Что такое диктаторское руководство

A dictatorship is an autocratic form of government which is characterized by a leader, or a group of leaders, who hold governmental powers with few to no limitations. Politics in a dictatorship are controlled by a dictator, and they are facilitated through an inner circle of elites that includes advisers, generals, and other high-ranking officials. The dictator maintains control by influencing and appeasing the inner circle and repressing any opposition, which may include rival political parties, armed resistance, or disloyal members of the dictator’s inner circle. Dictatorships can be formed by a military coup that overthrows the previous government through force or they can be formed by a self-coup in which elected leaders make their rule permanent. Dictatorships are authoritarian or totalitarian and they can be classified as military dictatorships, one-party dictatorships, personalist dictatorships, or absolute monarchies.

The use of the term «dictatorship» emerged in the Roman Republic, referring to «a temporary grant of absolute power to a leader to handle some emergency.»^[1] The earliest military dictatorships developed in the post-classical era, particularly in Shogun-era Japan and in England under Cromwell. Modern dictatorships first developed in the 19th century, which included Bonapartism in Europe and caudillos in Latin America. The 20th century saw the rise of fascist and communist dictatorships in Europe; fascism was eradicated in the aftermath of World War II in 1945, while communism spread to other continents, maintaining prominence until the end of the Cold War in 1991. The 20th century also saw the rise of personalist dictatorships in Africa and military dictatorships in Latin America, both of which became prominent in the 1960s and 1970s.

The period following the collapse of the Soviet Union witnessed a sporadic rise in democracies across the world, despite several dictatorships persisting into the 21st century, particularly in Africa and Asia. During the early 21st century, democratic governments came to outnumber authoritarian states by 98 to 80. The second decade was marked by a «democratic recession», following the 2008 global financial crisis which drastically reduced the appeal of the Western model across the world. By 2019, the number of authoritarian governments had again surmounted that of democracies by 92 to 87.^[1]

Dictatorships often attempt to portray a democratic facade, frequently holding elections in order to establish their legitimacy or provide incentives to members of the ruling party, but these elections are not competitive for the opposition. Stability in a dictatorship is maintained through coercion and political repression, which involves the restriction of access to information, the tracking of the political opposition, and acts of violence. Dictatorships that fail to repress the opposition are susceptible to collapse through a coup or a revolution.

Structure[edit]

The power structures of dictatorships vary, and different definitions of dictatorship consider different elements of this structure. Political scientists such as Juan José Linz and Samuel P. Huntington identify key attributes that define the power structure of a dictatorship, including a single leader or a small group of leaders, the exercise of power with few limitations, limited political pluralism, and limited mass mobilization.^[2]

The dictator exercises most or total power over the government and society, but sometimes elites are necessary to carry out the dictator’s rule. They form an inner circle, making up a class of elites that hold a degree of power within the dictatorship and receive benefits in exchange for their support. They may be military officers, party members, or friends or family of the dictator. Elites are also the primary political threats of a dictator, as they can leverage their power to influence or overthrow the dictatorship.^[3] The inner circle’s support is necessary for a dictator’s orders to be carried out, causing elites to serve as a check on the dictator’s power. To enact policy, a dictator must either appease the regime’s elites or attempt to replace them.^[4] Elites must also compete to wield more power than one another, but the amount of power held by elites also depends on their unity. Factions or divisions among the elites will mitigate their ability to bargain with the dictator, resulting in the dictator having more unrestrained power.^[5] A unified inner circle has the capacity to overthrow a dictator, and the dictator must make greater concessions to the inner circle to stay in power.^[6] This is particularly true when the inner circle is made up of military officers that have the resources to carry out a military coup.^[7]

The opposition to a dictatorship represents all of the factions that are not part of the dictatorship and anyone that does not support the regime. Organized opposition is a threat to the stability of a dictatorship, as it seeks to undermine public support for the dictator and calls for regime change. A dictator may address the opposition by repressing it through force, modifying laws to restrict its power, or appeasing it with limited benefits.^[8] The opposition can be an external group, or it can also include current and former members of the dictator’s inner circle.^[9]

Totalitarianism is a variation of dictatorship characterized by the presence of a single political party and more specifically, by a powerful leader who imposes personal and political prominence. Power is enforced through a steadfast collaboration between the government and a highly developed ideology. A totalitarian government has «total control of mass communications and social and economic organizations».^[10] Political philosopher Hannah Arendt describes totalitarianism as a new and extreme form of dictatorship composed of «atomized, isolated individuals» in which ideology plays a leading role in defining how the entire society should be organized.^[11] Political scientist Juan José Linz identifies a spectrum of political systems with democracies and totalitarian regimes separated by authoritarian regimes with varied classifications of hybrid systems.^[12][13] He describes totalitarian regimes as exercising control over politics and political mobilization rather than merely suppressing it.^[12]

Formation[edit]

A dictatorship is formed when a specific group seizes power, with the composition of this group affecting how power is seized and how the eventual dictatorship will rule. The group may be military or political, it may be organized or disorganized, and it may disproportionately represent a certain demographic.^[14] After power is seized, the group must determine what positions its members will hold in the new government and how this government will operate, sometimes resulting in disagreements that split the group. Members of the group will typically make up the elites in a dictator’s inner circle at the beginning of a new dictatorship, though the dictator may remove them as a means to gain additional power.^[15]

Unless they have undertaken a self-coup, those seizing power typically have little governmental experience and do not have a detailed policy plan in advance.^[16] If the dictator has not seized power through a political party, then a party may be formed as a mechanism to reward supporters and to concentrate power in the hands of political allies instead of militant allies. Parties formed after the seizure of power often have little influence and only exist to serve the dictator.^[17]

Most dictatorships are formed through military means or through a political party. Nearly half of dictatorships start as a military coup, though others have been started by foreign intervention, elected officials ending competitive elections, insurgent takeovers, popular uprisings by citizens, or legal maneuvering by autocratic elites to take power within their government.^[18] Between 1946 and 2010, 42% of dictatorships began by overthrowing a different dictatorship, and 26% began after achieving independence from a foreign government. Many others developed following a period of warlordism.^[19]

Types of dictatorships[edit]

A classification of dictatorships, which began with political scientist Barbara Geddes in 1999, focuses on where power lies. Under this system, there are three types of dictatorships. Military dictatorships are controlled by military officers, one-party dictatorships are controlled by the leadership of a political party, and personalist dictatorships are controlled by a single individual. In some circumstances, monarchies are also considered dictatorships if the monarchs hold a significant amount of political power. Hybrid dictatorships are regimes that have a combination of these classifications.^[20]

Military[edit]

Military dictatorships are regimes in which military officers hold power, determine who will lead the country, and exercise influence over policy.^[21][22] They are most common in developing nations in Africa, Asia, and Latin America. They are often unstable, and the average duration of a military dictatorship is only five years, but they are often followed by additional military coups and military dictatorships. While common in the 20th century, the prominence of military dictatorships declined in the 1970s and 1980s.^[23]

Military dictatorships are typically formed by a military coup in which senior officers use the military to overthrow the government. In democracies, the threat of a military coup is associated with the period immediately after a democracy’s creation but prior to large-scale military reforms. In oligarchies, the threat of a military coup comes from the strength of the military weighed against the concessions made to the military. Other factors associated with military coups include extensive natural resources, limited use of the military internationally, and use of the military as an oppressive force domestically.^[24] Military coups do not necessarily result in military dictatorships, as power may then be passed to an individual or the military may allow democratic elections to take place.^[25]

Military dictatorships often have traits in common due to the shared background of military dictators. These dictators may view themselves as impartial in their oversight of a country due to their nonpartisan status, and they may view themselves as «guardians of the state». The predominance of violent force in military training manifests in an acceptance of violence as a political tool and the ability to organize violence on a large scale. Military dictators may also be less trusting or diplomatic and underestimate the use of bargaining and compromise in politics.^[26]

One-party[edit]

One-party dictatorships are governments in which a single political party dominates politics. Single-party dictatorships are one-party states in which only the party in power is legalized and all opposition parties are banned. Dominant-party dictatorships or electoral authoritarian dictatorships are one-party dictatorships in which opposition parties are nominally legal but cannot meaningfully influence government. Single-party dictatorships were most common during the Cold War, with dominant-party dictatorships becoming more common after the fall of the Soviet Union.^[27] Ruling parties in one-party dictatorships are distinct from political parties that were created to serve a dictator in that the ruling party in a one-party dictatorship permeates every level of society.^[28]

One-party dictatorships are more stable than other forms of authoritarian rule, as they are less susceptible to insurgency and see higher economic growth. Ruling parties allow a dictatorship to more broadly influence the populace and facilitate political agreement between party elites. Between 1950 and 2016, one-party dictatorships made up 57% of authoritarian regimes in the world,^[27] and one-party dictatorships have continued to expand more quickly than other forms of dictatorship in the latter half of the 20th century.^[29] Due to the structure of their leadership, one-party dictatorships are significantly less likely to face civil conflict, insurgency, or terrorism than other forms of dictatorship.^[30][31] The use of ruling parties also provides more legitimacy to its leadership and elites than other forms of dictatorship^[32] and facilitates a peaceful transfer of power at the end of a dictator’s rule.^[33]

One-party dictatorships became prominent in Asia and Eastern Europe during the Cold War as communist governments were installed in several countries.^[28] One-party rule also developed in several countries in Africa during decolonization in the 1960s and 1970s, some of which produced authoritarian regimes.^[34] A ruling party in a one-party dictatorship may rule under any ideology or it may have no guiding ideology. Marxist one-party states are sometimes distinguished from other one-party states, but they function similarly.^[35] When a one-party dictatorship develops gradually through legal means, it can result in conflict between the party organization and the state apparatus and civil service, as the party rules in parallel and increasingly appoints its own members to positions of power. Parties that take power through violence are often able to implement larger changes in a shorter period of time.^[32]

Personalist[edit]

Personalist dictatorships are regimes in which all of the power lies in the hands of a single individual. They differ from other forms of dictatorships in that the dictator has greater access to key political positions and the government’s treasury, and they are more commonly subject to the discretion of the dictator. Personalist dictators may be members of the military or leaders of a political party, but neither the military nor the party exercises power independently from the dictator. In personalist dictatorships, the elite corps are usually made up of close friends or family members of the dictator, who typically handpicks these individuals to serve their posts.^[36][37] These dictatorships often emerge either from loosely organized seizures of power, giving the leader opportunity to consolidate power, or from democratically elected leaders in countries with weak institutions, giving the leader opportunity to change the constitution. Personalist dictatorships are more common in Sub-Saharan Africa due to less established institutions in the region.^[38]

Personalist dictators typically favor loyalty over competence in their governments and have a general distrust of intelligentsia. Elites in personalist dictatorships often do not have a professional political career and are unqualified for positions they are given. A personalist dictator will manage these appointees by segmenting the government so that they cannot collaborate. The result is that such regimes have no internal checks and balances, and are thus unrestrained when exerting repression on their people, making radical shifts in foreign policy, or starting wars with other countries.^[39] Due to the lack of accountability and the smaller group of elites, personalist dictatorships are more prone to corruption than other forms of dictatorship,^[40] and they are more repressive than other forms of dictatorship.^[41] Personalist dictatorships often collapse with the death of the dictator. They are more likely to end in violence and less likely to democratize than other forms of dictatorship.^[42]

Personalist dictatorships fit the exact classic stereotype of authoritarian rule.^[43] Within a personalist regime an issue called «The dictator’s dilemma» arises.^[44] This idea references the heavy reliance on repression of the public in order to stay in power, which creates incentives for all constituents to falsify their preferences, which does not allow for dictators to know the genuine popular beliefs or their realistic measure of societal support.^[45] As a result of authoritarian politics, a series of major issues may ensue. Preference falsification, Internal politics, data scarcity, and restriction of media are just a few examples of the dangers of a personalistic authoritarian regime.^[46] Although, when it comes to polling and elections a dictator could use their power to override private preferences. Many personalist regimes will install open ballots to protect their regimes and implement heavy security measures and censorship for those whose personal preferences do not align with the values of the leader.^[47]

The shift in the power relation between the dictator and their inner circle has severe consequences for the behavior of such regimes as a whole. Personalist regimes diverge from other regimes when it comes to their longevity, methods of breakdown, levels of corruption, and proneness to conflicts. On average, they last twice as long as military dictatorships, but not as long as one-party dictatorships.^[48] Personalist dictatorships also experience growth differently, as they often lack the institutions or qualified leadership to sustain an economy.^[49]

Absolute monarchy[edit]

An absolute monarchy is a monarchy in which the monarch rules without legal limitations. This makes it distinct from constitutional monarchy and ceremonial monarchy.^[50] In an absolute monarchy, power is limited to the royal family, and legitimacy is established by historical factors. Monarchies may be dynastic, in which the royal family serves as a ruling institution similar to a political party in a one-party state, or they may be non-dynastic, in which the monarch rules independently of the royal family as a personalist dictator.^[51] Monarchies allow for strict rules of succession that produce a peaceful transfer of power on the monarch’s death, but this can also result in succession disputes if multiple members of the royal family claim a right to succeed.^[52] In the modern era, absolute monarchies are most common in the Middle East.^[53]

History[edit]

Early dictatorships[edit]

Dictatorship is historically associated with the Ancient Greek concept of tyranny, and several ancient Greek rulers have been described as «tyrants» that are comparable to modern dictators.^[55][56] The concept of «dictator» was first developed during the Roman Republic. A Roman dictator was a special magistrate that was temporarily appointed by the consul during times of crisis and granted total executive authority. The role of dictator was created for instances when a single leader was needed to command and restore stability.^[57] At least 85 such dictators were chosen over the course of the Roman Republic, the last of which was chosen to wage the Second Punic War. The dictatorship was revived 120 years later by Sulla after his crushing of a populist movement, and 33 years after that by Julius Caesar.^[57] Caesar subverted the tradition of temporary dictatorships when he was made dictator perpetuo, or a dictator for life, which led to the creation of the Roman Empire.^[58] The rule of a dictator was not necessarily considered tyrannical in Ancient Rome, though it has been described in some accounts as a «temporary tyranny» or an «elective tyranny».^[55]

Asia saw several military dictatorships during the post-classical era. Korea experienced military dictatorships under the rule of Yeon Gaesomun in the 7th century^[59] and under the rule of the Goryeo military regime in the 12th and 13th centuries.^[60] Shoguns were de facto military dictators in Japan beginning in 1185 and continuing for over six hundred years.^[61] During the Lê dynasty of Vietnam between the 16th and 18th centuries, the country was under de facto military rule by two rival military families: the Trịnh lords in the north and the Nguyễn lords in the south.^[62] In Europe, the Commonwealth of England under Oliver Cromwell, formed in 1649 after the Second English Civil War, has been described as a military dictatorship by its contemporary opponents and by some modern academics.^[63][64][65] Maximilien Robespierre has been similarly described as a dictator while he controlled the National Convention in France and carried out the Reign of Terror in 1793 and 1794.^[65][66][67]

Dictatorship developed as a major form of government in the 19th century, though the concept was not universally seen pejoratively at the time, with both a tyrannical concept and a quasi-constitutional concept of dictatorship understood to exist.^[68] In Europe it was often thought of in terms of Bonapartism and Caesarism, with the former describing the military rule of Napoleon and the latter describing the imperial rule of Napoleon III in the vein of Julius Caesar.^[69] The Spanish American wars of independence took place in the early-19th century, creating many new Latin American governments. Many of these governments fell under the control of caudillos, or personalist dictators. Most caudillos came from a military background, and their rule was typically associated with pageantry and glamor. Caudillos were often nominally constrained by a constitution, but the caudillo had the power to draft a new constitution as he wished. Many are noted for their cruelty, while others are honored as national heroes.^[70]

Interwar dictatorships and World War II[edit]

Europe[edit]

In the time between World War I and World War II, several dictatorships were established in Europe through coups which were carried out by far-left and far-right movements.^[72] The aftermath of World War I resulted in a major shift in European politics, establishing new governments, facilitating internal change in older governments, and redrawing the boundaries between countries, allowing opportunities for these movements to seize power.^[73] The societal upheaval caused by World War I and the unstable peace it produced further contributed to instability that benefited extremist movements and rallied support for their causes. Far-left and far-right dictatorships used similar methods to maintain power, including cult of personality, concentration camps, forced labour, mass murder, and genocide.^[74]

The first communist state was created by Vladimir Lenin and the Bolsheviks with the establishment of Soviet Russia during the Russian Revolution in 1917. The government was described as a dictatorship of the proletariat in which power was exercised by soviets.^[75] The Bolsheviks consolidated power by 1922, forming the Soviet Union.^[76] Lenin was followed by Joseph Stalin in 1924, who consolidated total power and implemented totalitarian rule by 1929.^[77][78] The Russian Revolution inspired a wave of left-wing revolutionary movements in Europe between 1917 and 1923, but none saw the same level of success.^[79]

At the same time, nationalist movements grew throughout Europe. These movements were a response to what they perceived as decadence and societal decay due to the changing social norms and race relations brought about by liberalism.^[80] Fascism developed in Europe as a rejection of liberalism, socialism, and modernism, and the first fascist political parties formed in the 1920s.^[81] Italian dictator Benito Mussolini seized power in 1922, and began implementing reforms in 1925 to create the first fascist dictatorship.^[82] These reforms incorporated totalitarianism, fealty to the state, expansionism, corporatism, and anti-communism.^[83]

Adolf Hitler and the Nazi Party created a second fascist dictatorship in Germany in 1933,^[84] obtaining absolute power through a combination of electoral victory, violence, and emergency powers.^[85] Other nationalist movements in Europe established dictatorships based on the fascist model.^[74] During World War II, Italy and Germany occupied several countries in Europe, imposing fascist puppet states upon many of the countries that they invaded.^[86] After being defeated in World War II, the far-right dictatorships of Europe collapsed, with the exceptions of Spain and Portugal. The Soviet Union occupied nationalist dictatorships in the east and replaced them with communist dictatorships, while others established liberal democratic governments in the Western Bloc.^[74]

Latin America[edit]

Dictatorships in Latin America persisted into the 20th century, and further military coups established new regimes, often in the name of nationalism.^[87] After a brief period of democratization, Latin America underwent a rapid transition toward dictatorship in the 1930s.^[88] Populist movements were strengthened following the economic turmoil of the Great Depression, producing populist dictatorships in several Latin American countries.^[89] European fascism was imported to Latin America as well, and the Vargas Era of Brazil was heavily influenced by the corporatism practiced in fascist Italy.^[88]

Cold War dictatorships[edit]

Africa[edit]

The decolonisation of Africa prompted the creation of new governments, many of which became dictatorships in the 1960s and 1970s. Early African dictatorships were primarily personalist socialist dictatorships, in which a single socialist would take power instead of a ruling party. As the Cold War went on, the Soviet Union increased its influence in Africa, and Marxist–Leninist dictatorships developed in several African countries.^[90] Military coups were also a common occurrence after decolonisation, with 14 African countries experiencing at least three successful military coups between 1959 and 2001.^[91] These new African governments were marked by severe instability, which provided opportunities for regime change and made fair elections a rare occurrence on the continent. This instability in turn required rulers to become increasingly authoritarian to stay in power, further propagating dictatorship in Africa.^[92]

Asia[edit]

The Chinese Civil War ended in 1949, splitting the Republic of China under Chiang Kai-shek and the People’s Republic of China under Mao Zedong. Mao established the People’s Republic of China as a one-party communist state under his governing ideology of Maoism. While the People’s Republic of China was initially aligned with the Soviet Union, relations between the two countries deteriorated as the Soviet Union underwent de-Stalinization in the late-1950s. Mao consolidated his control of the People’s Republic of China with the Cultural Revolution in the 1960s, which involved the destruction of all elements of capitalism and traditionalism in China.^[93] Deng Xiaoping took power as the de facto leader of China after Mao’s death and implemented reforms to restore stability following the Cultural Revolution and reestablish free market economics.^[94] Chiang Kai-shek continued to rule as dictator of the National government’s rump state in Taiwan until his death in 1975.^[95]

Marxist and nationalist movements became popular in Southeast Asia as a response to colonial control and the subsequent Japanese occupation of Southeast Asia, with both ideologies facilitating the creation of dictatorships after World War II. Communist dictatorships in the region aligned with China following the latter’s establishment as a communist state.^[96] A similar phenomenon took place in Korea, where Kim Il Sung created a Soviet-backed communist dictatorship in North Korea^[97] and Syngman Rhee created a US-backed nationalist dictatorship in South Korea.^[98]

The Middle East was decolonized during the Cold War, and many nationalist movements gained strength post-independence. These nationalist movements supported non-alignment, keeping most Middle Eastern dictatorships out of the American and Soviet spheres of influence. These movements supported pan-Arab Nasserism during most of the Cold War, but they were largely replaced by Islamic nationalism by the 1980s.^[99] Several Middle Eastern countries were the subject of military coups in the 1950s and 1960s, including Iraq, Syria, North Yemen, and South Yemen.^[100] A 1953 coup overseen by the American and British governments restored Mohammad Reza Pahlavi as the absolute monarch of Iran, who in turn was overthrown during the Iranian Revolution of 1979 that established Ruhollah Khomeini as the Supreme Leader of Iran under an Islamist government.^[99]

Europe[edit]

During World War II, many countries of Central and Eastern Europe had been occupied by the Soviet Union. When the war ended, these countries were incorporated into the Soviet sphere of influence, and the Soviet Union exercised control over their governments.^[101] Josip Broz Tito declared a communist government in Yugoslavia during World War II, which was initially aligned with the Soviet Union. The relations between the countries were strained by Soviet attempts to influence Yugoslavia, leading to the Tito–Stalin split in 1948.^[102] Albania was established as a communist dictatorship under Enver Hoxha in 1944. It was initially aligned with Yugoslavia, but its alignment shifted throughout the Cold War between Yugoslavia, the Soviet Union, and China.^[103] The stability of the Soviet Union weakened in the 1980s. The Soviet economy became unsustainable, and communist governments lost the support of intellectuals and their population in general. In 1989, the Soviet Union was dissolved, and communism was abandoned by the countries of Central and Eastern Europe through a series of revolutions.^[104]

Latin America[edit]

Military dictatorships remained prominent in Latin America during the Cold War, though the number of coups declined starting in the 1980s. Between 1967 and 1991, 12 Latin American countries underwent at least one military coup, with Haiti and Honduras experiencing three and Bolivia experiencing eight.^[105] A one-party communist dictatorship was formed in Cuba when a US-backed dictatorship was overthrown in the Cuban Revolution, creating the only Soviet-backed dictatorship in the western hemisphere.^[106] To maintain power, Chilean dictator Augusto Pinochet organized Operation Condor with other South American dictators to facilitate cooperation between their respective intelligence agencies and secret police organizations.^[107]

21st century dictatorships[edit]

The nature of dictatorship changed in much of the world at the onset of the 21st century. Between the 1990s and the 2000s, most dictators moved away from being «larger-than-life figures» that controlled the populace through terror and isolated themselves from the global community. This was replaced by a trend of developing a positive public image to maintain support among the populace and moderating rhetoric to integrate with the global community.^[108] In contrast to the overtly repressive nature of 20th century dictatorships, authoritarian strongmen of the 21st century are sometimes labelled «spin dictators», rulers who attempt to monopolise power by authoritarian upgrading, appealing to democratic sentiments and covertly pursue repressive measures; such as embracing modern technology, manipulation of information content, regulation of cyberspace, slandering dissidents, etc. On the other hand, a handful of dictators like Bashar al-Assad and Kim Jong Un rule with deadly repression, violence and state-terrorism to establish extensive securitization through fear, in line with many 20th century dictatorships.^[109][1]

The development of the internet and digital communication in the 21st century have prompted dictatorships to shift from traditional means of control to digital ones, including the use of artificial intelligence to analyze mass communications, internet censorship to restrict the flow of information, and troll farms to manipulate public opinion.^[110] 21st century dictatorships regularly hold sham elections with massive approval ratings, for seeking public legitimacy and maintaining the autocrat’s image as a popular figure loved by the masses. The manipulated election results are often weaponized as propaganda tools in information warfare, to galvanize supporters of the dictatorships against dissidents as well as to manufacture compliance of the masses by publicising falsified data figures. Another objective is to portray the dictator as the guardian figure who unifies the country, without whom its security disintegrates and chaos ensues.^[111]

Dictatorship in Europe largely ended after the fall of the Soviet Union in 1991, and the liberalization of most communist states.^[104] Belarus under the rule of Alexander Lukashenko has been described as «the last European dictatorship»,^[112][113] though the rule of Vladimir Putin in Russia has also been described as a dictatorship.^{[114][115][116]} Latin America saw a period of liberalization similar to that of Europe at the end of the Cold War, with Cuba being the only Latin American country that did not experience any degree of liberalization between 1992 and 2010.^[117] The countries of Central Asia did not liberalize after the fall of the Soviet Union, instead forming as dictatorships led by former elites of the Communist Party and then later by successive dictators. These countries maintain parliaments and human rights organizations, but these remain under the control of the countries’ respective dictators.^[118]

The Middle East and Northern Africa did not undergo liberalization during the third wave of democratisation, and most countries in this region remain dictatorships in the 21st century. Dictatorships in the Middle East and Northern Africa are either illiberal republics in which a president holds power through unfair elections, or they are absolute monarchies in which power is inherited. Iraq, Israel, Lebanon, and Palestine are the only democratic nations in the region, with Israel being the only nation in this region that affords broad political liberties to its citizens.^[119]

Economics[edit]

Most dictatorships exist in countries with high levels of poverty. Poverty has a destabilizing effect on government, causing democracy to fail and regimes to fall more often.^[120] The form of government does not correlate with the amount of economic growth, and dictatorships on average grow at the same rate as democracies, though dictatorships have been found to have larger fluctuations. Dictators are more likely to implement long-term investments into the country’s economy if they feel secure in their power. Exceptions to the pattern of poverty in dictatorships include oil-rich Middle Eastern dictatorships and the East Asian Tigers during their periods of dictatorship.^[121]

The type of economy in a dictatorship can affect how it functions. Economies based on natural resources allow dictators more power, as they can easily extract rents without strengthening or cooperating with other institutions. More complex economies require additional cooperation between the dictator and other groups. The economic focus of a dictatorship often depends on the strength of the opposition, as a weaker opposition allows a dictator to extract additional wealth from the economy through corruption.^[122]

Legitimacy and stability[edit]

Several factors determine the stability of a dictatorship, and they must maintain some degree of popular support to prevent resistance groups from growing. This may be ensured through incentives, such as distribution of financial resources or promises of security, or it may be through repression, in which failing to support the regime is punished. Stability can be weakened when opposition groups grow and unify or when elites are not loyal to the regime.^[123] One-party dictatorships are generally more stable and last longer than military or personalist dictatorships.^[27]

A dictatorship may fall because of a military coup, foreign intervention, negotiation, or popular revolution.^[124] A military coup is often carried out when a regime is threatening the country’s stability or during periods of societal unrest.^[125] Foreign intervention takes place when another country seeks to topple a regime by invading the country or supporting the opposition.^[126] A dictator may negotiate the end of a regime if it has lost legitimacy or if a violent removal seems likely.^[127] Revolution takes place when the opposition group grows large enough that elites in the regime cannot suppress it or choose not to.^[128] Negotiated removals are more likely to end in democracy, while removals by force are more likely to result in a new dictatorial regime. A dictator that has concentrated significant power is more likely to be exiled, imprisoned, or killed after ouster, and accordingly they are more likely to refuse negotiation and cling to power.^[129]

Dictatorships are typically more aggressive than democracy when in conflict with other nations, as dictators do not have to fear electoral costs of war. Military dictatorships are more prone to conflict due to the inherent military strength associated with such a regime, and personalist dictatorships are more prone to conflict due to the weaker institutions to check the dictator’s power.^[130] In the 21st century, dictatorships have moved toward greater integration with the global community and increasingly attempt to present themselves as democratic.^[108] Dictatorships are often recipients of foreign aid on the condition that they make advances toward democratization.^[131] A study found that dictatorships that engage in oil drilling are more likely to remain in power, with 70.63% of the dictators who engage in oil drilling still being in power after 5 years of dictatorship, while only 59.92% of the non-oil producing dictators survive the first 5 years.^[132]

Elections[edit]

Most dictatorships hold elections to maintain legitimacy and stability, but these elections are typically uncompetitive and the opposition is not permitted to win. Elections allow a dictatorship to exercise some control over the opposition by setting the terms under which the opposition challenges the regime.^[133] Elections are also used to control elites within the dictatorship by requiring them to compete with one another and incentivizing them to build support with the populace, allowing the most popular and most competent elites to be promoted in the regime. Elections also support the legitimacy of a dictatorship by presenting the image of a democracy, establishing plausible deniability of its status as a dictatorship for both the populace and foreign governments.^[134] Should a dictatorship fail, elections also permit dictators and elites to accept defeat without fearing violent recourse.^[135] Dictatorships may influence the results of an election through electoral fraud, intimidation or bribing of candidates and voters, use of state resources such as media control, manipulation of electoral laws, restricting who may run as a candidate, or disenfranchising demographics that may oppose the dictatorship.^[136]

In the 20th century, most dictatorships held elections in which voters could only choose to support the dictatorship, with only one-quarter of partisan dictatorships permitting opposition candidates to participate.^[137] Since the end of the Cold War, more dictatorships have established «semi-competitive» elections in which opposition is allowed to participate in elections but is not allowed to win, with approximately two-thirds of dictatorships permitting opposition candidates in 2018.^[138] Opposition parties in dictatorships may be restricted by preventing them from campaigning, banning more popular opposition parties, preventing opposition members from forming a party, or requiring that candidates be a member of the ruling party.^[138] Dictatorships may hold semi-competitive elections to qualify for foreign aid, to demonstrate a dictator’s control over the government, or to incentivize the party to expand its information-gathering capacity, particularly at the local level. Semi-competitive elections also have the effect of incentivizing members of the ruling party to provide better treatment of citizens so they will be chosen as party nominees due to their popularity.^[139]

Violence[edit]

In a dictatorship, violence is used to coerce or repress all opposition to the dictator’s rule, and the strength of a dictatorship depends on its use of violence. This violence is frequently exercised through institutions such as military or police forces.^[140] The use of violence by a dictator is frequently most severe during the first few years of a dictatorship, because the regime has not yet solidified its rule and more detailed information for targeted coercion is not yet available. As the dictatorship becomes more established, it moves away from violence by resorting to the use of other coercive measures, such as restricting people’s access to information and tracking the political opposition. Dictators are incentivized to avoid the use of violence once a reputation of violence is established, as it damages the dictatorship’s other institutions and poses a threat to the dictator’s rule should government forces become disloyal.^[141]

Institutions that coerce the opposition through the use of violence may serve different roles or they may be used to counterbalance one another in order to prevent one institution from becoming too powerful. Secret police are used to gather information about specific political opponents and carry out targeted acts of violence against them, paramilitary forces defend the regime from coups, and formal militaries defend the dictatorship during foreign invasions and major civil conflicts.^[141]

Terrorism is less common in dictatorships. Allowing the opposition to have representation in the regime, such as through a legislature, further reduces the likelihood of terrorist attacks in a dictatorship.^[31] Military and one-party dictatorships are more likely to experience terrorism than personalist dictatorships, as these regimes are under more pressure to undergo institutional change in response to terrorism.^[142]

See also[edit]

References[edit]

Bibliography[edit]

• Ezrow, Natasha M.; Frantz, Erica (2011). Dictators and Dictatorships: Understanding Authoritarian Regimes and Their Leaders. Bloomsbury. ISBN 9781441196828.
• Galván, Javier A. (21 December 2012). Latin American Dictators of the 20th Century: The Lives and Regimes of 15 Rulers. McFarland. ISBN 978-0-7864-6691-7.
• Geddes, Barbara; Wright, Joseph; Frantz, Erica (2018). How Dictatorships Work. Cambridge University Press. ISBN 9781107115828.
• Lee, Stephen J. (2016). European Dictatorships 1918-1945 (4th ed.). Routledge. ISBN 9781315646176.
• Staar, Richard F. (1982). Communist Regimes in Eastern Europe (4th ed.). Hoover Institution Press. ISBN 9780817976934.

Further reading[edit]

• Behrends, Jan C. (14 March 2017). «Dictatorship: Modern Tyranny Between Leviathan and Behemoth (Version 2.0) (english version)». Docupedia-Zeitgeschichte. doi:10.14765/zzf.dok.2.790.v2.
• Dikötter, Frank (3 December 2019). How to Be a Dictator: The Cult of Personality in the Twentieth Century. Bloomsbury Publishing USA. ISBN 978-1-63557-380-0.
  • scholarly analysis of Mussolini, Hitler, Stalin and Mao, as well as Kim Il Sung of North Korea; François Duvalier, or Papa Doc, of Haiti; Nicolae Ceaușescu of Romania; and Mengistu Haile Mariam of Ethiopia. online review; also excerpt
• Dobson, William J. (2013). The Dictator’s Learning Curve: Inside the Global Battle for Democracy. Anchor. ISBN 978-0-307-47755-2.
• Fraenkel, Ernst; Meierhenrich, Jens (13 April 2017). The Dual State: A Contribution to the Theory of Dictatorship. Oxford University Press. doi:10.1093/acprof:oso/9780198716204.001.0001. ISBN 978-0-19-102533-4.
• Friedrich, Carl J.; Brzezinski, Zbigniew K. (1965). Totalitarian Dictatorship and Autocracy (2nd ed.). Praeger.
• Bueno de Mesquita, Bruce; Smith, Alastair (2011). The Dictator’s Handbook: Why Bad Behavior is Almost Always Good Politics. Random House. p. 272. ISBN 978-1-61039-044-6. OCLC 701015473.

Бывает ли такое, что вам иногда кажется, будто в вашем государстве воцарилась диктатура? Если вы уже успели поделиться этим своим наблюдением в публичной плоскости и при этом остались живы, здоровы и на свободе, это пока что не диктатура.

Однако если есть настораживающие признаки, опасность может быть вполне реальна, и ее нельзя недооценивать. В истории достаточно примеров, когда диктатуру называли разными приличными словами наподобие «республика» и «демократия», однако диктаторская суть правящего режима от этого никуда не исчезала.

Разбираться, что к чему в этой сфере, вы научитесь на наших программах «Критическое мышление» и «Профайлинг».  А наша сегодняшняя тема – диктатура во всех ее формах и проявлениях.

Что такое диктатура?

С точки зрения науки, диктатура – это форма государственного правления, которая осуществляется с помощью различных методов насилия при фактическом отсутствии контроля со стороны общества и уполномоченных структур. Формально такие права контроля и гражданские свободы могут быть прописаны законодательно, однако на практике они имеют чуть меньше влияния, чем никакого.

Диктаторская власть может быть сосредоточена в руках одного человека или правящей партии, группы, клики, но в любом случае она осуществляется прямым директивным путем. Диктатура не зависит от формы власти и формата отношения к власти.

Яркий пример такой диктатуры преподнесла Великая французская революция, когда якобинская диктатура действовала в таком формате власти, как республика, и декларировала такую форму отношения к власти, как демократия. Ничего общего с демократией в тот период истории Франции не наблюдалось, однако народ какое-то время терпел это положение дел.

Почему так и откуда в принципе берется диктатура? Для понимания причин возникновения диктатуры нам понадобится обширный исторический экскурс, где мы рассмотрим наиболее яркие примеры диктатуры в истории человечества. Нам в помощь статья «Диктатуры и их институты: особый мир» [Д. Ганди, 2016]. И нам в помощь книга «Wars, revolutions, dictatorships: studies of historical and contemporary problems from a comparative viewpoint» («Войны, революции, диктатуры: изучение исторических и современных проблем со сравнительной точки зрения») [S. Andreski, 1992].

Диктатура в Древней Греции

Такая форма правления, как диктатура, известна со времен Древней Греции, хотя этот термин тогда еще не использовался. В древнегреческих государствах диктатура называлась «тирания», а диктаторов именовали «тиранами», причем некоторые из них были относительно приличными людьми и прославились, как меценаты. Таковыми, в частности, являлись тиран Коринфа Периандр и тиран Афин Писистрат.

Признаком отнесения власти к тирании, а властителя – к тирану был факт насильственного захвата власти. То, как именно в дальнейшем правил такой человек, в расчет не брали, и он в любом случае считался тираном. Такое положение сохранялось на протяжении 7-6 веков до нашей эры. Далее ситуация «выровнялась», и тираны по своему стилю правления стали полностью отвечать тем характеристикам, которые мы вкладываем в этот термин сегодня.

Еще один отличительный признак тирании – это фактическая невозможность передать такую власть по наследству. Попытки, разумеется, были, однако получившие власть в наследство обычно не обладали теми же волевыми качествам, как те, кто ее захватил, и поэтому долго «не заживались». Исключений из правила было крайне мало.

Так, получивший власть в наследство тиран Коринфа Периандр вполне справлялся со своими обязанностями, хотя и не без проблем, вследствие чего был вынужден содержать большой штат охранников. А вот получивший от него в наследство власть Псамметих был убит в результате заговора. Имущество, принадлежавшее членам семей властной династии, было конфисковано, а останки ранее захороненных тиранов были выброшены из могил.

Забегая вперед, скажем, что советского диктатора Иосифа Сталина после его смерти в 1953 году поместили в Мавзолей, однако уже в 1961 году его тело вынесли из Мавзолея. Показательно, что народ принял эту весть достаточно спокойно.

Возвращаясь к теме Древней Греции, скажем, что попытки возродить тиранию были, однако ничего, кроме ненависти населения, правление тиранов уже не вызывало. Сами тираны жили в постоянном и полностью обоснованном страхе за свою жизнь.

Во всяком случае, им было прекрасно известно, что у подданных самыми почитаемыми личностями были граждане Афин Гармодий и Аристогитон, в 514 году до нашей эры совершившие результативное покушение на тирана Гиппарха. Правда, причиной покушения стали не столько их политические предпочтения, сколько домогательства Гиппарха по отношению к Гармодию, которого Гиппарх попытался «отбить» у Аристогитона. Но тут, как говорится, важен результат.

Диктатура в Древнем Риме

Древние римляне много чего позаимствовали у древних греков, в том числе диктатуру. В отличие от Древней Греции, в Древнем Риме был принят именно этот термин. Название произошло от латинского dictatus, что означало «предписанный», «продиктованный». Это полностью отражало суть и содержание древнеримской диктатуры.

Изначально диктатурой в Римской республике именовалась высшая магистратура, которая устанавливалась Сенатом. Уточним, что под магистратурой в этом случае подразумевалось общее название государственной должности в Древнем Риме, и занимать ее можно было не дольше одного года.

Для диктатуры были другие сроки – полгода либо «на время исполнения поручения Сената, связанного с устранением угрозы государству». Зато диктаторы имели практически безграничную власть и были неподсудны за свои деяния в должности диктатора. Ограничение было всего одно: сложить полномочия после окончания срока, однако и его со временем начали «обходить».

Так, в 82 году до нашей эры диктатором был назначен Луций Корнелий Сулла с формулировкой поручения Сената «для проведения законов и для приведения республики в порядок». Поскольку ни перечень законов, ни параметры «приведения республики в порядок» не были установлены, диктатура, по сути, стала бессрочной.

Правда, Сулла вскоре отказался от этой должности сам, и, возможно, правильно сделал. Следующий «бессрочный диктатор» Гай Юлий Цезарь продержался на должности всего один месяц, и был убит в результате заговора. После этого название «диктатура» для должности более не использовалось, что не помешало многим последующим правителям обладать и пользоваться диктаторским полномочиями.

Более того, последующие правители стали заранее заботиться о том, чтобы передавать свою власть по наследству на законных основаниях, что положило начало монархии.

Диктатура в Средневековье и Новое время

В Средневековье и Новое время преобладающей формой правления была монархия. По существу, это и есть диктатура, поскольку власть монарха даже формально ничем не ограничена. В результате интриг, заговоров, дворцовых переворотов к власти приходили представители другого знатного рода, но монархия как форма правления оставалась.

Исключения из этого правила были. Например, города-коммуны и торговые республики. Однако и в городах-коммунах, и торговых республиках, где можно было наблюдать элементы муниципального управления, вся полнота власти концентрировалась в руках знати. Другим трендом была передача на время военных действий почти неограниченных властных полномочий кондотьерам – руководителям частных военных отрядов или компаний, которые эти руководители сами же и формировали.

Среди кондотьеров было немало авантюристов, которые пользовались ситуацией для полного захвата власти и установления диктатуры. Такая диктатура называлась «синьория».

Особняком стоит французская диктатура, более известная как якобинская диктатура, установленная участниками Якобинского клуба в ходе Великой французской революции.

Для справки: Якобинский клуб – это политическое объединение, выросшее из Бретонского клуба, основанного депутатами «третьего сословия» от Бретони. После переезда законодательного собрания в Париж влияние клуба распространилось на всю страну, филиалы стали возникать во многих городах, а заседания клуба в Париже стали проходить в доминиканском монастыре святого Якова (во французской транскрипции Jacob). И хотя в новых реалиях клуб взял себе официальное название «Общество друзей Конституции», данное объединение вошло в историю как Якобинский клуб по названию монастыря Saint Jacob, где проходили заседания.

Продержалась якобинская диктатура год с небольшим: с 2 июня 1793 года по 27 июля 1794 года. Развернутый в стране революционный террор на фоне неспособности власти решить экономические проблемы вызвал растущее недовольство даже среди сторонников якобинцев. А запрет католических богослужений и попытки ввести «новую религию» под названием «Культ разума» окончательно отвратили от якобинцев практически все население.

Снова забегая вперед, напомним, что пришедшие к власти в 1917 году в России большевики действовали подобными методами: революция, диктатура пролетариата, отделение церкви от государства. Почему же «власть советов» продержалась заметно дольше, более 70 лет? Всеобщего тотального негодования населения удалось избежать во многом благодаря тому, что полной ликвидации религиозной жизни как таковой не состоялось, невзирая на повсеместное уничтожение храмов и преследование священнослужителей.

Официального запрета религии в СССР не было – просто власть, скажем так, не приветствовала соблюдение церковных обрядов. Малограмотному набожному населению дали время адаптироваться к новым реалиям путем внедрения всеобщего среднего образования, облегчения доступа к обучению в университетах, индустриализации и сопряженной с этим миграции населения в города, где люди получали инженерно-технические профессии и могли большинство церковных «чудес» объяснить с точки зрения физики и химии.

На этом фоне популярность религии «сошла на нет» естественным образом, оставшись в большей степени красивым ритуалом для желающих, нежели определяющим вектором жизни всего народа, как это было до Октябрьской революции 1917 года. И, собственно, тут мы как раз плавно подходим к теме диктатуры в Новейшей истории, началом которой в историографии считается Первая мировая война.

Диктатура в Новейшей истории

Для начала видится уместным привести немного статистики из материала «Диктатуры и их институты: особый мир» [Д. Ганди, 2016]. Согласно подсчетам автора статьи, политолога, доцента факультета политических наук Университета Эмори (США), в 70-е годы 20 столетия примерно 75% всех государств мира по факту были диктатурами. К середине 90-х годов ситуация улучшилась и удельный вес диктаторских режимов снизился до 50%.

Эволюция уверенно ведет нас по пути демократизации общества, однако до полного исчезновения такого понятия, как «диктатура», из политической жизни пока еще далеко. В самом общем виде различают следующие разновидности диктатуры:

• Персоналистский режим или диктатура одной личности.
• Военный режим или военная диктатура.
• Однопартийный режим (де-юре и/или де-факто).

Примером однопартийного режима де-юре и де-факто может служить Советский Союз, где правящая роль была отведена КПСС (Коммунистическая партия Советского Союза), а все необходимые решения единогласно принимались Политбюро ЦК КПСС или съездом КПСС.

Примеров, когда на уровне законодательства действует многопартийная система, а фактически правит всего одна партия, причем десятилетиями, в истории гораздо больше.

Наиболее известные диктаторские режимы:

• Режим Гитлера в Германии: 30 января 1933 года – 30 апреля 1945 года.
• Режим Муссолини в Италии: 31 октября 1922 года – 25 апреля 1945 года.
• Режим Франко в Испании: 1 октября 1936 – 20 ноября 1975 года.
• Режим Пол Пота в Камбодже: 25 октября 1976 года – 7 января 1979 года.
• Режим Пиночета в Чили: 17 декабря 1974 года – 11 марта 1990 года.
• Режим Амина в Уганде: 25 января 1971 года – 11 апреля 1979 года.
• Режим Салазара в Португалии: 5 июля 1932 года – 27 сентября 1968 года.
• Режим Каддафи в Ливии: 2 марта 1979 года – 20 октября 2011 года.
• Режим Ульбрихта в ГДР: 25 июля 1950 года – 3 мая 1971 года.
• Режим Чаушеску в Румынии: 28 марта 1974 года – 22 декабря 1989 года.

Часть перечисленных режимов однозначно и без всяких сомнений относится к диктаторским. Например, диктатура в Германии в эпоху правления Гитлера, правление Муссолини в Италии, Франко в Испании, Пиночета в Чили, режим Иди Амина в Уганде, Пол Пота в Камбодже.

Режим Салазара в Португалии относят к диктаторским в большей степени из-за его сопротивления процессу деколонизации. Салазар, что называется, «до последнего» не желал отказываться от колоний и активно использовал армию для подавления антиколониального движения.

Каддафи «провинился» преимущественно тем, что в Ливии находятся огромные запасы нефти, на которые всегда есть претенденты. А режимы Чаушеску и Ульбрихта относят к диктаторским в большей степени из-за вошедшей в моду нелюбви ко всему социалистическому.

Еще к известным диктаторам 20 столетия относят Иосифа Виссарионовича Сталина, однако, в отличие от коллег, его номинальный приход к власти еще не означал начало фактического безраздельного правления. Он занял должность генерального секретаря ЦК РКП(б) 3 апреля 1922 года, однако вплоть до смерти предыдущего руководителя страны Владимира Ленина в 1924 году не имел возможности сконцентрировать в своих руках всю полноту власти.

При том, что должность генерального секретаря ЦК РКП (б) – предшественницы ВКП(б) и КПСС – была высшей в партийной иерархии страны, у Сталина на тот момент не было возможности единолично решать важные государственные вопросы. Более того, в одном из эпизодов внутрипартийной борьбы, развернувшейся после смерти Ленина, ему даже пришлось подать в отставку с этой должности в мае 1924 года. Отставка не была принята, и со временем Сталину удалось узурпировать власть. Формально, кстати, это было обставлено как диктатура класса, а именно диктатура пролетариата.

Для справки: Советское общество номинально делилось на два класса: рабочий класс и колхозное крестьянство. Интеллигенция, т.е. люди, занятые умственным трудом, не являлись отдельным классом. Интеллигенцию считали «особой прослойкой социалистического общества».

Теперь, когда мы совершили столь глубокий исторический экскурс, мы имеем возможность понять основные причины, по которым удается установить диктатуру в той или иной стране в тот или иной исторический период.

Основные причины диктатуры

Как мы смогли убедиться, диктатура возникает не на «пустом месте». Для этого всегда есть определенные предпосылки – политические, экономические, военные. И практически всегда прослеживаются определенные закономерности возникновения диктаторского режима [S. Andreski, 1992].

Почему возникает диктатура:

• Необходимость сильной власти для защиты государства от внешних врагов.
• Необходимость решения назревших социально-экономических проблем, которые не удается решить в существующем формате власти.
• Стремление к подавлению мятежей и протестов оппозиции внутри государства.
• Готовность народа терпеть ограничения для достижения неких целей, являющихся или кажущихся актуальными.
• Наличие ресурсов и военной поддержки для подавления любых проявлений недовольства.

Итак, мы разобрались, почему возникает диктатура. Теперь осталось понять, почему диктатура при всех своих недостатках часто способна задержаться на долгие десятилетия. В принципе, мы уже начали об этом говорить. Как минимум, многое зависит от личности диктатора, что можно увидеть еще со времен Древней Греции, где некоторые диктаторы прославились как меценаты.

В более поздние исторические периоды диктаторы могли достаточно долго и безбедно править, если сумели решить базовые вопросы и потребности населения и защитить страну от внешних угроз. Поэтому нельзя полностью отрицать то, что диктатура в определенных обстоятельствах и на определенном этапе исторического развития могла иметь преимущества перед прочими формами правления. Обычно сторонники такой формы правления называют следующие преимущества:

• Власть сконцентрирована в одних руках, что позволяет максимально быстро принимать решения.
• Отсутствуют либо быстро подавляются внутриполитические распри, которые при затяжном характере могут привести к кризису.
• Возможность провести полезные в отдаленной перспективе реформы, которые непопулярны в данный момент.

Все эти преимущества имеют «обратную сторону» и со временем приводят к трагическим последствиям.

Последствия диктатуры

В большинстве рассмотренных нами примеров диктаторы закончили очень плохо и завершили жизненный путь в результате заговора, переворота или же еще какого-либо формата проявления недовольства их правлением. Даже в тех случаях, когда диктатор умер своей смертью по естественным причинам, страны, как правило, были вынуждены смягчать ранее господствовавшие устои.

И, как мы уже видели из статистики, общемировой тренд таков, что диктатуры постепенно уходят в прошлое [Д. Ганди, 2016]. Итак, какие недостатки диктаторской формы правления ведут к негативным последствиям?

Чем плоха диктатура:

• Узурпация власти дает возможность злоупотреблений.
• Стремление к подавлению оппозиции выливается в массовый террор, от которого страдают даже очень далекие от политики люди.
• Стремление к сохранению власти и статуса-кво может блокировать полезные для общества преобразования, если диктатор усмотрит в них опасность для своего правления.

При всех недостатках диктаторские режимы сохраняют некоторую способность к самовоспроизводству. Так, даже при отсутствии права наследования в Древней Греции и Древнем Риме регулярно возникали обстоятельства, по которым в том или ином месте «требовалось» диктаторское правление. В Средневековье и Новое время монархия, которая, по сути, является диктаторской формой правления, продержалась несколько столетий.

С развитием политических институтов так называемые «преимущества» диктатуры теряют актуальность, потому что отлаженный демократический механизм власти способен и быстро реагировать на актуальные вызовы, и сохранять баланс политических сил, и сберегать стабильность внутри общества.

На повестке дня остаются только изъяны диктатуры и все меньшая их способность решать насущные проблемы в быстро меняющемся мире. Зачастую у пожилых диктаторов есть проблемы собственно с восприятием уже произошедших изменений в обществе, стране, мире, массовом сознании, жизненном укладе людей.

Пока власть каким-то образом справляется со своими прямыми обязанностями лечить, учить и защищать население, она будет держаться. Особенно, если обладает военным и полицейским потенциалом для подавления любых ростков недовольства и инакомыслия. В этом случае диктатура ограничена исключительно жизненным циклом диктатора, который в любом случае не вечен, и при любом раскладе после его смерти начнутся изменения.

Интересно, что, по наблюдению ученых, в большей степени, чем какие-то другие, готовы к реформированию военные диктатуры [О. Харитонова, 2012]. Согласно подсчетам, 33% случаев изменения военного режима привели к демократии, 27% случаев – к режимам с доминирующими партиями и только в 8% случаев военная диктатура сменилась однопартийным режимом.

В свою очередь, только 19% случаев смены однопартийных режимов привели к демократии. В 39% случаев они распались в результате военного переворота, а в 33% случаев трансформировались в многопартийную систему с доминирующей партией.

Думается, мы в общих чертах смогли разобраться, что такое диктатура, каковы ее причины и последствия. Мы желаем, чтобы в обозримом будущем в нашем мире тема диктатуры навсегда ушла в прошлое. Мы ждем вас на наших программах «Критическое мышление» и «Профайлинг». И мы предлагаем вам ответить на вопрос по теме статьи:

ДИКТАТУРА

Синонимы:

Антонимы:

Полезное

Дженнифер Ганди – политолог, доцент факультета политических наук Университета Эмори (Атланта, США).

[1]

1.1. Введение

Контраст между демократией и диктатурой – в структуре, политике, социальной активности – уже давно привлекает пристальное внимание ученых. Несмотря на это, до согласия по поводу того, как определять режимы этих типов, еще очень далеко. Какие случаи можно квалифицировать как «демократии»? Какие варианты стоит записывать в «диктатуры»? Когда мы сталкиваемся с жестокостью Иосифа Сталина или Пол Пота, на второй вопрос, как представляется, можно ответить с легкостью: ведь никто не станет оспаривать отнесение их режимов к диктатурам. Но вот с другими случаями все гораздо сложнее. Скажем, на протяжении семидесяти лет Мексика каждые шесть лет избирала нового президента. Тем не менее все это время на выборах побеждал кандидат от одной и той же партии. Или вспомним Сингапур, где Ли Куан Ю на три десятилетия пресек любую политическую конкуренцию. Несмотря на это, на шкале политических режимов его правление размещают в широком диапазоне, простирающемся от «максимально деспотичного» до «максимально демократичного».

Отчасти проблема обусловлена тем, что диктаторы весьма изобретательны в вопросе о том, как организовать собственное правление. Принятие решений может сосредотачиваться в самых разных институтах, включая среди прочего хунты, политбюро, семейные советы. И все же в наибольшей мере склонность диктаторов к инновациям проявляется в тех ситуациях, когда они используют номинально демократические институты, такие, как законодательные органы или политические партии. Диктаторы нередко управляют при наличии парламентов, часть которых обладает даже формальным правом принимать законы, в то время как прерогативы других ограничены «советом и обсуждением». Комплектоваться такие ассамблеи могут либо по назначению, либо посредством выборов. Если речь о выборах, то кандидаты могут использовать партийные флаги, а могут баллотироваться в качестве независимых. Если политическое пространство монополизировано единственной партией, то партийная идентификация может оказаться не слишком существенной. Впрочем, многие диктатуры допускают многопартийность, произвольно производя селекцию партий и запрещая некоторые из них. Конечно, кто-то из диктаторов вообще обходится без подобных институтов. Эта институциональная пестрота, однако, еще более затрудняет выделение набора критериев, по которому определяются и классифицируются диктатуры.

Другим основанием для концептуальной неразберихи служит историческое использование термина «диктатура», возникшего в Древнем Риме, где его наделяли четкими и специфическими институциональными особенностями, причем резко контрастирующими с современным его употреблением. С течением времени понимание того, что представляет собой диктатура, менялось, а сам термин многократно подвергался политическим манипуляциям. В итоге тип режима, который первоначально отличался строгим следованием определенным правилам, превратился в свою противоположность, характеризующуюся отсутствием всяких правил.

Так что же такое диктатуры? И кто такие диктаторы? Каким образом они организуют свое правление, используя номинально демократические институты? Ответы на эти вопросы тонут в современных противоречиях. Для того, чтобы выявить источник разногласий, необходимо проследить историческую эволюцию интересующего нас концепта. Данная статья начнется с краткого обзора, который поможет нам понять суть нынешних дебатов о природе диктатуры. Занимаясь типологией диктатур, существовавших после Второй мировой войны, я пользуюсь минималистским определением данного явления. Соответственно, чтобы привести «диктаторский зоопарк» хотя бы в какой-то порядок, я подразделяю диктаторов на три типа, среди которых диктаторы-монархи, диктаторы-военные и диктаторы-гражданские. В этом тексте я показываю также институциональное многообразие диктатур, проявляющееся в различных вариантах использования ими номинально демократических законодательных органов и политических партий.

1.2. Что такое диктатура?

Самое простое определение диктатуры предполагает, что это противоположность демократии. По крайней мере в этом нас убеждают такие названия научных трудов, как «О социальных корнях диктатуры и демократии» или «Экономические истоки диктатуры и демократии»[2]. И все же определение диктатуры не такое непростое дело. Если первоначально этим понятием обозначали институциональный механизм, используемый в Древнем Риме, то теперь под ним подразумевается современная управленческая система, зачастую ассоциируемая с отсутствием институтов и ограничений. Трансформация смысла происходила на нескольких временных отрезках, когда первоначальное понятие искажалось ради политических целей. К середине XX века результатом этого стало негативное определение диктатуры, под которой понималась форма правления, лишенная любых атрибутов, ассоциирующихся с демократией. Но, по-видимому, у нас нет оснований приписывать недемократическим режимам полное пренебрежение институциональными формами; опыт послевоенных диктатур сполна убеждает в этом. В своих институциональных установлениях авторитарные режимы очень разнообразны, и очень важно выяснить причины и следствия этого разнообразия.

1.2.1. Историческое использование термина

В современном использовании термины «тирания» и «диктатура» находятся в тесной связи. Но так было далеко не всегда. Хотя тирания как тип политического режима была описана еще во времена Аристотеля, первоначально ее не связывали с понятием диктатуры. Во-первых, термин «диктатура» впервые появился лишь в Древнем Риме, то есть уже после Аристотеля. Во-вторых, в своем первоначальном значении у диктатуры было очень четкое и специфическое значение: так называли правление лидера, которого римский консул наделял чрезвычайными полномочиями в особо сложные периоды, когда внешние войны или внутренние распри угрожали самому существованию государства[3]. Срок правления диктатора не должен был превышать шести месяцев, и он не мог оставаться у власти после того, как назначивший его консул уходил в отставку[4]. Во время своего срока диктатор имел право использовать любые полномочия, необходимые для преодоления кризиса и восстановления прежнего конституционного порядка.

В этом кратком описании института несколько аспектов заслуживают уточнения. Во-первых, решение о том, требует ли наличная ситуация назначения диктатора, принималось регулярными государственными институтами государства – такими, как магистраты или сенат. Причем те, кто занимался этим вопросом, не могли рассматривать себя в качестве претендентов на эту должность. Во-вторых, пост диктатора был явно предназначен для одного человека; коллективное руководство могло бы помешать попыткам разрешить кризис. В-третьих, диктатура опиралась на широкий круг полномочий, но при этом не могла упразднять иные государственные институты. В-четвертых, диктатор никогда не избирался народом[5]. Наконец, в-пятых, окончательной целью диктаторского правления была реставрация прежнего политического порядка.

В этих институциональных рамках в Риме в 501–200 годах до нашей эры существовали 76 диктатур. Большинство из них занимались либо военными кампаниями против других держав, либо умиротворением внутренней смуты. У диктатора не было права осуществлять акции возмездия; как следствие, диктатура не ассоциировалась с жестоким или репрессивным правлением.

Римский военачальник Сулла, отказавшийся принять свою отставку, двинулся на Рим и в 82 году до нашей эры возродил институт диктатуры в попытке узаконить свое правление. Режим Суллы, однако, заметно отличался от традиционных диктатур. Во-первых, поскольку Сулла обрел власть только после того, как верные ему легионы завоевали Рим и расправились с его врагами, его режим стал первой диктатурой, установленной военной силой. Чрезмерная жестокость, которую Сулла проявлял в нейтрализации своих оппонентов, привела к тому, что диктатуру стали связывать с террором. Более того, в отличие от прежних диктаторов, чьи сроки пребывания в должности зависели от глубины стоявших перед ними проблем, диктатура Суллы предполагала полное сосредоточение всей власти – военной, административной, законодательной, судебной – в руках одного человека, радикально переустраивающего политическую жизнь. Понятие диктатуры, восстанавливающей прежний порядок, утратило актуальность.

Странным, однако, представляется то, что Сулла еще придерживался временных ограничений, налагаемых на диктатора. После весьма короткого правления он отошел от власти и вернулся к частной жизни. Лишь в январе 44 года до нашей эры, когда Юлий Цезарь принял титул «пожизненного диктатора», с временностью диктаторской власти было покончено[6].

Более поздние апологеты диктатуры зачастую забывали о том, что ее первоначальный смысл уже был искажен Суллой и Цезарем. В «Размышлениях о первой декаде Тита Ливия» Никколо Макиавелли восхваляет это римское изобретение, замечая при этом:

«Действительно, среди прочих римских учреждений диктатура заслуживает того, чтобы ее рассмотрели и причислили к тем из них, которые были причиной величия столь огромной державы»[7].

Объяснялись эти славословия довольно просто: поскольку, полагал их автор, коллективное законотворчество часто оказывалось недостаточно гибким, оно не очень подходило для разрешения кризиса. Размышляя в том же русле, Жан-Жак Руссо с одобрением отмечает:

«Если же опасность такова, что соблюдение закона становится препятствием к ее предупреждению, то назначают высшего правителя, который заставляет умолкнуть все законы и на некоторое время прекращает действие верховной власти суверена. В подобном случае то, в чем заключается общая воля, не вызывает сомнений, и очевидно, что первое желание народа состоит в том, чтобы Государство не погибло».

Таким образом, и для абсолютистов, и для либералов диктатура оказывается полезной в силу своей способности к решительным действиям. Но ее временнáя ограниченность тоже очень важна, поскольку иначе, «раз настоятельная необходимость миновала, диктатура делается тиранической или бесполезной»[8].

Впрочем, помимо некоторых видных авторов, о диктатуре вспоминали не слишком часто. В XIX веке, например, этот термин был использован применительно лишь к двум периодам французской истории: первым были 1789–1815 годы, а вторым – 1852-й и несколько последующих лет. Интересно, что в первом из этих случаев под диктатурой имелось в виду правление не одного человека, а нескольких лиц. В октябре 1793 года Национальный конвент приостановил действие Конституции того же года и учредил временное правительство, которое служило диктатурой революционной группы. В этой ситуации исходный римский концепт лишился еще одной составляющей: единоличного характера власти.

После такого поворота потребовалось лишь время для того, чтобы термин «диктатура» начали использовать в отношении не только группы, но и целого класса. Понятие снова всплыло на поверхность после 1917 года, когда Владимир Ленин и его товарищи начали в позитивном ключе говорить о «диктатуре пролетариата». Тем не менее уже через несколько лет негативные коннотации возобладали: либеральные оппоненты итальянских фашистов и немецких нацистов отмечали этим ярлыком все, что вызывало у них ненависть: диктатурой, по их мнению, следовало именовать «угнетающую и деспотичную форму правления, установленную силой или запугиванием, позволяющую одному человеку или группе монополизировать политическую власть без конституционных ограничений, уничтожая тем самым представительное правление, политические права граждан и любую организованную оппозицию»[9]. Действуя в том же духе, Социалистический Интернационал в 1933 году в негативном ключе применил понятие диктатуры и для описания советского режима. Так или иначе, но приложение термина и к самопровозглашенной «диктатуре пролетариата» в России, и к фашистской диктатуре в Италии не имело ничего общего с первоначальной римской концепцией. Фашисты никогда не пытались вписать власть в какие-то временные рамки; а «диктатура пролетариата», хотя и была по природе своей не вечной, явно не стремилась реставрировать старые порядки.

Но события межвоенного периода никак не способствовали попыткам сохранить изначальное понимание диктатуры[10]. Желая обосновать исключительную власть и дезавуировать большевистское использование термина, Карл Шмитт отличал «комиссарскую диктатуру» от «диктатуры суверена». Первая из них во многом соответствует оригинальной концепции диктатуры, зародившейся в Древнем Риме. Что же касается «диктатуры суверена», то в отношении ее Шмитт разрушает границу между нормальным и чрезвычайным временем, заявляя, что диктатор обладает полномочием восстанавливать доконституционную волю людей, даже если она подразумевает изменение самой конституции. Разрабатывая свою теорию, Шмитт стремился обосновать предоставление немецкому рейхспрезиденту диктаторских полномочий для борьбы с экономическим и социальным кризисом. Выдвинутая им идея «диктатуры суверена» важна потому, что она, трактуя интересующий нас термин, увязывает воедино теорию и практику. Рисуемый Шмиттом тип диктатуры не может быть ни временным, ни реставрационным.

Однако позитивные коннотации, связанные с термином «диктатура», так и не смогли возобладать. Как отмечают Питер Баер и Мелвин Рихтер, «в 1940-е годы в обширной научной литературе и в политическом дискурсе либеральных и конституционных государств под диктатурой по-прежнему понимали полярную противоположность демократии»[11]. Поскольку в годы войны и сразу после нее демократия олицетворяла только хорошее, ее антитеза, по определению, являлась чем-то плохим.

Противопоставление демократии и диктатуры является феноменом XX века. Со времен Аристотеля, классифицировавшего политические режимы по числу правящих, политическая наука пользовалась трехчленным делением на монархию, аристократию и демократию. Но потом принятая схема начала разрушаться, причем происходило это по двум направлениям. Макиавелли первым противопоставил власть одного человека власти ассамблеи (немногочисленной или, напротив, многочисленной), тем самым обособив монархию от иных политических режимов. Другой удар по трехчленной градации, по мнению Норберто Боббио, нанес Ганс Кельзен, объявивший о том, что делить режимы исходя из числа людей, принимающих управленческие решения, вообще нельзя[12]. Вместо этого, Кельзен предложил различать их в зависимости от наличия или отсутствия политической свободы: «Политически свободен тот, кто подчиняется легальному порядку, в создании которого он сам принимает участие»[13]. Ключевым отличием, следовательно, выступает отличие между автономией и гетерономией: к демократическим формам правления относятся те, в которых законы создаются теми же людьми, в отношении которых их потом и применяют, – нормы здесь автономны. В автократических государствах, напротив, круг законодателей не совпадает с кругом тех, кому закон адресован, – иначе говоря, тут преобладает гетерономная норма. Таким образом, по мнению Кельзена, «более целесообразно выделять не три, а только два типа конституций: демократическую и автократическую»[14].

Под давлением этой дихотомии современные исследователи сосредоточились на определении демократии, пренебрегая диктатурой как остаточной категорией, определяемой только в терминах того, чем она не является. Воспринимаемые в подобном свете диктатуры оказываются режимами, где нет конкурентных выборов, нет верховенства права, нет политических и гражданских прав, нет регулярного обновления власти. Возможно, относительно демократии все перечисленные атрибуты характеризуют диктатуры довольно ярко, но в определениях, строящихся на отсутствии тех или иных особенностей, ускользает из вида заметное разнообразие в организации диктаторских режимов.

1.2.2. Современные противоречия

Диктатуры определяются здесь как режимы, в которых правители получают власть не в ходе конкурентных выборов, а иными способами[15]. Такие лидеры могут приходить к власти в результате государственного переворота, дворцового путча, революции. Они могут брать власть сами, с помощью армии или посредством иностранного вмешательства. Принципиальный момент состоит в том, что они обретают власть, минуя «конкурентную борьбу за народные голоса»[16]. Такое понимание диктатуры, хотя и не приближающее нас к ее позитивному определению, полезно по основаниям как практического, так и теоретического характера. Рассмотрим эти основания.

Вышеупомянутое определение диктатуры следует считать минималистским, поскольку оно фокусируется скорее на процедурных, а не на сущностных аспектах режима. Минималистская дефиниция вводится ради аналитической ясности. А вот те определения, в которых перечисляются конкретные характеристики режима, всегда проблематичны. Первое и наиболее значительное затруднение состоит в том, что многочисленность атрибутов сильно затрудняет проверку причинно-следственных связей. Рассмотрим, например, четыре ключевых элемента авторитаризма, предложенные Хуаном Линцем: ограниченный политический плюрализм, приоритет менталитета над идеологией, слабость политической мобилизации; наличие лидера, осуществляющего власть, даже если ее границы не определены[17]. Если определить авторитаризм на основе этих четырех измерений, а затем задуматься о взаимосвязи между ним и экономическим развитием, то какие выводы можно сделать о причинно-следственной стороне этих отношений? Что больше будет влиять на наблюдаемые нами тенденции: ограниченность политического участия, стиль руководства, какая-то комбинация этих и других факторов? В отношении диктатур, выделяемых таким образом, мы едва ли сможем сказать многое.

Во-вторых, широкие определения могут повлечь за собой оформление субстантивных понятий, или генерирующих тавтологии, или же ограничивающих практическую применимость произведенного концепта. Так, предлагаемое Питером Эвансом разграничение государства «развивающегося» и государства «хищнического» уже намекает на то, какие результаты каждое из них будет производить[18]. Не приходится удивляться и тому, что бюрократически-авторитарные режимы будут ориентироваться на политику, исключающую широкое участие, поскольку само их наименование построено на том, что они именно так и поступают[19]. Но, даже вдруг обнаружив, что эти режимы иногда проявляют открытость, мы не сможем предложить ничего иного, кроме как усомниться в ценности обозначенного критерия.

В-третьих, хотя напрямую связывать эту проблему с широкими дефинициями и не стоит, тем не менее нельзя не отметить прочной корреляции между количеством атрибутов и аморфностью описываемых с их помощью понятий: например, «особенности менталитета» трудно измерить или даже идентифицировать.

Наконец, в-четвертых, добавляя к определению диктатуры все новые характеристики, мы рискуем упустить из виду самые важные отличия политических режимов. Так, Мексика, несмотря на почти вековое доминирование Институционно-революционной партии, рассматривалась в качестве диктатуры лишь со значительными оговорками, касающимися прав человека, контроля гражданской администрации над военными и так далее. И все же разнообразие диктатур, базирующееся на сторонних характеристиках, не должно затемнять главного отличия, присущего всем диктатурам и обособляющего их от демократий – отсутствия конкурентных выборов.

Причины, подталкивающие к использованию минималистского критерия, никак не оправдывают самого выбора сущностных критериев. Фактически подчеркивание роли выборов как главной отличительной особенности, отделяющей демократию от диктатуры, не является бесспорным[20]. Почему же тогда исходя из минималистского подхода нужно фокусировать внимание именно на выборах?

Во-первых, такая фокусировка соответствует тем теоретическим вопросам, которые чаще всего возникают в связи с эмпирическим исследованием политических режимов. Перспектива обрести власть, участвуя в регулярных и состязательных выборах, формирует для политических акторов самобытный набор стимулов, отличающийся от мотивов, производимых нерегулярными и невыборными методами отбора. Соответственно, различие в стимулах влечет за собой разное поведение и разные результаты. Рассмотрим, например, воздействие, оказываемое типом политического режима на экономическое развитие. Согласно Джону Локку и позднее отцам-основателям США, демократия способна вредить политическому порядку и экономическому прогрессу, поскольку выборы без имущественного ценза позволяют неимущим избирать демагогов, готовых присвоить и перераспределить собственность богатых классов[21]. Более свежие теории, напротив, утверждают, что для развития плохи именно диктаторские режимы, так как диктаторы, не связанные электоральными сдержками, вольны извлекать ренту и подменять общественное благо частными интересами. В любом случае выборы выступают причиной, по которой политические акторы вынуждены вести себя по-разному при демократии и при диктатуре.

Во-вторых, классификация режимов по электоральным основаниям напоминает нам о том, что, даже если диктаторы пользуются какими-то иными, номинально демократическими, институтами, скажем, парламентами или партиями, они не перестают быть диктаторами. В системах, где, с одной стороны, лидеры избираются на конкурентных выборах, а с другой стороны, они не избираются вовсе, политическая жизнь организована в корне по-разному. Как объясняет Адам Пшеворский, демократия, в отличие от диктатуры, является такой политической системой, в которой ни один актор не может быть уверен в исходе предстоящего голосования[22]. Наиболее зримым проявлением этой неуверенности и выступают, собственно, конкурентные выборы; их результат оказывается своеобразной инструкцией, причем как для победителей, так и для проигравших – «победителям предстоит въехать в Белый дом, Розовый дом или какой-нибудь иной palacio, […] – а проигравшие никуда въезжать не будут и примут то, что останется на их долю»[23].

В настоящей работе я пользуюсь предложенной Пшеворским и его соавторами дихотомической классификацией, различающей политические режимы по электоральным критериям[24]. Моя выборка охватывает 140 стран, которые в период с 1946-го по 2002 год жили под властью диктатур (в совокупном распределении по странам этот массив составляет 4607 страно-лет). В послевоенный период диктаторские режимы составляли в мире подавляющее большинство. В 1970-е годы 75% всех стран были диктатурами, а к середине 1990-х их доля снизилась примерно до 50%. В большинстве случаев отнесение того или иного режима к разряду диктатур не вызывает полемики, поскольку с ним соглашается большинство известных классификаций политических режимов. Совпадение в оценках «Freedom House», «Polity» и соавторов Пшеворского варьирует от 88% до 95%[25]. Но если исключить простые случаи, находящиеся по краям выборки (например, Северную Корею и Иран, а также Швецию и Великобританию), то «зона совпадений» заметно сокращается: например, для данных «Freedom House» и «Polity» она составит лишь 75%. Затруднения возникают с Мексикой, Ботсваной, Малайзией, другими государствами, находящимися в середине спектра. Группа Пшеворского, однако, определяет тип режима на основе четких и поддающихся фиксации критериев, вытекающих из его минималистского и процедурного определения. По их мнению, режим является диктатурой, если он не соблюдает по крайней мере одного из четырех правил: 1) глава исполнительной власти должен избираться; 2) легислатура должна избираться; 3) в выборах не может участвовать только одна партия; 4) власть должна быть сменяемой[26].

C 1946-го по 2002 год бóльшую часть нашей выборки составили страны тропической Африки: на них приходятся 1800 условных страно-лет. 87% этого массива страно-лет они управлялись диктаторскими режимами. Точно такие же показатели недемократического правления наблюдались на Ближнем Востоке и в Северной Африке. В отношении Восточной Европы и бывшего Советского Союза соответствующие цифры составили 74%, а Азии 68%. На Латинскую Америку приходится меньшая доля диктаторских страно-лет, всего 38%, что объясняется многочисленными переходами от автократии к демократии и обратно. Наконец, диктатуры Южной Европы, существовавшие большую часть этого полувекового периода, обеспечили западноевропейским странам в целом 7% страно-лет, проведенных под властью диктаторов.

В рамках отдельных регионов частота и длительность диктаторского правления также заметно варьировала. Некоторые страны, например, Иордания или Китайская Народная Республика, управляются диктатурами с самого своего основания. В других странах такие периоды были короче, но зато встречались чаще: так, Аргентина за это время пережила четыре диктатуры, а Гана – три. Наконец, в некоторых местах диктаторское правление было лишь мимолетным эпизодом. В послевоенный период Коста-Рика, например, была диктатурой лишь 18 месяцев – после того, как в мае 1948 года власть в стране захватил Хосе Фигерес Феррер. Средняя протяженность диктаторского цикла в мире, однако, оставалась весьма длительной и составляла 40 лет.

1.3. Кто такие диктаторы?

Определившись с выборкой диктаторских режимов, можно переходить к следующему шагу: идентификации лидеров, управляющих диктатурами. Решение этой задачи важно постольку, поскольку нас интересует воздействие институциональных особенностей диктаторских режимов на политику, а решения о том, как выстраивать диктаторские институты и какую линию им проводить, принимают только те, кто реально имеет власть. При демократиях идентификация эффективных лидеров обычно не составляет проблемы: премьер-министры руководят парламентскими режимами, а президенты управляют в президентских системах. Но при диктатуре такая задача оказывается более сложной. Почему?

Одна из причин состоит в том, что при диктатуре глава государства может иметь самые разные титулы. В «обычных» диктатурах он зачастую называется «президентом», а в монархиях диктатора именуют «королем» или «эмиром». Но иногда диктаторы обладают более креативными титулами: это может быть «председатель государственного совета по восстановлению законности и порядка» (официальный титул главы бирманской военной хунты с 1981 года), «лидер революции» (официальный титул Каддафи с 1979 года) или просто «духовный лидер» (титул rahbar был принят Хомейни в 1980 году).

Помимо семантических затруднений, идентификация подлинного главы диктаторского государства сложна и потому, что в нем порой имеется множество руководящих фигур, как номинальных, так и реальных. При коммунистических режимах, например, премьер-министр, председатель государственного совета (то есть президент), генеральный секретарь коммунистической партии формально составляли руководство, однако первые два, как правило, на деле ни за что не отвечали. Показателен в данном отношении крайний случай: Лю Шаоци оставался президентом коммунистического Китая даже после того, как хунвейбины во время культурной революции выгнали его из собственного дома и вынудили заняться «самокритикой». (Перед тем, как убить его в 1969 году, Мао Цзэдун лишил Лю Шаоци президентских полномочий[27].) В коммунистических странах реальным главой государства оказывается генеральный секретарь партии.

Еще более трудны случаи некоммунистических режимов, в которых номинального лидера зачастую трудно отличить от «серого кардинала», скрывающегося за сценой. Иногда государством управляют военные, но делать этого явно они не хотят. В таких ситуациях президентские обязанности исполняют гражданские лица (Абдель Азиз Бутефлика в Алжире, Хуан Бордаберри в Уругвае, Рату Сир Камисесе Мара на Фиджи). Кроме того, в редких случаях долгосрочный диктатор время от времени меняет номинальных глав правительства, сохраняя за собой реальную власть. Рафаэль Трухильо продолжал быть подлинным главой диктатуры даже после того, как он в 1952 году сделал своего сына Гектора президентом Доминиканской Республики. Аналогичным образом Анастасио Сомоса Гарсия правил Никарагуа на протяжении 19 лет даже тогда, когда в 1940-е годы на трехлетний период передал пост президента другому человеку.

В некоторых странах борьба за реальное политическое лидерство была главным элементом их политической истории. С самого обретения независимости, состоявшегося в 1970 году, в центре политической жизни Камбоджи оставалась борьба за власть между монархом и главой кабинета министров. В Пакистане аналогичное противостояние разворачивалось между президентом и премьер-министром. В подобных случаях номинальный глава правительства отнюдь не всегда оказывается его реальным руководителем.

Учитывая разнообразие в организации политического руководства, очень важно сформулировать правила, в соответствии с которыми можно выявить реального руководителя, избегая нередко ошибочных суждений ad hoc. В настоящей работе под реальным лидером понимаются: 1) генеральный секретарь коммунистической партии при коммунистической диктатуре (за исключением случая Дэн Сяопина в Китае, который никогда не был генсеком); 2) король или президент в некоммунистических диктатурах – за исключением случаев Сингапура, Малайзии, Камбоджи, Лаоса и Мьянмы, в которых подлинный глава иногда носит титул «премьер-министра»; 3) другие индивиды или военные институты – в тех случаях, когда источники единодушны в том, что номинальный глава государства не обладает реальной властью[28].

Первые два правила относительно бесспорны; они позволяют успешно классифицировать большинство случаев в нашей послевоенной выборке. На протяжении приблизительно 270 страно-лет подлинный глава государства отличается от номинального руководителя по причинам, упомянутым ранее. Классификация подобных случаев зависит от относительной субъективности используемых источников, но я привлекаю достаточно широкий массив материала, позволяющий справляться и с «тяжелыми» случаями.

Диктаторы не появляются с интенсивностью «по диктатору на каждый год», и поэтому в качестве единицы, позволяющей фиксировать их правление, я использую «страно-год». Диктатуры часто переживают политическую нестабильность: подлинные руководители диктаторских режимов могут меняться несколько раз в год[29]. На протяжении 100 наблюдаемых страно-лет лидер диктатуры менялся более одного раза. «Сменщики» могли приходить на очень короткий период: так, Леон Кантав на Гаити утвердился у власти лишь на пять дней. Независимо от краткости сроков мы должны фиксировать появление и таких лидеров, поскольку не можем знать, насколько они готовы были бы задержаться у власти.

Из моего анализа исключены диктатуры, которые управлялись коллективно: Югославия после смерти маршала Тито в 1980 году и до распада государства в 1990-м, Босния-Герцеговина с 1998-го по 2002 год, Сомали при пяти председателях Совета национального спасения с 1997-го по 1999 год. При коллективном руководстве невозможно возложить ответственность за принятые решения на отдельного лидера – именно из-за этого указанные примеры не были приняты во внимание.

Таким образом, моя выборка включает 558 диктаторов из 140 стран, находившихся у власти с 1946-го по 2002 год. Некоторые страны, как, например, Экваториальная Гвинея и Оман, пережили за этот период лишь одну смену власти, тогда как в других перемены были скорее нормой. Так, Республика Гаити с 1946 года до перехода к демократии в 1994-м управлялась 19 руководителями, некоторые из них находились у власти лишь считанные дни.

Мир диктаторов очень разнообразен не только по длительности пребывания у власти, но и по их происхождению. Эрнесто Седильо, изучавший экономику на Западе и ставший последним в длинной веренице мексиканских лидеров, приходивших к власти при упорядоченных правилах преемственности, установленных Институционно-революционной партией, внешне не имеет ничего общего с иранским аятоллой Хомейни, возглавившим революцию, свергшую шаха. Точно так же и Фердинанд Маркос, который, выиграв сначала выборы, задержался у власти на Филиппинах на двадцать лет, кажется не слишком сопоставимым с Пол Потом, на протяжении трех лет возглавлявшим убийственную диктатуру «красных кхмеров» в Камбодже. Все эти примеры, иллюстрирующие предельное разнообразие диктаторов, ставят перед нами вопрос: можно ли вообще систематизировать столь разношерстную группу правителей?

Я группирую руководителей диктаторских режимов по трем типам: это монархи, военные правители и гражданские диктаторы. Почему выделены именно эти типы? Во-первых, монархия исторически рассматривалась как отдельный тип политического режима. Во-вторых, недемократических правителей из военной среды столь же привычно принято отделять от гражданских деспотов. Но традиция не единственное основание; имеются и другие принципиальные причины, заставляющие выделять упомянутые типы.

Такое разграничение позволяет обозначить уникальные разновидности угроз, с которыми сталкиваются диктаторы, и выделить институциональные методы, посредством которых они с этими угрозами справляются. Хотя недовольство диктатурой может исходить из любого сегмента общества, первейшую опасность для диктатора обычно представляют члены правящей элиты. Диктаторов очень часто смещают их собственные сподвижники. Принадлежащий к правящей элите потенциальный узурпатор находится в выгодном положении, позволяющем ему подготовиться к успешному отстранению действующего лидера.

Желая устранить угрозу, которую несут в себе элиты, диктаторы поддерживают такой порядок, в рамках которого они самолично принимают все важные решения и держат потенциальных соперников под неусыпным контролем. Особенности этого порядка зависят от типа диктатора, поскольку именно им предопределяется и возможный круг угроз, и средства их преодоления. В итоги монархи полагаются на семейные и родственные связи, а также на консультативные советы; военные руководители сдерживают ключевых конкурентов из рядов вооруженных сил в рамках военных хунт; а гражданские диктаторы обычно создают внутри правящей партии маленький орган, что-то вроде политбюро, куда кооптируют потенциальных конкурентов. Поскольку процесс принятия решений протекает внутри этих миниатюрных институтов, именно в их рамках и устанавливается, перед кем диктаторы будут подотчетны и как внутри режима будет распределяться власть. В итоге эти институты накладывают на диктаторов всевозможные ограничения, в свою очередь влияющие на решения правителей и их действия.

1.3.1. Монархи

Монархия всегда рассматривалась как такой тип правления, который стоит особняком от других форм недемократического руководства. Одной из причин такого обособленного рассмотрения было, вероятно, то, что ранние классификации политических режимов основывались на количестве людей, обладающих властью. Аристотель, например, выделял монархию как «правление одного», противопоставляя ее правлению нескольких или многих.

Исторические описания монархического абсолютизма лишь закрепляли это обособление, хотя уже в них отмечались присущие единоличному правлению внутренние недостатки. Свобода от любых ограничений позволяла монархам быть неосмотрительными, непредсказуемыми, нестабильными, а это вредило не только их собственным интересам, но и интересам их подданных. Когда французские короли, например, обращались к различным формам экспроприации, позволявшим финансировать войны и расточительный образ жизни, французы страдали. В конечном счете хищничество государства заставляло население менять свое социальное поведение.

В итоге необходимость как-то связывать или ограничивать собственных властителей становилась для их подданных все более очевидной. Жан Боден, убежденный роялист XVI века, советовал своему королю ради большего послушания подданных разделить власть с другими и добровольно ограничить себя. По словам Бодена, «чем меньше власть суверена, тем более она прочна»[30]. Следовательно, самоограничение самых различных видов – в интересах короля; в ряду сдерживающих факторов могли выступать естественные законы, принципы престолонаследия, древние обычаи, запрет на налогообложение без согласия подданных, наличие независимых магистратов, парламентские прерогативы.

Приняли ли европейские монархи близко к сердцу уроки Бодена и других политических теоретиков? Это сомнительно. Хотя они охотно учреждали конституции, парламенты, суды, желание сковывать свою королевскую власть посредством этих институтов не слишком просматривается. У этой неоднозначности были свои причины. Хотя британские и французские короли на собственном горьком опыте (через свержение и казнь) узнали, что властью надо делиться, большинство монархов всеми силами стремились защитить свое самодержавие от посягательств парламента[31]. Принципы подотчетности короны парламенту внедрялись лишь после многолетних споров между монархами и ассамблеями, а кодифицировались еще позже[32]. Как свидетельствует европейская история, на протяжении довольно долгого времени наличие конституций отнюдь не означало ограничения власти суверенов.

Современные ближневосточные монархи столь же рьяно сопротивляются попыткам ограничить их власть. После обретения политической независимости правители региона пытались рационализировать собственные управленческие системы, санкционируя конституции, парламенты и политические партии. Конституция Ирака 1925 года, например, позволяла королю назначать премьер-министра, но при этом делала кабинет ответственным перед парламентом. Аналогичные нормы были включены в Конституцию Кувейта и Конституцию Египта 1923 года; в период действия последней оппозиционная партия «Вафд» не раз располагала парламентским большинством. И все же, подобно своим европейским визави, эти монархи не имели желания поступаться властью в пользу своих институциональных творений. Причем, в отличие от европейцев, они могли настаивать на своем, применяя жесткую силу. В Египте монарх трижды грубо нарушил Конституцию 1923 года за первые семь лет ее действия[33]. Аналогичным образом «на бумаге парламент Ирака был весьма влиятельным, но при этом не было ни одного случая, чтобы правительство или хотя бы отдельный министр ушли в отставку из-за парламентского вотума недоверия»[34].

Взамен, однако, ближневосточным монархам приходилось принимать ограничения иного рода. Их связывают не столько конституции и ассамблеи, сколько династические семьи. Они вынуждены доверять ответственные государственные посты кровным родственникам, делая их законными получателями государственных доходов и привлекая к принятию решений на всех уровнях. В 1992 году эмир Катара, например, реорганизовал кабинет таким образом, что ближайшие члены его семьи оказались министрами: сыновьям достались посты министров нефти и газа, внутренних дел, экономики и торговли, внук стал министром обороны, а племянники отвечали за общественное здравоохранение и дела ислама[35]. Точно так же саудовский король Фахд доверил ключевые посты в правительстве шестерым своим братьям, которые вместе с монархом составили так называемую «семерку Судаири», управляющую страной.

Члены семей играют ключевую роль в принятии важнейших решений; это особенно хорошо видно в вопросах преемственности власти. В Кувейте, в частности, у власти менялись представители двух ветвей клана Сабах, но при этом всегда соблюдалось главное правило: «семья “избирает” правителя на основе консенсуса»[36]. В Омане следующий по мужской линии наследник из семьи аль-Саид тоже должен утверждаться семейным советом. В Саудовской Аравии престолонаследие стало более упорядоченным после того, как король Фейсал учредил Королевский семейный совет, консультирующий монарха по вопросам преемственности. Этот орган получал право контролировать передачу власти в случае кончины действующего монарха[37].

Конечно, передача престола на Ближнем Востоке не всегда происходит по утвержденным правилам. После Второй мировой войны монархи оставляли трон не только из-за естественной кончины, но и в результате убийства или свержения другими родственниками. Тем не менее, даже когда нарушение правил наследования имело место, оно обычно происходило с одобрения ключевых членов семьи. Фейсал не свергал официального (и считавшегося некомпетентным) наследника, определенного его отцом, пока не заручился поддержкой других саудовских принцев. Эмир Катара, находившийся на отдыхе в Швейцарии, в 1995 году был низложен собственным сыном, который тоже опирался на поддержку родственников. Таким образом, главной угрозой для монархов выступают члены их собственных семей, имеющие законное право приходить им на смену.

Иначе говоря, монархи далеко не всегда игнорируют тезис Бодена о том, что самоограничение способно повышать их шансы на политическое выживание. Как убедительно демонстрируется в научной литературе, на Ближнем Востоке смогли устоять только те властители, которые успешно перешли от традиционных самодержавных монархий к династическим монархиям, где средоточием власти выступает семья как целое[38]. Переход к такой династической структуре уберег монархии в Бахрейне, Кувейте, Катаре и Саудовской Аравии от угрозы революции и сделал смену режима маловероятной, несмотря даже на конъюнктуру нефтяных цен. Напротив, монархии, которые придерживались принципов абсолютного самодержавия, не признающего семейных сдержек, как, например, в Египте, Ираке и Ливии, бесславно пали, уступив место революционным диктатурам. Становление династических монархий означает, что короли больше не пользуются приоритетом в отношении других членов своих семей. Учитывая альтернативу, которую влек за собой отказ реформироваться – полный крах монархического правления, – то была цена, которую большинству монархов пришлось заплатить. Нынешних королей ограничивают не парламенты или суды, а семейные и родовые кланы. Следовательно, единоличное правление превратилось в правление семейное.

1.3.2. Военные диктаторы

Как показывает марш Суллы на Рим, использование армии для захвата власти имеет долгую историю. Но фактически применения силы требует любой неправовой захват власти; гражданские лидеры, решившие узурпировать власть, могут применять насилие в тех же объемах, что и военные. Следовательно, использование силы или организация военного переворота не являются признаками, отличающими военную диктатуру от других форм недемократического правления.

Сущностью военного правления выступает то, что именно вооруженные силы оказываются институтом, посредством которого правители руководят обществом. Подобно тому, как современные монархи вынуждены кооптировать в управленческую систему членов своих семей, используя их для консолидации правления, военные диктаторы должны нейтрализовать угрозы, исходящие от ближайших сподвижников, привлекая их к сотрудничеству в деле реализации власти.

Центром принятия властных решений внутри военного режима выступает хунта. С точки зрения генералитета, который берет власть от лица институционализированных вооруженных сил, типичная хунта должна быть небольшой; обычно ее составляют командующие различных родов войск. Если переворот осуществляется не всей армией, а какой-то группой низших и средних чинов, то хунта более многочисленна, поскольку мятежникам надо привлекать на свою сторону как можно больше сторонников из числа военных. Например, после переворота 1966 года в Гане состав военной хунты поэтапно увеличивался по мере того, как мятежники ощущали все новую нужду в более основательной поддержке внутри вооруженных сил. Сразу же после переворота в Совете национального освобождения Ганы были шесть членов; на следующий день их число возросло до девяти, а через четыре дня добавились еще двое. Наконец, спустя две недели в состав хунты были введены очередные шесть офицеров[39]. По наблюдению Сэмюеля Файнера, в отличие от большинства хунт Латинской Америки, которые состоят из трех или четырех глав родов войск, хунты в иных регионах мира, создаваемые в 1980-е годы младшими и средними офицерами, в среднем состояли из одиннадцати членов[40].

В целях реализации власти может быть использована уже сложившаяся организационная структура вооруженных сил. В Индонезии, например, за осуществившей государственный переворот армией была зарезервирована пятая часть всех мест в парламенте, а в каждой из десятков тысяч индонезийских деревень размещался военнослужащий, представлявший на месте вооруженные силы[41]. Наиболее ярким примером использования военной иерархии в качестве управленческой структуры стал, вероятно, так называемый «процесс национальной реорганизации» (Processo) в Аргентине. Накануне переворота 1976 года четыре рода войск согласовали детальный раздел власти, целью которого было недопущение доминирования сухопутных сил. В соответствии с этим соглашением все законодательные инициативы будущего военного режима подвергались проверке специальными комитетами внутри родов войск; только после этой процедуры их выносили на рассмотрение хунты. Иначе говоря, внутри вооруженных сил был запущен процесс согласования интересов, к которому привлекались все заинтересованные группы[42].

Таким образом, военная диктатура как тип режима не могла возникнуть до тех пор, пока вооруженные силы не достигали должного уровня специализации и профессионализации. Скажем, в отношении Латинской Америки после получения независимости от Испании более уместно говорить о вооруженных группировках, руководимых местными caudillos, а не о современных военных структурах. Становление армий современного типа на континенте началось лишь в XIX веке с учреждения военных академий, где готовились будущие офицеры. Внедрение воинских уставов европейского типа и переход ко всеобщей воинской повинности привели к началу 1900-х годов к созданию «новых» армий.

Профессионализация военных создала институт, обособленный от остального общества. В эпоху caudillos в Латинской Америке офицерская карьера считалась непривлекательной. В результате подбор кадров осуществлялся все более закрытым образом, что в свою очередь углубляло отгораживание военных от гражданских элит и внутренне сплачивало армию.

«Сочетание изоляции от общества как единого целого с групповой сплоченностью делало воинскую жизнь абсолютно закрытой: это было горделивое слияние с институтом, который ограничивал социальный горизонт, но в то же время формировал сознание того, что он играет важнейшую роль в жизни государства»[43].

Профессионализация военных соответствовала планам гражданских элит, которые хотели ограничить власть caudillos и рационализировать монополию государства на применение силы. В то же время гражданские элиты желали обращаться к военным как арбитрам, способным решать проблемы в период кризисов.

«Военных постоянно призывали на роль модераторов политической деятельности, но при этом отрицали за ними право менять политическое устройство. Их задачи сводили к консервативному поддержанию функционирования системы»[44].

Конкретно это означало, что всякий раз, когда военные вмешивались, от них ожидались только смещение главы государства с его поста и передача власти альтернативным гражданским силам. Поскольку временная форма правления была нацелена на восстановление прежнего политического порядка, вооруженные силы выполняли функции диктатуры в первоначальном, древнеримском, ее понимании. Гражданские элиты, защищавшие профессионализацию армии, не предусмотрели, однако, того, что укрепление военной автономии, не связанной никакими гражданскими партиями, создавало предпосылки для инициативного и самостоятельного вмешательства армии в политику. Именно поэтому военное вмешательство, которое не ограничивало армию ролью модератора, скоро стало на континенте общим явлением.

Однако латиноамериканский опыт обособления солдата от гражданина не был универсальным. Во многих развивающихся странах профессионализация военных начиналась еще в колониальный период, когда европейские державы пытались укреплять свой контроль над отдаленными землями. После установления независимости военные силы, уже сложившиеся в профессиональном плане, превратились в «образец развития, посредством обязательной воинской повинности распространявший свое влияние на все группы общества»[45]. В этом процессе социализации подчеркивалась скорее интеграция военных в социум, а не сепарация их в качестве особого института. Если члены вооруженных сил рассматриваются не только как солдаты, но и как граждане, то им и надлежит возглавить работу по модернизации обществ, которую они делят с соотечественниками. Причем, как считалось, военные прекрасно приспособлены для такой руководящей миссии, поскольку вооруженные силы развивающихся стран были лидером в использовании импортных технологий – новинки приходили в армию раньше, чем в промышленность или сельское хозяйство. Кроме того, они, в отличие от других структур, применяли меритократические стандарты в расстановке и продвижении кадров, регулярно обеспечивали базовые потребности своих членов (например, обучали их грамотности, предоставляли пищу и кров), предлагали программы, ассоциируемые с современным «социальным» государством (страховали, обеспечивали пенсии и семейные выплаты). В итоге вооруженные силы во многих странах стали рассматриваться в качестве флагмана модернизации, способного преобразовать традиционные уклады жизни в современные и дать всем гражданам то же, что они предлагали военнослужащим.

Независимо от того, считались ли они обособленным или интегрированным институтом, временным инструментом разрешения кризиса или орудием долгосрочных социальных перемен, военные повсюду начали претендовать на специальную роль в отстаивании «национальных интересов». Обосновывая захват власти, аргентинская военная хунта, организовавшая путч 1976 года, заявляла:

«В связи с тем, что все конституционные механизмы были исчерпаны, а выход из кризиса путем естественных процессов оказался невозможным, вооруженные силы были вынуждены положить конец ситуации, унижающей нацию и подвергающей риску ее будущее»[46].

Подобные слова люди в униформе после очередного военного переворота не раз повторяли и в других развивающихся странах.

Претензии военных на эксклюзивное отстаивание «национальных интересов» вполне правомерно воспринимались с изрядной долей скептицизма. Дело в том, что к решительным действиям вооруженные силы могут подталкивать самые разные мотивы. Как и любая другая корпорация, военные имеют собственные институциональные интересы, которые предполагают отстаивание собственной автономии и наращивание ресурсов. Кроме того, в рядах вооруженных сил могут доминировать отдельные социальные группы, на которые правители делают особую ставку. Колониальные администрации, например, укомплектовывали свои армии представителями этнических и расовых меньшинств, предполагая, что эти группы, опасающиеся неизбежной гегемонии большинства после достижения независимости, будут лояльно защищать интересы колонизаторов. Нынешние лидеры развивающихся стран продолжают использовать ту же тактику «разделяй и властвуй». Итогом ее оказывается то, что персонал вооруженных сил молодых государств, состоящий из представителей специфичных социальных групп, нередко отождествляет себя только с этими группами и ведет себя соответственно. И, разумеется, в некоторых случаях военные руководители действуют исходя из сугубо личной корысти. В целом же военные правители, как представляется, очень часто ведут себя так же, как и гражданские диктаторы; и этот факт ставит под сомнение наличие у них каких-то уникальных и специфических интересов[47].

1.3.3. Гражданские диктаторы

Помимо монархов и военных правителей, существуют еще и гражданские диктаторы. Их положение оказывается наиболее сложным, поскольку, в отличие от представителей первых двух групп, они не располагают готовой организационной структурой, на которую можно опереться. Некоторые диктаторы привлекают к управлению родственников и даже передают власть своим детям: так, сыновья наследовали гражданским диктаторам в Северной Корее, Сирии, Никарагуа, на Гаити. И все же отцы-диктаторы были не в состоянии обеспечить династическую преемственность сверх одного поколения[48]. Одной из причин этого выступало, вероятно, отсутствие у них обширных родственных кланов, посредством которых они могли бы эффективно контролировать противников внутри правящей элиты и народа в целом.

Гражданские диктаторы не могут обращаться к вооруженным силам с такой же легкостью, с какой это делают военные правители, которые, будучи действующими офицерами, способны опираться на институциональную иерархию и воинское нормы товарищества. Гражданские лидеры зачастую презираемы военными, особенно в тех ситуациях, где армия ощущает себя носительницей какой-то особой и уникальной миссии. В подобном контексте встает вопрос о том, что же заставляет людей с оружием подчиняться людям без оружия. Согласно одному из возможных ответов, военные стараются избегать власти, чтобы не нарушать корпоративной сплоченности[49].

Преодолевая все эти затруднения, гражданские диктаторы стараются обзавестись собственной организацией. Именно о ней говорит Владимир Ленин в следующем заявлении 1921 года:

«Только политическая партия рабочего класса, т.е. коммунистическая партия, в состоянии объединить, воспитать, организовать такой авангард пролетариата и всей трудящейся массы, который один в состоянии… руководить всей объединенной деятельностью всего пролетариата, т.е. руководить им политически, а через него руководить всеми трудящимися массами. Без этого диктатура пролетариата неосуществима»[50].

Ленинское новаторство предполагало соединение харизматической и рациональной власти, сочетавшее «полнейшую личную преданность партийцев своей партии с беспристрастным групповым контролем над сохранением этой преданности и подчинением иерархии»[51].

Использование единственной партии для управления государством широко применялось гражданскими диктаторами во всем развивающемся мире. После получения независимости однопартийные системы возникли в 60% государств тропической Африки. В некоторых странах, таких, как Ангола и Берег Слоновой Кости, партии правящего режима появлялись на следующий день после провозглашения независимости. В других государствах, таких, как Габон и Заир, консолидация занимала несколько лет. Два аргумента, отчасти противоречащих друг другу, обычно выдвигаются для обоснования однопартийной системы в развивающихся странах. В некоторых из них, с одной стороны, повторяются старые ленинские идеи, согласно которым единственная партия была нужна для того, чтобы преодолеть традиционные общественные расколы и размежевания, а также «помочь лидерам передовых социальных сил победить в конфронтации с силами отсталости»[52]. С другой стороны, европейский опыт не раз демонстрировал, что формирование политических партий выступает отражением социально-классовых расколов. Поскольку в африканском обществе классов не было, говорят сторонники этой точки зрения, то отсутствовала и надобность иметь более одной партии. Как пояснял Модибо Кейта, диктатор Мали, «никакой фундаментальной оппозиции в наших рядах не наблюдалось», а потому не существовало никаких причин «быть разделенными и разобщенными в партиях, которые сражались бы друг с другом»[53].

1.4. Номинально демократические институты

Как следует из всего вышесказанного, диктаторы никогда не управляют в одиночестве. Они руководят своими обществами, используя институты, которые соответствуют типу их диктатуры. Они могут даже учреждать или поддерживать номинально демократические институты – такие, как парламенты и политические партии. В данном отношении среди диктатур наблюдаются заметные институциональные вариации.

1.4.1. Легислатуры

Под легислатурами мы понимаем органы, для которых принятие законодательства является исключительной формальной функцией. Исходя из этого определения из числа законодательных органов, действующих при диктатуре, мы должны исключить (1) хунты, так как они смешивают исполнительные и законодательные полномочия, и (2) консультативные советы, поскольку они, не обладая формальной законодательной властью, лишь консультируют правителей и дают им советы.

Способы комплектования и организации легислатур разнообразны. Иногда законодателей назначает режим; именно так было в Эфиопии в ранние годы царствования императора Хайле Селассие или в различные периоды правления президента Ахмеда Сукарно в Индонезии. Они могут также напрямую избраться гражданами. Кроме того, диктаторы порой заполняют часть депутатских вакансий в ходе выборов, а на остальные места депутаты назначаются. Даже когда диктатура допускает проведение выборов, кандидаты должны заручиться одобрением со стороны правительственных органов. В Иране, например, Совет стражей конституции, состоящий из консервативного духовенства, утверждает кандидатуры на замещение выборных должностей. В большинстве диктаторских режимов, допускающих наличие особых законодательных органов, приоритетным методом комплектования легислатур остаются выборы. На такой вариант приходятся 69% всех случаев. В странах бывшего коммунистического лагеря законодателей избирают практически везде, в то время как на Ближнем Востоке и в Северной Африке в механизмах комплектования законодательных органов наблюдается значительная гетерогенность.

Даже когда кандидатам разрешается выступать под партийными флагами, диктатура старается гарантировать их лояльность, вынуждая имеющиеся партии присоединиться к «общенациональному фронту», поддерживающему режим. Такой фронт обычно идет на выборы единым списком, хотя после избрания партиям позволяют сохранять собственную идентичность. В нашей выборке наличие подобных фронтов при диктатурах фиксируется на протяжении 636 страно-лет. Такие фронты были прежде почти во всех коммунистических странах, а также за их пределами – например, на Мадагаскаре и в Сирии.

Доля диктатур, имеющих парламенты и регулярно проводящих выборы, в разные периоды времени довольно стабильна. Выборные парламенты неизменно пользуются у диктаторов популярностью; доля назначаемых законодательных органов невелика. Небольшое отступление от этого правила фиксировалось в середине 1970-х годов, когда почти 40% всех диктатур распустили свои парламенты. Это был пик деинституциализации.

1.4.2. Политические партии

В данном контексте мы говорим только о тех политических партиях, которые существуют de jure. Иначе говоря, если режим формально запрещает политические партии, то они, даже продолжая действовать в подполье, оказываются формально не существующими. Диктаторы иногда приходят к власти, унаследовав систему, в которой все партии запрещены. Тем не менее более типичным для них является запрещение партий на короткий период – сразу же после прихода к власти или в каких-то критических ситуациях на протяжении правления. Гораздо реже встречается полный запрет партийной деятельности на весь период диктатуры; в свое время так поступил Бокасса в Центрально-Африканской Республике и военные власти Аргентины во время Processo, полностью прекратившие деятельность партий.

В порядке альтернативы режим может также создавать собственную и единственную партию. Изобретение Ленина предоставило гражданским диктаторам средство для контроля над армией и соперниками внутри правящей элиты. При этом единственная партия служит также для мобилизации масс и управления ими. Неудивительно, что к подобному институциональному дизайну часто обращаются авторитарные правители в развивающемся мире. Режимная партия может содержать внутри себя «группы» или «фракции», но они слишком малы и слабы, чтобы поддержать многопартийную систему. Кроме того, когда партий много, но при этом все они загоняются в ряды единого «фронта», такое политическое устройство тоже можно считать однопартийным. Помимо главной партии, могут существовать и иные, но они не в состоянии сопротивляться требованиям режима, настаивающего на формировании единого избирательного списка – с партией власти во главе. Следовательно, у граждан в подобных ситуациях выбора вообще нет.

В некоторые случаях автономные партии в состоянии существовать и за рамками проправительственного «фронта». Список диктатур, при которых действовали многочисленные политические партии, варьирует от Бразилии, где режим создал официальную «правительственную» и столь же официальную «оппозиционную» партии, до Алжира, где Исламский фронт спасения столь энергично отстаивал свою самостоятельность, что избиратели были готовы отдать ему победу на выборах 1991 года. Эти примеры внешне настолько непохожи, что их объединение в одну группу может показаться сомнительным: ведь партии, создаваемые самим режимом, – это не партии, бросающие ему вызов со стороны. Но дело в том, что определить предельную степень автономии таких партий при диктатурах весьма нелегко; хотя Исламский фронт спасения и возник сам по себе, в конечном счете его упразднили военные власти. А обе узаконенные бразильские партии были учреждены военным режимом, но потом каждая из них выступила против диктатуры.

Поскольку нет никаких четких правил или норм, в соответствии с которыми диктаторы должны устраивать политическую жизнь, авторитарные режимы демонстрируют богатейшее разнообразие институционального устройства. Так, если режим допускает наличие легислатуры, но не разрешает деятельность политических партий, то кандидатов в депутаты парламента могут заставить баллотироваться в качестве беспартийных. Или, если разрешена только правящая партия, им порекомендуют записаться в нее. Иногда, впрочем, диктаторы допускают существование автономных от режима организаций в виде официальной «оппозиционной» партии или нескольких «оппозиционных» групп.

Партийные системы при диктатурах более разнообразны, нежели их законодательное устройство. Единственная партия доминировала не только в коммунистической Восточной Европе, но и в тропической Африке. Диктаторские режимы Латинской Америки, напротив, были склонны допускать наличие многих партий; в некоторых случаях такие партии формировались ими специально, но в других ситуациях речь шла о партиях, которые начали работать еще при демократии. В Азии среди диктатур в равных долях представлены и однопартийные, и многопартийные режимы. Наконец, Ближний Восток и Северную Африку можно считать единственным регионом, где диктатуры чаще всего запрещают партии полностью. После Второй мировой войны доля диктатур без партий росла за счет сокращающегося числа многопартийных режимов. Но после краха коммунизма, с начала 1990-х годов, наличие при диктатурах автономных политических групп стало более частым явлением. Доля диктатур, опирающихся на единственную партию, стремительно снизилась, тогда как многопартийные режимы возобладали.

1.5. Заключение

Исторический путь диктатур долог. Институт, зародившийся в Древнем Риме, первоначально нес в себе позитивные коннотации: под ним понимался набор эффективных средств, с помощью которых политическая система справлялась с внутренними и внешними угрозами. В трудные времена элиты выдвигали человека, способного предпринять решительные действия по восстановлению политического status quo. После разрешения наличных проблем диктатор, выполнив свою миссию, уходил со сцены.

С течением времени, однако, термин «диктатура» стали использовать для описания институциональных механизмов, которые не вмещались в рамки первоначальной концепции. Признаки коррозии института впервые стали появляться еще в Риме. Сначала диктаторы начали апеллировать к массам. Потом диктатура трансформировалась из правления одного человека в правление директории, группы, класса. Пренебрегая традиционным политическим порядком, диктатуры начали ставить перед собой революционные задачи. Самым главным было то, что диктатура перестала считаться временным правлением. И, хотя данное изменение проявило себя еще у римлян, именно оно остается фундаментальной чертой диктаторских режимов современного мира. Диктаторы игнорируют конкурентные выборы исходя из того, что сроки их правления могут быть неопределенными, а власть неограниченной. И в этом все они похожи друг на друга.

И все же в плане организации институционального аппарата диктатуры проявляют большое разнообразие. Обеспечивая себе «первую линию обороны», диктаторы должны выстроить собственную управленческую систему и кооптировать наиболее вероятных соперников. Конкретная форма принимаемой ими линии зависит от типа диктатора. Монархи полагаются на обширные родственные связи, тогда как военные правители опираются на преимущества армейской иерархии. Гражданские диктаторы, не имея столь же эффективных подручных средств, создают всевозможные режимные партии. Выбирая для себя номинально демократические институты в лице легислатур и политических партий, диктаторы столь же креативны. Тем не менее, несмотря на все это разнообразие, и парламенты, и партии при диктатурах служат единой цели: они являются инструментами кооптации, посредством которых недемократические правители справляются со значимыми вызовами своему правлению.

Перевод с английского Андрея Захарова

Диктатура — это форма правления, где политическая власть находится в руках одного правителя или группы лиц, которые управляют государством без участия граждан. В диктаторском режиме отсутствует свободное выражение мнений, наличие свободных выборов и сильная цензура. Власть в диктатуре обычно установлена путем насилия или обмана, и диктаторы часто используют полицию, армию и секретную полицию для поддержания своего режима.

Диктатуры могут быть разных типов. Например, монархия может стать диктатурой, если монарх использует свою власть без ограничений. Также существуют военные диктатуры, где армия берет на себя управление государством, а также идеологические диктатуры, которые устанавливаются на основе определенной идеологии, например, коммунизма или национализма.

Чем диктатура отличается от других форм правления?

В отличие от демократии, где власть принадлежит народу и осуществляется через выборы и репрезентативные органы, диктатура не признает права на свободу выражения мнения, свободу выборов и сборы, не обеспечивает защиту прав и свобод граждан.

Одна из главных особенностей диктатуры — это отсутствие ограничений власти, что может привести к злоупотреблению правом на использование власти в интересах государства и общества. Как правило, в диктатурах не существует независимых органов государственной власти, таких как независимая судебная система, свободные СМИ или организации гражданского общества.

В целом, диктатура отличается от других форм правления, таких как монархия, республика или деспотия, тем, что она характеризуется отсутствием правового государства и гражданского общества, и усиленным применением репрессивных методов управления.

Какие бывают формы диктатуры?

Существует несколько форм диктатуры, которые отличаются способом и механизмом получения и удержания власти. Некоторые из них включают:

1. Монархия: диктатура, в которой монарх, член королевской семьи или другой наследный правитель является главой государства. Примером монархической диктатуры может служить Саудовская Аравия, где король имеет широкие полномочия и контролирует многие сферы жизни общества.
2. Военная диктатура: форма диктатуры, в которой власть контролируется высокопоставленными военными чиновниками. Примером может служить Бирма, где власть контролируется Верховным советом обороны.
3. Тоталитаризм: это форма диктатуры, в которой государство полностью контролирует все сферы жизни населения, включая экономику, политику и культуру. Примерами тоталитарных режимов являются нацистская Германия и Советский Союз в период с 1920-х до 1950-х годов.
4. Олигархия: диктатура, в которой власть контролируется небольшой группой людей, которые обычно имеют большое богатство или влияние. Примером может служить Россия в период правления Бориса Ельцина и начала правления Владимира Путина, когда олигархи контролировали многие сферы экономики и политики.
5. Религиозная диктатура: форма диктатуры, в которой религия контролирует власть и жизнь общества. Примерами могут служить Иран и Саудовская Аравия, где религия играет важную роль во всех аспектах жизни населения.

Как происходит установление диктатуры?

Установление диктатуры может происходить по-разному в зависимости от конкретной ситуации и страны, однако в общем можно выделить несколько способов:

• Мятеж и государственный переворот. В этом случае диктатор приходит к власти с помощью вооруженного восстания или переворота, часто с поддержкой военных.
• Демократический путь к диктатуре. В этом случае диктатор может быть избран законным путем, например, через выборы, но затем начинает ограничивать права и свободы граждан, устанавливать режим цензуры, подавлять оппозицию и т.д.
• Кризисные ситуации. Диктатура может возникнуть в периоды кризиса, когда общество испытывает нестабильность и не уверенность в будущем. В этом случае диктатор может представить себя как единственный спаситель, обещающий привести страну к процветанию и стабильности.
• Внешние вмешательства. Иногда диктаторы могут быть установлены в результате внешнего вмешательства, например, в случае оккупации или колонизации.