Наумов борьба в руководстве нквд

«Большая чистка» остаётся, по-прежнему, сложнопонимаемым периодом советской истории, где одинаково неверны как выкладки «мемориальцев» (всех расстреляли и посадили невинно), так и патриотов (стреляли и сажали исключительно врагов народ и жалко, что не всех). Историческая действительность, как водится, много сложнее. К сожалению, эта тема долгое время рассматривалась исключительно в идеологических плоскостях, поэтому, не смотря на горы написанных исследований, большинство из них носят тенденциозный характер и не дают общей картины происходящего.

В этом плане книга Леонида Наумова пытается более честно подойти к проблеме, упирая больше на фактуру происходящего, где подводится статистика, а уже на основании её – строятся рабочие гипотезы. Сразу скажу, что всех точек над i книга, увы, не расставляет, но даёт довольно неплохой расклад по действиям органов НКВД в ходе «Большой чистки», что позволяет читателю самому сделать ряд интересных выводов. Ну, и на основании этих исследований делается попытка ответить на ряд злободневных вопросов по данной тематике. Не всегда, на мой взгляд, это получилось убедительно с точки зрения аргументации, но «мозговой штурм» вышел занятный – есть что отложить в памяти для дальнейшей проверки по источникам.

Итак, о чём пишет Леонид Наумов? Во-первых, (сюрприз-сюрприз) в руководстве НКВД отчётливо проявляется деятельность кланов, каждый из которых боролся за место под солнцем и был активным участником событий (в том числе в войне внутри органов). Он выделяется следующие кланы:

1.       Ягоды (как руководителя НКВД);
2.       Северокавказцы;
3.       Туркестанцы;
4.       Группа Балицкого;
5.       Латыши;
6.       Кавказцы.

В последствие к ним присоединился клан Ежова, когда тот принял руководство наркоматом и активно потащил туда своих людей.

Здесь логично предположить, что было в НКВД – относится и к другим структурам государства, где такие властные кланы находились в перманентной борьбе с другими кланами за место под солнцем. Что в силу обострения противоречий между ними могло привести к всплеску кровавого противостояния внутри правящей партии. Впрочем, тему отличных от НКВД группировок Наумов поднимает достаточно опосредовано, поэтому можно констатировать, что они были, но описание их давались довольно размытые.
Усиление репрессий в СССР в конце 30-х было связано с несколькими факторами:

1.       Строительство социализма закончилось, но у власти оказалась узкая группа бюрократов;
2.       Партия переживает кризис ценностей;
3.       Зреет глухое недовольство населения в связи с отличием реальности от декларируемых ценностей;
4.       Растёт опасность новой войны от буржуазного окружения страны.

К слову опыт ужесточения репрессионной политики в период острого кризиса государства уже был — коллективизация. Тогда партия и органы нанесли превентивные удары по неблагонадёжным слоям населения: бывшие белогвардейцы, священники, кулаки. Но даже в условиях Коллективизации, которая проходила со значительными перегибами, нарушением традиционного хозяйствования и последующим голодом – репрессии не набирали столь значимых оборотов. К тому же не затрагивали партийную номенклатуру.

А вот после убийства Кирова, наоборот, обострилась борьба за власть в высших группировках, где к проигравшей оппозиции неожиданно была применена высшая мера наказания (до этого они отделывались исключением из партии и поражением в социальных правах). Сама логика борьбы с оппозицией, в целом, понятна: опасаясь возрождения Германии, после прихода нацистов к власти, группа Сталина стала искать пути нивелирования этой проблемы за счёт поиска союзников в других буржуазных странах (впрочем, и пути договориться с Германией тоже рассматривались), что требовало от государства отступлений от ряда идеологических принципов. Что могло рассматриваться другими оппозиционными кланами, как отход от принципов марксизма-ленинизма. Особенно в случае того, если эта затея окончится неудачей. Тогда сталинская группа могла получить обратку в полной мере. Что объясняло довольно жёсткие решения в сторону оппозиции. Но никак не подразумевало ту вакханалию смерти, которая разыгралась в стране на протяжении двух лет.

 К сожалению, в книге нет ответов на вопрос: почему же завертелась эта машина смерти. Но, в целом, понятна логика событий, которая перевела это решение в процесс автогенерации, что, собственно, и обеспечило столь удручающую статистику этого действа.

Работа по осознание борьбы с врагами народа велась на высоком уровне – даже дети должны были знать: чем занимается нарком Ежов.

Во-первых, сами репрессии надо разделить на, казалось бы, несколько малозависимых друг с другом процессов. Это, собственно, «Большая чистка», которая коснулась, прежде всего, номенклатурных работников, а так же массовый террор, который тоже на несколько направлений. Это удар по антисоветским слоям населений, куда вошли кулаки, бывшие белогвардейцы, священники, дворяне, а так же явно уголовный элемент. Во-вторых, зачистка ряда национальностей, под которую попали латыши, поляки, немцы. Здесь чистили, как номенклатурных работников, так и простой люд.

Если смотреть на логику событий, то, собственно, Сталин и его окружение были заинтересованы в чистке верхов, которое и могло создать в дальнейшем угрозу его власти, а то и жизни. Массовый террор это, скорее, всего требование соратников, которые воплощали свои представления о социальной инженерии в рамках классовой борьбы. И совсем специфически это поняли чекисты, которые, мало того, что получили в свои руки карт-бланш, да к тому же находились в своих региональных вотчинах, до которых не всегда дотягивалось зоркое око Политбюро.

И вот здесь мы имеем перед собой массу любопытных раскладов. Дело в том, что регионы по-разному отреагировали на задачу усиления борьбы с врагами народа на местах. Кто-то активно включился в «резню», требуя новых и новых квот на борьбу с врагами, увеличивая численность репрессированных на порядок от поступивших разнорядок, а кто-то выполнял поставленную норму и не более того. Заметно различное отношение к типу «врагов народа». Кто-то, как например, Берия – активно провёл «Большую чистку», не забыв убрать всех своих конкурентов, а к борьбе с кулаками и националистами проявил заметную умеренность. Кто-то, как Берман в Белоруссии, наоборот, старался лишний раз не трогать партаппарат, но активно боролся с «кулаками», а уж польский вопрос решал как истинный передовик. В общем, налицо достаточно серьёзная независимость местного аппарата на местах и его понимание задач Центра в меру своей испорченности. Ну, а сталинская группа, выпустив «джина из бутылки», столкнулась с тем, что размах репрессий принял угрожаемый и неконтролируемый характер. При этом НКВД, которое итак было государством в государстве, возглавляемая харизматичными и безжалостными руководителями, становилось опасным уже для верхушки страны. Что, я так понимаю, явилось для Виссарионыча неожиданностью. Было потрачено немало времени и усилий на остановку маховика репрессий, а Ежов (к слову верный сталинец) сделан козлом отпущения, которого и обвинили во всех перегибах.

Что можно сказать в итоге? Мы до сих пор смутно представляем структуру и дух того общества. Довольно отчётливо видно, что всесильное Политбюро было далеко не всегда всесильным. Большую роль играло региональное руководство, а информация о происходящем на местах доходила на верхах с большим опозданием. В общем, проблемой административно-командной системы было ограниченное число обратных связей, которые бы позволяли оперативно реагировать на события. Отдельным моментом стояла ротация элит, которую, пожалуй, можно было выносить с властного олимпа только в ходе вот таких репрессий. Особенно это касалось регионов, которые даже в ЦК назвали «царствами» того или иного политического руководителя. Это, кстати, и объясняет тот факт, что в ряде случаев такие репрессии выглядят очищающими, а государственная машина не рухнула от них в одночасье. Более того, такие репрессии, по ощущениям, являются необходимым условием для развития именно социалистического государства. Достаточно вспомнить «культурную революцию» Мао, площадь Тяньаньмэнь и современные чистки в Китае. В общем, это что-то родовое. Поэтому вскрытие этого момента крайне актуально, если мы хотим в дальнейшем понять советские наработки в области управления.

Да-да, я в курсе о деле Карагодина. И его предок моих симпатий не возбуждает от слова совсем. Репрессии носили характер удара по антисоветским элементам, поэтому многие попавшие в оборот персоналии будут, так или иначе, соответствовать эту определению явно или косвенно. При этом изрядную часть усечённых составляли уголовники (в т.ч. матёрые) – что их теперь тоже реабилитировать надо? Проблема в другом: в этот период была нарушена социалистическая законность, а порой творилось и настоящее беззаконие, когда под одну гребёнку подводили всех – и отпетых элементов, и раскаявшихся, и вполне себе преданных советской власти граждан. Можно спорить: каков был процент этих лиц от общего числа репрессированных, но такой расклад по любому не красит ни одно государство. А советское тем более.

В общем, полностью раскрыть тему репрессий не удалось, но определённые наработки по этой теме добавились.

Книга посвящена моим родителям Анатолию и Алле Наумовым

Вступление

В марте 1948 года на Лубянке между следователем МГБ В.А. Мотавкиным и арестованной Надеждой Александровной Улановской произошел очень показательный диалог. «Я пыталась его убедить, что я советский человек, — вспоминала Улановская. — Сказала: «Не верю, что вы всерьез думаете, что я шпионка». «Если бы мы руководствовались тем, что мы думаем, мы бы пол-Москвы посадили, — ответил следователь. — Сейчас не 37-й год. Когда мы берем человека, мы точно знаем, что он совершил преступление. Мы не думаем, а знаем, что вы — шпионка. Но шпионы бывают разные. Не обязательно быть завербованной, состоять где-то в списках. Вы давали иностранцам шпионские сведения, потому что вы настроены антисоветски».

Надо заметить, что в чем-то следователь был прав: Улановская действительно была «настроена антисоветски», но «шпионские сведения» иностранцам вряд ли передавала. Просто была откровенна (более, чем следовало бы в то время) с западным журналистом левых взглядов Д. Блонденом, написавшим в 1946 г. роман «Комната на трассе».

Но какая показательная формулировка: «Сейчас не 37-й год»! И как рано — уже в 1948 г.

До сих пор мы часто слышим эту фразу: «сейчас не 37-й год» или наоборот «это же 37-й год». Эти события так глубоко отпечатались в сознании современников, что стали такими же символами как «Октябрь Семнадцатого», «Великий перелом», «22 июня», «9 мая»

Кажется что причин этого две: труднообъяснимая, на первый взгляд, гибель сотен тысяч людей и ощущение иррациональности решений, которые принимает Власть. Каждый из этих факторов в отдельности не привел бы к такому сильному влиянию на общественное сознание. Именно сочетание Иррациональности и Трагедии формирует «образ 1937 года».

Однако «37-й год» начался не убийством Кирова или речью Сталина на февральско-мартовском пленуме. Этот «год» не закончился арестом Ежова в феврале 1939 г. Предпосылки событий уходили в 1918 г., а последствия были заметны и спустя двадцать лет…

Позиция автора этой книги может быть выражена в нескольких тезисах. Возникнув вскоре после прихода к власти большевиков, ВЧК с самого начала оказалась втянута в напряженную борьбу за власть. Уже тогда в систему была заложена возможность того, что чекисты при определенных обстоятельствах смогут играть самостоятельную политическую роль. К лету 1938 г. это случилось — мощнейшая спецслужба вышла из-под контроля высшего политического руководства. Иррациональность трагедии объясняется, прежде всего, этим фактором «двоевластия». Каждый из участников борьбы принимал политические решения, исходя из своей логики, и страна не понимала, что именно происходит. Последствия трагедии оказались настолько серьезными, что и спустя десятилетия к этим событиям возвращались, пытаясь разобраться, что, собственно, произошло.

Ответственность за трагедию несет вся политическая элита СССР второй половины 30-х. 60—0 % этих людей погибли в результате «чистки». Остальные 30 %, и в том числе Сталин, выжили, от этого их вина, не меньше, но и не больше. Единственное их отличие в том, что они могли объясниться с потомками. Они попытались это сделать, оставив официальные документы и мемуары. Теперь мы можем, выслушав их, сделать свой вывод. Это была преступная ошибка. В чем она? В том, что позволили идеологии затуманить свою голову, а политической целесообразности заглушить совесть. В том, что кровь, пролитая в годы междоусобия, ничему их не научила.

В дальнейшем все участники политической борьбы в нашей стране пытались использовать «эффект 1937 года» в своих интересах: рассматривали как возможный прецедент, пытались избежать или пугали возможностью повторения…

Книга посвящена, прежде всего, отношениям между руководством партии и спецслужб, наиболее подробно изучалась возможность партийного аппарата контролировать чекистов и попытки руководства НКВД-МВД играть самостоятельную политическую роль. Именно поэтому участие органов ОГПУ в проведении социалистических преобразований и роль НКВД в годы Великой Отечественной войны не описаны в этой книге. Лишь очень условно события могут быть описаны как «противостояние Партии и ВЧК-НКВД». На самом деле, роли постоянно менялись, и борьба шла между сильными политическими группировками, которые лишь условно связаны были с Лубянкой и Кремлем (точнее, Старой площадью).

Специфика исследования в том, что оно основано на изучении и интерпретации статистического материала, характеризующего ход массовых репрессий и эволюцию социального и национального состава руководителей НКВД. Обычно историки используют статистический материал о репрессиях как иллюстрацию бесчеловечной политики режима. Часто спор идет о количестве жертв, но принципиальный подход не меняется. Однако количество жертв — это следствие реальных поступков сотрудников НКВД. Если «цифры» больше средних по стране, то одних «дел», если меньше средних, то других «дел». Если выяснится, что эти цифры в разных регионах отличаются на порядок, то это следствие разной позиции чекистов. Тогда «слова» (официальные документы и мемуары) нужны нам для того, чтобы объяснить причины этих расхождений — интерпретировать «дела». Этот подход привел меня к тем же выводам, которые сформулированы «школой ревизионистов» (А. Гетти и др.). Кажется, что при интерпретации отдельных событий 1938 года уместно также использование «уликовой парадигмы» К. Гинзбурга.

Другим специфическим исследовательским приемом является попытка проследить судьбы чекистов, отмеченных знаком «Почетный работник ВЧК — ОГПУ». В 20—30-е гг. у офицеров ОГПУ-НКВД часто не было возможности получить награды. Поэтому кавалеры этой ведомственной награды представляли собой круг («орден») наиболее опытных и влиятельных чекистских руководителей. Их судьбы очень рельефно иллюстрируют (а части и указывают) тенденции эволюции кадрового состава ОГПУ-НКВД-МГБ-МВД. Они оказываются индикатором направления ротации в чекистской среде не только в 30-е годы, но и в 1946–1953 гг. Смерть Сталина предоставила этому кругу возможность второй раз попытаться взять под свой контроль политическое развитие СССР.

Это книга продолжает исследования, начатые в работах «Борьба в руководстве НКВД 1936–1938 гг.» и «Сталин и НКВД». Выводы, сделанные в этих книгах, событиях 30-х гг. дополнены описанием истории формирования круга «Почетных чекистов» и изучению их роли в послевоенной истории.

Хочу выразить искреннюю благодарность жене Галине Наумовой, которая постоянно оказывала огромную помощь в работе.

Читать дальше

Наумов, Леонид Анатольевич — Борьба в руководстве НКВД, 1936-1938 гг. : (оприч. двор Иосифа Грозного)