Лейтенант шмидт его руководство

Отец всех «сыновей». Подлинная история революционного лейтенанта Шмидта

Пётр Петро́вич Шмидт (5 (17) февраля 1867, Одесса — 6 (19) марта 1906, остров Березань) — революционный деятель, один из руководителей Севастопольского восстания 1905 года, известен также как лейтенант Шмидт.

Посты на ту же тему

150 лет назад, 17 февраля 1867 года, родился русский морской офицер, один из руководителей Севастопольского восстания 1905 года Петр Петрович Шмидт. Петр Шмидт был единственным офицером русского флота, примкнувшим к революции 1905-1907 года и руководившим крупным восстанием, поэтому его имя получило широкую известность.

Пётр Петрович, которого сейчас в основном помнят в связи с «сыновьями лейтенанта Шмидта» из «Золотого теленка», прожил короткую, но очень драматическую, полную противоречий жизнь. Родился 5 (17) февраля 1867 года в городе Одессе Одесского уезда Херсонской губернии в дворянской семье. Его отец, Петр Петрович Шмидт, — потомственный морской офицер, участник Крымской войны, герой обороны Севастополя, впоследствии контр-адмирал, градоначальник Бердянска и начальник Бердянского порта. Мать Шмидта — Екатерина Яковлевна Шмидт, в девичестве фон Вагнер. Дядя, также герой обороны Севастополя, Владимир Петрович, имел чин адмирала и был старшим флагманом Балтийского флота. Именно дядя (к моменту смерти отца Петру Петровичу Шмидту-младшему было лишь 22 года) стал главным помощником в карьере молодого офицера.

Петр Шмидт-младший с детства грезил морем и, к удовольствию семьи, в 1880 году поступил в Петербургское морское училище (Морской кадетский корпус). Окончив Морское училище в 1886 году, был произведён по экзамену в мичманы и назначен на Балтийский флот. Молодой человек отличался большими способностями в учебе, отлично пел, музицировал и рисовал. Но наряду с хорошими качествами все отмечали его повышенную нервозность и возбудимость. Начальство на странности кадета, а потом гардемарина Шмидта закрывало глаза, полагая, что со временем все образуется само собой: суровый быт корабельной службы сделает своё дело.

Однако молодой офицер всех удивил. Уже в 1888 году, спустя два года после производства в офицеры, он женился и вышел в отставку «по болезни» в чине лейтенанта. Он проходил курс лечения в частной лечебнице для нервных и душевнобольных в Москве. Жена Шмидта, мягко говоря, выделялась из общей массы. Дочь мещанина, Доминикия Гавриловна Павлова была профессиональной проституткой и имела вместо паспорта «желтый билет». Считается, что Шмидт желал ее «нравственно перевоспитать», но в целом семейная жизнь у них не сложилась. Жена все его поучения считала придурью, в грош не ставила и открыто изменяла. Кроме того, в дальнейшем Петру Петровичу приходилось заниматься хозяйством и воспитанием сына Евгения, поскольку Доминикия к домашним обязанностям относилась равнодушно. Отец этот брак не принял, разорвал отношения с сыном и вскоре умер. В целом этот шокирующий для общества того времени случай последствий для Петра не имел, но никакой реакции со стороны командования флотом не последовало. От него даже не потребовали объяснений, ибо за мичманом Шмидтом могучим утесом высилась фигура его дяди, Владимира Шмидта, старшего флагмана Балтийского флота.

Интересно, что во время отставки Петр Шмидт жил в Париже, где всерьез увлекся воздухоплаванием. Он приобрел все необходимое оборудование и намеревался в России профессионально заниматься полетами. Но, вернувшись в Россию для показательных выступлений, отставной лейтенант потерпел аварию на собственном воздушном шаре. В результате весь остаток жизни он страдал от болезни почек, вызванной жестким ударом аэростата о землю.

В 1892 году Шмидт обращается с прошением на высочайшее имя «о зачислении на военно-морскую службу» и возвращается во флот с прежним чином мичмана с зачислением в 18-й флотский экипаж вахтенным офицером на строившийся крейсер 1 ранга «Рюрик». Спустя два года его переводят на Дальний Восток, в Сибирскую флотилию (будущий Тихоокеанский флот). Здесь он служит до 1898 года на миноносце «Янчихе», крейсере «Адмирал Корнилов», транспорте «Алеут», портовом судне «Силач» и канонерках «Горностай» и «Бобр». Однако вскоре болезнь снова напомнила о себе. У него произошло обострение нервной болезни, которое настигло Петра во время заграничного похода. Он оказался в морском лазарете японского порта Нагасаки, где его осмотрел консилиум врачей эскадры. По рекомендации консилиума Шмидта списали в запас. 31-летний лейтенант зачисляется в запас и переходит служить на торговые (или как тогда говорили — на «коммерческие») суда.

За шесть лет плавания на судах торгового флота Петр успел прослужить в качестве помощника капитана и капитана на пароходах «Ольга», «Кострома», «Игорь», «Святой Николай», «Диана». С началом Русско-японской войны лейтенанта призвали на действительную службу и направили в распоряжение штаба Черноморского флота. Петра Петровича отправили на Балтику и назначили старшим офицером огромного по тем временам транспорта «Иртыш» водоизмещением 15 тыс. тонн. Корабль предназначался для снабжения 2-й Тихоокеанской эскадры адмирала Рожественского необходимыми материалами и припасами. Пётр прошел на транспорте лишь до египетского порта Суэц, где был списан на берег из-за обострения болезни почек. «Иртыш» в ходе Цусимского сражения получил одну большую пробоину в носовой части, не считая других менее серьёзных повреждений, и затонул.

Несколько последующих месяцев Шмидт провел в составе Черноморского флота, командуя миноносцем №253, который стоял в Измаиле. В октябре 1905 года он, неожиданно для своих друзей и знакомых, принял участие в политической демонстрации в Севастополе, после чего попал под арест. В ходе последовавшего расследования выяснилась растрата казенных денег с миноносца и пренебрежение службой. В ноябре Шмидт уволен со службы. Многие морские офицеры были уверены, что избежать суда бывшему командиру миноносца №253 удалось исключительно благодаря извечной протекции дядюшки-адмирала.

Таким образом, Петр Петрович осенью 1905 года оказался без определенных занятий и особенных перспектив в Севастополе. Шмидт не состоял ни в одной партии. Он вообще избегал «стадности», так как считал себя личностью уникальной. Но, когда в Севастополе началась буза, он, озлобленный «несправедливостями», примкнул к оппозиции и стал очень активен. Будучи хорошим оратором, Петр Петрович, участвуя в антиправительственных митингах, говорил так резко и энергично, что быстро стал известной личностью. Эти выступления и отсидка на гауптвахте создали ему репутацию революционера и страдальца.

В ноябре в ходе революции, которая охватила Россию, началось сильное брожение в Севастополе («Севастопольский пожар»). 24 ноября 1905 года волнения переросли в мятеж. В ночь на 26 ноября восставшие с Шмидтом прибыли на крейсер «Очаков» и призвали моряков присоединиться к восстанию. «Очаков» был новейшим крейсером и долго стоял на «доводке» в заводе. Собранная из разных экипажей команда, тесно общаясь с рабочими и имевшимися среди них агитаторами революционных партий, оказалась основательно распропагандирована, а среди матросов были свои неформальные лидеры, фактически выступавшие инициаторами неподчинения. Эта матросская верхушка — несколько кондукторов и старших матросов — понимала, что без офицера им не обойтись, а потому признала главенство нежданно объявившегося и решительно настроенного революционного вождя. Матросы под руководством большевиков А. Гладкова и Н. Антоненко захватили крейсер в свои руки. Офицеров, пытавшихся разоружить корабль, выгнали на берег. Шмидт оказался в его главе, объявив себя командующим Черноморским флотом.

Планы у него были грандиозные. По словам Шмидта, захват Севастополя с его арсеналами и складами — только первый шаг, вслед за которым надлежало идти к Перекопу и поставить там артиллерийские батареи, перекрыть ими дорогу в Крым и тем самым отделить полуостров от России. Далее он намеревался двинуть весь флот на Одессу, высадить десант и взять власть в Одессе, Николаеве и Херсоне. В результате создавалась «Южно-русская социалистическая республика», во главе которой Шмидт видел себя.

Силы восставших внешне были большими: 14 кораблей и судов и около 4,5 тыс. матросов и солдат на кораблях и берегу. Однако боевая мощь их была незначительной, так как большинство корабельных орудий еще до восстания были приведены в негодность. Только на крейсере «Очаков» и на миноносцах артиллерия находилась в исправности. Солдаты на берегу были плохо вооружены, не хватало пулеметов, винтовок и патронов. Восставшие упустили благоприятный момент для развития успеха, инициативу. Пассивность восставших помешала привлечь к себе всю Черноморскую эскадру и Севастопольский гарнизон. Шмидт отправил телеграмму царю Николаю II: «Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от вас, государь, немедленного созыва Учредительного собрания и не повинуется более вашим министрам. Командующий флотом П. Шмидт».

Однако власти ещё не утратили воли и решительности, как в 1917 году. Командующий войсками Одесского военного округа генерал А. В. Каульбарс, командующий Черноморским флотом вице-адмирал Г. П. Чухнин и командир 7-го арткорпуса генерал-лейтенант А. Н. Меллер-Закомельский, поставленный царем во главе карательной экспедиции, стянули до 10 тыс. солдат и смогли выставить 22 корабля с 6 тыс. человек экипажа. Восставшим был предъявлен ультиматум о сдаче. Не получив ответа на ультиматум, верные правительству войска пошли в наступление и открыли огонь по «внутренним врагам». Был отдан приказ открыть огонь по мятежным кораблям и судам. Вели огонь не только корабли, а также береговая артиллерия, орудия сухопутных войск, а также солдаты из пулеметов и винтовок с берега. В итоге мятеж подавили. Раненый Шмидт с группой моряков пытался на миноносце № 270 прорваться в Артиллерийскую бухту. Но корабль получил повреждения, потерял ход, и Шмидт со своими товарищами был арестован. На суде Шмидт старался смягчить наказание другим, брал всю вину на себя, выражал полную готовность подвергнуться казни.

В целом учитывая масштаб мятежа и его опасность для империи, когда существовала возможность восстания значительной части Черноморского флота, при поддержке части сухопутных войск, наказание было довольно гуманным. Но само восстание подавили жестко и решительно. Сотни матросов погибли. Руководители Севастопольского восстания П. П. Шмидт, С. П. Частник, Н. Г. Антоненко и А. И. Гладков по приговору военно-морского суда в марте 1906 г. были расстреляны на острове Березань. Свыше 300 человек были приговорены к разным срокам тюремного заключения и каторги. Около тысячи человек подверглись дисциплинарным наказаниям безо всякого суда.

Стоит отметить, что в Российском императорском флоте существовал строжайший запрет на политическую деятельность. Причем «табу» это было скорее неформальным, но строго соблюдалось. Даже те морские офицеры, что считались во флоте либералами, установленных неписаных правил, в большинстве своем, не нарушали. Вице-адмирал Степан Макаров всегда прямо говорил о том, что армия и флот должны находиться вне политики. Дело вооруженных сил — стоять на страже своего Отечества, которое необходимо защищать вне зависимости от формы существующего строя.

Шмидт же стал редким исключением. Возможно, что причина резкого перехода морского офицера на сторону революционеров, это психическая нестабильность Петра. В советской историографии, с учетом популяризации этого персонажа, этот вопрос обходили стороной. Пётр Петрович человеком был легковозбудимым, ранее проходил лечение в лечебнице «для нервных и душевнобольных». Болезнь его выражалась в неожиданных приступах раздражительности, переходящей в ярость, за этим следовала истерика с судорогами и катанием по полу.

По словам мичмана Гарольда Графа, который несколько месяцев служил с Петром на «Иртыше», его старший офицер «происходил из хорошей дворянской семьи, умел красиво говорить, великолепно играл на виолончели, но при этом был мечтателем и фантазером». Нельзя сказать и то, что Шмидт подходил и под категорию «друзей матросов». «Я сам видел, как он несколько раз, выведенный из терпения недисциплинированностью и грубыми ответами матросов, их тут же бил. Вообще, Шмидт никогда не заискивал у команды и относился к ней так же, как относились другие офицеры, но всегда старался быть справедливым», — отмечал Граф. По мнению морского офицера: «Зная хорошо Шмидта по времени совместной службы, я убежден, что, удайся его замысел в 1905 году и восторжествуй во всей России революция… он первый бы ужаснулся результатов им содеянного и стал бы заклятым врагом большевизма».

Тем временем революционные события в Российской империи продолжали кипеть, и очень скоро после казни лейтенанта на митингах различных партий стали появляться молодые люди, которые, назвавшись «сыном лейтенанта Шмидта», от имени погибшего за свободу отца призывали мстить, бороться с царским режимом или оказывать посильную материальную помощь революционерам. Под «сына лейтенанта» действовали не только революционеры, но и просто спекулянты. В результате «сыновей» развелось совершенно неприличное количество. Более того, появились даже «дочери Шмидта»! Некоторое время «дети лейтенанта» вполне процветали, но затем, со спадом революционного движения лейтенанта Шмидта практически забыли.

В советское время «дети лейтенанта» возродились во второй половине 1920-х годов. В 1925 году отмечали двадцатую годовщину первой русской революции. При подготовке праздника ветераны партии к своему немалому удивлению и огорчению обнаружили, что большинство населения страны совершенно не помнит или вовсе не знает героев, погибших во время первой революции. Партийная пресса начала активную информационную кампанию, и имена некоторых революционеров были спешно извлечены из мрака забвения. О них написали массу статей и воспоминаний, им установили памятники, их именами называли улицы, набережные и т. д. Петр Петрович Шмидт стал одним из самых известных героев первой революции. Правда, пропагандисты несколько поспешили и второпях прозевали некоторые неблагоприятные для героя факты. Так, родственниками революционера оказались видные царские адмиралы, а его сын Евгений участвовал в Гражданской войне на стороне Белого движения и умер в эмиграции.

Пётр Петро́вич Шмидт (лейтенант Шмидт) (5 февраля (17 февраля) 1867 — 6 марта (19 марта) 1906) — один из руководителей Севастопольского восстания 1905 года.

Биография

Родился 5 (17) февраля 1867 года в Одессе в семье потомственного морского офицера. В 1886 окончил петербургский Морской кадетский корпус. Поступил на Балтийский флот в чине мичмана, где 1 января 1887 года был зачислен в стрелковую команду 8-го Балтийского флотского экипажа. Но самомнение и крайняя амбициозность вызвали его неприятие офицерским коллективом — уже через 20 дней Шмидта отчислили по болезни с шестимесячным отпуском и переводом на Черноморский флот. В 1888 году женился на проститутке Доминике Гавриловне Павловой. Прослужил в чине мичмана всего два года и уволился в запас по болезни.

Затем с 1892 по 1898 вновь находился на службе. Служил на канонерской лодке «Бобр», входившей в состав Сибирской флотилии на Дальнем Востоке. В 1898 в чине лейтенанта снова ушёл в запас. Плавал на океанских торговых судах Добровольного флота и РОПИТ (Русское общество пароходства и торговли). Был капитаном парохода «Диана», который занимался перевозкой грузов по Чёрному морю.

В 1904 году с началом русско-японской войны был мобилизован на Балтийский флот и назначен старшим офицером угольного транспорта «Иртыш», входившего в направляющуюся на Дальний Восток эскадру адмирала Рожественского. В сентябре 1904 года в Либаве, где готовился к походу «Иртыш», Шмидт устроил драку на балу, организованном обществом Красного Креста.^[1].

В самый разгар бала, во время передышки в танцах, старший офицер транспорта «Анадырь», лейтенант Муравьёв, танцевавший с голубоглазой, белокурой красоткой — баронессой Крюденер, сидел и разговаривал со своей дамой. В это время, старший офицер транспорта «Иртыш» — лейтенант Шмидт, бывший на другом конце зала, подошел вплотную к Муравьёву и, не говоря ни слова, закатил ему пощёчину. Баронесса Крюденер вскрикнула и упала в обморок; к ней бросились несколько человек из близ сидевших, а лейтенанты сцепились в мертвой схватке и, нанося друг другу удары, свалились на пол, продолжая драться. Из под них, как из под дерущихся собак, летели бумажки, конфети, окурки. Картина была отвратительная. Первым кинулся к дерущимся 178-го пехотного полка штабс-капитан Зенов, его примеру последовали другие офицеры, которые силою растащили дерущихся. Тотчас же они были арестованы и отправлены в порт. Когда их вывели в прихожую, большие окна хрустального стекла которой выходили на кургаузский проспект, где стояли в очереди сотни извозчиков, то лейт. Шмидт схватил тяжелый желтый стул и запустил им в стекла.

По предположению Рерберга, этот инцидент Шмидт устроил специально для того, чтобы его выгнали со службы.

Во время похода эскадры Шмидт неоднократно подвергался взысканиям, на стоянке в Порт-Саиде, у входа в Суэцкий канал, лейтенанта Шмидта «по болезни» списали с «Иртыша» и отправили в Россию. Назначен командиром миноносца № 253, базировавшегося в Измаиле для патрулирования на Дунае.

В начале Революции 1905 года организовал в Севастополе «Союз офицеров — друзей народа», затем участвовал в создании «Одесского общества взаимопомощи моряков торгового флота». Ведя пропаганду среди матросов и офицеров, Шмидт называл себя внепартийным социалистом.

18(31) октября Шмидт возглавил толпу народа, окружившую городскую тюрьму, требуя освободить заключённых.

20 октября (2 ноября) 1905 года на похоронах восьми человек, погибших в ходе беспорядков, произнёс речь, ставшую известной как «клятва Шмидта»: «Клянёмся в том, что мы никогда не уступим никому ни одной пяди завоеванных нами человеческих прав». В тот же день Шмидт был арестован. 7(20) ноября Шмидт был отправлен в отставку в чине капитана 2-го ранга.

14(27) ноября возглавил мятеж на крейсере «Очаков» и других судах Черноморского флота. На корабле был поднят красный флаг. Шмидт объявил себя командующим Черноморским флотом, дав сигнал: «Командую флотом. Шмидт». В тот же день он отправил телеграмму Николаю II: «Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от Вас, государь, немедленного созыва Учредительного собрания и не повинуется более Вашим министрам. Командующий флотом П. Шмидт».

На следующий день мятеж был подавлен.

Приговорён военно-морским трибуналом к смертной казни. Расстрелян 6 (19) марта 1906 года на острове Березань. Кроме него были расстреляны Н. Г. Антоненко (член революционного судового комитета), машинист А. Гладков и старший баталёр С. Частник.

В мае 1917 года Шмидт был торжественно перезахоронен на Кладбище коммунаров в Севастополе. Военный и морской министр А. Ф. Керенский, совершая поездку на Юго-западный фронт и посетив Севастополь 17 мая, торжественно возложил в соборе на гроб лейтенанта Шмидта венок и Георгиевский крест.

Пётр Шмидт был единственным офицером русского флота, примкнувшим к революции 1905—1907 года, поэтому его имя широко использовалось советской пропагандой. Его сводный брат, герой обороны Порт-Артура Владимир Петрович Шмидт из-за позора, обрушившегося на семью, изменил фамилию на Шмитт.

Его именем названы

• Улица Шмидта в Нижнем Тагиле.
• Набережная в городе Великие Луки
• Улица в Мурманске.
• Улица и парк в Бердянске.
• Улица Лейтенанта Шмидта в Одессе.
• Улица Шмидта в Казани
• Набережная Лейтенанта Шмидта в Санкт-Петербурге.
• Благовещенский мост в Санкт-Петербурге носил имя «Лейтенанта Шмидта» в период с 1918 по 14 августа 2007 года.
• Яхта «Лейтенант Шмидт».
• Улица в городе Севастополе.
• Улица Лейтенанта Шмидта в городе Кировоград.(Украина)
• Улица Лейтенанта Шмидта в городе Самаре.
• Улица Лейтенанта Шмидта в городе Гатчина.
• Бульвар Лейтенанта Шмидта в городе Твери.
• Улица Лейтенанта Шмидта в городе Ейск.
• Завод имени Лейтенанта Шмидта в городе Баку (Азербайджан)

Лейтентант Шмидт в культуре

• Константин Паустовский — «Мужество».
• Поэму «Лейтенант Шмидт» написал Борис Пастернак.
• В романе Ильфа и Петрова «Золотой телёнок» упоминаются «тридцать сыновей и четыре дочери лейтенанта Шмидта» — самозванцы и мошенники, «работающие» по взаимной договорённости в разных регионах СССР. Реальный сын Шмидта — Евгений, который участвовал в мятеже 1905 года вместе с отцом, во время Гражданской войны служил в белой армии, а затем эмигрировал за границу.
• В фильме «Доживём до понедельника» судьба П. П. Шмидта становится предметом обсуждения на уроке истории, который ведёт один из главных героев картины — учитель Илья Семенович Мельников (Вячеслав Тихонов).
• Одна из самых известных команд КВН, называется «Дети Лейтенанта Шмидта».

Примечания

Как известно из классики, у лейтенанта Шмидта насчитывалось тридцать сыновей в возрасте от 18 до 52 лет и четыре дочки, глупые, немолодые и некрасивые. Между прочим, современники Ильфа и Петрова прекрасно понимали, почему в отцы Шуре Балаганову и Паниковскому был выбран именно героический лейтенант, а не какой-нибудь другой деятель революции. Потому что словосочетание «сын лейтенанта Шмидта» и до выхода романа было у всех на слуху…

Всю зиму 1905 года российские газеты пестрели заголовками вроде «Суд по делу мятежного лейтенанта» или просто «Участь Шмидта». Писали, что за облегчение этой участи перед государем ходатайствуют многие, начиная с председателя Совета министров Витте, фактического автора царского Манифеста 17 октября. Но тщетно… Отставной лейтенант, возглавивший мятеж на Черноморском флоте, был приговорён к смертной казни, и ни общественное движение за облегчение приговора, ни многочисленные кассационные жалобы так ничего и не изменили. Государь был непреклонен. И в каждой публикации на эту тему непременно упоминалась трогательная деталь: единственное, чего удалось добиться от властей, — это чтобы сына лейтенанта Шмидта (юношу почему-то никогда не называли по имени, а только просто «сыном лейтенанта Шмидта»), бывшего с отцом на «Очакове», выпустили из-под ареста и к суду не привлекали…

Этот сын-фантом, которого никто не видел и про которого никто толком ничего не знал (даже его возраст всё время указывали по-разному), сделался так популярен, что просто грех было этим не воспользоваться! И долго ещё ни один революционный митинг не обходился без выступления очередного «сына лейтенанта Шмидта». Их арестовывали пачками, однако ж неугомонные самозванцы не иссякали. И словосочетание «молодой человек, выдававший себя за сына лейтенанта Шмидта», в конце концов намертво въелось в сознание публики.

С того времени до момента написания романа «Золотой телёнок» минуло 25 лет, но про сына казнённого лейтенанта нет-нет да и вспоминали. Вернее, так. Люди смутно помнили, что там был какой-то сын, и были самозванцы, которые себя за него выдавали… И даже к новому названию Николаевского моста в Ленинграде, переименованного в 1918 году в мост Лейтенанта Шмидта, остряки некоторое время прибавляли «и молодого человека, выдававшего себя за его сына». Словом, когда Ильф с Петровым придумывали своих мошенников, лучшего «отца» для Шуры Балаганова, Паниковского и Бендера, чем лейтенант Шмидт, было просто не найти!

Тем временем настоящий сын лейтенанта Шмидта, которого, кстати, звали Евгением, был жив-здоров. В 1928 году (по Ильфу и Петрову — году заключения знаменитой Сухаревской конвенции детьми лейтенанта Шмидта) ему исполнилось 39 лет. Вот только жил он не в Советской России, а в Праге, а чуть позже перебрался в Париж. Евгений Петрович Шмидт в Гражданскую воевал на стороне белых, а после победы красных эмигрировал. Он никак не мог принять социалистической революции, поскольку был убеждённым конституционным монархистом. Если уж говорить начистоту, и сам Пётр Петрович Шмидт не был таким уж революционером, каковым его представляли потом советские идеологи. Но такова уж судьба Петра Петровича — повинуясь внезапному и прекрасному порыву, совершать парадоксальные поступки, которые приводили к самым неожиданным последствиям…

Всемогущий дядюшка

13-летний юноша, приехавший в 1880 году из Бердянска в Петербург поступать в Морское училище, как нельзя лучше годился для этого славного заведения. Во-первых, он был умён, благороден, преисполнен желания служить Родине, имел прекрасные манеры и тому подобное. Во-вторых, он происходил из самой что ни на есть военно-морской семьи! Его отец, тоже Пётр Петрович, плавал на линейном корабле «Двенадцать апостолов», корвете «Орест», фрегате «Успех», бриге «Диамид», а в дни первой Севастопольской обороны командовал батареей на Малаховом кургане. Дослужившись до вице-адмирала, отец в конце концов сделался градоначальником Бердянска. А дядя, Владимир Петрович Шмидт, и вовсе был полным адмиралом и первым по старшинству лицом на российском флоте. К слову, мать Пети, происходившая из князей Сквирских (обедневших потомков польских королей и литовских великих князей), в том же Севастополе служила у Пирогова сестрой милосердия.

В Морском училище царили жёстокие нравы, бывало, что старшие курсанты затачивали на точильном камне ногти младшим, что, между прочим, очень больно, а то заставляли на ночь чесать себе пятки. К Пете Шмидту всё это не относилось. Все знали, что в увольнительную он ходит на Английскую набережную, в дом дяди-адмирала (интересно, что путь его лежал по Николаевской набережной и Николаевскому мосту — тому самому, что позже назовут его собственным именем). И даже его лучшего друга — Михаила Ставраки — трогать опасались. Кстати, в те времена считалось, что именно Ставраки — оригинал и отчаянная башка, а не Шмидт. Это ведь Миша Ставраки сигал с Николаевского моста в Неву, вплавь добирался до училища и весело отправлялся на гауптвахту. А Петя Шмидт всё больше играл на скрипке и по субботам даже давал концерты в Летнем саду.

Однако к окончанию училища всех удивил именно Шмидт — оказывается, он входил в тайный кружок по изучению идей Чернышевского, Добролюбова и Герцена. Охранка вышла на след, мичманы Черневский и Шелгунов были осуждены на каторжные работы, ещё трое сосланы в Сибирь. Участие Пети Шмидта дяде удалось как-то замять. О, если б это был единственный раз, когда Владимиру Петровичу пришлось просить за племянника!

Казалось, молодой Шмидт взялся за ум, два года он прослужил на флоте, в восьмом Балтийском экипаже без каких-либо сюрпризов, был офицер как офицер, разве что довольно либеральный. На флоте его любили: симпатичный человек, общительный, открытый, незаменим в кают-компании и на скрипке играет. И тут новый скандал, да ещё какой! Это было что-то совсем неслыханное: Пётр женился на продажной женщине. Первым к Домникии Гавриловне начал похаживать Миша Ставраки — возмужавший, рослый, курчавый, с толстыми губами, толстым задом, очень шумный и самоуверенный. Петя — тонкий, нервный, с лучистыми глазами и грустной улыбкой — тоже как-то навестил Домникию Гавриловну. «Жаль мне её стало невыносимо. И я решил спасти эту женщину. Пошёл в банк, у меня там было 12 тысяч, взял эти деньги и всё отдал ей. На другой день, увидев, как много душевной грубости в ней, понял: отдать тут нужно не только деньги, а всего себя. Чтобы вытащить её из трясины, решил жениться», — объяснял Шмидт товарищам. Подобный путь спасения заблудших, конечно, практиковался среди либерального студенчества, и писатель Куприн отразил это в повести «Яма». Но чтобы такое сотворил юноша из родовитой, известной и уважаемой семьи, да ещё офицер — это уж нонсенс! Да что там, просто безумие! Больше всех был поражён Миша Ставраки.

Этот брак убил отца — Пётр Петрович проклял сына и вскоре умер (матери к тому времени давно уже не было в живых). На долгие годы рассорил Петю с сестрой (она не простила ему смерти отца). Стоил ему карьеры, ведь по негласному кодексу морской офицер мог жениться только на дворянке. Любого другого выгнали бы со службы, Шмидта, памятуя о дядюшке, — нет. Но в кают-компаниях стоял теперь такой ропот, столь многие не хотели подавать молодому человеку руку и столь часто в отношении Домникии Гавриловны раздавались дерзкие и оскорбительные реплики, что далее оставаться на флоте для «преступника» сделалось невыносимо. Дело кончилось пощёчиной, которую он отвесил одному офицеру, коротким арестом и отставкой.

Но самое худшее было даже не это. Оказалось, что спасти чужую жизнь, пожертвовав своей собственной, невозможно! Душевной грубости в Домникии ничуть не убавилось. Она смертельно завидовала чужому богатству, закатывала истерики, курила папироски без счету, дни напролёт пила вино и ещё открыто изменяла мужу. «Мать моя была настолько ужасна, что приходится поражаться нечеловеческому терпению и воистину ангельской доброте моего отца, вынесшего на своих плечах 17-летнее каторжное ярмо семейного ада», — писал Евгений Шмидт.

Но жена, как известно, не рукавица, с белой ручки не стряхнёшь и за пояс не заткнёшь. Пришлось Петру Петровичу смириться и как-то выстраивать жизнь заново. Для чего требовалось новое поприще. Он избрал воздухоплавание, ездил учиться в Париж, к знаменитому аэронавту Эжену Годару. Домникию взял с собой, водил в Лувр, пытался пробудить в ней интерес к прекрасному — без толку. Она только рассматривала шляпки посетительниц, а Венеру Милосскую нашла скучной и глупой. Всё было тщетно, в том числе и затея с аэронавтикой. Взяв псевдоним Леон Аэр, Пётр купил воздушный шар и принялся было гастролировать по России. В Петербурге посмотреть на его полёт собралась толпа, сбор превзошёл самые смелые ожидания. Но шар не поднялся в воздух — лег на бок и зашипел: водород вытекал сквозь не пойми откуда взявшуюся щель. Пришлось возвращать деньги за входные билеты и подсчитывать убытки. Примерно то же самое вышло с выступлениями в Риге, в Москве, в Киеве — аэронавт из Шмидта категорически не получился!

И снова выручил дядя, выхлопотав для племянника зачисление в Русское общество пароходства и торговли — сначала ревизором, а потом и капитаном. В качестве торгового моряка Шмидт даже прославился, совершив героический поступок. Когда его судно село на камни у датского острова Мен, Пётр Петрович отправил всю команду на берег и остался на судне один, 16 дней ежеминутно рисковал жизнью (корабль мог в любой момент разлететься в щепки), но дождался помощи, а когда спас и судно, и товар, перед комиссией взял вину на себя, хотя на самом деле виноват был помощник, заснувший на вахте.

А тут разразилась Русско-японская, офицеров запаса стали призывать, и Пётр Петрович оказался старшим офицером угольного транспорта «Иртыш». Предполагалось, что вскорости ему подберут место получше. Но Шмидт рассорился с командиром эскадры, отказавшись выполнить приказ. Ведь «Иртыш» простоял на приколе в Либаве восемь месяцев без всякого дела, а тут вдруг пришла шифровка, что следует срочно, всего в три дня, загрузить восемь тонн угля и соединяться с эскадрой. Приказ был нереальным, и капитан решил выступать без угля, наскоро заполнив грузовые отсеки водой, чтобы судно выглядело, как тяжелогружёное. Тут старший офицер Шмидт позволил себе повысить голос: «Эскадре нужен уголь, а не вода!» И угодил под арест, а вскоре был списан с «Иртыша».

И снова вмешался дядя — добился, чтоб Петра Петровича перевели на Черноморский флот, командовать отрядом из двух миноносцев. Но тут Шмидт совершил последнюю в своей карьере, но, увы, не последнюю в жизни ошибку. Легкомысленно положил казённую сумму — две с половиной тысячи рублей, которые следовало доставить по новому месту службы, в карман тужурки да и заснул в поезде. Разумеется, его обчистили! Дело неминуемо кончилось бы военно-полевым судом, если бы не новое, и последнее, благодеяние Владимира Петровича Шмидта. Дядя сам внес требуемую сумму и замял неприятную историю. В качестве наказания Петра Петровича отправили в отставку без присвоения полагающегося звания капитана второго ранга, без пенсии и без права ношения мундира!

Все, конечно, понимали, что похитить или растратить чужие деньги Шмидт не мог, в его офицерской чести никто не сомневался. Всех поражало другое: как он, уже далеко не юный и не глупый, мог так легкомысленно забыть об элементарных мерах безопасности! Разгадка была проста и совершенно в стиле этого импульсивного человека: он замечтался! Просто в том поезде случилось ещё кое-что, на взгляд Петра Петровича, поважнее потери казённых денег, репутации и службы. Он встретил женщину…

Ещё о прекрасных порывах

Впервые он увидел её не в поезде, а несколькими часами раньше — на ипподроме в Киеве. Дама сидела перед ним, и даже лица её Шмидт не рассмотрел, только тонкую нежную шею и спину, удивительно прямую, напряженную, будто дама вот-вот готова вскочить и броситься к кому-то навстречу. Пётр Петрович не мог отвести взгляда от этой спины, дама в конце концов почувствовала этот взгляд и обернулась. Пристально посмотрев на дерзкого незнакомца сквозь вуаль, она громко сказала своей спутнице: «Пойдем отсюда, здесь становится утомительно», поднялась и ушла. И Пётр Петрович вдруг почувствовал себя осиротевшим.

А через несколько часов он сел в поезд, чтобы ехать в Севастополь. И — о чудо! — в его купе вошла та самая дама! Сквозь вагонную полутьму, в неверном и колышащемся свете керосиновой лампы, Пётр Петрович силился рассмотреть её лицо — оно показалось ему нездешне красивым! Как случается с попутчиками, они разговорились, и Шмидт с ходу объявил их встречу судьбоносной, удивительной, волшебной! Их разговор занял не больше 40 минут — Зинаида Ивановна (так звали даму) сошла в Дарнице, но сколько же было переговорено! Она замужем, и вполне благополучно, а счастье? Ну, счастья-то как раз, кажется, и нет. Он недавно разведён (Домникия Гавриловна нашла себе присяжного поверенного, женатого, зато богатого, ушла из дома, завела особняк и рысаков). Живет с сыном, которого обожает. Его товарищи в плену у японцев, многие погибли, а он сам теперь едет к новому месту службы и надеется ещё послужить России. Расставаясь, он попросил разрешения писать. Весь остаток пути он думал о своей новой знакомой, вспоминал мерцание её глаз, её дивный голос, её рассудительные речи, её ласковые интонации. Замечтавшись, он заснул; в этот-то момент деньги и исчезли.

Так завязалась переписка, длившаяся семь месяцев. Шмидт писал почти ежедневно, рассказывал о себе много и откровенно: о своем сыне, своей службе, своих неприятностях и своих мыслях. Она сначала отвечала сдержанно, и Пётр Петрович упрекнул: «Я люблю музыку и смотрю на каждую неделовую переписку, как на дуэт. Наш дуэт начался, и первый звук Вашей скрипки дал диссонанс! Но я знаю, что этот диссонанс быстро перейдет в спокойное созвучие». Так и случилось. «Наша мимолётная, обыденная, вагонная встреча, наше медленно, но идущее всё вглубь сближение в переписке, моя вера в Вас — всё это наводит меня часто на мысль о том, пройдём ли мы бесследно друг для друга. И если не бесследно, то что принесём друг другу: радость или горе?» — писал Шмидт из Севастополя, где так и остался после отставки. А куда ему было ехать?

Тем временем началась осень — страшная для Севастополя осень 1905 года. Россия уже вовсю пылала революцией, бастовали все. В «Санкт-Петербургских ведомостях» иронизировали, что, мол, на Кубани забастовали воры и обещали две недели не воровать, протестуя против притеснений от полицейских властей. Бастовала Одесса, летом взбунтовался броненосец «Князь Потёмкин Таврический» и исчез — его искали по всему Чёрному морю, у берегов Румынии, Болгарии, Турции…

В Севастополе заваруха началась только в октябре — после опубликования царского манифеста о даровании политических свобод, в том числе свободы личности, совести, слова, собраний. Кроме того, там было обещано не применять репрессий против лиц, не угрожающих обществу явно. А в Севастополе тем временем тюрьмы были забиты политическими заключёнными, и у входа на приморский бульвар красовалась табличка: «Собакам и нижним чинам вход запрещён».

18 октября был митинг. Пётр Петрович, казалось, давно оставивший студенческие мечтания о социальной справедливости, оказался на нём случайно, и уж тем более сам от себя не ожидал, что возьмёт слово. Но что-то толкнуло его выйти на трибуну. Он говорил ярко и убедительно. Призвал городские власти освободить из тюрьмы политических заключённых, раз уж сам государь разрешил свободу совести. Его слова подхватили другие, и вот уже толпа ринулась к тюрьме — освобождать заключённых самостоятельно. Что оставалось Петру Петровичу, как не встать во главе этой стихийной демонстрации? Вот только по дороге их встретили казаки, восемь человек зарубили насмерть, ещё пятьдесят ранили. На другой день город закипел митингами протеста. Восставшие избрали 28 депутатов, среди них — Шмидта. Ещё бы! Золотопогонник, пусть и отставленный, а ведь тоже за народ! Так один необдуманный порыв, несколько неосторожно сказанных слов поставили Петра Петровича на путь, с которого уже невозможно было свернуть…

Потом были похороны тех восьми убитых, и Шмидт снова выступал. Его речь угодила чуть ли не во все российские газеты. Рефреном в его речи звучало «клянёмся!» — клянёмся, что не простим, что добьёмся, что не отступим, что пойдём до конца… На следующий день Шмидта, как и следовало ожидать, арестовали. Отвезли на броненосец «Три святителя» и заперли в канатном ящике без окон. «По моей коробке, в которой я сижу, можно сделать только два шага. Чтобы не задохнулся, воздух мне накачивают через трубу», — писал Пётр Петрович Зинаиде. Вскоре начались невыносимая головная боль, резь в глазах, сильнейшая невралгия. Врачи настаивали, чтобы арестанта перевели в более подходящее место. А тем временем в городе создан Совет матросских, солдатских и рабочих депутатов, и Шмидт провозглашён пожизненным депутатом. Общественность потребовала своего депутата освободить. Вице-адмирал Чухнин — ещё недавно крутой на расправу, лично приказавший расстрелять четырёх матросов за бунт на «Пруте» — вынужден был пойти на уступки и приказал освободить Шмидта. А ведь посиди тот ещё немного в своём ящике, судьба, может, и пощадила бы его… Но дело неминуемо катилось к развязке!

«Командую флотом!»

Поводом к мятежу на крейсере «Очаков» была жестокость командира Глизяна, ставившего на часы матросов с тяжёлыми мешками песка на шее, чтоб не заснули. Офицеры едва успели покинуть корабль, предварительно выпустив жидкость из компрессоров орудий. И восставшая команда оказалась заложницей собственной смелости: управлять крейсером никто из матросов не мог — тут требовалась офицерская квалификация. Тогда «очаковцам» пришло в голову обратиться за помощью к Шмидту — единственному морскому офицеру, вставшему на сторону революции.

Матросы с «Очакова» пришли к Петру Петровичу 13 ноября, а на 15-е у него уже был куплен билет к сестре в Киев. Ещё два дня, и он бы уехал из Севастополя! Не успел… Он поздоровался с пришедшими за руку, усадил их вместе с собою за стол, продемонстрировав невиданный демократизм. Матросы были совершенно очарованы приемом! А Шмидт… Кто знает, что заставило его пойти на эту обречённую на провал авантюру? Может, он, как и в случае со своей женитьбой, снова решил, что нельзя отказывать людям, которым имел неосторожность подать надежду…

Облачившись в форму капитана второго ранга (на которую вообще-то не имел права после отставки), он отправился на «Очаков». Почести ему оказали поистине адмиральские! Команда выстроилась вдоль борта и трижды грянула «Ура!». Вскоре с «Очакова» сигнальными флажками было передано: «Командую Черноморским флотом. Шмидт». Ещё он велел послать срочную телеграмму государю императору, в которой потребовал созыва Учредительного собрания. «Кто этот подлец Шмидт? Неужели родственник Владимира Петровича?» — удивлялись во дворце.

Что случилось в эти дни с милейшим, тишайшим Петром Петровичем? Какие наполеоновские планы вдруг зароились в его мечтательном уме? Шмидт на ходу придумал план захвата Севастополя, затем Перекопа, затем план отделения Крыма от России, затем покорения Одессы и Херсона и в результате образования Южно-русской социалистической республики с ним самим, Шмидтом, во главе! Что это было? Наивность? Болезнь? Несколько раз за эти дни Пётр Петрович терял сознание, у него поднималась температура, безумно болела голова. Приглашённый врач заподозрил воспаление мозга.

Как бы там ни было, затеянное Шмидтом дело поначалу пошло неплохо. На миноносце «Свирепый» Пётр Петрович лично обошёл всю эскадру и убедил присоединиться к восстанию команды десяти кораблей! Удалось захватить в плен 150 офицеров — их всех свезли на «Очаков». Шмидт объявил их заложниками и грозился вешать, начав с самого старшего по званию, если верные царю войска посмеют сунуться к восставшим (Пётр Петрович Шмидт? Кого-либо вешать? Сомнительно, что такое было возможно).

Первая неудача случилась, когда Шмидт хотел освободить арестованных матросов, заключённых на учебном корабле «Прут». Этот корабль взбунтовался ещё в июне, одновременно с «Потёмкиным». Теперь же сделался тюрьмой. Пётр Петрович со своей абордажной командой ворвался на «Прут» и потребовал ключи от трюмов с арестованными. Лейтенант Викорст — соученик Шмидта по Морскому училищу — выкинул ключи за борт. В Севастопольской бухте чуть не на каждом корабле служили однокашники Петра Петровича, и все они теперь стали ему врагами. Ратьков крикнул: «Шкура матросская, подлец, презираю тебя». Радецкий пытался уговорить — мол, ты ослеплён, Петя, сила не за тобой.

Самое паршивое, что воевать Шмидту был решительно нечем — все корабли, оказавшиеся в его распоряжении, были предусмотрительно разоружены офицерами. Но Пётр Петрович придумал, что делать! От возможной атаки с берега он решил прикрыться, выставив между «Очаковым» и Севастополем минный транспорт «Буг» с полной загрузкой морских мин. Ведь любое попадание в эту огромную плавучую пороховую бочку снесло бы с лица земли полгорода! За «Бугом» отправился катер «Удалец» и привёл бы его, не подоспей вовремя канонерская лодка, которой командовал… Миша Ставраки! «Удальца» подбили, а команда «Буга», испугавшись и правда поджечь Севастополь, открыла кингстоны. И тут же в «Очаков» стали стрелять из сотни береговых орудий! Вот как описывает дальнейшее Куприн, оказавшийся в это время в городе: «Посредине бухты огромный костёр, от которого слепнут глаза и вода кажется чёрной, как чернила. Три четверти гигантского крейсера — сплошное пламя. Остаётся целым только кусочек корабельного носа… И потом вдруг что-то ужасное, нелепое, что не выразить на человеческом языке, — крик внезапной боли, вопль живого горящего тела, короткий, пронзительный, сразу оборвавшийся крик. А крейсер беззвучно горел, бросал кровавые пятна на чёрную воду. Больше не слышно криков. Крейсер горит до утра. До самой смерти не забуду я этой чёрной воды и этого громадного пылающего корабля, последнего слова техники, осуждённого вместе с сотнями человеческих жизней на смерть».

Пётр Петрович с сыном Женей успели спастись с гибнувшего судна, спрыгнув за борт. В воде их подобрал верный Шмидту миноносец, но уйти далеко не успели — друзья юности перехватили корабль и нашли беглецов в машинном отсеке, мокрых и перемазанных. Николай II в те дни писал: «Ещё одна тяжёлая неделя прошла. Покончили с мятежом. Какой-то прогнанный со службы офицер, бывший лейтенант Шмидт, объявил себя командующим «Очакова». Его, конечно, придётся расстрелять».

И снова друг детства

Узнав о том, что Шмидт арестован, заключён в крепости города Очакова и ему грозит смертный приговор, Зинаида Ивановна Ризберг уговорила мужа отпустить её туда. Добиться свидания было непросто, но ей удалось! «Завтра утром ты войдешь ко мне, чтобы соединить свою жизнь с моею и так идти со мной, пока я живу. Мы почти не видались с тобою никогда… Духовная связь, соединившая нас на расстоянии, дала нам много счастья и много горя, но единение наше крепко в слезах наших, и мы дошли до полного, почти неведомого людям духовного слияния в единую жизнь», — написал в тот день Пётр Петрович.

И вот два жандарма уселись у двери на табуретках, Зинаиде Ивановне велели войти, чрез минуту в сопровождении ротмистра появился заключённый. Увидев его, Ризберг поразилась! Постарел, поседел, на лице глубокие морщины — ему можно было дать теперь не меньше 50 лет. Впрочем, и Шмидт смотрел на неё с плохо скрываемым разочарованием. Ведь в каземат сквозь окна щедро проникали солнечные лучи, и Пётр Петрович смог, наконец, внимательно рассмотреть свою подругу. Ни вуали, как на ипподроме, ни полутьмы вагона с колышущимися тенями и трепетом керосиновой лампы… И Зинаида Ивановна предстала перед ним во всей своей миловидной простоте. Он едва узнавал её! Свидание продлилось не дольше 20 минут. Говорить особенно было не о чем…

Впрочем, Зинаида Ивановна не уехала. Она понимала: её долг быть рядом с терпящим бедствие Шмидтом, и неважно, что их невозможная идеальная любовь оказалась иллюзией! Свидания прекратились, когда эсеры произвели первое покушение на вице-адмирала Чухнина за Шмидта. И снова возобновилась переписка — так было даже привычнее и спокойнее. Шмидт придумал новую забаву: сочинять их с Зинаидой совместное будущее со всевозможными бытовыми подробностями. «Так мысленно мы проживём целую жизнь друг с другом!» — восхищался он. Однажды Пётр Петрович написал, что за окном только что прогудел пароход и он подумал было, что это матросы пришли его спасти, и с трепетом ждал, что будет. Но судно просто прошло мимо. Как же Зина плакала, читая эти строки!

Тем временем друзья и родные выбивались из сил, стараясь облегчить участь несчастного Шмидта. Сестра (та самая, что не разговаривала с ним долгие годы из-за позорного брака) дошла до Витте — его заступничество ничего не дало. К делу спасения Петра Петровича привлекли и бывшую жену: та написала в газету «Новое время» открытое письмо о том, что Шмидт давно страдает душевным расстройством, что у него смолоду случались приступы истерии, переходящие в судороги. Якобы сын Евгений, однажды увидев отца в таком состоянии, навсегда остался заикой. Но и попытка доказать невменяемость Шмидта провалилась. Что же касается дяди, Владимира Петровича, на этот раз он даже не пытался заступиться за племянника. Видимо, и его терпению наступил предел.

Суд состоялся в день рождения Петра Петровича. Он сам себя защищал. Сказал: «Я не могу оценивать всё происшедшее статьями закона. Я знаю один закон — закон долга перед Родиной. Не горсть матросов, нарушивших дисциплину, и не гражданин Шмидт перед вами. Перед вами на скамье подсудимых вся стомиллионная Россия, ей вы несёте свой приговор, она ждёт вашего решения». При этом вопросу, принадлежит ли он к партии социал-демократов, Пётр Петрович даже удивился и ответил, что он конституционный монархист и верности Николаю II не нарушал.

Прокурор требовал казни двенадцати зачинщиков восстания на «Очакове». Шмидт старался склонить суд вынести единственный смертный приговор — ему самому. В итоге к смерти приговорили четверых. Причём троих через расстрел, а Шмидта — через повешение, что считалось куда позорнее. Вот только повесить мятежного лейтенанта не удалось. Палача Усачёва, даром что тот ехал к месту казни замаскированным — в парике и фальшивой бороде, — в поезде застрелили. И Чухнин был вынужден распорядиться заменить виселицу на расстрел. Кстати, самого Чухнина вскоре тоже застрелили, мстя за Шмидта.

До самого последнего дня Пётр Петрович писал Зинаиде Ивановне. Она пожаловалась, что боится мышей. Шмидт ответил: «Разве в мышах не проявляется жизнь? И если бы вы умели любить жизнь во всей её глубине, то и мышей не боялись бы, да и ко мне относились бы не так сурово, потому что ведь и я, грешный, тоже проявление той же мировой жизненной энергии». И снова Зина проплакала над письмом ночь. И вот, наконец, последнее письмо Шмидта: «Прощай, Зинаида. Сегодня принял приговор в окончательной форме. Вероятно, до казни осталось дней семь-восемь. Спасибо тебе, что приехала облегчить мне последние дни. Я проникнут важностью и значительностью своей смерти, а потому иду на неё бодро, радостно и торжественно. Ещё раз благодарю тебя за те полгода жизни-переписки и за твой приезд. Обнимаю тебя, живи и будь счастлива. Твой Пётр».

Командовать расстрелом назначили Михаила Ставраки. Он почему-то не отказался. Хотя даже его мичман, вовсе не знакомый со Шмидтом, не побоялся заявить: «Я офицер, а не палач», отстегнул кортик и положил на стол. И ничего, дело сошло мичману с рук!

В три часа утра 6 марта 1906 года в камеру к Шмидту вошла охрана: «Пора готовиться!» Приговорённых на барже доставили на остров Березань. Здесь их ждали четыре гроба, вкопанные столбы и лопаты. Стреляли 48 матросов из команды Ставраки, за ними на всякий случай поставили взвод солдат с ружьями на изготовку. Шмидт усмехнулся, глядя в глаза другу детства: «Неужели ты меня так боишься?» Последние слова лейтенанта также были обращены к Ставраки: «Миша, прикажи стрелять в сердце».

Через одиннадцать лет, в мае 1917 года, останки казнённых были перевезены с острова Березань в Севастополь и перезахоронены с величайшими почестями! Что касается крейсера «Очаков», его переименовали в «Кагул». Под этим именем крейсер воевал в Первую мировую. В Гражданскую легендарный революционный корабль принадлежал Добровольческой армии, с него высаживался морской десант, доставляя немало неприятностей Красной армии. За особые заслуги крейсер снова переименовали, на этот раз в «Генерала Корнилова». Под этим именем легендарный «Очаков» и закончил своё существование где-то на турецкой верфи…

Ирина Стрельникова #СовсемДругойГород

Славная династия морских офицеров, отпрыском которой являлся Петр Шмидт, подарила России не мало доблестных военных моряков. Его отец, дослужившийся в конце жизни до контр-адмирала, был героем обороны Севастополя 1854-1855 гг. Именно во время этих драматических событий он познакомился с будущей супругой, киевской дворянкой Екатериной фон Вагнер. Девушка доблестно исполняла свой долг, работая сестрой милосердия. Так что юному Петру Петровичу, родившемуся в феврале 1867 года, была уготована судьба военнослужащего.

Петр Петрович Шмидт

Надо отдать должное Петру Шмидту, он действительно с детства бредил морем, и в 1880 году поступил в Петербургское морское училище (Морской кадетский корпус). Правда, очень быстро выяснилось, что в реальности военная дисциплина не для него. У мальчика сразу начались нервные срывы и припадки. Только с помощью авторитетных родственников он одолел этот этап жизни и был по окончании учебы направлен мичманом на Балтийский флот. Однако уже через два года службы молодой офицер совершает поступок, который, должен бы поставить крест на всей его дальнейшей карьере – он женится на женщине с «желтым билетом» — т.е. профессиональной проститутке Доминикии Павловой. Отец Петра Шмидта от такой выходки сына слег и вскоре умер. Дальше за его судьбу нес ответственность дядя, Владимир Шмидт, старший флагман Балтийского флота. Влиятельному родственнику удалось замять скандал и перевести непутевого племянника на Тихоокеанский флот.

Петр Петрович Шмидт

В принципе, вся история службы Петра Петровича Шмидта может служить примером того, как вредны бывают родственные связи в тех случаях, когда протеже действительно не соответствуют своему месту. Его послужной список представляет собой пестрое «лоскутное одеяло», в котором должности, корабли, «отпуски по болезни» и наказания сменяют друг друга непрерывной чередой. Тем не менее, в 1895 он дослужился до лейтенанта. Несколько раз увольнялся и возвращался затем в строй. Интересно, что во время отставки Петр Шмидт жил некоторое время в Париже и изучал там воздухоплавание. В Россию он вернулся, одухотворенный идеей о покорении воздушных просторов, но при первом же показательном полете его аэростат потерпел крушение. В результате до конца жизни он страдал от болезни почек, полученной в результате удара при аварии.

Надо отметить, что этот человек действительно был психически не здоров. В 1889 году он даже проходил курс лечения в «Частной лечебнице доктора Савей-Могилевича для нервных и душевнобольных» в Москве, а до этого лечил неврастению в Нагасакском береговом лазарете. С ранней юности он был склонен к припадкам неудержимой ярости, которые часто заканчивались судорогами и конвульсиями. Возможно, что, родись он в более спокойный для нашей страны период, его карьера бы тихо и бесславно закончилась, не став достоянием истории. Однако в моменты глобальных изменений такие люди, часто обладающие харизмой, талантом оратора и умением вести за собой толпу, порой оказываются настоящими «зажигалками» для революционных событий.

Открытки с изображением героя Севастопольского восстания 1905 года П.П.Шмидта

К 1905 году лейтенант Шмидт, пристроенный дядей в очередной раз на «теплое» и тихое местечко — командиром отряда из двух устаревших миноносцев в Измаиле, умудрился удрать в путешествие по югу России, прихватив с собой отрядную кассу. Так, из-за 2,5 тысяч рублей, он в очередной, и теперь уже последний раз расстался с флотом. Дезертирство в военное время, да еще и растрату даже высокопоставленный родственник уже не смог прикрыть. Деньги он, правда, помог вернуть, а вот с военной службы Петра Петровича выгнали. Обиженный на всех, Шмидт с головой окунулся в политику — участвовать в митингах и выступлениях он начал еще до увольнения, а теперь же открыто примкнул к оппозиции во время беспорядков в Севастополе. У революционеров флотский офицер, да еще и с хорошо поставленной речью, оказался как раз на своем месте и быстро приобрел популярность. Его бывшие многочисленные отсидки на гауптвахтах, и даже его нервический темперамент с периодическими приступами (один случился прямо во время выступления), создали ему ореол страдальца.

Одним из самых известных стало выступление Петра Шмидта на похоронах восьми человек, погибших в ходе беспорядков. Его пламенная речь сохранилась в истории как «клятва Шмидта»: «Клянёмся в том, что мы никогда не уступим никому ни одной пяди завоёванных нами человеческих прав».

«Клятва лейтенанта Шмидта», иллюстрация из итальянской газеты «II Secolo», 1905 г.

В ноябре 1905 года, когда волнения переросли в мятеж, Шмидт оказался практически единственным русским офицером среди революционеров, что сделало его незаменимой фигурой. В ночь на 26 ноября восставшие вместе с Шмидтом прибыли на крейсер «Очаков» и призвали моряков присоединиться к «движению за свободу». Матросы захватили крейсер в свои руки. Шмидт объявил себя командующим Черноморским флотом, дав сигнал: «Командую флотом. Шмидт». И сразу вслед за этим отправил телеграмму Николаю II: «Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от Вас, государь, немедленного созыва Учредительного собрания и не повинуется более Вашим министрам. Командующий флотом П. Шмидт».

Если бы планы новоявленного героя осуществились, полуостров Крым отделился бы от России, образовав «Южно-русскую социалистическую республику» с самим лейтенантом Шмидтом, разумеется, во главе. Как вспоминал затем мичман Гарольд Граф, который несколько месяцев служил с Петром Петровичем, Шмидт «происходил из хорошей дворянской семьи, умел красиво говорить, великолепно играл на виолончели, но при этом был мечтателем и фантазером». Конечно, для реализации своих фантазий у него не было ни малейших возможностей. После подавления мятежа все руководители Севастопольского восстания, в том числе и П. П. Шмидт, по приговору военно-морского суда в марте 1906 г. были расстреляны на острове Березань.

Шмидта под конвоем ведут к зданию суда, февраль 1906 г.

Однако смерть яркой и запомнившейся людям личности, как это часто бывает, даже сделала его еще более популярным. После Февральской революции 1917 года это имя снова было использовано как символ революционной борьбы, в результате чего непутевый офицер и мятежник-неудачник стал одним из известнейших лиц революции. На вопрос, кем же он был на самом деле – героем, психически-больным человеком или аферистом-растратчиком, наверное, можно ответить, что был, действительно, и тем, и другим, и третьим. Оказавшись в нужное время в нужном месте, эта странная и противоречивая личность смогла оставить свой след в истории. Огромное количество улиц, парков, заводов и учебных заведений, названных в его честь в нашей стране, до сих пор хранят это имя для потомков.

Памятник на могиле П. П. Шмидта на кладбище коммунаров в Севастополе

Очень часто образы героев, созданные массовой культурой, отличаются от реальных исторических личностей. Мы расскажем, похожи ли белые офицеры, ставшие прототипами героев фильма «Адъютант его превосходительства», на свои экранные образы.

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми: