Повстанческое движение под руководством нестора махно

The Makhnovshchina (Ukrainian: Махновщина, romanized: Makhnovshchyna) was a mass movement to establish anarchist communism in southern and eastern Ukraine during the Ukrainian War of Independence of 1917–1921. Named after Nestor Makhno, the commander-in-chief of the Revolutionary Insurgent Army of Ukraine, its aim was to create a system of free soviets that would manage the transition towards a stateless and classless society.

The Makhnovist movement first gained ground in the wake of the February Revolution, when it established a number of agricultural communes in Makhno’s home town of Huliaipole. After siding with the Bolsheviks during the Ukrainian–Soviet War, the Makhnovists were driven underground by the Austro-German invasion and waged guerrilla warfare against the Central Powers throughout 1918. After the insurgent victory at the Battle of Dibrivka, the Makhnovshchina came to control much of Katerynoslav province and set about constructing anarchist-communist institutions. A Regional Congress of Peasants, Workers and Insurgents was convened to organise the region politically and economically, with a Military Revolutionary Council being established as the movement’s de facto executive organ.

Surrounded on all sides by different enemies, the Makhnovist line in the battle for the Donbas eventually fell to the advancing White movement in June 1919. The Makhnovists were subsequently driven into a retreat to Kherson, where they reorganised their military and led a successful counteroffensive against the Whites at the Battle of Peregonovka. With the White advance defeated, the Makhnovists came to control most of southern and eastern Ukraine in late 1919, even taking over a number of large industrial cities, despite being a predominantly peasant movement.

The Makhnovist control over the region was brought to an end when the Red Army invaded Ukraine in January 1920, initiating the Bolshevik–Makhnovist conflict. The Makhnovists waged a guerrilla war against the forces of the Red Terror and war communism, supported in large part by their peasant base. Although a peace was briefly secured by the two factions, with the Starobilsk agreement, in order to combat the remnants of the White movement, the Makhnovists were again attacked by the Red Army (USSR) and eventually defeated by August 1921. Leading Makhnovists were either driven into exile, defeated by the USSR or captured and killed by the Red Army.

Etymology and orthography[edit]

The term «Makhnovshchina» (Ukrainian: Махновщина, romanized: Makhnovshchyna) can be loosely translated as the «Makhno movement»,^[1] referring to the mass movement of social revolutionaries that supported the anarchist Nestor Makhno and his Revolutionary Insurgent Army of Ukraine (RIAU).^[2]

The area controlled by the RIAU also came to be known as «Makhnovia»^[3] (Ukrainian: Махновія; Russian: Махновия), a term used primarily in Soviet historiography.^[4] This «Makhnovist territory»^[5] or «Makhnovist region»^[6] was alternatively referred to as a «liberated zone»,^[7] «liberated region»,^[8] «liberated area»,^[9] or «autonomous area».^[10]

In June 1919, the Bolsheviks began to refer to the Makhnovist territory as the «independent anarchist republic of Huliaipole», in calls for the Makhnovshchina’s abolition.^[11] According to Bolshevik sources, that month’s Planned Fourth Regional Congress intended to assert the region’s independence and establish the «Priazov-Donets Republic»^[12] or a «libertarian republic of Makhnovia».^[6] Later, during their alliance with the Bolsheviks in October 1920, the Makhnovists insisted on terms allowing for the establishment of an «Autonomous Republic of Free Soviets» in the region.^[13]

History[edit]

Background[edit]

What became the territory of the Makhnovshchina was centered in the region of Zaporizhzhia, which had previously been inhabited by Cossacks before its conquest by the Russian Empire.^[14] Rechristened as the province of Katerynoslav, land largely came to be used for agriculture, leading to the rise of a landed nobility and a middle-peasant class known as the kulaks, many of whom were Black Sea Germans. The region’s poor peasants attempted to resist Pyotr Stolypin’s agrarian reforms, which threatened to break up their traditional communes, but by the 20th century the region had been thoroughly integrated into the grain market and came to export nearly half of its wheat each year.^[15]

As the price of land was raised in order to prevent poor peasants from buying it, they became actively hostile to the concentration of land ownership by the pomeshchiks and kulaks.^[16] Supported by their local governments, peasants resolved to found their own agricultural cooperatives and began trading their grain in a system of market socialism. This eventually led to the development of an agricultural industry in Katerynoslav, which produced almost a quarter of the Russian Empire’s agricultural machinery and developed the region’s settlements into small industrial centers. The development of industry brought together the peasantry and proletariat for the first time, with peasants often moving to centers of industry to become wage-earners and then back to their villages during times of industrial crisis.^[17] This also caused the region to become quite ethnically diverse, with Ukrainians, Russians, Germans, Jews and Greeks all settled alongside each other. The region’s common language soon became Russian and eventually, much of its Ukrainian population stopped speaking the Ukrainian language.^[5]

Due in part to the diversity of the region’s peasantry, the local Jewish population faced relatively little antisemitism, in comparison to the Jewish communities living in right-bank Ukraine.^[18] It was young Jews that eventually formed the nucleus of the nascent Ukrainian anarchist movement,^[19] which became a leading force during the 1905 Revolution in Ukraine.^[20] The town of Huliaipole saw strike actions and a series of robberies, carried out by a group of young anarchist-communists known as the Union of Poor Peasants.^[21] The group was eventually caught and its leading members arrested, with many of them being sentenced to the death penalty or life imprisonment.^[22]

Revolution (February 1917 – February 1918)[edit]

In the wake of the February Revolution, Ukrainian intellectuals around Mykhailo Hrushevsky established the Central Council of Ukraine, which initially sought freedom of the press and education in the Ukrainian language, and eventually declared the autonomy of the Ukrainian People’s Republic.^[23] In concert with the emergence of the movement for Ukrainian nationalism, largely made up of social democrats and socialist revolutionaries, the Ukrainian anarchist movement also began to experience a revival, catalyzed by the return of Nestor Makhno from his imprisonment in Moscow.^[24]

With Makhno as its leading figure, the anarchist movement in Huliaipole established a peasants’ union, seized control of the town from the local provisional government and established a Soviet in its place, laying the foundations for the implementation of anarcho-communism.^[25] According to Michael Malet, Huliaipole «was moving leftwards at a faster pace than elsewhere», with the town successfully organizing a May Day demonstration and even declaring its support for the workers’ uprising in Petrograd, while the Oleksandrivsk Soviet still supported the Provisional Government.^[26] The nascent Makhnovist movement undertook the seizure of land from the pomeshchiks and kulaks in Huliaipole and redistributed it to the peasantry, aiming to abolish the concentration of land ownership. By the summer of 1917, the town’s peasants had stopped paying rent and had brought the land largely under the control of a land trust, which prevented landlords from selling off livestock or farming equipment.^[27]

In August 1917, the Ukrainian Central Council and Russian Provisional Government reached an agreement on the position of the Russia–Ukraine border, which placed Katerynoslav within the territory of the Russian Republic, a decision which was rejected by the province’s anarchist movement.^[28] Viktor Chernov, the Russian Minister of Agriculture, attempted to implement a comprehensive package of land reform in the province, but his efforts were blocked by the Provisional Government. However, the Kornilov affair had resulted in the Provisional Government losing its control over Katerynoslav and the Makhnovists becoming the dominant force in the region. They subsequently resolved to implement land reform directly, without waiting for the Provisional Government’s consent.^[29] On 8 October [O.S. 25 September], the Huliaipole Congress of Soviets announced that it would be confiscating all land owned by the nobility and bringing it under common ownership, leading many landlords to flee the region.^[30] Attempts to bring the region back under the control of the Provisional Government met with resistance, both from the armed anarchist detachments led by Maria Nikiforova and from a series of strike actions by sympathetic industrial workers.^[31]

On 7 November 1917, the Central Council declared the autonomy of Ukraine, which brought Katerynoslav back within its borders.^[32] Although the Central Council safely controlled right-bank, its new territorial claims in the left-bank were met with indifference from the more ethnically mixed population.^[33] By December 1917, Eastern Ukraine had come under Soviet influence, with the First All-Ukrainian Congress of Soviets establishing the Ukrainian People’s Republic of Soviets in Kharkiv.^[34] Unable to reconcile their differences, a civil war soon broke out between the forces of the People’s Republic and the new Soviet Republic.^[35]

Before the outbreak of the October Revolution, the Makhnovists had already established «soviet power» in Katerynoslav, implementing initiatives of workers’ control and self-management. So when the Bolsheviks seized power under the slogan of «all power to the soviets», the Ukrainian anarchists initially supported it, while remaining critical of political and economic centralisation.^[32] As the Makhnovists desired to bring the region under Soviet power, they declared themselves against the new Ukrainian nation state, establishing armed detachments to combat both the forces of the Ukrainian People’s Army and the Don Cossacks.^[36] An anarchist detachment led by Savelii Makhno aided in the capture of Oleksandrivsk and the reestablishment of Soviet power in the city.^[37] By January 1918, Southern Ukraine had largely come under the control of the Soviet Republic, which established revolutionary committees as its local organs of power.^[38] In Huliaipole, the local revolutionary committee included members of the Ukrainian Socialist-Revolutionary Party and the Left Socialist-Revolutionaries, alongside the anarchists.^[39]

The rapid capture of territory by the Soviet Republic culminated on 8 February 1918, when the Ukrainian capital of Kyiv was captured by Mikhail Muravyov’s Red Guards.^[34]

War of independence (February–November 1918)[edit]

Just one day after the fall of Kyiv, the Central Council of Ukraine signed a peace treaty with the Central Powers, which invited the Imperial German Army to invade Ukraine and oust the Soviets from power.^[40] The Red Guards were unable to halt the imperial advance, which within a month forced the Bolsheviks to negotiate their own peace treaty with the Central Powers, ceding control of Ukraine to the German Empire and Austria-Hungary.^[41]

When the Ukrainian nationalists in Huliaipole began threatening anarchists with reprisals, local anarcho-syndicalists initiated a campaign of «revolutionary terror» against them, assassinating one nationalist leader before being forced to the negotiating table by Nestor Makhno.^[42] The nationalists subsequently began planning a coup, threatening pogroms against the local Jewish community in order to bring them on side.^[43] On the night of 15–16 April, the Ukrainian nationalists carried out the coup, launching a surprise attack against the anarchist «free battalion» and disarming them, before arresting leading anarcho-communists.^[44] The following day, a demonstration managed to secure the release of the arrested anarchists but were unable to organize any armed defense of the town, which was soon occupied by the Austro-Hungarian Army.^[45] Before the end of the month, the Ukrainian People’s Republic was overthrown by the Central Powers and replaced with the Ukrainian State. Under the rule of Pavlo Skoropadskyi, the new regime began returning land to the nobility and requisitioning grain from the peasantry, which fomented popular discontent that ignited the Ukrainian War of Independence.^[46]

At a conference in Taganrog, anarchist insurgents regrouped and agreed to return to Huliaipole in July 1918, in order to carry out an insurrection against the occupation forces.^[47] By the time they returned to Ukraine, the country was already in revolt against the Ukrainian State, with hundreds of thousands participating in armed uprisings and rail strikes, even in the face of harsh reprisals by the occupation forces.^[48] Peasant bands under various self-appointed otamans now attacked the occupation forces and eventually came to dominate the countryside; some defected to the Directorate or the Bolsheviks, but the largest portion followed either socialist revolutionary Nykyfor Hryhoriv or the anarchist flag of Makhno.^[49]

On 30 September, insurgent detachments led by Nestor Makhno and Fedir Shchus linked up at Dibrivka [uk] and defeated the occupation forces in battle.^[50] When the November Revolution brought World War I to an end, the occupation finally began to melt away. In right-bank Ukraine, the Ukrainian State was overthrown by the Directorate and the Ukrainian People’s Republic was reestablished, while the region of Pryazovia quickly fell under the control of the Makhnovshchina.^[51] On 27 November, the Makhnovshchina’s capital of Huliaipole was definitively retaken by the insurgents, who reestablished the local Soviet and reorganized the town’s trade unions.^[52] Before long the Makhnovshchina’s territory had expanded as far west as Katerynoslav, as far north as Pavlohrad, as far east as Yuzivka and as far south as the Sea of Azov.^[53]

Free soviet power (November 1918 – June 1919)[edit]

The end of the imperial occupation and the fall of the Ukrainian State allowed the Makhnovshchina to shift its emphasis from military campaigns towards political concerns, transforming the movement «from a destructive peasant uprising to a social revolutionary movement».^[54] In order to restart the construction of a anarchist-communist society, the Makhnovists convened a Regional Congress of Peasants, Workers and Insurgents, which would act as the supreme authority of the Makhnovshchina.^[55] The Congress declared its intention to create «a society without ruling landowners, without subordinate slaves, without rich or poor», and called on workers and peasants to begin building this society themselves, «without tyrannical decrees and orders, and in defiance of tyrants and oppressors throughout the world.»^[56]

Under the direction of the democratically elected Military Revolutionary Council (VRS), the Makhnovshchina began to establish a new system of education, redistributed land and set up a number of agricultural cooperatives. The Ukrainian Soviet Army commander Vladimir Antonov-Ovseenko reported that the Makhnovists had established a number of schools, hospitals and «children’s communes», which had transformed Huliaipole into «one of the most cultured centres of Novorossiya.»^[57] The VRS also instituted adult educational programs and extended a number of civil liberties to the population, including freedom of speech, press and association, even allowing the Bolsheviks to agitate amongst the local populace.^[58] During this period, the peasants of the Makhnovshchina implemented a system of common ownership where «land belongs to no one, and only those who work it may use it.» The largest of the peasant communes was one named after the Polish communist Rosa Luxemburg, which, in May 1919, counted 285 members and 125 hectares of land.^[59]

While in the Ukrainian Soviet capital of Kharkiv, the insurgent commander Viktor Bilash met with the Nabat and requested they begin producing anarchist propaganda for the Makhnovshchina, securing the passage of numerous Russian anarchist intellectuals to Ukraine,^[60] including Peter Arshinov and Aron Baron. With the Nabat having moved its headquarters to Huliaipole, anarchist newspapers such as The Road to Freedom and the Makhnovist Voice quickly began circulating throughout the Makhnovist territory, widely publicizing anarchist ideas.^[59] The arrival of these «urban anarchist newcomers» accelerated the development of the Makhnovshchina’s anarcho-communist character, which aimed to completely restructure Ukrainian society along the lines of «free soviets».^[61] These soviets, independent of all political parties, began to be set up by industrial workers, with some even receiving financing from the Makhnovists in order to make up for lost wages, which hadn’t been paid due to the conditions of war.^[62] The end goal of the free soviet system was to eventually convene an «all-Ukrainian labour congress», which would become the new central organ of an independent Ukraine, as a result of the Ukrainian workers’ self-determination.^[63]

Around this time, the Bolsheviks finally broke the Treaty of Brest-Litovsk and ordered the Red Army to invade Ukraine, with Christian Rakovsky proclaiming the establishment of the Ukrainian Soviet Socialist Republic in Kharkiv.^[64] As the Makhnovshchina had found itself surrounded by the Ukrainian People’s Republic and South Russia, the Makhnovists resolved to form an alliance with the Bolsheviks in order to maintain «soviet power» in the region, although they explicitly ruled out a political alliance and held that their pact was an exclusively military endeavor.^[65] Now integrated into the Red Army, the Makhnovists secured and expanded their territory with the capture of Orikhiv, Polohy, Bakhmut, Berdiansk and Volnovakha.^[66]

However, the implementation of Bolshevik rule in Ukraine was soon followed by repression. As the Bolsheviks favored the proletariat over the peasantry, on 13 April, the Ukrainian Soviet government implemented food requisitioning in order to supply its urban centers, shooting any peasants that resisted, which caused a resurgence of peasant revolts in Ukraine.^[67] The Cheka also carried out its Red Terror in the areas captured by the Bolsheviks, with residents of Katerynoslav reporting arbitrary political persecution and increased economic hardship.^[68] Regiments of the Red Army even began to committ robberies against the local population and carried out a number of antisemitic pogroms, as part of a rising wave of violence against Ukrainian Jews that was perpetrated by the Reds, Whites and nationalists alike.^[69] In comparison to the surrounding states, the Makhnovshchina «represented a relatively peaceful model», given the ethnically diverse makeup of the Makhnovists, who severely punished acts of antisemitism.^[70]

The Bolsheviks’ implementation of bureaucratic collectivism and their authoritarianism brought them into opposition with the Makhnovshchina, which still upheld soviet democracy and libertarian socialism.^[71] In May 1919, tensions between the two were exacerbated when Nykyfor Hryhoriv led an anti-Bolshevik uprising in right-bank Ukraine, during which his green army carried out a series of antisemitic pogroms and anti-communist purges.^[72] The Makhnovists decided to take up arms against Hryhoriv and maintain their alliance with the Bolsheviks, hoping that talks between the two parties would result in the official extension of autonomy to the territory of the Makhnovshchina.^[73] But tensions between the two parties only increased with time, eventually resulting in the Makhnovists completely breaking from their Bolshevik commanders.^[74]

Retreat to the west (June–October 1919)[edit]

When the Military Revolutionary Council called an extraordinary Regional Congress, it was considered to be an act of treason by the Bolshevik government, which ordered the Congress be prohibited and that any of its participants be executed by firing squad.^[75] The Bolsheviks subsequently attacked the Makhnovshchina, killing a number of the Makhnovist general staff and forcing the insurgents to flee, which began a period of guerrilla warfare in the region.^[76] By June 1919, the autonomy of the Makhnovshchina had been suppressed by the successive Red Terror and White Terror.^[77]

It was at this time that the White movement broke through the Soviet lines in Donbas, with the Kuban Cossacks under Andrei Shkuro leading an attack against Huliaipole, capturing the town from the Makhnovists.^[78] As the Red Army had also declared war against the Makhnovshchina, labelling Huliaipole as a «paradise on earth for cowards and good-for-nothings,» the local insurgents were left without Bolshevik support and many peasants were forced to defend the town themselves, armed only with farming tools and a few rifles.^[79] The Cossacks massacred the peasant rebels and raped 800 of the town’s women, before restoring the property rights of the former landowners, causing a mass exodus of the town’s peasantry.^[80]

The Makhnovists fled to right-bank Ukraine and linked up with Nykyfor Hryhoriv’s green army.^[81] But after revelations of the otaman having committed antisemitic pogroms, the Makhnovists assassinated Hryhoriv and began rebuilding their forces to take on the Whites.^[82] By September 1919, the Makhnovshchina had been pushed back as far as Uman, the last stronghold of the Ukrainian People’s Republic. In order for their wounded to be tended to, the Makhnovists formed a temporary alliance with the Directorate, before turning back around and leading an attack against the General Command of the Armed Forces of South Russia.^[83] After the Battle of Peregonovka, the tide turned against the Whites as the Makhnovists pushed them back into Katerynoslav, which was brought back under the control of the Makhnovshchina on 11 November 1919.^[84]

Apex (October 1919 – January 1920)[edit]

The Makhnovist advance brought with it a second period of reconstruction, during which a system of libertarian socialism was once again implemented throughout the territory of the Makhnovshchina, with all enterprises being directly transferred to workers’ control.^[85] Wherever the insurgents captured, the locals were invited to elect their own trade union delegates and Soviets, which would then convoke a regional congress that would form the decision-making body for the region.^[86]

Regional workers’ conferences were subsequently held in Oleksandrivsk between 27 October and 2 November, bringing together 180 peasant delegates, 20 worker delegates and 100 delegates from left-wing political organizations and insurgent units.^[87] Volin, the chair of the congress, proposed that they adopt the anarchist thesis of establishing «free soviets», outside of political party control, throughout the Makhnovist territory. This proposal was objected to by 11 delegates from the Mensheviks and Socialist Revolutionary Party, who still desired the reestablishment of the Constituent Assembly and walked out of the congress.^[88] Further objections were made by a Bolshevik delegate, who rejected calls for anarchy.^[89]

By December 1919, the Makhnovshchina was struck by an outbreak of epidemic typhus, which incapacitated the Makhnovist forces, allowing the White movement to briefly recapture Katerynoslav and the Red Army to invade the region.^[90]

Red Terror (January–October 1920)[edit]

By the end of January 1920, the territory of the Makhnovshchina had been overrun by the Red Army.^[91] The Cheka set about disarming the local populace, taking villagers hostage while their troops set about searching homes, killing the hostages if they found any unreported weaponry.^[92] Petro Grigorenko would later state that «there was no end of bloodshed», drawing attention to reports of one massacre in the Makhnovist town of Novospasivka, where the Cheka had «shot down one in every two able-bodied men». In what Alexandre Skirda described as an act of «outright genocide», an estimated 200,000 Ukrainian peasants were killed during the Red Terror.^[93]

The Bolshevik government implemented war communism in Ukraine, introducing a strict system of rationing and food requisitioning, which confiscated agricultural produce and livestock from the peasantry, and even forbade them from fishing, hunting or collecting lumber.^[94] The attacks against the Ukrainian peasantry were justified under the policy of Dekulakization, despite the fact that, by this point in time, only 0.5% of the peasantry owned more than 10 hectares of land.^[95] The sovkhozes also collapsed, with the number of state-owned farms halving and their land area reducing to a third, over the course of 1920. Even the soviet historian Mikhail Kubanin [ru] noted that to most of the Ukrainian peasantry: «the Soviet economy was a new and abhorrent form of rule […] which in reality had merely set the State in the place of the former big landowner.» The implementation of war communism thus resulted in a resurgence of peasant revolts. Before the fall of 1920, over 1,000 Bolshevik victualers had been killed by the Ukrainian peasantry.^[96]

The Makhnovists themselves began to wage a campaign of guerrilla warfare against the Bolsheviks, launching a series of attacks against small Red detachments and infrastructure. In the areas which they captured, they abolished war communism and redistributed requisitioned food back to the peasantry, forcing many Bolsheviks in the area back underground.^[91]

Starobilsk peace (October–November 1920)[edit]

Following a successful White offensive into Northern Taurida, the Makhnovists and Bolsheviks once again formed an alliance.^[97] The conditions of the Political Agreement between the two parties stated that: all anarchist political prisoners were to be released and political repression against the anarchist movement ceased; anarchists were to be extended a number of civil liberties including freedom of speech, freedom of the press and freedom of association, excluding any anti-Soviet agitation; and anarchists were to be allowed to freely participate in elections to the Soviets and the upcoming Fifth All-Ukrainian Congress of Soviets.^[98]

A fourth clause of the political pact would have extended full autonomy to the Makhnovshchina, allowing them to establish institutions of workers’ self-management and self-government in south-eastern Ukraine, under a federative agreement with the Ukrainian SSR.^[99] But this clause was disputed by the Bolshevik delegation,^[100] who feared this would limit their access to the Ukrainian rail network and turn the Makhnovshchina into a «magnet for all dissidents and refugees from Bolshevik-held territory.»^[10] The issue was postponed indefinitely.^[101]

But now that Ukrainian anarchists were once again free to operate, they quickly pushed the Russian Army out of Huliaipole and Makhnovshchina control was once again reestablished.^[102] Having once again regained control of their home territory, the Makhnovists drew up a program to reorganize the economy and society along anarchist lines.^[103] By mid-November, the free soviets were being reconstituted, libertarian schools were established and theater shows were put on daily.^[104] According to the Polish anarchist Casimir Teslar, the scars of war ran deep throughout the region. He reported seeing abandoned trenches, demolished houses and a strong presence of insurgent detachments, detailing that even the local children were playing wargames based on recent events.^[105]

Defeat (November 1920 – August 1921)[edit]

After Semen Karetnyk’s detachment assisted in the siege of Perekop, which had forced the Army of Wrangel to evacuate from Crimea, the Bolsheviks turned against the Makhnovshchina on 26 November 1920.^[106] Many prominent Ukrainian anarchists were arrested and shot, while the Makhnovist capital of Huliaipole was itself captured by the Red Army.^[107] The Cheka also intensified the Red Terror in Ukraine, ordering the Southern Front to search and disarm peasants, and to shoot any that resisted. They also purged the district of any suspected Makhnovists, arresting the entire revolutionary committee in Polohy and executing a number of its members for allegedly collaborating with the Makhnovists during the Ukrainian War of Independence in 1918.^[108] In the place of the liquidated free soviets, the Bolsheviks established committees of Poor Peasants to take over local administration of Ukrainian villages.^[109]

Hoping to keep the Makhnovshchina safe from reprisals, the Insurgent Army retreated into right-bank Ukraine then moved on north, passing through Poltava, Chernihiv and Belgorod, before returning to Katerynoslav in February 1921. Once again on their home turf, they aimed to spread the Makhnovshchina to new territories and to establish reliable insurgent bases throughout Ukraine.^[110] However, the Bolshevik government’s implementation of the New Economic Policy resulted in many Ukrainian peasants losing their will to fight, leading to a series of military defeats and the dwindling of insurgent forces.^[111] On 28 August 1921, Nestor Makhno’s forces fled to Romania, leaving the country entirely under control of the Ukrainian Soviet Socialist Republic.^[112]

Politics[edit]

The political system established by the Makhnovshchina was variously described as a «people’s commune» or an «anarchist republic»,^[113] one based on the theories of anarcho-communism and built on a network of trade unions, factory committees, peasant committees and popular assemblies. The assemblies were used by the local citizens as a form of referendums, where decisions were made through direct democracy, and became the basis for civil law.^[25] The vast majority of the Makhnovshchina’s decisions were made independently, through a system of local self-governance at the village and district level. Networks of «free soviets» acted as institutions of participatory democracy, where issues would be discussed and dealt with directly.^[114]

Local self-government[edit]

The free soviets were conceived of as the basic form of organization in the Makhnovshchina. These soviets acted independently from any Central Authority, excluding all political parties from participation, and met to self-manage the activities of workers and peasants through participatory democracy.^[115] The soviets acted as the local organs of self-governance and federated together up to the regional and national levels, resulting in the relatively horizontal organization of the soviets. However, the conditions of the war meant that the Soviet model could only be implemented at scale during «periods of relative peace and territorial stability», as the populace was largely concerned with securing food or staying safe from the advancing armies.^[116]

Regional congress and executive[edit]

The Regional Congress of Peasants, Workers and Insurgents represented the «highest form of democratic authority» within the political system of the Makhnovshchina.^[117] They brought together delegates from the region’s peasantry, industrial workers and insurgent soldiers, which would discuss the issues at hand and take their decisions back with them to local popular assemblies.^[118] Four Congresses were held over the course of 1919, while one was banned by the Bolsheviks and another was unable to convene due to renewed conflict with the Red Army.^[119]

The Military Revolutionary Council (VRS) acted as the executive in the interim between sittings of the Regional Congresses.^[120] Its powers covered both military and civil matters in the region, although it was also subject to instant recall at the will of the Regional Congress^[121] and its activities were limited to those explicitly outlined by the Congresses themselves.^[122] At each Regional Congress, the VRS was to provide detailed reports of its activities and subjected itself to reorganization.^[123] When it came to the decisions of local soviets and assemblies, the VRS presented itself as a solely advisory board, with no power over the local bodies of self-government.^[114]

Armed forces[edit]

The Revolutionary Insurgent Army of Ukraine (RIAU), commanded by Bat’ko Nestor Makhno, constituted the principal armed force of the Makhnovshchina. Composed largely of peasant partisans and generally supported by the wider peasantry, the RIAU was able to capture large amounts of territory throughout southern Ukraine.^[63] Within this area, the RIAU’s Draft Declaration stated that its aim was to «serve and protect» the social revolution in Ukraine, but also that it would not impose its own ideals upon the Ukrainian people.^[124] Nominally overseen by the civilian VRS,^[125] the RIAU played a purely military role, with Makhno himself functioning as little more than a military strategist and advisor.^[126] According to the Soviet historian Mikhail Kubanin [ru], «neither the overall command of the army nor Makhno himself truly ran the movement; they merely reflected the aspirations of the mass, acting as its ideological and technical agents.»^[127]

Civil liberties[edit]

Civil liberties were first introduced to southern and eastern Ukraine following the February Revolution, but were suspended with the outbreak of the Ukrainian War of Independence, when the territory fell under the sequential control of the Ukrainian State, Ukrainian Soviet Socialist Republic and South Russia. Following the defeat of the White movement in October 1919 and the subsequent extension of the Makhnovshchina throughout the area, freedom of speech, freedom of the press and freedom of association were all reintroduced.^[128]

The implementation of freedom of the press resulted in the appearance of a number of newspapers in the territory, including the official organs of several political organizations. These included the Socialist Revolutionary Party’s People’s Power (Narodovlastie), the Left Socialist-Revolutionaries’ Banner of Revolt (Znamya Vosstanya), the Bolsheviks’ Star (Zvezda), the Mensheviks’ Workers’ Gazette (Rabochaia Gazeta), the Ukrainian Anarchist Confederation’s Nabat and the Insurgent Army’s own Road to Freedom.^[128]

Economy[edit]

Workers and peasants of Ukraine saw the October Revolution, which had promised «Factories to the Workers; Land to the Peasants!», as the beginning of workers’ control of the industrial economy and land redistribution to the peasantry.^[129] In the territory controlled by the Makhnovshchina, a system of market socialism was implemented, to the particular benefit of the peasantry and workers that produced consumer goods, while social welfare was introduced through the redistribution of income and wealth.^[85]

Agricultural communes[edit]

For the first year of the Russian Revolution, an energized Ukrainian peasantry carried out a campaign of expropriations against the pomeshchiks and kulaks, redistributing land to those that worked it and creating an agrarian socialist economy.^[130] In the wake of the Kornilov affair, the revolutionary defense committee in Huliaipole sanctioned the disarmament and dispossession of the local bourgeoisie, bringing all private enterprise in the area under workers’ control.^[131] Peasants took control of the farms they worked and large estates were collectivized, creating agrarian communes that were settled by previously landless peasant families and individuals, with each commune counting around 200 members.^[132]

The first commune, named after Rosa Luxemburg, was highly successful. Though only a few members actually considered themselves anarchists, the peasants operated the communes on the basis of full social equality, including gender equality. They accepted Kropotkin’s principle of mutual aid («from each according to their ability, to each according to their need») as their fundamental tenet.^[133] Land was held in common, with shared meals also being eaten in communal kitchens, though members who wished to cook separately or to take food from the kitchen and eat it in their own quarters were allowed to do so. The work was collectively self-managed, with work programs being voluntarily agreed upon through consensus decision-making at general assemblies, and those who were unable to work could notify their neighbors in order for a replacement to be found.^[134] Many commune members considered communal life to be the «highest form of social justice», with some former landowners even voluntarily adopting the new lifestyle.^[135]

The father of Victor Kravchenko was one of the promoters of a commune called the «Tocsin», which counted 100 families on an estate made up of 200 hectares of wheat fields and orchards. The estate had been divided up and supplied by the local soviet, with many former industrial workers flocking to the new commune due to the promise of «well-being for everybody», while others were driven to communal life by their own ideological commitments. Some peasants even made fun of the urban communists that had joined the commune, although Kravchenko insisted that «such teasing was without malice», as the peasants still undertook to help the unskilled industrial laborers.^[136] However, this commune eventually dissolved, «with commune workers quitting one after another».^[137]

Industry[edit]

While the Makhnovshchina was a primarily agrarian society, efforts were also made to organize the industrial economies in the cities which the Makhnovists briefly occupied, despite the pervasive lack of understanding that the (largely peasant) insurgents had for large-scale industry.^[138] Upon the occupation of cities, the Makhnovists organized workers’ conferences with the intention of restarting production under a system of workers’ self-management. When urban workers asked for the payment of their wages, still in arrears following the end of the White occupation, the Makhnovists responded by proposing they extract payment directly from their customers, albeit exempting the Insurgent Army from such payment.^[139]

Railroad workers in Oleksandrivsk took the first steps in organising a self-managed economy in 1919. They formed a committee charged with organizing the railway network of the region, establishing a detailed plan for the movement of trains, the transport of passengers, etc. Soviets were soon formed to coordinate factories and other enterprises across Ukraine.^[140]

In Katerynoslav, the local anarcho-syndicalist movement took the reins on bringing the city’s industrial economy under social ownership. Collective agreements were won at a tobacco factory and the city’s bakeries were brought under workers’ control, with a number of anarcho-syndicalist bakers drawing up plans to ensure food security for the local population.^[141]

Many industrial workers ended up becoming disillusioned with the Makhnovshchina and instead supported the program of the Mensheviks.^[85] At one Regional Congress of Peasants, Workers and Insurgents, Menshevik trade union delegates were denounced as «counter-revolutionaries» for speaking out against the Makhnovist platform of free soviets and subsequently walked out of the congress.^[142]

Money[edit]

The Makhnovshchina came up against difficulties concerning the issue of money, as its largely peasant base could easily go without money through subsistence farming, while urban workers still needed to buy their own food. When the direct exchange of goods was not possible, the Makhnovshchina largely continued to use money, but planned to build a moneyless system following the Russian Civil War.^[143]

Early on, barter had been a popular means of exchange, with the Huliaipole Soviet even establishing links with textile factories in industrial centers such as Moscow. The Soviet procured wagon loads of cloth in exchange for grain, directly exchanged in quantities determined by the needs of both parties.^[144] However, this barter economy was frustrated by the newly established Council of People’s Commissars, controlled by the Bolsheviks and Left Socialist-Revolutionaries, which demanded an end to the independent barter economy and called for it to be brought under the control of the government.^[137]

Although the anarchists of the Makhnovshchina preferred a barter economy, they recognized that the working poor were still in need of money and permitted the use of any currencies, including the Imperial ruble, Soviet ruble and Ukrainian karbovanets.^[145] One account even suggests that the Makhnovists printed their own money (the Makhnovist ruble), which stated on its reverse that «no-one would be prosecuted for forging it».^[146]

The regional congresses imposed levies against the local bourgeoisie and banks, extracting about 40 million rubles from the bourgeoisie and seizing 100 million rubles from the banks.^[147] An extensive wealth redistribution campaign was subsequently implemented, in which the poor were able to apply for material assistance from the Military Revolutionary Council. One resident of Katerynoslav reported that thousands of people queued up on a daily basis for the redistribution packages, which they would receive in varying amounts depending on the assessment of their needs, with applicants being awarded up to thousands of rubles.^[148] Redistribution measures reportedly continued up until the final days of Makhnovshchina control, with an estimate 3–10 million rubles being distributed to the population of Katerynoslav alone.^[149]

The Makhnovists’ unfamiliarity with monetary economics led to high rates of inflation, while the changing military situation resulted in wild fluctuations of currency value, with Soviet rubles appreciating in value as the Red Army advanced into Ukraine.^[150] They also neglected to impose price controls, which caused the price of bread to rise by 25% during Makhnovshchina control.^[149]

Demographics[edit]

The territory of the Makhnovshchina was mainly spread across the regions of Pryazovia and Zaporizhzhia.^[151] At its height, the population of the Makhnovshchina was roughly 7.5 million people, spread across 75,000 km² of territory. At its greatest extent, the territory covered five provinces, including the entirety of Katerynoslav, as well as the northern part of Taurida, the eastern part of Kherson and the southern parts of Poltava and Kharkiv.^[4]

Nationalities and ethnic groups[edit]

Following the end of World War I, the existing empires and multinational states were collapsing, leading to a rise of the nation state as the dominant polity.^[152] While a number of ethnic minorities of the former Russian Empire began to break off and form their own independent states, such as the Ukrainian People’s Republic, the territory of the Makhnovshchina was notably multicultural and resisted the rising wave of Ukrainian nationalism.^[5] According to Peter Arshinov, while 90% of the Makhnovshchina was made up of Ukrainians, 6–8% was made up of Russians and the remainder consisted of Greek and Jewish communities. There also existed small minorities of Armenians, Bulgarians, Georgians, Germans and Serbs.^[153]

As such, the Makhnovshchina sought «to deconstruct the entire state-based national paradigm, and build local socio-economic relations from the bottom up on anarchist principles.»^[154] In February 1919, the Second Regional Congress of Peasants, Workers and Insurgents passed a resolution denouncing nationalism and called on «the workers and peasants of every land and all nationalities» to join together in a social revolution to overthrow the state and capitalism.^[155] In October 1919, the Draft Declaration adopted by the Military Revolutionary Council hoped to put an end to the «domination of one nationality over others» through the introduction of free soviets.^[156] Although it proclaimed «the right of the Ukrainian people (and every other nation) to self-determination», it also considered nationalism to be «profoundly bourgeois and negative» and called instead for the «union of nationalities» under socialism, which it believed would «lead to development of the culture peculiar to each nationality.»^[157]

The Makhnovists specifically railed against antisemitism, which they considered to be a «bequest» of the Tsarist autocracy,^[158] and the Military Revolutionary Council even went so far as to declare a «war on anti-Semitism».^[159] Instances of antisemitic violence were notably much less common in the territory of the Makhnovshchina than they were in right-bank Ukraine,^[160] with any cases of antisemitism being punished severely by the Makhnovists.^[161] After one documented instance of an antisemitic pogrom taking place in Makhnovist territory, the insurgents responsible were executed by firing squad and weapons were redistributed to the local Jewish communities for their own protection.^[162] Many of the Makhnovshchina’s most influential figures also came from a Jewish background, including a number of Nabat’s leading members: Aron Baron, Mark Mratchny and Volin.^[163]

In contrast to the Makhnovist hostility to antisemitism, anti-German sentiment was allowed to proliferate throughout the ranks of the Makhnovshchina,^[164] as the result of long and deeply-held resentments between the native Ukrainian peasantry and German Mennonite colonists.^[165] Following the battle of Dibrivka and the destruction of Velykomykhailivka by the Austro-Hungarian Army and local German collaborators, the Insurgent Army carried out a campaign of reprisals against Mennonite colonists in southern Ukraine.^[166] Anti-Mennonite repression intensified when the Selbstschutz formed an alliance with the White movement, leading to a number of insurgent raids against Mennonite settlements.^[167] Violence against the Mennonites reached its apex following the battle of Peregonovka, when the insurgents rapidly occupied most of southern and eastern Ukraine, bringing numerous Mennonite colonies under their occupation.^[168] Throughout late-1919, hundreds of Mennonites were murdered in a series of massacres committed by the insurgent forces, the most infamous of which was the Eichenfeld massacre.^[169]

Language[edit]

The different language policies of the various regimes that occupied Ukraine during the war of independence led to a number of shifts in the use of language throughout Zaporizhzhia. The Ukrainian State had prioritized the use of the Ukrainian language, enforcing its use in education,^[170] and following the region’s occupation by the Volunteer Army in June 1919, Vladimir May-Mayevsky banned the use of the Ukrainian language in schools throughout South Russia, instead enforcing the use of the Russian language.^[171] In reaction to the linguistic restrictions enforced by the various preceding governments, after the Makhnovist victory over the White movement at the Battle of Peregonovka, the Makhnovshchina’s «Cultural Enlightenment Section» declared that people were to be educated in whichever language was used by the local population, to be decided on voluntarily by the people themselves.^[172] In the majority of villages and towns in the Makhnovist territory, this meant a return to the use of the Ukrainian language^[173] and an end to the privileged status of the Russian language.^[174]

Nevertheless, the Russian language had a notable prevalence in left-bank Ukraine.^[175] Since the 1905 Revolution, the Ukrainian anarchist movement’s publications had largely been in the Russian language,^[176] and the predominance of the Russian language in anarchist literature continued following the emigration of Russian anarchists to the territory of the Makhnovshchina.^[177] But driven by a small number of Ukrainian intellectuals, led by Halyna Kuzmenko, the Makhnovshchina increasingly started to use the Ukrainian language in both its propaganda and educational activities, leading to a notable Ukrainization of the Makhnovist movement.^[178] In late 1919, the Makhnovists began to publish a Ukrainian language edition of The Road to Freedom (Ukrainian: Шлях до Волі) in Katerynoslav, and set up a new publication called Anarchist Rebel (Ukrainian: Анархіст-Повстанець) in Poltava. But this would prove to be the extent of the Makhnovist movement’s Ukrainian language publications, as they still lacked editors and proofreaders that were competent in the written Ukrainian language, and sometimes had no access to printing presses that carried the Ukrainian alphabet.^[179]

Education and culture[edit]

During the 1917 Revolution, members of the Huliaipole Anarchist Group first proposed the creation of a new system of education,^[180] inspired by the work of the Catalan pedagogue Francesc Ferrer.^[181] One group member, Abram Budanov, took the initiative to establish a Cultural-Educational section for the nascent Makhnovist movement. This section would publish pamphlets and hold meetings, but would also organise the establishment of educational institutions, theatre productions and live music shows.^[182] With the outbreak of the war, the Cultural-Educational Section was brought under the oversight of the Military Revolutionary Council.^[183] At the beginning of 1919, a number of Russian anarchist intellectuals emigrated to southern Ukraine, where they began work for the Cultural-Educational section.^[184] Peter Arshinov, who had educated Nestor Makhno during their time in prison, became the section’s Chairman and edited the insurgent newspaper The Road to Freedom.^[185] In the summer of 1919, he was joined members of the Nabat,^[182] including Volin and Aron Baron.^[186] Volin, who had briefly worked in the Department of Education of the Ukrainian Soviet Republic,^[187] oversaw the drawing up of the Draft Declaration, which declared the need for cultural and educational institutions to be outside of state control, instead proposing they be established as voluntary associations.^[188]

The Makhnovshchina’s education system was spearheaded by Halyna Kuzmenko, a Ukrainian pedagogue and former primary school teacher.^[189] From as early as the February Revolution, teachers were already engaged in setting up schools in Huliaipole,^[174] with three secondary schools being established by 1919, despite the conditions of the war.^[190] Adult education was also carried out, with a focus on political agitation,^[191] by educational workers within the Insurgent Army itself.^[192] But by the time that the armistice with the Bolsheviks was promulgated in October 1920, most of the region’s teachers had fled and few schools were still open. Driven by the ideology of the Ferrer movement, the Makhnovshchina responded with plans to open new workers’ schools, supported by their local communities, which would educate both children and adults.^[193] The Nabat member Levandovski proposed the establishment of an anarchist university in Kharkiv, which would have cost the Huliaipole Soviet some 10 million rubles.^[194] But Nestor Makhno himself rejected the idea, as he considered educational institutions to be most needed in rural areas and believed that the instinct to establish such a university in a large city like Kharkiv was indicative of centralism.^[195]

Meanwhile, the cultural section travelled with the Insurgent Army, publishing flyers and issues of The Voice of the Free Insurgent using a mobile printing press. When the Insurgent Army halted, the cultural section provided entertainment and organised conferences, where they advocated for free soviets.^[196] As part of their cultural activities, Makhnovist men and women staged daily amateur theatre shows, during which they dramatised the region’s recent history and the story of the Insurgent Army.^[197] The theatre section itself had a number of units that specialised in different types of productions, whether musical, dramatic, operatic or satirical.^[189] The Cultural-Educational Section often used entertainment as a way to raise money for wounded insurgents, holding plays and Dutch auctions in a number of southern Ukrainian towns.^[174] Music also played an important role in the Makhnovshchina, with musical ensembles often accompanying meetings and the harmonica becoming a popular instrument among the insurgents.^[190] Makhnovist musicians played a number of original songs, including their own version of the popular folk song Yablochko, which depicted insurgents triumphing over the forces of Anton Denikin’s White movement.^[174]

Following the siege of Perekop and the renewal of Bolshevik attacks against the Makhnovshchina, the remains of the Makhnovist cultural and educational programs were finally destroyed.^[198] Bolshevik reforms to education included the scrapping of the final year of secondary education and the requirement that all teachers seek election. Political commissars and Bolshevik cells were established in all schools, in order to remove teachers that contradicted the party line.^[199]

Urbanisation[edit]

While the territory of the Makhnovshchina was a predominantly rural, it also included a number of large cities, with the Insurgent Army capturing several following the Battle of Peregonovka.^[200] Its capital city was Nestor Makhno’s relatively small hometown of Huliaipole, which was nicknamed «Makhnograd» by the Bolsheviks.^[4]

See also[edit]

• Armed Forces of South Russia
• Revolutionary Catalonia
• Korean People’s Association in Manchuria

References[edit]

Citations[edit]

Sources[edit]

Further reading[edit]

47°46′8″N 36°44′28″E / 47.76889°N 36.74111°E

Революционная повстанческая армия Украины, РПАУ(м) или Махновцы — анархо-крестьянское движение на юго-востоке Украины во время Гражданской войны под руководством Нестора Махно.

Организация[]

Махновцами в большинстве своем становились крестьяне южной Украины, которые с детства умели обращаться с конем и поэтому были отличными кавалеристами. Кроме того, многие из них проходил срочную военную службу в императорской армии во время Первой мировой войны именно в составе кавалерийских подразделений. Определенную часть кавалерии составляли кубанские и донские казаки, профессиональные по своей сути всадники, которые появились в Украине в составе белых или красных армий и часто переходили на сторону повстанцев (из них формировали даже отдельные подразделения размеров включительно до полка, причем как пехотные, так и кавалерийские). Однако были и разнообразные казусы — например, командир Фёдор Щусь хвастался своим матросским прошлым, однако также командовал кавалерийским отрядом.

Настоящей элитой РПАУ(м) считались пулемётчики, который, как правило, передвигались на знаменитых тачанках. Экипаж тачанки со станковым пулемётом состоял из трех бойцов: возчик и пулемётный расчет (стрелок и 2-й номер). Практиковалась взаимозаменяемость бойцов команды, в которые пулемётные командиры выбирали самых опытных возчиков и пулемётчиков.

РПАУ(м) была достаточно многонациональной, в её составе даже находилась отдельная еврейская рота, что развенчивая миф об антисемитизме и еврейских погромах махновцев, широко распространённый в советской пропаганде.

Вооружение[]

Махновцы вооружались типичным для того времени оружием, которое, по возможности, было удобным, функциональным и эффективным. Холодное оружие составляли преимущественно шашки, хотя использовались сабли и, даже, кавалерийские палаши. Огнестрельное оружие было представлено кавалерийскими карабинами, револьверами и пистолетами разных систем, ручными пулемётами. Т. н. «обрезы» (винтовки, обрезанные по прикладу и дулу), которые советская пропаганда приписывала махновцам, были пригодны для индивидуального террора, но не для фронтовой войны, где они были крайне малоэффективными, а, значит, махновцы их практически не использовали.

Пулемётчики (самым распространенным пулемётом среди махновцев был, несомненно, Максим) вооружались лишь личным оружием (гранаты, пистолеты/револьверы, холодное оружие), а возчики, находящие с ними в команде, напротив, вооружались лишь карабинами или винтовками.

Одежда[]

Разнообразие форменной одежды махновцев подчеркивает их негосударственный и преимущественно партизанский, а, значит, нерегулярный характер РПАУ(м). В зависимости от происхождения махновца (крестьянин, кубанский или донской казак, матрос), он одевался, как правило, соответственным образом (для казаков, например, характерны папахи, для матросов — полосатые тельняшки). Многие повстанцы экипировались элементами форменной одежды разных родов войск или использовали гражданскую одежду. То есть можно было увидеть повстанческого командира в красных гусарских чакчирах (брюках), кители пехотного офицера царской армии, сапогах немецкого или австрийского солдата и селянской шапке, и это было абсолютно нормальным явлением. Пулемётчики, будучи своего рода элитой РПАУ(м), любили удобную и практическую одежду: кожаные куртки, френчи, офицерские кители и фуражки, сапоги, галифе и кавалерийские шаровары.

Во внешнем виде повстанцев, особенно командиров, доминировал «революционный» стиль: долгие волосы, самая экзотическая и разноцветная одежда, перегруженность холодным и огнестрельным, иногда церемониальным, оружием.

Под конец же войны все махновцы были преимущественно в военных мундирах. Выбор формы был чисто рациональным: использовались походные кители, кожаные куртки, кавалерийские шаровары или галифе, хромированные или юфтевые сапоги, российские офицерские портупеи обр. 1912 г. (поясной ремень с двумя наплечными ремнями). Зимой использовали овечьи кожухи, казацкие бурки, реже военные шинели. Среди головных уборов у махновцев чаще всего встречались офицерские полевые фуражки с ремешками под подбородком, военные и казацкие папахи, зимой использовались крестьянские овечьи шапки, кучмы, иногда башлыки. Прически стали по-военному аккуратными, разве что кавалеристы отличались чубами. Таким образом, выбор форменной одежды у повстанцев определялся потребностями войны и возможностями их реализации, преимущественно индивидуальной.

Флаги[]

Собственных военных знаков отличия на форменной одежде у махновцев не было, зато активно использовались флаги — и с идеологических соображений, и для отдельных подразделений. Основным цветом махновских флагов был чёрный (не только как символ анархии, но и как символ земли, ведь РПАУ(м) была преимущественно крестьянской). На полотнищах, как правило, делались соответствующие надписи — или идеологические (типа «Мир хижинам, война дворцам», «С угнетенными против угнетателей всегда», «Освобождение рабочих — дело рук самих рабочих», «Свобода или смерть!» и т. д.), или обозначение определенного подразделения (полка, группы и т. п.). Также использовались флаги и красного, общереволюционного цвета. Однако чем более ожесточенной становилась борьба махновцев с большевиками, тем все чаще красные флаги использовались с целью маскировки под врага.

Особым видом внешнего проявления своей символики у махновцев были рисунки на их знаменитых тачанках, которые имели как грозный, так и шуточный характер, отображая менталитет и психологию рядовых бойцов-анархистов.

Источники[]

• https://ru.wikipedia.org/wiki/Повстанческое_движение_под_руководством_Нестора_Махно#Знамёна
• http://www.makhno.ru/forum/showthread.php?t=178
• Махновська веремія. Тернистий шлях Революційної повстанської армії України (махновців) 1918-1921 pp.

В Международном «Мемориале» прошел круглый стол, посвященный фигуре анархиста Нестора Махно в историческом и современном общественно-политическом дискурсах. Докладчики рассказали о мифах, связанных с махновским движением, о его успехах и неудачах. «Лента.ру» записала основные тезисы дискуссии.

Александр Шубин:

Говорят, Махно представляет собой огромное историческое явление. Но почему его превозносят? Ведь Махно действовал на небольшом пятачке карты, да и мало ли было «батек» во время гражданской войны?

Я писал для одного энциклопедического проекта много статей, в том числе и про него. Материал о нем получился размером со статью о Ленине. Я пытался сократить текст, а он не сокращается! В таких статьях есть параметры, которые необходимо указывать: основные труды, деяния рассматриваемой личности. Ленину-то хорошо, у него что ни абзац, то курсив. Например, пишешь «Брестский мир», и не нужно ничего объяснять, потому что будет отдельная статья про Брестский мир, Гражданскую войну, разгон Учредительного собрания и так далее.

У Махно же один основной курсив «махновское движение» чего стоит. Говорим «Махно» — подразумеваем махновское движение, говорим «махновское движение» — подразумеваем Махно. Ему удалось сделать очень многое, то, что другим батькам оказалось не по зубам. Что же уникального в махновском движении?

Во-первых, это самый устойчивый очаг крестьянской войны 1917-1922 годов. Во-вторых, утверждая, что это крестьянское движение, следует вносить поправку: это крестьянско-рабочее движение. Оно увлекло все слои трудящихся, даже интеллигенцию. Махновщина — это очень широкий социальный блок.

В-третьих, что принципиально важно, это движение во главе с анархистами. Оно не было единственным — похожее происходило в Сибири и на Дальнем Востоке, но именно это движение расчистило определенную территорию и начало на ней что-то делать. Они не просто вели сражение за будущую анархию, а пытались поставить конструктивный эксперимент.

Этот эксперимент вызвал очень большую полемику, когда Махно и его товарищи, в том числе Аршинов и Волин, оказались за границей и из практиков движения стали носителями и хранителями опыта. Анархическая публика смотрела на них и понимала: эти люди пытались что-то сделать. Можно спорить, правильно ли они в силу отсутствия профессиональной подготовки обобщили то, что делали. Но они делали! И это был прыжок в далекое будущее.

Есть большая теоретическая проблема, коснувшаяся и анархистов, и большевиков, и либералов, — чтобы сменить строй, этот строй должен рухнуть. Но вместе с ним рушится экономика и культура, люди дичают, начинают убивать друг друга, а это ведь неанархично и негуманно, свобода личности нарушается. И в условиях этого кошмара, ужаса и провала вы хотите построить самое современное общество на свете, допустим, общество XXII века? Разумеется, такой прыжок не приводит сразу к этому, однако появляются некие интересные элементы будущего строя.

То, что возникло в махновском районе, является элементами самоуправленческого социализма. Под социализмом я понимаю в данном случае нечто очень абстрактное, не капитализм и не феодализм, а что-то еще, основанное на самоуправлении. Сегодня мы можем описывать это явление: «вот здесь оно работало лучше, а здесь хуже, тут люди благодаря нему не голодали, а тут растащили предприятия». Для нас проблема заключается уже в том, как это «что-то еще» работает, и Махно показал нам, что оно может функционировать.

Махно также важен как хранитель опыта, доживший до следующего похожего опыта. Томас Мор выдвинул идею и не дожил до ее осуществления. Потом академик Волгин смотрел: «О, вот у Томаса Мора черты Советского Союза, а вот — нет! Махно же дожил до Испанской революции, и некоторые вещи, которые его особенно волновали, он успел передать испанским анархистам, которые их мотали себе на ус. В частности, они знали, что очень опасно вступать в союзы с коммунистами, хотя логика событий постоянно толкала их к такому союзу. В конце концов, испанские анархисты заключили его, а потом очень ругались, что не послушались Махно.

Этот человек стоит на пересечении множества историософских проблем. Он сообщает нам из недр крестьянской России об обществе XXII века, показывая, что такое общество можно начать строить на любом этапе развития. Страна в целом может быть в одном состоянии, а элементы нового общества начнут двигаться совершенно в другом направлении.

Махно — блестящий полководец. Известна фраза Марка Твена о том, что в раю самым лучшим полководцем считается сапожник из Канзаса, ведь Бог знает об этом, просто сапожнику не довелось попасть на войну. Так вот, то же самое было сказано и про Махно, но ему довелось попасть на войну. По его книжкам в советских академиях потом учили, как вести партизанскую и противопартизанскую войну, в том числе и товарищей из-за рубежа, которые потом это реализовали на практике.

Махно — анархист. Вокруг этого факта сосредоточена вся мифологизация его фигуры и его движения — непонятной третьей силы. И белым, и красным пришлось целенаправленно клеветать на него, чтобы показать: вот, к нему не ходить. Почему? Потому что там есть Советы и свобода. Потому что там есть социальная справедливость и много партий, соревнующихся и дискутирующих друг с другом. Потому что там есть массы, которые поднялись, все сделали сами. К ним пришли умные начальники, сказали, что так нельзя, а массы показали им кукиш. Махно — это и есть этот исторический кукиш, который нам нужно изучать.

Василий Голованов:

В годы моей юности в Большой советской энциклопедии даже не было отдельной персоналии Махно, а был раздельчик «махновщина», и почему-то меня страшным образом потянуло в эту махновщину. Она была тайной, а тайна обладает притягательной силой.

Потом мне попался учебник по истории КПСС первого разлива — то есть РКП(б) — под редакцией Бубнова. Там было несколько абзацев о Махно и знаменитая постановочная фотография с Махно и махновцами, вариант картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Тогда я понял, что батька — не патлатый зверь, который, как волк, рыщет по полям и лесам.

Благодаря Махно удалось создать очаг самого яростного, неукротимого и долгосрочного крестьянского сопротивления. Были антоновщина, Чапанная война, Западно-Сибирское восстание, Кронштадтский мятеж, который не был крестьянской войной, но вписывался в тот же лозунг: «За Cоветы без коммунистов», но Махно продержался на порядок дольше. Это произошло не благодаря собственным талантам, а потому что махновщина — это коллективное явление. В его штабе оказались анархисты из «Набата», анархисты со всей России и Украины, составившие программу, сделавшую движение политически очень обоснованным.

Переговоры, к которым так или иначе история подводила махновцев и большевиков, имели беспрецедентную формулу — был заключен договор о союзе повстанческой армии с наркомом Украины. Это даже смешно: армия заключает договор с правительством. О чем? В нем сплошь идут политические пункты, нет разговора о том, сколько будет поставлено винтовок и бронепоездов. Шел разговор о свободе слова, свободе печатной пропаганды, выпуске анархистов из тюрем и о возможности создания вольного советского строя — за Советы, но без коммунистов.

Раковский подписал этот договор, ожидая, что раз покончили с Врангелем, то и с махновцами покончат. Последний пункт договора — Советы без коммунистов — так и не позволил махновцам включиться в советское строительство, хотя они стремились к этому. Был договор о том, что они примут участие в V Всеукраинском съезде Советов, и махновские волости, зажатые теперь между Донецком и Украиной, будут свободно голосовать. Таких успехов не достигала ни одна партия, даже эсеры, разделявшие с большевиками власть, но упустившие ее.

В отношении военных талантов Махно примечательно небольшое по жертвам и выстрелам сражение под Перегоновкой. Красные тогда уже ушли с Украины на север, и белые ушли вслед за ними, фронт провалился до Тулы. На Украине остались только махновцы, которым противостоял блистательный корпус белого генерала Слащева. В том, что он разобьет Махно, никто не сомневался, но у него это не получилось. Слащев загнал своего противника под Умань — там у махновцев произошло что-то странное с петлюровцами, которые боялись и их, и белых.

Петлюровцы приняли у Махно небольшое количество раненых и дали патронов. Гениальность батьки заключалась в том, что он понял: надо напасть на главные силы белых и разбить их, другого варианта просто не было. Сражение закончилось победой Махно, ворвавшегося в пустой белый тыл. В городах, считавшихся белыми, гарнизон исчерпывался всего несколькими сотнями офицеров. Поэтому Махно быстро разгромил тыл, перерезал железные дороги и разрушил Бердянский порт, отвечавший за снабжение Белой армии.

Фактически он сделал все, чтобы подготовить триумфальное возвращение большевиков. Такова трагическая коллизия: Махно боролся за свои идеалы, а пришла Красная армия и все забрала. Избежать этого было нельзя, потому что организационный статус большевиков был значительно выше.

Петр Рябов:

И в советское время, и сегодня фигура Махно окружена множеством лжи, клеветы и ошибок. Раньше его представляли в качестве бандита, кулака, погромщика, антисемита, пьяницы, а все его движение характеризовали как кулацкое. Все это абсолютно не так. Махно карал антисемитизм, боролся с погромами, у него даже была еврейская батарея. Сейчас же его показывают как благородного Робин Гуда.

Это огромная традиция мифов, причем не столько в исторических работах, сколько в художественном творчестве, начиная от Алексея Толстого. В «Хождении по мукам» Махно излагает свои анархические идеалы в беседе с Рощиным: «По полям будут бродить женщины и кони». Ничего не скажешь, исчерпывающая программа анархического коммунизма. Все остальное у Толстого излагается с той же степенью достоверности. Мифологизацию продолжают и современные авторы, один из которых — Михаил Веллер. В своей книге он отправил Махно в ссылку в Сибирь, где тот отродясь не был.

Поскольку современные люди очень много смотрят телевизор, следует отметить фильм «Девять жизней Нестора Махно». Там есть вопиющие ошибки — например, убийство его первой жены. Но на фоне того кошмара, который был написан и снят вокруг Махно, начиная с «Александра Пархоменко» или «Красных дьяволят», где героические мальчики сдают его в пыльном мешке комиссарам, этот фильм кажется шедевром историчности при всех своих диких ошибках.

Интересна судьба Махно в тех местах, где он действовал. Там висит мемориальная доска и проводятся ежегодные празднования его дня рождения. Каждый год 8 ноября происходит большая пьянка.

Одновременно происходит попытка национализации его украинским правительством. Властями Махно объявлен украинским националистом и одним из столпов украинского государства, что, конечно, очень комично, поскольку Махно не любил петлюровцев, не был ни украинским, ни великорусским националистом и, конечно, терпеть не мог государство.

Я могу только продолжить мысль, блестяще высказанную Алекандром Шубиным. Мы говорим «Махно» — имеем в виду «махновщину», мы говорим «махновщина» — имеем в виду третью силу. На смену красным мифам приходят белые, вроде фильма «Адмирал». Но у них одна задача — убеждать, что выбор был один: между самодержавием и комиссародержавием, между белым деспотизмом с контрразведкой, конфискациями, реставрациями, черносотенством и красным деспотизмом с чрезвычайками и комиссарами. В этом смысле фигура Махно — это символ третьей силы, выступающей за изначальные полуанархистские лозунги российской революции: «Земля и воля!», «Земля крестьянам!», «Вольные Советы не ширма для парткомов!»

Махновская практика — далеко не идеал, особенно если учитывать, сколько раз его территорию захватывали враги, начиная от австрийцев и заканчивая белыми и красными. Грустно, когда начинался какой-то социальный эксперимент, а через два месяца приходил враг, и надо было с ним драться, когда сеяли урожай, а собрать уже не могли. Война — это не очень подходящая обстановка для создания анархии. Как говорил председатель Мао, «винтовка рождает власть». Бациллы власти зарождались, в том числе, в махновской армии, и тем удивительнее, сколько им удалось сделать.

Махновцы создали действующую систему, которая была хоть и не анархической, но зато стала огромным шагом в направлении либертарного социализма, вольных Советов с принципом делегирования, с огромной степенью свободы, в направлении многоукладной экономики без помещичества и землевладения, без кулаков, без эксплуатации труда, с сильными профсоюзами, коммунами, артелями и кооперативами.

Армия Махно была интересно организована. Сейчас вооруженные силы представляют собой либо рекрутские войска советского типа, куда загоняют всех подряд, либо профессиональную армию. Махновская же представляет собой третий тип. Это вооружение народа — военная сила, связанная с населением, основанная на добровольности, на выборности командиров полка, на высокой мотивации. Она не способна к нападению, но хороша в обороне и мобильна. Это армия партизанского типа, которая била и белых, и красных с их мобилизациями, не говоря уже о тактических изобретениях, вроде тачанок.

Идея, которую Махно пропагандировал и за которую жестоко поплатился и он, и многие после него, состоит в создании единого левого революционного фронта. У него были иллюзии о том, что большевистская контрреволюция не так опасна, как белая, просто большевики немного заблуждаются. Однако сегодня мы понимаем, что как бы ни были малосимпатичны Врангель, Деникин и Колчак, большевистская узурпация и комиссародержавие были ничуть не лучше белых и самодержавия.

Константин Морозов:

Говоря о третьей силе Гражданской войны, следует помнить, что, помимо махновского движения, такой силой было и движение эсеров. Оно существовало как в форме государственного образования самарского Комуча и отчасти архангельского правительства, так и в какой-то степени в форме антоновщины. Тамбовское крестьянство дало столь высокие образцы самоорганизации, что вынудило красных бросить на них армию Тухачевского, отравляющие вещества и авиацию.

Попытка различных левых политических сил и части крестьянства создать альтернативу большевизму — крайне важное явление, ведь нас приучили к безальтернативности и противостоянию красных и белых как единственных сил Гражданской войны. Мы должны отстаивать тот факт, что были альтернативы этим двум силам.

Что касается общей для немалой части левых недооценки угрозы большевистской реакции, то начиная с 1917 года она была характерна как для анархистов, так и для социал-демократов, меньшевиков и эсеров. Главным врагом они считали белых генералов, однако наиболее дальновидные социалисты в 1918 году (в частности, Аксентьев) говорили, что если под давлением внешних факторов белые генералы смогут эволюционировать к демократии и свободе, то дождаться этого от большевиков невозможно, поэтому большевизм представляет собой абсолютное метафизическое зло. Как показала практика, это оказалось правдой.

МАХНОВСКОЕ ПОВСТАНЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В 1918-1919 ГОДАХ

КТО ТАКОЙ НЕСТОР МАХНО?

Наиболее мощное крестьянское движение в Украине периода 1918—21 гг. связано с фигурой Нестора Махно. Отряды повстанцев под его командованием действовали против всех иностранных армий, оккупировавших Украину — германской, австро-венгерской, российской большевистской, российской белой, а также против войск гетмана Скоропадского и петлюровских войск. Революцион-но-повстанческая армия (далее РПА) Махно защищала интересы крестьянства. Поэтому и выступала против всех режимов, которые не считались с интересами крестьянства и угнетали его, каждый по-своему.

Вокруг личности Махно сложилось немало легенд и мифов, которые прочно вошли в сознание советских людей. Мифы живут и теперь, хотя в научной и научно-популярной литературе за последние 20 лет взгляд на махновщину изменился. Отождествление понятий «махновщина» и «бандитизм» в советской историографии произошло исключительно по политическим причинам. Большевики воевали с Махно. Поэтому, одержав победу, всячески старались дискредитировать его. Бандитским называли его движение и белогвардейцы. Не пользовался Махно авторитетом и среди украинской национальной эмиграции, поскольку в 1918—20 гг. он последовательно выступал против политики правящих кругов УНР и был интернационалистом, а не националистом. А эксцессы, совершаемые некоторыми его бойцами, и которые он по возможности пресекал, приписывались всему движению. И, конечно же, во всех советских изданиях Махно — контрреволюционер.

Вопреки измышлениям советской пропаганды, не был Махно и антисемитом. В его штабе большим влиянием пользовалась группа анархистов, приехавших из Харькова и Москвы, среди которых были евреи. Они и разрабатывали идеологическую политику махновского движения, печатали в газете свои статьи об анархо-комму-нистическом направлении в революционном движении.

Когда это было выгодно большевикам, они вступали с Махно в соглашения, включали его РПА в состав Красной Армии и признавали за ним командные должности в РККА. Нестор Махно одним из первых был награжден единственным тогда в РСФСР боевым орденом Красного Знамени. Махно встречался с Лениным в Москве, посылал голодающим рабочим Москвы и Петрограда эшелоны с хлебом (зерном). Известны бандитские действия многих его бойцов, особенно в последний период существования повстанческой армии, но они не перевешивают тот непреложный факт, что в первую очередь и в основном Махно защищал интересы крестьян.

Нестор Иванович Махно (27 октября 1889 — 24 сентября 1934) родился в деревне Шагаровой, что в семи верстах от большого села Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губернии, в 100 километрах восточнее Александровска (ныне Запорожье). Село Гуляй-Поле в середине XX века стало городом (сейчас его название в Укаине пишут слитно — Гиляйполе).

Родился Нестор в семье крестьянина, который был конюхом и воловником у помещика. Затем семья переехала в Гуляй-Поле, где отец служил кучером у богатого заводчика. Отец умер, когда мальчику было 11 месяцев. Остались пятеро детей. Мать пошла работать поденщицей. Семья бедствовала.

Окончив начальную школу, Нестор служил у помещиков, работал в крестьянской мастерской, а затем пошел на гуляйпольский чугунолитейный завод учеником столяра. В 1906 году он вступил в «кружок молодежи Украинской группы хлеборобов анархистов-комму-нистов». В период революции 1905—07 гг. Нестор в составе группы террористов участвовал в терактах, за что в 1906 и 1907 годах арестовывался жандармерией, однако за недостатком улик его освобождали.

В августе 1908 года на основе показаний члена группы Альтгаузе-на, оказавшегося полицейским провокатором, его арестовали. В марте 1910 года военно-окружной суд в Екатеринославе за убийство полицейского пристава осудил 20-летнего Нестора Махно, приговорив его к смертной казни через повешение. 52 дня сидел молодой человек в камере смертников, но вследствие гражданского несовершеннолетия на момент преступления, и отчасти благодаря хлопотам матери, смертную казнь ему заменили бессрочной каторгой. Махно привезли в Москву закованного в цепи и посадили в каторжную тюрьму Бутырки, где он находился 8 лет и 8 месяцев. Вышел оттуда 2 марта 1917 года.

В Бутырке Махно сблизился снова с анархистами, в частности, с известным деятелем П.А. Аршиновым-Мариным, который стал его политическим и общекультурным воспитателем.

Нестор Махно был русифицированным украинцем, полностью перешедшим на позиции анархизма, следовательно — интернационалистом. После выхода из тюрьмы Махно встретился в Москве с некоторыми видными анархистами, а затем вернулся в Гуляй-По-ле и включился в работу анархической группы. 28—29 марта 1917 года был основан Гуляйпольский крестьянский союз анархического направления, избран руководящий комитет, председателем которого стал Махно. Затем Крестьянский союз был реорганизован в совет крестьянских и солдатских депутатов. Нестора избрали председателем совета. Одновременно Махно руководил гуляйпольской группой анархистов. Среди его соратников из этой группы вскоре выделились несколько способных командиров. Махно занимался экспроприацией, отбирал у помещиков оружие и лошадей. В июле 1917 года он разогнал гуляйпольское земство, провел новые выборы и стал председателем земства. Одновременно Махно объявил себя комиссаром Гуляйпольского района*.

Имея в руках власть, Нестор Махно в августе 1917 года взял на учет помещичьи земли, а в сентябре Гуляйпольский волостной съезд принял резолюции об их конфискации и о наложении на помещиков и буржуазию денежной контрибуции. После этого решения все помещики покинули волость. Авторитет Махно в глазах населения поднялся высоко.

После октябрьского переворота в Александровском уезде стали создаваться ревкомы и вооруженные дружины. Советская власть в Гуляй-Поле официально была провозглашена в январе 1918 года. Но когда появились австро-германские оккупанты, местные отряды с анархистами во главе оказать сопротивление им не смогли: дружинники не умели воевать с регулярной армией. Отряд Махно ушел, как и другие отряды анархистов, на восток. В Таганроге отряд распался.

В мае 1918 года Махно приехал в Москву, где встретился с Лидерами российских анархистов, в том числе с их главным «авторитетом», бывшим князем Петром Кропоткиным (1842—1921), недавно вернувшимся на родину после 40 лет эмиграции. Перед тем, как вернуться в Украину, Махно встретился с Лениным и Свердловым, чтобы узнать о планах российских большевиков.

НАЧАЛО ПАРТИЗАНСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Нестор Махно в июле 1918 года нелегально (с помощью большевиков) проник на территорию Украины и снова появился в Гуляй-Поле, где уже был партизанский отряд. Махно вступил в этот отряд рядовым вместе со своей группой. Махно требовал решительных действий. Повстанцы его поддержали, и он с двумя десятками партизан выбил противника из деревни Дыбровки. После этого успеха партизаны избрали Нестора командиром отряда. Чтобы купить оружие для бойцов, отряд Махно ограбил несколько банков в Екатеринославской губернии. Вскоре его отряд напал на охраняемую усадьбу помещика Миргородского, отобрал там лошадей, оружие, а усадьбу сжег. Затем отряд напал на караульное помещение австрийского отряда, расквартированного в Гуляй-Поле. Там тоже забрали оружие. Во всей округе заговорили об удачливом командире.

До осени 1918 года махновский отряд действовал в пределах Александровского уезда. Борьба с австро-германскими оккупантами и с гетманской «вартой» дала его бойцам боевой опыт.

Придерживаясь тактики партизанских действий, отряды Махно нападали на небольшие гарнизоны германских и австро-венгерских войск, громили помещичьи имения. Махновские отряды состояли из конницы и пехоты, посаженной на повозки и тачанки. Это обеспечивало их высокую маневренность: переходы достигали 100 километров в сутки. А хорошо поставленная разведка делала махновцев малоуязвимыми. Сам Махно отличался храбростью и подавал личный пример своим бойцам.

В сентябре — октябре 1918 года под командованием «батьки» Махно, как его стали называть, объединились несколько соседних отрядов. Ими командовали гуляйпольские анархисты В. Белаш, В. Кириленко, Ф. Щусь и другие. К ноябрю 1918 года объединенный отряд Махно насчитывал до 6 тысяч бойцов, в декабре — до 10 тысяч. Он одерживал победу за победой. В конце 1918 года Нестор Махно уже руководил повстанческим движением во всей Екатери-нославской губернии.

Крестьяне повсеместно оказывали повстанцам всяческое содействие: кормили, поставляли оружие, боеприпасы и лошадей, вели разведку, сами вступали в повстанческие отряды целыми деревнями. Росту популярности Махно способствовала раздача им населению отобранного у «буржуев» имущества — хлеба, сахара, тканей, обуви, мебели, бытовых предметов из квартир и даже музыкальных инструментов.

После ухода немцев и австрийцев из южной части Украины в ноябре — декабре 1918 года «батька» контролировал обширный степной район к северу от Азовского моря. Он пытался сохранить свою независимость от центральных властей в Украине.

Директория стремилась не вступать в конфликт с Махно, так как за ним стояли широкие массы крестьянства Екатеринославской губернии и Северной Таврии. К тому же у них был общий враг — белогвардейцы, которые в конце 1918 — начале 1919 года пытались прорваться в Донбасс и Приазовье. Представители Петлюры официально обратились в штаб Махно с предложением выступить вместе «против белого Дона». Хотя в это время Махно действовал фактически как союзник большевиков, он не отказался от предложения. 15 декабря 1919 года его представители прибыли в Екатеринослав, где договорились с петлюровцами о совместных действиях против белогвардейцев, а также об обеспечении махновских частей оружием, одеждой и продовольствием.

Однако в действительности ему нужно было только довооружить свои отряды. Уже 15 декабря Махно захватил Синельниково (35 км восточнее Екатеринослава) и разбил там роту петлюровцев. В конце декабря Махно, договорившись с большевиками-подпольщика-ми о совместных действиях, с помощью рабочих-повстанцев пытался выбить части УНР из Екатеринослава. Однако конфликт, как уже было показано в предыдущем изложении, завершился крупным поражением махновцев.

МАХНО — КОМБРИГ КРАСНОЙ АРМИИ

Поскольку махновское движение идейно базировалось на анар-хо-коммунизме, большевики были ближе Махно, чем другие политические силы в Украине. У них временно оказались и общие враги — российские белогвардейцы и украинская Директория. Поэтому Махно пришел к соглашению с большевиками о включении его отрядов в состав Красной Армии. Особенно способствовали соглашению два фактора: приближение «белых» к Гуляй-Полю и недостаток боеприпасов.

В феврале 1919 года район действий отрядов Махно заняли войска Красной Армии, и его подразделения (около 20 тысяч человек) вошли в группу войск Харьковского направления Украинского фронта в качестве отдельной партизанской дивизии. Разумеется, советское командование пыталось создать из повстанцев регулярные армейские соединения. Как уже сказано выше (см. раздел «Н.А. Григорьев и действия его войск на стороне «красных») 19 февраля 1919 года в группе войск Харьковского направления началось формирование Заднепровской украинской советской дивизией под командованием П.А. Дыбенко. Части Махно образовали в ней 3-ю бригаду (в составе трех стрелковых полков).

Любопытно описание внутреннего состояния махновской бригады в период ее формирования, составленное политкомиссаром 3-й Заднепровской дивизии 5 марта 1919 года:

«Прибыв на место назначения, Гуляй-Поле, в штаб, я увидел нижеследующую картину. Штаба как такового фактически не существовало. Было несколько человек во главе с командирами бригады, которые управляли всей бригадой. Отделов никаких не существовало, ни хозяйственных, ни снабжений, ни проч. Всеми хозяйственными и прочими делами, кроме оперативных, ведали полковые и ротные комитеты.

…В члены штаба и на должности командного состава существует выборное начало, все это было в неопределенном хаосе. В настоящее время выделены заведующие некоторыми отделами, как-то: финансов, снабжения, которые начинают работать… Настроение частей превосходное. Всегда замечаются порывы в бой с неприятелем. В данный момент есть полковые политические комиссары в трех полках и послано по одному политработнику в полк. Во всей бригаде нет ни одной коммунистической ячейки. Товарищеских судов также нет, не существуют»¹⁶¹.

23 марта тот же политкомиссар сообщал о состоянии политической работы в бригадах Заднепровской дивизии:

«3-я бригада Махно. Почти весь командующий состав: анархисты, ранее не подчинялись Советской власти, теперь достигнуто соглашение. Повстанцы, ранее сочувствующие анархистам, под влиянием коммунистической агитации постепенно начинают менять свои убеждения в пользу Советской власти»¹⁶².

Он явно преувеличивал силу воздействия большевистской пропаганды на крестьян.

В марте 1919 года численность 3-й бригады Махно составила 7075 человек.

Все бывшие повстанческие части и соединения в РККА подвергались постоянным проверкам большевистских комиссаров (и все равно они пропустили их восстания против власти советов).

В середине апреля 1919 года политкомиссар 1-й Заднепровской дивизии Лукомский в докладе сообщал о состоянии политработы в 3-й бригаде «товарища Махно»:

«7-й полк. Политком тов. Конев отстранен за бездеятельность, на его место назначен тов. Чубенко. По бездеятельности т. Конева работа не велась ни по организации Красной Армии, ни по организации ячеек (большевистских. — Авт.). Полк дезорганизован.

8-й полк. Политком т. Карпенко убит в бою с белогвардейцами, на его место назначен т. Кайданов. Полк лучший в бригаде, но ячейка распалась, так как во время боев много выбыло членов убитыми и ранеными.

9-й полк греческий. Политком т. Соловьев. Введена товарищеская дисциплина. Ячейки нет, так как все время пол к находится в передвижении.

1-й Донской казачий полк. Политком т. Макаров. Полк только что организован, так что выяснить его физиономию пока не удалось. Сейчас находится на фронте»*.

В марте — мае 1919 года 3-я бригада Заднепровской дивизии вела бои с частями Добровольческой армии на участке фронта Мариуполь — Волноваха, южнее Донецка.

ПОЛИТИКА МАХНО НА ПОДКОНТРОЛЬНОЙ ТЕРРИТОРИИ

Органы власти, создаваемые на территории, подконтрольной отрядам Махно, по сути были такими же революционными органами, как и на всей территории Украины. Их выбирали крестьяне, повстанцы (те же крестьяне), а кое-где и рабочие. Поначалу это вообще были ревкомы, назначаемые командирами повстанцев. Точно так же создавали ревкомы и большевики.

Такой ревком был создан в декабре 1918 года в Екатеринославе после захвата его революционными отрядами. В городе находился гарнизон армии УНР. Поскольку армия Петлюры угрожала занять восточную часть Екатеринославской губернии, Махно согласился с предложением Екатеринославского комитета КП(б)У о совместных действиях против петлюровцев. 26 декабря 1918 года отряды повстанцев, возглавляемые губернским комитетом большевиков и губернским ревкомом вместе с отрядами Махно, и рабочими повстанцами внезапно выступили в Екатеринославе, нанесли поражение петлюровцам и заставили их отступить. В освобождении Екатери-нослава принимали участие отряды губревкома (1500 человек), партизанский отряд Н. Тисленко (300 человек) и бронепоезд. От армии Махно участвовали 400 пехотинцев и 100 конных бойцов.

После успеха при взятии Екатеринослава объединенными силами губернского ревкома, партизанского отряда Н. Тисленко и махновцев 29 декабря 1918 года Н. Махно был включен в состав военного ревкома в качестве военного комиссара, а 30 декабря 1918 года гу-бревком назначил его командиром Советской революционной рабоче-крестьянской армии Екатеринославского района**.

Махно было предписано укрепить оборону Екатеринослава, но он не торопился. Его основной задачей было обеспечение своей армии оружием и боеприпасами. Махновцы занялись именно этим, а также разгромом лавок. Они выпустили из городской тюрьмы уголовников, немедленно подключившихся к грабежам. Этим воспользовались войска УНР и нанесли удар по повстанцам. Махновцы потеряли около 300 человек и бежали в Гуляй-Поле. А в Екатериносла-ве петлюровцы расправились с участниками восстания.

Первый опыт союза Махно с советской властью оказался неудачным. Но на союз с советской властью пришлось идти, так как на подконтрольную ему территорию наступали с востока белые, с запада петлюровцы. Красная Армия приближалась с севера, и с ней пока конфликтов не было.

Но, хотя Махно по ряду вопросов был близок к большевикам, диктатуру большевистской партии и ее политику в отношении крестьянства он не признавал.

Влияние анархизма среди повстанцев Махно все более усиливалось. Идейно-политическое руководство этим движением осуществляли известные анархисты, в большинстве своем приехавшие из Москвы и других городов — В. Волин (Эйхенбаум), П. Аршинов (Марин), Готман, Барон, Бурдыга, Михалев-Павленко, Васильев, Чередняк и другие. Они вели пропаганду в повстанческих частях. Волин издавал газету «Путь к свободе». Он же теоретически обосновывал махновское движение. Идейные анархисты пользовались у Махно большим уважением и занимали руководящие должности в повстанческом движении.

Махно и его идейно-политическая верхушка движения выступала под лозунгами «безвластного государства», «третьей революции» и «вольных советов». Район, где действовали махновцы, характеризовался зерновым товарным земледелием, что порождало у крестьян стремление к увеличению земельных участков. Опора на крестьянство отражалась и в политике махновского руководства — конфискация помещичьей земли и передача ее крестьянам, резко враждебное отношение к большевистской продразверстке и политике военного коммунизма в целом. Махновцы отрицательно относилось к центральным органам советской власти в принципе, полагая, что основой власти трудящихся должны быть местные советы.

Но организовать жизнь на принципах анархизма Махно не удалось. Анархизм проявлялся больше в оформлении повстанческого штаба в Гуляй-Поле. Его украшали черные знамена и лозунги «Мир хижинам — война дворцам!», «С угнетенными против угнетателей всегда!» У входа в местный волостной совет висели красные и черные флаги с призывами «Власть рождает паразитов. Да здравствует анархия!», «Вся власть на местах Советам!»

Все, что попадало махновским частям, считалось их трофеем. Так, весной 1919 года Махно перехватил 90 вагонов угля для Балтийского флота. Но в знак солидарности с трудящимися он мог и передать рабочим часть трофеев. Например, отбросив деникинцев к Азовскому морю, его бригада захватила около 100 вагонов зерна. 90 вагонов Махно отправил рабочим Москвы и Петрограда. Махновская делегация, которая доставила это зерно, была горячо встречена в Московском совете. Весной 1919 года «Правда» писала о Махно как о «любимце крестьян-повстанцев, находчивом и смелом командире». За победы, одержанные над деникинцами, комбриг Красной Армии Нестор Иванович Махно был награжден орденом Красного Знамени¹⁶³.

Махно стремился в 1918—1919 годах в своих войсках и на занятой территории поддерживать дисциплину и строго наказывал виновных за грабежи, самочинные обыски и реквизиции. Взятые в боях трофеи шли в общий котел, а половина их раздавалась населению.

Своеобразной была аграрная политика Махно. Помещичьи земли подвергались разделу. Беднейшие крестьяне сохраняли в общем пользовании эти земли, скот, инвентарь. Они даже создали по своей инициативе несколько коммун. Так, 285 бедняков образовали «свободную коммуну имени Розы Люксембург», хотя, как отмечал П. Аршинов, «внутренняя жизнь коммуны не имела ничего общего с тем учением, за которое боролась Люксембург»¹⁶⁴.

Они засеяли 125 десятин земли. В сельхозкоммунах не было постоянных руководителей. Все были обязаны трудиться по мере своих сил, а организационные функции поочередно поручались одно-му-двум членам коммуны.

Советские историки изображали махновцев кулацким движением, но сами махновцы были склонны к защите в первую очередь интересов бедняков. Еще в феврале 1919 года на И съезде повстанческих рабочих и крестьян советов Гуляйпольского района была принята резолюция:

«Впредь же до разрешения земельного вопроса окончательным образом съезд выносит свое пожелание, чтобы земельные комитеты на местах немедленно взяли на учет все помещичьи, удельные и другие земли и распределяли бы их между безземельными и малоземельными крестьянами, обеспечив и вообще всех граждан посевными материалами»¹⁶⁵.

В Гуляй-Поле действовали «вольные трудовые советы». Однако это были не органы политической власти, а общественные собрания, регулировавшие местную экономическую жизнь. Для общего руководства борьбой с войсками УНР и «белых» был создан районный Военно-революционный комитет, в который входили представители волостей Екатеринославской и Таврической губерний, а также повстанческих военных частей. Но когда Махно находился в Гуляй-Поле, абсолютная власть казнить и миловать принадлежала ему одному. Решения по менее важным делам принимали члены его штаба. А высшим органом власти считался съезд повстанческих, рабочих и крестьянских советов района.

По соглашению, заключенному Махно с большевиками, его РПА входила в состав Красной Армии на правах бригады. С оговоркой, что «она подчиняется высшему красному командованию лишь в оперативном отношении; внутренний распорядок ее остается прежним». Признавалось существование махновских «вольных советов». В районы, подвластные Махно, не имели доступа ни продотряды, ни чекисты. Прибывавших чекистов Махно немедленно отправлял на передовую.

Согласно махновскому «внутреннему распорядку», подразделения его бригады были не только воинскими соединениями. По старому казацкому обычаю украинские полки и сотни являлись также и административными единицами: полки соответствовали уездам (районам), сотни — волостям. Через этот механизм войска Махно были связаны с 720 волостями южной части Украины, с населением около 2-х миллионов человек.

При заключении соглашения с командованием Красной Армии Махно пришлось согласиться на требование командования отказаться от выборности командиров, упразднить военно-революционный совет, допустить в штаб бригады и в полки комиссаров для большевистской политической агитации среди бойцов. Вооружение и все виды довольствия 3-я бригада Заднепровской дивизии получала в порядке, установленном для частей РККА.

Поэтому крестьяне соседних районов стремились присоединиться к этой территории, свободной от военного коммунизма, что раздражало большевистские власти УССР. Уже в конце марта 1919 года чекисты подготовили заговор против Махно с целью его ликвидации. Командир одного из полков махновской бригады Падалка, связанный с ЧК, собирался напасть на Гуляй-Поле, захватить Махно и его штаб. Но Махно узнал о заговоре, неожиданно прилетел на аэроплане в расположение полка, захватил врасплох заговорщиков, и они тут же были расстреляны*.

Решения съезда советов — высшего органа власти на территории, подконтрольной махновцам, противоречили политике большевиков. Так, 11-й съезд Гуляйпольского района в феврале 1919 года принял не только анархо-синдикалистские, но и эсеровские требования. Съезд потребовал социализации собственности, передачи заводов и фабрик в собственность трудовых коллективов, изменения продовольственной политики —- замены реквизиций системой товарообмена между городом и деревней. Съезд выступил с протестом против только что принятых декретов рабоче-крестьянского правительства Украины о передаче помещичьих хозяйств в государственную собственность для организации совхозов. Считая землю ничьей, съезд советов Гуляйпольского района постановил, что земля переходит бесплатно в пользование крестьян по уравнительно-трудовой норме*.

Даже батраки, как признал позже председатель ВУЦИК Г.И. Петровский, не хотели работать в совхозах, надеясь, что советская власть позволит им стать самостоятельными хозяевами.

Особенностями военной организации РПА была ее мобильность и постоянный приток добровольцев. И хотя организационно 3-я бригада Заднепровской дивизии состояла из трех полков, не считая приданных частей, повстанческие отряды Махно представляли более значительную силу — несколько полков конницы и пехоты.

Повстанческая бригада Махно и ее части сохраняли свои черные знамена.

Махно ввел в практику использование не только повозок, но и распространенных на юге Украины среди немецких колонистов тачанок — рессорных повозок с открытым легким кузовом для парной упряжки. Он впервые применил их в коннице в качестве боевых площадок под станковые пулеметы «Максим». На тачанке размещался пулеметный расчет (наводчик и помощник) и ездовой (он же запасной номер расчета). Иногда использовались тачанки с усиленной упряжкой (тройкой или даже четверкой лошадей). Пулеметные тачанки в условиях маневренных действий были в то время эффективным огневым средством. Тачанки стали применять и «красные», особенно в 1-й Конной армии. В 1920 году тачанки были даже в польской армии. Тачанки проходили вместе с конницей до 60—70 км за день.

В походе войска Махно шли многокилометровой колонной, иногда в два ряда. Сначала — конное охранение, затем на повозках и тачанках ехала пехота, за ней — обоз, а замыкала колонну главная ударная сила — конница. На марше бойцы пели песни, играли на гармошках. Выпивка на марше и на привалах запрещалась под угрозой расстрела (как у запорожских казаков). Останавливаясь на ночлег, бойцы занимали круговую оборону, разводили костры, ужинали и пьянствовали. Боеспособность повстанцев поддерживалась суровыми расправами.

Но уже в 1919 году вслед за победами у махновцев стала популярна разгульная жизнь. На тачанках, кроме пулемета и боеприпасов, можно было увидеть дорогие ковры, бочки с вином и самогоном. Махновцы врывались в любой двор, захватывали скот и живность, устраивали в деревнях необузданные кутежи со стрельбой.

МАХНО И БОЛЬШЕВИКИ В СЕРЕДИНЕ 1919 ГОДА

Большевистское руководство не доверяло Махно и его бойцам. Разрыв между махновцами и большевиками был неизбежен. Другое дело — его сроки и предлог.

Красная Армия терпела поражения на Украине. Но вместо того, чтобы сосредоточить все силы для отпора наступавшей армии Деникина, ее командование перебрасывало войска вначале для подавления восстания Григорьева, а затем для разгрома Махно. Одним из застрельщиков кампании против Махно был председатель РВС РСФСР Троцкий, не терпевший в войсках партизанщины и анархистских настроений. Ну, а сотрудники «чрезвычайки» просто ненавидели Махно.

25 апреля 1919 года харьковская газета «Коммунист» опубликовала статью «Долой махновщину!» Командование Красной Армии стало резко сокращать снабжение 3-й бригады вооружением и продовольствием. Рассматривался вопрос о снятии Махно с командования бригадой.

Масла в огонь подлил II 1-й съезд советов Гуляйпольского района (в том числе от воинских частей) в апреле 1919 года. Съезд был созван вопреки запрету командования Красной Армии в Украине. В резолюции съезд квалифицировал политику большевиков как «преступную по отношению к социальной революции и трудящимся массам», признал харьковский съезд советов с его решениями «не истинным и не свободным выражениям воли трудящихся», выразил протест «против реакционных приемов большевистской власти, проводимых комиссарами и агентами чрезвычаек, расстреливающих рабочих, крестьян и повстанцев под всякими предлогами».

Съезд потребовал социализации земли, фабрик и заводов, «изменения в корне продовольственной политики», «полной свободы слова, печати, собраний всем левым течениям», «неприкосновенности личности… трудового народа». Съезд заявил:

«Диктатуру какой бы то ни было партии категорически не признаем… Долой комиссародержавие! Долой чрезвычайки, современные охранки»*.

Непосредственный начальник Махно, командир 1-й Заднепровской СД Павел Дыбенко в телеграмме назвал съезд «контрреволюционным», грозил объявить его вне закона. В ответ он получил от съезда телеграмму с заявлением, что «нас такие приказы не пугают, и мы всегда готовы к защите своих народных прав». Правда, до разрыва еще не дошло. По указанию из Москвы украинское советское правительство поручило Антонову-Овсеенко посетить бригаду Махно, проверить ее состояние и «навести порядок». Побывав в Гуляй-Поле, командующий 29 апреля 1919 года сообщил правительству:

«Махно, его бригада и весь район — большая боевая сила. Никакого заговора нет. Сам Махно не допустил бы его… Он убежденный анархист. Лично честный, за спиной которого совершалась всякая пакость… Карательные меры — безумие»**.

Антонов-Овсеенко отметил, что 3-я бригада Махно превосходно справилась со своей задачей. Она отогнала «белых» на восток в район южнее Донбасса.

В определенной степени разрыв с Махно органов советской власти в Украине и командования Красной Армии сдерживало указание Ленина командованию Южного фронта не рвать с ним до тех пор, пока «красные» не возьмут Ростов-на-Дону. Ленин 7 мая 1919 года послал в Киев телеграмму Л.Б. Каменеву, уполномоченному совета обороны РСФСР на Южном фронте. В телеграмме было сказано:

«С войсками Махно временно, пока не взят Ростов, надо быть дипломатичным, послав туда Антонова лично и возложив на Антонова лично ответственность за войска Махно»¹⁶⁶.

Лев Каменев (Розенфельд) тоже съездил к Махно. Он остался доволен увиденным, на прощание даже расцеловался с «батькой»¹⁶⁷.

Махно, у которого бойцов было значительно больше, чем полагалось бригаде, и которому не хватало теперь вооружения и боеприпасов, обратился к командованию Южного фронта с предложением преобразовать его бригаду в дивизию. Дивизия как оперативное соединение получала самостоятельное снабжение продовольствием и боеприпасами. Но, став начдивом, Махно официально получил бы значительно большую самостоятельность, а этого большевики боялись. Да и пример Григорьева, которого из комбрига они сделали начдивом, был еще свежий. «Батька» получил отказ.

Командование Южного фронта, сославшись на слабую дисциплину бойцов 3-й бригады, отвергло это предложение. Вместо сосредоточения войск на фронте против Деникина оно направило их против Махно, который держал фронт против белогвардейцев, и по словам Антонова-Овсеенко, «превосходно держал».

В это время 3-я бригада Заднепровской дивизии вела тяжелые бои с «белыми». Против нее в основном наступал 1-й корпус генерала Кутепова и конница генерала Шкуро (последний тоже перешел к методам партизанской войны и наносил неожиданные удары по махновским частям). 3-я бригада несла ощутимые потери. Так, на заседании совета рабоче-крестьянской обороны УССР 5 мая 1919 года под председательством X. Раковского было отмечено, что бригада Махно в составе 4-х полков (7, 8, 9-й, 9-й бис) ведет бои на Донецком фронте и под Кутейниковом (40 км севернее Ростова-на-До-ну) и что «два полка уже разбиты». Решили послать Махно в подкрепление семь орудий без замков, так как замки у него были¹⁶⁸.

Убедившись в ом, что советская власть не терпит ни самостоятельности, ни тем более автономии местных командиров, Махно стал пополнять свои воинские силы за счет различных отрядов и даже банд. Это тоже раздражало командование Красной Армии.

А бои на фронте продолжались. В апреле 1919 года войскам Махно удалось потеснить «белых» на восток, и только конная дивизия Шкуро смогла остановить их. В мае бригада Махно продвинулась в Донецкий бассейн и к 16 мая захватила станцию Кутейниково глубоко в тылу «белых»¹⁶⁹.

Деникин предложил полмиллиона рублей за голову Махно.

В середине мая 1919 года наступил кризис в отношениях между Махно и руководителями РСФСР и Красной Армии. Предлог нашелся. На фронте против «белых» у Махно пошли неудачи.

19 мая началось контрнаступление «белых» в Донецком бассейне. Их главные силы атаковали бригаду Махно и правофланговую 9-ю СД 13-й армии. В первый день наступления конница «белых» прорвала фронт и углубилась на 45 км в направлении станции Еле-новка (15 км юго-западнее Донецка). К 23 мая фронт прорыва составил 30 км. Части Махно были отброшены на 100 км.

Нанеся сильный удар по частям 3-й бригады и заставив их отступить на запад, «белые» оставили против них небольшой заслон, а сами обрушились на 13-ю армию, которая покатилась на север. 1 июня 13-я армия оставила Бахмут, она остановилась только в районе Нового Оскола, в 250 км от прежних позиций¹⁷⁰.

В связи с этим главком Красной Армии Вацетис 23 мая направил командующему Южным фронтом В.М. Гиттису телеграмму:

«Ввиду того, что левый фланг войск Махно отошел и открыл правый фланг 13-й армии, чем дал возможность противнику глубоко выйти в тыл Юзовского района конным частям противника, приказываю немедленно под Вашу личную ответственность в течение 24 час. выделить с Украинского фронта боеспособную бригаду пехоты с дивизионом артиллерии. Бригада должна быть немедленно направлена на Синельниково через штаб 2-й Украинской армии, где ей будут даны дальнейшие указания»¹⁷¹.

Вот теперь Махно и обвинили в том, что это его части «обнажили фронт», позволили противнику прорваться на запад. Значит, он — изменник. Воспользовавшись разгромом войск атамана Григорьева и находясь в эйфории от этого, большевистское руководство и России и Украины решило избавиться от Махно и «добить» его, не обращая внимания на серьезнейшую угрозу со стороны белогвардейцев. 25 мая совет рабоче-крестьянской обороны УССР в Харькове под влиянием-Троцкого решил нейтрализовать 3-ю бригаду 1-й Заднепровской дивизии. Решение совета было решительным и кратким:

«Ликвидировать Махно в кратчайший срок»¹⁷².

Формальным предлогом для обвинения Махно послужило то, что он посмел обжаловать решение командования, запретившего ему переформировать бригаду в дивизию. РВС Южного фронта признал действия Махно «преступными», а самого его подлежащим аресту и суду ревтрибунала.

Троцкий еще в феврале 1919 года требовал реорганизации 3-й бригады по образцу других соединений РККА. Но Махно не позволил разоружить созданную самими крестьянами Повстанческую армию, ибо хорошо понимал, что, пока у крестьян есть своя армия, защищающая их интересы, никому не удастся заставить их плясать под свою дудку. Этого Троцкий не забыл, и теперь было самое время расправиться с непокорным попутчиком большевиков.

А тем временем войска Добровольческой армии под командованием генерала В.З. Май-Маевского вели наступление на Харьков и в прибрежных районах у Азовского моря. Удар пришелся на тот момент, когда большевики начали наступление на Махно.

Троцкий 6 июня 1919 года издал приказ № 107, запрещавший созыв IV съезда советов махновского района в Гуляй-Поле. Всех участников съезда он объявил изменниками. В тот же день белые заняли Гуляй-Поле. Через два дня последовал приказ Троцкого № 108 «Конец махновщины». В район Екатеринослава направлялись крупные формирования во главе с К.Е. Ворошиловым. С одной стороны, якобы для оказания помощи разбитым частям 3-й бригады, с другой — «для наведения порядка в районе махновщины». Ворошилов получил тайный приказ арестовать Махно для суда над ним*.

Но Махно не стал ждать ареста и неминуемой расправы. Он сам сложил с себя обязанности командира бригады Красной Армии, предоставив своим бойцам выбор: либо остаться в Красной Армии, либо разойтись, либо идти с ним. Махно 6 июня направил в Харьков телеграмму об отказе от командования 3-й бригадой и прекращении взаимодействия с большевиками (копии были посланы также Троцкому, Каменеву и Ленину). В телеграмме говорилось:

«Пока я чувствую себя революционером, считаю своим долгом, не считаясь ни с какой несправедливостью, обличающей меня в нечестности к нашему общему делу Революции, предложить немедленно же прислать хорошего военного руководителя, который ознакомившись при мне на месте с делом, мог бы принять от меня командование дивизией»**.

В бессильной злобе харьковские власти 8 июня объявили Махно и его приближенных «вне закона». Армии Южного фронта отступали и на других участках фронта, но всю вину за поражение большевики возложили исключительно на Махно. И сегодня можно прочесть в публикациях российских историков о том, что «бегство разложившегося махновского воинства» позволило белогвардейцам «оттеснить» 13-ю армию. Обратим внимание на масштабы «оттеснения»: 3-я бригада отступила на 45-50 км, 13-я армия — на 250!

После этого Махно исчез вместе с отрядом в 800 человек и 19 июня перешел в Правобережную Украину. Членов махновского штаба и совета, находившихся при красном командовании (или в пределах досягаемости), чекисты арестовали. По приговору трибунала во главе с ГЛ. Пятаковым, 17 июня девять человек, в том числе начальник штаба Озеров, были расстреляны.

В отместку за расстрел махновских командиров анархисты в Москве вечером 25 сентября 1919 года бросили бомбу в здание Московского комитета РКП(б) в Леонтьевском переулке. В зале собрались в это время около 120 работников горкома, лекторов и агитаторов. Из них погибли 12, были ранены 55 человек. Анархистский «Всероссийский повстанческий комитет революционных партизан» в нелегальной листовке сообщил, что взрыв совершен в знак отмщения большевикам за расстрел в Харькове¹⁷³.

Вместе с Махно 8 июня заочно был объявлен «вне закона» и матрос-анархист Анатолий Железняков (1890— 1919), известный тем, что в январе 1918 года он разогнал Учредительное собрание. Теперь Железняков командовал бронепоездом в составе 14-й армии и находился в окружении «белых» на екатеринославском направлении. Поэтому чекисты до него не добрались. Тогдашняя большевистская пропаганда клеймила «авантюру Махно — Желез-някова».

Вскоре Железняков погиб (26 июля) в бою с белыми у станции Верховцево под Екатеринославом.

Через 20 лет его стали называть героем гражданской войны.

МАХНО И БЕЛЫЕ

Потерпев поражение от «белых», под угрозой окружения ими своего отряда, Махно перешел на Правобережную Украину, собирая во время похода другие партизанские отряды и остатки частей Красной Армии, тоже оказавшихся в окружении.

А большевики в это время отступали из Украины. Многие рядовые бойцы не хотели уходить из сытой страны в голодную Россию. 5 августа к Махно присоединились его части, остававшиеся до того под командованием большевиков. Так стала возрождаться его повстанческая армия. В районе Елизаветграда в начале августа Махно удалось остановиться на некоторое время и сформировать новые части. Но под напором «белых» махновские отряды отступали еще месяц, к Умани.

Параллельно колоннам махновских отрядов на север тянулись многочисленные обозы отступавшей Южной группы 12-й армии, а также партийно-советских учреждений и беженцев. Они старались проскочить к своим между «белыми» и петлюровцами. Вот на эти колонны Махно и устраивал постоянные налеты. Ему удалось набрать таким способом много лошадей и повозок, особенно тачанок. В свое время «красные» реквизировали их у немецких колонистов в южных степях Украины, а теперь большей частью они достались Махно.

В августе 1919 года «белые» прижали отряды Махно к петлюровскому фронту в районе Умани. Здесь он снова оказался в окружении. Его отряды понесли большие потери, в том числе потеряли половину лошадей и около 200 тачанок. 18 августа в боях под Овидиополем погиб брат Махно Григорий. Не дававший и прежде пощады белым офицерам, Махно после этого с еще большей жестокостью стал расправляться с ними.

1 сентября в селе Добровеличковка (ныне в 40 км севернее Пер-вомайска) Махно собрал совещание командиров отрядов. Обсуждалась дальнейшая деятельность. Его воинство получило впечатляющее название — Революционная повстанческая армия (РПА) Украины. Был избран Реввоенсовет армии во главе с Лащенко. В состав РВС вошли Махно, Белаш, Волин, Малашников, Павловский, Удовиченко, Чубенко и другие. РВС состоял из двух отделов — военноконтрольного и культурно-просветительного. Их возглавили Хохот-ва и Волин. Начальником штаба РПА стал Белаш, командующим — Махно.

РПА имела 4 корпуса. 1-й Донской (комкор Калашников), 2-й Азовский (Удовиченко), 3-й Екатеринославский (Гавриленко), 4-й Крымский (Павловский). Всего армия насчитывала до 40 тысяч человек, в том числе 10 тысяч конницы. У них было 20 орудий и тысяча (!) пулеметов, а также 11 тысяч подвод и тачанок. Махно приказал уменьшить обоз и увеличить за его счет конницу.

Махно отрицательно относился к атаману Петлюре, убежденному националисту и «социал-соглашателю». Но теперь положение Махно было действительно тяжелым: его отряды оказались в окружении, с одной стороны — белые, с другой — петлюровцы. В это время Петлюра предложил Махно держать совместно общий фронт против Деникина. Махно ухватился за эту идею, так как это для него был выход из трудного положения.

После встречи делегаций с обеих сторон в Жмеринке 20 сентября был заключен договор между УНР (ее представляли Петлюра и Тютюнник), и махновцами (Волин и Чубенко). Договор предусматривал совместную борьбу с белыми. В случае победы над ними Махно выделялась территория для установления «свободного советского строя». Петлюра согласился с этим, но высказался против ведения в украинских войсках и на территории УНР пропаганды анархо-коммунистических идей*.

Чтобы облегчить себе маневренную войну, Махно передал Украинскому Красному Кресту свыше 3 тысяч больных и раненых бойцов, в основном бывших красноармейцев, которых впоследствии интернировали в Галицию.

Махно попросил Петлюру помочь с боеприпасами. После длительных переговоров Петлюра согласился безвозмездно выделить махновским отрядам 125 тысяч патронов, а еще 575 тысяч продать за 50 тысяч рублей золотом. Для отрядов Махно был выделен участок фронта против белых в районе южнее Умани.

В последней декаде сентября 1919 года войска Добровольческой армии начали бои против украинской армии и 26 сентября заняли Умань. Махно со своими полками оказался буквально зажатым между деникинскими и петлюровскими войсками. Тогда Махно и его командиры пошли на рискованный шаг, чтобы вырваться из окружения. Южнее Умани Махно выстроил четыре своих корпуса в каре на 40 верст в ширину и глубину и начал продвижение на восток, против деникинцев. С Петлюрой он, таким образом, расстался.

25 сентября у села Крутенького произошел бой, который Махно выиграл. На следующий день состоялся бой за село Перегоновку (в 40 км на юго-запад от Умани). Это сражение завершилось разгромом трех полков белых (1-го Симферопольского, 2-го Феодосийского, 5-го Литовского). Белые потеряли при этом более 2 тысяч человек убитыми, включая раненых, которых махновцы добили**.

После боя Махно приказал раздать крестьянам трофеи — лошадей, телеги, одежду и обувь убитых белогвардейцев.

Вечером 27 сентября махновские корпуса находились уже глубоко в тылу белых, в 100 верстах от места последнего боя. 28 сентября состоялось заседание РВС и штаба РПА. Решили пробиваться на Екатеринослав.

Армия повстанцев разделилась на три колонны, которые двигались на удалении 30—40 км друг от друга. Правая колонна шла по маршруту Песчаный Брод — Ровное — Софиевка — Бобринец — Долинская — Кривой Рог — Апостолово — Никополь (315 км). Центральная колонна — по маршруту Добровеличковка — Ново-Укра-инка — Вишняковка — Вербелька — Петрово — Софиевка — Хортица — Александровск (350 км). Она выходила к Днепру севернее правой колонны. Левая колонна шла еще севернее маршрутом Ново-Архангельское — Новая Выска — Елизаветград (ныне Кировоград) — Новая Прага — Зеленое — Каменка — Екатеринослав (320 км)*.

28 сентября армия двинулась в путь. За неделю она прошла путь от Умани до Александровска (Запорожье). Пехота ехала на телегах и тачанках.

На рассвете 5 октября махновцы вступили в Александровск, 7 октября заняли Гуляй-Поле. За время похода армия быстро увеличивалась. В каждом селе создавались повстанческие отряды. К махновцам присоединялись оставшиеся в тылу белых красноармейцы, петлюровцы, небольшие повстанческие отряды. К ноябрю РПА насчитывала около 80 тысяч человек**.

Успеху армии Махно содействовало всеобщее недовольство украинского крестьянства политикой белогвардейцев. Другой причиной была относительная малочисленность белой армии, у которой не хватало сил удерживать в должном порядке свой тыл. Государственную стражу (полицию) администрация Деникина еще только создавала. Тыловые гарнизоны в крупных городах состояли из од-ной-двух-трех рот, в малых — из одного-двух взводов.

В сентябре — октябре 1919 года у Деникина было только 150 тысяч солдат и офицеров. В таких условиях Махно стал полновластным хозяином в сельских местностях Екатеринославской губернии и Северной Таврии. Его отряды заняли Токмак, Мелитополь, Бердянск, угрожали даже Таганрогу, где находилась ставка Деникина. И все это произошло за какие-нибудь три недели. В руки махновцев попала и главная артиллерийская база белых в районе Волноваха — Мариуполь. Теперь у Махно было 50 артиллерийских орудий, 1500 пулеметов, много винтовок, один бронепоезд. Тыл Добровольческой армии на юге Украины был разрушен.

Командованию Добрармии пришлось снять с фронта часть наступавших на Москву войск, в том числе части 3-го Кубанского конного корпуса генерала А.Г. Шкуро, чтобы навести порядок в тылу. Им удалось отбить ряд городов. Под натиском конницы Шкуро, наступавшей со стороны Большого Токмака, махновцы оставили Бердянск, а 3—4 ноября ушли из Александровска в сторону Екатерино-слава.

МАХНО́ВСКОЕ ДВИЖЕ́НИЕ (мах­нов­щи­на), пов­станч. дви­же­ние анар­хи­ст­ско­го тол­ка на Ук­раи­не в 1918–21 во гла­ве с Н. И. Мах­но. Гл. со­ци­аль­ной ба­зой М. д. яв­ля­лось за­жи­точ­ное кре­сть­ян­ст­во Ле­во­бе­реж­ной Ук­раи­ны, пре­ж­де все­го Ека­те­ри­но­слав­ской и Харь­ков­ской гу­бер­ний. В от­ли­чие от др. кре­сть­ян­ских вы­сту­п­ле­ний то­го вре­ме­ни, имев­ших ло­каль­ный ха­рак­тер, мах­нов­щи­на ши­ро­ко рас­про­стра­ни­лась на тер­ри­то­рии от Дне­ст­ра до До­на. Нац. со­став мах­нов­ских от­ря­дов от­ли­чал­ся пе­ст­ро­той с пре­об­ла­да­ни­ем ук­ра­ин­цев. «Сто­ли­цей» М. д. бы­ло с. Гу­ляй­по­ле Ека­те­ри­но­слав­ской губернии.

За­жи­точ­ные слои укр. кре­сть­ян­ст­ва, по­лу­чив­шие по­сле Окт. ре­во­лю­ции 1917 зем­ли круп­ных по­ме­щичь­их име­ний, ока­зы­ва­ли ре­шаю­щее влия­ние на по­ли­тич. ори­ен­та­цию М. д. При уг­ро­зе по­ме­щичь­ей рес­тав­ра­ции (при герм. ок­ку­па­ции или на­сту­п­ле­нии войск Бе­лых ар­мий) к не­му при­мы­ка­ли ши­ро­кие мас­сы кре­сть­ян­ст­ва. В борь­бе с сов. вла­стью мах­нов­цы опи­ра­лись на за­жи­точ­ные слои де­рев­ни. Оп­ре­де­лён­ную часть М. д. со­став­ля­ли де­клас­си­ров. эле­мен­ты (де­зер­ти­ры, уго­лов­ни­ки и т. п.), в по­след­ний пе­ри­од су­ще­ст­во­ва­ния дви­же­ния этот кон­тин­гент стал пре­об­ла­даю­щим. М. д. про­хо­ди­ло под ло­зун­га­ми «без­вла­ст­но­го го­су­дар­ст­ва» и «воль­ных со­ве­тов», что на прак­ти­ке оз­на­ча­ло борь­бу про­тив гос. вла­сти. Зна­чит. влия­ние на идео­ло­гию М. д. име­ли ли­де­ры рус. анар­хиз­ма (В. М. Во­лин, П. А. Ар­ши­нов и др.). При мах­нов­ском шта­бе су­ще­ст­во­вал т. н. рев­во­ен­со­вет, в ко­то­ром гл. роль иг­ра­ли анар­хи­сты, пы­тав­шие­ся на­ла­дить про­па­ган­ди­ст­скую ра­бо­ту; вы­пус­ка­лись га­зе­ты «Путь к сво­бо­де», «Го­лос мах­нов­ца», «Воль­ный пов­ста­нец». Ко­ли­че­ст­вен­ный со­став и так­ти­ка от­ря­дов Н. И. Мах­но рез­ко ко­ле­ба­лись в за­ви­си­мо­сти от скла­ды­ваю­щей­ся на Ук­раи­не во­ен.-по­ли­тич. об­ста­нов­ки, од­на­ко все­гда су­ще­ст­во­ва­ло яд­ро из от­бор­ных ка­ва­ле­ри­стов, при­бли­жён­ных Мах­но. В осн. мах­нов­ские от­ря­ды рек­ру­ти­ро­ва­лись из доб­ро­воль­цев, но в пе­ри­од наи­боль­ших ус­пе­хов про­во­ди­лись мо­би­ли­за­ции. Ко­гда «ар­мия» Мах­но раз­рас­та­лась, она при­об­ре­та­ла чер­ты ре­гу­ляр­ных воо­руж. сил: в ней об­ра­зо­вы­ва­лись пол­ки, ди­ви­зии и да­же кор­пу­са с не­оп­ре­де­лён­ной струк­ту­рой и чис­лен­но­стью. В слу­чае не­удач эта «ар­мия» рас­пы­ля­лась, а сам Мах­но с от­бор­ным от­ря­дом ухо­дил от пре­сле­до­ва­ний. От­ря­ды мах­нов­цев, со­сто­яв­шие из кон­ни­цы и пе­хо­ты, по­са­жен­ной на та­чан­ки, об­ла­да­ли вы­со­кой мо­биль­но­стью (пе­ре­хо­ды со­вер­ша­лись до 100 км в су­тки); они име­ли бла­го­да­ря под­держ­ке ме­ст­ных жи­те­лей хо­ро­шо на­ла­жен­ную раз­вед­ку и связь. Бое­вое снаб­же­ние про­из­во­ди­лось в осн. за счёт тро­фе­ев и пе­рио­ди­че­ски за счёт по­мо­щи РККА.

М. д. воз­ник­ло вес­ной 1918 в хо­де борь­бы укр. кре­сть­ян­ст­ва с ав­ст­ро-герм. ок­ку­пан­та­ми. В апр. 1918 Н. И. Мах­но с груп­пой анар­хи­стов соз­дал в рай­оне Гу­ляй­по­ля не­боль­шой от­ряд, со­вер­шив­ший ряд на­па­де­ний на по­ме­щи­чьи усадь­бы и по­ли­цию Ук­ра­ин­ской дер­жа­вы, вско­ре пре­кра­тив­ший своё су­ще­ст­во­ва­ние. В кон­це ле­та 1918 Мах­но вновь воз­гла­вил во­оруж. пов­станч. от­ряд, ко­то­рый к но­яб­рю уве­ли­чил­ся до 500 чел., а в де­каб­ре чис­лен­ность пов­стан­цев вы­рос­ла до 20 тыс. В но­яб. 1918 – янв. 1919 мах­нов­цы ве­ли бои с ав­ст­ро-герм. вой­ска­ми, а за­тем с вой­ска­ми С. В. Пет­лю­ры. В февр. 1919 мах­нов­ские от­ря­ды во­шли в со­став РККА в ка­че­ст­ве 3-й бри­га­ды 1-й За­днеп­ров­ской ди­ви­зии 1-й (позд­нее 2-й) Укр. сов. ар­мии, ко­то­рая в мар­те – мае ве­ла бое­вые дей­ст­вия про­тив час­тей Воо­ру­жён­ных сил Юга Рос­сии (ВСЮР) на уча­ст­ке фрон­та Ма­риу­поль – Вол­но­ва­ха. Для мах­нов­цев бы­ло ха­рак­тер­но са­бо­ти­ро­ва­ние при­ка­зов сов. ко­ман­до­ва­ния, не­при­ятие ин­сти­ту­та во­ен­ных ко­мис­са­ров. Они пре­се­ка­ли дея­тель­ность прод­от­ря­дов и ко­ми­те­тов бед­но­ты. На со­зван­ных ими в фев­ра­ле и ап­ре­ле «съез­дах пов­стан­че­ских ра­бо­чих и кре­сть­ян­ских де­пу­та­тов» при­ни­ма­лись ре­зо­лю­ции про­тив по­ли­ти­ки сов. вла­сти. При этом ру­ко­во­ди­те­ли М. д. ис­поль­зо­ва­ли ошиб­ки укр. сов. ру­ко­во­ди­те­лей в аг­рар­ной по­ли­ти­ке (от­каз от раз­де­ла по­ме­щичь­ей зем­ли и т. д.) и не­до­воль­ст­во ши­ро­ких сло­ёв кре­сть­ян­ст­ва прод­раз­вёр­ст­кой. В кон­це мая 1919 бри­га­да Мах­но от­ка­за­лась под­чи­нять­ся ко­ман­до­ва­нию РККА и са­мо­воль­но уш­ла с фрон­та в рай­он Гу­ляй­по­ля, на­чав от­кры­тую борь­бу про­тив сов. вла­сти. 8 ию­ня Мах­но и его при­бли­жён­ные объ­яв­ле­ны вне за­ко­на. В сер. 1919 во вре­мя на­сту­п­ле­ния войск ВСЮР на Мо­ск­ву мах­нов­цы ве­ли борь­бу в ты­лу де­ни­кин­ских войск, до­бив­шись ря­да ус­пе­хов. Осе­нью 1919 чис­лен­ность мах­нов­ской «Ре­во­лю­ци­он­но-пов­стан­че­ской ар­мии Ук­раи­ны», в ко­то­рую во­шла часть от­ре­зан­ных де­ни­кин­ца­ми сов. войск, дос­тиг­ла 30–35 тыс. чел. Ко­ман­до­ва­ние ВСЮР бы­ло вы­ну­ж­де­но на­пра­вить на борь­бу с М. д. кор­пус ген.-л. Я. А. Сла­щё­ва. В янв. 1920 час­ти РККА всту­пи­ли в рай­он дей­ст­вия мах­нов­ских от­ря­дов, боль­шин­ст­во бой­цов из ко­то­рых вли­лось в ря­ды РККА, а часть ра­зо­шлась по до­мам. Сам Мах­но и ос­тав­шие­ся под его ко­ман­до­ва­ни­ем час­ти при­ка­зом пред. РВС Рес­пуб­лики Л. Д. Троц­ко­го бы­ли объ­яв­ле­ны вне за­ко­на. В те­че­ние вес­ны – ле­та 1920 Мах­но вёл борь­бу с сов. вла­стью, од­на­ко от­ка­зал­ся от пред­ло­же­ния ген.-л. П. Н. Вран­ге­ля дей­ст­во­вать в сою­зе с ним. В сен­тяб­ре час­ти «Рус­ской ар­мии» за­хва­ти­ли осн. рай­он мах­нов­щи­ны, по­сле че­го мах­нов­цы на­ча­ли воо­руж. борь­бу с ни­ми. В ок­тяб­ре в Ста­ро­бель­ске (по др. дан­ным, в Харь­ко­ве) под­пи­са­но со­гла­ше­ние ме­ж­ду пред­ста­ви­те­ля­ми Мах­но и ко­ман­до­ва­ни­ем сов. Юж. фрон­та о со­вме­ст­ных дей­ст­ви­ях про­тив вран­ге­лев­цев. Кон­ный от­ряд мах­нов­цев (ок. 2 тыс. чел.) уча­ст­во­вал в Пе­ре­коп­ско-Чон­гар­ской опе­ра­ции 1920. Од­на­ко по­сле раз­гро­ма «Рус­ской ар­мии» Мах­но вновь от­ка­зал­ся под­чи­нить­ся сов. вла­сти. По при­ка­зу М. В. Фрун­зе 25.11.1920 на­ча­лась ли­к­ви­да­ция М. д. К 1 дек. крым­ская груп­па мах­нов­цев бы­ла прак­ти­че­ски пол­но­стью унич­то­же­на. В но­яб­ре – де­каб­ре круп­ные си­лы РККА прове­ли опе­ра­цию по унич­то­же­нию мах­нов­щи­ны в рай­оне Гу­ляй­по­ля – Си­нель­ни­ко­ва, од­на­ко са­мо­му Мах­но с не­боль­шим от­ря­дом уда­лось уй­ти. Вес­ной 1921 в свя­зи с вве­де­ни­ем но­вой эко­но­ми­че­ской по­ли­ти­ки со­ци­аль­ная ба­за М. д. су­зи­лась, у Мах­но ос­та­лись лишь мел­кие бан­ды, гра­бив­шие кре­сть­ян­ст­во. В авг. 1921 Мах­но с не­боль­шим от­ря­дом пе­ре­шёл гра­ни­цу и сдал­ся рум. вла­стям, по­сле че­го М. д. прак­ти­че­ски пре­кра­ти­ло своё су­ще­ст­во­ва­ние.