Кто руководство русским войском во время похода к дону

Дмитрий Иоаннович с войском покинул Коломну 20 августа. Перед этим князь испросил у коломенского епископа Герасима благословения. В Успенском соборе он торжественно благословил князя и все войско.

Вместо того чтобы, переправившись здесь же, у Коломны, через пограничную Оку, ударить превосходящими силами на юг по союзному Мамаю Рязанскому княжеству, а затем кратчайшим и удобнейшим путем броситься на татар, великий князь повернул полки круто на запад. Он не стал переходить границу. Войско двинулось вдоль левого, московского берега Оки, проходя границы своего княжества, готовое к внезапному нападению и встречному бою.

У великого князя Дмитрия Иоанновича появились две возможности: оборонять всеми силами «традиционный» рубеж берега Оки или выступить «в поле» навстречу ордынцам. Оборонительная тактика в этом случае была стратегически невыгодной. Упустив инициативу, великому князю пришлось бы иметь дело с объединенными ордынско-литовскими силами. Наступательная операция позволяла разбить врагов поодиночке, но представлялась сложной и опасной.

Русское войско во время похода на Мамая могло подвергнуться фланговым ударам со стороны союзников Орды — Литвы или Рязани.

Великий князь Дмитрий Иоаннович решился на активные наступательные действия. Так был задуман поход «к Дону-реке», который привел русское войско на Куликово поле.

Войско переместилось из Коломны в центр пограничной линии, откуда оно могло действовать в любом направлении, с какого бы ни исходила опасность прорыва неприятеля. Но укрепление обороны на Оке было лишь второстепенной задачей маневра, поскольку Дмитрий уже твердо решил идти за реку, в Поле. При этом он рассчитывал еще пополнить свое воинство новыми подкреплениями, часть из которых подходила с запада. В этом направлении он и двинулся.

Войско шло безостановочно вдоль Оки по зыбучим прибрежным пескам, по разнотравью заливных лугов, обходя многочисленные старицы и болота. Порой приходилось взбираться на высокие, круто обрывающиеся к реке холмы, поросшие тронутыми первой желтизной березняками или могучими вечнозелеными сосновыми борами. Внизу гигантской изогнутой саблей блестела на солнце Ока. Три дня рать двигалась по кромке необъятного приокского леса, который испокон века служил щитом, отделяющим Залесскую Русь от Великой Степи. То была не просто граница, то была грань двух миров, которым вскоре предстояло сойтись лицом к лицу в небывалой битве.

Войско миновало устье реки Осетр, где окский простор открывался во всю свою необъятную ширь, прошло через великокняжескую волость Горки. На противоположном, правом берегу Оки мелькнул на холме укрепленный рязанский городок Ростиславль. Наверное, в нем уже готовились к осаде, вооружались, молились в храме о спасении от неминуемой гибели. Но московская рать прошла мимо, не останавливаясь, не предав город русского князя, хотя и не согласного, огню и мечу.

Вскоре на левом, принадлежащем Москве берегу Оки показалась Кашира. Дмитрий Иоаннович получил ее во владение от своего отца Ивана Красного. Именно в духовной грамоте этого князя Кашира упоминается в первый раз. Считается, что названием своим она обязана тюркскому слову «кошара» (загон для скота), перекочевавшему в южнорусские говоры в форме «кашира». Из Великой Степи приходили не только имена, оттуда нападали враги-хищники, там по дороге встречались знаки времен, которые и для людей конца XIV века были отдаленным прошлым, — курганы, городища.

Одно из таких городищ виднелось на правом берегу Оки невдалеке за Каширой. Оплывшие земляные валы, деревянный храм, убогие избы вокруг — это все, что осталось от древнего города Колтеска. В летописи он упоминается раньше Москвы — под 1146 годом! Значимые для современников и достойные памяти потомков события не обходили Колтеск стороной. Здесь умер сын Юрия Долгорукого Иван. Город на большой реке среди изобильного лугами и пашнями края мог пережить многие века. Но, как и сотни его собратьев, так и не восстал из пепла после татарских разорений. Город Колтеск превратился в село Колтово. Оно и поныне венчает своими домами, старинным храмом Рождества Богородицы и остатками древнего городища высокий, открытый берег Оки.

Через два-три дневных перехода от Коломны войско достигло места, куда вели его Дмитрий Иоаннович и воеводы. Здесь прибрежные леса расступаются и выпускают из своих теснин на простор окской поймы быструю речку Лопасню. Сделав по заливным лугам среди песчаных дюн, камышовых зарослей и болотистых стариц несколько прихотливых петель, она впадает в широкую Оку. У устья Лопасни войско остановилось лагерем после 20 августа. Тем самым оно вышло к месту предполагаемого соединения Мамая, литовцев и рязанцев и перерезало главный Муравский шлях, которым татары обычно ходили на Москву. Задача начального этапа похода, заключавшаяся в упреждающем выдвижении к месту объединения вражеских сил на Оке, была выполнена.

Предстояли переправа через Оку и дерзкий выход далеко в «Поле», навстречу Мамаю. Несколько дней оставался Дмитрий Иоаннович на Усть-Лопасне, «перенимая вести от поганых». Вести эти говорили об одном: Мамай все еще медлит в ожидании подхода Ягайлы, а литовский князь не торопится на соединение с союзником. Таким образом, для русского полководца сохранялась возможность упредить неприятеля в его сосредоточении.

На устье Лопасни Дмитрий Иоаннович продолжал получать подкрепления. «Ту бо наехал Володимер, брат его, и великий его воевода Тимофей Васильевич и вси вой остаточный, что были оставлены на Москве», — повествует летописец. Сообщение это, казалось бы, противоречит сведениям другого основного источника о событиях 1380 года — «Сказания о Мамаевом побоище», где говорится, что Дмитрий Иоаннович и Владимир Андреевич одновременно вышли из столицы и оба участвовали в смотре войска на коломенском Девичьем поле.

Это дает историкам основания строить различные версии. Согласно одной, когда Дмитрий выступил в Коломне, Владимир и воевода Тимофей Вельяминов были оставлены в Москве с войском для защиты столицы от возможного нападения. Они покинули город только тогда, когда опасность миновала, и кратчайшим путем направились прямо к устью Лопасни на соединение с основными силами, что согласуется с данными историка С. М. Соловьева.

Бытует и версия о том, что маршрут войска Владимира Андреевича пролегал не на Коломну, а на юго-запад, через города его удельного княжества Боровск и Серпухов. Поход был призван предотвратить возможное именно с этой стороны вторжение Ягайлы. Устрашив литовское войско и одновременно собрав по дороге все военные силы своего удела, Владимир пришел к устью Лопасни с запада, из Серпухова.

Изъян этих версий состоит в том, что обе они не слишком вписываются в логику событий августа 1380 года. Вряд ли Дмитрий Иоаннович допустил бы такое распыление своих сил, надолго оставляя Владимира Андреевича с большим войском в Москве или посылая его в далекий поход к Боровску и Серпухову в то время, когда обстановка требовала быстрейшего сосредоточения всех ратей, создания мощного военного кулака.Логично сделать иное предположение, согласующее показания основных источников. Владимир Андреевич пришел со своими полками по Брашевской дороге в Коломну, участвовал в смотре на Девичьем поле и был оставлен великим князем в городе, чтобы продолжить сбор ратей, которые все еще подтягивались сюда после ухода главного войска.

В Москве тем же делом занимался воевода Тимофей Вельяминов. Когда запоздавшие ратники были собраны, московские «остаточные вой» двинулись к Коломне, соединились там с отрядами, сформированными Владимиром Андреевичем, и вместе поспешили вдогон великокняжескому воинству. Соединение состоялось на Усть-Лопасне. Все это, конечно, не исключает подхода сюда новых дружин из Серпухова. Город был, по-видимому, одним из трех основных мест сбора русского войска. Не на это ли указывают знаменитые строки «Задонщины»: «На Москве кони ржут, звенит слава русская по всей земли Русской. Трубы трубят на Коломне, в бубны бьют в Серпухове…»

Разведав неприятеля и присоединив подкрепления, великий князь приказал переходить Оку. Первыми на правый берег переправились полки Владимира Андреевича. Это случилось в последнее воскресенье августа. На следующий день, в понедельник, сам Дмитрий Иоаннович «перебреде своим двором» Оку. Как происходила переправа, можно только предполагать. Едва ли за время короткой остановки на устье Лопасни удалось построить мосты через широкую и бурную Оку. Слова летописца: «начаша возитися за Оку», «переехавши за реку» — наводят на мысль о том, что для переправы были использованы лодки и плоты. В то же время двор великого князя «перебреде» водный поток — видимо, перешел вброд.

При переправе через Оку, чтобы двигаться к Куликову полю, были посланы разведчики. Дмитрий «отпустил в поле третью сторожевую заставу избранных своих витязей, чтобы они встретились с татарскими сторожевыми в степи: Семена Мелика, Игнатия Креня, Фому Тынину, Петра Горского, Карпа Олексина, Петрушу Чурикова и иных многих с ними известных поляниц» (поляницы — воины, привычные к сторожевой службе в поле). Задание было смертельно опасным.

Правый берег Оки встретил ратников Дмитрия Иоанновича пологими увалами холмов, овражистыми, поросшими лесом кручами. Почти напротив места переправы на горе стоял укрепленный городок, последний на пути в Поле. Согласно предположениям некоторых историков, именно он известен в письменных источниках под названием Лопасна, впервые встречающимся в летописи под 1176 годом. Вереница таких городков-крепостей тянулась по всему среднему течению Оки. Иван Калита завещал, как мы знаем, Лопасну в удел сыну Андрею Ивановичу вместе с Серпуховом и другими населенными местами. От него владение должно было перейти к наследнику, Владимиру Андреевичу. Но Лопасну захватило войско тогда еше малолетнего князя Олега Рязанского. И в дальнейшем она оставалась предметом пограничных споров Москвы и Рязани. Впоследствии Дмитрий Иоаннович вынужден будет признать Лопасну рязанским владением.

Городок напротив устья Аопасни постепенно запустел. В XVII веке на его месте оставался лишь монастырь Николы Чудотворца «четырех церквей». Все храмы — Никольский, Пятницкий, Преображенский и Троицкий — были деревянными. Скромная обитель никогда не могла позволить себе каменное строительство. С течением времени запустел и монастырь. Аишь погост на древнем городище с рубленой Пятницкой церковью 1677 года постройки отмечал место крепости, видевшей под своими стенами историческую переправу войска Дмитрия Иоанновича. В 1930-х годах исчез и храм. Его разобрали по бревнышку и перевезли в соседнюю деревню для строительства клуба.

Ныне древнее место тихо и пусто. Если у Боровского перевоза, где Владимир Андреевич переправлял свои полки через Москву-реку, стоит памятный знак, то на окских берегах ничто не говорит о событии, произошедшем близ устья Лопасни в последнюю неделю августа 1380 года. Между тем выход на Оку, в Поле, знаменовал собой тот решительный, бесповоротный шаг, который определил весь дальнейший ход войны, во многом повлиявшей на исторические судьбы России. Была перейдена не просто река, а черта векового страха, сброшено его тягостное иго, одержана первая победа — победа над самим собой.

Весть о том, что рать Дмитрия Иоанновича вышла за Оку, в мгновение ока разнеслась по городам и весям Залесской Руси. «И бысть в граде Москве туга велика и по всем его пределам плачь горек и глас рыдания… — повествует летопись, — зане пошли с великим князем за всю землю Рускую на острая копья». Жены и матери были неутешны. Ушедших в Поле, за Оку, заранее оплакивали, глубоко тая в сердце надежду на чудесное спасение. Вдруг прояснилась вся мера мужества и решимости воинов, их готовности к самопожертвованию, борьбе до последнего. Из-за Оки, со страшного Дикого Поля, можно было вернуться только с победой. Поражение означало гибель. Ведь в случае неудачи отступать было некуда. Крепостей, где могло бы укрыться израненное войско, Москва за Окой не имела. В рязанские же города путь был заказан. Просто спастись бегством за Оку Мамай бы не дал — нагнал бы отступавших своей стремительной конницей, опрокинул бы в реку, потопил в окских водах. После перехода через Оку Дмитрию Иоанновичу оставалось либо погибнуть с честью, либо одолеть грозного врага. Но такая победа могла быть одержана лишь большой кровью, ценой тысяч и тысяч жертв.

В решении Дмитрия Иоанновича перейти границу, встретиться с врагом лицом к лицу в чистом поле была и отвага князя-ратоборца, бросившего вызов опасности во имя доблести и чести, и жертвенность сына церкви, пошедшего за веру на «острые копья». Но прежде всего это был смелый и вполне трезвый расчет полководца. Немедленное наступление на Мамая, до того как к нему подойдут союзные войска, круто меняло ход войны, открывало едва ли не единственно возможный путь к победе. Остаться в обороне, ожидая неприятеля под прикрытием Оки, значило отдать инициативу в руки врага. Каждый день такого пассивного выжидания приближал срок соединения Мамая, Ягайлы и Олега. Произойди это — и соотношение сил еще больше изменилось бы в их пользу. На сторону неприятеля тогда переходило и моральное превосходство. Нерешительность Дмитрия Иоанновича неизбежно была бы воспринята как слабость. Это положило бы конец разногласиям и колебаниям в стане врагов, укрепило бы их уверенность в победе. Дух же русского войска ослабел бы. Священный огонь, что горел в сердцах ратников, угасал бы в бездействии, не находя себе выхода. Вслед за упадком боевого духа мог начаться и общий распад союза русских князей.

Поэтому движение Дмитрия Иоанновича не было слепым и безоглядным, он ясно предвидел все опасности, подстерегавшие войско в Поле. Войско шло не быстро, осторожно, выверяя каждый шаг. Далеко впереди главных сил действовали разведывательные дозоры, внимательно наблюдавшие за противником. Из их донесений Дмитрий Иоаннович узнал, что Мамай уже за Доном, на реке Мече.

С каждым днем, с каждым часом расстояние между двумя огромными воинствами сокращалось. Близилась развязка. Дмитрий и его воеводы вели рать по западным окраинам Рязанского княжества, в котором правил враждебный князь Олег. Тем не менее был дан строжайший приказ, чтобы ни один волос не упал с головы кого-либо в Рязанской земле. Дмитрий Иоаннович не хотел давать повод Олегу для начала военных действий. «Мой враг — Орда, а не Рязань», — как бы говорил он. И Олег Рязанский отлично понял это. Он никак не препятствовал движению войска московского князя. Переправа рати Дмитрия Иоанновича за Оку и решительный марш на юг произвели на Олега ошеломляющее впечатление. Расчетливый, но далеко не трусливый, он способен был оценить мужественную решимость своего соперника. Имел рязанский князь и достаточно полные сведения о большой численности, высокой боеспособности и небывалом наступательном духе общерусской рати. Вставать на ее пути означало быть раздавленным в одночасье. Даже в непобедимость могущественного «царя» Мамая Олег уже не верил так, как прежде.

Между московским молотом и ордынской наковальней рязанский князь чувствовал себя не очень уютно. Он удвоил свою осторожность, постоянно переходил с войском с места на место. Не давала ему покоя и мысль о том, что сама Русская церковь в лице всенародно чтимого старца Сергия благословила Дмитрия на Священную войну. Олег боялся прослыть вероотступником. Наконец, он твердо решил выжидать, не оказывая помощи ни одной из противоборствующих сторон: «Которому их Господь поможет, тому и аз приложуся». Таким образом, рязанский князь решил ждать исхода сражения между Дмитрием и Мамаем, чтобы присоединиться к победителю.

Позиция Олега повлияла и на действия его союзника, великого князя литовского Ягайлы, который впал в еще большие колебания. Он замедлил свой и без того неспешный марш на соединение с Мамаем и в конце концов остановился, начав осаду города Одоева — столицы союзного Москве Новосильского княжества.

В то время как Ягайло со своим войском в нерешительности топтался где-то на юго-западе, в стан его врага, Дмитрия Иоанновича, явились его братья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. Московский князь встретил их «радостию великою». Событие было действительно воодушевляющим. Сыновья воинственного Ольгерда под стать отцу преуспели на ратном поприще. «Под трубами и под шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены в Аитовской земле», — восхищенно отзывается о них «Задонщина». Ольгердовичи в глазах современников являли собой образцы князей-воинов отважных, неукротимых, ставивших честь и доблесть превыше всего. Обаяние это не могло развеять ни участие их в грабительских набегах, в том числе на Москву, ни неоднократные переходы на службу от одного сюзерена к другому. Агрессивная воинственность воспринималась как отвага, наличие своего удела — как гордая независимость. Все это вполне вписывалось в образ князя, каким ему по понятиям того времени подобало быть.

Ольгердовичи привели Дмитрию Иоанновичу свои дружины, грозную «кованую рать». С 55-летним Андреем, княжившим в то время в Пскове, пришли псковичи и, вероятно, воины из Полоцка, в котором он правил прежде, до того как Ягайло изгнал его с полоцкого стола. Дружина молодого Дмитрия Ольгердовича состояла, по-видимому, из брянцев и трубчевцев, набранных еще в бытность его князем в этих землях. Новые подданные Дмитрия, переяславцы, влились в русскую рать отдельным полком под водительством великокняжеского воеводы Андрея Ивановича Серкизова.

Приход литовско-русских ратей, несомненно, укрепил войско накануне решающей битвы. В еще большей степени он усилил политические позиции Москвы. Появление в рядах ее армии знатных Ольгердовичей, сохранивших влияние и связи в Аитве и после перехода на московскую службу, вносило глубокий раскол в литовскую правящую элиту. К голосам Андрея Полоцкого и Дмитрия Трубчевского чутко прислушивались православные князья Малой Руси. Братьям доверял и их дядя, могущественный Кейстут Гедиминович, вокруг которого группировались противники Ягайлы. В такой ситуации война против Москвы в союзе с Мамаем, затеянная великим князем Литовским, грозила обернуться междоусобием в самой Литве. Эта угроза должна была отрезвить Ягайлу, еще больше сковать его действия.

Радуясь «великою радостию» приходу братьев Ольгердовичей, Дмитрий Иоаннович не мог не вспомнить об их духовном отце, митрополите Аитовском и Малой Руси Киприане, все еще пребывавшем в Киеве. Вспоминал великий князь о судьбе своего недавнего наставника и любимца Михаила-Митяя. Всего несколько дней назад, когда войско переправлялось через Оку, оно прошло совсем рядом с городком Тешиловом, где родился несостоявшийся митрополит всея Руси. Дмитрий Иоаннович с высоты прибрежного холма мог видеть на западе очертания тешиловских крепостных башен и деревянного храма, в котором некогда служил отец Митяй. Какие споры, какие волнения кипели совсем еще недавно вокруг митрополичьего престола, опустевшего после смерти Алексия!

Русское войско, вступившее 25 августа в пределы Рязанской земли, вероятно, сошло с Муравского шляха и уклонилось в юго-восточном направлении. Очередная остановка была сделана у города Березуя, находившегося в 23 поприщах (около 30 км) от истока Дона.

Ольгердовичи присоединились к нему 5 сентября, в день святого пророка Захарии. На современной карте Тульской области близ города Венева можно найти деревню Березово. Березовка существует и в 40 километрах к юго-востоку. Деревня с тем же названием есть еще в нескольких десятках километров на юго-восток. Вопрос о том, какое из этих мест следует отождествлять с загадочным Березуем, упомянутым в «Сказании о Мамаевом побоище», остается предметом споров историков и краеведов. Существует, впрочем, и такая версия: Березуй — это не название конкретной местности, а лишь искаженное переписчиком «Сказания» выражение «на березе» — на берегу Дона.

Действительно, войско Дмитрия Иоанновича проходило в районе истоков великой реки. Нешироким потоком вытекал Дон из крошечного Иван-озера. Отсюда же брала начало и река Шат, относящаяся к совсем другому, Окско-Волжскому речному бассейну. (В 1930-е годы на месте болотистого озерца широко расплескалось Шатское водохранилище, «похоронив» под своей восьмиметровой толщей древний природный исток Дона.) В своих верховьях Дон весьма неширок и совсем не глубок, кое-где в русле реки обнажаются перекаты, много мелей. Но пейзаж вокруг поистине былинный — необъятные волнистые дали, пространство, распахнутое на версты и версты вокруг, суровое надмирное величие. Воинам 1380 года, в большинстве своем уроженцам чащобной Залесской земли, вид этих мест был, наверное, непривычен. Чем дальше продвигались они на юг, тем реже встречались леса. Темные хвойные боры давно сменились солнечными березняками и свободными величественными дубравами. Местность становилась все более открытой, чем-то напоминала владимирцам, юрьевцам и переяславцам родное Владимиро-Суздальское ополье. В Березуе рать пробыла несколько дней, поджидая отставших и «перенимая вестей» из мест, где кочевала Орда. Вернулись воины-«сторожи» Петр Горский и Карп Олексин. Вернулись не с пустыми руками — везли с собой «языка», знатного татарина «царева двора».

Разведчики сообщили о движении Мамая, не знавшего о местонахождении русского войска, к верховьям Дона, «доколе приспеет нам Ягайло». Как это было сделано, автор «Сказания» не писал, но можно себе представить, как невероятно сложно было выхватить из ордынского войска «языка», да не простого воина, а «из сановников царева двора». Но сведения, полученные от него, искупали все труды.

Тот пленник поведал: «Уже царь на Кузьмине гати стоит, но не спешит, ожидает Ягайло Литовского и Олега Рязанского, а о твоем войске царь не знает, не ждет и встречи с тобой, а после трех дней будет он на Дону». Было это 5 сентября 1380 года, три дня оставалось до Куликовской битвы. Удивительно, но в Орде, как показал пленный, не знали о приближении рати Дмитрия Иоанновича. Видимо, Мамай проникся уверенностью, что русские будут придерживаться обычной оборонительной тактики, и не осмелятся выйти за Оку. Он чувствовал себя в донских степях спокойно и даже не озаботился организовать дальнюю разведку.

Впрочем — и это тоже сообщил «язык» — через три дня ордынский властитель подойдет к Дону. Великий князь спросил о численности войска Мамая. «Неисчетно многое множество воинства его силы, никаку же мощно исчети», — отвечал татарин. Так передает этот эпизод «Сказание о Мамаевом побоище».

Теперь стало окончательно ясно: до решающего столкновения остались считанные дни. Смелый маневр, начатый в Коломне, завершился на Дону и достиг цели. Русское войско упредило соединение сил неприятелей. Теперь можно было рассчитывать на бой с Ордой один на один.

Осторожно, непрерывно «вести переимая» от сторожевых отрядов, Дмитрий двигался к Дону. Утром 6 сентября он остановился на донском берегу, неподалеку от устья Непрядвы. В. Н. Ашурков предполагает, что русский стан был разбит у впадения в реку Дон реки Себинки, близ современного села Себино. Только здесь основное войско наконец догнала «пешая рать» — тысяцкий Тимофей Вельяминов выполнил поручение великого князя и вовремя подоспел с пехотой. Своевременное соединение на берегу Дона «пешей рати» и остальных полков стало большим успехом русских воевод. И на этой заключительной стадии похода соединения литовцев и татар так и не произошло. Инициативу прочно удерживало русское командование. На берегу Дона к армии присоединилась пехота. «И ту приидоша много пешаго воиньства, и житейстии мнози людие, и купци со всех земель и градов». Это сообщение указывает на участие в войске «черного люда» и использование (кроме сохранявшей решающее значение конницы) значительных масс пехоты, видимо необходимой в широком антитатарском походе. Не следует представлять пехотинцев как обязательно обездоленных, нищих людей.

Итак, за 20 дней похода русская рать прошла 300-350 км. С учетом остановок в Коломне, у устья реки Лопасни, в Березуе путь к Дону занял 12-13 дней. Движение русского войска можно назвать маршем. На каждой остановке в его состав вливались новые пополнения. Следование к Дону не отличалось особой быстротой. Зато оно позволило подтянуть отставших и осуществить планомерный сбор не только ближних, но и дальних «воев».

Четыре главных пункта видим мы на зигзагообразном маршруте: Москва, Коломна, переправа через Оку и верховья Дона, при впадении в него реки Непрядвы. Четыре вехи — пункт исходный, пункт конечный и между ними — два поворота. И все они стали пунктами сбора русского войска. Можно сказать, что оно собиралось в движении на Мамая. Кому было ближе и удобнее идти в Москву — пришел в Москву. Кому было ближе и удобнее в Кодомну — пришел в Коломну. Кому было ближе и удобнее выйти сразу на переправу через Оку — шел к переправе; сюда пришли дружины князя Владимира Андреевича Серпуховского, сюда подошел и с московской пешей ратью воевода Тимофей Васильевич Вельяминов. И, наконец, тот, кто не успевал соединиться с войском даже на переправе через Оку, догонял его уже по пути через Дикое поле, вплоть до донских берегов. Для содействия этим дружинам и отрядам Дмитрий Иоаннович оставил на переправе воеводу Вельяминова с поручением помогать переправляться через реку и двигаться вдогонку основным силам. Считают, что это была первая в истории русского военного искусства комендатура на речной переправе. Отряд боярина Вельяминова не опоздал к битве и сражался в составе большого полка.

Придя на Дон, великий князь принял все меры, чтобы не быть застигнутым врасплох и встретить врага во всеоружии.

Необходимо было заново «урядить» войско. Со времени его первого «уряжения» в Коломне на Девичьем поле многое изменилось. Продвигаясь к Дону, войско Дмитрия Иоанновича вбирало в себя все новые и новые рати из многих княжеств, земель и городов: псковские и стародубские, оболенские и тарусские, новосильские и брянские, полоцкие и дорогобужские… Прибыли дружины из Углича и Галича. Из Тверской земли пришли кашинцы. «Сказание о Мамаевом побоище» сохранило известие об участии в походе ратей нижегородской, суздальской, муромской. Никоновская летопись говорит о многочисленной пешей рати, догнавшей основные силы у Дона. Достоверность сведений источников о присоединении к русскому войску тех или иных местных отрядов подчас спорна, но несомненно, что к донским берегам подошло значительно больше воинов, чем покинуло Коломну. По определению исследователя военного дела средневековой Руси А. Н. Кирпичникова, это был «марш-мобилизация».

Войско не только возросло численно. Пополнился командный состав. Прибывшие рати возглавляли знатные князья и бояре, бывалые воеводы. Каждому из них необходимо было найти место в общей структуре командования в соответствии с уделом, родовитостью, искушенностью в ратном деле. Следовало учитывать и взаимоотношения князей между собой, порой весьма сложные. Тем не менее в ходе боевого построения на левом берегу Дона войско было заново «уряжено». Здесь пригодился опыт воеводы Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. Именно ему было доверено строить полки, распределять по ним местные рати во главе с их военачальниками, наставлять командиров, как взаимодействовать в бою.

О том, в каком боевом порядке русское воинство готовилось встретить врага, а затем сражалось в битве, сегодня, шестьсот лет спустя, можно судить лишь с определенной долей вероятности. Древнейшие летописные источники очень лаконичны на этот счет. В более позднем «Сказании о Мамаевом побоище» приведена роспись войска по полкам, как они были «уряжены» в Коломне во время смотра на Девичьем поле. Присоединившиеся во время похода к Дону рати здесь не учтены. Еще одна, наиболее полная роспись сохранилась в составе Новгородского летописного свода. Этот свод создавался в 40-е годв XVI века, то есть, спустя более полутора столетий после описываемых событий, и среди историков нет единого мнения по поводу достоверности этого источника. Но и полностью отвергать его сведения оснований тоже нет. Острый дефицит наших знаний об эпохе заставляет ценить на вес золота каждую подробность, отказываясь от нее только под давлением неопровержимых аргументов.

Согласно росписи, приведенной в Новгородском летописном своде 1542—1546 годов, русское войско на Дону было «уряжено» в шесть полков. В сторожевом полку первым воеводой показан Михаил Иванович Акинфов. Здесь же были со своими ратями князья Семен Константинович Оболенский и Иван Тарусский, а также воевода Андрей Серкизов. Передовой полк состоял под началом братьев Ольгердовичей — Андрея Полоцкого и Дмитрия Трубчевского, воеводы Микулы Васильевича Вельяминова и князя Федора Романовича Белозерского. В полку левой руки были князья Василий Ярославский, великокняжеский воевода Аев Морозов и князь Федор Михайлович Моложский. Главные силы войска, центр его боевого порядка — большой полк — оставался под рукой самого великого князя Дмитрия Иоанновича. Здесь должны были находиться также Иван Родионович Квашня, Михаил Бренк и князь Иван Васильевич Смоленский. Полк правой руки оказался под командованием князя Андрея Федоровича Ростовского, боярина Федора Грунки и князя Андрея Стародубского. Наконец, немалая и едва ли не самая боеспособная часть войска была выделена в главный резерв, который предстояло ввести в сражение в решающий момент. В историю он вошел как засадный полк. Им водительствовали князь Владимир Андреевич Серпуховской, воевода Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский и князья Роман Брянский, Василий Михайлович Кашинский и Роман Семенович Новосильский.

Каждый полк и каждый «стяг» получили свои знамена. Они должны были служить ориентирами в гуще боя, указывать ратникам место их отряда. Над большим полком реяло огромное багряно-красное знамя великого князя с образом Спаса Нерукотворного. Его должны были видеть отовсюду. Пока оно пламенело над полем, каждый знал — стоит русская рать, не поддается врагу.

Когда войско еще выходило из Москвы, оно казалось небывало огромным. В Коломне рать едва поместилась на обширном Девичьем поле, так что трудно было окинуть взглядом ее бесконечные стальные ряды. Но только тут, на Дону, войско собралось в своем полном боевом составе. О численности сил великого князя московского, как и о многом другом в истории Куликовской эпопеи, сегодня приходится лишь строить предположения. Если и вели в те времена счет ратникам, то никаких официальных документов об этом не сохранилось. Летописцы и создатели литературных произведений о Донском походе непосредственными участниками событий не являлись. Не были они и людьми военными. Монахов, книжников точные выкладки интересовали не в первую очередь. Им важнее было смысловое и эмоциональное постижение событий. Кроме того, дошедшие до нас рукописи — это результат неоднократного переписывания и пересказывания первоисточников, в результате чего многие факты подверглись искажению.

Но письменные памятники донесли из прошлого много ценного, и прежде всего смысл и масштаб событий.

Вот и относительно численности русского войска все источники сходятся в одном: она была небывалой дотоле на Руси.

Приведем данные о количестве русских войск, принявших участие в битве на Куликовом поле, по источникам и литературе:

• в «Задонщине» — 300 тыс. человек;

• в «Пространной летописной повести» — 150-200 тыс. человек;

• в основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» — свыше 300 тыс. человек;

• в Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» — свыше 400 тыс. человек;

• в распространенной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» — 300 тыс. человек.

В списках извода Михайловского основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» помещено количество войск великого князя Дмитрия Иоанновича.

«В большом полку 70 000 человек.

В правом полку 8 000 человек.

В левом полку 20 000 человек.

В сторожевом полку 34 000 человек.

В передовом полку 25 000 человек, и еще дворян и выборных голов 20 000 человек. С литовскими князьями Ольгердовичами пришло 30 000 человек. Из Новгорода Великого приехали посадники Яков Ивачев, сын Зельци, Тимофей Константинович Микулин к великому князю Дмитрию Иоанновичу на помощь, и с ними новгородские силы 30 000 князей и бояр и всяких людей».

Следует отметить, что Михайловский извод основной редакции сказания представлен поздними списками XVII века. Численность войск по летописным известиям:

• по Львовской летописи в битве приняли участие около 200 тыс. человек;

• по Ермолинской летописи — около 200 тыс. человек;

• по Устюжинскому летописцу — 300 тыс. человек;

• Никоновской летописи — 150-200 тыс. человек;

• по Московскому летописному своду — 150-200 тыс. человек.

По данным историков:

• по В. Н. Татищеву — свыше 40 тыс. человек;

• по Н. М. Карамзину — более 150 тыс. человек;

• по С. М. Соловьеву — 150 тыс. человек;

• по В. В. Богуславскому — до 60 тыс. человек;

• по А. Н. Кирпичникову — около 40 тыс. человек;

• по Е. А. Строкову — 100 тыс. человек;

• по М. Н. Тихомирову — 100-150 тыс. человек;

• по Б. А. Рыбакову — 150 тыс. человек;

• по А. Н. Куропаткину — 150 тыс. человек;

• по Ю. К. Бегунову — 150 тыс. человек;

• по В. В. Каргалову — 100-150 тыс. человек.

По житию Преподобного Сергия — 150 тыс. человек.

По житию святого Дмитрия Донского — 150 тыс. человек.

Некоторые историки постсоветского периода, умаляя значение Куликовской битвы, считают цифру в 150 тысяч человек фантастической и выдвигают мнение, что это число не превышало нескольких десятков тысяч. Историки из военного музея Москвы подсчитали, что на Куликовом поле пали всего около 10-11 тысяч воинов.

Совсем недавно сотрудники музея «Куликово поле» получили новые данные о количестве русских войск, участвовавших в Куликовской битве, — это ни много ни мало 15 тысяч человек. Дальше идти некуда. По последним данным, которые нам известны из материалов Всероссийской научной конференции 2005 года, посвященной Куликовской битве, войско Мамая состояло из 80 тысяч человек. Как мы видели, на стороне Мамая стояли и другие народности, кроме татар. Сверх того, там находились посланные от булгарского эмира Азана две тысячи черешманцев, одна тысяча башкордов, одна тысяча каштанцев, одна тысяча буртасов под командой бека Сабана.

Основное русское войско на Куликовом поле имело в своем составе 60 тысяч человек. Кроме того, там было 10 тысяч человек во главе с Андреем Ольгердовичем Полоцким и Дмитрием Ольгердовичем Брянским и 20 тысяч всадников засадного полка под командой Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. Из общего числа войска сторожевой полк, который был разбит Ордой в начале сражения, имел в своем составе 10 тысяч пехотинцев.

У большинства современных историков и историков XIX-XX веков цифры в 150-170 тысяч не вызывают сомнения. Такую же цифру называют, как мы видели, жития Преподобного Сергия и святого Дмитрия Донского. Принимая во внимание вышеизложенное, мы считаем, что в Куликовской битве участвовало не менее 150 тысяч человек, в то же время понимая, что военные ресурсы раздробленной Руси XIV века были скромными. Под стягом Дмитрия Иоанновича на битву с Мамаем вышла не вся Русская земля. Великий князь не мог собрать 300-тысячную армию. Следует также понимать, что в те времена война была делом профессионалов, а крестьяне, составлявшие подавляющее большинство населения страны, лишь в редких случаях набирались в ополчения.

Есть еще один довод против преувеличения численности русского войска свыше 200 тысяч человек. На той позиции, которую отстаивала рать Дмитрия Иоанновича в сражении у берегов Дона и Непрядвы, 300-тысячная и более масса не только не смогла бы маневрировать, сходиться и расходиться с противником, но не давала свободы действий. Она, казалось, обрекала их на пассивную оборону, а в случае неудачи — на гибель в водах Непрядвы и Дона, куда татары неизбежно сбросили бы отступавших. Нет, такого случая Мамай упустить не мог. Да и непомерная гордыня восточного владыки, помноженная на ярость, вспыхнувшую при виде дерзости бывшего данника, побуждала к немедленному наступлению.

У Дмитрия Иоанновича и его воевод были основания рассчитывать, что Мамай, осматривая позицию, не разгадает истинных замыслов русских и в конце концов попадет в приготовленную ему ловушку. Великий князь стремился не просто отбиться от врага, но и разгромить его.

Тем временем в шатре Дмитрия Иоанновича на левом берегу Дона в придонской деревне Черново собрался военный совет. На него прибыли князья и воеводы. Обсуждался единственный вопрос: переправляться ли за Дон или остаться по эту сторону реки. По сути же речь шла о том, какой образ действий избрать: пассивную оборону за водной преградой либо прямой бой насмерть в открытом поле. Совет продолжался долго. Единодушия не было.

Некоторые из собравшихся считали, что переходить Дон слишком опасно, поскольку Мамай обладает большим численным превосходством. В так называемой Забелинской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» есть указания на то, кто был противником решительных действий. Против переправы через Дон выступали «московские бояре». Эта деталь повествования выглядит достаточно правдоподобно. Московское боярство сложилось в своей основе в годы «тишины великой», мирных отношений с Ордой.

В плоть и кровь многих его представителей вошло смирение перед могущественным «восточным царем». Оно стало традицией, глубоко укоренившейся в сознании нескольких поколений. Старомосковское боярство неплохо уживалось с Ордой в течение многих лет. Татары не мешали ему богатеть. Ордынское владычество, способствуя сохранению феодальных вольностей, препятствовало дальнейшему укреплению великокняжеской власти. Среди московских бояр сильны были настроения в пользу возвращения к миру с Ордой. После казни Ивана Вельяминова и под влиянием военно-политических успехов Дмитрия Иоанновича эти настроения утихли, и, казалось, исчезли навсегда. Теперь же, в канун решающего столкновения, они неожиданно проявились вновь.

Сторонники лояльности Орде ухватились за предложение не переходить Дон. Оно давало призрачную надежду на мирный исход противостояния. Расчет мог строиться на том, что Мамай, подойдя к реке и увидев большое русское войско на крепкой позиции, не решится атаковать его. А значит, останется возможность дипломатического торга, переговоров. Конечно, Мамай вновь потребовал бы покорности Москвы. Но некоторые бояре, похоже, готовы были на любые уступки, лишь бы вернуть мир.

Вероятно, не все, кто выступал на совете против выхода за Дон, руководствовались такими далеко идущими расчетами. В иных просто говорил страх перед ордынской силой, вбитый в поколения русских людей со времен Калки, Батыя и Дюденевой рати. Другие бояре проявляли осторожность, свойственную ответственным государственным мужам. Третьи готовы были умереть в битве, но искренне полагали, что в военном отношении выгоднее встретить врага под прикрытием Дона, чем вступать в бой на открытом поле, имея реку в своем тылу. Ведь именно так была одержана победа на Воже.

Самыми решительными противниками выжидания за Доном выступили на совете братья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. Они не имели тесных связей ни со старомосковским боярством, ни тем более с Ордой.

Им, выходцам из Аитвы, не знавшей ордынского ига, был чужд вековой страх перед татарами. Ольгердовичи прониклись идеями своего духовного наставника митрополита Киприана о непримиримой борьбе христианского и мусульманского миров. В братьях горел рыцарский дух, побуждавший не ждать нападения врага, а бросаться на него первыми, лишь только завидев.

В пылу спора на военном совете Ольгердовичи обвинили московских бояр в крамоле против Дмитрия Иоанновича. Они настаивали на немедленном переходе Дона и решительной битве с Мамаем. Братья убеждали великого князя: войско, имея за собой реку и сознавая невозможность отступления, будет держаться стойко, биться насмерть. Ольгердовичи приводили исторические примеры: Ярослав Мудрый, перейдя реку, победил Святополка Окаянного, Александр Невский за Невой разгромил шведов. Так подобает поступить и Дмитрию Иоанновичу. Андрей и Дмитрий Ольгердовичи указывали на небывалую численность великокняжеского войска, его высокий боевой дух, готовность умереть за великого князя. Если победим, то все спасемся, восклицали братья, если же потерпим поражение, то «вси общую смерть приимем от князей до простых людей».

Этим словам Дмитрий Иоаннович внял, по-видимому, далеко не сразу. Он долго раздумывал, перебирая все доводы «за» и «против». И, казалось, склонялся к осторожности. Тогда неукротимые Ольгердовичи решились на крайний шаг. Они покинули военный совет, ударили по коням и вместе со своими полками вброд переправились через Дон, не дожидаясь приказа великого князя.

Конечно, можно предположить, что роль Ольгердовичей здесь преувеличена. (Братья вообще любимцы и «Задонщины», и «Сказания», чему могли быть вполне конкретные причины, например их близость к митрополиту Киприану, московским старцам и Владимиру Серпуховскому — той среде, настроения и оценки которой, по мнению многих исследователей, отразили эти произведения.) Несомненно, за переход через Дон выступали и другие участники совета.

Сторонниками наступления могли быть и воевода Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский, и удалые князья Белозерские, и храбрый князь Владимир Андреевич Серпуховской, женатый на родной сестре братьев Ольгердовичей Елене, а также часть московских бояр. Большим подспорьем им послужила грамота Сергия, призывавшая смело идти на врага и предсказывавшая победу.

И все-таки последнее решающее слово оставалось за великим князем. Вновь каменная тяжесть ответственности за судьбу войска, своей «отчины», всей Русской земли навалилась на его плечи. Спор на военном совете и самовольный уход Ольгердовичей за Дон ясно показали Дмитрию: уклонение от боя, выжидание под прикрытием реки чреваты упадком боевого духа ратников, расколом среди князей и воевод.

Выгоды позиции на левом берегу при ближайшем рассмотрении тоже оказывались сомнительными. Следовало рассчитывать на то, что Мамай учел уроки поражения на Воже и не даст заманить себя в подобную ловушку. Он не станет безрассудно атаковать русских за Доном, если сочтет свои силы недостаточными, а просто дождется подхода Ягайлы и Олега. И тогда его преимущество станет подавляющим. По поводу решения военного совета В. В. Каргалов писал: «Аетописцы, уделившие этому совету очень много внимания, выдвигали в качестве инициатора похода за Дон и самого великого князя, и коллективно «князей и воевод великих», и литовских князей Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, и воеводу Дмитрия Боброк-Волынца. Думаю, спор об «авторстве» наступательной тактики, к которому позднее присоединились и историки, не является принципиальным. Ясно, что решительные действия отражали настроения всего русского войска и, больше того, естественно вытекали из общего плана войны».

Оставаясь за Доном, русские не могли помешать такому преимуществу. Они, таким образом, отдавали инициативу противнику, теряли все преимущества, завоеванные в результате блестящего марша-маневра от Коломны до берегов Дона, попадали в опаснейшее положение вдали от родины перед лицом превосходящего врага, угрожающего со всех сторон. Военные соображения говорили: надо искать немедленного, решительного сражения, тем более что позиция, разведанная на левом берегу Дона, позволяла дать такой бой. И был еще один довод, который, возможно, окончательно перевесил чашу весов. Наступал великий праздник Рождества Богородицы, небесной заступницы Русской земли, покровительницы великих князей Владимирских и Московских. И войско, и сам Дмитрий Иоаннович верили — в такой день победа неизбежно будет на их стороне: «Приспе, братие, время брани нашея…»

На исходе дня 7 сентября и в наступивших сумерках первый воевода Дмитрия Иоанновича, «нарочитый полководец» Боброк-Волынский «уряжал» войска, «елико где кому подобаеть стояти». Главные силы заняли дефиле между Смолкой и Рыбьим Верхом, опираясь флангами на их лесистые долины. Перед основным боевым порядком были выдвинуты вперед конные отряды сторожевого полка, состоявшие из проверенных и сметливых воинов. Им предстояло завязать бой и заставить противника обозначить направление главного удара. Сторожевой полк должен был также стать заслоном для основных сил от атаки конных лучников, с которой татары обычно начинали сражение. Таким образом, войско Мамая, лишенное по условиям местности возможности свободно и быстро маневрировать, теряло и второе свое преимущество — способность массированной стрельбой из луков истощать противника еще до решающей схватки.

За завесой «сторож» выстроились «великие полки» — главные силы русского войска. Первую линию их боевого порядка составлял передовой полк. Он должен был принять на себя удар еще не обескровленного неприятеля, нанести атакующим как можно большие потери, заставить их израсходовать резервы раньше времени. Передовой полк состоял не только из конницы, но и из пеших ратей. Наиболее мощной была вторая линия основных сил войска. Центр ее составлял большой полк — поистине тело армии. При нем находилась ставка великого князя. Здесь реял великокняжеский стяг. Большой полк был самым многочисленным соединением войска. В него входили и конные, и пешие рати. К большому полку примыкали на флангах полк левой руки и полк правой руки. Расстояние между полками правой и левой руки было около пяти километров. Позади второй боевой линии находился еще и конный резерв.

Боевой порядок русского войска на Куликовом поле историки реконструируют по весьма лаконичным и разноречивым данным источников, допускающих различные толкования. Отсюда приблизительность такой реконструкции. Предлагаются и иные версии построения ратей перед сражением. Так, Л. Н. Кирпичников считает, что в первую линию помимо передового полка был выдвинут и примкнул к нему своим левым флангом еще и полк правой руки. Некоторые историки отрицают размещение позади большого полка особого резерва. Спорным остается и вопрос о соотношении конницы и пехоты в русском войске, об их распределении по полкам. Однако большинство исследователей включают в нее оба рода войск.

Правый фланг русской позиции был совершенно неприступен. Его прикрывали лесисто-овражистые долины речек Нижний Дубик и Рыбий Верх, труднопроходимые не только для конницы, но и для пешего войска. Столь же надежно укрепила природа и левый фланг. Атаковать его конной массой мешали речка Смолка и целая система оврагов, спускавшихся к ней. Склоны балок и край поля здесь тоже покрывал лес, Зеленая дубрава, которой пришлось сыграть столь огромную роль в битве. Ее плошадь составляла 30 га. Этот лесной массив занимал обширное водораздельное пространство в долине реки Смолки и простирался до балки Верходуб. Левобережье Непрядвы близ ее впадения в Дон, ныне представляющее собой совершенно открытую местность, почти голое поле, во времена Мамаева побоища было покрыто густым лесом, в котором открывались лишь сравнительно небольшие поляны.

Подступиться к позиции русских большими силами ордынцы могли лишь в одном месте — там, где верховья Смолки, Курцы и Рыбьего Верха, Верхнего и Нижнего Дубика сближались и между ними оставался перешеек шириной в 4-5 километров. Это и была горловина мешка, в который Дмитрий Иоаннович заманивал неприятеля. Он как бы приглашал Мамая атаковать в лоб, сразиться лицом к лицу в прямом, фронтальном бою, где русские, обладавшие лучшим оружием ближнего действия и защитным вооружением, более сильные физически и устойчивые эмоционально, имели преимущество над изворотливыми, быстрыми степняками. Мамай мог только наступать с юга, со стороны красного холма, отлогой возвышенности посередине Куликова поля.

Как мы видим, основные силы русских были выстроены на Куликовом поле в достаточно плотном и глубоком боевом порядке. Его ширина по фронту составляла, по разным оценкам, от полутора до шести и даже до 10 километров. Глубина достигала полутора-трех километров. Разделение войск на полки позволяло сделать бой сложным, применять разнообразные тактические приемы, маневрировать на поле сражения. Но полки были слишком громоздкими и трудноуправляемыми боевыми единицами. Каждый из них насчитывал от нескольких тысяч до полутора-двух десятков тысяч воинов. Действовать такими огромными массами было нелегко. Поэтому, как предполагается, каждый полк имел свой расчлененный боевой порядок. Его отдельные отряды, «стяги», выстраивались в виде клина. Один «стяг» выдвигался вперед, два других оставались сзади по сторонам. В зависимости от обстоятельств они могли вступать в бой последовательно или все сразу. Это придавало тактическому построению гибкость, давало возможность совершать быстрые, выверенные действия, мгновенно реагировать на все изменения обстановки. Сражение той эпохи отнюдь не являло собой обшую рукопашную свалку двух вооруженных толп. Оно состояло из множества боевых эпизодов, участники которых, искушенные воины-профессионалы, старались применять весь немалый арсенал тактики.

Позиция русского войска на Куликовом поле, его глубоко эшелонированное построение давали ему возможность при меньшей численности оказать врагу достойное сопротивление, нанести неприятелю большие потери, измотать и обескровить его. Но не разгромить. Между тем именно разгром Мамая был главной целью Дмитрия Московского и соратников князя. Оборона на выгодных рубежах являлась лишь частью общего замысла сражения. После того как противник крепко увязнет в кровопролитном бою, израсходует все силы и резервы, русские намеревались нанести ему неожиданный и смертельный удар. Для этого в ночь накануне сражения под покровом темноты главный резерв войска, засадный полк, был скрытно сосредоточен за левым флангом в Зеленой дубраве, что росла по берегам речки Смолки. Здесь, в стороне от главных сил, ему предстояло оставаться до того момента, когда наступит кризис сражения, а затем стремительной атакой решить исход боя.

Такое дело можно было доверить только самым испытанным военачальникам. От их железной выдержки и хладнокровия, от полководческого глазомера и наступательного порыва зависело все. Поэтому в Зеленую дубраву он послал своих лучших полководцев и ближайших сподвижников — князя Владимира Андреевича Серпуховского и воеводу Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. Ряды засадного полка были пополнены «удалыми воинами», «крепкими витязями» великокняжеского двора. Рать, тайно укрывшаяся в Зеленой дубраве, могла пригодиться не только для решающего удара во фланг и тыл татарам, наступавшим в лоб на русскую позицию. Она стала бы надежной защитой, если бы противник появился с северо-востока, со стороны донских бродов.

На исходе дня 7 сентября Дмитрий Иоаннович наблюдал, как строятся полки к завтрашнему грозному дню. Лучи закатного солнца огненными языками играли на доспехах ратников, тихо реяли золоченые стяги, трепетали лики святых на их полотнищах, будто хотели что-то промолвить. В полках царили спокойствие и порядок. Все, казалось, были готовы встретить грядущий день, «умереть един за единого, друг за друга». Великий князь подъехал к своему знамени, возвышавшемуся посреди большого полка, слез с коня, тяжело опустился на колени прямо на степной ковыль и стал молиться перед образом Спаса. Окончив молитву, он поехал по полкам. Останавливаясь перед ними, великий князь обращался к воеводам и воинам, давая наставления, призывая к бдительности и мужеству. «Уже, братие, нощь приспе, и день грозный приближися, — говорил он. — В сию нощь бдите и молитеся, мужайтеся и крепитеся, Господь с нами, силен в бранех. Зде пребудите, братие, на местех своих, немятущеся». Дмитрий наставлял сегодня же, не дожидаясь утра, привести полки в полную готовность, ибо «гости наши приближаются». «Ныне, братие, уповайте на Бога жива, мир вам буди о Христе», — взывал он к воинам своим.

Еще один день той необыкновенной светлой, сияющей осени померк. Настала ночь. Была они тиха и тепла, но росы уже пали на травы. В эту последнюю перед битвой ночь в русском войске не спали. В темноте через донские броды и по мостам все еще шли не успевшие переправиться накануне рати. Постепенно военный шум затих. Все утонуло в бездонной тишине. И каждый остался наедине с собой и вечностью, бездонной, которая вдруг разверзлась впереди и от взгляда в которую, содрогалась душа. И надо было побороть этот страх и эту тьму внутри себя, чтобы назавтра одолеть врага. В ту ночь воины молились, напряженно вслушивались в тишину, всматривались в черноту пространства, ожидая предзнаменований, силясь распознать знаки судьбы.

В основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» повествуется о том, что когда наступила ночь, воины прилегли на ночлег. Ночь эта приходилась под Рождество Богородицы, была тихая, звездная, только с одной стороны неба подымалась мгла, предвещавшая на утро туман. Великая была эта ночь: много потом рассказывалось чудного, что под покровом ее совершилось. Дмитрий, удаляясь в шатер свой, то молился, то высылал сделать какое-нибудь распоряжение. Ему не спалось: он чувствовал, что в завтрашний день один он в ответе за судьбы России… Не спалось и многим ратным людям и военачальникам. Был, между прочим, у Дмитрия знаменитый боярин, пришел он к нему из Южной Руси, с Волыни, именем Боброк. Ночью он поехал по рядам, а в полночь заехал к великому князю, видя у него свет. Боброк понимал его беспокойство и хотел сообщить ему свои кой-какие добрые приметы о завтрашнем дне. Он пригласил князя сесть на коня и поехать с ним. Сели они на коней, выехали из лагеря и поскакали по полю Куликову; на середине между русских и татарских полков Боброк остановился. «Слушай и скажи, что ты услышишь на татарской стороне», — сказал он князю. Прислушался великий князь и отвечал: «Слышу стук и клик, словно базар идет; слышу еще, словно волки воют и птицы летают, вороны каркают и орлы клекчут». «Послушай теперь на русскую сторону», — сказал Боброк. Дмитрий послушал и сказал: «Тишина великая, только от огней словно зарево». «Знаменья добрые, — объяснил Боброк, — это значит, что волки воют, и птицы степные в непривычную пору всполошились — значит, чуют добычу, быть великому побоищу. Шум со стороны татар значит нестроение, тишина с нашей стороны — порядок и благодать Божия в сердцах людей, а где благодать Божия, там и победа… Есть у меня и другие приметы, и по ним выходит, что будет тебе на врага одоление, но много падет воинства христианского…»

Разъехались они по своим шатрам; воины спали в поле. Иноки Сергиевы под открытым небом всю ночь стояли на молитве над спящим лагерем. Но не всем воинам спалось. С некоторыми приключилось нечто такое, что они, потолковав с товарищами, решили прямо пойти к великому князю и объявить ему. И докладывают Дмитрию, что трое ратников пришли к нему за очень важным делом, и велел их допустить великий князь. И стал один рассказывать: «Меня зовут Фома Коцюгей, стоял я в сторожевых против татарского стана, и было мне видение: от восточной стороны, вижу я, идет словно воинство великое; вдруг на это воинство с полуденной стороны идут два светлых юноши в доспехах воинских и с мечами; и начали они воинство это рубить и словно восклицали: «Кто вам велел погубляти отечество наше?» И кого изрубили, а прочих отогнали». «А мы, — стал рассказывать другой, — прилегли было, и вдруг я взглянул на небо и вижу, что в воздухе со стороны степи идет словно великое множество черных эфиопов на конях и на колесницах, и вдруг появился словно в святительских ризах муж с огненным жезлом в руке и тоже словно воскликнул: «Почто пришли вы погублять стадо мое», — и устремился на них с жезлом своим, и всех их разогнал. Я толкнул товарища, он тоже увидал и сказал мне: «Это не кто иной, как угодник Божий святый Петр митрополит». И оба мы испугались, и пока толковали, подходит к нам Фома Коцюгей и рассказал, что ему привиделось. Мы и положили о таком деле прямо пойти и доложить тебе». И выслушал их великий князь, перекрестился и сказал: «Пращуру моему святому Александру Невскому помогли победить шведскую рать святые угодники Божии, убиенные нечестивым Святополком, благоверные князья святые Борис и Глеб; не они ли подвиглись и ныне нам на спасение? А святый Петр митрополит неусыпно молится за Русь перед престолом Всевышняго. Помолимся и мы им, братья, чтобы помогли они нам в сей великий день. Ступайте теперь с Богом, отдохните и никому не рассказывайте, что видели».

Этот эпизод «Сказания о Мамаевом побоище» кто-то считает красивым литературным вымыслом, проявлением яркой, образной символики произведения. И впрямь, разве накануне решающего сражения двум главным полководцам русского войска не было чем заняться, кроме как гаданием! Тем не менее в этом рассказе ощущаются отголоски исторической реальности. Ту ночь великий князь и его первый воевода, должно быть, провели в седлах, наедине друг с другом. Им было что обсудить. На их плечи ложилась главная тяжесть руководства завтрашним боем, огромная ответственность. Одному предстояло выдержать основной натиск врага, второму — нанести этому врагу смертельный удар.

Возможно, в последнюю ночь Дмитрий Иоаннович и Боброк вдвоем объезжали позиции, уточняли планы, обговаривали детали взаимодействия войск. Им, несомненно, хотелось предугадать ход событий. Полной уверенности в победе быть не могло, несмотря ни на какие приготовления. Слишком могучим казался неприятель. Оставалось уповать на Бога, на ратную удачу и стараться преодолеть естественный человеческий страх перед неизбежным поворотом судьбы с помощью древних, возможно, еще дохристианских воинских обычаев, таких, как «испытание» примет. Известно, что люди, постоянно рискующие, часто попадающие в ситуации между жизнью и смертью, склонны верить в приметы. В средневековье вера эта была еще сильнее.

Звуки ночи могли навести опытнейшего полководца Боброка-Волынского и на вполне рациональные выводы. Шум, стук, грохот, дальний топот свидетельствовали о скором приближении орды, ее огромной численности, а также о неустойчивом эмоциональном состоянии татарского войска, беспечной самоуверенности неприятеля, пренебрежении им мерами безопасности. Тишина на русской стороне говорила о спокойной решимости, высокой дисциплине и организованности, предусмотрительной осторожности. Все это прямо наводило на мысль о вероятности победы в завтрашнем сражении. Так что Боброк выступает в этом эпизоде не столько ведуном, сколько опытным разведчиком, способным по косвенным данным представить общую военную обстановку.

Ночь, полная тревоги, таинственных предзнаменований, внутренних борений многих душ, подходила к концу. Вот уже засветлел восток. Забрезжило тусклое утро 8 сентября 1380 года, великого праздника Рождества Пресвятой Богородицы.

У всех на устах было тогда имя Преподобного Сергия. Здесь, на Дону, войско догнал посланец троицкого игумена. Он привез грамоту великому князю. Сергий слал Дмитрию Иоаннови- чу благословение и вновь предсказывал победу и великую славу русскому воинству. Вместе с грамотой гонец доставил от преподобного старца «Богородицын хлеб» — богородичную просфору. Великий князь тут же вкусил ее. Весть о новом благословении Сергия стала известна всему войску. О грядущем часе подвига во имя веры и земли Русской напоминали ратникам две могучие черные фигуры в монашеских схимах. Воины-иноки Пересвет и Ослябя готовились вместе со всеми выйти на бой и принять смерть «за други своя».

С высот донского левобережья, где расположилось русское войско, за тихой Непрядвой открывалась бескрайняя степная даль.

7 сентября, в канун праздника, великий князь повелел наводить мосты и искать броды на реке. Войско начало переправу через неширокий и глубокий Дон.

О времени переправы через Дон летописцы сообщали противоречивые сведения, нет единого мнения и в исторической литературе. Историки называли и 6 сентября, и 7 сентября, и ночь с 7 на 8 сентября, и даже утро непосредственно перед битвой. Наиболее вероятным представляется, что 6 сентября через Дон переправились только сторожевые отряды, которые потом вернулись к войску с «прямыми вестями» о неприятеле. Переправа же главных сил могла начаться ночью на 8 сентября. Только в этом случае полки успевали переправиться и изготовиться к сражению, которое, как известно, началось утром 8 сентября. К тому же, по свидетельству летописцев, утром был сильный туман. В тумане войско в 150 тысяч человек не успело бы занять свое место в боевом строю.

Русское войско переправлялось через Дон в одном-двух километрах от устья реки Непрядвы, где-то близ современной деревни Татинки Куркинского района Тульской области. Полки великого князя Дмитрия «вышли в поле чисто в Ордынской земле на устье Непрядвы», совсем немного опередив Мамая.

Броды на Дону кипели под копытами тысяч боевых коней, бревенчатые мосты прогибались под тяжестью «окаванной рати». Войско великого князя переходило реку и занимало позицию для сражения, которое ожидалось назавтра. Это место, где предстояло сойтись с неприятелем, было выбрано заранее, после тщательной рекогносцировки, и признано Дмитрием Ивановичем и его воеводами подходящим для решительного боя. После перехода войск мосты были разрушены. Из низины речной поймы русские ратники поднимались пологим склоном на открытое возвышенное плато. Русское войско вступало на Куликово поле.

Первыми вышли за Дон, на Куликово поле, как мы увидим, полевые разведчики и схватились с ордынцами еще до начала битвы.

Куликово поле… Непрядва и Дон, Смолка и Зеленая дубрава, Красный Холм, Монастырщина. Кто хоть раз побывал в этих местах, навсегда унес с собой частичку торжественного, печального и в то же время светлого чувства этого святого для каждого русского поля. Казалось бы, что нам до битвы, прошедшей здесь более шести веков назад? И до нее, и после сколько было сражений в истории России, знаменитых, славных своими победами и подвигами, масштабами и героями! Почему на протяжении веков русские люди всегда хранили память об этом событии? Почему и сегодня, когда кости героев Донского побоища и их потомков уже давно превратились в прах, Куликовская битва продолжает волновать умы, заставляет вновь возвращаться к великому событию?

Почему сегодня сотни тысяч людей ежегодно приезжают поклониться подвигу русских князей и безымянных ратников, сложивших свои головы за Доном и Непрядвой? И, наконец, почему сегодня кому-то очень хочется вычеркнуть из нашей истории это сражение, извратить его сущность и значение, перенести его на другое место и время?

Любой читатель, который хорошо знаком с историей своей Родины, удивится этим вопросам. Но пока есть те, кому хочется переписать нашу историю, кто пытается в своих интересах выдвигать новые и новые фантастические версии событий, и находятся люди, которые не задумываясь и с какой-то непонятной легкостью подхватывают их, считая себя находящимися на передовой линии науки, на эти вопросы надо отвечать снова и снова.

Можно манипулировать историческими фактами, выискивать несуществующие противоречия в летописных рассказах, переписывать хронологию, но есть то, что нельзя опровергнуть никакими домыслами. Это память земли, память народа, воплощенная в православной и фольклорной традициях, памятниках древнерусской литературы и искусства, на страницах летописей и в поминальных синодиках храмов монастырей, в музее «Куликово поле», поисковых работах на поле битвы.

В более широком смысле слова Куликово поле — географическая территория на севере лесостепи Русской равнины, охватывающая территорию бассейна Верхнего Дона и его наиболее крупного притока реки Непрядвы. Сам топоним «Куликово», вероятно, произошел от славянского слова «кулига», которым, по В. Далю, обозначали ровное, безлесное место с богатой растительностью. Имелось и второе значение: покос, сенокос на пойменных лугах и по долинам рек и наконец — дальнее заброшенное поле (по Д. С. Лихачеву).

Пристальное внимание к битве 1380 года не могло не привлечь интереса и к месту замечательного события. Если обычно места сражений привязываются к каким-либо населенным пунктам, вблизи которых они происходили, то в данном случае такая локализация невозможна. Битва происходила в местности, которую население покинуло, как установили археологи, лет за 15-20 до нее и вернулось через 300 лет, когда прекратились набеги «крымских людей». К тому же место битвы находилось в значительном удалении от административных и культурных центров Руси и было практически не известно книжникам. В наиболее ранних летописях упоминается только то, что сражение произошло на Дону. Первое упоминание о Куликовом поле как определенном топониме находится в Кирилло-Белозерском списке «Задонщины», созданном в начале 60-х годов XV века, где указано: «Тогда же не туры воз- рыкают на поле Куликове на речке Непрядве». После Куликовской битвы в связи с распадом Золотой Орды и образованием новых татарских ханств усиливается давление Степи на южные окраины Московского и Рязанского княжеств. Происходит отток русского населения из района Непрядвы. Пашня забрасывается, деревни и села превращаются в селища, а остроги — в городища.

Новые сведения о топониме «Куликово поле» относятся к событиям августа 1542 года, когда в этой местности произошло столкновение русских отрядов с крымскими татарами: «…И дошли сторожи татарьскихъ сторожей на Куликове…» В Александро-Невской летописи дано полное его название: «Куликово поле». Разрядная книга 1475—1598 годов хотя и не называет Куликова поля, но указывает более точное место сражения: «И дошли сторожи татарских сторожей между Непрядвой и Мечею».

В середине XVI века Куликово поле упоминается в хозяйственных документах, связанных с землями князей Воротынских около Одоева. Наиболее полное и ясное описание размеров Куликова поля дано в «Книге Большому чертежу»: «Река Упа вытекла ис Куликова поля по Муравскому шляху»; «А ниже Соловы верст с 5 и больши пала в Упу река Плова; а река Солова и река Плова вытекли с верху реки Мечи ис Куликова поля от Муравского шляху… А ниже Мценска пала в Зушу 15 верст речка Снежедь, а вытекла речка Снежедь из Куликова поля, из- под Новосильские дороги, что лежит дорога с Ливен и с Новосили на старую Кропивну от Черни верст з 12… А ниже Березуя верст с 4 с правые стороны пала речка Иста в Оку, а вытекла ис Куликова поля от Пловы». Писцовые книги и актовые хозяйственные документы также определяют Куликово поле как весьма значительную территорию. 18 июля 1674 года воевода города Богородицка С. Е. Нелединский отводил земли преосвященному Ионе, митрополиту Ростовскому и Ярославскому, из земель, «что примерено сверх дач Фомы Бибикова со товарищи», «что примерел за рекою Непрядвою по Куликову полю писец Андрей Щепотев да подьячей Авдей Федоров ис тринатцати тысеч четьи», т. е. для раздачи разным владельцам в этой части Куликова поля было предназначено около 20 тысяч десятин или 22 тысячи гектаров земли.

Таким образом, источники XV-XVII веков понимали под Куликовым полем весьма обширную лесостепную незаселенную территорию, простирающуюся с востока на запад от Дона до земель Одоевского и Белевского княжеств и с юга на север от реки Красивая Меча до тульских засечных лесов. Постепенно эта территория осваивалась и переставала быть «полем». На небольшом пространстве, начиная от берегов Непрядвы и впадающей в нее речки Ситки до истоков вливающихся в Дон речек Смолки и Курцы, местные жители в XIX веке выпахивали наиболее древнее оружие, бердыши, мечи, наконечники стрел, также медные и серебряные кресты и складни. Создание Чернского, Крапивенского, Дедиловского, а затем Ефремовского и Богородицкого уездов сокращало размеры Куликова поля, которое к XIX веку уменьшилось до территории, расположенной между реками Непрядвой и Красивой Мечей. Однако географический словарь Щекатова еще определял Куликово поле как весьма обширную территорию: «…во поле Куликово простирается от вершин рек Упы и Зуши к востоку до самого Дона и вмещает в себя, кроме оных рек, множество других, равно как и вершины и все течение реки Непрядвы со впадающими в нее речками. На сем пространстве мы видим ныне следующие уезды: Богородицкий и Епифанский и части уездов Ефремовского, Новосильского, Чернского и Крапивенского Тульской губернии; часть Данковского Рязанской и часть Лебедянского Тамбовской губерний».

Основываясь на понимании топонима в суженном смысле, декабрист, поэт, деятель образования и просвещения, краевед С. Д. Нечаев первым провел локализацию Куликовской битвы, привязав ее к своему поместью, располагавшемуся в районе Красного холма. Правительство и научная общественность посчитали локализацию места битвы С. Д. Нечаева достаточным основанием для сооружения на Красном холме памятника Дмитрию Донскому.

В советское время под Куликовым полем стали понимать только территорию, непосредственно примыкающую к памятнику. В решении Тульского облисполкома от 10 февраля 1969 года дано следующее определение границ Куликова поля: «Вся территория Куликова поля, включая памятные места битвы, которая проходит на севере и востоке по рекам Непрядве и Дону, на юге по линии населенных пунктов Орловка — Ивановка — Шаховское — Самохваловка и далее по Дубику, на западе до впадения его в реку Непрядву утверждается зоной регулированной застройки». С этого времени на бытовом уровне Куликовым полем называют только поле битвы. Однако это в корне неверно. Наиболее взвешенная позиция в отношении границ Куликова поля имеется в проектных материалах о границах музея-заповедника «Куликово поля», выполненных под руководством В. Ю. Кеслера, где к территории Куликова поля отнесены бассейны реки Непрядвы и верховьев Дона, включая и водоразделы.

После категорического отказа князя Дмитрия платить дань полностью Мамай в июне 1380 года с войсками выступил на север, заходя с низовьев Волги. Исходной точкой движения войск Мамая были Крым и Северный Кавказ. В Москве об этом узнали 23 июля. Но он ждал осени, чтобы соединиться с Ягайло Литовским и Олегом, князем Рязанским. У южных границ Рязанского княжества, в районе реки Воронеж, Мамай остановился натри недели. По наиболее распространенной версии, на которую указывают письменные источники, он должен был на Оке соединиться с армиями Ягайло и князя Олега Рязанского 1 сентября. В это время с востока в направлении владений Мамая уже двигалось войско Тохтамыша.

Вероятно, стратегическая обстановка была настолько сложной, что Мамай не только ожидал усиления своей армии, но определялся с направлением удара. Движение войск князя Дмитрия не осталось без внимания. «Слышав приход» московского войска к Дону, Мамай был удивлен смелостью Дмитрия и готовностью русских принять сражение. Обращаясь к своим командирам, Мамай говорил: «Двигнемся силою своею и станем у Дону противу князя Дмитрея, доколе приспеет к нам съветник нашь Ягайло со всею силою литовскою». Из этого следует, что Мамай решил не дожидаться литовской рати и добиться победы собственными силами. Между тем Ягайло колебался и не проявлял особого желания принять непосредственное участие в сражении. Возможно, Ягайло выжидал исхода столкновения войск князя Дмитрия и Мамая и находился в 35 км от Куликова поля около Одоева.

Мамай перешел Дон у реки Воронеж и двигался со своими силами к верховью Дона по правой его стороне для сражения с войсками Дмитрия Иоанновича на Куликово поле. Он пылал яростью и нетерпением отомстить Дмитрию за разгром ханских полков на берегах Вожи. Видя, что русские уже не трепещут перед именем монгольских ханов, не идут на уплату дани, как прежде, он долго медлил, готовясь к крупномасштабной войне. Летописцы сообщают, что он набирал войска из татар, половцев, турок, черкесов, ясов, жителей Северного Кавказа, осетин, армян, итальянцев из Крыма и даже буртанов — кавказских иудеев. При этом одни служили ему как подданные, а другие — как наемники. Ободренный многочисленностью рати (200-300 тыс. человек и более), Мамай призвал на Совет князей ордынских и торжественно объявил им, что он «идет по древним следам Батыя истребить государство Российское». «Казним рабов строптивых, да будут пеплом грады их, веси и церкви христианские! Обогатимся русским золотом».

При хане Бирдибеке (1357—1359) Мамай занимал самую высшую военно-административную должность в Золотой Орде — был беклярибеком (беклярибеку подчинялся верховный суд, он ведал внешней политикой государства, был высшим военачальником, темником). Он был женат на дочери Бирдибека. После смерти Бирдибека в истории Золотой Орды наступил период «замятии» — разгорелась междоусобная борьба за ханский престол. Мамай не мог стать ханом, так как не был чингизидом — прямым потомком Чингисхана, но уже при хане Бирдибеке он стал основной политической фигурой в Орде и по существу ханы являлись его марионетками. В 60-е годы XIV века Золотая Орда раскололась на две враждующие части, границей между которыми стала Волга. Районы между Волгой и Доном, Северный Кавказ, Причерноморские степи и Крым находились под властью Мамая и его марионетки.

В 1373, 1378 годах, как мы знаем, он нанес тяжелый удар по Рязанскому и Нижегородскому княжествам. В 70-е годы Мамаю удалось «объединить под своей властью всю территорию Золотой Орды западнее Волги вплоть до Днепра». Он несколько раз захватывал Сарай-ал-Джадид (Новый Сарай) — столицу Золотой Орды того времени, находившуюся на левом берегу Волги. Как считает В. Л. Егоров, «не исключено, что с 1380 года Мамай начал править от своего имени, не прикрываясь больше властью других ханов».

На берегу Дона, когда великий князь Дмитрий получил «прямые вести» о наступлении Мамая, то, по словам летописца, «6 сентября прибежали семь сторожей в шесть часов дня, Семен Мелик с дружиною своею». За ним гналось много ордынцев, «мало его не догнали, столкнулись с полками нашими и возвратились вспять и сказали царю Мамаю, что русские, ополчившись, стоят у Дона… множество людей. И повелел своим воинам вооружаться».

Главные силы Мамая, по свидетельству летописца, находились всего в восьми-девяти километрах от устья Непрядвы, «на Гуснице на броде стоят». Утром следующего дня ордынцы уже могли быть на Куликовом поле. Противники сблизились вплотную.

В ночь с 7 на 8 сентября ордынцы подошли к Красному холму, откуда до места переправы было всего шесть-семь километров. Но Мамай опоздал. Русские войска уже успели без помех закончить переправу и первыми выйти на Куликово поле. Они сосредоточивались и принимали боевой порядок за холмами, невидимые для ордынских «сторожей», чтобы утром спуститься в низину между долинами реки Смолки и Нижнего Дубяка.