Новотный был вынужден уступить руководство партией дубчеку

IV. СССР В МИРЕ

Начиная с 1945 г. внешняя политика СССР осуществлялась на нескольких уровнях: дипломатия советского государства как таковая, взаимоотношения ВКП(б) — КПСС с зарубежными коммунистическими и рабочими партиями, СССР — страны социалистического лагеря и страны социалистического лагеря — остальной мир.

Взаимосвязь этих различных аспектов внешней политики зависела от многих переменных, и в первую очередь — от господствующих Тенденций и противоречий внутренней политики Советского Союза. В октябре 1964 г., когда новое руководство взяло власть в свои руки, в «пассиве» волюнтаристской внешней политики Хрущева были: поколебленное из?за раскола с Китаем и румынской фронды единство социалистического лагеря; натянутые вследствие Карибского кризиса отношения между Востоком и Западом; нерешенность германской проблемы; наконец, отсутствие ощутимых результатов политики Советского Союза в отношении стран третьего мира.

Брежневская группа поставила три приоритетные задачи:

— устранить угрозу распада социалистического лагеря и еще теснее сплотить его в политическом, военном и экономическом отношениях;

— нормализовать отношения между Востоком и Западом («сосуществование в сотрудничестве»). Этот курс, впрочем, был взят только после обострения в начале 70–х гг. конфликта с Китаем и начала сближения последнего с Соединенными Штатами, когда советские руководители почувствовали возникновение новой опасности;

— последовательно проводить политику поддержки «прогрессивных» движений и режимов во всем мире. Эта политика была особенно активна (иногда перерастая в прямую интервенцию) в отношении стран, находившихся в непосредственной сфере влияния СССР (например, Афганистан).

Реализация этих задач может быть проиллюстрирована тремя важнейшими событиями во внешней политике 1965 — 1985 гг.: советская интервенция в Чехословакию, подписание двух первых соглашений об ограничении стратегических вооружений во время визита Никсона в Москву в мае 1972 г., вторжение Советского Союза в Афганистан. Очевидно, что не все эти события способствовали разрядке международной напряженности, однако они были тесно связаны между собой. В течение долгого времени в противоречиях внешней политики СССР многие пытались увидеть последствия столкновений внутри правящих кругов между «ястребами» и «голубями». На самом же деле в основе этих действий, казавшихся на первый взгляд полностью взаимоисключающими, была своя логика, проистекавшая из существования трех аспектов внешней политики СССР: социалистический лагерь, отношения между Востоком и Западом и отношения со всем остальным миром.

1. СССР и социалистический лагерь

Укрепить пошатнувшиеся позиции Советского Союза в социалистическом лагере и среди компартий стран третьего мира было первой внешнеполитической заботой преемников Хрущева. В этом направлении они действовали весьма осмотрительно (по крайней мере до чехословацкого кризиса), в основном методом проб и ошибок, но все же добиваясь ощутимых результатов.

Новые руководители начали с миролюбивого жеста в сторону Пекина, прекратив полемику и отложив конференцию компартий, которую Хрущев предполагал созвать в декабре 1964 г. Примирительные настроения, допускавшие возможность некоторых уступок, преобладали и в отношении к Румынии, которая отстояла свой экономический выбор и формы своего участия в СЭВ. Укрепление советских позиций произошло и среди коммунистических партий Латинской Америки, собравшихся в декабре 1 964 г. на конференцию в Гаване. СССР одобрил результаты конференции и поддержал вооруженную борьбу во многих странах Латинской Америки, продемонстрировав тем самым твердую решимость нового руководства Советского Союза не уступать районы вооруженных действий китайскому влиянию.

Эта позиция способствовала сближению с Кубой и ухудшила отношения с Китаем, который после «истории» с советскими ракетами на Кубе укрепил свои позиции в третьем мире. СССР оказал, далее, большую экономическую и военную помощь Северной Корее и Северному Вьетнаму, которые были скорее «клиентами» Китая. Благодаря этой помощи обе страны заняли позицию строгого нейтралитета по отношению к советско–китайскому конфликту.

Компромисс, на который пошел Советский Союз с Ф. Кастро по вопросу о вооруженной борьбе в Латинской Америке, как и помощь Ханою в момент усиления американского вмешательства во Вьетнам указывали на то, что СССР отдавал предпочтение налаживанию отношений с социалистическим лагерем — даже в ущерб своим отношениям с Соединенными Штатами.

Принятые на XXIII съезде КПСС в марте 1966 г. решения подтвердили тенденцию к более жесткой внешней политике в послехрущевский период. Мирное сосуществование уже не рассматривалось как «генеральная линия внешней политики Советского Союза». Эта идея, конечно, продолжала присутствовать в отношениях между Востоком и Западом, но во всех других случаях «соревнование между двумя лагерями было как никогда активным». Если мирное сосуществование и оставалось целью советской политики, оно тем не менее перестало быть грандиозным замыслом урегулирования разнообразных аспектов эволюции международной системы. Усиление американского военного вмешательства во Вьетнаме, которое доказало Советскому Союзу, что он не может отвратить Соединенные Штаты от «экспорта контрреволюции», имело прямое отношение к переоценке советским руководством идеи «мирного сосуществования». В этом контексте укрепление социалистического лагеря получало неоспоримый приоритет.

Несмотря на несомненные успехи советских руководителей в стремлении восстановить полный контроль над социалистическим лагерем, им предстояло преодолевать определенные сложности, в особенности в отношениях с кубинцами, китайцами и, в скором времени, с чехами и словаками. На XXIII съезде КПСС делегат Кубы выступил с прямым упреком в адрес Советского Союза, который, по его мнению, не шел «на необходимый риск в своих отношениях с Вьетнамом». Радикализм кубинской оппозиции мог подтолкнуть в том же направлении другие латиноамериканские компартии, тем более в условиях, когда Че Гевара призывал «создать два, три, много Вьетнамов, чтобы лишить Соединенные Штаты их могущества».

Надо отметить, что во вьетнамском конфликте советское правительство действовало осторожно. Оно удержалось, например, от предоставления Ханою некоторых видов оружия, которые могли бы сразу резко обострить конфликт (неядерные ракеты «земля — море», которые могли бы поражать крупные корабли 7–го американского флота, с которых производилась бомбежка Северного Вьетнама). Китай, хотя и не принявший в 1965 г. советского предложения оказывать совместную военную и экономическую помощь Ханою, не удержался от того, чтобы заклеймить «советскую трусость» перед лицом американской агрессии. В 1965 г. он потребовал от своих союзников разоблачать позицию Советского Союза. Однако начавшаяся в 1966 г. в Китае «культурная революция» почти полностью исключила его из международной жизни к глубокому облегчению Советского Союза. К этому времени Китай перестал относить такие страны, как Куба, Северная Корея и Северный Вьетнам, к «социалистическим». Военный переворот в Индонезии осенью 1965 г. обезглавил мощную компартию этой страны, самую многочисленную за пределами социалистического лагеря, и лишил Китай главного союзника как в его азиатской политике, так и в коммунистическом движении (в полемике Китая с Советским Союзом индонезийские коммунисты стояли на стороне Китая).

В Восточной Европе советскому руководству удалось стабилизировать ситуацию и ликвидировать последствия событий 1956 г. Беспрецедентным примером гибкого наведения порядка стала «кадаризация» в Венгрии: политическая жизнь, конечно, продолжала оставаться под абсолютным контролем партии, однако в сфере культуры была допущена некоторая свобода, а главное, разумная экономическая политика обеспечивала в Венгрии исключительные для коммунистической Восточной Европы условия жизни. Положение в Венгрии сильно контрастировало с ситуацией в Чехословакии, в предвоенный период самой развитой стране Центральной Европы, Суровый политический режим, экономические срывы, особенно тяжело переносимые из?за того, что страна знала лучшие времена, рождали дух сопротивления, который уже не ограничивался интеллигентскими кружками, проникая в саму партию. В июне 1967 г. по инициативе писателей–коммунистов открыто выступил против руководства партии Съезд писателей. К осени, после массовых студенческих демонстраций и забастовок, оппозиция властям еще больше усилилась. В январе 1968 г. Новотный был вынужден уступить руководство партией Дубчеку. С этого момента события стали приобретать все более стремительный характер. Чтобы завоевать доверие, новое партийное руководство решило незамедлительно провести ряд реформ. В атмосфере свободы и упразднения всякой цензуры развивалась политическая деятельность; КПЧ согласилась на альтернативные выборы своих руководителей; мелкие партии внутри Народного фронта смогли вернуть былую самостоятельность и начали отстаивать особые точки зрения; встал даже вопрос о возможности существования действительно оппозиционной партии социалистического толка, которая соперничала бы с коммунистической. В экономическом плане была подготовлена реформа, предусматривавшая в рамках планирования, не столько директивного, сколько инициативного, самостоятельность предприятий и рыночные условия их хозяйствования. Самостоятельность предприятий позволяла трудящимся предпринять и ряд шагов для перехода к самоуправлению.

Изменения, произошедшие в руководстве Компартии Чехословакии и поначалу благожелательно встреченные в Москве, казалось, вели в условиях очень быстрой и, по всей видимости, неконтролируемой эволюции партии к настоящему политическому кризису советской системы в Чехословакии. Этот кризис характеризовался переходом, с одной стороны, от экономических реформ к политическим и, с другой, от оппозиционного движения интеллигенции и рабочих к кризису внутри самой партии. Пример мог стать заразительным, и руководители ГДР и Польши уже проявляли определенную настойчивость на конференциях компартий Восточной Европы в Дрездене (март 1968 г.), затем в Варшаве (июль 1968 г., в отсутствие Чехословакии, которая, подвергшись резким нападкам в Дрездене, отказалась принять участие в этой конференции).

Встреча Брежнева и Дубчека в Черне и совещание «шести» 3 августа в Братиславе привели только к внешнему примирению, так как чехословацкие коммунисты решили не отказываться от начатых ими реформ. Наконец, после довольно длительных колебаний и под давлением руководства ГДР, советская сторона решилась начать интервенцию — «по просьбе чехословацких товарищей». В ночь с 20 на 21 августа 1968 г. войска пяти стран — участниц Варшавского Договора вступили в Чехословакию. Отношение к этой акции населения страны убедило советское руководство в необходимости «переходного периода»: 26 августа в Москве было принято соглашение о «нормализации положения», а 16 октября в Праге заключено соглашение о «временном нахождении войск Варшавского Договора» в Чехословакии. Однако продолжающиеся демонстрации протеста против оккупации привели советское руководство к решению отстранить Дубчека и его окружение от руководства страной и поставить во главе КПЧ Г. Гусака (1 7 апреля 1969 г.). Проведя в стране широкую чистку «враждебных» элементов, Гусак подписал 6 мая 1970 г. новый договор о союзе с СССР и вынудил ЦК КПЧ одобрить советскую интервенцию.

Как представляется, эта акция СССР преследовала две цели: первая была продиктована стратегическими соображениями внешней политики; вторая, возможно, более существенная, внутренним положением в Чехословакии и эволюцией ее коммунистической партии.

Вместе с Польшей и ГДР Чехословакия образовывала то, что называлось «железным треугольником» Варшавского Договора. Чехословакия, прикрывавшая страны Договора с южного фланга, являлась главным плацдармом СССР. Советских лидеров и их союзников не могли не встревожить некоторые заявления высших руководителей Чехословакии (генерала Пршлика, например), требовавших пересмотра положений Варшавского Договора, чтобы уменьшить руководящую роль Советского Союза в пользу восточноевропейских стран. С другой стороны, в атмосфере «пражской весны» сильно ослабла обычная настороженность чехословацкого руководства по отношению к ФРГ, новое руководство было намерено нормализовать свои отношения с этой страной, которая со своей стороны, казалось, была готова предоставить Чехословакии солидный кредит. Это совсем не устраивало ГДР, наиболее враждебно настроенное к «пражской весне» восточноевропейское государство. Наконец, установление особых отношений между Югославией, Румынией и Чехословакией (незадолго до советской интервенции, 9 августа Тито, а 20 — Чаушеску был оказан триумфальный прием в Праге) не могло не беспокоить Москву, опасавшуюся восстановления новой «малой Антанты», объединявшей эти три страны в период между войнами. Коммунистическую «малую Антанту» могло объединять только желание ослабить гегемонию Советского Союза в Восточной Европе.

Эволюция чехословацкой компартии беспокоила советских руководителей не меньше, а может быть, и больше, чем геополитические проблемы. Упразднение цензуры, как и процесс демократизации партии заставляли их опасаться «социал–демократизации» КПЧ. На начало сентября 1968 г. был уже назначен партийный съезд, на котором должны были быть внесены изменения в устав и в формулировку принципов демократического централизма. Именно чтобы помешать КПЧ сделать решительный шаг в этом направлении, 21 августа и была предпринята военная интервенция. (Еще в середине июля, по окончании варшавской встречи пяти компартий, ее участники обратились в ЦК КПЧ с угрожающим письмом, в котором утверждали: «Либо вы потеряли контроль над ситуацией, либо вы не хотите ничего делать, чтобы ее контролировать».)

Действительно, в отличие от событий 1956 г. и 1968 г. военная интервенция была вызвана скорее предчувствием опасности, чем конкретными обстоятельствами. Глубоко консервативная советская верхушка не могла позволить складывавшейся ситуации выйти из?под ее контроля.

«Нормализация» положения в Чехословакии ускорила начавшийся в конце 50–х гг. процесс интеграции, как военной, так и экономической, Восточной Европы и СССР. Помимо Варшавского Договора и СЭВ Советский Союз выступил инициатором создания около 30 межгосударственных учреждений, предназначенных координировать работу промышленности и транспорта, распределение энергии, химическое производство и производство вооружений. Для этих учреждений была характерна тенденция к быстрому расширению сферы их деятельности и усиление в итоге контроля Советского Союза над экономической жизнью «братских государств». Так на деле реализовывался принцип «ограниченного суверенитета», или так называемая «доктрина Брежнева», Этот процесс, однако, вызвал сопротивление, и наиболее упорное было оказано Румынией, помешавшей в 1974 г. Советскому Союзу установить еще более тесную координацию военного командования стран Варшавского Договора.

Пробить наиболее серьезную брешь в, казалось бы, замкнутой системе восточноевропейских режимов было суждено Польше. Резкое повышение цен в 1970 г. вызвало массовые волнения рабочих ее балтийских портов. Гомулка вынужден был уступить руководство партией и страной Гереку. В течение последующих десяти лет польские власти проводили экономическую политику, основанную на широком импорте, что позволило обойтись без немедленного проведения структурных реформ, но еще больше увеличило и так уже исключительно большую внешнюю задолженность страны. Результатом стала необходимость повышения цен на продукты питания, что в свою очередь вызвало новую волну забастовок, на сей раз еще более многочисленных, мощных и последовательных, которые достигли своего апогея летом 1980 г. в Гданьске. Правительство оказалось перед необходимостью признания независимого профсоюза «Солидарность», сеть организаций которого в течение нескольких недель покрыла всю страну. Политическое движение в Польше не было обязано партии, и в этом было его главное отличие от Будапешта или Праги. После пражских репрессий и невыполнения второго обещания Терека в 1970 г. смягчить режим у поляков уже не было иллюзий в отношении реформ сверху, и польское движение развивалось совершенно самостоятельно, вырабатывая собственные организационные формы. Не претендуя на установление каких?либо форм самоуправления предприятий, «Солидарность» тем не менее выполняла роль противовеса официальной власти и, опираясь на основные требования польского общества, ставила под сомнение многие аспекты деятельности единого партийно–государственного организма. Учитывая эти совершенно новые обстоятельства, советское руководство лишь с большим трудом могло непосредственно вмешаться в польские дела без риска пролития крови. Поэтому «нормализация» положения в стране была доверена поляку, генералу Ярузельскому, и в этом заключалось главное отличие от событий 1968 г. Тем не менее и в отсутствие прямого вмешательства Советского Союза последовавшая (сразу за введением в стране 13 декабря 1981 г. Ярузельским военного положения) «нормализация» была занесена международной общественностью в черный список дел, совершенных Советским Союзом. Результатом этого была непрерывная деградация образа Советского Союза, действия которого все больше ассоциировались с попранием прав человека как внутри страны, так и в соседних странах. По неожиданному стечению обстоятельств борьба горстки советских диссидентов из интеллигенции, о которой ничего не знало огромное большинство населения СССР, совпала с борьбой рабочих Гданьска.

2. Разрядка напряженности и ее пределы

Начало 70–х гг. было отмечено радикальным поворотом в сторону реальной «разрядки» напряженности между Востоком и Западом. До этого времени военное вмешательство Соединенных Штатов во Вьетнаме и приоритет, отдаваемый Советским Союзом социалистическому лагерю с целью его сплочения, мешали заключить какой?либо важный и прямой договор между двумя великими державами (не считая подписанного 1 июля 1968 г. соглашения о нераспространении ядерного оружия). Поэтому Советский Союз довольствовался тем, что пытался проводить политику «периферийного» сотрудничества с союзниками Соединенных Штатов, сначала с Францией, а затем с ФРГ. Три месяца спустя после выхода Франции из военной организации НАТО, в марте 1966 г., генералу де Голлю была устроена триумфальная встреча в Москве. Этот визит положил начало установлению особых отношений между Францией и СССР, подтвержденных созданием совместной комиссии, призванной активизировать отношения между двумя странами. Советская сторона ожидала, что сближение с Францией будет способствовать решению германского вопроса, который оставался для СССР одним из главных. Действительно, еще в 1 965 г. де Голль высказал мысль, что воссоединение Германии должно было произойти только в результате длительного процесса, который привел бы к разрядке напряженности и диалогу между государствами с различными социально–экономическими системами, но принадлежащими к одному, по сути, европейскому сообществу, от Атлантики до Урала. Де Голль отказывался, таким образом, от поддержки официальной западногерманской политики, согласно которой объединение Германии было первым условием нормализации отношений между Востоком и Западом. Советским руководителям хотелось бы, конечно, чтобы де Голль довел свою политику до конца и формально признал бы ГДР, но он отказался сделать этот шаг, чтобы избежать открытого столкновения с ФРГ. Проблема разрешилась благодаря общественному мнению самой Федеративной республики. Ставший в октябре 1969 г. федеральным канцлером, Вилли Брандт решил наладить новые отношения с Востоком, начав свою «остполитику». Переговоры с Советским Союзом в Москве 12 августа 1970 г. привели к заключению договора, в котором стороны отказывались от применения силы в отношениях между собой. Важным пунктом этого договора было признание границы по Одеру — Нейсе. Это решительное продвижение вперед было подкреплено другими соглашениями: договором между ФРГ и Полыней, благодаря которому были признаны послевоенные польские границы (3 декабря 1970 г.); четырехсторонним соглашением великих держав по Западному Берлину, которое подтверждало сложившееся положение и гарантировало свободу доступа в Западный Берлин; двусторонним соглашением о взаимном признании между ФРГ и ГДР (21 декабря 1972 г.).

Нормализация отношений с Западной Германией была для СССР важным политическим и дипломатическим успехом. Соглашения были подписаны на условиях, которых беспрестанно в течение долгих лет добивался и требовал Советский Союз, а именно: признание послевоенных границ и политического порядка, установленного им в Восточной Европе, — принятию которых оказывала сопротивление ФРГ. Со стороны же СССР нормализация не потребовала серьезных уступок. Одним из первых последствий потепления советско–германских отношений было ощутимое оживление экономического обмена между этими странами. Для советских руководителей, которые рассчитывали на массовый импорт западной технологии, чтобы повысить производительность труда в советской промышленности, не прибегая к структурным реформам, быстрое налаживание

обмена с самой экономически динамичной европейской страной имело огромное значение. Соглашения, заключенные в начале 70–х гг. и сыгравшие роль мирного договора, сделали наконец возможным и созыв конференции по безопасности в Европе, которого так добивался Советский Союз.

1972 г. был годом важного поворота в советско–американских отношениях. Начиная с визита Никсона в Москву в мае 1972 г. и вплоть до 1975 г. мир жил в атмосфере «разрядки» напряженности и «согласия» между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Катализатором здесь явилось неожиданное заявление, сделанное одновременно в Пекине и в Вашингтоне в июле 1971 г., о намеченном на начало следующего года визите Никсона в Китай. Это стало возможным вследствие радикальных перемен во внешней политике Китая, руководство которого отказалось от установок периода «культурной революции», почти полностью изолировавшей Китай на международной арене. В конце 60–х гг. произошли жестокие столкновения на советско–китайской границе, наиболее серьезные — в марте 1969 г., когда погибло более 1 тыс. человек. Советские руководители даже пустили слух о своем намерении нанести превентивный удар по китайским ядерным установкам. Таким образом, для Китая Советский Союз перестал быть только политическим противником, превратившись в реальную угрозу, большую даже в сравнении с Соединенными Штатами, В этих условиях в 1970 — 1971 гг. Чжоу Эньлай развернул активную деятельность по установлению дипломатических контактов с Западом, которая увенчалась сенсационным приглашением президенту США посетить Китай в июле 1971 г. Взятый КНР курс на сближение с Соединенными Штатами вызывал у Советского Союза самые серьезные опасения, что два его главных противника объединятся против него, Чтобы предотвратить такое развитие событий, советские руководители поспешили пригласить Никсона в Москву, почти сразу же после того, как было объявлено о его предстоящем визите в Китай.

За встречей в верхах между Никсоном и Брежневым в мае 1972 г. последовало заключение ряда советско–американских соглашений, В период между встречами в Москве и Вашингтоне, который Брежнев посетил в июне 1973 г., было подписано 23 соглашения о сотрудничестве двух стран в различных сферах, начиная с защиты окружающей среды вплоть до использования ядерной энергии в мирных целях, не говоря уже о совместной космической программе. Собственно же политика «разрядки» состояла из двух компонентов: экономических соглашений и соглашений об ограничении ядерных вооружений.

В 1971 — 1976 гг. общий объем советско–американской торговли увеличился в восемь раз при росте товарооборота в целом между Востоком и Западом в пять раз. Не имея возможности немедленно компенсировать импорт равным объемом экспортных поставок, СССР прибег к долгосрочным кредитам и крупномасштабным соглашениям о сотрудничестве с западными фирмами. Советские руководители отдавали предпочтение ввозу последних образцов техники, поручая иностранным фирмам строительство целых заводов. Для американской администрации развитие такого обмена должно было иметь политически выгодные следствия: реальное включение Советского Союза в мировую экономику содействовало бы упрочению существующего мирового порядка; «экономическая разрядка» могла иметь своим следствием и политическую либерализацию в СССР. Тем не менее Советскому Союзу не удалось получить статуса наиболее благоприятствуемой нации. По инициативе сенатора Джексона американский конгресс связал предоставление этого статуса с обязательством советского правительства снять ограничения на эмиграцию советских граждан еврейской национальности. Советское руководство сочло требование неприемлемым. Однако этот инцидент имел лишь символическое значение для экономики, поскольку таможенные препятствия не играли важной роли для страны, где цены на экспортную продукцию назначались независимо от ее себестоимости. В то же время ввоз современной техники в Советский Союз сильно тормозили списки КОКОМ, запрещающие поставку стратегического оружия в страны социалистического лагеря. Советско–американский торговый обмен развивался главным образом за счет массовых закупок Советским Союзом зерна. Несмотря на многочисленные плюсы от развития обмена между Востоком и Западом (позволявшим «обходным путем» и с наименьшими затратами поднять запущенную экономику), в СССР зазвучали голоса против политики «разрядки». Оппозиционное «новому курсу» течение, возглавляемое, по–видимому, Шелепиным, заявило о себе уже в 1974 г. И все же ориентация на советско–американское сближение, защищаемая Брежневым (и сочетавшаяся с консервативной внутриполитической линией, как мы уже это видели), одержала верх.

Из всех заключенных между СССР и США в период «разрядки» соглашений наиболее новаторским было соглашение об ограничении стратегических вооружений. Достигнутый СССР в 1969 г. паритет по числу межконтинентальных ракет побудил к переговорам по их ограничению. Временный договор, заключенный 26 мая 1972 г. в Москве на пять лет и названный OCB?I (Ограничение стратегических вооружений), ограничивал для обеих сторон число межконтинентальных ракет (МБР) и ракет, запускаемых с подводных лодок (БРПЛ). Разрешенные уровни были для Советского Союза выше, чем для Соединенных Штатов, в той мере, в какой Советский Союз еще отставал от американских систем, позволявших одной ракете нести боеголовку с разделяющимися частями с ядерными зарядами, направляемыми на разные цели. Таким образом, достигнутый СССР паритет был достаточно относительным. Поскольку же договор OCB?I касался только числа ракет с разделяющимися боевыми частями, а не числа ядерных зарядов, СССР имел право усовершенствовать свою военную технику и догнать США. OCB?I не останавливал, следовательно, гонки вооружений; это был только первый успех, который, однако, явно предвещал дальнейшее движение.

В политическом плане это соглашение означало для Советского Союза признание Соединенными Штатами его статуса великой державы и клало, таким образом, конец длительному периоду неравенства в советско–американских отношениях. Обе державы признавали свою взаимную уязвимость и необходимость в поддержании определенного баланса в вооруженных силах. В ноябре 1974 г., во время встречи во Владивостоке между новым американским президентом Дж. Фордом и Л. Брежневым, была достигнута принципиальная договоренность, которая должна была привести к соглашению ОСВ–II. Этот новый договор предполагал на период 1977 — 1985 гг. охватить большее число видов вооружений (стратегические бомбардировщики, разделяющиеся боеголовки). Это был бы значительный шаг вперед, однако договор не был заключен как предполагалось, в 1977 г., главным образом в результате очередного «рывка» американской технологии, создавшей новый тип вооружений, который произвел настоящую революцию в этой области, — крылатые ракеты.

Получив этот козырь, американцы отказались учитывать новое оружие при согласовании уровней вооружений и так очень высоких (2400 носителей, из которых 1300 — с разделяющимися головными частями). Чтобы оправдать свое решение, они сослались на отказ СССР — включить в соглашение свой новый бомбардировщик, именуемый на Западе «Бэкфайр». Ухудшение советско–американских отношений, начавшееся с 1975 г. по причинам, лежащим вне этих отношений как таковых, высветило ограниченность ОСВ–II: с одной стороны, представления о стоимости, о «военном бюджете», о «доле расходов, направляемых на вооружение» не совпадали на Западе и в Советском Союзе, где военно–промышленный комплекс был засекречен и пользовался значительной финансовой и экономической самостоятельностью; с другой стороны, все более быстрое развитие вооружений делало расчет на военное равновесие между двумя великими державами весьма проблематичным, и всякое преимущество одного лагеря создавало угрозу другому.

Никакое соглашение не может быть достигнуто, если нет минимума доверия с обеих сторон. В конечном счете ОСВ–II был подписан в 1979 г. Брежневым и президентом Картером, но так и не был ратифицирован американским конгрессом: во–первых, из?за вторжения Советского Союза в Афганистан, во–вторых, из?за сопротивления администрации Рейгана, которая считала соглашение невыгодным. Несмотря на это, договор ОСВ–II все же ставил гонке вооружений некоторые рамки, соблюдавшиеся обеими сторонами, и в этом была его заслуга.

«Разрядка» напряженности, оказавшаяся наиболее глубокой в 1972 — 1975 гг., была закреплена важным международным соглашением: 1 апреля 1975 г. руководители европейских стран, к которым присоединились Соединенные Штаты и Канада, подписали в Хельсинки Заключительный акт Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе. Это было большим успехом советской дипломатии. Советский Союз наконец достиг цели, которую уже давно преследовал: торжественное признание территориального и политического порядка, установленного им в Восточной Европе. В обмен на это признание западные участники настояли на включении в Акт, несмотря на сопротивление советской стороны, статей о защите прав человека, свободе информации и передвижения.

Хотя конкретные формы реализации этих свобод не были установлены, подписавшиеся стороны подтвердили право человека знать свои права и обязанности в этой сфере и действовать в соответствии с ними. Именно на основе этого принципа в СССР организовались группы диссидентов (которых, несмотря на это, преследовали не меньше, чем раньше).

Одновременно с Конференцией в Хельсинки, но вне прямой связи с ней, начиная с 197 3 г. возобновились переговоры между представителями стран Варшавского Договора и НАТО о сокращении вооруженных сил в Европе. В скором времени эти переговоры зашли в тупик из?за жесткой позиции представителей Варшавского Договора, имевшего превосходство в обычных вооружениях в Европе. Дисбаланс еще больше увеличился в середине 70–х гг. в связи с установкой в Восточной Европе новых советских ракет средней дальности СС-20 (не подпадавших под соглашения по ОСВ). В декабре 197 9 г. НАТО решил закрыть это «окно уязвимости» (Г. Киссинджер), приняв «двойное решение»: продолжать переговоры но ОСВ, но в случае их провала установить в Западной Европе до конца 1983 г. в качестве ответной меры крылатые ракеты «Круиз» и ракеты «Першинг» (572 единицы), способные достигать территории Советского Союза.

Такое развитие отношений означало потерю взаимного доверия — если оно и имело когда?либо место — между Западом и Советским государством.

3. Советское присутствие в мире и конец «разрядки»

По сути, в основе «разрядки» лежало глубокое недоразумение. Западу она представлялась «глобальной», он признавал существующее в Восточной Европе положение (в лучшем случае требуя уважения прав человека — без особых на то иллюзий), рассчитывая, что в ответ на это СССР воздержится от участия в конфликтах в остальном мире. Для советской же стороны «разрядка» ограничивалась обязательством не вмешиваться в дела Запада (например, посредством компартий, к тому же после возникновения «еврокоммунизма» все менее склонных следовать указаниям Москвы). Эти обязательства ни в коей мере не означали, однако, что советская внешняя политика, в которой переплетались военная стратегия, соображения идеологического характера и внутренние проблемы, будет направлена на замедление «хода истории» и отказ от «классовых отношений» со странами, ведущими «борьбу против империализма». Во второй половине 70–х гг., следуя генеральной линии, избранной в послесталинский период, Советский Союз продолжал глобализацию своей внешней политики, беря на себя все новые обязательства, в особенности на Ближнем Востоке и в Африке.

Так, СССР вдохновлял кубинскую интервенцию в Анголе, помогал Народному фронту освобождения Мозамбика, потом непосредственно вмешался в конфликт в районе Африканского Рога, сначала на стороне Сомали, затем, вернувшись к союзу с Эфиопией, — на стороне генерала Менгусту и поддержал его в войне в Огадене. Завоеванные Советским Союзом позиции в Африке открыли новые возможности экспансии его военно–морской мощи, которая в 70–е гг. значительно возросла.

Не ограничиваясь защитой своих морских границ, флот СССР, руководствуясь предложенной адмиралом Горшковым новой стратегией, демонстрировал свое присутствие и оказывал политическое давление в акватории Мирового океана.

В этих условиях факт существования не только стран–союзниц Советского Союза, но и тех стран, во главе которых стояли марксистско–ленинские партии, «сознательно осуществляющие экспансию социализма» в зонах, стратегическое значение которых приоткрывало множество потенциальных возможностей в региональной политике, становился очень важным. Разве Советский Союз не мог оказывать давление с побережий Анголы на морские пути вокруг Южно–Африканского мыса? И более того, разве присутствие Советского Союза в Эфиопии и в Южном Йемене, то есть на обоих берегах Красного моря, не давало ему возможность дать почувствовать возрастающий вес его военно–морских сил в этом жизненно важном для Запада регионе? Определяемые этим благоприятные перспективы относились главным образом к политическим и дипломатическим преимуществам Советского Союза и обусловливались его способностью демонстрировать силу своим реальным и потенциальным союзникам. В этом смысле Ангола и Эфиопия были важными вехами в процессе, который во второй половине 70–х гг. привел к краху советско–американскую «разрядку».

Смертельный удар «разрядке» был нанесен советской интервенцией в Афганистане в декабре 1979 г. Когда советские руководители принимали решение ввести войска в Афганистан, они, конечно, не могли представить себе, какие серьезные последствия повлечет за собой эта их «инициатива» и как она отразится на отношениях между Востоком и Западом. Уже в течение нескольких лет Афганистан находился в зависимости от Советского Союза. Государственный переворот в апреле 1978 г., в результате которого к власти пришли афганские коммунисты во главе с Тараки, еще больше укрепил это положение и придал ему необратимый характер. Поскольку Запад не прореагировал на события 1978 г., советская сторона, стараясь удержать завоеванные позиции и не желая допустить падения дружественного ей режима, решила, что может действовать безнаказанно. Разве не похожа военная интервенция декабря 1979 г. на операцию внутренних войск, да еще в зоне влияния, которую никто не оспаривал? На самом деле, в течение предшествующих полутора лет международная политическая конъюнктура в этом регионе резко изменилась.

Если государственный переворот апреля 1978 г., упрочивший советское влияние в Афганистане, не вызвал никакой реакции со стороны американцев, то только потому, что в Тегеране власть была еще у иранского шаха. Вторжение же в Афганистан произошло менее чем через год после катастрофического поражения Соединенных Штатов, которое они потерпели, потеряв такого важного союзника, как Иран, в регионе, имевшем особо важное стратегическое значение. В обстановке сокрушительного провала в регионе, нефтяного психоза и, сверх того, захвата американских заложников в Тегеране в ноябре 1979 г. интервенция Советского Союза воспринималась потрясенной Америкой как агрессия, косвенно направленная и против нее. Совершенная сразу после конфликта в Анголе и Эфиопии, после поддержанного Советским Союзом вторжения Вьетнама в Камбоджу, интервенция в Афганистане, казалось, была апогеем беспрецедентного размаха советской экспансии. Благодаря реакции, вызванной этой интервенцией в США, победу на выборах осенью 1980 г. одержал Р. Рейган, а его внешняя политика стала главным препятствием для советской дипломатии 80–х гг.

Захват Советским Союзом Афганистана со всей очевидностью подтвердил постепенно утверждавшееся на Западе со второй половины 70–х гг. мнение о том, что «разрядка» была «улицей с односторонним движением», сильно напоминая жульничество на рынке. Экономическое сотрудничество между Востоком и Западом не только не способствовало конвергенции двух систем, о которой мечтал А. Сахаров, оно нисколько не снизило военной угрозы со стороны Советского Союза, а возможно, даже косвенным образом способствовало ее возрастанию более или менее легальными поставками новейшей техники. Афганское «дело» положило, таким образом, начало новому периоду глубокого недоверия, даже противостояния двух сверхдержав, которое выражалось в постоянных обвинениях, в преднамеренно очернявшей противника символике («СССР — это империя зла», как выражался Р. Рейган), в демонстративных акциях (отказ американской, а затем и советской стороны от участия в Олимпийских играх соответственно в Москве и Лос–Анджелесе).

В течение трех лет (1981 — 1983 гг.) основные усилия советской дипломатии были направлены на то, чтобы помешать развертыванию американских евроракет, которые советские руководители воспринимали как попытку США обойти установленные ОСВ–И уровни и нарушить фиксируемое ими стратегическое равновесие.

Советский Союз постарался привлечь на свою сторону пацифистское движение, особенно сильно развернувшееся в те годы в ФРГ, Великобритании и Нидерландах, и направить его против размещения евроракет. Эта попытка Советского Союза потерпела крах, отчасти из?за недовольства пацифистов ходом «нормализации» положения в Польше, осуществлявшейся при советской поддержке, а также из?за репрессий КГБ против диссидентов — проблема, которая никого не оставляла равнодушным.

Итак, в начале 80–х гг. проводимая «олигархией стариков» внешняя политика СССР приносила по преимуществу, неутешительные результаты, перечеркивавшие плоды «разрядки». Период, несомненно благоприятный для Советского Союза как в дипломатическом, так и в экономическом отношении, закончился, и теперь Советский Союз задыхался в гонке за ядерным и технологическим паритетом.

В Восточной Европе «Солидарность», несмотря на переворот 13 декабря 1981 г., пробила брешь в советском блоке значительно большую, чем «пражская весна». В третьем мире достигнутые Советским Союзом успехи были весьма относительными. В Латинской Америке сандинистский режим испытывал нарастающие трудности; экономическая помощь Ф. Кастро обходилась все дороже. Вьетнам, союзник СССР в Юго–Восточной Азии, увяз в бесперспективной войне с камбоджийской оппозицией, поддерживаемой Китаем. В Африке экономическая катастрофа в Эфиопии, гражданская война в бывших португальских колониях уже не оставляли никаких надежд на успех советской политики.

Наконец, война в Афганистане, ставшая бездной, непрерывно поглощавшей и людей, и материальные ресурсы. Двухсоттысячный экспедиционный корпус вел грязную войну, крайне непопулярную в Советском Союзе из?за тысяч погибших и еще большего числа раненых и искалеченных молодых людей, отверженных и озлобленных.

Результаты внешней политики Советского Союза в странах Западной Европы были немногим лучше: несмотря на введение американцами на следующий день после переворота в Польше эмбарго на поставки в СССР энергетического оборудования, экономический обмен с западноевропейскими странами продолжался. Начиная со второй половины 70–х гг. расширение обмена, благодаря прежде всего крупным и долгосрочным контрактам в области энергетики (таким, как соглашение о поставке сибирского газа по новому газопроводу, соединившему Сибирь с Западной Европой), способствовало, как бы то ни было, формированию взаимозависимости в экономике, от которой нелегко было избавиться.