Годы обороны смоленска под руководством шеина

По своему происхождению он принадлежал к одному из древнейших московских боярских родов, ведущих начало от Михаила Прушанина (или Прашинича), выехавшего из Пруссии в Новгород в XIII веке. У Василия Михайловича Морозова, по прозвищу Шея (потомка Михаила Прушанина в седьмом колене), было два сына, старший из которых, боярин Дмитрий Васильевич Шеин, и есть собственно родоначальник Шеиных. Все три сына Дм. Вас. Шеина (Юрий, Василий и Иван) были боярами в начале царствования Иоанна IV. Старший сын Василия Дмитриевича, Борис Васильевич (отец Михаила Борисовича — см. выше) был в 1579 г., в чине окольничего, главным воеводой в крепости Сокол, осажденной польским королем Стефаном Баторием.
В исходе XVI в. от погрома Иоанна Грозного уцелело весьма немного известных древних боярских родов. По словам историка боярства В. О. Ключевского, к этому времени сохранился какой-нибудь десяток княжеских фамилий и несколько нетитулованных, как напр., Шереметевы, Морозовы и Шеины. Как человек «родословный», М. Б. Шеин вероятно был рано записан в дворцовую службу, но мы ничего не знаем о нем за время царствования Феодора Иоанновича. Впервые имя его встречается в 1598 г., когда он в числе 45 стольников, подписался под грамотой об избрании на царство Бориса Годунова. Подпись его стоит на двадцатом месте, причем ниже его мы видим 17 княжеских подписей.
Имя M. Б. Шеина неразрывно связано с историей города Смоленска в XVII в.: в Смутную эпоху, в 1609—1611 гг., он, будучи воеводой в Смоленске, мужественно выдержал почти двухлетнюю осаду этого города польскими войсками, а в 1632—1634 гг., в царствование Михаила Федоровича, не смог вернуть от поляков Смоленска, был обвинен за это в измене и казнен. Все историки, начиная с Карамзина, останавливаются лишь на этих двух событиях в жизни Шеина, так как до 1609 г. и между 1611 и 1632 г. о нем известно очень немного.
В 1598 г., вскоре по вступлении своем на престол, Борис Годунов предпринял поход против крымского царя Казыгирея, для чего и вступил с войском в Серпухов. Шеин находился во время этого похода в числе самых приближенных к царю лиц, так как был рындой у «другого саадака». В последующие 1600—1604 гг. он был назначен полковым воеводой в разные украинные города, как напр., Пронск и Мценск; в один из этих годов он должен был быть в сходе с боярином кн. Тим. Ром. Трубецким, начальствовавшим большим полком, а затем он занимал более самостоятельное положение, так как был воеводой передового полка, и тогда уже к нему в сход был назначен из Михайлова стольник и воевода Борис Мих. Вельяминов.
В 1605 г., когда царское войско, под предводительством кн. Вас. И. Шуйского, разбило при Добрыничах «названного царя Димитрия», Шеин был послан с известием об этой победе к царю Борису Годунову, бывшему в то время в Троицком монастыре. Известие это так обрадовало встревоженного царя, что он пожаловал Шеина в окольничие.
Как видно из позднейшего свидетельства самого Шеина, он был в Новгороде-Северском в то время, когда произошла перемена в общем настроении и все стали присягать Лжедмитрию. Шеин не торопился однако с присягой и «поклонился Гришке только тогда, когда ему поклонились другие». Сначала Лжедмитрий был на него «сердит», вероятно, именно за эту медлительность, но потом стал «ласков и звал к себе на службу». Когда Лжедмитрий задумал различные преобразования в московских государственных учреждениях и, между прочим, пожелал вместо Боярской Думы устроить Сенат наподобие польского, то был составлен список лиц, которые должны были войти в этот Сенат, или в «Совет его Царской милости», как он назван в подлинном документе. Сенат разделялся на четыре отделения: 1) совет духовных (патриарх, митрополиты, архиепископы и епископы); 2) совет бояр; 3) совет окольничих; 4) совет дворян. В «Совет окольничих» намечено 16 человек, и во главе их поставлен Шеин.
В царствование Василия Ивановича Шуйского, в 1607 году, Шеин был пожалован в бояре, а в апреле 1608 г. мы видим его воеводой в Смоленске, весьма важном в то время стратегическом пункте Московского государства, у Польско-Литовского рубежа.
При таком положении Смоленска, а в особенности ввиду тогдашних событий в Москве, Шеину приходилось быть сильно настороже. У пограничных жителей, московских и литовских, происходили частые ссоры; они жаловались своим воеводам на притеснение соседей, и вследствие этого y Шеина возникла оживленная переписка с оршинским старостой Андреем Сапегой и велижским — Александром Гонсевским. 21-го августа 1608 г. Сапега писал Шеину, что многие именитые польские паны вторгаются в Московское государство самовольно и что это происходит без ведома и против желания короля. Прося отпустить из Москвы королевских послов и задержанных там людей, Сапега прибавлял, что если они не будут выпущены, то король никогда больше не станет посылать к московскому царю послов, посланников и гонцов. Затем он, по приказанию короля, напоминал, чтобы не произошло нарушения перемирия со стороны московского царя; что же касается короля, то он его не нарушал и впредь будет соблюдать все условия.
15-го апреля 1609 г. вернулся из Велижа в Смоленск Юрий Буланин, ездивший к велижскому старосте Гонсевскому с «листом» от Шеина. Он сообщил Шеину те слухи, которые ходили на Велиже относительно планов польского короля и цели приезда Гонсевского на Велиж. По его словам, король Сигизмунд III, королевич Владислав и радные паны находятся в Кракове и собираются к Николину дню в Вильну; королевича хотят отпустить в Москву как будто с посольством к царю Вас. Ив. Шуйскому, а на самом деле для того, чтобы посадить государем на Московское государство; Гонсевский прислан на Велиж уговаривать смольнян отдать Смоленск польскому королю и посадить королевича на Московское государство. Кроме того, Гонсевскому велено на рубеже вести переговоры с «государевыми», т е. московскими людьми, но Буланину неизвестно, о чем именно; если «государевы» люди сговорятся с Гонсевским, то король пошлет под Москву к литовским людям «лист» и велит Тушинского вора связать; Гонсевский хочет произвести размежевание земель, во избежание постоянных столкновений.

Десять дней спустя, 26-го апреля, Шеин и его товарищ кн. Горчаков доносили царю о вестях, полученных лазутчиками-крестьянами из Дубровны, Орши, Копыси и Мстиславля. Лазутчики приносили вести, слышанные ими от своих «сходников», т. е. людей подкупленных, которые «сходясь» в условленных местах с русскими лазутчиками, уведомляли их обо всем, что делалось в Литве. На этот раз вести касались Юрия Мнишка, воеводы Сендомирского, которому король отказал в ратных людях, а также Турции, Франции и сбора в Литве денег для найма войска. Одновременно с этим Шеин доводил до сведения царя, что король намерен отправить в Москву посланника Радневского, вследствие чего надо решить, на какие места пройти посланнику. Что касается съезда в Велиже, на который, по просьбе Гонсевского, Шеин должен был послать дворян, чтобы «унять христианскую кровь и жить в тишине и покое», то Шеин никого не послал туда, так как брат велижского старосты, Симон Гонсевский, с государевыми изменниками Хрипуновыми, с «ворами» и с литовскими людьми, вторгся в пограничные смоленские волости, Щучейскую и Порецкую: они выжгли деревни, многих крестьян побили, иных взяли в плен и разграбили их имущество, а землю этих волостей отвели к велижскому рубежу. Шеин жаловался Александру Гонсевскому на нарушение перемирных условий и изменение рубежа, а Гонсевский, в ответ на это, писал, что в грамоте Шеина рубеж между Смоленском и Велижем обозначен не так, как уговорено было в Москве с боярами. На упреки Шеина, что поляки не выведены из Московского государства, и оттого происходит страшное кровопролитие, Гонсевский написал следующее: «Ты хочешь, чтоб польских и литовских людей вывести из Москвы; а я спрошу у тебя: каким способом? Если грамотами королевскими, то таковые уже были им посланы; король хотел послать еще гонца и приказал мне переговорить с тобой о том и обо всем добром деле на съезде. И вы сами от того бегаете, держась своего Московского обычая: брат брату, отец сыну, сын отцу, не верите; и тот обычай привел Московское царство к теперешней великой погибели. А потому я к тебе о том пишу, что сам знаю все Московские обычаи: в нашем народе не так… Зная, что у вас от ваших государей и от народа нет такой доверенности, какая есть у нас, и что ты, сам по себе, по обычаю Московскому, не можешь выслать на съезд со мной, я писал тебе, чтобы ты объявил об этом архиепископу и другим смольнянам, и с их ведома устроил съезд; но и это не помогло. Припоминая себе дела Московские, к которым, будучи в Москве, пригляделся и прислушался, также и нынешнее ваше поведение видя, я дивлюсь тому: что ни делаете, все только на большее кровопролитие и пагубу своего государства».
Летом 1609 г. Шеин доносил в Новгородский разряд о покорности царю жителей г. Торопца, передавшихся перед тем Тушинскому вору, о поражении литовцев под Дорогобужем воеводами кн. Барятинским и Ададуровым, о взятии ими Вязьмы и выступлении затем в поход для соединения с полками кн. Мих. Вас. Скопина-Шуйского. Еще при жизни первого Лжедмитрия среди московских бояр возник вопрос о предложении московского престола польскому королевичу Владиславу, а с течением времени число сторонников королевича значительно увеличилось.
Вступление союзных шведских войск в Московское государство весной 1609 г. побудило польского короля Сигизмунда не медлить дольше и вступить с войском в московские пределы раньше, нежели Шуйский успеет восстановить государственный порядок. После многосторонних обсуждений, идти ли немедленно завоевывать московский престол, или покорить прежде Северскую и Смоленскую области, еще недавно принадлежавшие Польско-Литовскому королевству — Сигизмунд двинулся к Смоленску, так как его уведомили, что смоленский воевода Шеин и все жители охотно сдадутся ему.
В книге Д. И. Иловайского «Смутное время Московского государства» мы находим довольно подробные указания на состояние в то время Смоленска. Пользуемся этими сведениями. Так как Смоленск расположен на обоих холмистых берегах Днепра, причем самый город или крепость лежит на левом берегу, а часть городских посадов и слобод на правом, то Шеин уговорил жителей сжечь свои беззащитные поселения, а самим перебраться с семьями в крепость и всем способным к бою стать в ряды ее защитников.
Каменные стены крепости, построенные в царствование Феодора Иоанновича, отличались прочностью и основательностью. Они имели три сажени толщины и до пяти сажен вышины; в них поделаны амбразуры или «бои» в три обычные яруса: подошвенный, средний и верхний. В стенах было до 38 круглых и четвероугольных башен и несколько ворот, а по стенам размещено более 300 пушек и разнообразных пищалей, с достаточным количеством пороха и железных и каменных ядер. Продовольствие было также заготовлено в изобилии.
В половине августа составлена роспись сбора даточных людей со Смоленского уезда, а 28-го августа сделано было, ввиду незначительного гарнизона Смоленской крепости, следующее распределение «начальных ратных людей» и смоленских обывателей. По стенам, башням и воротам городским было назначено «начальными воинскими людьми»: 39 человек дворян и детей боярских и 48 человек посадских торговых людей, так что из них приходилось на каждый отдел укреплений по три, по четыре человека.
Черные сотни и слобожан (всего 1862 человека) Шеин велел расписать по нескольку десятков на каждый отдел стены в помощь ратным людям, да по нескольку человек при каждом орудии в помощь пушкарям и затинщикам, а остальные посадские люди и слобожане назначены для содержания ночных караулов, под ведением двух земских старост.
Только таким умелым распределением на личного количества ратных людей и обывателей удалось, хотя отчасти, пополнить тот недостаток, который произошел вследствие отправки на помощь Скопину-Шуйскому трехтысячного отряда; в конце концов Шеин мог набрать до семи-восьми тысяч способных к бою, но плохо вооруженных людей.

16-го сентября 1609 г. (по сентябрьскому счету—1610 г.) Сигизмунд прибыл под Смоленск, а 19-го послал туда «универсал», в котором упоминал обо всех бедствиях, постигших в последнее время Московское государство. Ссылаясь на призыв русских людей придти к ним на помощь, Сигизмунд ждал от смолян покорности и встречи с хлебом-солью; в противном случае он грозил, что никому ни будет пощады. На это воззвание смоленские воеводы — Шеин и кн. Горчаков, а также архиепископ Сергий и все жители отвечали: «мы в храме Богоматери дали обет не изменять государю нашему, Василию Иоанновичу, а тебе, литовскому королю и твоим панам не поклониться». Этот ответ ясно доказал Сигизмунду, что он был введен в заблуждение, что Смоленск не покорится добровольно, и что его придется добывать оружием.
Королевское войско окружило город несколькими отрядами; главные силы расположились в укрепленном лагере над Днепром, а король, гетман Жолкевский, канцлер Сапега и другие начальствующие лица разместились в ближних загородных монастырях. Началось обстреливание смоленских стен из пушек, но пальба эта мало вредила осажденным, которые в свою очередь отвечали из своих пушек и пищалей.
Через десять дней, 25-го сентября, траншей, устроенные немецкой пехотой в польском войске, были настолько уже близко от городских стен, что король решил сделать ночной приступ. Копытецкие и Аврамьевские ворота были взорваны при помощи петард — «медяных болванов с зельем», по выражению летописи. Несколько десятков воинов пробрались в крепость, но скоро были оттуда вытеснены, так как не получили подкрепления. Разрушенные ворота смольняне немедленно завалили песком и камнями, а потом укрепили палисадами, и усилили при них стражу.
В следующие две ночи попытки нечаянного приступа были также неудачны; не удавались и подкопы, потому что осажденные замечали их, благодаря искусным ходам или «слухам», существовавшим под крепостью, и тотчас уничтожали, взрывая их вместе с людьми на воздух.
В конце сентября смольняне уведомляли о своем положении дворян, детей боярских и служилых людей города Смоленска, находившихся в полках под Москвой, и убеждали их просить у царя помощи осажденным. 9-го октября Шеин и кн. Горчаков доносили царю, что литовцы поставили за рекой Чурилней туры и бьют по Богословской улице, и что Сигизмунд и гетман Жолкевский присылали к ним требование о сдаче города. Жители Смоленска в тот же день писали царю, что у них мало ратных людей; что волостные крестьяне отказались идти на помощь к ним и прислать даточных людей; что польский король прельщает их «вольностью», но что они дали обет умереть, а не покориться королю.
В «Дневнике событий», относящихся к «Смутному времени (1603—1613 гг.), известном под именем «Истории ложного Димитрия», под 3-м и 4-м ноября 1609 г. помещены такого рода заметки: «Один русский стрелец выбежал из крепости через отверстие и передался нам. Он говорит, что в крепости большое бедствие и дороговизна: пуд соли стоит рубль; четверть ржи — рубль; сена для лошадей не имеют, воды недостаточно. Вылазки делают только для того, чтобы выслать кого-либо к Шуйскому, потому что уже 4 недели ни от них никто не ходил к нему, ни от него к ним… Ночью на среду (4-го ноября) брошены были в крепость из мортир каленые ядра и шесть из них упали и зажгли один дом, так что совсем показалось было пламя, но множество народа оросилось и потушило огонь; не обошлось, однако, без потери в людях».
Казалось бы, что ввиду такого печального положения дел, Смоленск должен скоро сдаться, но защитники его, с архиепископом Сергием и Шеиным во главе, были мужественны и непоколебимы и спокойно выдерживали осаду, несмотря на то, что ни откуда не получали помощи. Воевода брацлавский Ян Потоцкий, главный начальник над осаждающими войсками после ухода из-под Смоленска гетмана Жолкевского, завидуя его успеху в Москве, непременно желал взять Смоленск.
Когда из Северской земли и с Гонсевским из Белой пришло на помощь к Потоцкому 15 тысяч малорусских казаков, он велел изо всех орудий стрелять в среднюю бойницу смоленской городской стены. Стена не могла устоять и обрушилась, вследствие чего образовался довольно широкий пролом, но войти через него в крепость не было никакой возможности, потому что за стеной был старый вал, вышиной более десяти локтей. Вал этот, по словам Жолкевского, существовал еще в то время, когда Смоленском владели поляки, и представлял из себя более надежный оплот, нежели каменная городская стена, построенная при царе Феодоре Иоанновиче. Кроме того, имея в своем распоряжении достаточно времени для приготовлений к «сиденью» в Смоленске, русские укрепились впереди вала, так что это место было самое защищенное. Видя разрушение стены и считая уже себя победителем, Потоцкий непременно хотел тотчас же начать приступ. Шеин не особенно опасался этого приступа, но услыхав, что войско, бывшее под предводительством кн. Дм. Ив. Шуйского (брата царя), разбито — выехал впервые из крепости, чтобы вступить в переговоры с Потоцким и с канцлером Львом Сапегой. Шеин объявил, что поступит согласно с тем, какой будет договор в Москве у поляков с боярами, но Потоцкий нетерпеливо прервал его речь, думая, что Шеин из трусости хочет избежать приступа. Через несколько часов Потоцкий начал приступ, который был отражен смолянами, без потери для себя и с великим уроном для осаждающих. Тогда Потоцкий велел разбивать башни, по разрушении которых хотел снова предпринять штурм, но сильный дождь помешал исполнению его намерения.

Получив известие о сведении с престола царя Вас. Ив. Шуйского и о договоре Жолкевского с временным московским правительством, по которому королевич Владислав был признан царем Московским и всея Руси, смольняне вступили в переговоры с королем; но когда выяснилось, что Смоленск должен сдаться не королевичу, а самому королю, то Шеин не согласился на это и отложил окончание переговоров до приезда великих московских послов.

В октябре 1610 г. прибыло под Смоленск посольство, с кн. Вас. Вас. Голицыным и митрополитом Филаретом во главе, чтобы просить Сигизмунда отпустить на московский престол королевича Владислава. Королевские вельможи объявили, что прежде всего Сигизмунд должен «утишить смятенное царство Московское» и «занять Смоленск, будто бы преклонный к Лжедимитрию». Послы отвечали: «Смоленск не имеет нужды в воинах иноземных; оказав столько верности во времена самые бедственные, столько доблести в защите против вас, изменит ли чести ныне, чтобы служить бродяге? Ручаемся вам душами за боярина Шеина и граждан: они искренно, вместе с Россией, присягнуть Владиславу».
Королевские вельможи настаивали, чтобы Смоленск присягнул и Сигизмунду, и Владиславу, и чтобы в Смоленск были впущены польские ратные люди. Главные московские послы не могли согласиться на это, советовались с дворянами посольства, спрашивали, наконец, мнение смоленских детей боярских, которые, будучи под Москвой, верно служили царю Василию Ивановичу, а после его низложения приехали, вместе с послами, к Смоленску. Смольняне сказали: «хотя наши матери и жены гибнут в Смоленске, а все-таки будьте тверды и не впускайте в Смоленск польских и литовских людей. Нам доподлинно известно, что если бы вы и решились впустить их, то смоленские сидельцы все равно вас не послушают». Тогда московские послы решительно отказались впустить в Смоленск польских ратных людей, говоря, что если бы они это сделали, то были бы «ото всей земли в ненависти и проклятье». Они предложили сослаться с Москвой и умоляли, чтобы Сигизмунд прекратил осаду Смоленска до получения ответа из Москвы. Королевские вельможи согласились лишь на посылку в Москву гонца, вместе с польским дворянином, но гордо заявили, что «не Москва де нашему государю указывает, а государь наш Москве указывает», и прибавили, что Сигизмунд даже на время не отступит от Смоленска. — После этого был подведен новый подкоп под Грановитую башню города Смоленска и 21-го ноября взорвана башня и сажень десять городской стены; поляки, немцы и казаки, бывшие в польских войсках, три раза проникали в город, но каждый раз были отражаемы Шеиным.
В конце декабря привезены грамоты из Москвы от имени бояр, но без патриаршей подписи, чтобы смольняне присягнули королю и королевичу. И послы, и жители Смоленска отказались исполнить постановление бояр, находя его незаконным, без скрепы патриарха. После этого московские послы и польские паны съезжались несколько раз для переговоров, но дело не подвигалось вперед. Король Сигизмунд письменно заявил о своем неудовольствии Московской Боярской Думе, которая, вследствие этого, в конце февраля 1611 г., отправила Шеину и кн. Горчакову решительную грамоту о сдаче Смоленска. «Вам бы, господа, — писали бояре, — однолично всякое упрямство отставя, общего нашего совету и грамот не ослушатися, и крест государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу целовали и Литовских бы людей, по договору, в город пустити, чтоб вам тем своим упрямством королевского величества на больший гнев не воздвигнути и на себя конечного разорения не навести». Шеина бояре упрекнули, что он «так затвердел», что не хочет видеть «государского добра», т. е. доброты Сигизмунда.
Однако и эта грамота не поколебала Шеина. 15-го марта 1611 г. были предложены Сигизмундом следующие статьи о сдаче ему Смоленска: 1) страже у городских ворот быть пополам королевской и городской, одним ключам быть у воеводы, а другим у начальника польского отряда; 2) король обещает не мстить гражданам за их сопротивление и «грубости» и без вины никого не ссылать; 3) когда смольняне принесут повинную и исполнят все требуемое, тогда король снимет осаду, и город останется за московским государством впредь до дальнейшего рассуждения; 4) смольняне, передавшиеся прежде королю, не подчинены суду городскому, но ведаются польским начальством; 5) смольняне обязаны заплатить королю все военные убытки, причиненные ему долгим их сопротивлением.
Смольняне приняли эти условия с некоторыми изменениями; они желали, чтобы воротные ключи были только у смоленского воеводы, чтобы Смоленск и весь смоленский уезд остались за Московским государством; чтобы как скоро они поцелуют крест Владиславу, король отступил от их города, очистил весь уезд, и потом, когда он пойдет в Литву со всем войском, они впустят к себе его отряд сполна; смольняне отказались платить за убытки, отговариваясь своей бедностью, и обещали только поднести дары королю.
Пока тянулись переговоры, пришла весть о движении первого областного ополчения, под предводительством Пр. Петр. Ляпунова, к Москве и о сожжении ее поляками. Московские послы недоумевали: «Кто мы теперь, от кого послы — не знаем; кто нас отпускал, те, как вы говорите, умышляют противное нашему посольству. И с Смоленском теперь не знаем что делать: по тому что если смольняне узнают, что королевские люди, которых москвичи впустили к себе, Москву выжгли, то побоятся, чтоб и с ними того же не случилось, когда они впустят к себе королевских людей». За свое упорство послы были в половине апреля отвезены в Мариенбург.
После того Смоленск продержался еще около двух месяцев, несмотря на то, что ряды защитников редели, главным образом, от цинги, появившейся вследствие недостатка соли. Смоленск был предан полякам Андреем Дедешиным, перебежавшим в королевский лагерь; он указал на ту часть стены, которая была выбита в сражении 21-го ноября 1610 г., а затем спешно возобновлена в сырую погоду и потому не отличалась прочностью. Король велел обратить пушки в эту сторону, стена была разрушена, и ночью 3-го июня 1611 г. поляки вошли через пролом в город. Шеин с женой и детьми стоял на башне и, после отчаянного сопротивления, был взят самим Яковом Потоцким. Некоторые жители искали спасения в соборной церкви Богоматери, но один смольнянин бросился в погреб с пороховой казной, бывшей под церковью, зажег порох, и церковь, вместе со всеми людьми, взлетела на воздух.

Шеина привели в королевский стан и подвергли пыткам, допрашивая по 27-ми пунктам о предполагаемых сношениях его с кн. Вас. Вас. Голицыным, Ляпуновым, Салтыковым и Тушинским вором, о причинах упорной обороны и о том, где скрыта смоленская денежная казна. После пыток и допроса, Шеина заковали в кандалы; король взял к себе его сына, а жену и дочь отдал Льву Сапеге.
Как смотрели на Шеина современники, видно, напр., из грамоты от 12-го июня 1611 г., писанной казанцами пермичам: «а тем и утешаются (русские люди) Божиим милосердием, что дал Бог за православную веру крепкого стоятеля, святейшего Ермогена, патриарха Московского и всеа Русии, а в Смоленску архиепископа да премудрого боярина Михайла Борисовича…»
Несколько месяцев спустя после падения Смоленска, 19-го декабря 1611 г., Сигизмунд доставил себе тщеславное удовольствие: устроил торжественный въезд в Варшаву гетмана Жолкевского с большой, блестящей свитой полковников и ротмистров; вместе с гетманом везли, на показ народу, в открытой карете, запряженной шестерней белых коней, бывшего московского царя Василия Ивановича Шуйского с братьями. Далее следовали кареты, в которых сидели смоленский архиепископ Сергий, Шеин и другие смоленские пленники. Их всех провезли в королевский дворец, где произошел прием, столь же торжественный, как и въезд.
Шеин прожил восемь лет в польском плену. Долго ли он находился в разлуке с семьей — неизвестно, но в 1614 г. он был уже вместе с женой и дочерью в вотчине Льва Сапеги, в Слонимском повете. В этом году правил посольство в Польшу Желябужский. На возвратном пути он остановился в имении Сапеги и виделся с Шеиным, который наказывал к царю Михаилу Феодоровичу и к боярам: «Как будет размена с литовскими людьми, то государь бы и бояре приказали послам накрепко, чтоб береглись обману от литовских людей; послал бы сходиться между Смоленском и Оршей на старом рубеже; у Литвы с Польшей рознь великая, а с турками мира нет; если государевы люди в сборе, то надобно непременно Литовскую землю воевать и тесноту чинить, теперь на них пора пришла»; кроме того, он советовал, чтобы пленниками не разменивались порознь.
В августе 1617 г. королевич Владислав, отправляясь воевать с Московским государством, прибыл из Варшавы в Могилев на Днепре, а оттуда, вместе с Шеиным и другими москвичами, поехал в Смоленск. В «Истории России» Соловьева находим следующее интересное сведение: «Говорят, что в Смоленске очень занимали королевича и всех его окружавших разговоры Шеина с мальтийским кавалером Новодворским, принимавшим деятельное участие во взятии Смоленска; Новодворский рассказывал, как он брал, а Шеин, как он защищал город; оба соперника так подружились, что поклялись друг другу в вечном братстве».
1-го декабря 1618 г. между Московским государством и Польшей было заключено в деревне Деулине перемирие на 14 лет и 6 месяцев, а полгода спустя, 1-го июня 1619 г., на речке Поляновке произошел размен русских и польских пленников. Вечером в этот день подъехала к реке колымага, в которой сидел Филарет Никитич, одетый в польское ветхое платье; за ним следовали пешком: Шеин, думный дьяк Томила Луговской и много других дворян, детей боярских и дворовых людей.
Немедленно по возвращении из плена Шеин был награжден за свою службу царем Михаилом Феодоровичем, но не особенно щедро — получил лишь шубу и кубок. Затем до 1628 г. Шеин нес исключительно придворную службу. На обеих свадьбах царя Михаила Феодоровича, в 1624 г. с княжной Марьей Владимировной Долгорукой и в 1626 г. с Евдокией Лукьяновной Стрешневой, он был дружкой со стороны невесты, а жена его, боярыня Марья Михайловна, свахой тоже со стороны невесты; на второй свадьбе Шеин, кроме того, ходил к патриарху Филарету Никитичу и к великой инокине Марфе Ивановне от невесты с низанным убрусом, ширинкой, перепечей и сыром. С 1619 до 1628 г. Шеин сопровождал иногда царя в его загородных богомольных «походах», по нескольку раз в год и чаще многих других придворных обедал у царя и у патриарха в торжественные дни и присутствовал при приемах иностранных послов. В 1625—1630 гг. он бывал, вместе с некоторыми другими боярами, в «ответе» с послами — кизильбашскими, шведскими, французскими, голландскими и турецкими; для этой посольской службы Шеину был дан титул наместника тверского. В 1627, 1629 и 1630 гг. он ведал Москву во время отсутствия царя, ходившего часто на богомолье. В 1628—1631 гг. был начальником Пушкарского приказа.
Года за два до истечения срока Деулинского перемирия, заключенного с Польшей в 1618 г. (срок истекал 1-го июня 1632 г.), в Московском государстве начались деятельные приготовления к войне с Польшей. Приглашены были служилые иноземцы, которым поручено нанять солдат, главным образом, немцев; закуплены за границей мушкеты и сабли; русских ратных людей стали обучать иноземному строю.
20-го апреля 1632 г. умер польский король Сигизмунд, что и побудило Михаила Феодоровича созвать в июне Земский Собор для решения вопроса о войне. Земский Собор согласился с желанием царя и патриарха не откладывать войну и воспользоваться польским междуцарствием. Еще в июне 1631 г. царь Михаил Феодорович указал быть на своей государевой службе против литовских людей боярам и воеводам: кн. Дм. Мамстр. Черкасскому и Аф. Мих. Лыкову. Почти год спустя, в апреле 1632 г., кн. Лыков бил челом царю Михаилу Феодоровичу и патриарху Филарету Никитичу, что он не может быть в товарищах у кн. Черкасского, известного своим тяжелым нравом; к тому же он против кн. Черкасского стар и служит государю сорок лет, из которых «лет с тридцать ходит своим набатом, а не за чужим набатом и не в товарищах». За бесчестье кн. Черкасского была взыскана с кн. Лыкова в его пользу крупная по тому времени сумма денег — 1200 p., а назначение их обоих на службу было отменено.

23-го апреля 1632 г., вместо них назначены: Шеин и кн. Дм. Мих. Пожарский. Им велено собираться с людьми в Можайске и Вязьме, затем идти в Дорогобуж, а взяв Дорогобуж, идти под Смоленск. Из этого краткого приказания ясно видно, что Московское правительство рассчитывало на быстрый переход войска от Москвы до Дорогобужа; не сомневалось, что Дорогобуж будет скоро взят и что затем войско так же успешно дойдет до Смоленска. Но между назначением воевод и выступлением войска из Москвы протекло два с половиной летних месяца, в течение которых произошла еще перемена: 5-го июня кн. Дм. Мих. Пожарский сказал на себя «черный недуг», вследствие чего товарищем к Шеину назначен вместо него окольничий Артемий Вас. Измайлов. В это время продолжали делать приготовления к войне, а придворная жизнь текла обычным порядком, и Шеин по-прежнему обедал за царским столом в именины царевны Ирины Мих. (5-го мая) и самого царя (12-го июля). Наконец, 9-го августа объявлена из Разряда роспись лиц, назначенных на службу под Смоленск: в большом полку — боярин М. Б. Шеин и окольничий Арт. Вас. Измайлов, а дьяки при них — Александр Дуров и Дмитрий Карпов; у наряду — воевода Ив. Никиф. Арбузов и дьяк Иван Костюрин; с боевыми запасами — Григ. Алексеев. Загряжский и дьяк Емельян Евсевьев; для раздачи ежемесячного жалованья немцам — Вас. Ив. Протопопов и дьяк Тимофей Пчелин. Кроме того, посланы два иеромонаха, один иеродиакон, два переводчика, несколько лекарей и девять подьячих. Шеину дано денежное жалованье—500 р. из Костромской чети и, кроме того, пожалована из дворцовых волостей большая волость, село Голенищево с приселками и с деревнями, со всеми доходами и с хлебом, которого было 7072 четверти. Поместья и вотчины Шеина освобождены от всяких сборов.
9-го августа 1632 г. Шеин с товарищами был «у руки государевой» на отпуске в церкви Благовещения Пр. Богородицы. Из боярского приговора, прочитанного Шеину 28-го апреля 1634 г., после возвращения его из-под Смоленска, мы узнаем, что на отпуске он с большой гордостью перечислил все свои прежние службы, отзывался о боярах с укоризной, не находил себе между ними «сверстников», т. е. равных, «службой и отечеством», выразился даже так, что будто бы пока он служил, «многие бояре по запечью сидели и сыскать их было не мочно». Царь Михаил Феодорович, «жалуя и щадя Шеина для своего государева и земского дела и не хотя на путь его оскорбить», промолчал; смолчали и бояре, чтобы «не раскручинить государя». Трудно себе представить, чтобы Шеин до такой степени забылся, а царь и бояре ничего не возразили: понятие о «родовой чести» было слишком сильно, случаи местничества перед отправлением под Смоленск были весьма часты, а потому можно предположить, что Шеин похвалимся своим «сиденьем» в Смоленске в 1609—1611 гг., что это было весьма неприятно многим боярам, и когда Шеин, из «доблестного защитника», из «мужественного» воеводы превратился в обвинительном приговоре в «изменника», то вся сцена отпуска, для отягчения его вины, была представлена не совершенно точно.
9-го августа 1632 г. Шеину и Измайлову был дан от царя подробный наказ относительно похода под Смоленск. Позволяем себе привести краткое содержание наказа. Они должны идти в Можайск. К ним в сход назначены: окольничий и воевода кн. Сем. Вас. Прозоровский и Иван Кондырев из Вязьмы; стольник и воевода Богдан Нагово из Калуги; из Севска воевода Фед. Кир. Плещеев и Баим Болтин. Все эти воеводы должны выступить под Смоленск лишь по требованию Шеина и Измайлова. Поименованы все города, из которых дворяне и дети боярские назначены в этот поход; кроме того: казанские татары, московские стрельцы, донские атаманы и казаки, ногайские мурзы и татары, едисанские городовые стрельцы, наемные немецкие люди, — капитаны, ротмистры и солдаты, — с немецкими полковниками Александром Лесли и Яковом Шарль. Когда все ратные люди сберутся в Можайск и будут привезены туда наряд, зелье, свинец и всякие пушечные и подкопные запасы — тогда Шеин и Измайлов должны проверить по разборным спискам всех приехавших и идти в Вязьму. После того послать под Дорогобуж и под Белую голов с дворянами, детьми боярскими, казаками и татарами и велеть им добыть «языков» и не пропускать к Дорогобужу никакие запасы. Если удастся добыть языков — расспросить их и отослать в Москву, а самим Шеину и Измайлову со всеми ратными людьми идти к Дорогобужу; если между Вязьмой и Дорогобужем попадутся заставы и острожки, поставленные литовцами, — сбить их. Придя к Дорогобужу, выбрать место для стоянки и отписать к «державцам» и к польским и литовским людям, чтобы они сдали город; в случае добровольной сдачи обещать государево жалованье и свободный пропуск из города со всем имуществом; в случае же взятия города после осады — беспощадное избиение всех дорогобужан. Кроме переписки с литовскими людьми, Шеин и Измайлов должны были тайно посылать грамоты в Дорогобуж к русским людям, с теми же обещаниями и угрозами. Если литовские люди ответят, что они сдадут город — немедленно выпустить их оттуда и донести об этом царю; если же они напишут что-либо такое, что государеву делу «не изгодится», то, приняв их «листы», списать и списки послать государю, а листы отослать обратно с теми людьми, которые привезут. В случае взятия Дорогобужа — назначить туда воеводу и дать в его распоряжение ратных людей, а самим идти под Смоленск. Если же Дорогобуж не будет скоро взят, то выбрать голов, которым бы «ратное дело было за обычай», дать им ратных людей и оставить для «промыслу» над Дорогобужем, а самим все-таки идти под Смоленск. Придя к Смоленску, стать в таборы, сделать остроги, выкопать рвы и всякими крепостями укрепиться, чтобы в тех острогах было бесстрашно и надежно сидеть в случае прихода польских и литовских людей. В то же время вступить с польскими, литовскими и русскими людьми, находящимися в Смоленске, в такую же переписку, как с дорогобужанами. Если они город не сдадут, то велеть поставить туры, бить из наряду, подвести подкопы и приложить все старания, чтобы взять Смоленск.

В случае прихода польских и литовских людей, вступить с ними в бой и над ними «поиск учинить», а себя и людей уберечь. Если станут являться к ним польские, литовские и русские «переезщики», то расспрашивать их, а затем отсылать к царю Михаилу Феодоровичу в Москву. Если окажется, что литовские люди идут к Смоленску — выбрать кого следует в ертаул, укрепить обоз, изготовить наряд и приставить к нему пеших людей с «вогненным боем». Вступив в сражение, стараться добыть «языков», чтобы разузнать от них относительно короля Владислава, королевича Казимира, количества ратных людей в Дорогобуже и Смоленске, имен гетманов, полковников и ротмистров и количества рот в полках; этих «языков» отсылать к царю в Москву. Дозволяется размен польских и русских пленных. В случае вступления польско-литовского войска из-за рубежа к Смоленску, Шеин и Измайлов должны немедленно отписать об этом царю и вызвать к себе на помощь из Ржева и из Калуги ратных людей, под начальством кн. Сем. Вас. Прозоровскаго, Кондырева и Нагово. Если польские и литовские люди пойдут из-под Смоленска к Дорогобужу, или к Вязьме, то устроить по острожкам около Смоленска осаду, а затем идти вслед за ними и сражаться. Не пропускать в Смоленск с хлебом, с солью и с иными запасами, стараясь учинить этим «тесноту» смоленским сидельцам. Отписать от себя в Смоленский и в Дорогобужский уезды, что московское войско пришло, чтобы возвратить Смоленск с уездом Московскому государству; дать знать уездным жителям, чтобы они везли припасы для ратных людей и для лошадей и продавали бы их по существующим ценам; созвать ратных людей в съезжей избе и велеть, кроме того, биричам в течение нескольких дней объявлять, чтобы никто не смел даром брать припасы для себя и для лошадей, чтобы не грабили, не убивали жителей и не причиняли бы никакого насилия. Если же, несмотря на это объявление, ратные люди посмеют обижать уездных жителей, и те принесут на них жалобу, — велеть выборным полковым судьям беспристрастно разбирать жалобы и самим надсматривать за судьями, чтобы они судили «в правду, безо всякия поноровки». Вообще же стараться взять те города, которые раньше принадлежали Московскому государству. Обо всем, что произойдет, и обо всяких вестях сообщать царю Михаилу Феодоровичу.
Шеин пробыл в Можайске ровно месяц — с 10-го августа по 10-e сентября, дожидаясь присылки из Москвы денежной казны,—78591 p., 6 алтын 5 денег, — на жалованье и на корм ратным людям, а также прихода из некоторых городов ратных людей. Деньги эти были отпущены из Московского Разрядного приказа только 2-го сентября Путь из Можайска в Вязьму занял немного более двух недель (10—26 сентября); из Вязьмы вышли 2-го октября, а 11-го октября прибыли под Дорогобуж. Оба эти перехода, судя по донесениям Шеина в Разрядный приказ, были совершены с большими затруднениями: осенние дожди разгрязнили дорогу и снесли мосты, многие лошади не в силах были везти наряд и пушечные запасы, пехота едва двигалась, ощущался недостаток в продовольствии, а купить запасов было не у кого.
18-го октября был взят Дорогобуж, и 22-го Шеин прислал к государю с сеунчем об этом взятии Сухотина; в Дорогобуже оставили осадного воеводу Соковнина. 27-го октября царь велел Шеину идти к Смоленску, но Шеин почти целый месяц оставался в Дорогобуже, поджидая, очевидно, подвоза съестных припасов. Это можно заключить из донесений Шеина царю от 4-го и 28-го ноября; в последнем из этих донесений он упоминает, что «многижда» писал, что «государевых запасов нет, что купить не у кого, а из Вязьмы запасов привозят понемногу, телег по 10 и по 15, и того запасу на один день не становится,… а пешие русские люди с голоду бегают, а немецкие люди от голода заболели и помирают».
После донесения Шеина от 4-го ноября, царь Михаил Федорович, посоветовавшись с отцом своим, патриархом Филаретом Никитичем и с боярами, приказал послать из Москвы под Смоленск по первому зимнему пути хлебные запасы, собранные в предыдущем году. Подводы под эти запасы указано взять со всех духовных и светских чинов, кто сколько может дать. Тут же подтверждены еще раньше намеченные сборы: с торговых людей — пятая деньга, а с духовенства, монастырей, бояр и приказных людей — добровольные денежные пожертвования. Во главе денежного сбора поставлены — кн. Дм. Мих. Пожарский и чудовский архимандрит Левкий, а во главе сбора хлебных и мясных запасов — кн. Ив. Мих. Борятинский и Ив. Фом. Огарев. Собранные ржаные сухари, крупу, толокно, солод, масло коровье и ветчину они должны были проверить и пересмотреть и немедленно отправить под Смоленск.
24-го ноября ратные люди выступили из Дорогобужа, и около половины декабря 1632 г. Шеин был, наконец, под Смоленском. В течение ноября и декабря московские передовые отряды взяли крепость Белую, Рославль, Невль, Себеж, Красный, Почеп, Трубчевск, Новгород Северский, Стародуб, Сурож и много других городов и посадов. Шеин и Измайлов остановились в пяти или шести верстах от Смоленска и расположили свой стан на левом берегу Днепра. Следуя предписанию «наказа», Шеин велел ставить острог и делать укрепления; через Днепр перекинули два моста. Солдатские полки, расположенные ближе к городу с юго-восточной стороны, принялись рыть траншеи и ставить туры для пушек.
Если бы московские войска не промешкали в Дорогобуже, то Шеин легко мог бы взять Смоленск, совершенно не подготовленный тогда к осаде. Теперь же Смоленск успел укрепиться, разрушенные части городской стены были исправлены, и Шеин не отважился приступить в январе 1633 г. к осаде, так как у него было недостаточно пехоты и конницы, да и из «нетчиков» никто еще не являлся. Только в конце января пришли к нему со своими полками кн. Сем. Вас. Прозоровский и кн. Белосельский из крепости Белой и Богдан Нагово из Серпейска. Они стали на западе от Смоленска, укрепились и окопались высокими валами. Из Москвы около этого времени пришел иноземный солдатский полк Матисона.

10 февраля Шеин донес царю, что «город Смоленск совсем осажден, туры поставлены, да и острожки поставлены, из города выйти и в город пройти немочно». Защитники Смоленска, кн. Соколинский и Воеводский, частыми вылазками тревожили осаждающую рать и мешали ходу осадных работ. О состоянии Смоленска Шеин знал от перебежчиков. Один из них рассказывал, что хлеб в городе есть, но нет сена и соломы, вследствие чего открылся конский падеж и осталось только полтораста лошадей, которых кормят печеным хлебом и дробиной. Дров нет, а потому жгут крыши и лишние избы и клети; вода в колодцах вредная и многие жители умирают от нее, а кн. Соколинский не позволяет брать воду за городом, опасаясь измены. Изо всех городских ворот только двое остались не засыпанными — Малаховские и Днепровские; Соколинский хранит ключи от города у себя и повесил несколько гайдуков, намеревавшихся бежать. Гонсевский, бывший в Смоленске воеводой перед началом войны и удалившийся в Оршу для сбора ратных людей и всяких запасов, стоял теперь вместе с гетманом Радзивилом в селе Красном, в 40 верстах от Смоленска. В ожидании нападения на них московских ратных людей, они построили острог и сделали укрепления. В половине февраля они послали несколько человек с письмами к смоленским «сидельцам» и велели посланным, в случае, если они будут схвачены, говорить, что в Красном 16000 войска, что из Литвы идет Сапега с большой ратью, а за Сапегой будет сам король. На самом же деле, как признался схваченный литвин, войска было не больше 9000, и король писал Гонсевскому и Радзивилу, чтобы они с таким малым количеством людей не ходили под Смоленск. «И только б де над Радзивилом и над Гонсевским ныне государевы люди промысл учинили, и городские б сидельцы в Смоленску сидеть не стали и государю город Смоленск сдали». Так говорил литвин, но насколько верно он мог судить о готовности жителей Смоленска сдаться Шеину — подлежит сомнению; ведь донесли же в 1609 г. королю Сигизмунду, что Шеин и все жители Смоленска ждут его прихода и добровольно сдадут ему город.
24 февраля 1633 г. послан к царю Мих. Феод. сын окольничего Измайлова с сеунчем, что под Смоленск приходило 3000 литовских людей, но они были разбиты и в плен взято 327 человек. Лишь 5 марта привезен из Москвы под Смоленск большой наряд и поставлен за острогом на заранее приготовленных трех местах. В Московском разряде знали разные подробности относительно осады Смоленска, прихода литовских людей, сражений с ними и разных мероприятий Шеина не только из его донесений, но и из расспросов тех дворян, с которыми он присылал свои отписки.
Бомбардирование Смоленска из большого наряда, начатое 15-го марта, продолжалось до 27-го марта и затем с 4-го до 10-го апреля. В это время сбито три башни, разрушена часть стены и подведен к Смоленску подкоп под личным наблюдением Шеина, предполагавшего возобновить осаду, по получении из Москвы пушечных запасов. Вследствие весенней распутицы дорога была весьма затруднительна и запасы доставлены лишь 23-го апреля.
Во второй половине марта литовские люди дважды приходили к Смоленску, пользуясь тем, что Покровская гора (на правом берегу Днепра) была недостаточно укреплена. Они вступали в сражение с московскими ратными людьми, а часть литовско-польских отрядов даже пробиралась в Смоленск. Сведения, полученные в Московском разряде об этом последнем обстоятельстве, были весьма различны: некоторые дворяне говорили, что «немного пеших людей пробежало в Смоленск в городские ворота», другие говорили, что человек полтораста, а взятый в плен шляхтич Ярош сказал, что в два раза в Смоленск прошло 1000 литовских и польских людей. Которое из этих показаний более достоверно — не беремся решить. Не знаем также, были ли приступы к Смоленску между 23-м апреля и 26-м мая. Известно лишь, что московские войска приступали к Смоленску два раза—26-го мая и 10 июня, причем много осаждающих было ранено «ружейными выстрелами» и «каменьями», во время второго приступа взорван подкоп и разрушена часть смоленской городской стены.
В течение лета польские ратные люди часто приходили на Покровскую гору, где еще в конце марта Шеин поставил пешую и конную стражу, а построенный там острог вскоре занял полковник Матисон со своим полком. С 4-го июня до 27-го августа включительно между поляками и русскими произошло на Покровской горе четырнадцать сражений, а в половине июня Шеин посылал под село Красное, где удалось побить неприятеля и поймать 40 человек языков. В начале июня царь Мих. Феод. послал в помощь Шеину полковника Самуила Шарля Дееберта с рейтарским полком; одновременно отправлено 100 п. зелья, 250 п. свинцу и 8 п. фитилю. Присылка Дееберта была весьма кстати, потому что из войска, бывшего с Шеиным под Смоленском, как раз в июле разъехалось много ратных людей, помещиков южных областей, вследствие нападения на Украйну крымского царевича Мумарак-Гирея, разорившего их вотчины и поместья.
25-го августа под Смоленск пришли с войском польский король Владислав и королевич Казимир и расположились на речке Боровой, в семи верстах от Смоленска. 28-го августа острог на Покровской горе, находившийся под начальством Матисона, выдержал сильное нападение со стороны самого короля и вышедших на помощь Владиславу смоленских «сидельцев»; сражение продолжалось с утра и до позднего вечера, много польских и литовских людей было побито, взяты у них знамена и 72 языка.
Затем, в течение двух недель король не возобновлял нападений, поджидал прихода подкреплений. 11-го сентября снова была вылазка из Смоленска и наступление польско-литовского войска на острожек Матисона, на помощь которому Шеин послал несколько тысяч конницы и отряд стрельцов. Сражение продолжалось два дня, и Матисон очутился в таком стесненном положении, будучи окружен шанцами, батареями и неприятельскими отрядами, что Шеин, посоветовавшись с другими воеводами, вывел его ночью к себе в лагерь со всеми людьми, с нарядом и се пушечными запасами. На донесение об этом, Шеин получил от царя такой ответ: «Мы все это дело полагаем на судьбы Божии и на Его праведные щедроты, много того в ратном деле живет (бывает), приходы недругов живут (бывают), потом и милость Божия бывает».

18-го сентября было опять сильное сражение, в котором московские войска мужественно отбивались от поляков, немцев и запорожских казаков. Если бы произошло еще такое нападение, то кн. Прозоровский был бы совершенно отрезан от Шеина, а потому 19-го сентября Шеин и его перевел к себе, о чем послал донесение царю. В ответной грамоте царь между прочим писал Шеину и кн. Прозоровскому: «Вы сделали хорошо, что теперь со всеми нашими людьми стали вместе». В этой же грамоте царь обещал прислать к ним на помощь войско, под главным начальством кн. Дм. Мамстр. Черкасского и кн. Дм. Мих. Пожарского. «И вы бы всем ратным людям сказали, — заканчивается грамота, — чтоб они были надежны, ожидали себе помощи вскоре, против врагов стояли крепко и мужественно». Несколько дней спустя после этой грамоты, 1-го октября 1633 г., скончался патриарх Филарет Никитич; его кончина, конечно, сильно опечалила царя Мих. Феод., а Шеин лишился в лице Филарета Никитича надежного защитника и твердой опоры.
Между тем, король Владислав перешел с Покровской горы и стал по московской дороге, в версте позади острога Шеина. 9 октября московские войска, переправившись на правый берег Днепра, принялись штурмовать Жаворонкову гору, занятую поляками; сражение продолжалось, с переменным счастьем, целый день и, если верить польским историкам, у русских было убито 2000 человек, тогда как у поляков было больше раненых, нежели убитых, но погибло много лошадей.
В конце октября положение Шеина и его войска было весьма печально: Дорогобуж, с заготовленными запасами, взят и сожжен поляками, и ими же заняты все дороги, ведущие к Смоленску, вследствие чего оказался сильный недостаток в съестных припасах. В течение года, т. е. с сентября 1632 г., из Москвы было получено много денег на жалованье ратным людям, но вся денежная казна уже была израсходована, и Шеину пришлось прибегнуть к займу у иноземных полковников русской службы.
Перестрелка между неприятельскими отрядами продолжалась, и преимущество было на стороне поляков, так как они стреляли с Жаворонковой горы, а московским войскам приходилось стрелять снизу вверх, и лишь картечь могла причинить некоторый вред полякам. Ввиду затруднительности положения, Шеин созвал военный совет и спрашивал, можно ли попытаться напасть на королевский обоз и с которой стороны? Главный иноземный полковник Лесли советовал ударить на неприятеля, и с мнением его согласились потом и остальные. К этому времени (начало декабря) в московских войсках открылась смертность, вследствие голода и холода; дисциплина не только среди простых ратников, но и среди начальствующих лиц, пошатнулась; побеги ратных людей усилились. Зная о таком бедственном положении московского войска, король Владислав послал в конце декабря Шеину и иноземным полковникам грамоту, с увещанием обратиться к его милости, вместо того, чтобы погибать от меча и болезни; Шеин возвратил королю грамоту без всякого ответа, на том основании, что в ней были «непригожие речи».
Вероятно, Шеин не переставал надеяться на получение из Москвы подкрепления, обещанного царем, как мы видели, еще во второй половине сентября. Царь Мих. Феод. назначил на выручку Шеин из Смоленска следующих лиц: бояр и воевод кн. Черкасского и кн. Пожарского с дьяками Шипулиным и Волковым, стольников и воевод князей Одоевского, Шаховского, Куракина и Волконского с дьяками Леонтьевым и Дохтуровым. Из наказов, данных им в разные числа декабря 1633 г., видно, кому где быть на службе: князья Черкасский и Пожарский должны были из Можайска идти с собранными ратными людьми в Вязьму, Дорогобуж и Смоленск; князья Одоевский и Шаховской в декабре 1633 г. и в январе и марте 1634 г. находились во Ржеве Володимировой у верстанья и раздачи денежного жалованья дворянам и детям боярским разных городов для смоленской службы; князья Куракин и Волконский были у того же дела в Калуге в январе и феврале 1634 г. Все они должны были идти под Смоленск вместе с князьями Черкасским и Пожарским.
В декабре 1633 г. послан в Можайск с нарядом Феодор Лызлов, а вслед за ним подьячий Тихон Ушаков, с которым отправлено для двенадцати тысяч пеших людей—1000 п. зелья ручного, да 2000 п. свинцу на ста пятидесяти подводах. Если бы в январе 1634 г. этот двенадцатитысячный корпус двинулся из Можайска к Смоленску, то Шеин, вероятно, не было бы необходимости сдаться королю Владиславу. Зерцалов говорит: «известно, что король польский, королевич и поляки боялись русского войска, стоявшего в Можайске»; они даже преувеличивали количество ратных людей, собранных в Можайске, полагая, что их там 30000.
Еще в конце ноября 1633 г. Шеину удалось отправить в Москву гонца с сообщением, что польские военачальники предлагают разменять пленных и заключить перемирие, с условием, чтобы московское и польско-литовское войско отступили каждое в свои пределы. Царь Мих. Феод. послал Шеину ответную грамоту со своим псарем Сычевым о согласии на перемирие на вышеупомянутых условиях, но лагерь Шеина был уже в это время так тесно обложен, что Сычев должен был вернуться назад. Потом, как видно из дневника ксендза Яна Велевицкого (1603—1635 гг.) несколько гонцов, отправленных из Москвы к Шеину, были перехвачены поляками. У одного из этих гонцов поляки нашли зашитый в сапог тайный наказ бояр, что они желают мира и требуют, чтобы Шеин вступил в мирные переговоры с Владиславом. 1 февраля 1634 г. царь получил от Шеина последнюю отписку из-под Смоленска, что «ему и ратным людям от польского короля утеснение и в хлебных запасех и в соли оскуденье большое».
Вследствие этого, 2 февраля был послан в Можайск окольничий кн. Григ. Конст. Волконский, для совета с князьями Черкасским и Пожарским, как бы боярину и воеводам Шеину с товарищами и ратным людям под Смоленском оказать помощь. 6 февраля кн. Волконской вернулся из Можайска и доложил царю о готовности кн. Черкасского выступить в поход; 8 и 11 февраля из Разряда посланы грамоты кн. Черкасскому и в Калугу князьям Куракину и Волконскому о выступлении под Смоленск. Но распоряжения эти опоздали.

16-го февраля 1634 г. Шеин заключил с королем Владиславом следующий договор. Ратные люди, как московские, так и иноземцы, могут перейти на службу к королю польскому или вернуться в отечество — это предоставляется на их благоусмотрение. Весь наряд со всякими запасами, а также оружие убитых ратных людей остаются в пользу поляков. Тем, кто перейдет на службу короля польского, будет возвращено все их имущество; для наблюдения за этим назначается с русской и с польской стороны по два человека. Все пленные должны быть отпущены Шеиным.
Сначала король польский хотел заставить целовать крест, что никто из отпускаемых ратных людей никогда не будет против него служить, потом эта статья изменена и срок сокращен до четырех месяцев. Шеин с товарищами, все начальствующие и приказные люди и весь церковный причт беспрепятственно будут отпущены со всем имуществом и во время пути должны пользоваться полной безопасностью. Выходить из острога они должны с опущенными знаменами, с погашенными фитилями, без барабанного боя, до того места, где будет находиться король; положив знамена у ног короля, знаменосцы отступят на три шага и снова возьмут знамена, по приказанию польского гетмана, затем зажгут фитили, забьют в барабаны и отправятся в путь; дозволено взять им с собой двенадцать полковых пушек. Таборы, укрепления и остроги должны быть сданы в целости. Во время пути ратные люди обязуются не притеснять поляков, не входить в королевские замки, а корм для лошадей и съестные припасы для себя — покупать. Договор подписан Шеиным и другими «начальными людьми» с русской стороны и уполномоченными короля Владислава — с польской.
19-го февраля 1634 г., в среду на первой неделе великого поста, Шеин с остатками войска выступил на дорогобужско-московскую дорогу, исполнив предварительно все статьи договора. С ним вышло 8056 человек; 2004 больных осталось под Смоленском, и для их прокормления передано 60 четвертей муки, сухарей, крупы и толокна.
3-го марта кн. Черкасский и кн. Пожарский писали царю из Можайска, что они получили 28-го февраля известие о заключении Шеиным мира с королем Владиславом, а им обоим «по государеву указу велено идти под Смоленск и боярину Михайлу Шеину с товарищи помочь учинить», — но этот указ, как мы видели, был послан из Московского Разрядного приказа в последний раз 8-го февраля, а они 3-го марта все еще продолжали стоять в Можайске и так и не двинулись оттуда.
4-го марта царь отправил на встречу к Шеин Моисея Феод. Глебова, чтобы узнать, на каких основаниях заключен им под Смоленском договор с поляками. Глебову было поручено сказать ратным людям, русским и немецким, что «служба их и раденье, и нужа, и крепкостоятельство против польского короля, и против польских и литовских людей, и что с ними бились не щадя голов своих, Государю и всему Московскому государству ведомо».
Еще до прибытия Шеина с войском в Москву, были назначены царем бояре и другие служилые люди для допроса главных воевод смоленской армии; то были: бояре — кн. Андрей Ив. Шуйский и кн. Андрей Вас. Хилков, окольничий Вас. Ив. Стрешнев и дьяки — Тихон Бормосов и Дмитрий Прокофьев. Из этого судного дела сохранился лишь отрывок, содержащий в себе приговор боярину Шеину и его товарищам, обвиненным в «изменах» великому государю.
18-го апреля царь Михаил Феодорович со всеми боярами слушал дело о Шеина и его товарищах, и было поставлено: Шеина и Измайлова с сыном его Василием казнить смертью, а поместья их, вотчины, дворы московские и все имущество взять на государя; семейство Шеина сослать в понизовые города; кн. Прозоровского, кн. Белосельского и Семена Артемьевича Измайлова сослать в Сибирь; других судимых лиц сослать в Сибирь или посадить в Москве в тюрьму.
28-го апреля у Приказа Сыскных дел собрались вышеупомянутые следователи и все подсудимые. По прочтении дьяком Бормосовым речи, обращенной к осужденным на смертную казнь, и приговора остальным подсудимым, Шеин с двумя Измайловыми отведены из Кремля за город на Пожар (Красная площадь). Там у плахи дьяк Дмитрий Прокофьев прочитал им обвинительный приговор. Выставив на вид, как царь щедро наградил их перед отправлением в смоленский поход, и подробно остановившись на сцене при «отпуске», приведенной нами в своем месте, — приговор перечисляет все провинности Шеин и Измайлова. Вот вкратце эти «измены»: мешкотный переход из Можайска к Смоленску и смерть в пути многих ратных людей; укрепление литовскими людьми Смоленска осенью 1632 г. во время медленного передвижения московского войска; частые неожиданные нападения неприятеля под Смоленском, из-за небрежности и недосмотра главных русских воевод; утайка настоящего количества проходивших в Смоленск литовских людей; настойчивое требование присылки большого пушечного наряда, перевезенного вследствие этого по плохому пути и с большими затруднениями и убытками; приступы к Смоленску не тайком и не ночью, а днем, и будто бы отданное Шеиным приказание стрелять из наряда в своих ратных людей; невнимательное отношение к советам русских и иноземных людей относительно «промыслу» под Смоленском; запрещение вступать в сражение с приходившими литовскими ратными людьми; отсутствие посылок под село Красное русских отрядов в то время, когда Гонсевский и Радзивил стояли там с небольшим войском; распределение между Шеиным и Измайловым деревень с рыбными промыслами в Смоленском и Дорогобужском уездах и продажа ратным людям по высокой цене того, что оставалось от их собственного обихода — «и оставя государев всякой промысл — сказано в приговоре — ходили за корыстью и себя богатили».

Поставлено также в вину строгое исполнение царского наказа, чтобы ратные люди не смели ничего брать даром и не обижали бы жителей Дорогобужского и Смоленского уездов: «которые служилые люди от великой скудости и от голоду езжали в Смоленской и Дорогобужский уезд для своих и конских кормов, тех ты приказывал бить кнутом без милости, а Смоленской и Дорогобужский уезды уберег Литовскому королю со всеми запасами». Когда пришел к Смоленску Владислав, то Шеин и Измайлов будто бы «над литовским королем и над литовскими людьми промыслу своего никоторого не показали и с литовским королем и с литовскими людьми не билися». Далее упоминается: о донесениях Шеина относительно желательности перемирия; о посылке к нему ответов, в которых велено ему дожидаться «подхожих» государевых ратных людей, для сопровождения денежной казны и пушечного наряда, и, наконец, об уступке Шеина польскому королю не только всего большого наряда и оружия, но даже и тех двенадцати пушек, которые король соглашался ему оставить. Возвратившись пятнадцать лет тому назад из польского плена, Шеин, судя по приговору, утаил, что целовал крест королю Сигизмунду и королевичу Владиславу, а теперь, будучи под Смоленском, исполнил свое крестное целование литовскому королю, во всем ему «радел и добра хотел, а государю изменял».
В «Хронографе», которым пользовался Соловьев, о походе Шеина под Смоленск и о его клятве королю читаем: «Послали Шеина: тот брал города как птичьи гнезда, потому что поляки не ждали прихода русских людей. Но Шеина Бог наказал за то, что отправляясь из плена, дал королю клятву не воевать против Литвы, и это было известно и царю, и патриарху… Бояре московские, уязвляемые завистью, начали клеветать на него, и Шеину дают знать в полки, что в Москве на него много наветов». — По прочтении обвинительного приговора, Шеин и Измайловы были казнены — им отсекли головы.
Сопоставив обвинения боярского приговора с тем, что действительно было и о чем Шеин неоднократно доносил в Москву, мы увидим — беспристрастны ли и справедливы ли были судьи. Шеина обвиняли в медлительности. Но если бы его отпустили из Москвы вскоре после назначения на службу 23-го апреля 1632 г., а не в августе, и притом с денежной казной, с большим пушечным нарядом и с пушечными запасами, с достаточным количеством съестных припасов, то ему не пришлось бы употребить четыре месяца на переход из Москвы к Смоленску, и в это время Смоленск не успел бы укрепиться и приготовиться к осаде. Уже вскоре по вступлении в поход Шеин писал в Московский разряд о причинах мешкотного пути: осенних дождях, грязной дороге, недостатке съестных припасов и невозможности купить их. Несколько позднее, из Дорогобужа, он доносил о побегах ратных людей и о смертности, в особенности иноземцев, не привыкших к голоду и к холоду. В наказе, выданном из Московского Разряда 8-го августа 1632 г., Шеину велено дожидаться в Можайске большого наряда и всяких боевых и подкопных снарядов, следовательно, хотели выслать все это тотчас по выступлении его из Москвы; между тем, как мы видели, большой наряд был привезен под Смоленск лишь семь месяцев спустя—5-го марта 1633 г., а пушечные запасы еще того позднее—23-го апреля. Ставится в вину Шеину, что он не посылал под с. Красное против Гонсевского и Радзивила, когда у них было немного войска; на самом же деле он посылал и сообщал об этом в Москву. Несправедливо обвинение, что «не бились» с королем Владиславом и с его войском: мы видели, какие упорные сражения происходили с конца августа до начала октября. — После ноября 1633 г. Шеин вряд ли мог получать из Москвы какие-нибудь наставления, потому что московские гонцы, отправляемые к Шеину, перехватывались поляками. А между тем Шеин обвинен в том, что, несмотря на приказание царя, не дождался под Смоленском «подхожих» людей для сопровождения денежной казны и пушечного наряда. Ждать дальше было трудно, а если бы Шеин не согласился на довольно умеренные, надо сознаться, требования Владислава, то, вместе с другими военачальниками и со всеми ратными людьми он мог быть взят в плен, так как все пути отступления от Смоленска были отрезаны. Не видно из донесений Шеина, ни из допросных речей разных дворян и детей боярских в Московском Разряде, на чем основаны следующие обвинения: 1, приказание Шеина стрелять из наряда в своих ратных людей; 2, запрещение вступать в сражения с приходившими литовско-польскими отрядами; 3, злоупотребления Шеина и Измайлова в Смоленском и Дорогобужском уездах, т. е. пользование рыбными промыслами, и продажа по высокой цене съестных припасов ратным людям.
Остается сказать об одном из самых важных обвинений Шеина — о присяге его королю Сигизмунду и королевичу Владиславу во время польского плена. Для выяснения этого вопроса припомним некоторые факты, рисующие отношения Шеина к Польше. В 1611 г. Шеин, по примеру почти всего Московского государства, готов был присягнуть Владиславу, как московскому государю, но в то же время упорно отказывался от сдачи Смоленска Сигизмунду и от присяги ему. Два года спустя польские паны не могли спокойно вспомнить об этом и в своей ответной грамоте Московскому Земскому Собору писали 9 то июня 1613 г. «…и злость и упрямство Михаила Шеина, по совету и по ученью кн. Василья (Голицына), к тому привело государя короля его милости, что города Смоленска искони вечные отчины своея приступом достал».
Будучи в польском плену, Шеин прислал в 1614 г. сказать с Желябужским царю Михаилу Феодоровичу, что, так как «у Литвы с Польшей рознь великая», то «надобно непременно Литовскую землю воевать и тесноту чинить». В декабре 1633 г., несмотря на бедственное положение под Смоленском, Шеин отослал обратно, без ответа, полученную от Владислава грамоту относительно переговоров о перемирии, так как в грамоте, по мнению Шеин, были «непригожие речи». — Если бы Шеин, в бытность свою в польском плену, присягнул Сигизмунду и Владиславу, то не проще ли бы было ему остаться в Польше, тем более, что с ним была вся его семья — жена, сын и дочь? Что в 1634 г. Шеин не считал себя виновным — доказательством тому служит опять-таки возвращение его в Москву. Если бы он «радел» Владиславу и «изменял» Михаилу Феодоровичу, то весьма легко мог сдаться в плен Владиславу и избежать допросов и суда, которые угрожали ему в Москве.

Как же создалось убеждение, что Шеин дал Сигизмунду и Владиславу клятву не сражаться против них, затем нарушил эту клятву, приняв главное начальство над смоленской ратью, раскаялся в нарушении клятвы и вследствие этого «изменил» Михаилу Феодоровичу? Весьма возможно, что к 1633—1634 гг., ввиду затянувшейся осады Смоленска, стали раздаваться среди московских бояр предположения, что Шеин, лично хорошо знавший Владислава, «радеет» ему, что он в течение пятнадцати лет (1619—1634 гг.) хранил в тайне свою присягу Сигизмунду и Владиславу и т. п. Предположения эти, передаваемые от одного лица к другому, преувеличивались и, как это часто бывает, шли дальше уже не в виде предположений, а в виде фактов. Слухи о «присяге» Шеин не могли не дойти до царя Михаила Феодоровича и впоследствии попали, как мы видели, в «Хронограф». Добавим к этому, что между Михаилом Феодоровичем и Владиславом существовала давнишняя неприязнь, возникшая с того самого времени, когда вслед за Владиславом был избран на московский престол Михаил Феодорович. Каждый из них считал себя правым, и Владислав отказался от титула царя московского лишь по заключении Поляновского договора, уже после казни Шеина. Как в 1609—1611 гг. Сигизмунд считал вопросом чести взятие Смоленска, так в 1634 г. Михаил Феодорович не мог примириться с тем, что Смоленск останется в руках поляков, и, под влиянием бояр, приписал неудачную осаду Смоленска измене Шеина, вследствие его расположения к Владиславу. Если бы сохранились допрос Шеин и его товарищей и их ответы, то был бы пролит настоящий свет на все это дело, в котором остается много загадочного.
Посмотрим, как относились к Шеин его современники, поляки и русские (не бояре). Во время посольских переговоров при р. Поляновке, вслед за казнью Шеина, московские послы, согласно полученному наказу, стали требовать от польских комиссаров возвращения двенадцати пушек, которые король оставил Шеину, а тот не взял. Литовский гетман Радзивил сказал им в ответ: «Вы нам говорили о двенадцати пушках, которых не взял Шеин, будто бы изменой своему государю: так вам бы такого слова не говорить и в письме не писать потому: взял весь наряд государь наш своей ратной силой, а не по чьей-нибудь измене, двенадцать же пушек, которые были Шеину отданы, он подарил мне по любви, а не по неволе, и те пушки у меня, а не у короля, и отдать их назад непригоже, потому что Шеин меня ими подарил». Конечно Шеин не имел права дарить пушки кому бы то ни было, но он объяснял оставление их полякам — невозможностью перевезти в Москву; так как не было лошадей, то пушки пришлось бы почти две недели тащить на людях, и без того утомленных и обессиленных. — Соловьев в «Истории России» приводит следующее показание современного Шеину москвича о впечатлении, произведенном казнью Шеина и Измайлова: «когда на Москве Шеина и Измайлова казнили, и за это учинилась в людях рознь великая, да на Москве же были пожары большие, выгорела Москва мало не вся; в Можайске ратные люди так же погорели и разъехались».
В настоящем кратком биографическом очерке М. Б. Шеина, одного из замечательнейших русских людей XVII в., не место, конечно, приводить разнообразные и прямо даже противоречивые отзывы историков XIX в. о его походе под Смоленск в 1632—1634 гг. и о его казни. Со своей стороны заметим лишь, что большая разница: защищать или осаждать крепость. В 1609—1611 гг. Шеин и все смоленские «сидельцы» были у себя дома: они имели кров и надолго были обеспечены съестными и пушечными запасами; отбиваясь от поляков, они были уверены, что стоят за «православную веру и отечество». С лишком двадцать лет спустя, в 1631—1634 гг. Шеин должен был возвратить Московскому государству Смоленск, начальствуя над войском, состоявшим из великоруссов, южноруссов, казаков, татар и наемных иноземцев разных народностей. Если добавить к этому осеннее ненастье в начале похода, затем зимний холод, с трудом переносимый иноземцами, частый недостаток в съестных припасах, медлительность московского правительства и воевод, назначенных под Смоленск для выручки Шеин и всего войска, наконец, разницу в годах Шеин во время сиденья его в Смоленске в 1609—1611 гг., и во время осады 1632—1634 гг. — тогда будет если не извинительна, то, во всяком случае понятна не измена, а неудача, которая привела Шеина к смертной казни.

Никоновская летопись (Русская летопись по Никонову списку). СПб. 1792 г., VIII, с. 62, 146, 162—163. — Новый летописец. М. 1853 г., с. 64, 124, 136, 185, 187. — Др. Рос. Вивл., 2-е изд., XIII, с. 150, 152, 157; XX, с. 82. — Собр. Госуд. Грам. и Договор. — тт. II и III. — А. А. Э., т. II и III. — Акты ист., тт. II и III. — Р. И. Б., изд. Археограф. Комиссии, тт. I, III, IX, XIII. — Дв. разр., I и II. — Разр кн., I и II. — Симбирский Сборник. М. 1845 г., т. I, с. 334, 141, 144, 149, 153. — Сборник. кн. Оболенского. М. 1838 г., № 9. — Сборник кн. Хилкова. СПб. 1879 г., с. 92 — Акты Московского государства. СПб. 1890 г., т. I. — Барсуков, А. П. Списки городовых воевод Московского государства XVII столетия. — СПб. 1902 г., 209. — Голиков, Деяния Петра Великого. Изд. 2-е, XII, с. 564—568. — Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. 2-е изд. СПб. 1871 г. — Кн. Долгорукой. Рос. род. книга. СПб. 1857 г., II, c. 69; IV, c. 217. Карамзин, История государства Российского, тт. XI и XII. — Никитин. История г. Смоленска. М. 1848 г., с. 133—169; 175—188. — Соловьев. История России с древнейших времен, т. т. VIII и IX. — Барсуков, А. II. Род Шереметевых тт. I и II. — Иловайский, Д. И. 1, Смутное время Московского государства. М. 1894 г., с. 143—149; 185—186; 203—205.—2, История России. Эпоха М. Ф. Романова. M. 1899 г., c. 55—125. — Ключевский, В. О. Боярская дума древней Руси. М. 1902 г. Изд. 3-е, пересмотренное, с. 168, 222, 224, 370. — Зерцалов, А. Н. «М. Б. Шеин под Смоленском» чт. M. О. И. и Д. Р. 1897 г., кн. II, смесь, с. 11—29. — Оглоблин. Правда о боярине M. Б. Шеина. Ист. Вестн. 1898 г., т. LXXII, с. 877—897 — Иловайский, Д. И. Ответ Оглоблину. Рус. Ст. 1898 г., XI. Записки С. Н. Глинки, стр. 306. Справочн. Энциклопед. Слов. К. Крайя, XII, 255—256. Энциклопед. Слов. Ефрона, полутом 77-й, стр. 369—370. В. Корсакова. {Половцов}

Биографическая энциклопедия
Биография.ru

Михаил Борисович Шеин был представителем старомосковской знати. Его род был ответвлением знаменитого московского рода Морозовых.

Отец, Борис Васильевич Шеин, принимал участие в Ливонской войне. Летом 1579 г. царь Иван Васильевич Грозный назначил его командующим армии, отправленной на помощь Полоцку, осажденному польско-литовской армией короля Стефана Батория. Борис Васильевич должен был либо пробиться в город и укрепить гарнизон, либо занять крепость Сокол и совершать на противника набеги и препятствовать его сообщению с Литвой. Однако воеводе удалось выполнить задуманное лишь частично. Пробиться к Полоцку не удалось. Шеин занял Сокол и пытался вынудить Батория к отступлению, распуская слухи о подходе большой русской армии, возглавляемой царем. Противник не поддался на дезинформацию, усилил давление на осажденных. Диверсионные рейды, предпринимаемые Б.В. Шеиным из крепости Сокол, в целом, оказались безуспешными и 30 августа 1579 г. Полоцк пал. После этого Баторий отправил 5-тысячный отряд к Соколу. Осада началась 19 сентября. Гарнизон отчаянно защищался, но 25 сентября 1579 г. крепость пала и большинство защитников погибло. Сам воевода Борис Васильевич Шеин погиб во время штурма, его труп был обезображен поляками. После себя Борис Васильевич оставил двух сыновей: Дениса и нашего героя — Михаила.

Как прошло детство сыновей Шеина нам не известно, но можно предположить, что рассказы об отце, его верности долгу, героизме и мученической кончине без сомнения составляли значительную часть воспитания мальчиков. В 1588 г. Михаил и Денис упоминаются в боярском списке с чином жильцов. Жильцами называли представителей служилого сословия, обязанных проживать в Москве, они охраняли царя, выполняли различные его поручения, развозили царские грамоты. Для знатной молодежи, достигшей четырнадцатилетнего возраста, именно с этого чина начиналась служба. Поэтому можно предположить, что М.Б. Шеин родился около 1574/75 г.

В апреле 1598 г. стало известно, что крымский хан Гази-Гирей планирует большой поход на Российское царство. Для отражения вторжения Борис Федорович Годунов отправился с войском в Серпухов, среди рынд, его охранявших, был и М.Б. Шеин, которому к этому времени должно было быть около 24 лет. Сражения не произошло, вместо неудержимых наездников хан послал послов. Начались переговоры. В Москву Борис Годунов вернулся победителем и Земский собор 1598 г., в котором принял участие и молодой Михаил Шеин, избрал вчерашнего опричника, конюшего боярина царем Русского государства.

С новым царем отпрыск старомосковского боярского рода связывал надежды на быструю карьеру и укрепление позиций своего рода при дворе. Исследователи давно обратили внимание, что М.Б. Шеин породнился с царем, женившись на Марии, дочери М.О. Годунова. Кроме этого Михаил азартно местничает с сослуживцами, защищая тем самым высокое положение свой семьи. Так, уже во время похода в Серпухов 1598 г. он заместничал с князем А.А. Телятевским, позднее в 1600 г., получив назначение в Пронск «бил челом государю» на И.Ф. Басманова. Местнический суд затянулся и в итоге Шеину не пришлось выполнять службу, которая могла повредить чести его семьи или как тогда говорили привести к местнической «потерьке». Местничал Михаил и с князем И.С. Куракиным из-за того, что князь Куракин на пиру сидел в большом столе, а он, сын защитника Сокола, смотрел «в кривой стол». И хотя суд местникам дан не был, при следующем пире Михаил уже смотрел «в большой стол».

Далее не будем перечислять все случаи местнических столкновений, прямым инициатором которых был наш герой. Читая данные об этих придворных склоках, может создаться впечатление, что Михаил Борисович был мелочен, и, наверное, глядя из современности, мы будем правы. Однако это не так. В России того времени были очень сильны представления о коллективной родовой памяти, каждый успех, шаг вверх представителя семьи вели семью и весь род вверх, но стоило оступиться, и род тоже терял свои позиции. В этом контексте были опасны для родовой чести опалы, измены, которые могли выбросить семью вообще из круга элиты. Именно поэтому знать того времени тщательно собирала и копила все успехи семьи от самых маленьких до самых значительных и, наоборот, стремилась предать забвению провалы. Все зорко следили за служебными назначениями, распределениями мест при пирах и церемониях, малейшее подозрение на угрозу чести — били челом о местах. Иногда создается впечатление, что знать таким образом, саботировала царские распоряжения, но это не так. Чаще всего местники удовлетворялись объявлением этой службы… без мест, что сохраняло status quo.

Михаил Шеин, сирота, начав службу, должен был не просто сохранить накопленную честь рода, но и отвоевать утерянные позиции — именно этим можно объяснить его активное местничанье. Но обратим внимание на такие черты характера нашего героя: решительность, неуступчивость и определенная неуживчивость или, если так можно выразиться, ершистость.

Видимо, стремлением «увеличить» родовую честь, можно объяснить попытки Михаила добиться получения более значительного назначения. Так, 21 декабря 1601 г. он «ударил челом в Астрахань». Назначение не состоялось, но его назначили в важный северокавказский плацдарм русского влияния — крепость Терки. Впрочем, и это назначение не состоялось.

Придворные треволнения вскоре сменились на грозные будни. Голод, охвативший всю страну, привел к социальному взрыву. Мятежи холопов и крестьян охватили множество уездов страны, на границах зрело недовольство служилой мелкоты и провинциальных мелкопоместных дворян, в среде высшей знати антикризисные меры, предпринятые Борисом Годуновым, тоже восторгов не вызывали.

Для подавления крестьянских выступлений правительство активно рассылает карательные отряды в различные уезды. В сентябре — ноябре 1602 г. М.Б. Шеин вместе с А.И. Безобразовым наводил порядок в Волоколамске. После этого он вернулся в Москву и получил назначение в Новосиль, где пробыл до 17 октября 1603 г. Вскоре произошло событие, круто изменившее ход событий и повлиявшее на судьбы большинства русских людей, и М.Б. Шеин тут не исключение.

В октябре 1604 г. границу пересек отряд из казаков и наемников, возглавляемый человеком, о котором говорили, что это чудом спасшийся царевич Дмитрий. Так началась Димитриада. Самозванцу удалось взять несколько порубежных городов: Моравск, Чернигов, Путивль. 18 декабря 1604 г. под Новгородом-Северским было разбито царское войско, возглавляемое кн. Ф.И. Мстиславским. Ситуация становилась угрожающей, среди посадских, служилых, дворян распространялись слухи, что вторгнувшийся отряд возглавляет именно Дмитрий Иванович. В гарнизонах приграничных крепостей усиливалось брожение, необходимы были решительные меры, дабы задушить назревающий взрыв недовольства.

21 января 1605 г. у деревни Добрыничи состоялось второе сражение между войсками Самозванца и царского воеводы кн. Ф.И. Мстиславского. На этот раз победа была одержана правительственными силами. В Москву с победной вестью был направлен Михаил Борисович Шеин, получивший за боевые заслуги чин окольничего. Однако этот успех так и не переломил ситуацию. Вскоре на сторону Гришки Отрепьева стали переходить царские воеводы с войсками, и 20 июня 1605 г. он торжественно въехал в Кремль.

М.Б. Шеин, как и другие, присягнул на верность новому царю. Однако поначалу Лжедмитрий держал его на удалении от своей особы, так как был на него сердит. Потом же, напротив, стал звать его к себе, планируя, что Михаил возглавит «совет окольничих» при царской особе. Как видим, Самозванец оценил Шеина, почувствовав в нем сильный цельный характер. Но новый переворот и восшествие на престол Василия Шуйского похоронили для М.Б. Шеина этот карьерный проект. В 1606-1607 гг. Шеин принял активное участие в подавлении восстания И.И. Болотникова. Новый царь тоже оценил профессионализм Михаила и пожаловал его боярством. Так наш герой вернул утерянные позиции для своего рода и вошел в правительственную элиту.

В конце 1607 г. боярин Шеин получил назначение первым воеводой в Смоленск, в город с которым будет связан и его высочайший взлет и, позднее, его падение. К этому времени Михаил Борисович был уже опытным 33-летним человеком. В город своего назначения он, как это было принято, отправился с семьей.

«Хозяйство» ему досталось более чем внушительное. Вот что пишет полковник Б.П. Фролов: «Расположенный на левом берегу Днепра, город был превращен в первоклассную крепость, укрепления которой возводились в течение 16 лет (1586 — 1602 гг.) под руководством выдающегося фортификатора того времени Федора Савельева. Их основу составляла мощная каменная стена с 38 башнями высотой до 21 м. Высота наиболее укрепленной из них — Фроловской, находившейся ближе к Днепру, достигала 33 м. Девять башен имели ворота, трое из которых были оборудованы опускающимися железными решетками («герсами»). Протяженность крепостной стены составляла 6,5 км, толщина — 5-6,5 м, высота — 13-19 м. Ее фундамент, облицованный на высоту 1-3 м крупным белым камнем, был заложен на глубину более 4 м, что в случае осады крепости затрудняло противнику ведение минной атаки 8). Для обнаружения подкопов снаружи на удалении 8-10 м от крепостной стены были оборудованы так называемые «слухи» — крытые траншеи глубиной более 2 м и шириной до 1,5 м. Их стенки обшивались жердями, а перекрытие состояло из накатника, засыпанного 70-сантиметровым слоем земли».

Первым делом Шеин наладил разведывательную работу, сохранилось несколько документов сообщающих о рассылке им лазутчиков, которые сообщали о продвижении отрядов польско-литовской шляхты. Уже летом 1608 г. он стал получать постоянные донесения из приграничных районов Литвы. Кроме этого он озаботился улучшением обороноспособности вверенного ему города и наведением порядка.

Городские старосты получали наказы четко очерчивающие круг их обязанностей:

…и беречи того накрепко, чтоб единолично на посаде и в слободах воровства и грабежей, и всякого дурна, и корчем, и зерни, и блядни ни укаго не было… изб и мылен летом не топили… и в ночи б никто с огнем не сидел.

Принятые меры оказались своевременны. Уже в июне 1608 г. стало известно, что к Смоленску приближается 7-тысячный отряд Яна-Петра Сапеги. В это же время сторонники Лжедмитрия II, «тушинского вора», захватили соседние со Смоленском уезды. В таких условиях смоленское дворянство не желало покидать родные земли, опасаясь того, что оставив их без защиты, они отдадут свои земли на разграбление тушинцам. В Москве же от Шеина требовали, чтобы он направил столице на помощь смоленское дворянство. В этих условиях воеводе удалось путем компромиссов сохранить лояльность Смоленска Василию Шуйскому. В октябре 1608 г. смоленские дворяне отбили у тушинцев Дорогобуж, а зимой 1609 г. вскрыли заговор Ивана Зубова, агитировавшего смолян за Лжедмитрия II.

Именно в это время в Смоленске возрастает роль М.Б. Шеина. Он показывает себя уже не только как умелым и способным командиром, но и сильным администратором. В своей работе Шеин опирался не только на дворян, но и на духовенство и посад Смоленска.

К лету 1609 г. обстановка вокруг Смоленска резко ухудшилась. Начались частые набеги польско-литовских отрядов. Агентура Шеина докладывала о сосредоточении крупных сил. Становилось понятно, что вскоре последует вторжение королевской армии. Боярин начинает активно готовиться к защите города: приказывает набирать даточных людей в дворянских поместьях и архиепископских и монастырских вотчинах. Подготавливаются росписи артиллерии, посадского населения. Распределен гарнизон по башням. В последнюю декаду августа 1609 г. Шеин по сути создал армию обороны, насчитывающую около 5,5 тысячи человек и 200 пушек на крепостных стенах. Эту армию он разделил на четыре отряда. Основной отряд нес караульную службу в крепости, второй размещался в Заднепровье, два других составляли резерв. 13 сентября 1609 г. М. Б. Шеин ввел осадное положение, а 16 сентября к Смоленску подошли передовые части польской армии. 21 сентября 1609 г. пришли основные силы польской армии во главе с королем Сигизмундом — началась осада.

Осада была длительной и тяжелой. Полякам не удалось сходу овладеть Смоленском, Шеину же, в сложившихся условиях, не оставалось ждать деблокирующего удара. Смоляне демонстрировали чудеса героизма, совершая частые вылазки, в одной из которых даже смогли захватить польское знамя. С зимы 1610 г. начинается подкопная война. Поляки пытались подкопаться под крепостные стены и взорвать их, а защитники города делали в свою очередь контрподкопы, засады на вражеских саперов.

Мы подготовили перед стенами множество мин, начиненных порохом. Когда подожгли мины, а пушки и рушницы начали производить страшны грохот, настал Судный день.

Николай Мархоцкий

Несмотря на тяжесть сложившейся ситуации, Шеин не терял присутствия духа и командирскую хватку, следя за строгим исполнением приказов, надлежащим исполнение караульной и противопожарной службы.

Спокойная решимость бороться до конца, готовность умереть сквозит и в его письме князю Голицыну:

…и яз на Государеве службе в Смоленске, в осаде от Короля, Октября по 10 день, жив до воли Божией, а вперед, государь, на Божью волю полагаю. Да будет, государь князь Ондрей Васильевич, мне в осаде случиться за Бога да за Государя смерть, и тебе б государю моему пожаловать, меня во всем простить, а тебя, государя моего, во всем Бог простит…

Ничто не влияло на решимость смолян и их воеводы москвича М.Б. Шеина не сдавать город полякам. Когда в польском лагере стало известно, что в Москве готовы пойти на условия польской стороны, то был устроен триумф, осажденным сообщили, чтобы они также как и столица сдались.

В ответ же получили мрачное:

Если правда то, что вы говорите, то ступайте к столице, чья столица будет, того и мы.

Последний штурм Смоленска начался 3 июня 1611 г. Шеин непосредственно руководил защитой города, на западной стороне крепости, где удалось отбить штурмующих, но на восточной части противнику удалось прорваться. Начались уличные бои.

Сам Шеин, старший в крепости, долго оборонялся на одной из башен, но был взят в плен. К тому времени московитян в крепости осталось немного: вымерли от начавшегося во время долгой осады морового поветрия. Но некоторые из них были столь упорны, что, не желая попасть в руки нашим, начиняли [свои одежды] порохом и подносили огонь.

Николай Мархоцкий

Современные историки уточняют место, где воевода бился до конца, прежде чем стать пленником — это была Коломенская башня. Смоленск пал, завершилась 20-месячная оборона города, связавшая руки Сигизмунду III и поспособствовавшая росту патриотического движения в России и в конечном итоге победе Второго ополчения кн. Д. М. Пожарского и К. Минина.

Вместе с семьей раненый Шеин провел в плену долгих восемь лет, вернувшись на Родину в 1619 г., где сразу был приближен патриархом Филаретом — отцом царя Михаила Федоровича. Его опыт и административные умения оказались востребованы в новой России. В 1620 -1621 и 1625 — 1628 гг. Шеин возглавлял один из сыскных приказов, с 1628 г. — Пушкарский приказ. В 1620-х — начале 1630-х участвовал в многочисленных дипломатических переговорах. А вскоре вспомнили и о его военных дарованиях.

После долгих колебаний 20 июня 1632 г. Польше была объявлена война. Армию, направленную для освобождения Смоленска возглавил М.Б. Шеин. Под его командование был поставлен значительный иностранный контингент. 5 декабря 1632 г. армия подошла к Смоленску. Шеин начинает осаду, однако добиться полной блокады города не удалось. Только в марте 1633 г. из Москвы добралась осадная артиллерия, что позволило начать систематические артобстрелы крепости. Однако 59-летнему воеводе в тот момент не хватило решительности. Историки с удивлением отмечают, что всегда деятельный М.Б. Шеин в это время фактически устранился от командования. Фатальность промедления стала очевидна к августу 1633 г., когда к Смоленску подошло королевское войско, и баланс сил стал не в пользу русской армии. Польские отряды стали перерезать коммуникации противника, в то время как дисциплина в отрядах Шеина неуклонно падала, началось массовое дезертирство. Дело в том, что еще с июля из русских полков, стоявших под Смоленском, стало разъезжаться много ратных людей —  землевладельцев южных областей, вследствие нападения на их вотчины и поместья крымского царевича Мумарак-Гирея. Они стремились теперь, прежде всего, спасти свои семьи и имущество.

В сентябре 1633 г. поляки начали активное наступление на армию Шеина. Значительно поредевшая (в первую очередь от дезертирства) она уже не могла удерживать широкий фронт — началось постепенное отступление. 9 октября 1633 г. армия была окружена, Шеин не хотевший бросать тяжелую осадную артиллерию приказал изготовиться к обороне и рыть новые окопы. Осажденная армия Шеина страдала от болезней, нехватки продовольствия и дров. В конце ноября 1633 русские попытались сделать вылазку из осажденного лагеря, но ничего не получилось. В лагере распространялись слухи об измене, подозревали иностранных солдат, росло взаимное недоверие. Так, на военном совете, состоявшемся 2 декабря 1633 г. Александр Лесли обвинил в измене полковника Сандерсона и застрелил его на глазах воеводы Шеина.

В январе 1634 г. по инициативе польского короля Владислава начались переговоры. В феврале 1634 г. Шеин капитулировал. Воевода добился права вернуться в Москву, сохранив знамена, 12 полевых орудий, «холодное оружие и мушкеты с зарядами», но оставив неприятелю всю осадную артиллерию и лагерное имущество. Узнав про это, князь Прозоровский попытался взорвать наряд и пороховые запасы, но М. Б. Шеин не позволил этого сделать. Всего, с воеводой Шеиным из-под Смоленска ушло 8 056 человек. Еще 2 004 человека больных и раненных остались в лагере на излечении. По условиям соглашения, после выздоровления они должны были вернуться в Россию.

Поражение больно ударило по престижу Российского царства, реакция на него в Москве была крайне болезненной. Бояре, которых Шеин настроил против себя, обвинили его в государственной измене. 28 апреля 1634 г. Михаил Борисович Шеин был казнен.

Так судьба одного человека оказалась переплетена с судьбой одного города. Со Смоленском был связан его высший взлет, с ним же оказался связан и его позор. Зависть и раздражение соперников, личные ошибки превратили его в изменника, как гласило обвинение. Но… семьи спасенных им солдат и командиров смотрели на это по-другому, наверняка вознося за него благодарственные молитвы… Обвинение же в измене этого решительного человека историки давно отвергли. «Время — честный старик, оно все расставит по местам».

Моисеев М.В., к.и.н.

Литература

Интернет

19 сентября 1609 года началась оборона Смоленска. Осада крепости продолжалась 20 месяцев, став одной из славных страниц в истории нашей Родины. Город стал подвергаться методическому обстрелу, на что смоленские пушкари отвечали не без успеха. Началась минная война. Поляки подводили подземные минные галереи, защитники — контрминные и взрывали вражеские. Защитники крепости постоянно беспокоили польский стан врага дерзкими вылазками, в том числе и для добывания воды и дров. Гарнизон крепости отбил несколько штурмов.

Свыше двадцати месяцев смоляне мужественно обороняли родной город. То, что не смогли сделать вражеские войска и дипломатия польского короля через предателей-бояр, которые убеждали Шеина сдаться, сделали свирепствовавшие в осажденной крепости голод и цинга: из многочисленного населения Смоленска в живых осталось около 8 тысяч человек. К началу июня 1611 года в гарнизоне насчитывалось всего 200 человек, способных сражаться. Каждому ратнику приходилось наблюдать и оборонять 20—30-метровый участок крепостной стены. Резервов не было, как и надежды на помощь извне тоже.

Вечером 2 июня 1611 года начался последний штурм Смоленска. Изменник-перебежчик смоленский помещик Дедешин указал слабое место в западной части крепостной стены. Один из рыцарей Мальтийского ордена взрывом обрушил часть стены. Через пролом поляки ворвались в город. Одновременно в другом месте немецкие наемники по лестницам забрались на ту часть крепостной стены, которую некому было охранять. Крепость пала.

Оборона Смоленска в очередной раз показала, на какой героизм и самопожертвование способны русские люди, в бою с врагами. Героев Смоленска ставил в пример своим ратникам воевода Дмитрий Пожарский. В Нижнем Новгороде, как и во всех уголках Русской земли, с тревогой и болью следили за ходом обороны города-крепости. Его защитники стали для Кузьмы Минина и нижегородцев образцом воинского мужества, доблести в славы, вселяя веру в грядущее освобождение Руси от интервентов.

Предыстория

Древний русский город Смоленск, расположенный на обоих берегах Днепра, известен по летописным источникам с 862-863 гг. как град союза славянских племен кривичей (археологические данные говорят о его более древней истории). С 882 года Смоленская земля была присоединена Вещим Олегом к единому Русскому государству. Этот город и земля вписала немало героических страниц в защиту нашего Отечества. Смоленск более чем на тысячу лет стал главной крепостью на западных рубежах Руси-России, вплоть до Великой Отечественной войны.

Территория Смоленской земли имела стратегическое значение: княжество находилось на перекрёстке торговых путей. Верхний Днепр был связан с Балтикой через р. Западную Двину, с Новгородом через р. Ловать, с верхней Волгой. В ранний период через Смоленск проходил путь из «варяг в греки» — из Балтики и Новгорода по Днепру в Киев и далее в Черное море и Царьград-Константинополь. Затем через Смоленск проходил ближайший путь с Запада в Москву, поэтому путь большинства врагов с Запада на Москву всегда пролегал через Смоленск.

После распада единого Русского государства Смоленское княжество стало самостоятельным. Во второй половине XIV в. и начале XV в. Смоленская земля теряет свои основные города и постепенно подпадает под власть Великого княжестве Литовского и Русского. В 1404 году князь Витовт окончательно присоединил Смоленск к Литве. С этого времени с самостоятельностью Смоленского княжества было покончено навсегда, а его земли были включены в состав Литовско-Русского государства. В 1514 году в результате успешной для Московского великого княжества войны с Литвой (1512-1522), Смоленск перешёл под контроль Москвы, вернувшись в состав Русского государства.

Смоленск всегда занимал в истории важное оборонительное значение, поэтому русские государи заботились о его укреплении. В 1554 г., по указу Ивана Грозного, была построена новая, высокая деревянная крепость. Однако в это время деревянные крепости, с учётом развития артиллерии, уже не считались сильными. Поэтому в конце XVI века было принято решение о возведении новой каменной крепости на месте старой.

В 1595-1602 гг. в годы правления царей Федора Иоанновича и Бориса Годунова под руководством архитектора Фёдора Коня была построена Смоленская крепостная стена, с протяженностью стен в 6,5 километров и с 38 башнями высотой до 21 метра. Высота наиболее сильной из них — Фроловской, которая находилась ближе к Днепру, достигала 33 метров. Девять башен крепости имели ворота. Главная проезжая башня — Фроловская (Днепровская), через неё проходил выезд к столице. Второй по значению была Молоховская башня, открывавшая дорогу на Киев, Красный и Рославль. В Смоленской крепостной стене не было ни одной одинаковой башни, форма и высота башен определялась рельефом. Тринадцать глухих башен имели прямоугольную форму. С ними чередовались шестнадцатигранные (семь башен) и круглые (девять).

Толщина стен достигала 5-6,5 м, высота — 13-19 м, глубина фундамента более 4 м. В дополнение к самой стене, где это было возможно, Ф. Конь заложил рвы, заполненные водой, валы и равелины. Под фундаментами сооружались «слухи», галереи-ходы для подслушивания подкопов врага и расположения части войск. В стене были устроены ходы для сообщения с башнями, кладовые для боеприпасов, ружейные и пушечные бойницы. Эти укрепления сыграли огромную роль в будущей обороне города. Зодчий внёс несколько новинок в уже традиционную для него схему: стены стали выше — в три яруса, а не два, как раньше, башни также выше и мощнее. Все три яруса стен были приспособлены для боя: первый ярус, для подошвенного боя — был оборудован прямоугольными камерами, в которых устанавливались пищали и пушки. Второй ярус, был для среднего боя — строили траншеевидные сводчатые камеры в центре стены, в которых ставили пушки. Пушкари поднимались к ним по приставным деревянным лестницам. Верхний бой — находился на верхней боевой площадке, которая была ограждена зубцами. Глухие и боевые зубцы чередовались. Между зубцами были невысокие кирпичные перекрытия, из-за которых стрельцы могли бить с колена. Сверху площадку, на которой также были установлены пушки, закрывала двухскатная тёсовая крыша.

К началу войны с Польшей население Смоленска составляло до осады 45-50 тыс. человек (вместе с посадом). Город был стратегической крепостью на западной границе Русского царства и крупным торговым центром.

Ситуация на границе. Начало боевых действий

Ещё до начала открытой войны, поляки, пользуясь смутой в Русском государстве, совершали набеги на Смоленскую землю. Польское правительство имело сведения, что царь Шуйский вывел имеющиеся войска с западных областей, и на границе нет порубежной стражи. Осенью — зимой 1608-1609 гг. польско-литовские войска стали сосредотачиваться на границах. Как доносили русские лазутчики в Смоленск, «…пехота Ходкевича сем сот с пушками у Быхова и в Могилеве, они говорили, что весной пойдут на Смоленск». Тогда же поступили известия, что в Минске собрались 600 солдат.

С осени 1608 года польские отряды начали совершать систематические набеги на смоленские волости. Так, в октябре велижский староста Александр Гонсевский направил в Щуческую волость 300 человек во главе со своим братом Семёном. Гонсевский и литовский канцлер Лев Сапега предлагали королю идти на Москву через Смоленскую землю, поэтому активизировали действия на смоленском направлении. Кроме того, Гонсевский пытался расширить свои личные владения, поэтому он, планировал с помощью постоянной угрозы разорений склонить смоленское дворянство и крестьян перейти под королевское «покровительство».

В январе 1609 года в Варшаве состоялся сейм, на котором король Сигизмунд III предложил возвести на русский трон своего сына Владислава. Зимой — весной 1609 года шляхта на своих сеймиках одобрила поход на Москву. В марте — апреле в Смоленск уже доносили о сборах вражеской армии: «венгры, гусары, пехота немецкая, инфлянские солдаты с полком Пернавского, двести человек казаков, запорожцы имеют грамоты от Дмитрия идти на Смоленск, солдаты из Орши вышли у них голова Жмотинский», «в Орши сотен конных гайдуков, пеших сто пятьдесят, Бернатни пошел на Любавичи и на Микулы к Велижу, Колуховский, Стебровский, Лисовский, рота татар все пошли до Витебска, ждут Жмотинского, он с большим войском пойдет под Белую… из Орши пишут, чтоб не пускали купцов до Смоленска, великая прелесть будет» (Александров С. В. Смоленская осада. 1609—1611. М., 2011). Весной 1609 года Александр Гонсевский усилил набеги. Поляки произвели захват Щуческой и Порецкой волостей, что облегчало подход королевской армии к Смоленску и ставило под удар бельские коммуникации, через которые русская крепость поддерживала связь с армией князя Скопина.

Воевода Михаил Борисович Шеин, руководивший обороной Смоленской земли, был опытным полководцем. Он отличился в сражении 1605 года, под Добрыничами, когда русское войско нанесло сокрушительное поражение отрядам Лжедмитрия I. Шеин после этой победы был назначен воеводой Передового полка, в 1607 году получил чин боярина, а в 1608 году занял одну из самых ответственных должностей в Русском государстве — стал главным воеводой в Смоленске. Воевода обладал богатым боевым опытом, отличался личной смелостью, твердостью характера, упорством и настойчивостью, имел широкие знания в военной области.

Первоначально литовские старосты списывали разбойные набеги на «своеволие панов», и Шеину приходилось прибегать к аналогичным хитростям, чтобы не нарушать важное для России в условиях гражданской войны перемирие. Он направлял против литовских вторжений в пограничные волости добровольные отряды «охочих людей». Весной 1609 года воевода Михаил Шеин начинает ставить заставы на смоленских рубежах. В марте в Щуческую волость был послан дворянин Василий Румянцев с приказом «над литовскими людми промышлять, сколько Бог помочи подаст и засеки от литовского ребежа засекати». Однако они оказались неэффективными: крестьяне не смогли оказать серьёзного сопротивления противнику и разбегались, а дворяне и дети боярские не прибыли или разъехались, не желая воевать. При этом дворяне не переходили на сторону противника и не выступали против царской власти, воеводы Шеина. Дворяне больше заботились о собственном благосостоянии, а не о государственной службе. Кроме того, значительная и лучшая часть дворянского ополчения отправилась на соединение с армией Скопина-Шуйского. В мае и летом 1609 г. Шеин пытался организовать заставы с помощью стрельцов под руководством дворянина Ивана Жидовинова. Но в июле стрельцы были отозваны для усиления обороны Смоленска, после чего Жидовинов не смог организовать защиту волостей, и в августе Гонсевские захватили Щуческую волость.

При этом Шеин был организатором разветвлённой разведывательной сети в восточных землях Речи Посполитой. Историк В. Каргалов называет Шеина в этот период основным организатором стратегической разведки на западном направлении обороны Русского государства (Каргалов В. В. Московские воеводы XVI-XVII вв. М., 2002). Поэтому Шеин был в курсе о подготовке Польше к вторжению и формировании вражеской армии в приграничных землях. Таким образом, поляки не смогли организовать внезапный удар и Смоленск, с учётом имеющихся возможностей, был готов к обороне.

Одновременно приходилось учитывать угрозу со стороны тушинцев. При Шеине смоляне оставались верными правительству Шуйского и не поддавались на агитацию самозванца. Прибывшая от Тушинского вора делегация была Шеиным арестована и брошена в тюрьму. Смоленску приходилось, несмотря на угрозу со стороны Речи Посполитой, направлять московскому правительству подкрепления. В мае 1609 года Шеин отправил наиболее боеспособную часть своего гарнизона из 2 тысяч ратных людей: три стрелецких приказа численностью 1200 человек и 500—600 детей боярских в помощь наступающей на Москву армии Скопина-Шуйского. Таким образом, боеспособность гарнизона Смоленска была значительно ослаблена, её пришлось восстанавливать с помощью ополченцев, то есть людей без боевого опыта.

Силы сторон. Подготовка крепости к обороне

Гарнизоном Смоленска в 5,4 тыс. человек: 9 сотен дворян и детей боярских, 5 сотен стрельцов и пушкарей, 4 тыс. ратников из посадских людей и крестьян, руководил воевода Михаил Борисович Шеин. Вторым воеводой был Пётр Иванович Горчаков. Чтобы хоть как-то возместить убыль в стрельцах и дворянах, которые отбыли на помощь армии Скопина-Шуйского, Шеин в августе 1609 г. издал два указа о наборе даточных из дворянских поместий и из архиепископских и монастырских вотчин. В конце августа были составлены: роспись смоленского гарнизона по башням, роспись посадских людей и роспись артиллерии. Таким образом, Шеин фактически сформировал новую армию, и подготовил крепость к длительной обороне. Хотя большая часть гарнизона состояла посадских и даточных людей, что снижало её боеспособность. Но под защитой стен Смоленска и ополченцы были серьёзной силой, что и доказала 20-месячная героическая оборона.

На вооружении крепости было 170-200 пушек. Пушки крепости обеспечивали поражение противника до 800 метров. Гарнизон располагал большими запасами ручного огнестрельного оружия, боеприпасов и продовольствия. Ещё летом воевода начал готовиться к осаде, когда получил от агентуры сведения о том, что польская армия будет у Смоленска к 9 августа: «Короля чают под Смоленском к Спасову дни (9 августа), а не будет к Спасову дни и король будет подлинно под Смоленском к Оспожнему дни (8 сентября)». С этого времени воевода начинает подготовку к обороне города. По разработанному Шеиным плану обороны гарнизон Смоленска делился на две группы: осадную (2 тыс. человек) и вылазную (около 3,5 тыс. человек). В осадную группировку входило 38 отрядов (по числу башен крепости) по 50-60 ратников и пушкарей в каждом. Она была должна оборонять крепостную стену и башни. Служба у городских стен и башен была тщательно расписана и под угрозой смертной кары за несоблюдение росписи строго контролировалась. Вылазная (резервная) группировка составляла общий резерв гарнизона, её задачами были вылазки, контрудары по противнику, усиление наиболее угрожаемых участков обороны при отражении штурмов вражеского войска. Гарнизон крепости мог пополняться за счёт населения города, которое проявило высочайшую любовь к Родине и всеми силами поддерживало защитников. Таким образом, благодаря умелой организации, заблаговременной мобилизации и жесточайшей дисциплине удалось максимально сконцентрировать все имеющиеся силы для обороны города.

При приближении армии противника к Смоленску, окружавший город посад, включая заднепровскую часть города (до 6 тыс. деревянных домов) по приказу воеводы был выжжен. Это создало более благоприятные условия для оборонительных действий: улучшились возможности обзора и стрельбы для артиллерии, противник лишался укрытий для подготовки внезапной атаки, жилищ в преддверии зимы.

16 (26) сентября 1609 года передовые отряды Речи Посполитой, которые возглавлял канцлер Великого Литовского княжества Лев Сапега, подошли к городу и начали его осаду. 19 (29) сентября подошли и основные силы Речи Посполитой во главе с Сигизмундом III. Изначально польская армия насчитывала около 12,5 тыс. человек при 30 пушках. В польскую армию входили не только поляки, но и литовские татары, венгерская и немецкая наёмная пехота. Слабостью войска поляков была малочисленность пехоты, которая была необходима для штурма сильной крепости — около 5 тыс. человек. Судя по всему, польский король изначально не планировал штурм города, а рассчитывал на его быструю сдачу (по его данным в крепости было всего несколько сот воинов) и дальнейшее продвижение всей армии вглубь Русского государства, однако эти расчёты не оправдались. В дальнейшем осадная армия значительно возросла (по разным данным до 30-50 тыс. конницы и пехоты): подошли свыше 10 тыс. запорожцев и реестровых казаков во главе с гетманом Олевченко; основная масса шляхтичей из тушинского лагеря; увеличилось количество ландскнехтов — немецких, венгерских наемников; прибыла осадная артиллерия.

Польские войска со всех сторон блокировали город и заняли все деревни в его окрестностях. Имущество крестьян окрестных деревень разграбили, а самих крестьян заставили возить в польский лагерь продовольствие. Многие крестьяне бежали в леса и собрались в партизанские отряды. Так, один из отрядов смоленских партизан, под командованием Трески, насчитывал почти 3 тысячи ратников. Партизаны уничтожали польских фуражиров, смело нападали на интервентов.

Польский владыка Сигизмунд III выдвинул Шеину ультиматум о капитуляции, который был оставлен смоленским воеводой без ответа. Доставившему ультиматум гонцу Шеин заявил, что если он ещё раз явится с подобным предложением, его «напоят водой Днепра».

Таким образом, внезапного удара по городу-крепости Смоленск не получилось. Благодаря предусмотрительности воеводы Михаила Шеина, имевшего в Польше своих лазутчиков, город не был застигнут врасплох. Окрестное население успело укрыться за крепостными стенами, посады были сожжены, подготовлены необходимые запасы, гарнизон приведен полную боевую готовность. На предложение капитулировать («стать под высокую королевскую руку») Шеин, руководивший обороной, опираясь на земский общепосадский совет, ответил, что русская крепость будет обороняться до последнего человека. Продолжение в следующей статье…

Михаил Борисович Шеин. Современное изображение

Подписанное 1 декабря 1618 года в принадлежащем Троице-Сергиеву монастырю селе Деулине между Россией и Речью Посполитой было подписано перемирие сроком на 14 лет и 6 месяцев. Эта своеобразная черта была подведена под событиями долгого, неимоверно тяжелого, порою даже беспросветного Смутного времени и ставшей ее неотъемлемой частью русско-польской войны. Условия перемирия нельзя назвать легкими и безболезненными для русской стороны. Подтверждалась принадлежность польской короне уже захваченных поляками городов: среди них Смоленск, Новгород-Северский, Рославль и другие.

Кроме этого под контроль Речи Посполитой переходила часть территории, формально контролируемой русскими войсками. Польской короне должны были быть переданы Торопец, Стародуб, Красный, Чернигов и ряд других населенных пунктов вместе с их округами и уездами. Особо оговаривалось то, что все крепости должны быть отданы вместе с пушками и боеприпасами к ним. Все население, в первую очередь крестьяне и мещане, оставалось в местах постоянного проживания. Беспрепятственный переезд был дозволителен только дворянам со служилыми людьми, купцам и духовенству. Молодой царь Михаил, первый из династии Романовых, официально отказывался от титулов князя Смоленского, Ливонского и Черниговского. Теперь их носителем являлся польский король. Поляки обязались вернуть участников посольства Филарета, фактически находившихся на положении заложников, Сигизмунд III Ваза отказывался от титула царя Руси.

До сих пор нет единого мнения о необходимости подписания русской стороной столь невыгодного соглашения. Несмотря на нахождение польской армии в глубине России, в близости от Москвы, внешнеполитическое положение Речи Посполитой на других направлениях было далеко не благоприятным. Нарастали противоречия со Швецией, вступивший на стамбульский престол молодой султан Осман II, как и многие его предшественники, желал начать свое правление с новых побед и стал готовиться к большому походу в Польшу. Военное вторжение турок состоялось в 1621 г., но было остановлено королем Владиславом в битве у Хотина. На севере в том же 1621 году высадился шведский король Густав II Адольф с большой армией, что послужило началом изнурительной восьмилетней шведско-польской войны. Однако при, казалось бы, благоприятных для продолжения войны политических условиях Россия находилась к началу 1618 г. в крайней стадии разорения и опустошения. Разрушенные и обезлюдевшие города, слабая пока что центральная власть, обилие всевозможных банд и вольных отрядов, промышляющих разбоем, огромные потери среди населения – все это лежало на другой чаше весов при переговорах с поляками. И эта чаша перевесила.

Деулинское перемирие

Между смутой и войной

Россия получила столь долгожданную передышку, чтобы как-то привести в порядок практически все аспекты государственного устройства. Трудно было переоценить все разрушительные последствия Смуты. Зыбкое перемирие с Речью Посполитой не принесло спокойствия на западных рубежах. Несмотря на то, что попытки метнуть кости по-крупному в игре под названием «Лжедмитрий» предпринимались уже трижды и с каждым разом все менее успешно, некоторые смельчаки еще находились. Время от времени русское пограничье вздрагивало от очередных слухов и «достоверных известий» об очередном «чудесно спасшемся царевиче», однако до каких-либо масштабных действий дело не доходило. Периодически границы нарушались частными армиями или бандами польских магнатов, которым не было никакого дела до всяких тонкостей дипломатического характера.

На межгосударственном уровне напряженность поддерживалась тем фактом, что сын Сигизмунда III все еще продолжал носить титул Великого князя Московского и не очень спешил от него отказываться. Стремление к компромиссам и «политической разрядке» явно не числилось в арсенале польской дипломатии. Более того, аристократия Речи Посполитой высказывала неприкрытый скепсис по поводу легитимности избрания и прав на престол молодого царя Михаила Федоровича Романова. Многие высокородные паны были уверены, что, дескать, царь был поставлен казаками, ворами и прочим сбродом без согласования с боярами. Впрочем, о том, в каких условиях избирались польские короли, вельможная шляхта предпочитала скромно не вспоминать.

Пока Россия продолжала восстанавливаться и решать ворох накопившихся чуть ли не с правления Федора Иоанновича проблем, Речь Посполитая переживала не самый благополучный период своей истории. В 1618 г. восстание в Праге стало началом наиболее длительного и кровопролитного конфликта XVII века, вошедшего в историю как Тридцатилетняя война. Европа поделилась на два непримиримых лагеря: это вначале католичество боролось с протестантизмом, потом уже религиозная принадлежность не играла особой роли в выборе противников и союзников. Речь Посполитая оказалась как бы в стороне от бури, разразившейся в центре Европы, однако в 1621 году начался длившийся восемь лет конфликт со Швецией. Истоки его крылись, с одной стороны, в желании Сигизмунда III объединить под своей властью Польшу и Швецию, а с другой – в упорном стремлении его двоюродного брата, Густава Адольфа II, этого не допустить. Долгая война закончилась подписанием Альтмаркского мира в сентябре 1639 г., по которому Сигизмунд III признавал за своим кузеном права на шведский престол и передавал ему во владение Лифляндию вместе с Ригой, Мемелем, Пиллау и Эльбингом. Интересно, что во время этого конфликта шведы настойчиво пытались вовлечь в войну Россию в качестве союзника, но Москва эту затею отвергла напрочь.

Условия Деулинского перемирия, конечно, признавались неприемлемыми и требующими пересмотра, однако для такого шага нужна была соответствующая подготовка – в те времена соглашения между государствами оспаривались в основном железом, и только когда оно затуплялось, приходил черед неторопливых бесед в шатрах и палатках. Россия готовилась к реваншу.

Подготовка к реваншу

То, что подписанное с поляками перемирие – не более чем пауза перед очередным конфликтом, понимали в обеих столицах. Но в Москве, где чувствовали себя ущемленными, это воспринимали острее. Отношения с Речью Посполитой, и так лишенные добрососедской сердечности, постоянно ухудшались. Немалую роль в этом играло экономическое соперничество. Опустошаемая войной Европа остро нуждалась в хлебе, а главными поставщиками зерна являлись Россия и Речь Посполитая. Цены на продовольствие поднялись на несколько порядков, и торговля была весьма прибыльным занятием. Нет нужды говорить, что русские и польские купцы остро конкурировали между собой на зерновом рынке, и это также не способствовало стабилизации отношений между Варшавой и Москвой.

Пока по полям Европы маршировали имперские и протестантские армии, Россия готовила свои ресурсы к предстоящей схватке. Во-первых, как говаривали теоретики и практики военного искусства разных времен, для войны нужны были три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. Патриарх Филарет, будучи отцом молодого царя и имея официальный титул соправителя, нередко производил внеочередные поборы с монастырей на военные нужды. Большая часть доходов, вырученных от продажи хлеба за границей, также расходовалась на реорганизацию и вооружение армии. В дополнение к имеющимся средствам в Англии был взят заем на 40 тыс. золотом. Разумеется, англичане помогали России деньгами и закупками различных материалов военного предназначения не из внезапно нахлынувшей филантропии. Дело в том, что католическую Речь Посполитую в протестантских кругах считали потенциальным союзником Габсбургов, и, следовательно, война между русским царем и польским королем была бы для них выгодным предприятием. Через гамбургских и голландских купцов осуществлялись закупки военного снаряжения – каждый год расходы на этот пункт все увеличивались. В 1630–1632 гг. в Архангельск из Голландии, Швеции и Англии было доставлено большое количество свинца и железа. Несмотря на запрет вывоза из Туманного Альбиона металлов, для России было сделано исключение. Вступление Речи Посполитой в Тридцатилетнюю войну воспринималось лордами куда как большее зло, нежели уступка русским ценного сырья. Закупалось и оружие – в 1629 г. в Голландии был размещен заказ на изготовление 10 тыс. мушкетов.

Много внимания уделяли не только материально-техническому обеспечению, но и кадровому вопросу. Ведь опыт сражений Смутного времени показал, что стрельцы и дворянская конница недостаточно подготовлены для современных условий войны и зачастую уступают в организации полякам. Для решения этой проблемы движение осуществлялось в двух направлениях. Во-первых, русскую армию было решено усилить отрядами наемников. Во-вторых, перед самой войной началось формирование «полков нового строя» уже из собственных людских ресурсов.

Для осуществления найма иностранных «солдат удачи» в январе 1631 г. в Швецию отправился полковник, шотландец на русской службе, Александр Лесли. Это был опытный в военных делах человек, успевший в своей военной карьере послужить польской и шведской коронам. В 1630 г. он прибыл в Москву в составе шведской военной миссии, был принят царем и впоследствии изъявил желание перейти на русскую службу. Направляясь к своим бывшим работодателям, Лесли получил задание навербовать пять тысяч человек пехоты и поспособствовать найму на русскую службу мастеров, преуспевших в умении изготавливать орудия. Шведский король Густав Адольф с пониманием отнесся к миссии шотландца, однако, готовясь к активному участию в Тридцатилетней войне, в предоставлении солдат отказал. Пришлось Лесли приложить усилия и подбирать подходящий контингент в иных странах: наемников удалось навербовать в Голландии, Англии и Германии. Всего к отправке в Россию были готовы четыре полка. В одном преобладали англичане и шотландцы, в остальных – немцы и голландцы. Однако из-за дезертирства и болезней до Москвы добралось не более четырех тысяч человек.

Солдаты полков нового строя

Полки «нового строя» начали формироваться незадолго до войны. В начале 1630 г. в крупные города были посланы грамоты о наборе «беспоместных» боярских детей на службу в Москву для обучения у иностранных специалистов в количестве двух тысяч человек, из которых потом планировалось сформировать два полка. Записавшимся было обещано жалование в размере пяти рублей в год и так называемые кормовые деньги. Порох, пищаль и свинец выдавались за казенный счет. Однако, несмотря на призыв, количество боярских детей, желающих пойти в новые полки, поначалу не превышало и сотни человек. Тогда было решено расширить контингент комплектования, допустив представителей разных сословий записываться в солдаты.

Этими мерами к декабрю 1631 г. удалось уже без большого труда набрать более трех тысяч человек. Всего к августу 1632 г. было сформировано четыре полка, делившихся на роты. Офицерами там служили по большей части иностранцы, а личный состав был русским. Успешный опыт создания пехотных полков был использован и в кавалерии. Летом 1632 г. началось формирование и рейтарского полка. Его комплектация проходила в более удовлетворительных темпах, в основном за счет того, что дворянство считало службу в коннице гораздо более престижным занятием, чем тянуть пехотную лямку. К декабрю 1632 г. полк был доведен почти до штатной численности. Его состав был расширен – решено было создать еще дополнительно драгунскую роту, а численность полка довести до 2400 человек. Всего же это подразделение имело в своем составе 14 рот. Уже во время боевых действий был сформирован еще один кавалерийский полк, на этот раз драгунский.

Реванш

В апреле 1632 г. король Речи Посполитой Сигизмунд III скончался – в стране началось междуцарствие, сопровождающееся разбродом шляхты. Чтобы соблюсти традиционную для Польши процедуру выборов нового короля, требовалось собрать избирательный сейм. Это был в целом весьма удобный момент для начала боевых действий, к которым и так уже готовились длительное время. Европа жарко полыхала пламенем Тридцатилетней войны, и ее участники были поглощены выяснением отношений друг с другом. Формально союзником России могла быть протестантская Швеция, однако ее король Густав Адольф II предпочитал действовать в Германии, где и нашел свою смерть на поле битвы при Лютцене в ноябре 1632 г.

Уже весной русская армия начала концентрацию на западных рубежах. 20 июня Земский собор провозгласил войну Речи Посполитой. В том же месяце войска, возглавляемые воеводами князьями Дмитрием Черкасским и Борисом Лыковым, начали движение к Смоленску. Для нанесения удара по полякам сложилась весьма удачная ситуация, однако в события вмешались личные обстоятельства. Лыков и Черкасский заместничали и начали выяснять, кто из них более знатен и, следовательно, главный. Пока командующие занимались таким важным, но не самым уместным действом, войска были вынуждены остановиться. Командующие никак не могли выяснить, кто из них более «крут», и в армию из Москвы была направлена специальная комиссия во главе с князем Хилковым. Прибыв на главную квартиру, столичные эмиссары оказались втянуты в княжескую тяжбу, которая затянулась без малого почти на два месяца. Наконец, чтобы положить конец этой пустой и вредной в условиях начавшейся войны волоките, царь Михаил с подачи патриарха Филарета заменил воевод-скандалистов боярином Михаилом Шеиным, который был руководителем обороны Смоленска в 1609–1611 гг.

К конфликту в высших военных кругах добавился еще и степной фактор. Воспользовавшись ослаблением русских войск на юге, татарская армия хана Джанибека-Гирея выдвинулась из Крыма и нанесла удар по курским и белгородским землям. Лишь к августу крымцев удалось оттеснить обратно в степи. Кризис на южных рубежах определенно мешал развитию военных действий против Польши. Летние месяцы, благоприятные для наступления, были упущены.

На момент прибытия в армию нового командующего в ней числилось более 25 тыс. человек (из которых почти четыре тысячи составляли иностранные наемники), 151 пушка и семь мортир. Согласно плану войны, Шеину предписывалось овладеть Дорогобужем, если же город не удастся взять с ходу, то следовало оставить у его стен часть армии, а с главными силами идти на Смоленск, который и являлся главной целью войны. Из затянувшихся склок среди руководства, в результате которых князь Черкасский все-таки доказал свою именитость, но все равно был заменен на Шеина, активные боевые действия начались только в конце августа.

Несмотря на двухмесячную задержку, на первоначальном этапе военное счастье было благосклонно к русской армии – поляки находились в столь затруднительном положении, что не смогли сразу организовать действенного сопротивления. 12 октября был взят город Серпейск. 18 октября воевода Федор Сухотин и полковник Лесли овладели Дорогобужем. В дальнейшем Дорогобуж использовался как центр снабжения русской армии – в нем были устроены обширные склады с различными запасами. Крепость Белая сдалась князю Прозоровскому, нанесен большой урон Полоцку, где не удалось взять цитадель с польским гарнизоном, зато был сожжен посад. Взят был ряд городов, среди которых Новгород-Северский, Рославль, Невель, Стародуб и другие. Не удовлетворившись полученным успехом, Шеин выступил с основными силами под Смоленск.

5 декабря 1632 г. русская армия приступила к осаде Смоленска. Город был обнесен осадными укреплениями, и артиллерия начала планомерный обстрел. К сожалению, Шеину вскоре пришлось столкнуться с проблемами снабжения – порох для орудий подвозился крайне медленными темпами, что напрямую влияло на эффективность бомбардировки. Полякам удавалось быстро ликвидировать разрушения в стенах, в качестве дополнительной меры по повышению обороноспособности за крепостными стенами был возведен земляной вал. 26 мая 1633 г. получилось взорвать участок стены, однако предпринятая на брешь атака оказалась отбита. 10 июня был предпринят штурм, который также окончился неудачей. Недостаток пороха в русской армии стал перманентным.

Пока продолжалась осада Смоленска, польская шляхта была полностью поглощена выборами короля. Эта процедура казалась им гораздо более важной, нежели вторгнувшаяся в пределы страны вражеская армия. Пока шли напряженные политические диспуты, сопровождаемые интригами и подкупами, никаких активных действий по деблокированию осажденного города не предпринималось. Зато поляки не побрезговали выложить изрядную сумму золота крымскому хану за то, чтобы тот организовал набег на русскую территорию. Формируя армию, русским пришлось сильно сократить численность гарнизонов на южной границе, чем крымцы и воспользовались.

В начале лета 1633 г. сын хана Мубарек-Гирей возглавил поход 30-тысячного войска на Русь. Татарам удалось опустошить окрестности Серпухова, Тулы и Рязани, взять большую добычу и пленных. Узнав про набег, многие дворяне, чьи имения находились в регионах, подвергшихся опустошению, попросту дезертировали из армии под благовидным предлогом спасения имущества. Пока ханство на польское золото организовывало разбойничий «второй фронт», его спонсоры, наконец, собрались с мыслями и ожидаемо избрали королем сына Сигизмунда III Владислава, получившего корону под именем Владислава IV.

Под стенами Смоленска

Пока Шеин, преодолевая трудности логистического и организационного характера, штурмовал Смоленск, новый король в спешном порядке собрал почти 25-тысячное войско и в конце августа подошел к осаждаемому русскими городу. Он разбил свой лагерь на речке Боровой, почти в 10 км от Смоленска. Владислав отказался от выжидательной тактики и решил сразу отбросить противника от города. Первоначальный удар планировалось нанести по позициям русской армии на Покровской горе. К этому времени у Шеина войска, которые понесли потери больше от дезертирства, нежели от воздействия противника, насчитывали не более 20 тыс. человек. Положение же польского гарнизона Смоленска было крайне тяжелым – жители отказывались содействовать полякам, и они могли рассчитывать лишь на собственные силы. Провиант у командующего князя Соколинского еще имелся, но не было фуража для лошадей, и скверная ситуация складывалась с плохой водой в колодцах.

Против подходящей армии Владислава было решено действовать по методике князя Скопина-Шуйского: укрыться от мощной польской конницы за полевыми укреплениями и измотать врага упорной обороной с последующей контратакой. Первое сражение с королевскими войсками произошло 28 августа 1633 г. Бой оказался изнурительным – солдаты полковника на русской службе Юрия Маттисона в числе немногим 1200 человек успешно отбили многократно превосходивших их в численности поляков. Наиболее весомым успехом короля Владислава в этот день была успешная доставка обоза с продовольствием в осажденный Смоленск. 3 сентября к королю подошли значительные подкрепления в лице реестровых и запорожских казаков, затем в польский лагерь прибыла артиллерия и расчеты к ней, а также значительное количество пороха. Теперь армия Речи Посполитой даже без учета гарнизона Смоленска имела преимущество над противником.

Положение Шеина усугублялось начавшимся активным бегством европейских наемников к Владиславу. Утром 11 сентября поляки в большом количество вновь атаковали укрепления на Покровской горе и находящийся рядом лагерь воеводы Прозоровского, стремясь не только выбить русских, но и отрезать их от главного лагеря Шеина. После двухдневного кровопролитного сражения полковник Маттисон отступил с остатками своего отряда к главным силам. Причем отход прошел скрытно от противника. 13 сентября удар был нанесен уже и по позициям Прозоровского, причем королевские войска активно применяли артиллерию. Наученные опытом, поляки не спешили атаковать хорошо укрепившихся русских, изматывая их интенсивным огнем. Последующие дни были наполнены напряженными боями позиционного характера, где солдаты короля стремились выбить Прозоровского из его укреплений артиллерийскими дуэлями, атаками и контратаками.

Владиславу удалось восстановить постоянное сообщение со Смоленском, гарнизон которого теперь исправно получал снабжение и подкрепления. После недели почти непрерывных сражений Прозоровский 19 сентября отступил со своими людьми в главный лагерь Шеина. Потеря Покровской горы была опасна тем, что прерывалась связь с главным лагерем. В покинутых укреплениях, часть из которых была предусмотрительно подожжена, полякам достались осадные орудия и некоторая часть запасов. Были оставлены и другие осадные лагеря у стен Смоленска. Этот маневр Прозоровский совершил довольно искусно и, главное, скрытно – несмотря на обилие у поляков кавалерии, отход русских из-под стен города они предотвратить не смогли. Одобрение действий Шеина высказал и сам царь: хорошо, «что со всеми нашими людьми стали вместе!»

Была еще одна причина, по которой русскому командующему пришлось сконцентрировать все силы в одном месте: ненадежность иностранных наемников, которые довольно активно начали переходить к противнику. Фактически осада Смоленска прекратилась, и обе армии сосредоточились в своих лагерях друг против друга. В условиях численного превосходства противника и дезертирства иностранцев Шеину логично было бы отступить по Московской дороге, чтобы сохранить и впоследствии привести в порядок армию. Однако в Москве рассудили иначе: царь Михаил запретил в своей грамоте отступать из-под Смоленска, обещая в скором времени выслать помощь в лице формируемой новой армии под командованием князей Черкасского и Пожарского. Кроме того в условиях начавшейся осенней распутицы возникли бы серьезные трудности с транспортировкой тяжелой осадной артиллерии по раскисшим дорогам.

Поскольку взять прямым штурмом сильно укрепленный лагерь Шеина поляки признали делом невозможным, отныне усилия королевской армии были направлены на его медленное удушение путем прерывания коммуникаций с «большой землей». В начале октября польским отрядом был взят и сожжен Дорогобуж со всеми его огромными запасами для русской армии. 7 октября по приказу короля была занята Жаворонкова гора, которая господствовала над русским лагерем. Оставить без последствий это было нельзя, и 9 октября Шеин атаковал польские позиции. Кровопролитное сражение длилось целый день и затихло с наступлением темноты. Обе стороны понесли большие потери, однако королю удалось удержать Жаворонкову гору за собой. Разместив на ней пушки, поляки приступили к регулярным обстрелам русского лагеря.

Развязка

Положение войск Шеина неуклонно ухудшалось – поляками были приняты меры по обеспечению его плотной блокады. Вскоре прекратился подвоз провианта. Противнику удавалось также периодически перехватывать гонцов, доставлявших донесения Шеину и от него – в Москву. Отношения между иностранцами становились все более натянутыми. Так, по подозрению в измене и передаче важных сведений полякам, полковник Лесли застрелил другого полковника, англичанина по национальности, Сандерсона. В ноябре начались проблемы с провиантом, фуражом и деньгами. Для того чтобы платить жалование наемникам, Шеину приходилось брать взаймы у полковников. В декабре к голоду прибавились и болезни.

Тем не менее стычки между двумя противоборствующими сторонами проходили регулярно. Зная об ухудшающемся положении своего противника, Владислав в середине декабря послал парламентеров с предложением заключить перемирие. Предлагалось разменять пленных, а каждая из армий должна была отступить вглубь своей территории. Не имея полномочий подписывать перемирие без указаний Москвы, от которой из-за блокады не было вестей, Шеин после долгих дебатов со своими офицерами оставил польское предложение без ответа. Деблокирующая армия князя Черкасского, сосредоточенная под Можайском, не проявляла активности, другой ее воевода, князь Пожарский, сильно заболел.

Возможно, безучастность к агонии войск Шеина со стороны именитого московского боярства была вызвана и личными мотивами. В самом начале октября 1633 г. умер патриарх Филарет, и царю Михаилу, оставшемуся без отца и главного советника, было не до смоленских дел. В начале февраля в русском лагере подошло к концу продовольствие, помощи ждать было неоткуда, иностранные наемники, не очень приспособленные к тяжелым условиям, выражали все более ожесточенный протест.

Выход Шеина из лагеря под Смоленском. Неизвестный польский художник

16 февраля, после долгих переговоров на Жаворонковой горе, между королем и князем Шеиным было подписано перемирие. 19 февраля русские войска со свернутыми знаменами, без барабанного боя начали выходить из лагеря. Раздосадованные долгой, кровопролитной и изнурительной осадой, поляки внесли в соглашение о перемирие ряд унизительных условий: все знамена были сложены к ногам Владислава, пока коронный гетман именем короля не разрешил их поднять. Шеину и другим его командирам пришлось слезть с лошадей и низко поклониться главе Речи Посполитой. Однако солдаты выходили с личным холодным и огнестрельным оружием, обязуясь не участвовать в войне четыре месяца. В лагере была оставлена почти вся артиллерия и около двух тысяч больных и раненых, о которых поляки должны были позаботиться. Из-под Смоленска Шеин повел домой немногим более 8 тыс. человек – подавляющее большинство из оставшихся двух тысяч иностранных наемников, не мудрствуя лукаво, перешли на службу к королю Владиславу. Верность России сохранили единицы. В их числе был шотландец Александр Лесли.

В Москве о капитуляции Шеина стало известно 4 марта 1634 года. Тут же была создана «комиссия» для расследования произошедшего, куда входило много именитых бояр. Князя обвинили во многих грехах, повесив на него практически всю вину за поражение. Невзирая на прежние заслуги Шеина во время обороны Смоленска, не смотря на то, что ему удалось сохранить ядро армии и вывести ее в пределы России, 18 апреля 1634 г. Михаилу Шеину и двум младшим воеводам, отцу и сыну Измайловым, отрубили головы на Красной площади. Приговор, жестокий и неоправданный, вызвал волнения в столице – в народе князь пользовался большим уважением.

Тем временем, опьяненные победой под Смоленском, поляки на радостях бросились осаждать крепость Белую, которую защищал небольшой гарнизон. Предложение о капитуляции было русскими отвергнуто. Командир защитников крепости заявил, что пример Шеина внушает ему отвагу, а не страх. Попытки заложить мины под стены окончились для поляков неудачно. Гарнизон провел умелую вылазку и сильно потрепал осаждающих. В королевском войске начались болезни и нехватка продовольствия.

К тому же Владислав получил весьма тревожные вести. Султан Мурад IV отправил на Речь Посполитую большую армию под командованием Аббас-паши. В таких, уже становившихся отчаянными, условиях было уже не до правильных осад и лихих кавалерийских рейдов вглубь русской территории. В Москву были отправлены гонцы с предложением мира. В России не воспользовались критическим положением противника, и 3 июня 1634 г. между двумя государствами был подписан Поляновский мир. Его условия вкратце сводились к следующему: устанавливался «вечный» мир, события 1604–1634 гг. были преданы забвению. Польский король отрекался от прав на русский престол и обязывался вернуть присланный ему в 1610 году и подписанный среди прочих отцом Михаила Романова Филаретом избирательный акт московских бояр. Владислав отказывался от титула «князь Московский», а царь Михаил Федорович убирал из своего титула «князь Смоленский и Черниговский», обязуясь не подписываться «государь всея Руси». Россия отказывалась от прав на возвращение Лифляндии, Курляндии и Эстляндии. Польше уступался Смоленск, Чернигов и ряд других городов вместе с крепостной артиллерией и запасами. За город Серпейск, оставленный в составе России, Речи Посполитой выплачивалось 20 тыс. рублей.

Война не решила ни одной проблемы между двумя соперничавшими государствами, и очередной мирный договор являлся, по сути, не более чем внушительно оформленным перемирием. А грамоту об избрании Владислава поляки так и не вернули, поскольку в 1636 году она была официально объявлена «утраченной». «Вечный» мир между Россией и Речью Посполитой продлился не более двадцати лет. Новая война, вызванная старыми противоречиями, а также принятием в русское подданство Войска Запорожского, началась в 1654 г. и продлилась долгих 13 лет. После длительной изнурительной борьбы Россия вернула себе свой западный бастион – Смоленск и многие другие, утраченные в годы Смутного времени, земли.

Полководец и государственный деятель, боярин и воевода, окольничий (1605 г.).  Герой обороны Смоленска во время Смутного времени. Под  руководством Михаила Борисовича Шеина Смоленск выдержал 20-месячную оборону, что связало руки польскому королю Сигизмунду III и его армии, способствовала росту патриотического движения в России против иностранной интервенции и победе Второго ополчения под руководством Минина и Пожарского. Судьба героя, полководца Смутного времени, оказалась трагична. В годы Смоленской войны 1632-1634 гг. он был обвинен в измене, которая историками давно опровергнута.

Михаил Борисович Шеин был представителем старомосковской знати. Его род был ответвлением знаменитого московского рода Морозовых. Отец Михаила Борисовича, Борис Васильевич Шеин, принимал участие в Ливонской войне в качестве главнокомандующего русской армии, посланной царем Иваном Васильевичем Грозным на помощь Полоцку, осажденному польско-литовской армией короля Стефана Батория. Б.В. Шеин погиб, в ходе сражений с поляками под Полоцком. 

Рассказы об отце, его верности долгу, героизме и мученической кончине составляли значительную часть воспитания подрастающего М.Б. Шеина.  В 1588 г. Михаил упоминается в боярском списке с чином жильцов. Жильцами называли представителей служилого сословия, обязанных проживать в Москве, они охраняли царя, выполняли различные его поручения, развозили царские грамоты. Для знатной молодежи, достигшей четырнадцатилетнего возраста, именно с этого чина начиналась служба. 

Михаил Шеин, начав службу, стремился не просто сохранить накопленную честь рода, но и завоевать новые позиции в обществе. Он отличается решительностью, неуступчивостью и неуживчивостью. Стремлением  «увеличить» родовую честь, объясняется желания добиться важного назначения.

Настоящие испытания для М.Б. Шеина начались в 1604 г. В октябре 1604 г. границу пересек отряд из казаков и наемников, возглавляемый человеком, о котором говорили, что это чудом спасшийся царевич Дмитрий. Самозванцу удалось взять несколько порубежных городов: Моравск, Чернигов, Путивль. 18 декабря 1604 г. под Новгородом-Северским было разбито царское войско, возглавляемое князем Ф.И. Мстиславским. Ситуация становилась угрожающей. 21 января 1605 г. у деревни Добрыничи состоялось второе сражение между войсками Самозванца и царского воеводы кн. Ф.И. Мстиславского. На этот раз победа была одержана правительственными силами. В Москву с победной вестью был направлен Михаил Борисович Шеин, получивший за боевые заслуги чин окольничего. 

Однако этот успех так и не переломил ситуацию. Вскоре на сторону Гришки Отрепьева стали переходить царские воеводы с войсками, и 20 июня 1605 г. он торжественно въехал в Кремль. М.Б. Шеин, как и другие, присягнул на верность новому царю.  Самозванец оценил Шеина, почувствовав в нем сильный цельный характер, планируя, что Михаил возглавит «совет окольничих» при царской особе.

Но новый переворот и восшествие на престол Василия Шуйского изменило ситуацию. В 1606-1607 гг. Шеин принял активное участие в подавлении восстания И.И. Болотникова. Новый царь тоже оценил профессионализм Михаила и пожаловал его боярством. 

В конце 1607 г. боярин Шеин получил назначение первым воеводой в Смоленск, в город, с которым будет связан и его высочайший взлет и, позднее, его падение.

«Хозяйство» ему досталось внушительное. Вот что пишет полковник Б.П. Фролов: «Расположенный на левом берегу Днепра, город был превращен в первоклассную крепость, укрепления которой возводились в течение 16 лет (1586 — 1602 гг.) под руководством выдающегося фортификатора того времени Федора Савельева. Их основу составляла мощная каменная стена с 38 башнями высотой до 21 м. Высота наиболее укрепленной из них — Фроловской, находившейся ближе к Днепру, достигала 33 м. Девять башен имели ворота, трое из которых были оборудованы опускающимися железными решетками («герсами»). Протяженность крепостной стены составляла 6,5 км, толщина — 5-6,5 м, высота — 13-19 м. Ее фундамент, облицованный на высоту 1-3 м крупным белым камнем, был заложен на глубину более 4 м, что в случае осады крепости затрудняло противнику ведение минной атаки 8). Для обнаружения подкопов снаружи на удалении 8-10 м от крепостной стены были оборудованы так называемые «слухи» — крытые траншеи глубиной более 2 м и шириной до 1,5 м.».

Смоленский кремль

Первым делом Шеин наладил разведывательную работу, сохранилось несколько документов? сообщающих о рассылке им лазутчиков, которые сообщали о продвижении отрядов польско-литовской шляхты. Уже летом 1608 г. он стал получать постоянные донесения из приграничных районов Литвы. Кроме этого, он заботился улучшением обороноспособности вверенного ему города и наведением порядка.

Уже в июне 1608 г. стало известно, что к Смоленску приближается 7-тысячный отряд Яна-Петра Сапеги. В это же время сторонники Лжедмитрия II, «тушинского вора», захватили соседние со Смоленском уезды. В таких условиях смоленское дворянство не желало покидать родные земли, опасаясь, что оставив их без защиты, они отдадут свои земли на разграбление тушинцам. В Москве же от Шеина требовали, чтобы он направил столице на помощь смоленское дворянство. В этих условиях воеводе удалось путем компромиссов сохранить лояльность Смоленска Василию Шуйскому.

Именно в это время в Смоленске возрастает роль М.Б. Шеина. Он показывает себя уже не только умелым и способным командиром, но и сильным администратором. В своей работе Шеин опирался не только на дворян, но и на духовенство и посад Смоленска.

К лету 1609 г. обстановка вокруг Смоленска резко ухудшилась. Начались частые набеги польско-литовских отрядов. Агентура Шеина докладывала о сосредоточении крупных сил. 13 сентября 1609 г. М.Б. Шеин ввел осадное положение, а 16 сентября к Смоленску подошли передовые части польской армии. 21 сентября 1609 г. пришли основные силы польской армии во главе с  с королем Сигизмундом — началась осада.  Полякам не удалось сходу овладеть Смоленском,

Смоляне демонстрировали чудеса героизма, совершая частые вылазки, в одной из которых даже смогли захватить польское знамя. С зимы 1610 г. начинается подкопная война. Поляки пытались подкопаться под крепостные стены и взорвать их, а защитники города делали в свою очередь контрподкопы, засады на вражеских саперов. «Мы подготовили перед стенами множество мин, начиненных порохом. Когда подожгли мины, а пушки и рушницы начали производить страшны грохот, настал Судный день». 

Карта Смоленска

Несмотря на тяжесть сложившейся ситуации, Шеин не терял присутствия духа и командирскую хватку, следя за строгим исполнением приказов, надлежащим исполнение караульной и противопожарной службы.

Последний штурм Смоленска начался 3 июня 1611 г. Шеин непосредственно руководил защитой города, на западной стороне крепости, где удалось отбить штурмующих, но на восточной части противнику удалось прорваться. Начались уличные бои. Сам Шеин, старший в крепости, долго оборонялся на одной из башен, но был взят в плен. Смоленск пал, завершилась 20-месячная оборона города.

Раненый Шеин провел в плену  долгих  восемь лет, вернувшись на Родину в 1619 г., где сразу был приближен патриархом Филаретом — отцом царя Михаила Федоровича. Его опыт и административные умения оказались востребованы в новой России. В 1620 -1621 и 1625 — 1628 гг. Шеин возглавлял один из сыскных приказов, с 1628 г. — Пушкарский приказ. А вскоре вспомнили и о его военных дарованиях.

Оборона Смоленска

20 июня 1632 г. Польше была объявлена война. Армию, направленную для освобождения Смоленска возглавил М.Б. Шеин. Под его командование был поставлен значительный иностранный контингент. 5 декабря 1632 г. армия подошла к Смоленску. Шеин начинает осаду, однако добиться полной блокады города не удалось. К августу 1633 г., к Смоленску подошло королевское войско и баланс сил сложился не в пользу русской армии. В армии М.Б. Шеина началось массовое дезертирство, землевладельцев южных областей, вследствие нападения на их вотчины и поместья крымского царевича Мумарак-Гирея. Осажденная армия Шеина страдала от болезней, нехватки продовольствия. В конце ноября 1633 русские попытались сделать вылазку из осажденного лагеря, но ничего не получилось. В лагере распространялись слухи об измене, подозревали иностранных солдат, росло взаимное недоверие.

В январе 1634 г. по инициативе польского короля Владислава начались переговоры. В феврале 1634 г. Шеин капитулировал. Воевода добился права вернуться в Москву, сохранив знамена, 12 полевых орудий, «холодное оружие и мушкеты с зарядами», но оставив неприятелю всю осадную артиллерию и лагерное имущество. Всего, с воеводой Шеиным, из-под Смоленска ушло 8 056 человек. Еще 2 004 человека больных и раненных остались в лагере на излечении. По условиям соглашения, после выздоровления они должны были вернуться в Россию.

Поражение больно ударило по престижу Российского царства. Бояре, которых Шеин настроил против себя, обвинили его в государственной измене. 28 апреля 1634 г. Михаил Борисович Шеин был казнен.

Зависть и раздражение соперников, личные ошибки превратили его в изменника.  Но семьи спасенных им солдат и командиров смотрели на это по-другому, вознося за него благодарственные молитвы. Обвинение же в измене этого решительного человека историки давно опровергли.

Источники, использованные при подготовке материала: 100.histrf.ru

© blog.tutoronline.ru,
при полном или частичном копировании материала ссылка на первоисточник обязательна.