Чайхона номер 1 руководство

Первый ресторан сети «Чайхона №1», специализирующейся на узбекской кухне, появился в Москве в начале 2000-х. Ее основали Тимур Ланской и братья Алексей и Дмитрий Васильчуки. Как писали СМИ, к моменту открытия первого ресторана Ланской был известен тем, что принимал участие в открытии клубов «Пентхаус» в саду «Эрмитаж» в 1994 году, «Гагарин-Party», «Аэроденс», «Ангелы». А Алексей и Дмитрий Васильчуки попали в ресторанный бизнес благодаря Ланскому: в 2001 году он искал деньги на открытие нового заведения и предложил Васильчукам, которые тогда зарабатывали продажей стройматериалов, стать его партнерами.

Долгие проводы
До 2010 года заведения под вывеской «Чайхона №1» развивались под управлением их основателей, группа к тому времени разрослась до девяти заведений. А потом между рестораторами пробежала черная кошка, и партнеры поделили бизнес: Ланскому достались пять ресторанов, Васильчукам — четыре. При этом две новые сети продолжали развиваться под старым брендом.

В последние годы Алексею Васильчуку журналисты не раз задавали вопросы о ребрендинге. И хотя он и сам приводил многочисленные доводы в пользу этого шага (и то, что давно работают два разных проекта под одним названием, но по сути они разные, и то, что молодое поколение не ходит в заведения из-за названия, и то, что на ресторанном рынке расплодились чайханы, иногда сомнительного уровня), до самого процесса дело так и не доходило.
А в мае этого года, давая интервью MarketMedia, Алексей заговорил о ребрендинге как о решенном деле.

Все правильно, персонализация в ресторанном бизнесе рулила, рулит и будет рулить. Еда — дело ответственное, и гость подсознательно доверяет тому, кто отвечает за котлету, тартар или шаверму своим именем. Еще до революции множество знаменитых ресторанных брендов в России были связаны с именами или фамилиями владельцев: «Доминик», «Палкин», «Тестов»… Николай Агнивцев вообще считал: Пусть филистерская толпа Пожмет плечами возмущенно — Нет Петербурга без «Кюба»! Нет Петербурга без «Донона»!.. В Европе и сейчас все так. Рестораны Paul Bocuse и Alain Ducasse au Plaza Athenee тому порука. Вопрос в другом. Любая ли фамилия годится для ресторанного бренда? Есть такой не слишком удачный голливудский фильм «Основатель» (The Founder), посвященный Рею Кроку. Всем известная история: неудачливый 52-летний коммивояжер, торгующий миксерами, построил величайший ресторанный бренд «Макдоналдс». Попутно оставив не у дел самих братьев Макдоналд, которые, собственно, и разработали все технологии. В финале фильма, после того как братья, измученные борьбой с Кроком, подписывают-таки договор, передающий ему права на марку, происходит исторический диалог. Один из братьев недоумевает: «Мы же тебе сами все показали, почему ты просто все не скопировал?» И Крок ответствует (так как многие цитаты из фильма дублируют различные мемуары, не исключаю, что так оно и было): «Наверняка вы кучу людей на кухню приглашали? Многие преуспели? Они равные «Макдоналдсу»? Конечно же, нет, таких не было и никогда не будет! Потому что им все не хватает того единственного, что делает «Макдоналдс» особенным. Даже ты не знаешь, о чем речь. Дело не только в системе, Дик, а в имени! Грандиозном названии! «Макдоналдс»! Оно может олицетворять все, что захочешь! Оно безгранично и всеохватно! А звучит словно сама Америка! Вот сравним с Крок! Ну что за Крок-черепок? Ты бы стал обедать в таком месте? Звучит как-то глупо и по-славянски: Крокс. Но «Макдоналдс» — Боже, услада для уха!..»

Насчет того, что бизнес персонифицируется, — это показательный закономерный тренд. Бизнес отечественный взрослеет, вырастает из западных штанишек, когда рестораны (и не только) имели иностранные имена (Mario, Michel, Roberto, Жан-Жак, John Donn). Но не согласен, что не всякое имя подходит под ресторан. Имя, если абстрагироваться от смысла, — всего набор звуков. Какой новый смысл оно обретет, зависит исключительно от ресторатора. А Крок лукавил. Ему не столько имя было нужно, а начальная история для легенды. Есть, например, часы Аудеумар Пигуэ и есть Жопар. И что?

Все просто. Смерть. Форд умер, Эсте Лаудер, братья Макдоналды умерли. Имя стало брендом. Продадут сеть семидесятилетние Васильчуки, станет брендом без привязки.

Тимур Ланский в бизнесе с начала 90-х: сначала организовывал рейв-вечеринки, затем открывал модные клубы, в итоге занялся ресторанным бизнесом, пережив революцию сферы общепита в новой России. Ланский не только основал «Чайхону №1» — он инвестор и совладелец многих культовых столичных ресторанов премиум-класса и точек фастфуда. 

Колыбель русского рейва

«Летом 1992 года мы с Лешей (Алексей Горобий, известный в Москве клубный промоутер. — Forbes) вслед за питерцами провели в павильоне «Космос» на ВДНХ «Гагарин-пати». Это легендарные вечеринки, положившие начало эпохе рейва в России. Я не знаю, сколько точно к нам пришло людей. К часу ночи толпа просто снесла охрану, потому что мы неправильно спланировали вход, но мы успели продать 4000 билетов, хотя людей пришло, мне кажется, тысяч сто. В какой-то момент, когда ситуация стала неуправляемой, мы с Лешей забрались наверх, где стоит «Рабочий и колхозница», с коробкой из-под телевизора, набитой деньгами от проданных билетов, — боялись, что будет какой-то наезд, нападение. Тогда мы потратили на организацию около $15 000, а выручка была где-то $80 000. И я оттуда, сверху, увидел гигантскую толпу, вся ВДНХ была заполнена людьми, машинами, бегающими милиционерами… Это была настоящая культурная революция начала 90-х. 

После «Гагарин-пати» мы поняли, что надо делать клуб. Стало ясно, что огромное количество людей жаждут ходить на такие вечеринки, рейвы. Мы открыли Penthouse, потом Aerodance. Но, когда у тебя клуб, постоянно приходят сотни людей, они хотят с тобой дружить, иметь какие-то дополнительные возможности — проводить друзей, не платить за билеты и просто быть допущенными в VIP-зоны.

В какой-то момент, несмотря на хороший заработок, я понял, что такая жизнь не для меня — когда ты просыпаешься, идешь на завтрак в девять вечера в ресторан, а ложишься спать в два-три часа дня, и это происходит каждый день. Плюс какие-то запрещенные вещества, которые постоянно так или иначе находятся где-то рядом. В один прекрасный день я просто понял, что этот образ жизни не выдержу, это вредно для здоровья и для души, и такого будущего я себе не представлял. Я просто хлопнул дверью, сказал, что мне ничего не нужно, и ушел. Это был клуб Aerodance, и на этом моя клубная история закончилась». 

Первая «Чайхона»

«После клубов я где-то два года искал, чем заняться, и вспомнил, что мы с Горобием на старте обсуждали два варианта, чем заняться — делать рейвы или модную чайхану. И на те деньги, которые у меня оставались от клубов, решил воплотить этот проект. В 2000 году я открыл первую «Чайхону» в Жуковке — точнее, летнюю веранду, которая просуществовала несколько месяцев. Тогда на этом месте находился первый ресторан Анатолия Комма, Little Ibiza, и Комм фактически был нашим первым партнером, с которым мы договорились, и он любезно предоставил нам склон рядом с его рестораном. […]

Это всегда были элитные места, где жила советская придворная интеллигенция, министры, замминистры. У нас был вариант открыться в Эрмитаже либо в Жуковке. Я посчитал, что денег у нас мало и можно открыться в месте с низким средним чеком в городе либо там, где только сливки и золотая молодежь, где у людей с деньгами все хорошо. Конечно, я решил рискнуть в Жуковке, потому что если получится здесь, то и всем остальным тоже понравится.

В первой «Чайхоне» с семью столиками у нас была выручка, как в ресторане с 50 столиками в городе. Потому что у нас тогда уже плов стоил около $20. Нашими клиентами были звезды шоу-бизнеса, какие-то министры приезжали с казаном, чтобы им туда положили плов. То есть это место, которое сразу стало популярным. Сюда ходили носители вкуса, харизматичные лидеры, на них смотрели другие люди и тоже хотели иметь такое в своем районе.

Чтобы открыться, мы потратили тогда $30 000, а в ресторан Little Ibiza, по-моему, было вложено что-то около $1 млн. Я помню эту картину, когда 40-летние официанты в бабочках выстраивались и курили, потому что у них не было людей, а у нас семь столиков и полная посадка, причем сидят все звезды, и еще очередь стоит. Они смотрели и не понимали, в чем дело. Какая-то юрта, играет транс, ди-джей стоит на вертушках — крыши даже не было, только какие-то зонтики пляжные с бахромой, а в меню пять позиций». 

Делите шкуру неубитого медведя

«Наше партнерство с Алексеем Горобием было основано на чистом доверии. Пацанские такие отношения: пожали руки, 50 на 50 — все, никаких договоров, соглашений, контрактов, просто доверие и дружба в бизнесе, которая потом переросла и в личную дружбу. До тех пор, пока ему было чему у меня учиться, это были немножко взаимоотношения учителя и ученика. Потому что он был из другой, спекулятивной истории, а я фактически показал ему, как устроен шоу-бизнес.

Когда он всему научился и у него возникли свои идеи, наши пути стали расходиться. Даже когда мы строили клуб Penthouse, у нас уже возникали споры: он хотел строить балконы и делать на них танцпол, а я говорил, что это опасно и не нужно, никто не будет танцевать на балконах. Это всегда так бывает: талантливые люди, получая что-то от другого партнера, обычно тоже хотят быть лидерами и ни от кого не зависеть. Леша был как раз из таких людей.

С Александром Оганезовым (ресторатор: Pino, Remy Kitchen Bakery, Gentle. — Forbes) все уже было по-взрослому. Просто с годами я пришел к выводу, что, когда твой бизнес-партнер еще и твой друг, нужно не бояться оформлять все на бумаге. Потому что это и есть максимальное доверие — когда вы все проговорили и нет ничего, что со временем ты можешь истолковать по-своему. Я считаю, что, несмотря на дружбу, это нормально, когда между друзьями, партнерами все отношения запротоколированы.

С братьями Васильчуками (рестораторы Алексей и Дмитрий Васильчуки, владельцы компании RESTart Vasilchuk Brothers, в который входят такие рестораны, как Burger Heroes, Live kitchen, «Депо», Obed Bufet и другие. — Forbes) случилась, видимо, болезнь роста. Мы прошли огонь, воду и медные трубы, и как раз на медных трубах произошел раскол. Все было суперхорошо, мы достигли максимального пика, со всех сторон выстроились очереди из инвесторов, которые готовы были финансировать открытие новых ресторанов. Несмотря на это, ребята неожиданно для меня решили дальше развиваться самостоятельно. Это была их инициатива, и я их за это не могу осуждать. Несмотря на наши вроде бы дружеские отношения, мы все — свободные люди, и если они посчитали, что им выгоднее и лучше развиваться самостоятельно, — ну что ж, я не могу их за это осуждать. Хотя, я думаю, не было никакой дружбы. Был бизнес и некая иллюзия дружбы, и, когда совместный бизнес исчез, мы превратились в конкурентов.

Важно с самого начала определить правила игры. Я придумал «Чайхону» или клубы, но не проговорил хотя бы устно с партнерами, что я главный и вы либо делаете то, что я говорю, и мы вместе зарабатываем, либо ничего не будем делать. Я этого не сделал — мне казалось, что это и так понятно, раз я придумал бизнес и приглашаю в него людей. А это не так, то есть эти вещи надо прописывать, договариваться на этой стороне реки, чтобы двигаться дальше. Иначе могут возникать какие-то конфликты, недопонимания, болезненные разделы. Поэтому я всегда говорю, что молодость, дружба, братство — это все хорошо до тех пор, пока у вас не возникли большие деньги. Надо, несмотря на эту странную для меня поговорку — «давайте не будем делить шкуру неубитого медведя», — именно до начала охоты ее разделить, сказать, что ты получаешь столько, ты — столько и это будет на протяжении такого-то времени. 

Сейчас у меня все рестораны в партнерстве. Открыть «Чайхону №1» с Тимуром Ланским стоит от 6 млн до 10 млн рублей в зависимости от помещения — это мой гонорар, и дальше процент от прибыли. За эти деньги я предоставляю свой бренд, вообще весь брендинг, брендбук, технологии производства, полностью делаю проект ресторана и кухни, дизайн, обучаю персонал на открытие, поваров, консультирую, как провести рекламную кампанию, и открываю ресторан.  Потом, когда он уже работает, опять же консультирую по всем вопросам, начиная с того, какие рекламные баннеры размещать, и заканчивая вопросами управления».

Пандемия объединяет

«Эти три недели (с 28 июня по 19 июля 2021 года, когда вход в заведения общепита в Москве был по QR-кодам. — Forbes) нанесли достаточно сильный удар по всем, даже по крупным игрокам. Как продолжают работать мелкие, я даже не представляю. Все, у кого не было веранд, очень сильно пострадали: это был уход в минус практически на всю себестоимость. То есть аренда, зарплаты, коммуналки — может быть, не было только закупки продуктов, потому что блюда не продавались. Мы составили план, как закрывать рестораны, даже один закрыли, но сейчас уже открыли заново. Убыток был равен 95-100%, то есть выручки практически не было.

Я знаю, что в Москве за эти три недели закрылось около 200 ресторанов. Потому что, если нет веранды, приходит 1% гостей, то есть из 200 мест заняты один-два столика. Выручки в ресторанах упали с 500 000-600 000 в день до 12 000-20 000. Конечно, это полное фиаско и закрытие, потому что больше двух недель в таком режиме работать невозможно. 

Еще одна проблема возникла из-за ограничений на въезд для граждан СНГ — в данном случае, конечно, специалистов из Средней Азии, потому что у нас 60-70% меню — это восточная кухня. Нехватка персонала очень ощутима. И мы приняли самое простое решение (и, наверное, многие так сделали) — увеличили ставку. То есть если раньше зарплата поваров из Средней Азии была на 20-30% меньше, чем у россиян, то сейчас мы просто уравняли эти ставки, и это дало нам возможность привлечь специалистов, которых в Москве меньше, но все-таки они есть, и они пошли к нам работать. Все попытки обучить восточной, узбекской кухне русских поваров в 90% случаев заканчиваются неудачей, потому что носитель культуры всегда сделает лучше, чем тот, кого научили.

Из плюсов пандемии — у рестораторов появилось что-то вроде профсоюза. Еще с первой волны у нас есть чат на базе Федерации рестораторов и отельеров, в котором мы решаем какие-то важные вопросы. Например, мы договорились о том, что, если арендодатель выгоняет арендатора, нельзя претендовать на это место, нельзя вести переговоры. И надо отдать должное всем ребятам, я не знаю таких фактов, когда кого-то выгоняли и на его место тут же садился другой. Были, конечно, шакалы, которые говорили про естественный отбор и собирались занять площади, но вроде бы они тоже угомонились. Обычно в нашей среде рестораторов сложно со сплоченностью и даже обычной коммуникацией, так что это что-то новое, рожденное пандемией». 

Не место красит ресторан

«Аркадий Новиков когда-то говорил, что успех ресторана — это place, place и place. Я очень уважаю Новикова, для меня он профессор, генералиссимус и супергуру, но я не соглашусь с ним. Хорошая локация — это не всегда успех. Есть миллион проектов с отличным расположением, которые пролетали, и у него есть такие. И у него же есть места, которые расположены так, что специально нужно туда ехать. И многие мишленовские рестораны во всем мире расположены в таких местах, куда ты никогда не попадешь, если специально туда не поедешь.

Если говорить про мои рестораны, то реально популяризировал «Чайхону №1» проект в Парке Горького. Это было богом забытое место. Над нами все смеялись, говорили — что это за локация, сюда и летом-то никто не доходит, а зимой так и вообще. Однако мы взяли его, недорого, именно потому, что это была плохая локация, и сделали из него суперпосещаемое место, в которое люди специально стремились, несмотря на охрану и невозможность заехать в парк на машине. И потом уже, на десятый год, все говорили: «Какое у вас отличное место! Какой у вас локейшн! Place, place, place. Вид на реку, озеро, деревья. Круглое здание, обзор». А это все мы придумали, это мы людям внушили, что это — place, place, place. То есть успех не в месте, успех в том, как ты преподносишь это место. Успех в людях, которые занимаются этим местом».

Горобий жив

«Я помню, когда мы с Лешей начинали общение, он делился со мной своими планами. Его мечтой было заработать денег и раствориться, просто сымитировав свои похороны. Конечно, понятно, что сейчас в Подмосковье есть его могила и кому-то мои слова могут показаться странными. Но в глубине души я надеюсь, что он воплотил эту свою юношескую мечту (даже не мечту, а технологию), и просто растворился, и сейчас где-нибудь в Канкуне или на Burning Man зажигает под каким-нибудь боливийским именем. 

Мне вообще близок фатализм — уверенность в том, что все, что с тобой происходит, предначертано, все встречи и события не случайны. Да, это противоречит тому, что бизнесмен — хозяин своей судьбы, но все это догмы из каких-то бизнес-учебников. Нет никаких правил, они все придуманы в школах, институтах, на лекциях инфобизнесменов, которых я ненавижу, чтобы люди не составляли конкуренцию. Все эти коучи — это разводняк. Человек может прийти к успеху, только придумав свой собственный путь к нему, обладая опытом или даром Божьим. Никто никогда не расскажет, как действительно добиться успеха, нет таких формул. Иначе бы все эти тысячи людей, которые ходят, как стадо баранов, на эти тренинги, сразу же в течение года стали бы миллионерами».

До ресторанов Тимур Ланский был клубмейкером — вместе с Алексеем Горобием открывал клуб «Пентхаус» в саду «Эрмитаж» в 1994 году, участвовал в организации «Гагарин-пати» и прочих больших исторических рейвов.

Все мои друзья ходили в английскую спецшколу. Они еще при советской власти были утюгами, но я не фарцевал — я по культурной линии шел. Учился на режиссера театрализованных представлений в Институте культуры, однокурсниками были Сережа Лисовский, Леня Агутин, Катя Стриженова. В студенческие годы стал подшабашивать организацией концертов — «Крематорий» делал, «Альянс», «Вежливый отказ», «Чудо-юдо».

Самым кассовым номером был концерт «Альянса» в Зеленограде. Мы делали его в ДК ЭЛМА: там зал на полторы тысячи, и я, 19-летний пацан, с того заработка купил себе «восьмерку». Больше прибыли случались только с «Миражом» — правда, я не музыкой заработал. Мы делали им в начале 1990-х тур по Дальнему Востоку, я привез несколько праворульных машин в Москву самолетом и выгодно продал — тогда можно было с военными недорого договориться.

У Горобия совершенно другая история: он был крупной птицей, кольцами занимался. Знаете, «Гименей» магазин, где сейчас ресторан Mushrooms. Леша с друзьями держал там очередь: люди шли в загс, брали талоны и ехали в «Гименей» за кольцами. А Леша с ребятами их перехватывал и давал двойную цену: скупал за 200 р., продавал за 500. А я уже тогда понимал, что Рижский рынок, вся эта коммерция, барыжничество — они ненадолго. Рано или поздно все должно было встать на свои места.

После института стало ясно, что с моим образованием делать в совке нечего, кроме концертов кооперативных, — уехал в Израиль в 1992-м лучшей доли искать. С еврейским происхождением темная история: фамилия Ланский вообще еврейская, но я узбек. С другой стороны, в советское время метрики несложно было сделать. В Израиле места себе не нашел — благодарен той неслучившейся эмиграции только за то, что впервые попробовал шаурму. Вернулся, и уже через 4 месяца мы провели «Гагарин-пати»: как раз в той суматохе мы с Лешей Горобием и познакомились.

Клуб «Пентхаус» в саду «Эрмитаж», рабочее название которого было «Экстази», проработал меньше года. Принято считать, что он стал первым местом, где рейверы и богема встретились с бандитами и теми, кого потом будут звать олигархами.

Когда мы строили «Пентхаус», в голове держали образ эдакого техно-кабаре. С одной стороны, андеграунд и рейв, с другой — сцена огромная, цирк, шапито. Это же бывший театр, где Шаляпин пел партию Мефистофеля. Сами мы в электронной музыке не очень разбирались. Была у нас такая диджей Супер-Алена с «М-Радио», которая сказала: дайте мне полторы тысячи долларов, я поеду в Париж, соберу лучшую транс-музыку и вам ее привезу. Потихоньку разобрались, что есть транс, есть хаус и есть техно. И так получилось, что из «Пентхауса» вырос Лешин «Титаник», где звучал в основном хаус, и мой уже чисто трансовый клуб «Аэродэнс».

В «Пентхаусе» работало 3 ресторана — китайский, немецкое кафе и европейский проект. Первые московские рейв-клубы — в отличие от питерских — совмещали танцы с едой.

По-настоящему двигаться из рейва в мир общепита я начал со второго своего клуба — «Аэродэнса». Мы взяли в аренду убитый ресторан аэровокзала, ничего не меняли радикально — просто все линии в интерьере выделили флюоресцентным светом, а на старой мебели прожженный кожзам заменили светящимся мехом. У нас там была иерархия: аудитория делилась по классам — хозяева, работники, гости и личинки. И еще упыри были. Сотрудником «Аэродэнса» престижно тогда было быть — даже уборщицы крутыми считались. Имелась и запретная зона, куда могли попасть только хозяева и работники с бейджами. Это был огромный зал, который мы называли чилл-аутом. Там были удобные диваны и подушки, вегетарианская еда, культ чая, персонал в индийской одежде. И кальяны у нас там, кстати, были — уж не помню, откуда мы их тогда привезли.

После «Аэродэнса» я еще один открыл клуб — «Ангелы» в саду у Театра Моссовета. Успел провести несколько больших мероприятий для правительства Москвы: молодежные дискотеки в парке 850-летия Москвы и на Тушинском аэродроме большущую «Москвотеку». Потом вспомнил про идею, которую еще до «Пентхауса» Горобию предлагал, — вот открыть восточный ресторан.

Первая «Чайхона» запустилась на Рублевке в качестве сезонного проекта в 2000 году. Второй и третий ресторан — в парке Горького и «Эрмитаже» — первое время тоже работали только летом.

Бюджет на строительство первой «Чайхоны» был в районе $20 000. В Жуковке я договорился с Толиком Версаче, которого сейчас все знают как Анатолия Комма. У него был ресторанчик Little Ibiza, и народу там вообще не было. Собирались друзья Анатолия, Айзеншпис приходил, Валерия со своим предыдущим мужем. Мы договорились с Толиком, что на склоне возле его ресторана построим подиум, поставим юрту, столики, диджейку и станем торговать лагманом. Он выступал как партнер.

Открылись… и сумасшедший успех: у него никого, а у нас Шабдурассулов — он каждый день приходил, — Михалков-старший, Бондарчук, весь цвет Рублевки. Те 20 тысяч вернулись за месяц, и я понял, что сочетание традиционной узбекской кухни с неформальным чилл-аутом — это нужно Москве.

«Чайхона», конечно, никакого отношения к традиционным узбекским ресторанам не имеет, и меню все по большому счету — нами выдуманное. Я вот кок-самсу, например, первый раз попробовал у себя в «Чайхоне». Образ ресторана родился из поездок с отцом в Узбекистан: те шашлычки за 13 копеек на улицах Ташкента меня поразили на всю жизнь. В брежневской Москве шашлыки были деликатесом, узбекская кухня проходила по разряду высокой, к ней совсем другое отношение было. Это отложилось у меня в подсознании, и я попытался свое ощущение передать.

В Москве под вывеской «Чайхона № 1» — но с разными логотипами — с 2010 года работают две независимые сети: одна Ланского, другая принадлежит его бывшим партнерам — братьям Васильчукам. Ланский в интервью фамилию «Васильчуки» ни разу не произнес. О том, как ситуацию с двумя сетями видят в другом лагере, можно почитать в интервью с Алексеем Васильчуком на сайте Eda.ru.

У меня были разные партнеры. Пока «Чайхона» была ржавая такая тележка, которую надо было в горку тащить, я ее тащил. А ребята участвовали так, будто в поиске еще находились: может, что еще поинтереснее найдется. Когда тележка стала превращаться в карету — причем не скорой помощи, а в тюнингованный «брабус», — им захотелось порулить самим, покататься, зарабатывать больше денег.

Горобий вернулся в сад «Эрмитаж» в 2006 году с клубом «Дягилев», и это был пик московского шика нулевых. Спустя 2 года клуб сгорел, а Алексей Горобий запустил еще несколько менее удачных проектов. 24 декабря 2014 года Горобий умер во время путешествия по Латинской Америке.

Сейчас все, у кого ни спроси, говорят, что «Дягилев» был клубом-эпохой, на нем московский гламур пика достиг. После пожара Леша потерял ощущение реальности. От него ждали масштабного проекта, а то, что они в итоге открыли на Мантулинской, — уже маньеризм какой-то. Еще и экономическая ситуация, кризис, вкусы поменялись. Люди разучились миллионы тратить.

В 1990-е мы были очень близкими друзьями с Горобием, все прошли — и стрелки, и угрозы, когда в наш «Пентхаус» народ хлынул. Со временем мы не то что мы перестали общаться — просто тогда фейсбука не было. Я вам больше скажу: у него вообще друзей мало оказалось. Когда нужно было ту печальную миссию выполнять по доставке Лешиного тела, то мало нашлось готовых помочь. У меня в глубине души надежда остается, что вся эта смерть — это постановка Лешина.

В 2010 году два ресторана Ланского — в парке Горького и в «Эрмитаже» — оказались закрыты городскими властями. В городе произошли серьезные изменения: были регламентированы ресторанные веранды и вывески, а аудиторию потянуло от шашлыков и кальянов к бургерам и крафтовому пиву.

За 15 лет в Москве конкуренция усилилась многократно: предложений для среднего класса стало намного больше. Конечно, сильный удар был нанесен с введением платных парковок — мы пострадали от него сильнее, чем от запрета на курение. Произошел резкий, неожиданный и безальтернативный переход с одного стиля проведения времени на другой. Ну хорошо — он более европейский.

Да, на «Чайхону» повлияла смена городской политики: были закрыты два флагманских ресторана. Все прошло лояльно: мы договорились, что доработаем определенное время и предложим Департаменту культуры другой формат — более понятный москвичам и, видимо, чиновникам. Если говорить про парк культуры, то фактически именно «Чайхона № 1» открыла его для ресторанной публики, ведь после советских времен там никого, кроме нас, не было. В любом случае то, что сделала команда Капкова, — как он изменил лицо парков — это здорово, несмотря на то что мы попали под сокращения.