи Кронштадта большевикам по причине его продовольственной необеспеченности представляется осторожным предвидеть случай перелома настроения в среде самих восставших, следствием чего также могло бы явиться восстановление власти большевиков в Кронштадте».

Для предотвращения подобного исхода, как говорилось в докладе, требовалась сравнительно небольшая помощь французского правительства — 200 тыс. франков, подготовленные суда с продовольствием для восставших и возможность прохода в Кронштадт на поддержку восставшим остатков русского Черноморского флота, ушедшего из Крыма после поражения войск барона Врангеля.

Но после начала восстания никаких судов с продовольствием и вообще значительных запасов провизии для восставших подготовлено не было, и эмигрантская газета «Руль» уже во время восстания сообщала:

«Вследствие нового обращения русских организаций к французскому министру иностранных дел представителям Франции в прибалтийских государствах дана инструкция оказать содействие всяким мероприятиям для ускорения снабжения Кронштадта продовольствием».

Возможно, на позицию французского правительства повлиял тот же самый доклад. Точнее, описание главной опасности предлагавшегося мятежа:

«Необходимо, однако, иметь в виду, что если после первоначального успеха восстания в Кронштадте таковое будет сломлено по причине недостаточного снабжения Кронштадта продовольствием или по причине разложения в среде оставленных без нравственной и военной поддержки балтийских матросов и кронштадтского гарнизона, то сложится такая обстановка, которая не только не ослабит, но, наоборот, укрепит советскую власть, дискредитировав ее противников».

«Агенты Чека подстрекали эсеров к восстанию»

В том, что большевикам следовало что-то предпринять для выхода из непростого положения, в котором они оказались, не сомневались ни их враги, ни они сами. 11 февраля 1921 года группа видных большевистских руководителей, в которую вошли члены коллегии ВЧК Вячеслав Менжинский и Генрих Ягода, направила в ЦК РКП(б) письмо, где говорилось:

«Положение внутри самой партии, с особенной яркостью выявившееся в последней дискуссии о профсоюзах, и небывалое еще понижение влияния ее на пролетариат, особенно за последнее время благодаря систематическому сокрытию от масс действительного состояния республики, требует самых спешных и решительных мер по укреплению партии и приведению ее в боевой и революционный порядок».

Менжинский с товарищами предлагали главным образом организационные меры. Но маленькое победоносное подавление мятежа куда быстрее облегчило бы жизнь руководству партии, поскольку наличие общего и притом весьма реального врага могло положить конец затянувшимся столкновениям внутрипартийных группировок, а также напугать рядовых коммунистов и заставить их сомкнуться вокруг ЦК. А разгром мятежников поднял бы авторитет власти и напугал ее врагов. Но даже для большевиков-ленинцев, прославившихся своей оголтелой беспринципностью еще до революции, подобный ход выглядел очень смелым.

Однако факты свидетельствуют о том, что подобная версия имеет право на жизнь. Поводом для восстания в Кронштадте послужила ситуация в Петрограде, где с конца января 1921 года остановили подавляющее большинство заводов и фабрик. На многих из них начались митинги с требованием увеличить паек, разрешить свободную торговлю и запретить заградотрядам отбирать продукты у возвращающихся из деревень рабочих-отпускников. Только на отдельных заводах экономические требования сочетались с политическими — перевыборов советов, а также свободы слова и печати, без которых невозможно бороться с разного рода злоупотреблениями руководства. В ответ власти города ввели военное положение. Когда же рабочие вышли на улицы, началось то, что один из участников событий — Василевский описывал так:

«Первым начал волынить (бастовать) Трубочный завод, который бастовал 23-го февраля и, поддерживаемый некоторыми предприятиями Василеостровского района, устроил антисоветскую демонстрацию. 25-го февраля к Трубочному заводу примкнули: Механический, Лаферм, Печаткина, Брусницына. 25 февраля была объявлена перерегистрация рабочих, чтобы выявить виновных и прекратить волынку, т. е. забастовку. Тут, товарищи, когда рабочие Василеостровского района выступили, дело гладко не обошлось, тут, поскольку город был на военном положении… до некоторой степени имели место столкновения с воинскими частями, в особенности с отрядом особого назначения…»

Вот только петроградское руководство уже 24 февраля пошло на попятную и объявило о выдаче небывалых по размерам пайков. В Кронштадте же начали солидаризироваться с рабочими только 25 февраля. Так что получалось несколько поздновато.

Странным образом происходило и распространение мятежных настроений по Кронштадту и кораблям флота. Казалось бы, комиссары и чекисты должны были если не арестовать недовольных, то изолировать их от остальных матросов. Вместо этого комиссары сами приводили зачинщиков митингов на отказывавшиеся принимать их корабли. Еще одним примечательным моментом оказалось то, что 28 февраля, когда требования кронштадтцев еще только начали обсуждать на кораблях и не было никакой ясности в том, руководит ли кто-либо недовольными матросами, в Петрограде приступили к арестам членов всех оппозиционных большевикам партий и движений.

Но самым странным оказалось другое обстоятельство, на которое обращали внимание многие исследователи. В Москве в эти же дни должен был открыться X съезд РКП(б), где собирались обсуждать вопрос о свободной торговле и изменениях в экономической политике. Если бы съезд открылся в намеченные сроки, повод для восстания в Кронштадте исчез бы сам собой. Но открытие съезда почему-то отложили.

Безусловно, все это может быть лишь совпадениями или ошибками отдельных людей. Так или иначе, маленького победоносного подавления мятежа не получилось. Радиостанция Кронштадта передавала на весь мир воззвания восставших, и большевики никак не могли заглушить ее своими радиопередачами и шумами.

«Радиоприемник моего поезда,— телеграфировал Троцкий командарму Тухачевскому 6 марта 1921 года,— принял сегодня почти целиком воззвание Кронштадтского ревкома. Помеха со стороны Новой Голландии была минимальной. Необходимо принять строжайшие меры к более бдительной работе Новой Голландии и к контролю над радио на судах в Неве».

Первая попытка штурма Кронштадта окончилась полным провалом.

«Ночное наступление,— докладывали военные 8 марта,— успеха не имело, и части связи отведены в исходное положение. На неудачный исход повлияли недостаточность с нашей стороны тяжартиллерии, превосходство артогня, сил противника и главным образом крайняя нерешительность действий 561 полка и переход одного батальона этого полка на сторону противника. Части Особого сводного полка ворвались было в Кронштадт, где подверглись сильному перекрестному пулеметному огню и отчаянной контратаке противника и принуждены были отойти, потеряв две роты с комбатом, отходящие части были преследуемы сильным артогнем противника».

Ко всему прочему переброшенные для подавления мятежа надежные красноармейские части оказались совершенно ненадежными. Уполномоченный, направленный 12 марта в 27-ю дивизию, докладывал:

«Мне удалось выяснить, что эти части считаются вполне благонадежными и боевыми, в свое время отличившимися при взятии Омска. Я пошел на митинг 234-го Оршанского полка, где установил прямо противоположное настроение, резко антисемитское, с отказом идти на фронт. На призыв агитатора (кстати сказать, очень плохо осветившего Петроградскую волынку) раздались возгласы «бей жидов», «на фронт не пойдем», «довольно войны — давай хлеба». Из беседы с командиром полка выяснил, что он (по его словам) не узнает своей части и совершенно не знает, чему это приписать».

В итоге, чтобы заставить штурмующих идти на восставших, пришлось применять репрессии вплоть до расстрелов. Взять же крепость удалось только после того, как руководители восставших вместе с почти 4 тыс. моряков по льду ушли в Финляндию. Причем штурм обошелся весьма и весьма дорого.

«Наши части,— говорилось в итоговом докладе полевого штаба реввоенсовета республики о подавлении мятежа,— понесли значительные потери: именно — комсостава 130 и красноармейцев 3013 человек. На фортах мятежниками оставлено много орудий и снарядов, орудия большей частью испорчены».

Погибло и несколько делегатов X съезда, отправленных на борьбу с кронштадтской контрреволюцией. После чего арестовали и частью расстреляли множество участников мятежа. А дальше все произошло именно так, как и предсказывалось в докладе профессора Цейдлера. На съезде приняли резолюцию «О единстве партии», запрещавшую фракционные расколы, оппозиционеров посадили и, можно сказать, почти добили, одновременно всерьез испугав тех, до кого руки ЧК не дотянулись. Так что кризис власти был преодолен.

Вот только вопрос о том, чем же занималась обширная агентурная сеть ЧК в Кронштадте, остался открытым. Как и вопрос о том, кто же спровоцировал Кронштадтский мятеж.

Возможно, восстание вызвали русские эмигранты. Ведь это они запустили утку о мятеже в Кронштадте, справедливо полагая, что большевики предпримут какие-то репрессивные действия и восстание непременно начнется. Можно было бы предположить, что они рассчитывали на то, что великие державы все-таки оценят открывающиеся возможности и поддержат восставших.

Все это выглядит вполне логичным, если бы не одно «но». В ноябре того же 1921 года из финского представительства РСФСР в Москву поступило агентурное сообщение, где говорилось о весьма интересном разговоре, который вел комендант представительства (а назначались они, как правило, из числа чекистов) с сотрудником финской полиции:

«Комендант дома здешнего представительства Советской России рассказал одному представителю Центральной Сыскной Полиции, что когда положение Советского Правительства до Кронштадтского мятежа стало казаться шатким, то Чрезвычайной Комиссией Петроградской губ. (Печека) при внесении Реввоенсовету и Всерос. Чрезвыч. Комиссии предложения об улучшении положения было получено от Зиновьева предписание организовать Кронштадтский мятеж, дабы, подавив его, можно было упрочить положение Советского правительства. Восстание было спланировано до подробностей, и о планах сообщили Петриченко, который являлся тайным агентом Чрезвычайной Комиссии Петроградской губ. и которому было дано предписание вступить в Кронштадтский Революционный Комитет, чтобы он мог активно участвовать в подготовке восстания. Во все находящиеся в Кронштадте войсковые части были откомандированы агенты Чека, которые подстрекали эсеров к восстанию. В ряды повстанцев было приказано вербовать возможно большее число офицеров и знати, чтобы восстание носило белый характер. Когда Московский и Петроградский гарнизоны были подкреплены верными советскому правительству войсками, Петриченко получил приказание начать мятеж».

Естественно, этот доклад не может быть окончательным аргументом в пользу излагающейся в нем версии. Важнее другое. От правительства, которое пытается руководить, полагая, что пропагандой можно добиться чего угодно, в тяжелые моменты, когда ложь уже не помогает, можно ждать каких угодно провокаций.