Назовите не менее трех просчетов высшего руководства ссср в подготовке к великой отечественной войне

Загадка первая. «Гремя огнем, сверкая блеском стали»

Во-первых, в 1941 году в военном планировании Красной Армии непостижимым образом произошла негласная подмена сути плана отражения агрессии, утвержденного правительством страны. Вместо четко указанного там принципа организации активной обороны советских войск с отходом, при необходимости, вглубь своей территории наркомат обороны СССР (НКО) вместе с генштабом РККА стали проповедовать принцип упорной обороны прямо на государственной границе. Наркомом обороны тогда был маршал С.К.Тимошенко, а начальником Генштаба — генерал армии Г.К.Жуков. Обвинять их в предательстве вроде абсурдно, но именно с их подачи войска западных приграничных округов были переориентированы на отражение агрессии самым сомнительным способом — немедленным по факту нападения лобовым встречным контрударом всеми имеющимися силами и средствами, причем неизвестно в каком направлении. Но этих средств и сил, особенно по численности личного состава войск прикрытия границы, было в два раза меньше, чем у противника, а на главных направлениях его ударов — многократно меньше. Да и растянули их жидкой линией по всей границе без учета парирования возможных главных ударов противника.

К примеру, в Прибалтике против 8-й армии РККА (7 дивизий общей численностью 82 тыс. человек, имевших 1574 артиллерийских орудия и 730 танков), наступали 18-я полевая армия и 4-я танковая группа вермахта численностью 360 тыс. человек (16 дивизий), имевших на вооружении 4666 артиллерийских орудий и 697 танков.

Против 11-й армии РККА в Северно-Западной Белоруссии и Южной Литве (3 дивизии, 34,7 тыс. человек, 646 артиллерийских орудий и 268 танков), прикрывавшей направление Вильнюс—Минск, действовала 3-я танковая группа вермахта в составе 12 дивизий численностью 265 тыс. человек, имевшая на вооружении 3060 орудий и 1038 танка.

На 4-ю армию РККА в районе Бреста (7 дивизий, 71,45 тыс. человек, 1657 орудий и 520 танков), прикрывающую прямое минское направление, наступали 4-я полевая армия и 2-я танковая группа вермахта (20,5 дивизий, 461,68 тыс. человек, 5953 орудия и 1025 танков).

На Украине 5-я армия РККА (8 дивизий, 93,4 тыс. человек, 2215 орудий и 712 танков) сдерживала натиск 6-й полевой армии и 1-й танковой группы вермахта (15 дивизий, 339,34 тыс. человек, 4035 орудий и 865 танков), наступавших на Киев.

А если добавить к ним более 4 тысяч боевых самолетов 1-го, 2-го и 4-го воздушных флотов люфтваффе, поддерживающих наступление наземных войск вермахта в Прибалтике, Белоруссии и на Украине, которые с первых часов войны завоевали господство в воздухе, то удивляться тяжести поражений Красной армии особо не приходится. Хотя для этого были и многие другие причины.

Лишь в районе Мурманска, где противник изначально не смог решить свои стратегические задачи, соотношение сил было более-менее приемлемым, хотя и там преимущество было на стороне врага.

Таким образом, отражение гитлеровской агрессии наши наркомат обороны и Генштаб планировал «методом осуществления стратегических фронтовых наступательных операций», кстати, никак не отработанных практически. Опасность данной подмены состояла не только в ее незаметности, но и в том, что она базировалась на теории «пограничных сражений» маршала М.Н.Тухачевского, расстрелянного в 1937 году, которая, по его же признанию, на следствии составляла основу плана организации поражения СССР в войне с Германией.

Наконец, это произошло вопреки установке И.В.Сталина военным от 18.11.1940: «Теперь, когда наши границы отодвинуты на запад, нужен могучий заслон вдоль них с приведенными в боевую готовность группировками войск — в ближнем, но не в ближайшем тылу». Казалось, сказано яснее ясного, но генералитет сделал все наоборот. Почему? Вопрос до сих пор остается открытым.

Эти просчеты (и только ли они?) выражались прежде всего в преступной дислокации войск РККА, выделенных для прикрытия границы. Планируя их «контрблицкриг» с Львовского и Белостокского стратегических выступов на западной границе, наше военное руководство с маниакальным упорством закачивало туда горы оружия, боеприпасов, боевой техники. Почему? Да потому, что именно оттуда «гремя огнем, сверкая блеском стали» намеревалось нанести немедленные сходящиеся танковые контрудары по правому и левому флангам основной наступающей группировки войск агрессора с целью ее окружения и разгрома. Но эти мнимые контрудары не были отработаны никак, даже на картах, не говоря уже о разведке местности, ее инженерной подготовке, прокладке маршрутов движения. Главные удары гитлеровские войска тоже нанесли не там, где их ожидали наши военные, а под основание обоих этих выступов. Что до их отражения, то оно было организовано из рук вон плохо и больше походило на имитацию деятельности.

В результате из так называемых ударных плацдармов образовались братские могилы для войск РККА. Например, в районе Белостока, Гродно и Слонима всего за 5–6 дней войны были окружены и разгромлены 3-я и 10-я армии Западного фронта, после чего защищать Минск стало некому. Разгрома 6-й и 26-й армий, дислоцированных на Львовском стратегическом выступе, первоначально удалось избежать благодаря встречному контрудару по агрессору в районе Броды, нанесенного силами шести механизированных корпусов Красной армии! Для чего с нашей стороны привлекалось до 3500 танков (правда, до места боя дошла едва ли половина из них), а с немецкой — около 1000. Но этот контрудар был организован наспех, крайне плохо и не там, где надо бы, что и привело к его полному провалу. Да и могло ли быть иначе?

Приведу лишь один пример, наглядно убеждающий, что до войны подобные ситуации в РККА не отрабатывались вовсе. 8-й мехкорпус генерал-лейтенанта Д.И.Рябышева (969 танков и 141 орудие) был одним из самых укомплектованных в Красной армии. Но до ввода в сражение он по воле нашего командования четверо суток мотался по тылам, совершив 500-километровый изматывающий марш. За это время немецкая разведка потеряла его из виду, а сам корпус лишился более 40% танков (в основном из-за поломок и неспособности организовать их ремонт). Удар наносился без разведки местности, поэтому обе его танковые дивизии на 5 часов оказались загнанными в болото…

Остальные части советских армий прикрытия были дислоцированы не только узкой лентой, но и с колоссальными разрывами как внутри первого стратегического эшелона, так и между ним и вторым стратегическим эшелоном. Более того, плотность дислокации войск первого стратегического эшелона составляла в среднем 1 солдат на 10 метров линии обороны границы! Для сравнения: гитлеровцы на том же количестве метров шли в прорыв с плотностью в 4–5 раз большей.

Еще хуже обстояло дело с противотанковой обороной. Прекрасно зная, что главная роль в блицкриге отводится танковым войскам, которые по уставу вермахта шли на прорыв с плотностью не менее 20–25 танков на километр фронта (а в начале войны, как правило, с плотностью 30–50 танков на километр), вместо глубокой противотанковой обороны была выстроена профанация. На километр госграницы приходилось не более 3–5 орудий, хотя количество имевшейся в западных военных округах артиллерии всех видов позволяло достичь ее плотности не менее 22 орудий на километр фронта, а на танкоопасных направлениях много большей. Но именно на таких направлениях наши силы прикрытия оказались столь незначительными, что сколько-нибудь успешно противостоять ударным группировкам противника попросту не могли.

Военная разведка СССР дважды предупреждала высшее командование РККА об ущербности существующей дислокации войск, но безрезультатно. Поэтому в жертвах в первые дни войны и позже более всего повинны наши высшие отцы-командиры. Прежде всего руководство наркомата обороны, Генштаба РККА, командующие и штабы западных приграничных военных округов, которым Сталин с 1939 года настоятельно рекомендовал «скорее учиться искусству современной войны, уметь и наступать, и отступать, но самое главное, беречь и жалеть людей».

Загадка вторая. Дело Тухачевского живет и побеждает

Вторым большим изъяном чисто военной подготовки Красной Армии к войне стало неправильное (вольное или невольное) определение направления главного удара агрессии, а следовательно, дислокация имеющихся сил для ее отражения. В Генштабе РККА и наркомате обороны полагали, что главный удар по СССР гитлеровская военная машина нанесет на Украине, но нанесла она его в Белоруссии и южной Литве. Почему утверждение Тухачевского о том, что белорусское направление не является приоритетным для вермахта (он называл его фантастическим), оказалось в точности воспроизведено в предвоенных действиях советского командования, — еще одна большая загадка. А ведь были же две военные игры 1940 года, проведенные Генштабом РККА, когда «синие» (немцы) под командованием Г.К.Жукова наголову разгромили «красных» во главе с Д.Г.Павловым, причем практически по тем же лекалам, которые применил вермахт годом позже. После войны Жуков и Тимошенко обвиняли ГРУ, что оно-де чего-то там недосмотрело в Польше. Правда, есть сведения, что сам Жуков планировал в 1941 году разом прихлопнуть в Польше целых сто дивизий вермахта. Похоже, знал, где находится самая мощная его группировка.

На практике процесс выхолащивания белорусского направления дошел до того, что накануне агрессии с Прибалтийского и Западного военных округов даже сняли задачу прочного прикрытия Минска, а сам Западный особый военный округ потерял приставку «особый». Все это четко видно по документам, хотя эта установка полностью противоречила государственному плану отражения агрессии, который никто не менял. В каком виде его утвердили — в таком и опубликовали в 1992 году после рассекречивания.

Исписаны горы бумаги о том, что дислокация советских войск на западной границе была наступательной, что Красная армия готовила превентивный удар. Лживость этих утверждений давно доказана. Задолго до всех «ледоколов» Виктора Резуна-Суворова авторитетнейший британский историк Б.Лиддел Гарт в книге «Вторая мировая война» писал, что «как только войска вермахта перешли границу СССР, германские генералы воочию убедились, как далеки были русские от агрессивных намерений». Не менее известный западногерманский историк Г.А.Якобсен полвека назад в книге «1939–1945. Вторая мировая война» признал, что «при внезапном нападении летом 1941 года не было захвачено никаких документов, которые бы давали основания говорить о наступательных намерениях Советского Союза!»

Загадка третья. Почему убил себя генерал-майор Копец​

Одной из самых дискуссионных тем с момента начала Великой Отечественной войны остается вопрос — знал ли Сталин о том, что нападение последует именно 22 июня 1941 года. Знание точной даты нападения противника, безусловно, очень важно, но не настолько, как это обычно представляется. Атомная война СССР тогда не грозила, и в тех конкретных условиях первостепенное значение имело не столько знание точной даты нападения, сколько готовность к конкретным действиям по его отражению. А вот этого-то наши военные и не сумели обеспечить, хотя все, или почти все, для этого на государственном уровне было сделано.

Ввиду надвигающейся войны в апреле–июне 1941 года принимается почти исчерпывающий комплекс мер по приведению войск в боевую готовность. Так, 14 апреля издается директива Генштаба РККА о срочном приведении в боеготовность всех долговременных огневых сооружений укрепрайонов с установкой в них оружия полевых войск при отсутствии табельного. По другой директиве Генштаба западные приграничные округа должны были в срок с 20 по 30 мая представить на утверждение оперативные планы обороны, что фактически было началом скрытой мобилизации.

В мае — начале июня под видом учебных сборов призывается 793 тысячи резервистов для пополнения войск этих военных округов почти до штатов военного времени. Под видом летних учений в места сосредоточения вблизи границы выводятся 52 дивизии второго стратегического эшелона армии прикрытия.

По приказу НКО от 14 мая 1941 года состоялся досрочный выпуск из всех военных училищ, а новоиспеченные офицеры получили назначения в западные приграничные округа. 24 мая на расширенном заседании Политбюро ЦК ВКП(б) с участием военачальников Сталин открыто предупредил их, что в ближайшее время возможно внезапное нападение Германии, так как с 22 мая график железнодорожных воинских перевозок вермахта переведен в режим максимального уплотнения.

Наконец, 18 июня 1941 года Сталин санкционировал директиву Генштаба РККА о приведении войск западных военных округов в полную боевую готовность. Командованию западных военных округов предписывалось отменить отпуска личному составу. По телеграмме начальника Генштаба от 10.06.41 и указанию наркома обороны от 11.06.41 дивизии первого эшелона армий прикрытия скрытно выводились в укрепрайоны. ВВС западных военных округов должны были срочно рассредоточить свои самолеты по полевым аэродромам и замаскировать их. Наконец, 21.06.41 в 22.20 началась передача Директивы №1 НКО СССР о приведении в боеготовность войск западных военных округов (всего полстраницы текста), которую С.К.Тимошенко и Г.К.Жуков рожали несколько часов, хотя до этого ее смысл им четко «разжевал» И.В.Сталин. Позже маршал авиации А.Е.Голованов даже заявлял по этому поводу, что за невероятную задержку подготовки и передачи в войска Директивы №1 Жукова надо повесить.

Можно ли с учетом всего перечисленного утверждать, что день начала войны страна прозевала? Ведь согласно названным приказам в боевую готовность до нападения Германии на СССР следовало привести 225 из 237 дивизий Красной Армии, находившихся в Европейской части страны. Однако по факту указанные приказы и директивы, кстати, документы немедленного действия, выполнялись военными отвратительно!

Вопреки директивам о приведении войск в полную боевую готовность в западных военных округах страны, особенно Западном, творилось что-то необъяснимое. Отдавались приказы отвести танки в парки и сдать на склады боеприпасы. Многие дивизии лишились артиллерии, направленной за сотни километров от родных частей на восток, якобы на окружные стрельбы. Тяжелую артиллерию оставили без тягачей, а из баков танков и самолетов сливалось горючее. В стрелковых частях до сведения командиров не были доведены планы обороны.

Зная об опасном сосредоточении авиации люфтваффе на аэродромах передового базирования, командующий ВВС Западного военного округа генерал-майор И.И.Копец вместе с командующим округом Д.Г.Павловым отдали более чем странный приказ о снятии с самолетов боезапаса, отправке летного и командного составов по домам. Надо ли говорить, что упомянутые выше приказы о рассредоточении авиации по полевым аэродромам и ее маскировке выполнены не были, хотя тогдашние самолеты могли базироваться на любой сравнительно ровной лужайке после небольшой ее инженерной доработки. Однако по факту вся авиация округа была в линейку выстроена на немногочисленных еще польских аэродромах, где базировалось по нескольку дивизий, да так, что одновременно взлететь по боевой тревоге самолеты просто не могли даже без бомбежки аэродромов противником. Вот почему первым же ударом люфтваффе авиация округа была уничтожена почти наполовину (на разбомбленных аэродромах сгорело 738 самолетов из 1780 имевшихся в наличии), после чего противник прочно захватил господство в воздухе, а генерал Копец убил себя.

Сам Павлов вечером 21 июня находился не на полевом фронтовом командном пункте, где ему надлежало быть по всем служебным и человеческим законам, а смотрел спектакль в окружном Доме офицеров вместе с командирами своего штаба. Неудивительно, что утром 22 июня и он, и его штаб «потеряли управление» частями округа, предоставив им право драться по своему разумению.

Командованию 4-й армии в тот вечер тоже приспичило организовать в Бресте партактив с концертом, куда пригласили всех свободных от нарядов командиров 2 стрелковых и 1 танковой дивизий, расквартированных в городе в пределах прямой досягаемости всех видов огня противника! Многие из них так и не смогли попасть в свои части с началом войны.

Теперь риторический вопрос — поделом ли вскоре были расстреляны Г.Д.Павлов и его ближайшее окружение? И надо ли после приведенных фактов удивляться (а это лишь их незначительная часть), что Великая Отечественная война началась для нас именно так, как она началась?

 В белорусско-украинском пограничье противник захватил огромные запасы материально-технических средств и вооружений, во многом обеспечив тем самым дальнейшее успешное наступление своих ударных группировок. Квалифицировать все это иначе, как колоссальное предательство государственных интересов, мне лично трудно.

Невозможно, например, понять, почему формирование артиллерийских частей резерва Верховного главнокомандования (РВГК), прямо подчиненных Генштабу, проводилось всего в нескольких десятках километров от границы, причем по странной схеме — в ближнее приграничье полностью завезли материальную часть (орудия), но личный состав и тягачи туда не поступили. В украинском городе Дубно формировался, например, 529-й гаубичный артиллерийский полк большой мощности, но из-за отсутствия тягачей при подходе немцев там были брошены в исправном состоянии двадцать семь 203-мм гаубиц Б-4, то есть весь полк. На окружной полигон Западного военного округа (бывший польский) юго-западнее Барановичей в мае 1941 года прямо с завода прибыло 480 152-мм гаубиц-пушек МЛ-20 с 10 боекомплектами на каждое орудие. Ими планировалось укомплектовать десять артполков, но 23–24 июня 1941 года все они целыми и невредимыми достались врагу, после чего вермахт обзавелся пушками-гаубицами 15,2 cм. Спрашивается, какая необходимость была формировать эти артполки всего в полусотне километров от границы и в столь напряженное время?

Военный историк А.Б.Широкорад считает, что в 1941 году РККА потеряла 40 288 артиллерийских и зенитных орудий самых разных калибров, почти 5 млн артиллерийских и 3,35 млн минометных выстрелов, 93,2 тыс. тонн авиабензина, 33,3 тыс. тонн автомобильного бензина, 12,8 тыс. тонн керосина, 607 млн патронов для стрелкового оружия, что составило 20% наших запасов материальных средств на случай войны. Притом, что за весь 1941 год РККА расстреляла 5 боекомплектов (27 500 вагонов), а потеряла 4 боекомплекта (22 000 вагонов) боеприпасов. Возможно, эти цифры не совсем точны, но даже если их сократить вдвое, получится огромная величина. А были еще тысячи танков и самолетов, миллионы единиц стрелкового оружия, тяжелейшие человеческие и территориальные потери. Такова цена «умения» тогдашнего руководства Красной Армии организовать дело.

Эпилог. Преступление без наказания

Возникает вопрос, а что же, Сталин во всем этом вообще не виноват? Безусловно, виноват! Но говорить о вине Сталина в данном случае можно лишь как о главе государства, который в ответе за все, что происходит в нем. Есть понятие «ответственность без вины». Деятельность Сталина на том этапе подпадает именно под это определение. Он, конечно, ответствен за катастрофу июня 1941 года, но не виноват в ней, по крайней мере в том объеме, в котором его обычно обвиняют.

Во время Великой Отечественной войны Сталину, видимо, было невыгодно давать нелицеприятную публичную оценку преступным действиям или преступному бездействию своего генералитета, на который он опирался (хотя немало генералов, виновных в допущенных безобразиях, были расстреляны). А после 1945 года он, скорее всего, не делал этого, чтобы не омрачать неудобной правдой облик армии-победительницы. Пришедший после смерти Сталина к власти Н.С.Хрущев со товарищи вообще грубо исказили правду, сделав Сталина единственным козлом отпущения за все просчеты и ошибки тех лет. Ему и почти всем генералам-победителям так было выгоднее и удобнее. Вот почему выверенной и полной картины рокового июня 1941 года и последовавших за ним событий у нас нет поныне. Нет ее и на Западе, где правда тоже частенько замалчивается или искажается — чаще всего по политическим причинам.

В 1941 году Сталин, конечно, был уже всемогущ, но не настолько, как кажется, и не о семи головах, чтобы за всем уследить в такой гигантской стране. Хоть за что-то можно было позволить отвечать и тем лицам, на которых были возложены соответствующие государственные обязанности! Главная ошибка Сталина на предвоенном этапе подготовки армии к войне, как представляется, кадровая. Следует согласиться с мнением ряда авторов, считающих, что ни при каких обстоятельствах нельзя было назначать на пост начальника Генштаба РККА Г.К.Жукова, отличавшегося органической ненавистью к штабной работе (в результате планов отражения агрессии не было практически ни у кого). Нельзя также было передавать под командование генералитета военную контрразведку, которая 3.02.1941 была подчинена наркомату обороны, что лишило Сталина значительной доли правдивой информации о том, что происходило в войсках. А там процветала преступная халатность (и если только она одна!), помноженная на неисполнительность. К примеру, ни наркомат обороны, ни Генштаб не вели даже учета военных перевозок в предвоенное время, поэтому десятки эшелонов с техникой, боеприпасами, автомобилями и войсками болтались неизвестно где, а многие из них к месту дислокации в нужные сроки не прибыли.

Все стало меняться после того, как в Генштаб пришли другие люди и был создан ГКО (Государственный комитет обороны) с чрезвычайными полномочиями. То есть только после того, как Сталин убедился в неспособности военных организовать отпор агрессору и взвалил на себя все государственные и военные обязанности. С 30 июня 1941 года (дата создания ГКО) вся ответственность за итоги войны лежала на нем. У командующих фронтами и армиями больше не болела голова ни за подготовку резервов, ни за выпуск вооружений, ни за что-либо другое в том же роде. Отныне они должны были только воевать, причем под жестким контролем Ставки Верховного главнокомандования. За все остальное отвечал ГКО.

Итоги войны известны. И столь ли уж плох был Сталин в статусе организатора обороны страны, если после крайне унизительных поражений, невероятных потерь в живой силе, технике, промышленном и общем экономическом потенциале он сумел организовать освобождение от фашизма не только собственной страны, но еще и пол-Европы — судить не берусь, хотя, по-моему, ответ очевиден.

По-прежнему не утихают споры по вопросу о том, почему стала возможной колоссальная военная катастрофа, случившаяся с нашей страной 22 июня 1941 г. и принесшая неисчислимые бедствия нашему народу.

Казалось бы, советским руководством перед войной делалось все возможное и даже невозможное, чтобы подготовить страну и народ к суровым испытаниям. Была создана мощная материальная база, выпущены десятки тысяч единиц танков, самолетов, артиллерийских орудий и другой военной техники. Красная Армия, несмотря на неудачную войну с Финляндией (хотя она велась в сложных зимних условиях и закончилась прорывом мощных железобетонных укреплений финнов) настойчиво училась воевать в условиях, максимально приближенных к боевым. Советская разведка, казалось, «докладывала точно» и все секреты Гитлера оказались на столе у Сталина.

Так в чем же причины того, что гитлеровские армии смогли легко прорвать советскую оборону и оказаться у стен Москвы? Правильно ли за все роковые просчеты возлагать вину на одного человека – Сталина?

ПРОСЧЕТЫ ВОЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА

Количественные, а во многом и качественные показатели проделанной работы в СССР, особенно в области производства военной техники, были гигантскими. Если к концу 1920-х годов советские вооруженные силы располагали всего лишь 89 танками и 1394 самолетами (и то в основном иностранных образцов), то к июню 1941 г. они уже насчитывали почти 19 тыс. отечественных танков, среди них и первоклассный танк Т-34, а также более 16 тыс. боевых самолетов (см. таблицу).

Беда в том, что советское политическое и военное руководство не сумело разумно распорядиться созданными средствами вооруженной борьбы, и Красная Армия оказалась неподготовленной к большой войне. Напрашивается вопрос: в чем же причины?

Бесспорно, что, прежде всего – это установленный в 1930-е годы режим единоличной власти Сталина, при котором ни один, даже самый незначительный вопрос военного строительства не решался военным ведомством без его санкции.

Именно сталинский режим повинен в том, что как раз накануне войны советские вооруженные силы фактически были обезглавлены. Кстати, Гитлер, принимая решение о непосредственной подготовке к нападению на СССР, особенно о сроках агрессии, придавал этому факту первостепенное значение. В январе 1941 г. на совещании с представителями командования вермахта он заявил: «Для разгрома России вопрос времени очень важен. Хотя русская армия является глиняным колоссом без головы, ее будущее развитие трудно предсказать. Так как Россия должна быть в любом случае разбитой, то сделать это лучше сейчас, когда русская армия не располагает руководителями…».

Накануне 22 июня 1941 года парк советской бронетанковой техники в основном представляли морально устаревшие образцы вооружений

Репрессии породили у командного состава страх, боязнь ответственности, а значит безынициативность, что не могло не отразиться на уровне управления и работе командных кадров. Это не осталось вне поля зрения германской разведки. Так, в «Сведениях о противнике на востоке» – очередной сводке от 12 июня 1941 г. отмечалось: «Характерные черты русских: неповоротливость, шаблон, нерешительность и боязнь ответственности… Командиры всех звеньев на ближайшее время все еще являются неподходящими для умелого управления крупными современными соединениями. Они неспособны и вряд ли будут способны осуществлять крупные операции наступательной войны, быстро вступать в бой при благоприятной обстановке и действовать самостоятельно в рамках общей операции».

В связи с репрессиями, а главным образом из-за постоянной корректировки планов военного строительства политическим руководством страны, в 1940-1941 гг. военному командованию приходилось принимать решения на расширение сети подготовки командно-начальствующего состава одновременно с началом организационных мероприятий, связанных с увеличением численности вооруженных сил, в том числе и командного состава. Это, с одной стороны, привело к огромному некомплекту командного состава. С другой стороны, на командные должности приходили люди с недостаточным опытом работы.

В ходе начатой в 1940 г. реорганизации вооруженных сил были допущены роковые просчеты, имевшие в буквальном смысле катастрофические последствия. Было предпринято формирование большого количества новых соединений и частей с неоправданно большим числом основных видов военной техники. Создалась парадоксальная ситуация: при наличии почти 19 тыс. танков в Красной Армии смогли укомплектовать ими полностью лишь один из 29 механизированных корпусов.

В 1940 г. советское военное командование отказалось от авиационных армий, подчинив основную часть боевой авиации (84,2% всех самолетов) командованию общевойсковых объединений (фронтов и армий). Это привело к децентрализованному применению авиации, что противоречило общей тенденции развития этого высокоманевренного дальнобойного средства вооруженной борьбы. В вермахте, наоборот, вся авиация была организационно сведена в несколько крупных оперативно-стратегических объединений (в виде воздушных флотов), она не подчинялась общевойсковому командованию, а лишь взаимодействовала с наземными силами.

Многие ошибки в военном строительстве в СССР накануне войны вытекали из излишней приверженности к опыту боевых действий Красной Армии в локальных конфликтах (Испания, поход советских войск в западные области Украины и Белоруссии), а также неспособности неопытного, слабо подготовленного в профессиональном отношении, к тому же лишенного самостоятельности военного руководства объективно оценить опыт большой войны, которую вермахт вел в Европе с сентября 1939 г.

Крупнейший просчет советское военно-политическое руководство допустило в соотношении средств вооруженной борьбы. Еще в 1928 г. при планировании первой пятилетки военного строительства приоритет был отдан созданию основных средств вооруженной борьбы – артиллерии, танкам, а также боевым самолетам. Основанием для этого послужил вывод: чтобы вести успешные операции, Красной Армии для предполагаемого театра военных действий нужны высокомобильные и хорошо вооруженные подразделения (моторизованные стрелково-пулеметные части, усиленные крупными танковыми частями, вооруженными быстроходными танками и моторизованной артиллерией; крупные кавалерийские части, но безусловно усиленные броневыми (автоброневики, быстроходные танки) и огневыми средствами; крупные воздушно-десантные части). В принципе такое решение было правильным. Однако на каком-то этапе производство этих средств приняло такие гипертрофированные размеры, что СССР не только сравнялся с основными своими вероятными противниками, но и значительно превзошел их. В частности, было налажено производство громадного количества так называемых «автострадных танков», которые выработали свой ресурс к еще к 1938 г. Их состояние, по оценке специалистов, «было ужасным». Большей частью они просто валялись на территориях воинских частей с неисправными двигателями, трансмиссией и т.д., а большинство было к тому же разоружено. Запчасти отсутствовали, и ремонт производился только путем разукомплектования одних танков для восстановления других.

Бойцы РККА на занятиях по боевой подготовке

Были также допущены ошибки в порядке проведения реорганизации вооруженных сил. В первую очередь она осуществлялась в войсках приграничных военных округов, причем охватила их практически полностью. В результате значительная часть боеспособных, хорошо слаженных и укомплектованных соединений оказалась к началу войны расформированной.

Ввиду просчетов в определении необходимого и возможного числа соединений, а также ошибок в организационной структуре войск и по другим причинам основная часть намеченных мероприятий оказалась незавершенной, что крайне отрицательно сказалось на уровне боеспособности вооруженных сил в целом, но особенно танковых войск, авиации, воздушно-десантных войск, противотанковой артиллерии РГК и войск укрепленных районов. Не полностью укомплектованные, они имели низкую подвижность, обученность и слаженность.

В 1939-1940 гг. на присоединенные к СССР новые территории была передислоцирована основная часть советских войск, располагавшихся на западе. Это отрицательно повлияло на боеготовность и боеспособность тех частей и соединений, которым 22 июня 1941 г. пришлось вступить в сражение с германским агрессором. Дело в том, что передислокация нарушила планы мобилизации и стратегического развертывания советских войск на западе на случай войны, а разработку новых планов полностью завершить не удалось. Войска и штабы не смогли освоить их в достаточной степени.

По свидетельству маршала С.С. Бирюзова, начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников предлагал К.Е. Ворошилову и И.В. Сталину оставить главные силы войск восточнее старой границы, на которой уже были построены хорошо укрепленные рубежи обороны, а на новых территориях иметь лишь подвижные войска вместе с сильными инженерными частями заграждения. По мнению Шапошникова, в случае нападения агрессора они будут вести сдерживающие боевые действия от рубежа к рубежу, благодаря чему можно выиграть время для отмобилизования и создания группировок главных сил на линии старой границы. Однако Сталин, считавший, что ни одной пяди своей земли не должно быть отдано врагу, а громить его следует на его же территории, отклонил это предложение. Он приказал главные силы войск сосредоточить в только что присоединенных районах, т.е. в непосредственной близости от границы с Германией.

Введенные на новые территории войска вынуждены были дислоцироваться на необорудованных театрах военных действий. К чему это привело видно на примере авиации. Имевшиеся на новых территориях аэродромы лишь наполовину удовлетворяли потребности военно-воздушных сил западных военных округов, поэтому 40% авиаполков базировалось по два на одном аэродроме, т.е. более чем по 120 самолетов на каждом, при норме два-три аэродрома на полк. Печальные последствия известны: в условиях внезапного нападения вермахта огромное количество советских самолетов с первого налета было уничтожено на земле.

Советский Генеральный штаб был скован необходимостью все свои принципиальные решения согласовывать с И.В. Сталиным

То обстоятельство, что в ходе войны с Финляндией Красной Армии пришлось прорывать долговременную глубокую оборону, а на границах ряда европейских стран тоже были возведены мощные долговременные укрепления, послужило веским основанием для принятия советским руководством решения о возведении долговременных оборонительных рубежей вдоль новой западной границы. Это дорогостоящее мероприятие требовало огромного количества и сил, и средств, и времени. Ни того, ни другого, ни третьего у руководства СССР не оказалось. К началу войны была выполнена примерно четверть намеченных работ.

Возглавлявший в ту пору инженерные войска Красной Армии А.Ф. Хренов вспоминал после войны, что он и заместитель народного комиссара обороны Б.М. Шапошников, которому было поручено руководить оборонительным строительством на границе, предлагали сначала построить не бетонные, а легкие полевые фортификационные сооружения. Это позволило бы как можно быстрее создать условия для ведения устойчивой обороны, а уж потом постепенно строить более мощные бетонные сооружения. Однако этот план был отвергнут. В итоге к июню 1941 г. намеченные работы были далеки от завершения: план строительства укреплений удалось выполнить лишь на 25%.

Помимо этого столь крупное предприятие имело и другие негативные последствия: значительные средства были отвлечены от таких важных мероприятий, как строительство дорог и аэродромов, создание необходимых условий для боевой учебы войск. Более того, недостаток рабочей силы и стремление к экономии средств вынудили в широких масштабах привлекать к строительству боевые части, что пагубно отражалось на их боеготовности.

В отличие от вермахта, где самыми молодыми солдатами в действующей армии являлись призывники осени 1940 г., а рекруты весеннего призыва 1941 г. направлялись сначала в армию резерва, в Красной Армии рядовые дополнительного весеннего призыва (апрель-май) 1941 г. были поставлены сразу же в строй. В войсках приграничных военных округов солдаты первого года службы составляли более двух третей всей численности рядовых, причем почти половина из них была призвана в 1941 г.

ОПЕРАТИВНО-СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ПРОСЧЕТЫ

К весне 1940 г. в результате присоединения к СССР новых территорий значительная часть советских войск сменила дислокацию. К этому времени советские вооруженные силы существенно увеличились. План их действий, принятый в 1938-1939 гг., полностью перестал соответствовать обстановке. Поэтому в Генеральном штабе к лету 1940 г. были разработаны основы нового плана. Уже в октябре этот план после некоторой доработки был одобрен политическим руководством страны. В феврале 1941 г., после завершения в Генеральном штабе мобилизационной части плана войны, в округах приступили к разработке своих мобилизационных планов. Завершить все планирование намечалось в мае. Однако ввиду продолжавшегося вплоть до 21 июня формирования новых соединений и не прекращавшейся передислокации войск планирование завершить не удалось.

Замыслы первых операций постоянно корректировались, однако в главном они с октября 1940 г. оставались неизменными.

Считалось, что Советскому Союзу «необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на западе – против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на востоке – против Японии». Допускалось также выступление на стороне фашистского блока и Турции. Основным театром военных действий признавался Западный, а главным противником – Германия. В последние месяцы перед войной ожидалось, что вместе с союзниками она развернет против СССР 230-240 дивизий, более 20,5 тыс. орудий; около 11 тыс. танков и свыше 11 тыс. самолетов всех типов. Предполагалось, что Япония выставит на востоке 50-60 дивизий, почти 9 тыс. орудий, более 1 тыс. танков и 3 тыс. самолетов.

Всего, таким образом, по оценке Генерального штаба, вероятные противники могли противопоставить Советскому Союзу 280-300 дивизий, примерно 30 тыс. орудий, 12 тыс. танков и 14-15 тыс. самолетов.

Первоначально начальник Генштаба Б.М. Шапошников предполагал, что главные силы немецкой армии для наступления будут развернуты к северу от устья реки Сан. Поэтому он предлагал главные силы Красной Армии развернуть к северу от Полесья, чтобы перейти в наступление после отражения удара агрессора.

Однако этот вариант не был принят новым руководством наркомата обороны. В сентябре 1940 г. Тимошенко и Мерецков, соглашаясь с тем, что Германия нанесет главный удар севернее реки Припять, все-таки считали, что основным вариантом развертывания советских войск должен стать такой, при котором «главные силы сосредоточивались бы к югу от Брест-Литовска».

Все военное планирование в СССР, начиная с 1920-х гг. основывалось на том, что Красная Армия начнет военные действия в ответ на удар агрессора. При этом ее действия в начале войны и в последующих операциях мыслились только как наступательные.

Идея ответного удара по-прежнему оставалась в силе и накануне войны. Она декларировалась политическими руководителями в открытых выступлениях. Она фигурировала и в закрытых источниках и находила место в обучении командного состава стратегического и оперативного звена. В частности, на проведенных в январе 1941 г. стратегических военных играх с руководящим составом фронтов и армий военные действия начинались с нанесения ударов западной стороной, т.е. противником.

Считалось, что и противник начнет свои действия с проведения операции вторжения, для чего он уже в мирное время в приграничной полосе будет располагать значительным количеством войск, насыщенных танками. В соответствии с этим и советское военное руководство накануне войны держало в приграничных районах наиболее сильные войска. Дислоцировавшиеся в них армии были полнее укомплектованы техникой, оружием и личным составом. Помимо стрелковых соединений они включали, как правило, по одному-два механизированных корпуса и по одной-две авиационные дивизии. К началу войны 20 из 29 механизированных корпусов Красной Армии дислоцировались в западных приграничных военных округах.

Большинство самолетов советской авиации, дислоцированных на аэродромах приграничных военных округов, были уничтожены в первые минуты войны

После отражения первого удара противника и завершения развертывания советских войск на западе предполагалось перейти в решительное наступление с целью окончательного разгрома агрессора. Следует отметить, что советские военные специалисты давно считали юго-западное стратегическое направление наиболее выгодным для наступательных действий против Германии и ее союзников в Европе. Считалось, что нанесение главного удара из Белоруссии могло привести к затяжным боям и вряд ли сулило достижение решающих результатов в войне. Поэтому-то в сентябре 1940 г. Тимошенко и Мерецков предлагали создать основную группировку войск к югу от Припяти.

В то же время руководство наркомата обороны, несомненно, знало точку зрения Сталина. Советский руководитель, определяя вероятное направление главного удара противника на западе, считал, что Германия будет стремиться в первую очередь захватить экономически развитые районы – Украину и Кавказ. Поэтому в октябре 1940 г. он приказал военным исходить из того, что главный удар германские войска нанесут из района Люблина на Киев.

Таким образом, достижение ближайших стратегических целей планировалось обеспечить наступательными действиями, прежде всего войск юго-западного направления, на котором предстояло развернуть более половины всех дивизий, предназначавшихся в состав фронтов на западе. В то время как на этом направлении предполагалось сосредоточить 120 дивизий, на северо-западном и западном – только 76.

Основные усилия фронтов сосредоточивались в армиях первого эшелона, главным образом за счет включения в них большей части подвижных соединений для обеспечения сильного первоначального удара по противнику.

Так как план стратегического развертывания и замысел первых операций были рассчитаны на полное отмобилизование армии, то они тесно увязывались с мобилизационным планом, последний вариант которого был принят в феврале 1941 г. Этим планом не предусматривалось формирование в ходе войны новых соединений. В основном исходили из того, что еще в мирное время будет создано необходимое для ее ведения количество соединений. Это упрощало процесс мобилизации, сокращало его сроки и способствовало более высокой степени боеспособности отмобилизованных войск.

В то же время значительная часть людских ресурсов должна была поступить из глубины страны. Это требовало значительного объема межокружных перевозок и привлечения большого количества транспортных средств, которых было недостаточно. После изъятия из народного хозяйства максимально допустимого количества тракторов и автомобилей насыщение ими армии все равно составляло бы соответственно только 70 и 81%. Мобилизационное развертывание войск не обеспечивалось и по целому ряду других материальных средств.

Другая проблема заключалась в том, что из-за недостатка складских помещений в западных военных округах половина их запасов боеприпасов хранилась на территории внутренних военных округов, при этом треть – на удалении 500-700 км от границы. От 40 до 90% запасов горючего западных военных округов хранилось на складах Московского, Орловского и Харьковского военных округов, а также на гражданских нефтебазах в глубине страны.

Таким образом, недостаточность мобилизационных ресурсов в новых районах дислокации войск западных приграничных военных округов, ограниченные возможности наличных транспортных средств и коммуникаций усложняли мобилизацию и увеличивали ее сроки.

Своевременное развертывание войск с целью создания предусмотренных группировок, их планомерное отмобилизование ставились в прямую зависимость от организации надежного прикрытия. Задачи прикрытия возлагались на приграничные военные округа.

Согласно планам каждая армия получала для обороны полосу шириной от 80 до 160 км и более. В первом эшелоне армий должны были действовать стрелковые дивизии. Основу армейского резерва составлял механизированный корпус, предназначенный для нанесения контрудара по противнику, прорвавшемуся в глубину обороны.

Передний край обороны на большинстве участков проходил в непосредственной близости от границы и совпадал с передним краем обороны укрепленных районов. Для батальонов второго эшелона полков, не говоря уже о частях и подразделениях второго эшелона дивизий, позиции заблаговременно не создавались.

Планы прикрытия были рассчитаны на наличие угрожаемого периода. Части, предназначавшиеся для обороны непосредственно у границы, дислоцировались в 10-50 км от нее. Чтобы занять назначенные им участки, требовалось от 3 до 9 и более часов с момента объявления тревоги. Таким образом, получалось, что при внезапном нападении противника, развернутого непосредственно у границы, о своевременном выходе советских войск на свои рубежи не могло быть и речи.

Имевшийся план прикрытия был рассчитан на способность политического и военного руководства своевременно вскрыть намерения агрессора и заранее принять меры к развертыванию войск, но он совершенно не предусматривал порядок действий войск в случае внезапного вторжения. Кстати, он не отрабатывался и на последних стратегических военных играх в январе 1941 г. Хотя «западные» нападали первыми, «восточные» начинали отработку действий с перехода в наступление или с нанесения контрударов на тех направлениях, где «западным» удалось вторгнуться на территорию «восточных». Характерно, что ни та, ни другая стороны не отрабатывали вопросы отмобилизования, сосредоточения и развертывания, считавшиеся и действительно являвшиеся наиболее сложными, особенно в условиях, когда противник нападал первым.

Таким образом, советский план войны строился на идее ответного удара с учетом только тех вооруженных сил, которые намечалось создать в перспективе, и не принималось во внимание реальное положение дел. От этого его составные части находились в противоречии друг с другом, что делало его нереальным.

В отличие от войск Германии и ее союзников, которые к моменту нападения на СССР находились в состоянии полной боевой готовности, группировка советских войск на западе оказалась не развернутой и не готовой к военным действиям.

НАСКОЛЬКО ТОЧНО ДОКЛАДЫВАЛА РАЗВЕДКА?

Знакомство ныне с данными разведки, поступавшими в первой половине 1941 г. в Кремль, создает впечатление, будто обстановка была предельно ясной. Кажется, Сталину оставалось только дать директиву Красной Армии о приведении ее в полную боевую готовность к отражению агрессии. Он, однако, этого не сделал, и, безусловно, это его роковой просчет, обусловивший трагедию 1941 г.

Однако на деле все обстояло гораздо сложнее.

В первую очередь необходимо ответить на следующий главный вопрос: могло ли советское руководство на основе информации, полученной, в частности, от военной разведки, предполагать, когда, где и какими силами Германия нанесет удар по СССР?

На вопрос «когда?» были получены достаточно точные ответы: 15 или 20 июня; между 20 и 25 июня; 21 или 22 июня, наконец – 22 июня. В то же время сроки все время отодвигались и сопровождались различными оговорками. Это, по всей видимости, вызывало растущее раздражение Сталина. 21 июня ему было доложено сообщение о том, что «по достоверным данным, нападение Германии на СССР назначено на 22 июня 1941 года». На бланке донесения Сталин написал: «Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации и накажите его».

С другой стороны, сведения о дате 22 июня, хотя и были получены буквально накануне войны, тем не менее, могли бы сыграть существенную роль в повышении готовности Красной Армии к отражению удара. Однако все попытки заранее занять позиции в приграничной полосе (предполье) жестко пресекались сверху. Известны, в частности, телеграммы Г.К. Жукова Военному совету и командующему КОВО с требованием отменить указание о занятии предполья полевыми и уровскими частями, поскольку «такое действие может спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями». Жуков потребовал разобраться «кто конкретно дал такое самочинное распоряжение». Поэтому, в конечном счете, получилось так, что когда все же было принято решение о выдвижении войск по плану прикрытия, времени уже практически не оставалось. Командующим армиями ЗапОВО 22 июня только в 2.25-2.35 поступила директива, предписывавшая привести все части в боевую готовность, занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе, рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, привести в боевую готовность противовоздушную оборону.

Благодаря включению в состав СССР республик Прибалтики советский ВМФ получил первоклассные военно-морские базы

На вопрос «где?» был получен неверный ответ. Хотя аналитики Разведуправления в начале июня пришли к выводу, что необходимо уделять особое внимание усилению немецких войск в Польше, тем не менее, это заключение терялось на фоне других сообщений разведки, которые опять указывали на угрозу с южного и юго-западного направлений. Это обусловило ошибочный вывод, что «немцы в значительной степени усилили свое правое крыло против СССР, повысив его удельный вес в общей структуре своего восточного фронта против СССР». Одновременно подчеркивалось, что «немецкое командование, имея уже в данное время необходимые силы для дальнейшего развития действий на Ближнем Востоке и против Египта … в то же время довольно быстро восстанавливает свою главную группировку на западе … имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов».

На вопрос «какими силами?» можно сказать, что на 1 июня был получен более или менее правильный ответ – 120-122 немецких дивизии, включая четырнадцать танковых и тринадцать моторизованных. Однако этот вывод терялся на фоне другого вывода о том, что почти такое же количество дивизий (122-126) было развернуто против Англии.

В несомненную заслугу советской разведке необходимо поставить то, что она смогла вскрыть четкие признаки готовности Германии к нападению. Главным было то, что, как сообщали разведчики, к 15 июня немцы должны были закончить все мероприятия по стратегическому развертыванию против СССР и можно было ожидать внезапного удара, не предваряемого какими-либо условиями или ультиматумом. В связи с этим разведке удалось выявить четкие признаки готовности Германии к нападению в ближайшее время: переброски немецкой авиации, в том числе бомбардировщиков; проведение инспекций и рекогносцировок крупными германскими военачальниками; переброска ударных частей, имеющих боевой опыт; сосредоточение переправочных средств; заброска хорошо вооруженных немецких агентов, снабженных портативными радиостанциями с инструкциями после выполнения задания выходить в расположение германских войск уже на советской территории; отъезд семей немецких офицеров из пограничной зоны и т.д.

Хорошо известно недоверие Сталина к донесениям разведки, некоторые даже приписывают этому недоверию «маниакальный характер». Но надо учитывать и то, что Сталин находился под влиянием целого ряда других взаимно противоречивых и порой даже взаимоисключающих факторов международной политики.

ФАКТОРЫ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ

Внешнеполитические условия для СССР весной и летом 1941 г. складывались крайне неблагоприятно. Хотя заключение договора о нейтралитете с Японией упрочило положение на дальневосточных рубежах СССР, однако попытки улучшить отношения с такими странами, как Финляндия, Румыния, Болгария или хотя бы не допустить их участия в блоке фашистских государств успеха не имели.

Вторжение немцев в Югославию 6 апреля 1941 г., с которой только что СССР подписал договор о дружбе и ненападении, явилось последним ударом по советской балканской политике. Сталину стало ясно, что дипломатическое противоборство с Германией проиграно, что отныне господствующий почти повсеместно в Европе третий рейх не намерен считаться со своим восточным соседом. Оставалась одна надежда: отодвинуть сроки теперь уже неизбежной германской агрессии.

Оставляли желать лучшего и отношения СССР с Великобританией и США. Военные поражения на Ближнем Востоке и на Балканах весной 1941 г. привели Англию на грань полного «стратегического краха». В такой ситуации, полагал Сталин, правительство Черчилля сделает все, что в его силах, лишь бы спровоцировать войну рейха против СССР.

К тому же произошел ряд важных событий, укрепивших эти подозрения Сталина. 18 апреля 1941 г. посол Великобритании в СССР Р. Криппс вручил советскому наркому иностранных дел меморандум, в котором говорилось, что в случае затягивания войны на длительный срок определенным кругам в Англии может «улыбнуться мысль» об окончании войны с рейхом на германских условиях. И тогда немцам откроется неограниченный простор для экспансии в восточном направлении. Криппс не исключал, что подобная идея может найти последователей и в США. Этот документ явно предупреждал советское руководство, что возможен такой поворот событий, когда СССР окажется в одиночестве перед угрозой фашистского нашествия.

Советское руководство восприняло его как намек на возможность нового антисоветского сговора «мирового империализма» против СССР. Надо отметить, что в Англии были круги, ратовавшие за мирные переговоры с Германией. Прогерманские настроения были особенно характерны для так называемой кливлендской клики, возглавляемой герцогом Гамильтоном.

Настороженность Кремля еще более возросла, когда на следующий день, 19 апреля, Криппс передал Молотову письмо английского премьер-министра, написанное еще 3 апреля и адресованное лично Сталину. Черчилль писал, что, по мнению британского правительства, Германия готовится совершить нападение на Советский Союз. «Я располагаю достоверными сведениями… – продолжал он, – что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, т.е. после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко поймет значение этого факта».

Эти два сообщения, совпавшие по времени, уже давали повод Сталину рассматривать происходящее как провокацию.

Но затем произошло еще одно событие. 10 мая ближайший соратник Гитлера, его заместитель по партии Рудольф Гесс на самолете Me-110 перелетел в Англию.

По-видимому, целью Гесса было заключение «компромиссного мира», чтобы приостановить истощение Англии и Германии и предотвратить окончательное уничтожение Британской империи. Гесс считал, что его прилет придаст силы сильной античерчилльской партии и даст мощный стимул «в борьбе за заключение мира».

Однако предложения Гесса были неприемлемы в первую очередь для самого Черчилля и поэтому не могли быть приняты. В то же время английское правительство никаких официальных заявлений не делало и хранило загадочное молчание.

Молчание официального Лондона по поводу Гесса давало Сталину дополнительную пищу для размышлений. Разведка неоднократно докладывала ему о стремлении правящих кругов Лондона сблизиться с Германией и одновременно столкнуть ее с СССР, чтобы отвести угрозу от Британской империи. В июне англичане неоднократно передавали советскому послу в Лондоне Майскому сведения о подготовке немцев к нападению на СССР. Однако в Кремле все это однозначно расценивалось как стремление Англии втянуть Советский Союз в войну с третьим рейхом. Сталин искренне полагал, что правительство Черчилля хочет, чтобы СССР приступил к развертыванию войсковых группировок в приграничных районах и тем самым спровоцировал нападение Германии на Советский Союз.

Несомненно, большую роль играли мероприятия германского командования по имитации военных приготовлений против Англии. С другой стороны, немецкие солдаты активно строили оборонительные сооружения вдоль советских границ – это фиксировала советская приграничная войсковая разведка, но это же было частью дезинформационных мероприятий германского командования. Но самое главное, что вводило советское руководство в заблуждение – это сведения об ультиматуме, который, якобы, германское руководство собиралось предъявить СССР перед нападением. На самом деле идея предъявления ультиматума СССР никогда не обсуждалась в окружении Гитлера как реальное немецкое намерение, а была лишь частью дезинформационных мероприятий. К сожалению, она дошла до Москвы из источников, в том числе внешней разведки («Старшина», «Корсиканец»), обычно дававших серьезную информацию. Эта же дезинформация поступала от известного агента-двойника О.Берлингса («Лицеист»). Тем не менее, идея «ультиматума» очень хорошо вписывалась в концепцию Сталина – Молотова о возможности путем переговоров (их Молотов назвал «большой игрой») отвести угрозу нападения летом 1941 г.

В целом, советской разведке удалось определить сроки нападения. Однако Сталин, боясь спровоцировать Гитлера, не позволил проводить все необходимые оперативно-стратегические мероприятия, хотя руководство Наркомата обороны просило его об этом за несколько дней до начала войны. Кроме этого, советское руководство оказалось в плену тонкой дезинформационной игры немцев. В результате, когда необходимые распоряжения все же были отданы, не хватило времени, чтобы привести войска в полную боевую готовность и организовать отпор германскому вторжению.

ИЮНЬ: ЗАВТРА БЫЛА ВОЙНА

В июне стало совершенно ясно: следует ожидать нападения Германии в ближайшее время, которое будет произведено внезапно и скорее всего уже без выдвижения каких-либо предварительных требований. Необходимо было принимать контрмеры, и они принимались. Проводились мероприятия по сокращению сроков приведения в боевую готовность частей прикрытия, выделяемых для поддержки погранвойск. Кроме этого, в приграничные округа продолжалась переброска дополнительных соединений: 16-й армии – в КОВО, 22-й армии – в ЗапОВО. Однако, стратегическая ошибка заключалась в том, что эти меры запоздали. К 22 июня смогла прибыть только часть из перебрасываемых сил и средств. Из Забайкалья и Приморья с 26 апреля по 22 июня удалось отправить только примерно половину запланированных сил и средств: 5 дивизий (2 стрелковых, 2 танковых, 1 моторизованную), 2 вдбр, 2 отд. полка. При этом основное усиление шло опять на юго-западном направлении: в КОВО сосредоточивались 23 дивизии, в ЗапОВО – 9. Это было следствием неверной оценки направления главного удара немцев.

Одновременно по-прежнему войскам категорически запрещалось занимать боевые позиции в приграничной полосе. Фактически полностью боеготовыми на момент нападения оказались только пограничники, которые несли службу в усиленном режиме. Но их было слишком мало, и их ожесточенное сопротивление было быстро подавлено.

По признанию Г.К. Жукова, советские вооруженные силы не могли «по своей слабости» в начале войны отразить массированные удары германских войск и не допустить их глубокого прорыва. В то же время, если бы удалось определить направление главного удара и группировку немецких войск, последним пришлось бы столкнуться с гораздо более сильным сопротивлением при прорыве советской обороны. К сожалению, как свидетельствуют документы, имевшаяся разведывательная информация не позволила сделать это. Решающую роль сыграла также заданность оперативно-стратегического мышления советского командования и точка зрения Сталина, что основной удар следует ожидать на Украину.

Фактически только на пятые сутки войны советское командование пришло к окончательному выводу, что главный удар немцы наносили на западном, а не на юго-западном направлении. Жуков в своих мемуарах пишет «…Пришлось в первые же дни войны 19-ю армию, ряд частей и соединений 16-й армии, ранее сосредоточенных на Украине и подтянутых туда в последнее время, перебрасывать на западное направление и включать с ходу в сражения в составе Западного фронта. Это обстоятельство, несомненно, отразилось на ходе оборонительных действий на западном направлении». При этом, как пишет Жуков, «железнодорожные перевозки наших войск по ряду причин осуществлялись с перебоями. Прибывающие войска зачастую вводились в дело без полного сосредоточения, что отрицательно сказывалось на политико-моральном состоянии частей и их боевой устойчивости».

Таким образом, оценивая деятельность военно-политического руководства СССР накануне войны, следует отметить, что оно допустило ряд просчетов, имевших трагические последствия.

В первую очередь, это просчет в определении направления главного удара вермахта. Во-вторых, затягивание сроков приведения войск в полную боевую готовность. В итоге планирование оказалось нереальным, а проводимые накануне мероприятия – запоздалыми. Уже в ходе военных действий выявился еще один просчет: совершенно не предусматривались действия войск в случае глубокого стратегического прорыва противника, не планировалась и оборона в стратегическом масштабе. А просчет в выборе рубежа обороны у западных границ во многом обеспечил противнику внезапное нападение на войска первого оперативного эшелона, которые чаще всего дислоцировались на значительно большем расстоянии от намеченных для обороны рубежей, чем противник.

Предпринимая меры по повышению боевой готовности войск, военное и политическое руководство СССР, опасаясь спровоцировать Гитлера, не сделало главного: своевременно не привело в полную боевую готовность предназначавшиеся для отражения первого удара противника войска прикрытия, которые находились в более укомплектованном состоянии. Маниакальная боязнь спровоцировать Гитлера сыграла дурную шутку со Сталиным. Как показали дальнейшие события (выступление Гитлера 22 июня), нацистское руководство все равно обвинило СССР в том, что советские войска «вероломно» атаковали части вермахта и последний «был вынужден» нанести ответный удар.

Ошибки, допущенные в оперативном планировании (определение направления главного удара противника, создание группировки войск, особенно второго стратегического эшелона и др.), пришлось срочным порядком исправлять уже в ходе боевых действий.

Вы находитесь на странице вопроса Назовите не менее трёх просчётов высшего руководства СССР в подготовке к Великой Отечественной войне? из категории История.
Уровень сложности вопроса рассчитан на учащихся 5 — 9 классов. На странице
можно узнать правильный ответ, сверить его со своим вариантом и обсудить
возможные версии с другими пользователями сайта посредством обратной связи.
Если ответ вызывает сомнения или покажется вам неполным, для проверки
найдите ответы на аналогичные вопросы по теме в этой же категории, или создайте
новый вопрос, используя ключевые слова: введите вопрос в поисковую строку,
нажав кнопку в верхней части страницы.