Руководство большого театра сейчас

В Большой чаще ходят на оперу или на балет? Или просто сделать селфи в исторических интерьерах и выложить в соцсети? И почему билеты такие дорогие, а на «Щелкунчик» перед Новым годом их просто не достать? На эти и другие вопросы отвечает Владимир Урин, генеральный директор Большого театра

О проблемах и планах Большого театра рассказал его директор Владимир Урин. С ним беседовал главный редактор радиостанции Илья Копелевич.

На этой неделе открывается 248-й сезон, открывается «Борисом Годуновым», оперным спектаклем, но вообще в репертуаре Большого, как многие отмечают, в прошлые сезоны превалировал балет. Почему?

Владимир Урин: Я бы хотел поспорить с теми исследователями, которые утверждают, что превалировал балет. Дело в том, что мы очень внимательно следим за количеством спектаклей, которые идут в репертуаре театра, и это абсолютно обязательный паритет. Никакого преувеличения количества спектаклей по балету нет.

А по премьерам, репертуару, разнообразию?

Владимир Урин: Оперных премьер в два раза, даже, наверное, в три больше, чем балетных.

В этом сезоне?

Владимир Урин: В каждом, потому что мы играем четыре оперных премьеры на исторической и новой и три премьеры на камерной сцене. Мы играем всего-навсего балетных премьер три, оперных премьер гораздо больше.

Мой абсолютно непрофессиональный взгляд больше всего привлекла ожидаемая премьера «Евгения Онегина», которую будет ставить Сергей Урсуляк, всем известный по сериалу «Ликвидация».

Владимир Урин: По многим сериалам, по последнему фильму «Праведник», «Жизнь и судьба», очень много работ.

Это ваш десятый или 11-й сезон в театре с тех пор, как вы его возглавили, театральные и кинорежиссеры стали основными постановщиками оперных и даже балетных спектаклей в Большом театре. Почему?

Владимир Урин: Я думаю, что это вызвано временем, и оперный, и балетный спектакль все больше и больше перестает быть красивым концертом в костюмах того времени, о котором идет речь, и все более и более становится театральным спектаклем. Причем музыкальная сторона чрезвычайно важна, но мы разговариваем сегодня о театральном спектакле прежде всего. Это тоже легенда по поводу того, что это мы придумали, давайте вернемся к великим именам. А Франко Дзеффирелли — кинорежиссер, выдающийся оперный режиссер, Питер Штайн — драматический режиссер, пришедший в оперу и поставивший колоссальное количество знаменитых спектаклей, Юрий Петрович Любимов — драматический режиссер.

Когда-то это было скорее исключением, сейчас это становится правилом.

Владимир Урин: Боюсь, что это было исключение [в России], а в мировом театре это не исключение, это нормальный творческий процесс. Что касается балетного спектакля, по-разному. Дело в том, что есть хореографы, которые блистательно умеют сочинять хореографический текст, но не умеют сочинять спектакль, тогда появляется человек рядом, который помогает в этом процессе: в сочинении истории, спектакля, смыслов. Хореографический текст остается за хореографом. Причем это редчайший случай, это не всегда. Там, где оно необходимо, мы приглашаем режиссера.

Был такой спектакль в прошедший сезон, балетмейстер-хореограф Юрий Посохов и режиссер Кирилл Серебренников поставили «Нуреева». Будет ли он возобновляться, может быть, вы скажете об этом.

Владимир Урин: Он не будет возобновляться, вы знаете прекрасно о законе, который подписан в нашей стране о информации, эти изменения в законе, которые появились, и этот спектакль впрямую попадает под действие этого закона. Поэтому как только был подписан этот закон, мы вынуждены были снять этот спектакль с репертуара.

В предстоящем сезоне Юрий Посохов, хореограф в Большом театре, будет ставить балет «Пиковая дама». Он будет это делать один?

Владимир Урин: Да, он это будет делать один, он так решил. Вообще, должен сказать, что Юра — человек, который насыщен идеями. И всякий раз, когда мы с ним разговариваем о новом спектакле, он обычно называет три или четыре варианта, которые он предлагает для балета, причем это часто очень неожиданные варианты замечательных литературных произведений, театральных идей. Но в данном случае мы остановились на Александре Пушкине, во-первых, 2024 год — это юбилейный год — 225 лет, поэтому мы остановились на «Пиковой даме». Это музыка Петра Чайковского из оперы, но это тоже вариант, если вы помните, есть такое в истории балета, когда Родион Щедрин взял музыку Жоржа Бизе, и для Майи Плисецкой сочинили балет «Кармен-сюита». Вот здесь будет та же самая ситуация. И Юрий Красавин, с моей точки зрения, замечательный композитор, написал замечательную музыку для балета «Танцемания», то, что получило «Золотую маску». То, что сделал Вячеслав Самодуров в прошлом сезоне в нашем театре, и это прекрасный композитор, который очень много музыки написал к фильму, он сейчас написал партитуру для балета, основываясь на музыке Петра Ильича Чайковского. Но это самостоятельное произведение Красавина.

Кто там будет блистать? Потому что «Кармен-сюита» известна не только тем, что это Бизе, Родион Щедрин, но еще и Майя Плисецкая.

Владимир Урин: Это так трудно сказать, потому что если бы вы увидели приказ, который распределяет роли, то вы бы увидели там всех ведущих солистов нашего театра, кто сегодня составляет славу балетной труппы, а рядом с этим совсем молодые имена. Кто из них вырвется, кто из них на заключительном этапе выйдет на премьеру, я вам сказать не могу, потому что еще идет репетиционный процесс.

Я перекину мостик в свое детство. Как я представлял Большой театр. В детстве, живя в Москве, в нем никогда не был, только когда уже повзрослел, но много слышал, это все слышали, и тогда лицом Большого театра были звезды, на них стремились попасть, и два главных человека — это главный балетмейстер Юрий Григорович, главный режиссер Борис Покровский, из рук которых выходила большая часть спектаклей, и в них блистали артисты, которых знала вся страна. Мне кажется, сейчас такого нет, конечно, есть несколько имен, может быть, Светлана Захарова, которую знают все, а остальные, как вы говорите, кто будет лучше готов, как в футболе говорят, когда сборную собирают. Это какая-то новая ситуация, она изменилась?

Владимир Урин: Давайте попробуем взглянуть на эту ситуацию как вообще на театральную ситуацию. Ведь оперный и балетный театр — это точно такой же театр, как и все остальные. Вы говорите о 1960-1970-х, начале 80-х годов прошлого столетия, тогда все театры были построены по принципу тоталитарных маленьких театральных государств. Был театр Юрия Любимова, был театр Андрея Гончарова, был театр Анатолия Эфроса. Потом появился Марк Захаров, чуть-чуть попозже, и это был театр Марка Захарова. Это были авторские театры, так были построены по принципу Московского художественного театра. И это было счастливое театральное время, оттепели, возможности проявления, но это были все равно по образу и подобию государства, и театральное хозяйство было построено точно так же. Я могу назвать замечательных и блистательных хореографов и режиссеров России, которые работали не только в Москве. А Георгий Александрович Товстоногов — это что такое? Это авторитарное государство Георгия Товстоногова, чья личность и определяла этот театр. Сегодня эта ситуация практически исчезла, ее нет. Время изменилось, театр из духовной потребности общества, мы же еще ходили в театр смотреть, слушать, воспринимать то, чего мы не могли получить нигде, мы искали другие смыслы в театральных спектаклях, поэтому на самом деле это было другое время. Сегодня театр все более и более отошел, с точки зрения общественной значимости, духовных потребностей, в сторону и превращается в сферу развлечения, удовольствия и так далее. Естественно, изменилась и вся ситуация с теми лидерами, потому что как раз это и были лидеры, которые умели находить в то время через иносказательность, образность в театре. И театры были построены по такому же принципу. В Большом это был театр Бориса Покровского и Юрия Григоровича, все было подчинено только ему и его спектаклям, плюс классическое наследие, которое было. Границы закрыты, артисты со всего СССР, собранные в Большом театре, тогда игралось всего 100 с небольшим оперных спектаклей, сейчас играется 300 с лишним в год, 100 с небольшим и 100 с небольшим балетов, и попасть было невозможно. И у каждого артиста в лучшем случае иногда был один спектакль в месяц, если два спектакля в месяц — счастье. Совсем другая жизнь, другая атмосфера, все совершенно другое. Открылись границы, у меня есть голос, бог дал дар, люди поехали петь по всему миру. Изменилась экономическая ситуация.

Вы сказали, что сейчас опера — это не театрализованный спектакль, где достаточно петь. Это семантическая конструкция, в которой надо жить, верно?

Владимир Урин: Конечно.

Получается, что звезды, гастролирующие, переезжающие, вообще не вписываются?

Владимир Урин: Вписываются, приезжают, репетируют. Если дирижер талантливый и интересный, если режиссер талантливый и интересный, собираются, вписываются.

Я вернусь к звездам, к уникальным голосам и уникальным данным, которыми обладают единицы. Из многих талантливейших балетных артистов все равно на протяжении истории были уникальными. Сейчас я не вижу афиш, на которых было бы сейчас написано то или другое имя. Афиши Большого театра, которые я сейчас вижу на улицах, — там название спектакля.

Владимир Урин: Нет, посмотрите внимательно на афиши около театра.

Это около Большого. А я про рекламу на улицах, в наружке.

Владимир Урин: В наружке мы этого не делаем, потому что это технически очень сложно.

А публика идет на кого или на что?

Владимир Урин: Зритель идет на спектакль. Это позиция. Второй вопрос — вы правы, есть большое количество любителей и балета, и оперы, кто очень хорошо знает солистов Большого и кто идет на исполнителей. Сегодня же другие способы донесения информации: человек зашел на сайт, и он видит, кто тот или иной спектакль поет или танцует, и он приобретает билеты на этот спектакль, он любит этого исполнителя. Все.

Многие ходят в Большой театр потому, что это Большой театр, если вы приехали в Москву, вы постараетесь побывать в этих стенах, даже если вы не большой любитель классической музыки, которых в среднем в обществе всегда не большинство. Расскажите секреты. Я тогда наводящими вопросами, чтобы не ставить вас в неловкое положение.

Владимир Урин: Вы не ставите меня в неловкое положение, это вопросы, на которые я никогда не отвечаю. Я говорю это абсолютно честно, и это, к сожалению, то ограничение, которое есть у меня как у человека, который занимает этот пост, я никогда не даю оценок спектаклям собственного театра, не говорю, что это хорошо, это плохо, это удалось, это не удалось, я никогда не оцениваю работу артистов, не выделяю никогда никого, поскольку я сразу нарушаю этические нормы внутри театра, причем я этого артиста назвал, а этого артиста не назвал. У нас очень большое количество артистов, и балетных особенно, и оперных, на кого приобретают билеты, когда эти люди исполняют и поют в нашем театре основные партии, они приходят и приобретают билеты. Ситуация изменилась, это не только артисты труппы Большого театра. Сегодня солисты Мариинского театра очень частые гости у нас и в целом ряде спектаклей заняты, они в целом ряде спектаклей регулярно поют спектакли, то есть они работают и там, и здесь. Приглашенные солисты, и даже есть такой термин — приглашенный солист Большого театра.

Да, и из «Геликон-оперы», я знаю.

Владимир Урин: Да, артисты Минского Большого тетра, которые часто поют у нас, «Геликон-опера».

Есть какие-то исторические и стилистические классы. Вот простыми вопросами: быстрее разбирают билеты на оперу или балет?

Владимир Урин: Балет. Испокон века в России.

Есть классический балет, доставшийся с XIX века, есть хиты Григоровича, есть современный балет, про который иногда очень много всего писали в прессе, но зато все знают.

Владимир Урин: У администраторов есть такая поговорка: администратор должен продать премьеру, а на гастролях — первые пять спектаклей, потому что все остальное — либо пойдет молва и спектакль будет продаваться, либо нет. Такое правило существует в театре. Конечно же, в театре, в Большом особенно, есть спектакли-легенды, это в первую очередь классические спектакли, которые идут многие десятилетия, это спектакли Юрия Григоровича, безусловно. На эти спектакли билеты приобретают в первую очередь. Есть современные спектакли, я вам должен сказать, что есть целый ряд современных спектаклей, на которые билеты разбираются так же, как они разбираются на «Лебединое озеро» и «Спартак». Предположим, на «Мастера и Маргариту» они раскупаются мгновенно, на «Герой нашего времени» — никаких проблем.

Бывает так, что вы не говорите, но вы видите, что публика не приняла какой-то спектакль, молва, сарафанное радио, все-таки мнение там формируется, может быть, даже не у критиков, а в какой-то более широкой московской просвещенной среде, она как-то не оценила?

Владимир Урин: Абсолютно нормальное явление.

Вы сталкивались с таким?

Владимир Урин: Это не только театральное мнение, и так далее, и приобретение билетов, это тоже разные вещи. Есть спектакль, которым мы очень дорожим, — опера Вайнберга «Идиот» по Достоевскому, который поставил, с моей точки зрения, один из лучших сначала российских режиссеров, а потом он в Израиле работал, Евгений Арье, сделал замечательную работу. Я вам могу сказать, что на этот спектакль билеты продаются не так, как на «Лебединое озеро», мы его ставим нечасто, но он для нас художественно принципиальный спектакль. До спектакля все билеты проданы, но мы его продаем практически…

Да, до третьего звонка.

Владимир Урин: Да. Мы же играем блоками, мы играем по два, три, четыре спектакля, поэтому мы продаем не на один спектакль билет, а на четыре, поэтому это большое количество билетов, но для нас это принципиальный художественный вопрос, и мы ставим этот спектакль в репертуар театра. Что касается того, что вы сказали, когда не принимают. Это понятно по приему зрителя после спектакля. Георгий Товстоногов говорил, это «вежливые аплодисменты»: «Вы выйдете в зрительный зал, когда заканчивается спектакль, и послушайте зрительный зал, идет энергетика эмоциональная благодарности за спектакль или это вежливые аплодисменты». Я понимаю, это «вежливые аплодисменты» — не произошло, не происходит этого чуда, которое называется театральным спектаклем. Этот спектакль какое-то время, чтобы окупить затраты, которые на него были, мы держим в репертуаре театра и потихоньку его снимаем из репертуара. За последние мои десять лет не так много таких случаев, совсем единицы, потому что еще есть одна особенность музыкального спектакля, не балетного, оперного — кто стоит за пультом. На один из спектаклей, с моей точки зрения, хороших, которые поставил Евгений Писарев, «Севильский цирюльник» [главный режиссер театра имени Пушкина, драматический режиссер]. Он у нас уже поставил три спектакля, сейчас поставит четвертый. Вот вам, кстати, драматический режиссер. И все спектакли в репертуаре театра идут с успехом. Но я не об этом, я пришел на один из спектаклей и понял, что нет контакта между залом и артистами, притом что был очень неплохой кастинг, но спектакля не было. Я поменял дирижера, попросил главного дирижера, музыкального руководителя театра, взять этот спектакль себе, и все кардинально изменилось.

Сейчас нет главного дирижера. Есть вакансии…

Владимир Урин: Речь шла о Тугане Сохиеве. Я рассказываю вам о том, какие бывают параметры в музыкальном театре. Поэтому это бывает, спектакль спокойно уходит, как и в драматическом театре, из репертуара, а то, что востребовано, продолжает существовать. Но еще раз повторяю, есть еще и художественная задача у театра: сбалансированность репертуара, чтобы там не только шлягеры шли («Пиковая дама», «Онегин», «Травиата», «Аида» и так далее)…

Для кого-то шлягеры, а для кого-это сложное и непонятное…

Владимир Урин: Это в оперном театре шлягеры, хиты, но рядом с этим появляются названия, которые проецируются в будущее.

Большой театр — это еще и представитель российской культуры на мировой арене. Но с прошлого года традиционная гастрольная программа сломалась. Для артистов Большой театр — это театр мировой. Что с гастролями?

Владимир Урин: Практически гастроли сошли на нет. Если раньше мы выбирали, куда мы поедем, и не на все предложения соглашались, поскольку не могли обеспечить всех тех, кто просит нас приехать на гастроли, то сегодня ситуация совершенно обратная. Фактически те страны, которые предлагают нам поездки, немногочисленные, мы максимально стараемся идти навстречу, чтобы поехать на эти гастроли. Ситуация сегодня абсолютно очевидная, то есть два года мы вообще никуда не ездили — 2022 и 2023 годы — впервые сейчас были в Китае, впереди поездка в Оман, балетная труппа. Затем мы обратно возвращаемся в Китай и везем туда и оперную, и балетную труппу на фестиваль в Шанхае. Ведем предварительные переговоры с Южной Кореей о возможных гастролях в 2024-2025 году и ведем переговоры с Бразилией, 2024 и 2025 годы, о возможности гастролей. Мы должны были поехать в Бразилию, но случился ковид, и мы были вынуждены отменить гастроли.

Бразилия появилась еще до всех текущих событий?

Владимир Урин: Да, и мы сейчас продолжаем, говорим о сроках, когда это возможно. Самое главное, очень усложнилась не только ситуация политическая, но и логистика. Если раньше можно было спокойно сесть на самолет и с одной пересадкой долететь, то сейчас это может быть даже две пересадки, это достаточно серьезная, сложная логистика.

Сколько человек едут?

Владимир Урин: 200-250 человек.

На гастролях сколько стоит билет в Большой театр?

Владимир Урин: В каждой стране по-своему, это зависит от того, есть ли спонсор гастролей. Потому что в Омане небольшие гастроли, там всего три спектакля, я знаю, что там государство вкладывает деньги, в Таиланде то же самое, там государство будет вкладывать деньги.

А Большой театр исходит из того, что для него эта поездка должна окупиться, или государство наше поддерживает?

Владимир Урин: Нет, там совсем другая схема бизнеса. Мы получаем денег за спектакль на гастролях в два раза меньше, чем мы зарабатываем здесь. Если здесь аншлаг на исторической сцене у нас стоит определенную сумму денег, то в лучшем случае сегодня мы получаем где-то 60%, а так и 45-50% от суммы, которую мы зарабатываем здесь. Но это важен обмен, другие впечатления и так далее, здесь дело не в деньгах. Мы едем и соглашаемся на эти условия, потому что мы окупаем в ноль расходы, то есть мы не зарабатываем. Те, кто нас принимает, полностью оплачивают всю поездку, то есть их проблемы — перелет, доставка груза, проживание и так далее.

Продажа билетов тоже?

Владимир Урин: Реклама — все их проблема. Мы получили гонорар, нам оплатили полностью все наше пребывание там и так далее. Артисты получают все то же самое, что они получают здесь за спектакль, плюс суточные. Они обожают гастроли зарубежные, это другие впечатления, другие страны и так далее.

Это первейшие залы мира, международная публика.

Владимир Урин: Безусловно. В последний год мы активно ездим по России, и ребята открывают ее для себя, у нас все ведущие солисты очень много гастролируют, в самых крупных российских театрах, танцуя спектакли классического репертуара, главные партии и так далее.

А сюда кто-нибудь приезжает?

Владимир Урин: Нет, с этим очень сложно. Причем должен вам сказать, к сожалению, многие из тех, кто с нами сотрудничали, до сих пор поддерживают теплые человеческие и творческие контакты и очень надеются, что как только закончится специальная военная операция, они возобновят эти контакты, но на них идет невероятное давление.

Понятно, что можно поставить крест на карьере.

Владимир Урин: Вот так оно и было, я просто не буду называть фамилии, чтобы не подставлять человека. Когда шел спектакль одного из выдающихся хореографов нашего времени, шла речь о возможности продления лицензии, на него обрушился такой шквал критики в той стране, где он живет, что он вынужден был отказать нам в продлении лицензии.

Это какой спектакль?

Владимир Урин: «Дама с камелиями».

Все-таки опять мы вернулись к теме звезд. Последним был Пласидо Доминго, на которого, правда, обрушилась критика в рамках уже сходящей волны #MeToo, все-таки это же дополнительный аншлаг. Им платится гонорар выше среднего? И какова цена билетов?

Владимир Урин: Хочу, чтобы вы понимали, что заполняемость зрительного зала в Большом театре в 2022 году 98%, вот вам ответ на ваш вопрос про аншлаг. Но вы вспомнили про Доминго. У нас есть целый ряд имен и певцов, можно было бы, объявляя их имена, что они поют, поднимать цену на билет, мы этого практически никогда не делаем.

Но вы им платите ведь больше.

Владимир Урин: Это спонсоры. Если это Доминго, то это спонсоры, чтобы покрыть те расходы, которые есть. Но для нас принципиальная история — цены на билеты, мы все-таки театр, который очень серьезно финансируется государством. Мы одна из двух институций в нашей стране, для которой есть отдельная строчка в бюджете государства Российская Федерация. Мы и Эрмитаж. Поэтому, естественно совершенно, мы должны понимать, что цены на билеты должны быть доступными. И, имея возможность поднимать цены на билеты, мы принципиально этого не делаем, потому что любой из артистов может заболеть. Мы продаем, всегда это говорю, мы продаем спектакль, этот артист объявлен, но завтра с ним что-то произошло, он получил травму, будет работать другой артист. Мы вас пригласили на спектакль. С Доминго была потрясающая история, когда во время спектакля «Травиата» он объявил мне, что он продолжить спектакль не может, он спел только первый акт. И второй акт пел вместо него — у нас есть артисты, которые страхуют обязательно спектакль, везде — и в балете, и в опере, если что-то произошло (голос потерял, все, что угодно) — пел Игорь Головатенко. Не скажу, что часто, но такие случаи бывают. Мы играем премьеру «Зимней сказки», главную партию танцует Владислав Лантратов, и в начале второго акта он получает серьезную травму. Мы закрыли занавес, сделали паузу, появилась замена, и мы доиграли премьеру. Именно поэтому мы никогда не повышаем цены на билеты на артистов, на которых, как вы говорите, звезды, ходят и так далее. Билеты в театр должны быть доступны. Очень часто ходят легенды, они связаны в большей степени с перекупщиками, но я уже называл среднюю цену на билет — чуть более 4,5 тысячи рублей, это средняя цена билета за 2022 год на спектакль в Большом театре, это не такие большие деньги.

«Щелкунчик» 31 декабря — это абсолютно особый случай?

Владимир Урин: Не 31-го, а с 22 декабря и до 7 января.

Это надо совершить подвиг, не все на это способны, отстоять очередь либо до 300 тысяч рублей пытаются продавать свою очередь, не факт, что продаются.

Владимир Урин: Я всегда в таких случаях говорю, когда со мной идут такие дискуссии, они обостряются каждый год с ноября, когда открываются продажи, и всякий раз мы виноваты во всех смертных грехах. Что бы мы ни делали, все равно надо понимать — дефицит есть дефицит. Мы должны понимать, что количество билетов, которые мы в состоянии продать на «Щелкунчика», на новогоднего «Щелкунчика», количество желающих в сотни, в тысячи раз превышает возможности театра. И вы все равно прекрасно понимаете, что это Россия, и все равно там, где возникает дефицит, возникают любые ухищрения и способы, какие бы мы ни ставили границы и препоны в рамках закона. Значит, надо сделать только одно, чтобы билеты были в кассе, — поднять цены на билеты. Вы придите сюда 31-го числа и увидите приблизительно половину зала тех, кто приходит каждый год, это для них традиция, вы увидите эти семьи, этих одетых детей, вы увидите, что у людей уже при входе в Большой театр начался праздник Новый год. Поэтому, ну, что ж, значит, надо к этому относиться спокойно, с пониманием.

Здесь ничего не поделаешь. А если человек, на чье имя куплен билет, заболел, что делать?

Владимир Урин: Во-первых, существует система сдачи билетов, она очень простая.

Сдать-то жалко, хочется передать другу, родственнику.

Владимир Урин: Если мы боремся с перекупщиками, то мы должны бороться. Ухищрения невероятные. Мы отслеживаем ситуацию. На «Авито» билет продается за 80 тысяч рублей, затем к нам приходят люди сдавать билеты, а с ними приходят люди, которые говорят: вот наши родственники, продайте, пожалуйста, им билет. Мы сканированное объявление из «Авито» показываем по поводу родственников и отказываем в сдаче этих билетов, поэтому что это чистой воды спекуляция. Но мы же так все отследить не можем, мы навели порядок в этой ситуации относительный, не без проблем, но в целом те, кто хочет купить, готовы прийти и постоять, причем не надо стоять, придите с вечера, встаньте в очередь, получите браслет, спокойно уйдите домой, и по тому номеру, который есть, рассчитайте, когда вам надо прийти и зайти в кассу купить билет. Все возможно, только заранее озаботьтесь. Если вы 10 декабря подумаете о том, что вам надо пойти на «Щелкунчика», на 90% вы на него не попадете.

А как вы думаете, какое количество или какая доля людей, которые приходят в Большой театр, в действительности любят именно музыку и музыкальный театр? Или большинство все-таки идет потому, что это статус, потрясающий объект истории, культуры, в конце концов, для селфи?

Владимир Урин: Думаю, что процент людей, которые идут за селфи, их потом спрашиваешь, что смотрели — оперу или балет, он вспомнить не может. Такие тоже есть, но мне трудно вычислить этот процент, думаю, что их количество не такое большое. Это только историческая сцена, у нас есть и Новая, где нет такой необходимости селфи делать. Поэтому, если бы это количество было очень большое, то у нас бы была Новая сцена пустой. Ничего подобного, там точно так же полные залы. Плюс можно смотреть по тому, как эти люди благодарят артистов за спектакль. Если человек скучал, то он вежливо два раза ударит в ладоши и побежит в гардероб, смотрите за зрительным залом после спектакля, и вы поймете, что это очень небольшое количество людей. Я в этом ничего плохого не вижу. Я очень люблю рассказывать эту историю: я первый раз был в Большом театре, будучи студентом, попал на «Дон Кихота», был на галерке, скучно было до невозможности. Я смотрел, как люди танцуют внизу, мне ничего было не понятно и очень неинтересно. Но вот на сцену выскочила какая-то балерина, и я не мог оторвать взгляда, это была Майя Михайловна Плисецкая, это был утренний спектакль в субботу. Я потом Майе Михайловне эту историю рассказывал. А дальше возникла еще одна история: жена — музыкальный критик. Надо было сопровождать жену, и понял точно так же, что опера может быть дико скучной, неинтересной, ничего более омерзительного быть не может, но если это талантливо, если за дирижерским пультом стоит человек, который делает музыку, а на сцене уникальные певцы с голосами, а еще если это погружено в хороший, замечательный театральный спектакль, то ничего лучшего в искусстве быть не может.

Добавить BFM.ru в ваши источники новостей?

Вчера новым директором балетной труппы Большого театра был назначен Махарбек Вазиев, до этого возглавлявший балет Мариинки. Юлия Яковлева — о новом назначении.

Искусство

27 октября 2015

На назначение Махарбека Вазиева директором балетной труппы Большого театра все отреагировали бурно — слышалось «О боже, как?» и «О боже, зачем?», но в любом случае — «О боже…»: балет Большого театра не назовешь тихим, уютным местом для любого директора. Со стороны Вазиева это, конечно, смелый ход. Но, если разобраться, смелые ходы Вазиев только и делал в течение всей своей административной карьеры.

Питерским людям не надо объяснять, кто он такой. А московские о новом директоре балета Большого театра сразу написали много глупостей: мол, знаменитый танцовщик, балетмейстер. Это неправда. Но по порядку.

Фотография: Дамир Юсупов / bolshoi.ru

Танцовщик

Вазиев закончил Вагановское училище, в труппе Кировского театра добрался до положения солиста. По-настоящему хорошо он танцевал, на моей памяти, только «В ночи» в хореографии Джерома Роббинса, балет из трех любовных дуэтов, что-то вроде балетных «Темных аллей». Вазиеву и его жене Ольге Ченчиковой достался второй дуэт, и, несмотря на то что в первом была занята юная Диана Вишнева, а в-третьем — уже «та самая», но тоже еще очень молодая Ульяна Лопаткина, Вазиев и Ченчикова, помню, заставили действительно пожалеть о том, что балет — искусство молодых: взрослые люди, им было что рассказать про любовь, и психологическая выразительность их сдержанной пластики впечатляла. Танцевал Вазиев и классических принцев; что сказать… именно за них в театре в основном и платят зарплату: Вазиев работал классическим танцовщиком. И пенсия на момент его исполнения «В ночи» приближалась. Именно тогда, в 1995 году, театр потряс скандал с главным балетмейстером Олегом Виноградовым. Власть выпала из рук Виноградова. И Вазиев осмелился ее поднять. Тогда их было двое: в руководители метил и коллега Вазиева, танцовщик Фарух Рузиматов, но он быстро доказал, что поднять-то может любой, а вот удержать… Вазиев же остался на посту директора балетной труппы на долгие годы.

Фотография: Дамир Юсупов / bolshoi.ru

Балетмейстер

Это определение применительно к Вазиеву можно комментировать только одним способом: Москва все-таки очень не балетный город. В Петербурге бы такое не ляпнули.

Балетмейстером Вазиев не был никогда. Ему хватило ума даже не пытаться. То есть признать, что сочинять танец — это такой специальный талант. К слову: его предшественнику Олегу Виноградову этого смирения явно не хватало. В Мариинском театре Вазиев был именно администратором. И администратором успешным. Он умел приглашать хореографов, и каждый раз это были очень правильные для труппы люди с очень правильными для этой труппы проектами. За короткий срок Мариинский театр перетанцевал кучу балетов Баланчина (фонд покойного классика куда попало его тексты не раздает), попробовал Джона Ноймайера, Уилльяма Форсайта, Алексея Ратманского. Сделал феноменальные реконструкции «Спящей красавицы» и «Баядерки». Да что там, годы вазиевского руководства оказались самыми интересными годами петербургского балета в последней четверти XX века. Нам сейчас действия Вазиева кажутся в высшей степени убедительными, но тогда чуть ли не на каждом проекте Вазиеву и его команде приходилось иметь дело с «сопротивлением материалов». В труппе всегда найдется баба-яга, которая против. Всегда найдется кто-то, кто сам метит в генералы («Товарищи, на его месте должен был быть я»). Кто будет терпеливо копать пропасть между директором балета и руководителем театра — Валерием Гергиевым. Ходить по начальственным кабинетам, капать на мозг ядом своих перекипевших и бессмысленных амбиций. Это сопротивление подчас выливалось в довольно отвратительные, даже опасные формы. Так было тогда. Но сейчас годы вазиевского руководства, повторю, выглядят одним легким непрерывным движением от победы к победе. Подозреваю, что именно так они выглядят и в глазах тех, кто пригласил Вазиева в Большой.

Фотография: Дамир Юсупов / bolshoi.ru

Как ему это удавалось

В CV Вазиева есть еще одна очень сильная строчка: последние годы он руководил балетом Ла Скала и сумел превратить захолустный, в общем-то, балетный театр (а чего вы ждали от оперной столицы?) в сильную, интересную труппу. Видимо, после общения с питерскими балетными пенсионерами, снедаемыми жаждой власти, общение с итальянскими профсоюзами было чистой partie de plaisir. Но как бы то ни было: балетные директора — не самая популярная статья русского балетного экспорта на Запад, и Вазиев стал одним из немногих исключений.

Нет, Вазиев не интеллектуал: он вам не напишет художественный манифест. И даже вряд ли его сформулирует. Его интервью слишком осторожны, чтобы быть интересными. Мое с ним знакомство, впрочем, началось довольно искрометным образом: Махарбек Хасанович изрек незабываемую фразу: «Как художник вы для меня больше не существуете!» Что оставалось сказать в ответ: «От художника и слышу!» И один коллега мне на это заметил: поверьте, он не такой, он скоро будет совсем не такой. Я не поверила. И вспоминаю это сейчас только потому, что с тех пор он изменился, в самом деле, очень быстро и очень заметно. Он, по-видимому, никогда не отказывался меняться, узнавать, смотреть по сторонам, осваиваться в новой ситуации, в начале карьеры вытаскивал самого себя на новый уровень, даже если тащить себя вверх приходилось за волосы. Плюс Вазиев практик. Плюс он, в сущности, командный игрок. Эти три вещи в сумме сделали его хорошим балетным директором. Показательно, что он очень быстро и очень прилично выучил итальянский (назовите мне второго балетного руководителя, который сделал бы это во имя труппы, в которую его пригласили на несколько лет). Недаром в Мариинке он сумел создать свой «мозговой штаб», одним из ключевых игроков которого был блистательный Павел Гершензон. Да, для Большого театра Вазиев — со всех сторон превосходный выбор.