Новгородское ополчение
2-й округ
Создано 14 июля 1812 постановлением губернского дворянского собрания. Было решено собрать по 1 чел. от 37 ревизских душ (всего 10000 ратников) и сформировать из них 4 бригады по 3 дружины в каждой по штатам, установленным для Санкт-Петербургского ополчения.
Начальником избран генерал от инфантерии Н. С. Свечин, однако после сформирования ополчения он фактически был уволен от должности. Обязанности исполнял по совместительству начальник 2-го ополченского округа генерал-лейтенант П. И. Меллер-Закомельский, в кампанию 1813 – действительный камергер А. А. Жеребцов. Командиры бригад:
1-я бригада — полковник С. Г. Головин,
2-я бригада — полковник А. А. Погребов,
3-я бригада — полковник Д. П. Десятов,
4-я бригада — полковник Н. П. Дирин.
Всего в Новгородское ополчение поступили 10800 человек. Они были вооружены гусарскими карабинами и 1400 ружьями разных, а также пиками.
1-я и 2-я бригады (4763 чел.) 14 и 22 сентября выступили через Себеж и Великие Луки на Полоцк на усиление 1-го пехотного корпуса генерала П. Х. Витгенштейна (1-я бригада прибыла к месту назначения 11 октября, 2-я – 17 октября). Три дружины 1-й бригады поступили в состав гарнизона освобожденного Полоцка, 2-я бригада, оставив 5-ю дружину для сопровождения пленных, участвовала в деле при Смолянах (потери около 300 чел.). 4 и 6-я дружины в боях у Старого Борисова, Веселова и Студенки 15 и 16 ноября действовали в стрелках и потеряли до 200 чел.
3-я и 4-я бригады повелением Александра I от 12 сентября включены в состав корпуса генерал-майора И. И. Новака, назначенного в поддержку отряда генерала Ф. Ф. Винцингероде. 3-я бригада 17 октября выступила в поход в составе отряда князя П. М. Волконского. 4-я бригада 17 ноября последовала к Витебску.
В апреле – декабре 1813 части ополчения находились при осаде крепости Данциг. Тогда же в результате переформирования число бригад уменьшилось до двух, а по указу от 22 января 1814 Новгородское ополчение было распущено.
В память об участии Новгородского ополчения в войне 1812-14 в Новгородском кремле в 1840 воздвигнут памятник (арх. А. П. Брюллов). Вершина монумента (высота 10,6 м) увенчана двуглавым орлом, опирающимся на лавровый венок, грани пьедестала украшены памятными надписями и барельефами. После открытия в 1862 памятника 1000-летию России монумент в честь 1812 перенесен на центральную площадь города (близ Летнего сада).
С. В. Шведов (Энциклопедия «1812»)
Несмотря на подавляющее численное превосходство, новгородское ополчение было разгромлено войском Ивана III. Новгородское общество было ослаблено духовными, сословными и политическими противоречиями.
Годом ранее в Новгород в свите литовского князя прибыл некий иудей Схария, который стал возбудителем ереси жидоствующих, смутившей духовных пастырей Новгородской земли и дошедшей впоследствии до самых московских верхов. Податливость новгородского общества жидовской ереси можно объяснить резко уменьшившейся численностью духовенства после чумы, которая пришла в Новгород пятью годами ранее и унесла тысячи жизней. Бояре чинили неправедный суд и беззакония среднему и низшему сословиям. Об этом указывает летописец. Пролитовская партия ищет покровительства униатско-католической Литвы, что вызывает резкое недовольство православного большинства новгородцев.
Указанные выше конфликты помешали организовать эффективное взаимодействие разных отрядов ополчения. Несогласованность действий новгородцев по защите от объединенной армии русских княжеств под руководством Ивана III Васильевича в итоге привела к поражению в битве на реке Шелонь и краху республики несколькими годами позже, когда вольный город со своими землями был окончательно присоединен к московскому княжеству.
Основной источник: Зарезин Максим. Еретики и заговорщики. 1470–1505 гг.
Место: Шелонь река
Путь: Балтийское море
Субъект: Новгородское ополчение
Страна: Новгородская республика
Географические координаты: 58.150021, 30.451570
Год: 1471
История противостояния Москвы и Новгорода занимает особое место в истории нашей страны. Эти два княжества соперничали между собой за право обладания политическим, экономическим и религиозным превосходством на Руси на протяжении столетий. Москва отстаивала право контролировать все княжества, а Новгород пытался сохранить свой уникальный республиканский дух. Московскими князьями в течение XIV–XV веков предпринималось несколько попыток присоединить Новгородское княжество, но ни одна из них не увенчалась успехом. Но начавшееся в конце весны 1471 года очередное противостояние принесло Москве долгожданный успех, хотя за это ей пришлось дорого заплатить.
К середине XV века, в период царствования Ивана III, Новгород переживал кризисные времена.
В городе постоянно происходили восстания горожан против знати из-за угнетения низших и средних слоев городского населения.
Местное новгородское боярство, в руках которого была сосредоточена власть, не могло своими силами положить конец восстаниям. Для этого было принято решение заключить союз с польско-литовским королем, который прислал для управления неспокойным городом своего наместника, князя Михаила Олельковича. Другим важным шагом к усмирению восстания и становлению мощи княжества был выбор нового новгородского архиепископа после смерти Иона, занимавшего этот пост ранее. По традиции кандидатура должна была быть представлена на согласование с Москвой, но в этот раз Новгород решил считаться с литовским православным митрополитом, который находился в Киеве. Вместе с этим Новгород заранее предусмотрел будущую агрессию московского князя Ивана III и заключил союзнический договор с польско-литовским королем Казимиром IV.
«Изменник православию»
Сразу две измены возмутили народные массы Новгорода, и это вызвало раскол среди бояр, что привело к ослаблению военной мощи города.
Иван III прекрасно понимал, что наступил хороший момент окончательно присоединить Новгородское княжество, но решил действовать хитро, дипломатическим способом — посредством церкви.
Московский митрополит обвинил новгородцев в предательстве и требовал, чтобы население города отказалось от поддержки польско-литовской опеки. Данная угроза мобилизовала сразу обе стороны, и Иван III весной 1471 года принимает решение организовать общерусский «крестовый поход» на Новгород, который воспринимался остальными княжествами как «измена православию». Религиозный окрас похода придавал ему еще большее значение и важность.
Начиная с марта 1471 года Иван III начал готовиться к походу. В связи с особыми климатическими условиями местности вокруг Новгорода было необходимо выбрать правильную стратегию, а главное — время наступления.
Для этого был созван церковно-служилый собор, на котором было принято решение организовать поход в начале лета.
Кроме того, Ивану III было важно заручиться поддержкой в лице союзнических княжеств и войск. На соборе решили привлечь к походу вятчан, устюжан, псковичей, тверского князя. В качестве стратегического направления нападения были выбраны западное, южное и восточное, чтобы окружить Новгород, отрезать его от всех отступных маршрутов, которые вели в Литву. Также был разработан более четкий план действий, согласно которому к Новгороду должны были подойти с запада и востока два сильных отряда, а с юга наносился главный удар под командованием самого Ивана III. Стоит отметить, что факт созыва церковно-служилого собора был новым явлением в политической практике средневековой Руси. В поход отправлялся не просто старший из русских князей, а глава всей Русской земли. Это в очередной раз подчеркивает особенность и значимость предстоящего похода.
Походный дневник
Об этом походе нам известно не так много. Основными источниками выступают три летописи, в которых информация о военной кампании 1471 года фрагментарна и местами не совпадает. Основу составляет московская великокняжеская летопись, которая содержит в себе походный дневник князя.
Предполагается, что Иван III вел его во время похода, записывая туда различные детали, даты и впечатления.
Но при включении дневника в состав летописи его содержание было подвержено значительным корректировкам и сокращениям, что затрудняет его прочтение сегодня. Помимо этого, мы располагаем некоторыми свидетельствами, изложенными в Новгородской и Псковской летописях, которые содержат упоминания о походе 1471 года, но в некоторых местах значительно расходятся с официальной московской версией.
Ивану III необходимо было подготовить войско для наступления. Во главе 10-тысячного отряда встали князья Даниил Холмский, Федор Давыдович Пестрый-Стародубский, а также князь Оболенский-Стрига.
Все были опытными воеводами, участвовали в военных кампаниях ранее и представляли серьезную угрозу для новгородского ополчения.
Но более значительную часть московского войска составляли примкнувшие к ним союзники: тверские, псковские и дмитровские войска. Тверское княжество на протяжении долгого времени было соперником Москвы, но факт союза в походе против Новгорода свидетельствует о признании Тверью руководящей роли Москвы. Со стороны Твери были князья Юрий и Иван Никитич Жито, которые предоставили Москве внушительное войско.
Еще одним важнейшим союзником Москвы был Псков. Его политическое положение на протяжении долгого времени было особенным. Признавая над собой власть великого князя московского, Псков сохранял значительную долю самостоятельности в своих внешнеполитических акциях, сам распоряжался своим ополчением и неохотно втягивался в войну с Новгородом. Более того, долгое время существовал союз между Псковом и Новгородом, но после событий 1460 года, когда Псков встал на сторону Москвы во время сражений на ливонском рубеже, ситуация изменилась. Таким образом, кампания 1471 года отличается масштабом втянутых в нее союзнических войск, которые раньше были врагами Москвы.
Новгородское ополчение
Новгород также активно готовился к бою. Боярство собирало всех боеспособных горожан и заставляло их идти на войну. Численность новгородского войска во много раз превышала московское и доходила до 40 тысяч, но его боеспособность была намного ниже из-за непопулярности войны среди новгородского населения.
Стратегия Новгорода заключалась в разобщении московского войска и его уничтожении по частям.
Главную ударную силу Новгорода составляла конница, которую бояре направили на Псковскую дорогу, чтобы не дать возможности соединиться отряду князя Холмского с псковским соединением. Также новгородская пехота должна была высадиться на южном берегу у села Коростына и разбить отряд князя Холмского. Третьим направлением новгородского плана было Заволочье, где действовал отряд князя Василия Шуйского, который, впрочем, был отрезан от главных военных сил. Очевидно, что, несмотря на наличие плана наступления, новгородские войска были очень рассеяны и плохо организованы. По данным летописи, после вторжения великокняжеских войск на новгородскую землю руководство Новгорода сделало попытку вступить в переговоры и отправило к великому князю посла с просьбой об «опасе». Однако «в ту же пору» новгородцы «послаша свою рать в судахъ по Илмерю озеру многихъ людей отъ Великого Новагорода».
«…Веля им итти за реку Шолону сниматися съ пъсковичи»
В конце июня 1471 года Иван III приказывает войскам князя Данилы Дмитриевича и Федора Давыдовича двигаться в сторону Русы — важнейшего стратегического пункта на пути к Новгороду.
С заметной быстротой, которая отмечается в летописи, за пять дней московские войска сжигают и уничтожают город.
Затем, вместо того чтобы продолжать двигаться ближе к Новгороду, воеводы принимают решение «от Русы поидоша к Дъману городку», находящемуся в юго-восточном направлении от Новгорода. В свою очередь, Иван III отдает директиву, в которой отмечает, что «веля им итти за реку Шолону сниматися съ пъсковичи. И под Демоном велел стоати князю Михаилу Андреевичи съ сыномъ своим княземъ Васильемъ и со всеми вой своими».
При всей важности овладения городом Демоном, для будущей стратегии ведения военной кампании он не имел никакого смысла. И это прекрасно понимал Иван III, в отличие от своих воевод. Этот эпизод, в частности директива князя от 9 июля, во многом предопределил дальнейшую судьбу кампании и привел к битве на реке Шелони. Иван III четко определил главное и второстепенное при организации передвижения своих войск и захвата городов. Увод войск с новгородского направления ослаблял бы угрозу, нависшую над городом, и развязывал новгородцам руки для дальнейших активных действий. Овладение Демоном рассматривалось как второстепенная задача, для решения которой выделялись небольшие силы тверского удельного князя. Главным было соединиться с псковскими войсками и дать бой новгородцам, место для которого было выбрано на левом берегу реки Шелони, между ее устьем и городом Сольцы.
«О бою на Шолони»
Как ни странно, но о самой битве нам известно крайне мало. У нас есть отрывочные сведения из псковской летописи, которая, впрочем, пишет об участии псковичей в этой битве, хотя из официальной московской летописи известно, что псковские войска так и не дошли до места сражения. Единственным полноценным источником, из которого можно узнать некоторые детали сражения, является московская великокняжеская летопись.
Новгородское войско под командованием Дмитрия Борецкого, Василия Казимира, Кузьмы Григорьева и Якова Федорова расположилось на ночлег у устья реки Дрянь — притока реки Шелонь. Утром 14 июля началась перестрелка через реку. Внезапность нападения подготовленного и закаленного войска князя Холмского застала врасплох новгородцев. Московские войска продолжали переправляться, атаковать впавших в бегство новгородцев, несмотря на их численное преимущество. В целом это все, что нам известно о битве: неожиданная быстрая переправка москвичей через реку, мужество войск, обильный обстрел новгородцев стрелами, что выбило из боя их конницу, и их дальнейшее поражение.
В этой битве новгородцы потеряли около 12 тыс. убитыми и 2 тыс. пленными.
Впрочем, нам известно сегодня больше о тех разногласиях, которые присутствовали в текстах летописей, чем о самой битве. Одним из ярких расхождений является упоминание в новгородской летописи татарского отряда, который якобы помог московскому войску победить новгородцев. По данным официальной великокняжеской летописи, татар в войсках князя Холмского и Федора Давидовича не было — они шли во втором эшелоне с князем Иваном Стригой Оболенским. В бою на Шелони татары участвовать не могли. Другие расхождения касаются в основном деталей последствия боя, например отступления москвичей за реку после победы, что видится невообразимым. Но все три текста летописей сходятся в полном разгроме новгородских войск Москвой, что свидетельствует о важнейшей стратегической победе Московского княжества в противостоянии с Новгородом. Он не был окончательно присоединен, но после этой кампании вслед за подписанием Коростынского мирного договора 11 августа 1471 года, положившего конец этой войне, статус Новгорода сильно изменился. Город стал неотъемлемой частью Русской земли. В этом была большая заслуга Ивана III и его военного таланта.
«Жертвам Российских лихолетий — вечная память. Создателям Единой России — вечная благодарность потомков»
Место Шелонской битвы в общей исторической памяти до сих пор не совсем четко определено. 7 июля 2001 года по благословению архиепископа Новгородского и Старорусского Льва в церкви Апостола евангелиста Иоанна Богослова в селе Велебицы Солецкого района Новгородской области после литургии состоялся крестный ход, после которого был водружен и освещен шестиметровый дубовый крест, на котором была помещена памятная доска со словами:
«Жертвам Российских лихолетий — вечная память. Создателям Единой России — вечная благодарность потомков».
Спустя восемь лет, 8 декабря 2009 года, на берегу Шелони в деревне Скирино, на предполагаемом месте битвы между отрядами новгородцев и москвичей, поставили памятный знак. Редко кто вспоминает о событиях, произошедших 14 июля 1471 года, но, как показала история, их последствия сильно повлияли не только на историю Новгорода, но и на Московское княжество, и на всю средневековую Русь. Историк Николай Костомаров, бывавший в этих местах, вспоминал: «Проехавши несколько верст, на песчаном берегу, поросшем кустарниками, мы нашли большой, довольно высокий холм, и когда стали зонтиками копать на нем землю, то увидали, что весь этот холм состоит из человеческих костей. Тут текла почти высохшая речка Дрань, впадающая в Шелонь. Я сообразил, что этот могильный холм есть место погребения новгородцев, разбитых на берегу Шелони несколько выше этого места и бежавших до реки Драни, где в другой раз бегущим нанесено было окончательное поражение. Взявши на память два черепа, мы поехали далее и прибыли к часовне, под которою была могила павших в бою воинов; ежегодно совершается над ними панихида».
Еще при Василии Дмитриевиче московские войска захватили Двинскую землю, но новгородцам на волне народного гнева удалось собрать войско и москвичей оттуда выбить. Этот поход против захватчиков благословил новгородский архиепископ. Не правда ли, факт примечателен: владыка, благословляющий ополченцев воевать против Москвы. Кто он? Несомненно – крамольник! Киевские священники, благословлявшие народ в 2014 году стоять на Майдане за свою свободу, – кто они? Тоже – крамольники… Василий Дмитриевич архиепископа не простил: спустя год вызвал в Москву и на пару лет заточил в Чудов монастырь, в монастырскую тюрьму.
При следующем московском князе, Василии Васильевиче (Темном), новгородцы дали приют Дмитрию Шемяке и Василию Гребенке, объявленным в Московии мятежниками и врагами великого князя. При Василии Темном у новгородцев снова были отняты их дальние пригороды, и горожане мечтали отобранные земли вернуть.
Неудивительно, что при следующем московском князе, Василии Васильевиче (Темном), новгородцы дали приют Дмитрию Шемяке и Василию Гребенке, объявленным в Московии мятежниками и врагами великого князя. При Василии Темном у новгородцев снова были отняты их дальние пригороды, и горожане мечтали отобранные земли вернуть. Они слали и слали в Москву посольства с требованиями разрешить спорные вопросы. И, ничего не добившись, снова отбили их силой. И более того – составили против Василия заговор, чтобы того, когда приедет в Новгород, убить. А кроме него убить и его сыновей Дмитрия и Андрея и воеводу Басенка, который в 1456 году разбил новгородское ополчение под Руссой, а в живых оставить только Ивана, на которого по какой-то непонятной причине они возлагали большие надежды и который сидел тогда псковским князем. Советов и предостережений со стороны они тогда не слушали.
Их пытался просветить по поводу «дружественной Москвы» король польский и великий князь литовский Казимир, но они сочли предостережение попыткой переманить их в латинскую веру. А Казимир предлагал реальную помощь и обещал дать большое войско для защиты новгородских свобод. Новгородцы принять литовское подданство отказались. Что еще удивительнее, они согласились после войны с Москвой более не писать грамот от «Господина Великого Новгорода», а писать грамоты от «великого московского князя». И даже не задумались, что таковая формула означает на самом деле. Иначе чем идиотизмом это новгородское решение не назвать. Все равно, как если бы соседняя с Россией Финляндия вдруг «по дружбе» стала писать свои государственные бумаги от имени России…
В Новгороде накал страстей достиг такого размаха, что город несколько лет пребывал в состоянии смуты. Горожане разделились на две партии: пролитовскую и промосковскую. Промосковскую партию укреплял и подпитывал сам великий московский князь, он засылал в Новгород лазутчиков и подкармливал агитаторов, которые особо упирали на «противность латинян православной вере».
Какое-то время новгородцам казалось, что отношения с Москвой замечательно улучшились. Мало того что они вернули свои законные земли по Двине и в вятской пятине, так при сильном князе Иване Васильевиче они стали скупать московские земли – вокруг Ростова и Белоозера, – что возмутило московского князя до глубины души. Князь расценивал такие новгородские поступки только как крамолу и желание унизить Москву. Новгород, не входивший в состав Московского государства, он рассматривал как собственную вотчину, давшую клятву вассальной верности. Любое проявление новгородцами собственной воли воспринималось им как крамола и измена. А Новгород в те дни подумывал, не лучше ли ему передаться под власть Литвы, как сделали это прежде многие русские земли. В таком переходе была несомненная выгода – на вольности Новгорода литовцы не стали бы посягать, поскольку аналогичное управление городом было им понятно и не возбранялось. В 1471 году разногласия Москвы и Новгорода достигли предела. Ивану донесли, что Новгород ведет переговоры с польским королем и великим литовским князем Казимиром. Как следует с крамольниками поступать, Иван знал.
Что же происходило в Новгороде? В Новгороде накал страстей достиг такого размаха, что город несколько лет пребывал в состоянии смуты. Горожане разделились на две партии: пролитовскую и промосковскую. Промосковскую партию укреплял и подпитывал сам великий московский князь, он засылал в Новгород лазутчиков и подкармливал агитаторов, которые особо упирали на «противность латинян православной вере». До 1385 года никому бы и в голову не пришло обвинять Литву в приверженности латинской вере, но в том памятном году великий литовский князь Ягелло (Ягайло) женился на польской принцессе Ядвиге и стал польским королем, при этом он вынужден был перейти из православия в католичество (иначе не получил бы трон).
В самой Литве основной верой была православная, но теперь Москве можно было пугать православных новгородцев, что с переходом к королю-латинянину они потеряют и «истинную веру». Истинная вера новгородцев в то время была такова, что даже московское православие они считали недостаточно чистым, «латиняне» же и вовсе казались им «погаными». Засланные агенты убеждали горожан, что присоединение к Москве – благо, поскольку тогда новгородский народ будет «со всей Русью», и что московский князь лучше будет управлять всеми, чем новгородский, потому что Новгород – это его дедина еще от Рюрикова времени. В промосковскую партию входило много священников и бояр. Первых туда толкало неприятие «иноверцев», вторых – желание иметь сильного князя и выгоду от торговли с Москвой.
Пролитовская партия упирала на то, что в состав Литвы вошло множество русских городов с православной верой, и что король ни веры, ни системы управления не притесняет, все вольности и права городов сохранены, и даже более того – он расширил права городов, а землевладельцам дал королевские охранные грамоты, улучшил положение торговых людей, так что и Новгород в таком союзе ничего не потеряет, но многое приобретет, и самое важное – он будет надежно защищен от посягательств со стороны других соседей, самый страшный из которых – Москва. В пролитовскую партию, как не удивительно, входило немало простого народа, хотя союз Литвы и Новгорода экономических выгод им вроде бы не сулил. Но люди, не искавшие выгод, быстро сообразили, что, только отдавшись под Литву, можно сохранить новгородские свободы.
Пролитовскую партию собрала и выпестовала одна новгородская женщина – немолодая уже Марфа Борецкая, вдова новгородского посадника и мать двоих взрослых сыновей. Женщины, что для того времени удивительно, играли в Новгороде значительную роль, и в пролитовской партии их было несколько. Имена не сохранились, но, кроме Марфы, нам еще известно о жене Степана Григоровича, члена посольства к королю, Наталье Григоровичевой.
Марфа была настолько в своих речах убедительна, что за ней пошли и мужчины. Для московского сознания 15 века это находилось за пределом понимания, Марфу там обвиняли во всех грехах, которые только можно придумать, а одним из наиболее распространенных обвинений было такое: Марфа ищет выгод и собирается замуж за обещанного в Новгород князем Михаила Олельковича, она интриганка и более ничего. Но никакие обвинения москвичей не смогли разубедить новгородцев: Марфе поверили, и вокруг нее сплотились как некоторые лучшие люди, так и простой народ, чего не удалось сделать московским агитаторам. Партия Марфы собиралась в ее доме в Неревском конце, и число ее сторонников росло. При удачном стечении обстоятельств можно было даже рассчитывать на поддержку церкви: сторонником Марфы был управляющий хозяйством владыки Пимен, кандидат на должность архиепископа после престарелого уже Ионы, и он не скрывал, что желает получить посвящение в сан от литовского митрополита, и считал, что новгородские свободы можно сохранить только в случае, если церковь в Новгороде будет независима от Москвы.
Новгородское вече (разогнанное при Василии Темном и снова возродившееся) шумело на площади, люди требовали самостоятельности в церковной политике, и даже приговорили, что московский князь не имеет права на новгородскую собственность и должен получать с города только «по старине». Более того, они объявили, что крестное целование московскому князю не правомочно, а новгородцы всегда целовали крест не ему, а святой Софии и Господину Великому Новгороду. Московские чиновники, живущие, как и века назад, за пределами Новгорода на Городище, доносили об этом с неудовольствием и чинили новгородцам разные препоны, новгородцы же над ними издевались и на них ругались.
Никакие обвинения москвичей не смогли разубедить новгородцев: Марфе поверили, и вокруг нее сплотились как некоторые лучшие люди, так и простой народ, чего не удалось сделать московским агитаторам. Партия Марфы собиралась в ее доме в Неревском конце, и число ее сторонников росло.
После одной из таких стычек вече приговорило: требовать у наместников выдать головой обидчиков, которых толпа собиралась порвать живьем. Наместники, конечно, своих не выдали. Но толпу это не остановило, снова зазвонил вечевой колокол, и прямо с веча новгородцы отправились на Городище за обидчиками. Завязалась такая драка, что и с той и с другой стороны появились убитые. Новгородцы захватили несколько князей и вельмож и уволокли с собой для вечевого суда. Иван Васильевич тут же послал из Москвы посольство, но посольству было приказано льстивыми словами и обещаниями довести горожан до кипения, то есть спровоцировать на бунт, который он тогда сможет «справедливо подавить».
Послам удалось вызвать сильное негодование. Но московский князь медлил. Он хотел показать большую меру своего терпения и злокозненность новгородцев, чтобы потом никаких уж сомнений, на чьей стороне правда, и не возникало. Было несколько посольств, и всякий раз новгородцы от них яростно отругивались. Вече наконец постановило: не быть в Новгороде власти московского князя, нет у него здесь ни отчины, ни дедины, город управляется самостоятельно, так всегда было и так всегда будет. Этим ответом отношения с Москвой были разрушены. И к королю Казимиру послали новгородцы посольство. Новгород просил у короля дать ему на княжение киевского князя Михаила Олельковича. Одновременно и в Москву отрядили посадника Василия Ананьина, который должен был договориться «О делах земских новгородских». Почему именно в это время – сказать сложно, но переговоры ничего не дали. Вместо заявленной новгородцами темы московский князь упорно требовал объяснений от посадника, а тот на все отвечал, что о прочих делах, кроме земских, говорить ему не велено. В город он вернулся и тут же передал слова Ивана Васильевича, что тот больше не желает сносить от новгородцев обиды и оскорбления.
Московский князь попробовал натравить на Новгород псковичей (у тех была серьезная свара – новгородцы отобрали у псковичей товар, а купцов бросили в тюрьму и освободили только по требованию Москвы), но столкнуть их лбами в тот раз не получилось – псковичи послали в Новгород с предложением урегулировать новгородско-московские несогласия и взамен получить освобождение товаров своих купцов
Московский князь попробовал натравить на Новгород псковичей (у тех была серьезная свара – новгородцы отобрали у псковичей товар, а купцов бросили в тюрьму и освободили только по требованию Москвы), но столкнуть их лбами в тот раз не получилось – псковичи послали в Новгород с предложением урегулировать новгородско-московские несогласия и взамен получить освобождение товаров своих купцов. Новгородцы никак не отреагировали. На вече решались для них более важные вопросы, и они ждали приезда своего «латинского» князя. Псковичам сказали, что они не желают мириться с московским князем, и более того – предлагают и псковичам присоединиться к Новгороду и дружить против того проклятого князя. Псковичи решили подумать и просили одного: дать знак, когда Иван Васильевич пришлет грамоту о походе против Новгорода.
Тем временем в городе умер архиепископ Иона, и предстояло избрать нового владыку, что по традиции делалось при помощи жеребьевки. Эта жеребьевка оказалась прискорбной для пролитовской партии: жребий вытянул Феофил, который ни к каким партиям не примыкал и был известен крайне ортодоксальными взглядами. По желанию города отделиться от московской церковной власти, Феофил должен был бы получить поставление на пост от митрополита Киевского и Галицкого Григория, которого в Москве иначе как «волк, а не пастырь» и «закоренелый еретик» не называли. Феофил перепугался так, что умолял, чтобы не дать ходу жребию и не занимать бы ему этого поста. Но новгородцы были неумолимы: жребий отменить нельзя. Пимен, который охотно поехал бы за поставлением к Григорию, тоже ничего сделать не мог.
Феофил хорошо все обдумал и, как истый православный, поехал в Москву, не дав, таким образом, новгородской архиепископии стать самостоятельной. Этим, конечно, он дал непоправимое преимущество московскому князю, который смог теперь действовать в защиту истинной церкви. Сторонники москвичей для упрочения своих позиций тут же возвели поклеп на Пимена: чтобы устранить его из игры, его обвинили в присвоении казенных средств. Это тут же отразилось и на положении Марфы: многие бояре сразу переметнулись на московскую сторону. Марфа не сдалась, теперь она стала призывать простой люд, и это решило дело: простые новгородцы встали на сторону Литвы. Собралось еще одно вече, яростное. Соратники Марфы кричали за Литву и поставление от митрополита киевского, сторонники Москвы – за Ивана Васильевича и поставление от Москвы. Исчерпав аргументы, обе партии перешли к проверенному оружию – камням. Так новгородцы сходились и бились несколько дней.
Несчастный Феофил не знал, что ему делать. Перепуганные сторонники Москвы попрятались по домам. Уличная победа досталась сторонникам Марфы. Феофил выбирал и колебался. Он даже попросил снять с него сан вовсе, но ему этого не позволили. Тогда он провел несколько дней в молитвах и с отвращением согласился ехать в Киев и получить поставление от Григория, который есть волк, а не пастырь.
Выбор был сделан лишь потому, что в Новгород приехал наконец-то Михаил Олелькович, и весь город вышел встречать его с почестями. Тут же вече собралось и приговорило принять союз Литвы и Новгорода. И новгородцы эту грамоту подписали. Договор оставлял за городом все его обычаи и свободы. Они отправили к Казимиру посольство, которое везло подписанный ими договор. «Собравшиеся на вече посадники, и новгородские бояре, и крамольники, и злые люди, все новгородцы, – писал современник, – послали к окаянному ляху и латинскому королю Казимиру литовскому, чтобы за ним жить и ему дань давать, и просили у него себе князя, и к митрополиту Григорию, такому же латинянину, прося для себя епископа. Земские же люди того не хотели, но они их не слушали и уладились с королем. Король же дал им князя Михаила Олельковича Киевского, князь же Михаил въехал в Новгород, и приняли его новгородцы с великой честью… И не понимали окаянные во тьме ходящие и отступившие от света, что приняли они тьму своего неразумения, и не захотели они под православным христианским царем, государем великим князем Иваном Васильевичем в державе быть, и не приняли они истинного пастыря и учителя Филиппа, митрополита всей Русской земли…»
О договоре тут же было донесено в Москву. Разумеется, Иван Васильевич сделал вид, что очень переживает за новгородцев, каково им будет под королем, и послал об этом сказать в Новгород. Аналогичное сожаление и печалование о судьбе новгородцев послал и московский митрополит. Оба послания зачитали на вече. Последнее особенно большое впечатление произвело на бояр и богатых новгородцев, они плакали и смущались. Но черные люди Новгорода все поняли правильно и на печалования митрополита ответили ором негодования. Марфа Борецкая быстро и доходчиво объяснила новгородскому народу, о чем именно так переживает московский митрополит и чего так желает от Новгорода московский князь, которому веры нет и быть не может. Московские послы желали увезти с веча челобитную своему князю, чтобы вновь вернуть Новгород под его руку. Вече попросту их прогнало, и они с позором вернулись к Ивану Васильевичу. Уловки не сработали. Тогда, созвав ближний круг, московский князь объявил, что сделал для мятежных новгородцев все и теперь должен идти на них войной, чтобы взять законную дедину и отчину.
Время для похода он выбрал самое опасное для Новгорода: Михаил Олелькович вынужден был оставить город, чтобы принять наследство от умершего брата. Иными словами, в Новгороде вся военная сила были – ополченцы. А ополчение в Новгороде теперь было безнадежно слабым, не то что несколько веков назад. В Москве знали, что новгородцы могут выставить большое число ополченцев, но у них нет профессионального войска (а это – только княжеские дружины), и Новгород совсем не похож на крепость – стены его слабы, местами сложены и вовсе из земли, и оборонять такой город почти бессмысленно. Получив очередное посольство, которое уже прямо говорило о скорой войне, горожане перепугались. Но отступать было поздно, и им пришлось срочно писать Казимиру, просить помощи.
Иван Васильевич заручился поддержкой церкви, приложившись едва ли не ко всем имевшимся иконам, и теперь московским людям, не понимавшим, почему вдруг христиане идут бить христиан, батюшки объясняли, что «не яко на христиан, а яко на иноязычников и на отступников православия».
А в Москве Иван Васильевич созвал бояр, епископов, воевод и объявил начало похода. Новгородцы послали к псковичам, но тем не понравилось, что к ним прислали посла не по форме, то есть недостаточно знатного и не по протоколу одетого, и они обещали, что подождут, когда московское войско с князем войдет на Новгородскую землю. А когда оно вошло – встали на сторону москвичей. Теперь на вольный город шло огромное, собранное из всех княжеств и земель войско Ивана Васильевича. И сразу же земли Новгорода стали превращаться в выжженные пустыни.
А тут в Новгород явился очень некстати старец Зосима, который хлопотал о передаче монастырю соловецких рыбных ловель, и, получив сперва неприемлемый для себя ответ, стал пророчить о страшной участи Новгорода и предрек смерть боярам, которые собирались в доме Марфы. Дабы не порождать паники, ему ловли тут же отписали, но было уже поздно – слухи о пророчестве пошли гулять. Их охотно распространяли московские доброхоты. Кроме видений Зосимы, молния как назло разбила крест на Святой Софии, на гробах двух архиепископов вдруг выступила кровь, заплакали слезами две новгородские иконы, а с верхушек деревьев однажды хлынули потоки воды. И помощи от Казимира не было, поскольку тот был занят другими делами и стремился их хотя бы завершить или приостановить.
Иван Васильевич заручился поддержкой церкви, приложившись едва ли не ко всем имевшимся иконам, и теперь московским людям, не понимавшим, почему вдруг христиане идут бить христиан, батюшки объясняли, что «не яко на христиан, а яко на иноязычников и на отступников православия». Для новгородцев такое обвинение только еще больше добавило смущения в умы. Вот в таком апокалиптическом настроении ополчение Новгорода отправилось биться с московскими войсками. Новгородские воины не то что не владели оружием, многие из них и ездить верхом едва умели, и в ополчение сперва брали по желанию, а потом стали просто назначать по спискам. В общем, вместо войска Новгород выставил испуганную толпу необученных и плохо вооруженных людей.
В бою при Корыстыне (точнее, в пародии на битву) часть ополченцев перебили, часть поймали и отрезали им уши, губы и носы и в таком виде отправили в Новгород, чтобы сломить боевой дух горожан. Однако эффект был обратный. Если на вече стали вроде бы склоняться, чтобы сдаться на милость московского князя, то после появления «резаных» снова послали умолять Казимира. Король должен был подойти на Шелонь, где ожидалась решающая битва.
Вместо обещанного мира и благоденствия город получил голод, разграбление и смерть. В таком умонастроении снарядили посольство и отправили к московскому князю, и тут же были подписаны две грамоты. По одной – Новгород полностью терял свободу и отдавался на милость князя, по другой – выплачивал сверх того денежную компенсацию Москве в 15 500 рублей серебром.
Она и произошла 14 июля. Но новгородцам очень не повезло: Казимир донесения не получил – гонец был перехвачен врагом. Ополчение не успело с ним соединиться, и новгородцев разбили. Погибли почти все. Те, кто уцелел, увидев трупы товарищей, бросились назад к Новгороду. А вокруг него уже трудился псковский карательный отряд – убивая, вешая, вспарывая животы, сжигая все, что можно сжечь, и насилуя все, что можно изнасиловать. В самом городе Марфа Борецкая призывала держаться, хотя бы из последних сил. Но изменники были всюду – забивали жерла новгородских пушек, постоянно сообщали информацию врагу, прятали или уничтожали продовольствие. И город начал голодать. Тем более что из сожженных пригородов и сел хлынули толпы беженцев, которые чудом спаслись от московских усмирителей. В таком положении вече стало задумываться о сдаче, Марфу перестали слушать, и народ от нее отвернулся.
Вместо обещанного мира и благоденствия город получил голод, разграбление и смерть. В таком умонастроении снарядили посольство и отправили к московскому князю, и тут же были подписаны две грамоты. По одной – Новгород полностью терял свободу и отдавался на милость князя, по другой – выплачивал сверх того денежную компенсацию Москве в 15 500 рублей серебром. Плененную новгородскую верхушку – Борецкого, Селезнева, Сухощека и Арзубьева – казнили, еще пятьдесят лучших людей увезли из Новгорода в Москву и бросили в темницу. Горожане поклялись не передаваться Литве и брать митрополита только от Москвы. Так Новгород был повержен.
Часть 5. Ополченцы в составе новгородского войска
Cудя по упоминаниям в Новгородской первой летописи, начиная с XII в. новгородское ополчение участвует в походах чаще, чем новгородские князья. Причем, ополченцы участвовали в походах в течении XII, XIII, XIV вв. в среднем каждые 2-3 года. Впрочем, тенденцию регулярного участия новгородского ополчения в походах можно проследить уже с XI в. Многие походы новгородцев XI в. просто не упоминаются в Новгородской первой летописи, однако о них сообщают Новгородская Карамзинская, Новгородская четвертая летописи и другие источники.
Таким образом, среди новгородских ополченцев уже с XI в. формируется слой профессиональных с точки зрения опыта и экипировки воинов, остающихся при этом ополченцами по способу их призыва на военную службу
Вызывает интерес сам термин «новгородцы». Современному человеку кажется само собой разумеющимся, что «новгородцы» — это все жители города Новгорода. Однако анализ контекста новгородских летописей позволяет нам увидеть совершенно другую картину.
Так, в 1134 г. «ходи Всеволод с новгородьци, хотя брата своего посадити Суждали, и воротишася на Дубне опять; и на том же пути отяша посадницьство у Петрила и даша Иванку Павловицю»1. То есть, во время похода собралось вече, правомочное смещать и ставить посадников. Если бы в этом походе не участвовало подавляющее большинство имеющих право голоса на вече, или если бы сама процедура сбора вече вне Новгорода казалась новгородцам сомнительной, то решение о смещении посадника наверняка было бы оспорено по возвращении ополчения домой. Однако ничего подобного не происходит. Смена посадника в походе летописцем описывается как явление законное, никем в последствии не оспаривавшееся.
В 1214 г. «Мьстислав же созвони вече на Ярославле дворе и поча звати новгородци к Кыеву на Всеволода на Чермьнаго. Ркоша ему новгородци: «камо, княже, очима зриши, тамо и мы главами своими вержем»»2. Таким образом, Мстислав Удатный (Удалой) пригласил в поход все новгородское вече: «И поиде князь Мьстислав с новгородци к Кыеву месяця июня, на святого Феодора; и доидоша Смольньска, и бысть распря новгородьцем с смолняны, и убиша новгородци смолнянина, а по князи не поидоша. Князь же Мьстислав в вече поча звати, они же не поидоша; князь же человав всех, поклонивъся, поиде; новгородьци же, створивъше вече о собе, почаша гадати. И рече Твьрдислав посадник: «яко, братие, страдали деди наши и отчи за Русьскую землю, тако, братье, и мы поидим по своем князи»; и тако поидоша и-Смольньска, и постигъше князя»3.
Из этого эпизода отчетливо видна тождественность новгородского веча и новгородского ополчения. Ополчение собирается или не собирается на вече. Вече, приняв решение, тут же отправляется в поход. «Новгородцы», которые «гадают» (принимают решение) на вече и «новгородцы», которые выполняют это вечевое решение – одни и те же люди. Вече — это орган самоуправления новгородского ополчения. Новгородское ополчение часто является непосредственным исполнителем своих собственных вечевых решений.
В 1211 г., в то время, когда «посла князь Мьстислав Дмитра посадника на Лукы с новгородци город ставити, а сам иде на Торжок блюсти волости», в Новгороде произошел пожар. «Того же лета без князя и без новгородцов в Новегороде бысть пожар велик; загореся на Рядятине улици и сгоре дворов 4000 и 300, а церквии 15»4. Здесь совершенно отчетливо видно, что «новгородцы» — это не все жители Новгорода, а только та их часть, которая участвует в ополчении и ходит в походы, то есть новгородское ополчение. Также из этого отрывка видно, что уже в XIII веке в Новгороде было не менее 4300 дворов. Соответственно, даже при норме разруба 1 ополченец с 1 двора, городское ополчение Новгорода уже в этот период составило бы не менее 4300 человек.
В «Уставе Всеволода о судах, и о людях, и о мерилах торговых» упоминается специальная норма, которую необходимо было соблюдать при разделе наследства между детьми от разных жен. При разделе небольшого имущества дети от третьей и четвертой жен должны получить: «из мала живота како робичичю часть (то есть такую же часть, какую получает «робичич» — сын от рабыни – А.Б.): конь да доспех и покрут, по расмотрению живота»5. То есть, даже дети от 3-й и 4-й жен «новгородцев» и даже дети «новгородца» от рабыни должны были в наследство получить хотя бы коня и доспех.
Конь и доспехи, таким образом, являются непременными атрибутами полноправного гражданина — «новгородца», который участвует и в вечевом собрании и в походах новгородского ополчения.
Однако, если «новгородцами» летописи называют не всех жителей Новгорода, то возникает вопрос: кто именно считался «новгородцем»?
Ответ могут дать отрывки из летописей, в которых перечисляются «новгородцы». В 1166 г. «на зиму, прииде Ростислав ис Кыева на Лукы, и позва новгородци на поряд: огнищаны, и гридьбу, и купце вятьшии»6. «Огнищанин», по Русской правде, — это слуга князя, отвечающий перед князем за сохранность княжеского имущества. Таким образом, огнищане, — это княжеские сборщики дани (даньщики), тиуны, другие управляющие княжеским имуществом или сбором княжеских податей чиновники. Возможно, огнищанином в XI—XII вв. могли считать и посадника, ведь посадники в это время ставились именно князем. Лишь позднее должность посадника становится выборной на вече. В Новгороде функцию княжьих огнищан выполняли новгородские бояре.
«Гридьба» — это профессиональные воины, те самые, которым с X в. платится жалование за службу. А «купцы вятьшии» — это наиболее состоятельные из новгородских торговцев. Все вышеперечисленные входят в число летописных «новгородцев», но это не означает, что ими список новгородцев исчерпан. Вспомним, что в приведенном отрывке князь вызывает «новгородцев» «на поряд», то есть для заключения договора, возможно, для какого-то отчета или разбирательства. То есть, он вызывает наиболее знатных представителей города, которые могут говорить от имени всего Новгорода.
Наиболее полно социальный состав новгородского ополчения можно выяснить, рассмотрев списки убитых в походе «новгородцев», которые порой приводятся в летописях. В 1200 г. «Литва взяша Ловоть и до Налюча, с Белеи и до Свинорта и до Ворча середу; и нагнашася новгородци по них и до Чернян, и бишася с ними и убиша у них муж в клине 80, а новгородец 15: Рагуилу Прокшиница с братом Олексою, Юрья Сбыщиница, Ратмира Нежатиница, Страшка серебряника весца, Внезда Ягиница, Луку Мирошкин отрок, Микиту Лазоревица, Жирошку Огасовица, Осипа подвоискаго, Романа Потка, инех 4 муж; а полон всь отяша, а избыток убежа»7. В числе «новгородцев» летописью названы Осип подвойский – то есть судебный исполнитель, Страшок – специалист по взвешиванию серебра и «Мирошкин отрок», то есть военный слуга некоего Мирошки. Заметим, что перечисленные «профессии», видимо, были довольно доходными. «Новгородцы», участвовавшие в 1200 г. в битве с литовцами были «силами быстрого реагирования». Они выступили из Новгорода и догнали литовцев, уходивших после разграбления южных волостей Новгорода. Эти «новгородцы» были хорошо вооружены, имели своих лошадей и свои доспехи, могли собраться и выступить в поход в один день.
Итак, самая мобильная и боеспособная часть «новгородцев» — это бояре, их отроки, и «государственные служащие» города (судебные исполнители, «весцы» и т.п.).
Более широкий состав «новгородцев» представлен в описании Липицкой битвы. В войне 1216 г. речь шла не о быстром отражении грабительского набега на окраину, а о сохранении независимости Новгорода, поэтому в дальний поход отправилось, видимо, все новгородское ополчение. Описывая победу в Липицкой битве летописец перечисляет погибших: «на том победищи Гюргевых и Ярослалих вои паде бещисла, а новгородьц убиша на съступе Дмитра Пльсковитина, Онтона котелника, Иванъка Прибышиниця опоньника; а в загоне: Иванка поповиця, Сьмьюна Петриловиця, терьскаго даньника»8. Ремесленники «котельник» и «опоньник» названы «новгородцами» наряду с профессиональным воином – «терским данником» (сборщиком дани с Терской волости — А.Б.).
Под 1234 г., описывая битву с литовцами на Дубровне, летопись сообщает о погибших в бою: «А новгородцов ту убита 10 муж: Феда Якуновица тысячкого, Гаврила щитника, Негутина с Лубяници, Нежилу серебряника, Гостилца с Кузмодемьяне улице, Федора Ума княж дечькои, другое городищанин, и иных 3 мужи»9.
Таким образом, в число «новгородцев» входят высшие должностные лица Новгорода, бояре, данщики, подвойские, городищане и другие чиновники и выборные магистраты города, а также простые ремесленники – опонники, котельники, щитники, серебрянники. Обратим внимание на то, что в последней цитате «новгородцем» назван и княжеский детский. В то же время, летопись сообщает, что в походе, о котором идет речь, участвовал и князь. Это упоминание дает нам основание предположить, что Федор был уроженцем и полноправным гражданином Новгорода, участвовал в новгородских вечевых собраниях и ходил в походы в составе новгородского ополчения. Упоминание княжеского детского в ряду других «новгородцев» не противоречит другим письменным источникам. Так, в договоре Новгорода с тверским великим князем Михаилом Ярославиче (1304-1305 гг.) записано: «А волостии ти, княже, новгородьскых своими мужи не дьржати, дьржати ти мужи новгородьскыми; а дар тобе от тех волостии емати»10. Такая формулировка сохранилась даже в проекте договора 1471 г. с польским королем Казимиром, и в Коростынском договоре Новгорода с Иваном III. В проекте договора Новгорода с Казимиром есть также следующая оговорка: «А тиуну твоему судити в одрине с новогородцкими приставы». Но ведь, судя по берестяным грамотам и новгородской судной грамоте, княжеские детские — это один из видов судебных приставов. Исходя из этого, Федор Ума мог быть тем самым «мужем новгородским», которого князь назначил «держать волость», то есть, служить судебным приставом, княжеским детским, собирать с нее судебную пошлину в пользу князя, находясь, одновременно в засаде-гарнизоне в главной крепости этой волости (детинце). С другой стороны, это летописное упоминание и тексты договоров не являются достаточным основанием для того, чтобы утверждать, что все княжеские детские были «новгородцами». Вероятно, в волостях, отданных в кормление служилым князьям, эту должность занимали иноземцы — дворяне соответствующего служилого князя, а в остальных новгородских волостях княжескими детскими служили новгородцы. А возможно, княжескими назывались только детские княжеских половин тех двух волостей, которые находились в совместном управлении Новгорода и новгородского князя (Волок и Торжок).
Известие 1342 г. дает нам основание утверждать, что участвовали в ополчении и считались «новгородцами» все лица, занимающие выборные должности в Новгороде: «прислаша плесковици послы к Новугороду с поклоном: «идет на нас рать немечкая до полна ко Плескову; кланяемся вам, господе своеи, обороните нас». Новгородци же, не умедляще ни мала, поехаша вборзе в великую пятницю, а и иныи в великую суботу, а обьчины вси попечатав»11.
Новгородцы отправились в поход за день до пасхи. При этом они вынуждены были опечатать все собранные для праздничных братчин (пиров) продукты и деньги. Следовательно, в поход отправились все участники этих братчин и все, кто эти братчины возглавлял, собирая средства на их проведение — все свободное взрослое мужское население Новгорода, включая выборных должностных лиц (уличнских и кончанских старост, церковных старост, попов и т.п.). Дело в том, что пасхальные братчины проходили, как правило, при церквях. Если бы попы не уходили в поход вместе с остальными «новгородцами», то не было бы смысла опечатывать все «общины».
Таким образом, мы можем с уверенностью говорить о том, что «новгородцами» именовались и ходили в походы в составе новгородского ополчения все (кроме монахов, женщин, детей и дряхлых стариков) лично свободные жители Новгорода, от самых состоятельных до самых небогатых. В случаях, когда не было необходимости в участии всех «новгородцев», происходил набор по какому-то пропорциональному принципу – например, определенное количество бойцов от каждой улицы. Уличанское ополчение было достаточно самостоятельной военной единицей, способной быстро вооружиться и принять участие в бою. Такой же пропорциональный принцип мог применяться и в отношении сельского населения. Каждый сельский житель «тянул» налоговое бремя вместе с жителями своего погоста. Распределение налогового, в том числе и военного бремени как внутри сельского погоста, так и внутри городской улицы, происходило на уровне местного самоуправления.
В то же время, нельзя не обращать внимания на указания источников о несении военной повинности «каждым десятым» или «каждым четвертым и пятым». Аналогичный принцип призыва на военную службу применялся в исследуемый период в Испании, Швеции, Германии.
На Руси в основе набора ополчения из сельской местности могла лежать «соха». Соха в Древней Руси была единицей налогообложения. В грамоте Новгорода о предоставлении на год черного бора с новоторжских волостей Великому князю Василию Васильевичу подробно перечисляются средства производства, приравненные к сохе: «а в соху два коня, а третьее припряж; да чан кожевничскои за соху; невод за соху; лавка за соху; плуг за две сохи; кузнец за соху; четыре пешци за соху; лодья за две сохи; црен за две сохи. А хто сидит на исполовьи, на том взяти за полсохи…»12.
Скорее всего, для распределения военной повинности использовались оба метода: представительный – определенное количество от каждой самоуправляемой единицы (улицы, села, погоста), и пропорциональный – определенное количество с десяти человек (с десяти дворов, с десяти сох). Возможно, за каждой самоуправляемой единицей было записано определенное количество «сох». Пропорционально этому количеству сох происходил как сбор налогов, так и призыв ополченцев на военную службу или связанную с военным делом повинность – строительство крепостных стен, дорог, мостов, службу в обозе.
Пожалуй, поход, завершившийся Липицкой битвой, был последним дальним походом, в котором участвовало все новгородское ополчение. В описании связанных с Липицкой битвой событий летописцы уже четко разделяют «новгородцев» на «старших» и «молодших», однако, все «новгородцы», участвовавшие в походе на Суздальскую землю, были конными. Готовясь к атаке на противников новгородцы «съседавъше с конь и порты съметавъше, босии, сапогы съметавъше, поскочиша; а Мьстислав поеха за ними на коних; и съступися пълк новгородьскыи с Ярослалим пълком»13.
Выделение «старших», «вятших» из общей массы новгородцев отмечалось летописцами и до XIII века. С 1154 г. летопись неоднократно упоминает «переднюю дружину» или «передних мужей». Так в 1154 г. «послаша владыку Нифонта с передними мужи к Юрьеви по сын, и введоша Мьстислава, сына Юрьева, генваря в 30»14. В 1191 г. «ходи князь Ярослав на Лукы, позван полотьскою княжьею и полоцяны, и поя с собою новъгородьц передьнюю дружину»15. В 1193 г. новгородский владыка отправляется на поставление «с передними мужи»16. В 1197 г. «Идоша из Новагорода переднии мужи сътьскии и пояша Ярослава с всею правьдою и чьстью»17.
«Передними мужами» летопись могла назвать как передовой отряд, идущий в авангарде войска, с целью разведки, так и всех тех, кто шел непосредственно в бой в первых рядах. И в том и в другом случае это наиболее опытные, хорошо вооруженные воины на лучших конях, то есть самые знатные и состоятельные.
В тех сражениях, которые были наиболее тяжелыми и кровопролитными для новгородского войска (битва на Ждане горе 1134 г., Раковорская битва 1268 г., битва под Торжком в 1315 г.) в списке погибших непременно стоят посадники, тысяцкие, бояре. Это свидетельствует о том, что они активно сражались в первых рядах ополчения, и именно поэтому погибли, несмотря на лучшее вооружение, больший профессионализм и помощь, несомненно, окружавшей их во время боя личной военной свиты.
1НПЛ. С. 23.
2Там же. С. 251.
3Там же. С. 53.
4Там же. С. 249-250.
5Там же. С. 488.
6Там же. С. 219.
7Там же. С. 45.
8НПЛ. С. 57.
9 Там же. С. 73.
10ГВНП, № 7. С. 16-18.
11НПЛ. С. 354.
12ГВНП, № 21. С. 38-39.
13НПЛ. С. 56.
14НПЛ. С. 29.
15Там же. С. 40.
16Там же. С. 40.
17Там же. С. 43.