Бухарин в советском руководстве

«Bukharin» redirects here. For the Russian anarchist, see Mikhail Bakunin. For the Jewish ethnic group, see Bukharan Jews.

Nikolai Bukharin
Николай Бухарин
Bukharin in 1930
General Secretary of the Executive Committee of the Communist International
In office November 1926 – April 1929
Preceded by	Grigori Zinoviev
Succeeded by	Vyacheslav Molotov
Editor-in-chief of Pravda
In office November 1918 – April 1929
Preceded by	Joseph Stalin
Succeeded by	Mikhail Olminsky
Full member of the 13th, 14th, 15th Politburo
In office 2 June 1924 – 17 November 1929
Candidate member of the 8th, 9th, 10th, 11th, 12th Politburo
In office 8 March 1919 – 2 June 1924
Personal details
Born	Nikolai Ivanovich Bukharin 9 October 1888 Moscow, Russian Empire
Died	15 March 1938 (aged 49) Moscow, Russian SFSR, Soviet Union
Cause of death	Execution by firing squad
Resting place	Kommunarka shooting ground
Political party	RSDLP (Bolsheviks) (1906–1918) Communist Party of the Soviet Union (1918–1937)
Spouses	Nadezhda Lukin Esfir’ Gurvich Anna Larina
Children	2
Alma mater	Imperial Moscow University (1911)
Known for	Editor of Pravda and Izvestia, author of The Politics and Economics of the Transition Period, Imperialism and World Economy, co-author of The ABC of Communism, principal framer of the Soviet Constitution of 1936

Nikolai Ivanovich Bukharin (Russian: Николай Иванович Бухарин, pronounced [nʲɪkɐˈlaj ɪˈvanəvʲɪt͡ɕ bʊˈxarʲɪn]; 9 October [O.S. 27 September] 1888 – 15 March 1938) was a Russian revolutionary, Soviet politician, and Marxist theorist. A prolific author on economic theory, Bukharin was a prominent Bolshevik and was active in the leadership of the Communist Party of the Soviet Union from 1917 until his purge in the 1930s.

Born in Moscow to two schoolteachers, Bukharin joined the Russian Social Democratic Labour Party in 1906. In 1910, he was arrested by tsarist authorities, but in 1911 escaped and fled abroad, where he worked with fellow exiles Vladimir Lenin and Leon Trotsky and authored works of theory such as Imperialism and World Economy (1915). After the February Revolution of 1917, Bukharin returned to Moscow, where he became a leading figure in the party, and after the October Revolution became editor of its paper, Pravda. He gained a high profile as a Left Communist, a position which included, in opposition to Lenin, a continuation of Russia’s involvement in World War I. During the Russian Civil War, Bukharin wrote works including Economics of the Transition Period (1920) and The ABC of Communism (also 1920; with Yevgeni Preobrazhensky).

Bukharin was initially a proponent of War Communism, but in 1921 supported the introduction of the New Economic Policy (NEP) and became its chief theorist and advocate, supporting the party leadership against Trotsky and the Left Opposition. By late 1924, this stance had positioned Bukharin favourably as Joseph Stalin’s chief ally, with Bukharin soon elaborating Stalin’s new theory and policy of «socialism in one country». From 1926 to 1929, Bukharin enjoyed power as General Secretary of the Comintern’s executive committee. However, following Stalin’s decision to proceed with agricultural collectivisation in the Great Break, Bukharin became the leader of the Right Opposition and was expelled from Pravda and the party leadership in 1929.

After a period in lower party positions, in 1934 Bukharin was reelected to the Central Committee and became editor of Izvestia. He became a principal architect of the 1936 Soviet constitution. In February 1937, during the Stalinist Great Purge, Bukharin was accused of treason and executed after a show trial in March 1938.

Before 1917[edit]

Nikolai Bukharin was born on 27 September (9 October, new style), 1888, in Moscow.^[1] He was the second son of two schoolteachers, Ivan Gavrilovich Bukharin and Liubov Ivanovna Bukharina.^[1] According to Nikolai his father did not believe in God and often asked him to recite poetry for family friends as young as four years old.^[2] His childhood is vividly recounted in his mostly autobiographic novel How It All Began.

Bukharin’s political life began at the age of sixteen, with his lifelong friend Ilya Ehrenburg, when they participated in student activities at Moscow University related to the Russian Revolution of 1905. He joined the Russian Social Democratic Labour Party in 1906, becoming a member of the Bolshevik faction. With Grigori Sokolnikov, Bukharin convened the 1907 national youth conference in Moscow, which was later considered the founding of Komsomol.

By age twenty, he was a member of the Moscow Committee of the party. The committee was widely infiltrated by the Tsarist secret police, the Okhrana. As one of its leaders, Bukharin quickly became a person of interest to them. During this time, he became closely associated with Valerian Obolensky and Vladimir Smirnov. He also met his future first wife, Nadezhda Mikhailovna Lukina, his cousin and the sister of Nikolai Lukin, who was also a member of the party. They married in 1911, soon after returning from internal exile.

In 1911, after a brief imprisonment, Bukharin was exiled to Onega in Arkhangelsk, but he soon escaped to Hanover. He stayed in Germany for a year before visiting Kraków (now in Poland) in 1912 to meet Vladimir Lenin for the first time. During the exile, he continued his education and wrote several books that established him in his 20s as a major Bolshevik theorist. His work Imperialism and World Economy influenced Lenin, who freely borrowed from it^{[3][citation needed]} in his larger and better-known work, Imperialism, the Highest Stage of Capitalism. He and Lenin also often had hot disputes on theoretical issues, as well as Bukharin’s closeness with the European Left and his anti-statist tendencies. Bukharin developed an interest in the works of Austrian Marxists and heterodox Marxist economic theorists, such as Aleksandr Bogdanov, who deviated from Leninist positions. Also, while in Vienna in 1913, he helped the Georgian Bolshevik Joseph Stalin write an article, «Marxism and the National Question», at Lenin’s request.^{[citation needed]}

In October 1916, while based in New York City, Bukharin edited the newspaper Novy Mir (New World) with Leon Trotsky and Alexandra Kollontai. When Trotsky arrived in New York in January 1917, Bukharin was the first of the émigrés to greet him. (Trotsky’s wife recalled, «with a bear hug and immediately began to tell them about a public library which stayed open late at night and which he proposed to show us at once» dragging the tired Trotskys across town «to admire his great discovery»).^[4]

From 1917 to 1923[edit]

At the news of the Russian Revolution of February 1917, exiled revolutionaries from around the world began to flock back to the homeland. Trotsky left New York on 27 March 1917, sailing for St. Petersburg.^[5] Bukharin left New York in early April and returned to Russia by way of Japan (where he was temporarily detained by local police), arriving in Moscow in early May 1917.^[4] Politically, the Bolsheviks in Moscow were a minority in relation to the Mensheviks and Social Democrats. As more people began to be attracted to Lenin’s promise to bring peace by withdrawing from the Great War,^{[citation needed]} membership in the Bolshevik faction began to increase dramatically – from 24,000 members in February 1917 to 200,000 members in October 1917.^[6] Upon his return to Moscow, Bukharin resumed his seat on the Moscow City Committee and also became a member of the Moscow Regional Bureau of the party.^[7]

To complicate matters further, the Bolsheviks themselves were divided into a right wing and a left wing. The right-wing of the Bolsheviks, including Aleksei Rykov and Viktor Nogin, controlled the Moscow Committee, while the younger left-wing Bolsheviks, including Vladimir Smirnov, Valerian Osinsky, Georgii Lomov, Nikolay Yakovlev, Ivan Kizelshtein and Ivan Stukov, were members of the Moscow Regional Bureau.^[8] On 10 October 1917, Bukharin was elected to the Central Committee, along with two other Moscow Bolsheviks: Andrei Bubnov and Grigori Sokolnikov.^[9] This strong representation on the Central Committee was a direct recognition of the Moscow Bureau’s increased importance. Whereas the Bolsheviks had previously been a minority in Moscow behind the Mensheviks and the Socialist Revolutionaries, by September 1917 the Bolsheviks were in the majority in Moscow. Furthermore, the Moscow Regional Bureau was formally responsible for the party organizations in each of the thirteen central provinces around Moscow – which accounted for 37% of the whole population of Russia and 20% of the Bolshevik membership.^[8]

While no one dominated revolutionary politics in Moscow during the October Revolution as Trotsky did in St. Petersburg, Bukharin certainly was the most prominent leader in Moscow.^[10] During the October Revolution, Bukharin drafted, introduced, and defended the revolutionary decrees of the Moscow Soviet. Bukharin then represented the Moscow Soviet in their report to the revolutionary government in Petrograd.^[11] Following the October Revolution, Bukharin became the editor of the party’s newspaper, Pravda.^[12]

Bukharin believed passionately in the promise of world revolution. In the Russian turmoil near the end of World War I, when a negotiated peace with the Central Powers was looming, he demanded a continuance of the war, fully expecting to incite all the foreign proletarian classes to arms.^[13] Even as he was uncompromising toward Russia’s battlefield enemies, he also rejected any fraternization with the capitalist Allied powers: he reportedly wept when he learned of official negotiations for assistance.^[13]
Bukharin emerged as the leader of the Left Communists in bitter opposition to Lenin’s decision to sign the Treaty of Brest-Litovsk.^[14] In this wartime power struggle, Lenin’s arrest had been seriously discussed by them and Left Socialist Revolutionaries in 1918. Bukharin revealed this in a Pravda article in 1924 and stated that it had been «a period when the party stood a hair from a split, and the whole country a hair from ruin».^[15]

After the ratification of the treaty, Bukharin resumed his responsibilities within the party. In March 1919, he became a member of the Comintern’s executive committee and a candidate member of the Politburo. During the Civil War period, he published several theoretical economic works, including the popular primer The ABC of Communism (with Yevgeni Preobrazhensky, 1919), and the more academic Economics of the Transitional Period (1920) and Historical Materialism (1921).

By 1921, he changed his position and accepted Lenin’s emphasis on the survival and strengthening of the Soviet state as the bastion of the future world revolution. He became the foremost supporter of the New Economic Policy (NEP), to which he was to tie his political fortunes. Considered by the Left Communists as a retreat from socialist policies, the NEP reintroduced money and allowed private ownership and capitalistic practices in agriculture, retail trade, and light industry while the state retained control of heavy industry.

Power struggle[edit]

After Lenin’s death in 1924, Bukharin became a full member of the Politburo.^[15] In the subsequent power struggle among Leon Trotsky, Grigory Zinoviev, Lev Kamenev and Stalin, Bukharin allied himself with Stalin, who positioned himself as centrist of the Party and supported the NEP against the Left Opposition, which wanted more rapid industrialization, escalation of class struggle against the kulaks (wealthier peasants), and agitation for world revolution. It was Bukharin who formulated the thesis of «Socialism in One Country» put forth by Stalin in 1924, which argued that socialism (in Marxist theory, the period of transition to communism) could be developed in a single country, even one as underdeveloped as Russia. This new theory stated that socialist gains could be consolidated in a single country, without that country relying on simultaneous successful revolutions across the world. The thesis would become a hallmark of Stalinism.

Trotsky, the prime force behind the Left Opposition, was defeated by a triumvirate formed by Stalin, Zinoviev, and Kamenev, with the support of Bukharin. At the Fourteenth Party Congress in December 1925, Stalin openly attacked Kamenev and Zinoviev, revealing that they had asked for his aid in expelling Trotsky from the Party. By 1926, the Stalin-Bukharin alliance ousted Zinoviev and Kamenev from the Party leadership, and Bukharin enjoyed the highest degree of power during the 1926–1928 period.^[16] He emerged as the leader of the Party’s right wing, which included two other Politburo members (Alexei Rykov, Lenin’s successor as Chairman of the Council of People’s Commissars and Mikhail Tomsky, head of trade unions) and he became General Secretary of the Comintern’s executive committee in 1926.^[17] However, prompted by a grain shortage in 1928, Stalin reversed himself and proposed a program of rapid industrialization and forced collectivization because he believed that the NEP was not working fast enough. Stalin felt that in the new situation the policies of his former foes—Trotsky, Zinoviev, and Kamenev—were the right ones.^[18]

Bukharin was worried by the prospect of Stalin’s plan, which he feared would lead to «military-feudal exploitation» of the peasantry. Bukharin did want the Soviet Union to achieve industrialization but he preferred the more moderate approach of offering the peasants the opportunity to become prosperous, which would lead to greater grain production for sale abroad. Bukharin pressed his views throughout 1928 in meetings of the Politburo and at the Communist Party Congress, insisting that enforced grain requisition would be counterproductive, as War Communism had been a decade earlier.^[19]

Fall from power[edit]

Bukharin’s support for the continuation of the NEP was not popular with higher Party cadres, and his slogan to peasants, «Enrich yourselves!» and proposal to achieve socialism «at snail’s pace» left him vulnerable to attacks first by Zinoviev and later by Stalin. Stalin attacked Bukharin’s views, portraying them as capitalist deviations and declaring that the revolution would be at risk without a strong policy that encouraged rapid industrialization.

Having helped Stalin achieve unchecked power against the Left Opposition, Bukharin found himself easily outmaneuvered by Stalin. Yet Bukharin played to Stalin’s strength by maintaining the appearance of unity within the Party leadership. Meanwhile, Stalin used his control of the Party machine to replace Bukharin’s supporters in the Rightist power base in Moscow, trade unions, and the Comintern.

Bukharin attempted to gain support from earlier foes including Kamenev and Zinoviev who had fallen from power and held mid-level positions within the Communist party. The details of his meeting with Kamenev, to whom he confided that Stalin was «Genghis Khan» and changed policies to get rid of rivals, were leaked by the Trotskyist press and subjected him to accusations of factionalism. Jules Humbert-Droz, a former ally and friend of Bukharin,^[15] wrote that in spring 1929, Bukharin told him that he had formed an alliance with Zinoviev and Kamenev, and that they were planning to use individual terror (assassination) to get rid of Stalin.^[20] Eventually, Bukharin lost his position in the Comintern and the editorship of Pravda in April 1929, and he was expelled from the Politburo on 17 November of that year.^[21]

Bukharin was forced to renounce his views under pressure. He wrote letters to Stalin pleading for forgiveness and rehabilitation, but through wiretaps of Bukharin’s private conversations with Stalin’s enemies, Stalin knew Bukharin’s repentance was insincere.^[22]

International supporters of Bukharin, Jay Lovestone of the Communist Party USA among them, were also expelled from the Comintern. They formed an international alliance to promote their views, calling it the International Communist Opposition, though it became better known as the Right Opposition, after a term used by the Trotskyist Left Opposition in the Soviet Union to refer to Bukharin and his supporters there.

Even after his fall, Bukharin still did some important work for the Party. For example, he helped write the 1936 Soviet constitution. Bukharin believed the constitution would guarantee real democratization. There is some evidence that Bukharin was thinking of evolution toward some kind of two-party or at least two-slate elections.^[18] Boris Nikolaevsky reported that Bukharin said: «A second party is necessary. If there is only one electoral list, without opposition, that’s equivalent to Nazism.»^[23] Grigory Tokaev, a Soviet defector and admirer of Bukharin, reported that: «Stalin aimed at one party dictatorship and complete centralisation. Bukharin envisaged several parties and even nationalist parties, and stood for the maximum of decentralisation.»^[24]

Friendship with Osip Mandelstam and Boris Pasternak[edit]

In the brief period of thaw in 1934–1936, Bukharin was politically rehabilitated and was made editor of Izvestia in 1934. There, he consistently highlighted the dangers of fascist regimes in Europe and the need for «proletarian humanism». One of his first decisions as editor was to invite Boris Pasternak to contribute to the newspaper and sit in on editorial meetings. Pasternak described Bukharin as «a wonderful, historically extraordinary man, but fate has not been kind to him.»^[25] They first met during the lying-in-state of the Soviet police chief, Vyacheslav Menzhinsky in May 1934, when Pasternak was seeking help for his fellow poet, Osip Mandelstam, who had been arrested – though at that time neither Pasternak nor Bukharin knew why.

Bukharin had acted as Mandelstam’s political protector since 1922. According to Mandelstam’s wife, Nadezhda, «M. owed him all the pleasant things in his life. His 1928 volume of poetry would never have come out without the active intervention of Bukharin. The journey to Armenia, our apartment and ration cards, contracts for future volumes – all this was arranged by Bukharin.»^[26] Bukharin wrote to Stalin, pleading clemency for Mandelstam, and appealed personally to the head of the NKVD, Genrikh Yagoda. It was Yagoda who told him about Mandelstam’s Stalin Epigram, after which he refused to have any further contact with Nadezhda Mandelstam, who had lied to him by denying that her husband had written «anything rash»^[27] – but continued to befriend Pasternak.

Soon after Mandelstam’s arrest, Bukharin was delegated to prepare the official report on poetry for the First Soviet Writers’ Congress, in August 1934. He could not any longer risk mentioning Mandelstam in his speech to the congress, but did devote a large section of his to Pasternak, whom he described as «remote from current affairs … a singer of the old intelligensia … delicate and subtle … a wounded and easily vulnerable soul. He is the embodiment of chaste but self-absorbed laboratory craftsmanship».^[28] His speech was greeted with wild applause, though it greatly offended some of the listeners, such as the communist poet Semyon Kirsanov, who complained: «according to Bukharin, all the poets who have used their verses to participate in political life are out of date, but the others are not out of date, the so-called pure (and not so pure) lyric poets.»^[29]

When Bukharin was arrested two years later, Boris Pasternak displayed extraordinary courage by having a letter delivered to Bukharin’s wife saying that he was convinced of his innocence.^[30]

Increasing tensions with Stalin[edit]

Stalin’s collectivization policy proved to be as disastrous as Bukharin predicted, but Stalin had by then achieved unchallenged authority in the party leadership. However, there were signs that moderates among Stalin’s supporters sought to end official terror and bring a general change in policy, after mass collectivization was largely completed and the worst was over. Although Bukharin had not challenged Stalin since 1929, his former supporters, including Martemyan Ryutin, drafted and clandestinely circulated an anti-Stalin platform, which called Stalin the «evil genius of the Russian Revolution».

However, Sergey Kirov, First Secretary of the Leningrad Regional Committee was assassinated in Leningrad in December 1934, and his death was used by Stalin as a pretext to launch the Great Purge, in which about 700,000 people were to perish as Stalin eliminated all past and potential opposition to his authority.^[31] Some historians believe that Kirov’s assassination in 1934 was arranged by Stalin himself, despite the lack of evidence to plausibly posit such a conclusion.^[32] After Kirov’s assassination, the NKVD charged an ever-growing group of former oppositionists with Kirov’s murder and other acts of treason, terrorism, sabotage, and espionage.^[33]

Great Purge[edit]

In February 1936, shortly before the purge started in earnest, Bukharin was sent to Paris by Stalin to negotiate the purchase of the Marx and Engels archives, held by the German Social Democratic Party (SPD) before its dissolution by Hitler. He was joined by his young wife Anna Larina, which therefore opened the possibility of exile, but he decided against it, saying that he could not live outside the Soviet Union.

Bukharin, who had been forced to follow the Party line since 1929, confided to his old friends and former opponents his real view of Stalin and his policy. His conversations with Boris Nicolaevsky, a Menshevik leader who held the manuscripts on behalf of the SPD, formed the basis of «Letter of an Old Bolshevik», which was very influential in contemporary understanding of the period (especially the Ryutin Affair and the Kirov murder), although there are doubts about its authenticity.

According to Nicolaevsky, Bukharin spoke of «the mass annihilation of completely defenseless men, with women and children» under forced collectivization and liquidation of kulaks as a class that dehumanized the Party members with «the profound psychological change in those communists who took part in the campaign. Instead of going mad, they accepted terror as a normal administrative method and regarded obedience to all orders from above as a supreme virtue. … They are no longer human beings. They have truly become the cogs in a terrible machine.»^[34]

Yet to another Menshevik leader, Fyodor Dan, he confided that Stalin became «the man to whom the Party granted its confidence» and «is a sort of a symbol of the Party» even though he «is not a man, but a devil.»^[35] In Dan’s account, Bukharin’s acceptance of the Soviet Union’s new direction was thus a result of his utter commitment to Party solidarity.

To his boyhood friend, Ilya Ehrenburg, he expressed the suspicion that the whole trip was a trap set up by Stalin. Indeed, his contacts with Mensheviks during this trip were to feature prominently in his trial.

Trial[edit]

Stalin was for a long time undecided on Bukharin and Georgy Pyatakov.^[36] After receiving Nikolay Yezhov’s written evidence denouncing Bukharin, Stalin declined to sanction his arrest. Nevertheless, after the trial and execution of Zinoviev, Kamenev, and other leftist Old Bolsheviks in 1936, Bukharin and Rykov were arrested on 27 February 1937 following a plenum of the Central Committee, and were charged with conspiring to overthrow the Soviet state. Photostatic evidence shows that Stalin’s first impulse was to simply exile Bukharin, without sending him to trial.^[36] In the end, Bukharin was killed, but according to historian Alec Nove, «the road to his demise was not a straight one».^[36]

Bukharin was tried in the Trial of the Twenty One on 2–13 March 1938 during the Great Purge, along with ex-premier Alexei Rykov, Christian Rakovsky, Nikolai Krestinsky, Genrikh Yagoda, and 16 other defendants alleged to belong to the so-called «Bloc of Rightists and Trotskyites». In a trial meant to be the culmination of previous show trials, it was alleged that Bukharin and others sought to assassinate Lenin and Stalin from 1918, murder Maxim Gorky by poison, partition the Soviet Union and hand out her territories to Germany, Japan, and Great Britain.

Even more than earlier Moscow show trials, Bukharin’s trial horrified many previously sympathetic observers as they watched allegations become more absurd than ever and the purge expand to include almost every living Old Bolshevik leader except Stalin.^{[citation needed]} For some prominent Communists such as Bertram Wolfe, Jay Lovestone, Arthur Koestler, and Heinrich Brandler, the Bukharin trial marked their final break with Communism and even turned the first three into passionate anti-Communists eventually.^[37]

While Anastas Mikoyan and Vyacheslav Molotov later claimed that Bukharin was never tortured and his letters from prison do not give the suggestion that he was tortured, it is also known that his interrogators were given the order: «beating permitted».^{[citation needed]} Bukharin held out for three months, but threats to his young wife and infant son, combined with «methods of physical influence» wore him down.^[38] But when he read his confession amended and corrected personally by Stalin, he withdrew his whole confession. The examination started all over again, with a double team of interrogators.^[39][40]

Bukharin’s confession and his motivation became subject of much debate among Western observers, inspiring Koestler’s acclaimed novel Darkness at Noon and a philosophical essay by Maurice Merleau-Ponty in Humanism and Terror. His confessions were somewhat different from others in that while he pleaded guilty to the «sum total of crimes», he denied knowledge when it came to specific crimes. Some astute observers noted that he would allow only what was in the written confession and refuse to go any further.

There are several interpretations of Bukharin’s motivations (besides being coerced) in the trial. Koestler and others viewed it as a true believer’s last service to the Party (while preserving the little amount of personal honor left) whereas Bukharin biographer Stephen Cohen and Robert Tucker saw traces of Aesopian language, with which Bukharin sought to turn the table into an anti-trial of Stalinism (while keeping his part of the bargain to save his family). While his letters to Stalin – he wrote 34 very emotional and desperate letters tearfully protesting his innocence and professing his loyalty – suggest a complete capitulation and acceptance of his role in the trial, it contrasts with his actual conduct in the trial. Bukharin himself speaks of his «peculiar duality of mind» in his last plea, which led to «semi-paralysis of the will» and Hegelian «unhappy consciousness», which likely stemmed not only from his knowledge of the ruinous reality of Stalinism (although of course he could not say so in the trial) but also of the impending threat of fascism.^[41]

The result was a curious mix of fulsome confessions (of being a «degenerate fascist» working for the «restoration of capitalism») and subtle criticisms of the trial. After disproving several charges against him (one observer noted that he «proceeded to demolish or rather showed he could very easily demolish the whole case»^[42]) and saying that «the confession of the accused is not essential. The confession of the accused is a medieval principle of jurisprudence» in a trial that was solely based on confessions, he finished his last plea with the words:

… the monstrousness of my crime is immeasurable especially in the new stage of struggle of the U.S.S.R. May this trial be the last severe lesson, and may the great might of the U.S.S.R. become clear to all.^[43]

The state prosecutor, Andrey Vyshinsky, characterized Bukharin as an «accursed crossbreed of fox and pig» who supposedly committed a «whole nightmare of vile crimes».

While in prison, he wrote at least four book-length manuscripts including a lyrical autobiographical novel, How It All Began, a philosophical treatise, Philosophical Arabesques, a collection of poems, and Socialism and Its Culture – all of which were found in Stalin’s archive and published in the 1990s.

Execution[edit]

Among other intercessors, the French author and Nobel laureate Romain Rolland wrote to Stalin seeking clemency, arguing that «an intellect like that of Bukharin is a treasure for his country». He compared Bukharin’s situation to that of the great chemist Antoine Lavoisier who was guillotined during the French Revolution: «We in France, the most ardent revolutionaries … still profoundly grieve and regret what we did. … I beg you to show clemency.»^[44] He had earlier written to Stalin in 1937, «For the sake of Gorky I am asking you for mercy, even if he may be guilty of something», to which Stalin noted: «We must not respond.» Bukharin was executed on 15 March 1938 at the Kommunarka shooting ground, but the announcement of his death was overshadowed by the Nazi Anschluss of Austria.^[45]

According to Zhores and Roy Medvedev in The Unknown Stalin (2006), Bukharin’s last message to Stalin stated «Koba, why do you need me to die?», which was written in a note to Stalin just before his execution. «Koba» was Stalin’s nom de guerre, and Bukharin’s use of it was a sign of how close the two had once been. The note was allegedly found still in Stalin’s desk after his death in 1953.^[46]

Despite the promise to spare his family, Bukharin’s wife, Anna Larina, was sent to a labor camp, but she survived to see her husband officially rehabilitated by the Soviet state under Mikhail Gorbachev in 1988.^{[47][48][49][50]} Their son, Yuri Larin (born 1936), was sent to an orphanage in an attempt to keep him safe from the authorities, and also lived to see his rehabilitation.^[51] His first wife, Nadezhda, died in a labor camp after being arrested in 1938. His second wife, Esfir’ Gurvich, and their daughter Svetlana Gurvich-Bukharina (born 1924), were arrested in 1949, but survived past 1988, though they had lived in fear of the government their whole lives.^[52]

Political stature and achievements[edit]

Bukharin was immensely popular within the party throughout the twenties and thirties, even after his fall from power. In his testament, Lenin portrayed him as the Golden Boy of the party,^[53] writing:

Speaking of the young C.C. members, I wish to say a few words about Bukharin and Pyatakov. They are, in my opinion, the most outstanding figures (among the youngest ones), and the following must be borne in mind about them: Bukharin is not only a most valuable and major theorist of the Party; he is also rightly considered the favourite of the whole Party, but his theoretical views can be classified as fully Marxist only with great reserve, for there is something scholastic about him (he has never made a study of the dialectics, and, I think, never fully understood it) … Both of these remarks, of course, are made only for the present, on the assumption that both these outstanding and devoted Party workers fail to find an occasion to enhance their knowledge and amend their one-sidedness.

Bukharin made several notable contributions to Marxist–Leninist thought, most notably The Economics of the Transition Period (1920) and his prison writings, Philosophical Arabesques,^[54] as well as being a founding member of the Soviet Academy of Arts and Sciences, and a keen botanist. His primary contributions to economics were his critique of marginal utility theory, his analysis of imperialism, and his writings on the transition to communism in the Soviet Union.^[55]

His ideas, especially in economics and the question of market socialism, later became highly influential in the Chinese socialist market economy and Deng Xiaoping’s economic reforms.^[56][57]

British author Martin Amis argues that Bukharin was perhaps the only major Bolshevik to acknowledge «moral hesitation» by questioning, even in passing, the violence and sweeping reforms of the early Soviet Union. Amis writes that Bukharin said «during the Civil War he had seen ‘things that I would not want even my enemies to see’.»^[58]

Works[edit]

Books and articles[edit]

• 1915: Toward a Theory of the Imperialist State
• 1917: Imperialism and World Economy
• 1917: The Russian Revolution and Its Significance
• 1918: Anarchy and Scientific Communism
• 1918: Programme of the World Revolution
• 1919: Economic Theory of the Leisure Class (written 1914)
• 1919: Church and School in the Soviet Republic
• 1919: The Red Army and the Counter Revolution
• 1919: Soviets or Parliament
• 1920: The ABC of Communism (with Evgenii Preobrazhensky)
• 1920: On Parliamentarism
• 1920: The Secret of the League (Part I)
• 1920: The Secret of the League (Part II)
• 1920: The Organisation of the Army and the Structure of Society
• 1920: Common Work for the Common Pot
• 1921: The Era of Great Works
• 1921: The New Economic Policy of Soviet Russia
• 1921: Historical Materialism: A System of Sociology
• 1922: Economic Organization in Soviet Russia
• 1923: A Great Marxian Party
• 1923: The Twelfth Congress of the Russian Communist Party
• 1924: Imperialism and the Accumulation of Capital
• 1924: The Theory of Permanent Revolution
• 1926: Building Up Socialism
• 1926: The Tasks of the Russian Communist Party
• 1927: The World Revolution and the U.S.S.R.
• 1928: New Forms of the World Crisis
• 1929: Notes of an Economist
• 1930: Finance Capital in Papal Robes. A Challenge!
• 1931: Theory and Practice from the Standpoint of Dialectical Materialism
• 1933: Marx’s Teaching and Its Historical Importance
• 1934: Poetry, Poetics and the Problems of Poetry in the U.S.S.R.
• 1937–1938: How It All Began, a largely autobiographical novel, written in prison and first published in English in 1998.^[59]

Cartoons[edit]

Bukharin was a cartoonist who left many cartoons of contemporary Soviet politicians. The renowned artist Konstantin Yuon once told him: «Forget about politics. There is no future in politics for you. Painting is your real calling.»^[60] His cartoons are sometimes used to illustrate the biographies of Soviet officials. Russian historian Yury Zhukov stated that Nikolai Bukharin’s portraits of Joseph Stalin were the only ones drawn from the original, not from a photograph.^[61]

References[edit]

Bibliography[edit]

• Bergmann, Theodor, and Moshe Lewin, eds. Bukharin in retrospect (Routledge, 2017).
• Biggart, John. «Bukharin and the origins of the ‘proletarian culture’ debate». Soviet Studies 39.2 (1987): 229–246.
• Biggart, John. «Bukharin’s Theory of Cultural Revolution» in: Anthony Kemp-Welch (Ed.), The Ideas of Nikolai Bukharin. Oxford: Clarendon Press (1992), 131–158.
• Coates, Ken (2010). Who Was This Bukharin?. Nottingham: Spokesman. ISBN 978-0-85124-781-6.
• Cohen, Stephen F. (1980). Bukharin and the Bolshevik Revolution: A Political Biography, 1888–1938. Oxford University Press. ISBN 0-19-502697-7.
• Gregory, Paul R. (2010). Politics, Murder, and Love in Stalin’s Kremlin: The Story of Nikolai Bukharin and Anna Larina. Stanford: Hoover Institution Press. ISBN 978-0-8179-1034-1.
• Kotkin, Stephen (2014). Stalin: Volume 1: The Paradoxes of Power, 1878–1928.
• Littlejohn, Gary. «State, plan and market in the transition to socialism: the legacy of Bukharin». Economy and Society 8.2 (1979): 206–239.
• Service, Robert (2004). Stalin: A Biography. Pan Books. ISBN 0-330-41913-7.
• Smith, Keith. «Introduction to Bukharin: economic theory and the closure of the Soviet industrialisation debate». Economy and Society 8.4 (1979): 446–472.
• Imperial Moscow University: 1755–1917: encyclopedic dictionary. Moscow: Russian political encyclopedia (ROSSPEN). A. Andreev, D. Tsygankov. 2010. pp. 108–109. ISBN 978-5-8243-1429-8.

Primary sources[edit]

• Bukharin, Nikolaĭ, and Evgeniĭ Alekseevich Preobrazhenskiĭ. ABC of Communism (Socialist Labour Press, 1921). online
  • Fitzpatrick, Sheila. «The ABC of Communism Revisited». Studies in East European Thought 70.2–3 (2018): 167–179.
• Bukharin, Nikolaĭ Ivanovich. Selected Writings on the State and the Transition to Socialism (M. E. Sharpe, 1982).

External links[edit]

• Nikolai Bukharin archive at marxists.org
• Bukharin’s death-cell letter to Stalin
• How it all began, Bukharin’s last letter to his wife
• A site dedicated to Bukharin
• A Bolshevik Love Story, Mises Institute
• February–March Plenum discussions transcript (in Russian) on which Bukharin was finally defeated, humiliated and expelled from Party
• Some of Bukharin’s famous cartoons Archived 2 July 2020 at the Wayback Machine
• Newspaper clippings about Nikolai Bukharin in the 20th Century Press Archives of the ZBW

На революционной волне

Человек, которому будет суждено сыграть не последнюю роль в большевистской партии, родился 9 октября 1888 года в Москве. Происходил он из семьи учителей. Некоторое время Бухарины жили в Кишинёве, но затем вернулись в Москву. Николай окончил Первую гимназию. И в 1907 году поступил в Московский университет на экономическое отделение юридического факультета.

В начале 1900-х годов Российскую империю захлестнула революционная «эпидемия», поразившая в первую очередь умы молодёжи. Не стал исключением и Бухарин. Николай участвовал в студенческих демонстрациях, занимался агитацией. Затем и вовсе примкнул к большевикам. И новая деятельность, зачастую нелегальная, пришлась ему по душе. А стражам порядка — наоборот, они взяли слишком активного студента на карандаш.

Николай Бухарин. (Pinterest)

Первый арест не заставил себя долго ждать. За решёткой Бухарин оказался в 1909 году. Правда, его быстро отпустили. Но лишь затем, чтобы арестовать повторно. Естественно, университет постарался как можно быстрее откреститься от такого студента. И Бухарина отчислили.

Однако такой поворот событий никак не сказался на политических убеждениях юного революционера. Наоборот, он понял, что идёт правильной дорогой. Вот только царские стражи порядка были иного мнения. Они провели масштабный рейд против большевиков в Москве. Многие лидеры партии оказались за решёткой, в том числе и Бухарин. Его отправили в ссылку. Однако Николай сумел избежать наказания и отправился в Германию.

В 1912 году для Бухарина произошло знаковое событие — он лично познакомился с Владимиром Лениным. Молодой революционер был впечатлён масштабом личности и интеллектом вождя мирового пролетариата. Понимая, что между ним и Лениным пропасть, Николай всерьёз занялся самообразованием. Он принялся дотошно и кропотливо изучать труды марксистов и социалистов-утопистов.

Ленин, Бухарин и Зиновьев. (Pinterest)

Время показало, что Бухарин оказался человеком умным, хватким и умеющим приспосабливаться. Именно последнее качество позволило его занять значимую роль в большевистском движении. Кроме того, он стал хорошим журналистом и публицистом. Когда он в 1916 году перебрался в США, то не потерялся, а вместе с Львом Троцким и Александрой Коллонтай работал над газетой «Новый мир».

В мае 1917 года Бухарин вернулся Россию, где вновь разгорелась революция.

В жерновах системы

Спокойно, даже буднично, Бухарин оказался в первом эшелоне власти. При этом сама по себе власть ему была не нужна. В отличие от своих «соседей» по большевистской верхушке, тот не ставил во главу угла личные амбиции. Наоборот, он старался подстроиться под остальных. Соответственно, Бухарин легко менял точку зрения, не пытаясь отстаивать свою позицию. И как-то Ленин сказал: «Николай Иванович — занимающийся экономист, и в этом мы его всегда поддерживали. Но он, во-первых, доверчив к сплетням, и, во-вторых, в политике дьявольски неустойчив».

Ленин, хотя и хорошо относился к Бухарину, не упускал возможности уколоть своего партийного товарища. Например, в 1922 году написал в «Письме к съезду»: «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)».

Для Бухарина это не значило ничего хорошего. Сомнения Ленина по поводу «марксистских воззрений» лишали его шансов на самые высокие партийные должности. Однако сам большевик относился к этому равнодушно. Он был теоретиком, практика его мало интересовала.

Бухарин во время альпинистского похода на Эльбрус. (Pinterest)

Правда, однажды история повернулась так, что Бухарин мог проявить себя и как практик. Возглавив радикальное крыло большевиков, он сошёлся с левыми эсерами. И ему было предложено место Ленина, то есть Бухарин мог возглавить правительство. Однако он не стал лезть вперёд. Теоретик написал несколько знаковых книг: «Азбука коммунизма», «Экономика переходного периода», «Теория исторического материализма». И считался главным партийным идеологом.

После смерти Ленина внутри партии началась ожесточённая борьба. Бухарин встал на сторону Сталина, которого считал своим другом, и помог устранить угрозу, исходящую от Троцкого. А затем одолеть дуэт Каменева и Зиновьева. Однако именно тогда Бухарин заигрался. Он высказывался за НЭП и его положительную роль. И однажды так увлёкся, что заявил крестьянству «Обогащайтесь!» Естественно, этого никто не понял и не оценил. В первую очередь Сталин. Бухарину пришлось признать ошибку. Однако это не помешало ему вновь не согласиться с Кобой в вопросе экономики. Бухарин как-то заявил, что сталинский подход являлся «авантюристическим». Затем последовало ещё несколько громких заявлений. Весной 1929 года на Пленуме ЦК Сталин сказал: «Вчера ещё личные друзья, теперь расходимся с ним в политике».

Вскоре Бухарин был переведён на пост начальника Научно-технического управления Высшего совета народного хозяйства. Тот принял это как должное и занялся научной работой. Правда, не забыв признать ошибки. В середине 1930-х годов он вернулся в журналистику. Если раньше большевик являлся главным редактором «Правды», то теперь возглавил «Известия».

В 1936 году Николая Ивановича внезапно отправили за границу. Ему необходимо было выкупить архивы Маркса и Энгельса. Бухарин отправился выполнять миссию. Он вернулся в СССР, хотя мог стать и «невозвращенцем».

Бухарин на встрече с рабочими и крестьянами. (Pinterest)

В начале 1937 года Бухарина исключили из партии и арестовали. Находясь в заключении, он писал Сталину: «Ради Бога, не пойми так, что я здесь скрыто упрекаю, даже в размышлениях с самим собой. Я настолько вырос из детских пелёнок, что понимаю, что большие планы, большие идеи и большие интересы перекрывают всё, и было бы мелочным ставить вопрос о своей собственной персоне наряду с всемирно-историческими задачами, лежащими прежде всего на твоих плечах».

Смысл послания прост: Бухарину необходимо было услышать от Сталина, что его смерть принесёт пользу государству. Но ответа, конечно, не последовало. В марте большевика приговорили к смертной казни. И вскоре приговор был приведён в исполнение. Реабилитировали Бухарина только в 1988 году.

В 1987 году, через 50 лет после Боль­шо­го тер­ро­ра, в СССР осто­рож­но обра­ти­лись к теме репрес­сий и сре­ди про­чих вспом­ни­ли высо­ко­по­став­лен­ных жертв. Напри­мер, Нико­лая Ива­но­ви­ча Буха­ри­на — рево­лю­ци­о­не­ра, авто­ра кни­ги «Азбу­ка ком­му­низ­ма» и после­до­ва­тель­но­го про­тив­ни­ка кол­лек­ти­ви­за­ции. В янва­ре 1937 года Буха­ри­на обви­ни­ли в заго­во­ре, а в мар­те 1938-го рас­стре­ля­ли. До самой смер­ти Нико­лай Ива­но­вич наста­и­вал на неви­нов­но­сти, а что­бы доне­сти соб­ствен­ную пози­цию до буду­щих руко­во­ди­те­лей СССР, соста­вил послание:

«…Чув­ствую свою бес­по­мощ­ность перед адской маши­ной, кото­рая, поль­зу­ясь, веро­ят­но, мето­да­ми сред­не­ве­ко­вья, обла­да­ет испо­лин­ской силой, фаб­ри­ку­ет орга­ни­зо­ван­ную кле­ве­ту, дей­ству­ет сме­ло и уверенно…»

Если бы посла­ние было запи­са­но на бума­ге, его мог­ли исполь­зо­вать для пре­сле­до­ва­ния семьи Буха­ри­на — а пото­му супру­га Нико­лая Анна Лари­на заучи­ла пись­мо наизусть. Имен­но этот тра­ги­че­ский сюжет лёг в осно­ву камер­ной дра­мы ита­льян­ско­го режис­сё­ра Кар­ло Лид­за­ни «Доро­гой Гор­ба­чёв» или «Пись­мо Гор­ба­чё­ву» 1988 года. Буха­ри­на сыг­рал Хар­ви Кей­тель, фильм полу­чил Золо­тую медаль пре­зи­ден­та Сена­та 45-го Вене­ци­ан­ско­го кино­фе­сти­ва­ля и был теп­ло встре­чен как на родине, так и в СССР.

Арсе­ний Мои­се­ен­ко и автор­ский кол­лек­тив теле­грам-кана­ла «Куль­ту­ра неудав­ше­го­ся тран­зи­та» рас­ска­зы­ва­ют об ини­ци­а­ти­вах реа­би­ли­та­ции Нико­лая Буха­ри­на «свер­ху» и «сни­зу», о роли Анны Лари­ной в этом про­цес­се и сти­ли­сти­че­ских при­ё­мах ита­льян­ско­го филь­ма «Доро­гой Горбачёв».

---

Возвращение Бухарина

В нояб­ре 1987 года Миха­ил Гор­ба­чёв высту­пил с докла­дом, посвя­щён­ным празд­но­ва­нию семи­де­ся­той годов­щи­ны Октябрь­ской рево­лю­ции. Гене­раль­ный сек­ре­тарь ана­ли­зи­ро­вал исто­ри­че­ские собы­тия, кото­рые деся­ти­ле­ти­я­ми не обсуж­да­лись в пар­тий­ной повест­ке. Напри­мер, репрес­сии 1930‑х годов:

«Совер­шен­но оче­вид­но, что имен­но отсут­ствие долж­но­го уров­ня демо­кра­ти­за­ции совет­ско­го обще­ства сде­ла­ло воз­мож­ны­ми и культ лич­но­сти, и нару­ше­ния закон­но­сти, про­из­вол и репрес­сии 30‑х годов. Пря­мо гово­ря — насто­я­щие пре­ступ­ле­ния на поч­ве зло­упо­треб­ле­ния вла­стью. Мас­со­вым репрес­си­ям под­верг­лись мно­гие тыся­чи чле­нов пар­тии и бес­пар­тий­ных. Тако­ва, това­ри­щи, горь­кая прав­да. Был нане­сён серьёз­ный ущерб делу соци­а­лиз­ма и авто­ри­те­ту пар­тии» [1, с. 21].

Глас­ность акту­а­ли­зи­ро­ва­ла раз­мыш­ле­ния о роли Буха­ри­на в исто­рии стра­ны. Харак­те­ри­сти­ка лич­но­сти Нико­лая Ива­но­ви­ча была неод­но­знач­ной. С одной сто­ро­ны, в докла­де Гор­ба­чёв при­зна­вал, что в кон­це 1920‑х годов груп­па Буха­ри­на «недо­оце­ни­ла зна­че­ние фак­то­ра вре­ме­ни в стро­и­тель­стве соци­а­лиз­ма в 30‑е годы», а её пози­ции опре­де­лил как «дог­ма­ти­че­ское мыш­ле­ние, недиа­лек­тич­ность оцен­ки кон­крет­ной обста­нов­ки» [1, с. 16–17]. С дру­гой сто­ро­ны, Миха­ил Сер­ге­е­вич отда­вал долж­ное Буха­ри­ну в том, что он и его сто­рон­ни­ки не были сле­пы­ми дог­ма­ти­ка­ми и уме­ли при­зна­вать ошиб­ки. Такой при­ём в оцен­ке Буха­ри­на был харак­те­рен для мно­гих пере­стро­еч­ных тек­стов [2]. Не обо­шлось без опо­ры на ленин­ские выска­зы­ва­ния: ген­сек под­чёр­ки­вал, что «Буха­рин не толь­ко цен­ней­ший и круп­ней­ший тео­ре­тик пар­тии, он так­же закон­но счи­та­ет­ся любим­цем всей пар­тии» [1, с. 17].

Гор­ба­чёв одно­знач­но заявил, что троц­кизм необ­хо­ди­мо было «все­на­род­но раз­вен­чать, обна­жить его анти­со­ци­а­ли­сти­че­скую сущ­ность»; и в этом деле не послед­няя роль отво­ди­лась Нико­лаю Буха­ри­ну [1, с. 16]. Это явля­лось логи­че­ским след­стви­ем выступ­ле­ния Миха­и­ла Гор­ба­чё­ва на Октябрь­ском Пле­ну­ме ЦК КПСС 1987 года, на кото­ром он выра­зил такую мысль:

«Под вли­я­ни­ем ленин­ской кри­ти­ки Буха­рин пере­смот­рел свои левац­кие заблуж­де­ния и впо­след­ствии сам борол­ся про­тив поли­ти­че­ско­го экс­тре­миз­ма. Он внёс зна­чи­тель­ный вклад в раз­ра­бот­ку тео­ре­ти­че­ской и поли­ти­че­ской плат­фор­мы пла­но­мер­ной и после­до­ва­тель­ной инду­стри­а­ли­за­ции стра­ны — плат­фор­мы, кото­рую пар­тия исполь­зо­ва­ла для борь­бы про­тив левац­кой кон­цеп­ции сверх­ин­ду­стри­а­ли­за­ции» [3].

Впер­вые за дол­гие годы в выска­зы­ва­ни­ях пар­тий­но­го функ­ци­о­не­ра ста­ла воз­мож­ной поло­жи­тель­ная оцен­ка роли Буха­ри­на в совет­ской исто­рии. Образ Нико­лая Ива­но­ви­ча был важен для пуб­лич­ной дис­кус­сии о ста­лин­ских репрес­си­ях, цене кол­лек­ти­ви­за­ции и индустриализации.

---

Инициатива «снизу»

Пар­тия была не един­ствен­ным источ­ни­ком реа­би­ли­та­ции Буха­ри­на. В 1982 году в горо­де Бреж­не­ве (с 1988 года — Набе­реж­ные Чел­ны) на базе ком­со­моль­ской орга­ни­за­ции Кам­ско­го авто­мо­биль­но­го заво­да Алек­сей Кала­чёв и Вале­рий Писи­гин созда­ли поли­ти­че­ский клуб «Ком­со­моль­ские акти­ви­сты». Участ­ни­ки изу­ча­ли исто­рию пар­тии, источ­ни­ки пере­осмыс­ле­ния чер­па­ли из закры­тых биб­лио­теч­ных кол­лек­ций, част­ных собра­ний и сам­из­да­тов­ских пуб­ли­ка­ций. Жур­на­лист­ка Катри­на ван­ден Хювел писала:

«Их поис­ки аль­тер­на­тив­ной моде­ли совет­ско­го соци­а­лиз­ма при­ве­ли их к тру­дам Нико­лая Буха­ри­на. <…> Читая Буха­ри­на и пере­чи­ты­вая Лени­на, Писи­гин и его това­ри­щи чер­па­ли вдох­но­ве­ние для того, что сего­дня явля­ет­ся их базо­вой кон­цеп­ци­ей соци­а­лиз­ма: соци­аль­ный плю­ра­лизм, эко­но­ми­ка, доми­ни­ру­ю­щую роль в кото­рой игра­ет рынок, и поли­ти­че­ская демо­кра­тия в ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии, ком­со­мо­ле и мест­ных Сове­тах» [4].

В 1987 году клуб допол­нил назва­ние име­нем Нико­лая Буха­ри­на. В апре­ле того же года акти­ви­сты соста­ви­ли кол­лек­тив­ное пись­мо на имя Гене­раль­но­го сек­ре­та­ря ЦК КПСС. Вот отры­вок из это­го текста:

«Сред­ства мас­со­вой инфор­ма­ции на Запа­де обе­ща­ют раз­вер­нуть широ­кую про­па­ган­дист­скую вол­ну: пред­ста­вить 1987 год как 50-летие ста­лин­ско­го тер­ро­ра. Вос­ста­но­вив доб­рые име­на таких дея­те­лей, как Н. И. Буха­рин, А. И. Рыков, К. Радек, Г. Л. Пята­ков и дру­гие, мы достой­но отве­ти­ли бы нашим идей­ным противникам. <…>

9 октяб­ря 1988 года испол­нит­ся 100 лет со дня рож­де­ния Нико­лая Ива­но­ви­ча Буха­ри­на. Очень наде­ем­ся, что спра­вед­ли­вость вос­тор­же­ству­ет, и люди узна­ют прав­ду о чело­ве­ке, всю свою жизнь посвя­тив­шем борь­бе за дости­же­ние ком­му­ни­сти­че­ских иде­а­лов» [5].

Акти­ви­сты пере­пи­сы­ва­лись и встре­ча­лись с супру­гой и сыном Буха­ри­на, а так­же про­во­ди­ли меро­при­я­тия, нося­щие имя репрес­си­ро­ван­но­го поли­ти­ка. Впо­след­ствии в клуб при­ез­жал аме­ри­кан­ский исто­рик Сти­вен Коэн — автор попу­ляр­ной в то вре­мя био­гра­фии Бухарина.

В июне 1987 года пись­мо акти­ви­стов Гор­ба­чё­ву пере­дал сек­ре­тарь прав­ле­ния Сою­за писа­те­лей СССР Евге­ний Евту­шен­ко. Поэт неод­но­крат­но встре­чал­ся с вдо­вой репрес­си­ро­ван­но­го поли­ти­ка — Анной Лари­ной, а так­же позна­ко­мил с ней Сти­ве­на Коэна. В сопро­во­ди­тель­ном пись­ме к Гор­ба­чё­ву Евту­шен­ко одоб­рял подоб­ную инициативу:

«Все те, кто не толь­ко под­дер­жи­ва­ют на сло­вах пере­строй­ку и глас­ность, а про­во­дят их в жизнь, без­услов­но раз­де­ля­ют мне­ние авто­ров это­го пись­ма. Реа­би­ли­та­ция Буха­ри­на дав­но назре­ла, и год семи­де­ся­ти­ле­тия наше­го госу­дар­ства — самое луч­шее для это­го вре­мя. Мы, как наслед­ни­ки рево­лю­ции, не име­ем пра­ва не вспом­нить доб­ры­ми сло­ва­ми всех, кто её делал» [7].

---

Анна Ларина

В 1989 году в изда­тель­стве «Агент­ство печа­ти „Ново­сти“» опуб­ли­ко­ва­ли кни­гу вос­по­ми­на­ний Анны Лари­ной (Буха­ри­ной). Она рас­ска­зы­ва­ла о без­ре­зуль­тат­ных попыт­ках реа­би­ли­та­ции мужа после XX съез­да. В част­но­сти, при­во­дил­ся фраг­мент пись­ма на имя Гене­раль­но­го сек­ре­та­ря ЦК КПСС, а так­же в адрес Пре­зи­ди­у­ма XXVII съезда:

«Что же сде­ла­ли с Буха­ри­ным? Его про­пу­сти­ли через про­кру­сто­во ложе, кото­рое отли­ча­ет­ся от зна­ме­ни­то­го мифо­ло­ги­че­ско­го ложа сво­им тех­ни­че­ским совер­шен­ством. Это ста­лин­ское ложе! Оно как маг­ни­том выло­ви­ло и отсек­ло от Буха­ри­на всё то, что свя­зы­ва­ло его с ком­му­ни­сти­че­ской пар­ти­ей и лени­низ­мом; оно выхо­ло­сти­ло его рево­лю­ци­он­ную душу, отлу­чи­ло от соци­а­лиз­ма. Отня­ло все его досто­ин­ства, зама­за­ло гря­зью все те нрав­ствен­ные и интел­лек­ту­аль­ные каче­ства, за кото­рые его люби­ли в пар­тии. Оно, это ста­лин­ское ложе, ото­бра­ло у Буха­ри­на любовь Вла­ди­ми­ра Ильи­ча» [8].

Вопрос о реа­би­ли­та­ции Нико­лая Буха­ри­на вновь стал акту­аль­ным во вре­мя Октябрь­ско­го Пле­ну­ма и празд­но­ва­ния семи­де­ся­той годов­щи­ны Октяб­ря, а так­же в све­те обра­зо­ва­ния 28 сен­тяб­ря 1987 года «Комис­сии по допол­ни­тель­но­му изу­че­нию мате­ри­а­лов, свя­зан­ных с репрес­си­я­ми, имев­ши­ми место в пери­од 30–40‑х и нача­ла 50‑х годов» [9, с. 109]. К это­му момен­ту уже вышла поэ­ма Евге­ния Евту­шен­ко «Вдо­ва Бухарина»:

… Анна Михайловна,
вы сохра­ни­ли его заве­ща­нье не зря,
ибо мы ска­жем ещё всем народом:
если мы родом из Октября,
зна­чит, мы из Буха­ри­на тоже родом.
Нашу глас­ность заду­шить сего­дня рвутся
те, кому она — как лич­ная опасность.
Насто­я­щие отцы революции,
это ваш спа­сён­ный глас —
наша глас­ность… [10].

Исто­рия Анны Михай­лов­ны полу­чи­ла ещё более широ­кую оглас­ку бла­го­да­ря пуб­ли­ка­ции в ноябрь­ском номе­ре раз­го­во­ра кор­ре­спон­ден­та жур­на­ла «Ого­нёк» с вдо­вой политика.

Из тек­ста ста­но­вят­ся понят­ны основ­ные пери­пе­тии отно­ше­ний «любим­ца пар­тии» и при­ём­ной доче­ри извест­но­го боль­ше­ви­ка Юрия Лари­на, рас­кры­ва­ют­ся неко­то­рые эпи­зо­ды част­ной жиз­ни Буха­ри­на, осо­бен­но­сти харак­те­ра, его мне­ние о раз­ных аспек­тах повсе­днев­ной и поли­ти­че­ской жиз­ни, а так­же вза­и­мо­от­но­ше­ния с «коман­дой Ста­ли­на» и дру­ги­ми лиде­ра­ми Совет­ско­го Союза.

Наи­бо­лее акту­аль­ная часть пуб­ли­ка­ции — опи­са­ние дела про­тив Буха­ри­на, а так­же 27 фев­ра­ля 1937 года — дня перед отправ­кой поли­ти­ка на фев­раль­ско-мар­тов­ский Пленум.

Послед­ние меся­цы 1936 года про­шли для супру­же­ской пары в атмо­сфе­ре пол­ной неопре­де­лён­но­сти. Орга­ны то раз­ви­ва­ли, то со сво­ра­чи­ва­ли дело Буха­ри­на. Анна Михай­лов­на одно­знач­но ука­зы­ва­ла на без­осно­ва­тель­ность про­цес­са, а так­же на то, что его ини­ци­и­ро­вал один чело­век, кото­рый гото­вит­ся лик­ви­ди­ро­вать её мужа.

В ночь перед Пле­ну­мом Нико­лай Ива­но­вич окон­ча­тель­но осо­знал неиз­беж­ность аре­ста. За несколь­ко дней до это­го Буха­рин напи­сал пись­мо, кото­рое нарёк поли­ти­че­ским заве­ща­ни­ем «Буду­ще­му поко­ле­нию руко­во­ди­те­лей пар­тии». Опа­са­ясь пре­сле­до­ва­ния супру­ги и сына, Буха­рин заста­вил её выучить текст пись­ма. По вос­по­ми­на­ни­ям Лари­ной, послед­няя ночь была посвя­ще­на заучи­ва­нию завещания:

«Про­сил бороть­ся за его оправ­да­ние и не забыть ни еди­ной стро­ки письма-завещания.
— Ситу­а­ция изме­нит­ся, обя­за­тель­но изме­нит­ся, — твер­дил он, — ты моло­да, ты дожи­вёшь. Кля­нись, что ты суме­ешь сохра­нить в памя­ти моё пись­мо!» [11, с. 31].

Впо­след­ствии пись­мо опуб­ли­ко­ва­ли в кни­ге «Неза­бы­ва­е­мое». Текст обра­ще­ния к про­дол­жа­те­лям дела соци­а­ли­сти­че­ско­го стро­и­тель­ства закан­чи­вал­ся сле­ду­ю­щи­ми строками:

«Нико­гда я не был пре­да­те­лем, за жизнь Лени­на без коле­ба­ния запла­тил бы соб­ствен­ной. Любил Киро­ва, ниче­го не зате­вал про­тив Ста­ли­на. Про­шу новое, моло­дое и чест­ное поко­ле­ние руко­во­ди­те­лей пар­тии зачи­тать моё пись­мо на Пле­ну­ме ЦК, оправ­дать и вос­ста­но­вить меня в пар­тии. Знай­те, това­ри­щи, что на том зна­ме­ни, кото­рое вы поне­сё­те побе­до­нос­ным шестви­ем к ком­му­низ­му, есть и моя кап­ля кро­ви!» [8].

---

Бухарин в фильме «Дорогой Горбачёв»

Интер­вью Анны Лари­ной жур­на­лу «Ого­нёк» полу­чи­ло вто­рую жизнь в филь­ме ита­льян­ско­го режис­сё­ра-ком­му­ни­ста Кар­ло Лид­за­ни «Доро­гой Гор­ба­чёв». Для назва­ния кар­ти­ны Лид­за­ни выбрал пер­вые сло­ва пись­ма Лари­ной Гор­ба­чё­ву с прось­бой о реа­би­ли­та­ции мужа:

«Замы­сел ново­го филь­ма родил­ся в нояб­ре 1987 года, когда я про­чёл в жур­на­ле „Ого­нёк“ отрыв­ки из вос­по­ми­на­ний вдо­вы Буха­ри­на» [12, с. 139].

Режис­сёр при­зна­вал­ся, что для напи­са­ния сце­на­рия потре­бо­ва­лось «новы­ми гла­за­ми» пере­чи­тать Крат­кий курс исто­рии ВКП(б) и разо­брать­ся в дея­тель­но­сти Нико­лая Буха­ри­на. Изна­чаль­но сце­на­рий заду­мы­вал­ся для пока­за в Ита­лии в виде «теат­ра двух актё­ров, в кото­ром глав­ное — пси­хо­ло­гия двух дей­ству­ю­щих лиц, нюан­сы их отно­ше­ний» [13, с. 68].

В 1988 году состо­я­лась пре­мье­ра спек­так­ля. В то же вре­мя парал­лель­но про­хо­ди­ли съём­ки пол­но­мет­раж­ной кар­ти­ны, харак­тер кото­рой остал­ся неиз­мен­ным — «дей­ствие двух актё­ров в духе „камер­шпи­ля“, где ни разу не нару­ша­ет­ся един­ство вре­ме­ни и места, почти нет внеш­не­го дей­ствия и вся нагруз­ка лежит на пси­хо­ло­гии и харак­те­рах геро­ев». Одна­ко, как под­чёр­ки­ва­ет Геор­гий Богем­ский в рецен­зии на фильм, к дра­ма­тич­но­сти послед­ней сов­мест­ной ночи Буха­ри­на и Лари­ной добав­ля­ет­ся тре­тий пер­со­наж — Ста­лин, «чьё неви­ди­мое при­сут­ствие и часто повто­ря­е­мое имя слов­но жесто­кий, неумо­ли­мый рок. А за окна­ми квар­ти­ры мрач­ный, без­на­дёж­ный фон — ноч­ная тьма мос­ков­ской зимы того страш­но­го года…» [14, с. 52]. Ста­лин высту­па­ет не толь­ко как анта­го­нист, застав­ля­ю­щий Буха­ри­на окле­ве­тать себя во бла­го «пар­тии и соци­а­лиз­ма», но и как насто­я­щий пре­ступ­ник, пыта­ю­щий­ся забрать у пары всё самое доро­гое. Напри­мер, в кар­тине при­сут­ству­ет мне­ние, что Ста­лин так­же питал чув­ства к Анне. Тезис мета­фо­ри­че­ски выра­жа­ет­ся в эпи­зо­де, в кото­ром охра­на уби­ва­ет люби­мо­го лисён­ка Буха­ри­на. Убить живот­ное при­ка­за­ли «свер­ху».

Как отме­тил сам Кар­ло Лид­за­ни, одним из основ­ных сти­ли­сти­че­ских при­ё­мов кар­ти­ны стал эле­мент саспенса:

«…тре­вож­ное ожи­да­ние, кото­рое долж­но дер­жать зри­те­ля в напря­же­нии: стук под­ни­ма­ю­ще­го­ся лиф­та, шорох под­со­вы­ва­е­мой под дверь ано­ним­ной запис­ки, неожи­дан­ный зво­нок, столь же неожи­дан­но гас­ну­щий свет, рез­кий плач ребён­ка… Всё это при­зва­но пере­дать атмо­сфе­ру стра­ха, тре­вож­но­го ожи­да­ния аре­ста» [13, с. 68].

Отно­ше­ния двух глав­ных геро­ев зафик­си­ро­ва­ны в кар­тине вокруг линии с поли­ти­че­ским заве­ща­ни­ем Буха­ри­на. Без­услов­но, дра­ма­тизм момен­та заучи­ва­ния пись­ма про­пи­тан несо­гла­си­ем с неспра­вед­ли­во­стя­ми ста­ли­низ­ма. С дру­гой сто­ро­ны, по задум­ке Лид­за­ни, необ­хо­ди­мо было пока­зать, как Анна Михай­лов­на ещё не до кон­ца осо­зна­ёт уни­каль­ность момен­та. Лари­на не может запом­нить текст из-за того, что её не поки­да­ет вера в бла­го­при­ят­ный исход событий.

Геро­изм Анны Лари­ной, по замыс­лу режис­сё­ра, рас­кры­ва­ет­ся в осо­зна­нии неиз­беж­но­го и в борь­бе за реа­би­ли­та­цию име­ни и насле­дия мужа через года, поли­ти­че­ские пово­ро­ты и репрес­сии в отно­ше­нии Анны Михай­лов­ны и её сына. Этот худо­же­ствен­ный при­ём стал кам­нем пре­ткно­ве­ния в пони­ма­нии кар­ти­ны Лари­ной. Режис­сёр отме­чал, что при пока­зе кар­ти­ны на 45‑м Вене­ци­ан­ском кино­фе­сти­ва­ле в 1988 году (фильм был отме­чен пре­ми­ей пре­зи­ден­та «За обще­ствен­ную направ­лен­ность») Лари­на не сра­зу про­ник­лась духом сце­на­рия как раз из-за недо­воль­ства наив­ным харак­те­ром соб­ствен­но­го персонажа.

Одна­ко поло­же­ние изме­ни­лось после XVI Мос­ков­ско­го Меж­ду­на­род­но­го кино­фе­сти­ва­ля, на кото­ром фильм пред­ста­ви­ли вне кон­курс­ной про­грам­мы. Для пока­за кар­ти­ны назва­ние изме­ни­ли на «Пись­мо Гор­ба­чё­ву». Этот шаг демон­стри­ро­вал обо­зна­че­ние пись­ма, кото­рое дол­гие годы пом­ни­ла Лари­на, а так­же в этом был и сим­во­ли­че­ский аспект, посколь­ку пись­мо мог­ло озна­чать и заве­ща­ние «любим­ца пар­тии» нынеш­не­му Гене­раль­но­му секретарю.

После про­смот­ра Анна Михай­лов­на обра­ти­лась к залу с речью, в кото­рой отме­ча­ла, что «при­ни­ма­ет фильм цели­ком, про­чув­ство­вав замы­сел режис­сё­ра: его чисто худо­же­ствен­ные допу­ще­ния, стрем­ле­ние к обоб­ще­нию и доход­чи­во­сти» [14, с. 54].

Немно­го­чис­лен­ные авто­ры совет­ской кино­кри­ти­ки воз­да­ва­ли долж­ное Кар­ло Лид­за­ни за то, что он решил­ся на худо­же­ствен­ное иссле­до­ва­ние боле­вых точек совет­ской исто­рии, кото­рые оте­че­ствен­ные спе­ци­а­ли­сты зача­стую обхо­ди­ли сто­ро­ной. Сам Лид­за­ни отме­чал, что «в гла­зах ита­льян­ских ком­му­ни­стов Нико­лай Буха­рин уже дав­но реа­би­ли­ти­ро­ван» [13, с. 68]. Этот факт суще­ствен­но упро­щал под­ход к напи­са­нию сце­на­рия и съём­кам фильма.

Спра­вед­ли­во­сти ради, совет­ские кине­ма­то­гра­фи­сты всё же вопло­ти­ли образ Буха­ри­на чуть позд­нее. Наи­бо­лее извест­ный при­мер — «Враг наро­да Буха­рин» (Мос­фильм, 1990).

---

Вместо заключения

Отме­тим неко­то­рые зна­чи­мые дета­ли о филь­ме, о кото­рых не было упо­ми­на­ний в основ­ном тек­сте статьи.

Кар­ти­на была сня­та на англий­ском язы­ке, посколь­ку, как отме­чал режис­сёр, «в Ита­лии на нём ныне сни­ма­ет­ся мно­го, если не боль­шин­ство филь­мов, и — как ни пара­док­саль­но, — их потом дуб­ли­ру­ют на ита­льян­ский. Англо­языч­ный кино‑, теле- и видео­ры­нок самый боль­шой, а аме­ри­кан­цы ино­стран­ные филь­мы дуб­ли­ро­вать не любят» [13, с. 69].

Геор­гий Богем­ский в после­сло­вии к интер­вью отме­чал, что через несколь­ко дней после бесе­ды с режис­сё­ром в Риме, он полу­чил копию пье­сы «Доро­гой Гор­ба­чёв», чтоб в даль­ней­шем пере­ве­сти её на рус­ский язык. Вопло­тить идею не удалось.
Хар­ви Кей­те­ля, сыг­рав­ше­го в филь­ме глав­ную роль, выби­ра­ли по прин­ци­пу схо­же­сти с фак­ту­рой Буха­ри­на. Одна­ко этот прин­цип не рас­про­стра­нял­ся на Фла­ми­нию Лид­за­ни, испол­нив­шую роль Анны Лариной.

Посколь­ку фильм недо­сту­пен в Сети как для оте­че­ствен­но­го, так и для ино­стран­но­го зри­те­ля [16], пред­став­ля­ем кад­ры, най­ден­ные на стра­ни­цах совет­ских рецензий.

---

Примечания

1. Миха­ил Гор­ба­чёв. Октябрь и пере­строй­ка: рево­лю­ция про­дол­жа­ет­ся. М.: Изда­тель­ство поли­ти­че­ской лите­ра­ту­ры, 1987.
2. Ген­на­дий Бор­дю­гов, Вла­ди­мир Коз­лов. Нико­лай Буха­рин (эпи­зо­ды поли­ти­че­ской био­гра­фии) // Ком­му­нист, № 13, 1988. С. 98–110.
3. Из выступ­ле­ния Миха­и­ла Гор­ба­чё­ва на Октябрь­ском Пле­ну­ме ЦК КПСС (21.10.1987).
4. Katrina vanden Heuvel. The Young Fight For the «Three Ds» // The Nation. May 29, 1989.
5. Пись­мо в Полит­бю­ро ЦК КПСС. Апрель 1987 года. (Из исто­рии поли­ти­че­ской реа­би­ли­та­ции Нико­лая Буха­ри­на и дру­гих дея­те­лей партии).
6. Полит­клуб им. Н. И. Буха­ри­на (1982−1992).
7. Пись­мо Евге­ния Евту­шен­ко Миха­и­лу Гор­ба­чё­ву о реа­би­ли­та­ции Нико­лая Буха­ри­на. 30.06.1987.
8. Анна Лари­на-Буха­ри­на. Неза­бы­ва­е­мое. М.: Изда­тель­ство АПН, 1989.
9. Поста­нов­ле­ние Полит­бю­ро ЦК КПСС об обра­зо­ва­нии комис­сии Полит­бю­ро ЦК КПСС по допол­ни­тель­но­му изу­че­нию мате­ри­а­лов, свя­зан­ных с репрес­си­я­ми, имев­ши­ми место в пери­од 30–40‑х и нача­ла 50‑х годов // Изве­стия ЦК КПСС, № 1, 1989. С. 109.
10. Евге­ний Евту­шен­ко. Поэ­ма «Вдо­ва Буха­ри­на».
11. Ф. Мед­ве­дев. «Он хотел пере­де­лать жизнь, пото­му что её любил» // Ого­нёк, № 48, ноябрь, 1987. С. 26–31.
12. Лео­нид Зиман. Рецен­зия на фильм «Доро­гой Гор­ба­чёв» // Искус­ство кино, № 3, 1989. С. 139–140.
13. Геор­гий Богем­ский. Послед­няя ночь Нико­лая Буха­ри­на (интер­вью с режис­се­ром) // Искус­ство кино, № 12, 1989. С. 66–69.
14. Геор­гий Богем­ский. Доро­гой Гор­ба­чёв // Кино­гло­бус. Два­дцать филь­мов 1988 г. Сбор­ник, М.: Все­со­юз­ное твор­че­ское объ­еди­не­ние «Кино­центр», 1991. С. 51–54.
15. Лица фести­ва­ля // Совет­ский экран, № 14, 1989. С. 9.
16. Копия кар­ти­ны хра­нит­ся в Гос­филь­мо­фон­де.

---

Читай­те так­же «Поиг­ра­ем в пере­строй­ку: Миха­ил Гор­ба­чёв и видео­иг­ры».

Николай Иванович Бухарин
Член Политбюро ЦК ВКП(б) 2 июня 1924 — 17 ноября 1929
Кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) 25 марта 1919 — 23 мая 1924
Вероисповедание	атеизм
Рождение	27 сентября (9 октября) 1888 Москва, Российская империя
Смерть	15 марта 1938[1] (49 лет) Расстрельный полигон «Коммунарка», Ленинский район, Московская область, РСФСР, СССР
Место погребения	Расстрельный полигон «Коммунарка»
Отец	Иван Гаврилович Бухарин (1862—1940)
Мать	Любовь Ивановна Измайлова (ум. 1915)
Супруга	Ларина, Анна Михайловна
Партия	РСДРП (с 1906)
Образование	Московский университет (1911)
Сражения	Взрыв в Леонтьевском переулке
Николай Иванович Бухарин на Викискладе

Запрос «Бухарин» перенаправляется сюда; об однофамильцах см. Бухарин (фамилия).

Никола́й Ива́нович Буха́рин (27 сентября [9 октября] 1888, Москва — 15 марта 1938, Коммунарка, Московская область) — российский революционер, советский политический, государственный и партийный деятель. Член ЦК партии (1917—1934), кандидат в члены ЦК ВКП(б) (1934—1937). Кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) (1919—1924), член Политбюро ЦК ВКП(б) (1924—1929). Кандидат в члены Оргбюро ЦК РКП(б) (1923—1924). Лидер так называемой правой оппозиции в ВКП(б), последовательный противник политики коллективизации. Академик АН СССР (1929). Расстрелян в 1938 году.

Деятельность до революции[править | править код]

Родился в семье школьных учителей Ивана Гавриловича Бухарина (1862—1940)^[2][3] и Любови Ивановны Измайловой (ум. 1915)^[4]. С 1893 года четыре года семья прожила в Кишинёве, где Иван Гаврилович работал податным инспектором. Затем вновь в Москве, где Николай учился в Первой гимназии, после окончания которой с 1907 года учился на экономическом отделении юридического факультета Московского университета, откуда в 1911 году был исключён в связи с арестом за участие в революционной деятельности^[5].

Во время революции 1905—1907 годов совместно со своим лучшим другом Ильёй Эренбургом принимал активное участие в студенческих демонстрациях, организованных студентами Московского университета. В 1906 году вступил в РСДРП, примкнув к большевикам. В возрасте 19 лет вместе с Григорием Сокольниковым организовал в Москве молодёжную конференцию 1907 года, которая впоследствии считалась предшественницей комсомола^[5].

В 1908—1910 годах — член Московского комитета РСДРП, вёл работу в профсоюзах. В это время сблизился с В. М. Смирновым и познакомился со своей будущей женой Н. М. Лукиной. В 1909—1910 годах трижды подвергался кратковременным арестам. В июне 1911 года арестован и сослан на 3 года в Онегу (Архангельская губерния), в том же году бежал из ссылки. Скрывался на квартире^[6] В. М. Шулятикова в ожидании документов. Затем нелегально выехал в Ганновер, а осенью 1912 года в Австро-Венгрию^[5].

В 1912 году в Кракове Бухарин познакомился с В. И. Лениным, с которым впоследствии поддерживал дружеские отношения. В эмиграции продолжал заниматься самообразованием, изучая сочинения как основателей марксизма и социалистов-утопистов, так и своих современников. Особенно сильное влияние на формирование взглядов Бухарина оказал А. А. Богданов^[7].

В 1914 году, с началом Первой мировой войны, арестован властями Австро-Венгрии по подозрению в шпионаже и выслан в Швейцарию. В 1916 году через Францию и Англию переехал в Стокгольм. В Швеции жил под чужим именем Мойша Долголевский^[8][9][10]. По воспоминаниям жены Бухарина А. М. Лариной этим же именем он назывался и позднее, в разговорах с её отцом Михаилом Лурье (Юрием Лариным):

До последнего времени, приходя к отцу, Николай Иванович так себя и называл. Звонил в дверь, не успеешь открыть, как уже слышится его заразительный смех: «Откройте, Мойша-Абе-Пинкус Довголевский пришёл!»

Несмотря на то, что эмигрантам было запрещено вмешиваться в шведскую политику, он писал для скандинавских левых газет и участвовал в собрании эмигрантского клуба, который шведская полиция считала подставной революционной организацией. Был арестован 23 марта 1916 года в квартире на Сальмэтаргатан, где он жил вместе с двумя другими большевиками (Юрием Пятаковым и Евгенией Бош). В полицейском участке назвал себя Мойша Долголевский. После нескольких недель тюремного заключения в апреле 1916 года выслан из Швеции в Норвегию, жил в Христиании (Осло), Копенгагене, с октября 1916 года — в Нью-Йорке (США), где познакомился с Львом Троцким и Александрой Коллонтай и редактировал (с января 1917 года) вместе с Троцким газету «Новый мир»^[7].

В 1915 году написал работу «Мировое хозяйство и империализм», посвящённую анализу особенностей капитализма начала XX века. Ленин написал к ней (не публиковавшееся до революции) предисловие и использовал ряд её положений в своём труде «Империализм как высшая стадия капитализма» (1916). С другой стороны, в развернувшейся с началом Первой мировой войны среди социал-демократов дискуссии о праве наций на самоопределение Бухарин выступил против позиции Ленина и его сторонников (в частности, Сталина и Зиновьева). Соответствующие взгляды Бухарина и примкнувшего к нему Пятакова Ленин назвал «карикатурой на марксизм» и расценил как рецидив экономизма 1890-x годов, связанного с неумением отличать политические вопросы от экономических^[7].

Ник. Ив. [Бухарин] занимающийся экономист, и в этом мы его всегда поддерживали. Но он (1) доверчив к сплетням и (2) в политике дьявольски неустойчив.

— Из письма Ленина к А. Г. Шляпникову, 1916 г. (см.: ПСС Ленина, т. 49, с. 194)

После Февральской революции 1917 года Бухарин немедленно принял решение о возвращении на родину, однако вернулся в Россию только в мае 1917 года, поскольку был арестован в Японии, через территорию которой возвращался. В Челябинске был арестован местными властями за агитацию среди солдат и матросов^[11].

Теоретик и экономист[править | править код]

В 1917 году на VI съезде избран членом ЦК РСДРП(б), после чего работал в Московском комитете партии и редактировал печатное издание «Известия Московского военно-революционного комитета». Вёл активную пропагандистскую работу во время Октябрьской революции 1917 года, занимая радикальные левые позиции. Джон Рид в книге «Десять дней, которые потрясли мир» утверждает, что Бухарин считался «более левым, чем Ленин». В течение многих лет с небольшим перерывом в 1918 году — главный редактор газеты «Правда» и фактически ведущий партийный идеолог. Подготовил предложения по национализации промышленности и созданию органов управления экономикой во главе с Высшим советом народного хозяйства (ВСНХ)^[12].

В 1917—1918 годах в качестве редактора «левокоммунистической» газеты «Коммунист» был лидером «левых» коммунистов, совместно с другими «левыми» коммунистами, а также левыми эсерами выступал как против подписания мира с немцами в Брест-Литовске, так и против позиции главы советской делегации Льва Троцкого, требуя продолжения линии на мировую пролетарскую революцию. Позже, во время инициированной в 1923 Троцким дискуссии о фракциях в ВКП(б), признал, что во время обсуждения Брестского мира часть левых эсеров предложила ему участвовать в аресте Ленина на 24 часа и создании коалиционного социалистического правительства из противников мирного договора с Центральными державами. Левые эсеры утверждали, что это правительство сможет разорвать договор и продолжить революционную войну, однако Бухарин наотрез отказался участвовать в заговоре против вождя партии и государства. Через некоторое время после подписания Брестского мира перешёл на сторону Ленина, свидетельством чего стало возвращение Бухарина на должность главного редактора «Правды» в июле 1918 после неудачного мятежа левых эсеров.

В мае 1918 года выпустил ставшую широко известной брошюру «Программа коммунистов (большевиков)», в которой теоретически обосновывал необходимость трудовой повинности для нетрудовых классов. После опубликования работ «Политическая экономия рантье» и «Мировое хозяйство и империализм» стал одним из ведущих экономистов-теоретиков РКП(б). В марте 1919 года избран кандидатом в члены Политбюро ЦК РКП(б). В 1919—1920 годах являлся членом Исполкома Коминтерна^[12].

25 сентября 1919 года Бухарин стал жертвой террористического акта: он был ранен бомбой, брошенной террористами-анархистами в помещение Московского комитета РКП(б) в Леонтьевском переулке^[12].

В октябре 1919 года совместно с Евгением Преображенским написал выдержавшую впоследствии более 20 переизданий книгу «Азбука коммунизма». В мае 1920 года написал (частично в соавторстве с Георгием Пятаковым) работу «Экономика переходного периода. Часть I: Общая теория трансформационного процесса»^[12]. Эти работы были в целом положительно встречены Лениным, который, однако, считал, что рассмотрение ряда вопросов ведётся Бухариным с точки зрения не марксизма, а разрабатывавшейся А. А. Богдановым «всеобщей организационной науки», а также критиковал автора за чрезмерно напыщенный стиль изложения. Представляет интерес шуточная рецензия Ленина на книгу «Экономика переходного периода», в которой пародируется увлечение Бухарина иноязычной лексикой:

Превосходные качества этой превосходной книги испытывают некоторую деквалификацию, поскольку они лимитируются тем обстоятельством, primo, что автор недостаточно фундирует свои постулаты…

— Из «Recensio academica» В. И. Ленина на книгу «Экономика переходного периода»

В целом работы Бухарина 1918—1921 годов написаны под сильным впечатлением от практики «военного коммунизма», связанного с широким применением внеэкономического принуждения в экономике страны. Характерная цитата:

С точки зрения большого по своей величине исторического масштаба, пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи.

— «Экономика переходного периода», глава X

В «профсоюзной дискуссии» 1920—1921 годов Бухарин занимал позицию, которая им самим рассматривалась как «буфер» между основными сторонами спора: Лениным и Троцким^[13]. Он пытался доказать, что разногласия между участниками дискуссии основаны на недоразумении и напоминают спор человека, называющего стакан стеклянным цилиндром, и человека, называющего тот же стакан инструментом для питья. Ленин (считавший позицию Бухарина разновидностью троцкистской) использовал пример Бухарина со стаканом для популярного изложения некоторых взглядов марксизма, не понятых, с его точки зрения, Троцким и Бухариным. Эти рассуждения Ленина получили впоследствии известность как «диалектика стакана».

Подводя итоги своим наблюдениям за деятельностью Бухарина, Ленин дал ей следующую характеристику, впоследствии получившую широкую известность:

Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики).

На первой конференции марксистско-ленинских учреждений в марте 1928 г. М. Покровский в своем вступительном докладе назвал «две самые замечательные обществоведческие работы» за десятилетие, истекшее со времени Октябрьской революции: Ленина — «Государство и революция» и Бухарина — «Экономика переходного периода». «У Бухарина, — сказал т. Покровский, — несмотря на некоторые несостоявшиеся прогнозы, имеется целый ряд основных мыслей, которые в области политической экономии представляют почти такой же поворот, как ленинская книга „Государство и революция“ в области права»^[15].

Борьба против Троцкого и расхождения со Сталиным[править | править код]

С ноября 1923 года активно борется с «троцкистской» левой оппозицией. Смерть Ленина 21 января 1924 года явилась серьёзным душевным ударом для Бухарина, который был одним из ближайших товарищей вождя. Бухарин отреагировал на смерть основателя Советского государства искренним и эмоциональным обращением ЦК РКП(б). После смерти Ленина переведён в члены Политбюро ЦК (2 июня 1924 года) и стал одним из влиятельнейших руководителей партии и государства. Как и Зиновьев, выступил против предания широкой огласке ленинского «Завещания». В этот период Бухарин становится близким другом Сталина, который в одной из бесед охарактеризовал руководящих членов партии следующим образом: «Мы с тобой, Бухарчик, Гималаи, а все остальные — маленькие пятна»^[16]. Бухарин принадлежал к немногим высшим руководителям партии и страны, обращавшимся к Сталину на «ты» и называвшим его в своих выступлениях Кобой. Сталин, в свою очередь, звал Бухарина «Николашей» или «Бухарчиком». Бухарин оказал существенную поддержку Сталину в борьбе против Троцкого (1923—1924), Каменева и Зиновьева (1925—1926) и в окончательном разгроме Троцкого (1927).

С освобождением Зиновьева от должности председателя ИККИ на VII пленуме ИККИ (ноябрь-декабрь 1926 года) руководящее положение в Коминтерне занял Бухарин^[17].

Проанализировав причины неудач «военного коммунизма», Бухарин превратился в активного сторонника провозглашённой Лениным новой экономической политики. После смерти Ленина он делал акцент на необходимости дальнейшего проведения экономических реформ в русле НЭПа. В это время Бухарин выдвинул знаменитый лозунг (1925), обращённый к крестьянам: «Обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство!», указав, что «социализм бедняков — это паршивый социализм» (впоследствии Сталин назвал лозунг «не нашим», а Бухарин отказался от своих слов). Вместе с тем, Бухарин принимал участие и в разработке сталинской теории «социализма в одной отдельно взятой стране», противопоставленной идее перманентной мировой революции Троцкого^[18].

В 1928 году выступил против усиленной коллективизации, предлагая эволюционный путь, когда кооперация и общественный сектор (многоукладная экономика) будут постепенно экономически вытеснять индивидуальное хозяйство, а кулаки не будут подлежать устранению как класс, а будут постепенно уравнены с остальными жителями деревни^[18]. В опубликованной 30 сентября 1928 года в «Правде» статье «Заметки экономиста»^[19] Бухарин объявил единственно приемлемым бескризисное развитие аграрного и индустриального сектора, а все другие подходы (в первую очередь сталинский) — «авантюристическими». Это, однако, противоречило курсу Сталина на всеобщую коллективизацию и индустриализацию.

Бухарин в опале[править | править код]

Политбюро осудило выступление Бухарина, а тот в полемике в ответ на требование генерального секретаря «прекратить линию торможения коллективизации» назвал Сталина «мелким восточным деспотом». В ноябре 1928 года Пленум ЦК назвал позицию Бухарина, Рыкова и Томского «правым уклоном» (в противоположность «левому уклону» Троцкого).

30 января 1929 года Бухарин написал заявление в Политбюро ЦК ВКП(б) по поводу распространяемых о нём измышлений^[20]. 9 февраля 1929 года Бухарин, Рыков и Томский направили совместное заявление Объединённому заседанию Политбюро ЦК ВКП(б) и Президиума ЦКК^[21].

На апрельском Пленуме ЦК и ЦКК (1929) Сталин заявил, что «вчера ещё личные друзья, теперь расходимся с ним в политике». Пленум завершил «разгром группы Бухарина», а сам Бухарин был снят с занимаемых постов. Сталин предлагал назначить Бухарина на почётный, но крайне неблагодарный пост наркома просвещения, однако сам Бухарин попросил дать ему тихую должность начальника Научно-технического управления Высшего совета народного хозяйства. Климент Ворошилов писал 8 июня 1929 года Серго Орджоникидзе:

Бухарин умолил всех не назначать его на Наркомпрос и предложил, а затем настаивал на НТУ. Я поддержал его в этом, поддержало ещё несколько человек и большинством в один голос (против Кобы) мы провели его^[22].

19 июня 1929 года на Х пленуме ИККИ состоялось отстранение Бухарина от поста члена Президиума ИККИ, ему было предъявлено политическое обвинение в том, что он «скатывается к оппортунистическому отрицанию факта всё большего расшатывания капиталистической стабилизации, что неизбежно ведёт к отрицанию нарастания нового подъёма революционного рабочего движения»^[23]. Отказавшись «покаяться», 17 ноября 1929 года он был выведен из Политбюро ЦК^[18]. Вскоре часть поддерживавших позицию Бухарина членов Коммунистического Интернационала, возглавляемых выходцами из американской компартии, были исключены из Коминтерна, образовав «Международную коммунистическую оппозицию». Но сам Бухарин уже через неделю признал свои ошибки и заявил, что будет вести «решительную борьбу против всех уклонов от генеральной линии партии и, прежде всего, против правого уклона». На XVII съезде ВКП(б) (1934) в своём выступлении заявил: «Обязанностью каждого члена партии является сплочение вокруг товарища Сталина как персонального воплощения ума и воли партии». В 1934 году переведён из членов в кандидаты в члены ЦК ВКП(б).

Управленец и журналист. Бухарин и интеллигенция[править | править код]

Бухарин считался^[24] (наряду с Лениным, Троцким, Луначарским, Бонч-Бруевичем и Чичериным) одним из самых эрудированных представителей большевистской партии после её прихода к власти. Бухарин свободно владел^[25] французским, английским и немецким языками. В повседневной жизни был дружелюбен и приветлив, оставался доступным в общении.

В 1929—1932 годах являлся членом Президиума ВСНХ СССР, заведующим научно-техническим управлением. С 1932 года — член коллегии Наркомата тяжёлой промышленности СССР. В 1931—1936 годах он был издателем научно-популярного и общественного журнала «Социалистическая реконструкция и наука» («СоРеНа»). Бухарин был одним из редакторов и участником первого издания БСЭ. У зарубежной интеллигенции (в частности, Андре Мальро) был проект поставить Бухарина во главе редакции неосуществлённой международной «Энциклопедии XX века».

12 января 1929 года был избран действительным членом АН СССР по социально-экономическим наукам.

Кандидатура тов. Бухарина стоит менее твёрдо (чем Покровского. — Прим.): формально академики ссылаются на «публицистический характер его работ», а по существу в своем узком кругу высказывают опасения, что избрание тов. Бухарина, как одного из руководителей Коминтерна, «может создать для Академии всякие осложнения в её международных сношениях», «уронит её авторитет» и т. п. Исходя из того, что Академия вряд ли пойдёт на политическую демонстрацию, чем являлось бы в данном случае забаллотирование этой кандидатуры, можно считать, что тов. Бухарин будет избран.

— докладывала в Политбюро в октябре 1928 года комиссия по наблюдению за выборами в Академию наук^[26]

C 1930 года председатель Комиссии по истории знаний (КИЗ), с 1932 года директор образованного на основе КИЗ Института истории науки и техники АН СССР, который прекратил своё существование в 1938 году^[27]. Бухарин пропагандировал теорию о возможности перехода от диктатуры пролетариата к социалистическому гуманизму, задумывался о революции в науке как отражение революции в обществе^[28].

С 26 февраля 1934 по 16 января 1937 года главный редактор газеты «Известия». В феврале 1936 года был командирован партией за границу для перекупки принадлежавшего Немецкой социал-демократической партии архива Карла Маркса и Фридриха Энгельса, который был вывезен в ряд стран Европы после прихода к власти в Германии нацистов^[29].

С именем Бухарина были связаны надежды части интеллигенции того времени на улучшение политики государства по отношению к ней. Тёплые отношения связывали Бухарина с Максимом Горьким (впоследствии Бухарина обвинят на суде в причастности к убийству Горького); его помощью в конфликтах с властями пользовались Осип Мандельштам и Борис Пастернак. В 1934 году Бухарин выступил на Первом съезде советских писателей с речью, где исключительно высоко ставил Пастернака, а также критиковал «комсомольских поэтов»^[29]:

Это поэт-песнопевец старой интеллигенции, ставшей интеллигенцией советской… Пастернак оригинален… В этом его сила, потому что он бесконечно далёк от шаблона, трафаретности, рифмованной прозы… Таков Борис Пастернак, один из замечательнейших мастеров стиха в наше время, нанизавший на нити своего творчества не только целую вереницу лирических жемчужин, но и давший ряд глубокой искренности революционных вещей.

Партия, однако, вскоре отмежевалась от этого выступления. Бухарин участвовал в посмертной кампании против Есенина и «есенинщины», его участие в ней во многом определялось внутрипартийной борьбой с Троцким (который выступал с положительными оценками творчества Есенина^[30]). В 1927 году в газете «Правда» Бухарин опубликовал статью «Злые заметки», изданную позже отдельной книгой, где писал:

Есенинская поэзия по существу своему есть мужичок, наполовину превратившийся в «ухаря-купца»: в лаковых сапожках, с шёлковым шнурком на вышитой рубахе, «ухарь» припадает сегодня к ножке «государыни», завтра лижет икону, послезавтра мажет нос горчицей половому в трактире, а потом «душевно» сокрушается, плачет, готов обнять кобеля и внести вклад в Троице-Сергиевскую лавру «на помин души». Он даже может повеситься на чердаке от внутренней пустоты. «Милая», «знакомая», «истинно русская» картина!

Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого «национального характера»: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще.

Впоследствии, в докладе на первом съезде советских писателей Бухарин отозвался о Есенине, «звонком песеннике-гусляре, талантливом лирическом поэте», хотя и критически, но гораздо теплее, поставив в один ряд с Блоком и Брюсовым как «старых» поэтов, отразивших революцию в своём творчестве^[29].

Шаржист[править | править код]

Бухарин был шаржистом, запечатлевшим многих представителей советской элиты. Его шаржи Сталина считаются единственными портретами «вождя», выполненными с натуры, а не по фотографии

Репрессии и гибель[править | править код]

В 1936 году, в ходе Первого московского процесса (над Каменевым, Зиновьевым и другими), подсудимые дали показания (тотчас же опубликованные^[31]) на Бухарина, Рыкова и Томского, создававших якобы «правый блок». Бухарин узнал о возбуждённом против него деле, находясь в отпуске в Средней Азии. Сразу после процесса, 1 сентября [1936 года, Бухарин писал Ворошилову: «Циник-убийца Каменев омерзительнейший из людей, падаль человеческая. Что расстреляли собак — страшно рад». Но 10 сентября 1936 года «Правда» сообщила, что Прокуратура СССР прекратила расследование в отношении Бухарина и других^[32].

В январе 1937 года, во время Второго московского процесса, против Бухарина вновь были выдвинуты обвинения в заговорщической деятельности, и ему была устроена очная ставка с арестованным Радеком. В прессе и на партийных собраниях началась активная критика и травля Бухарина. В феврале 1937 года Бухарин объявил голодовку в знак протеста против предъявленных ему обвинений, что, согласно воспоминаниям его жены, было жестом отчаяния и попыткой под угрозой голодной смерти доказать свою невиновность^[16]. Сам Бухарин, в своей речи 23 февраля на пленуме ЦК говорил:

Я не могу выстрелить из револьвера, потому что тогда скажут, что я-де самоубился, чтобы навредить партии; а если я умру, как от болезни, то что вы от этого теряете?

Однако, когда в кулуарах пленума к нему подошёл Сталин и сказал: «Кому ты выдвигаешь ультиматум, ЦК?» — Бухарин прекратил голодовку^[16]. Прямо на Пленуме ЦК в феврале 1937 года он был исключён из партии и 27 февраля арестован. Настаивал на своей невиновности (в том числе в письмах к Сталину); написал открытое письмо к партии, записанное его женой по памяти и опубликованное в конце 1980-х годов. В заключении (во внутренней тюрьме на Лубянке) работал над книгами «Деградация культуры при фашизме», «Философские арабески», над автобиографическим романом «Времена», а также писал стихи. Ныне эти тексты изданы^[33].

Чтобы не было никаких недоразумений, я с самого начала говорю тебе, что для мира (общества) я 1) ничего не собираюсь брать назад из того, что я понаписал; 2) я ничего в этом смысле (и по связи с этим) не намерен у тебя ни просить, ни о чём не хочу умолять, что бы сводило дело с тех рельс, по которым оно катится. Но для твоей личной информации я пишу. Я не могу уйти из жизни, не написав тебе этих последних строк, ибо меня обуревают мучения, о которых ты должен знать.

1. Стоя на краю пропасти, из которой нет возврата, я даю тебе предсмертное честное слово, что я невиновен в тех преступлениях, которые я подтвердил на следствии…

…Есть какая-то большая и смелая политическая идея генеральной чистки а) в связи с предвоенным временем, b) в связи с переходом к демократии. Эта чистка захватывает а) виновных, b) подозрительных и с) потенциально подозрительных. Без меня здесь не могли обойтись. Одних обезвреживают так-то, других — по-другому, третьих — по-третьему. Страховочным моментом является и то, что люди неизбежно говорят друг о друге и навсегда поселяют друг к другу недоверие (сужу по себе: как я озлился на Радека, который на меня натрепал! а потом и сам пошел по этому пути…). Таким образом, у руководства создается полная гарантия.
Ради Бога, не пойми так, что я здесь скрыто упрекаю, даже в размышлениях с самим собой. Я настолько вырос из детских пелёнок, что понимаю, что большие планы, большие идеи и большие интересы перекрывают всё, и было бы мелочным ставить вопрос о своей собственной персоне наряду с всемирно-историческими задачами, лежащими прежде всего на твоих плечах.

Но тут-то у меня и главная мука, и главный мучительный парадокс.
5) Если бы я был абсолютно уверен, что ты именно так и думаешь, то у меня на душе было бы много спокойнее. Ну, что же! Нужно, так нужно. Но поверь, у меня сердце обливается горячей струёю крови, когда я подумаю, что ты можешь верить в мои преступления и в глубине души сам думаешь, что я во всех ужасах действительно виновен. Тогда что же выходит? Что я сам помогаю лишаться ряда людей (начиная с себя самого!), то есть делаю заведомое зло! Тогда это ничем не оправдано. И всё путается у меня в голове, и хочется на крик кричать и биться головою о стенку: ведь я же становлюсь причиной гибели других. Что же делать? Что делать?…

…8) Позволь, наконец, перейти к последним моим небольшим просьбам:
а) мне легче тысячу раз умереть, чем пережить предстоящий процесс: я просто не знаю, как я совладаю сам с собой — ты знаешь мою природу; я не враг ни партии, ни СССР, и я всё сделаю, что в моих силах, но силы эти в такой обстановке минимальны, и тяжкие чувства подымаются в душе; я бы, позабыв стыд и гордость, на коленях умолял бы, чтобы не было этого. Но это, вероятно, уже невозможно, я бы просил, если возможно, дать мне возможность умереть до суда, хотя я знаю, как ты сурово смотришь на такие вопросы;
в) если меня ждёт смертный приговор, то я заранее тебя прошу, заклинаю прямо всем, что тебе дорого, заменить расстрел тем, что я сам выпью в камере яд (дать мне морфию, чтоб я заснул и не просыпался). Для меня этот пункт крайне важен, я не знаю, какие слова я должен найти, чтобы умолить об этом, как о милости: ведь политически это ничему не помешает, да никто этого и знать не будет. Но дайте мне провести последние секунды так, как я хочу. Сжальтесь! Ты, зная меня хорошо, поймёшь. Я иногда смотрю ясными глазами в лицо смерти, точно так же, как — знаю хорошо — что способен на храбрые поступки. А иногда тот же я бываю так смятён, что ничего во мне не остаётся. Так если мне суждена смерть, прошу о морфийной чаше. Молю об этом…
с) прошу дать проститься с женой и сыном. Дочери не нужно: жаль её слишком будет, тяжело, так же, как Наде и отцу. А Анюта — молодая, переживёт, да и мне хочется сказать ей последние слова. Я просил бы дать мне с ней свидание до суда. Аргументы таковы: если мои домашние увидят, в чём я сознался, они могут покончить с собой от неожиданности. Я как-то должен подготовить к этому. Мне кажется, что это в интересах дела и в его официальной интерпретации…

Бухарин был одним из главных обвиняемых (наряду с Рыковым) на процессе по делу «Антисоветского правотроцкистского блока». Как почти все другие обвиняемые, признал вину и отчасти дал показания. В своём последнем слове сделал попытку опровергнуть возведённые на него обвинения. Хотя Бухарин всё же заявил: «Чудовищность моих преступлений безмерна», ни в одном конкретном эпизоде он прямо не сознался^[29].

Литературно-философические упражнения Бухарина — это ширма, за которой Бухарин пытается укрыться от своего окончательного разоблачения. Философия и шпионаж, философия и вредительство, философия и диверсии, философия и убийства — как гений и злодейство — две вещи не совместные! Я не знаю других примеров, — это первый в истории пример того, как шпион и убийца орудует философией, как толчёным стеклом, чтобы запорошить своей жертве глаза перед тем, как размозжить ей голову разбойничьим кистенем!

— А. Я. Вышинский на утреннем 11 марта 1938 года судебном заседании процесса по делу бухаринско-троцкистского блока, цит. по Судебному отчёту бухаринско-троцкистского процесса^[34]

Как известно, Вышинский также охарактеризовал Бухарина как «проклятую помесь лисы и свиньи». По некоторым данным, этот эпитет подсказал Андрею Януарьевичу сам Сталин^[35].

13 марта 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР признала Бухарина виновным и приговорила его к смертной казни. Смертный приговор Бухарину был вынесен на основании решения комиссии, которую возглавлял Микоян^[36], членами комиссии из 35 человек были также Л. П. Берия, Н. И. Ежов, Н. С. Хрущёв. Поскольку Ленин в письме канцлеру Веймарской республики в 1922 году называл Бухарина своим сыном, то в комиссию были включены Н. К. Крупская и М. И. Ульянова. Из всех членов комиссии один только О. А. Пятницкий назвал это расправой и отказался осудить Бухарина^{[источник не указан 351 день]}. Он был сам вскоре расстрелян. По другим данным, Пятницкий был арестован ещё в 1937 году, таким образом он не мог участвовать в вынесении приговора Бухарину^[37]. Но были репрессированы и проштамповавшие приговор А. И. Икрамов, И. М. Варейкис, В. Я. Чубарь, С. В. Косиор, П. П. Постышев и другие — половина членов комиссии^[38][39]. Ходатайство о помиловании было отклонено, и он через два дня был расстрелян на полигоне «Коммунарка» Московской области, там же и похоронен.

Незадолго до расстрела Бухарин составил краткое послание, адресованное будущему поколению руководителей партии, которое заучила наизусть его третья жена А. М. Ларина^[40]:

Ухожу из жизни. Опускаю голову не перед пролетарской секирой, должной быть беспощадной, но и целомудренной. Чувствую свою беспомощность перед адской машиной, которая, пользуясь, вероятно, методами средневековья, обладает исполинской силой, фабрикует организованную клевету, действует смело и уверенно.

Нет Дзержинского, постепенно ушли в прошлое замечательные традиции ЧК, когда революционная идея руководила всеми её действиями, оправдывала жестокость к врагам, охраняла государство от всяческой контрреволюции. Поэтому органы ЧК заслужили особое доверие, особый почёт, авторитет и уважение. В настоящее время в своем большинстве так называемые органы НКВД — это переродившаяся организация безыдейных, разложившихся, хорошо обеспеченных чиновников, которые, пользуясь былым авторитетом ЧК, в угоду болезненной подозрительности Сталина, боюсь сказать больше, в погоне за орденами и славой творят свои гнусные дела, кстати, не понимая, что одновременно уничтожают самих себя — история не терпит свидетелей грязных дел!

21 мая 1938 года Общее собрание АН СССР исключило Н. И. Бухарина из числа действительных членов и из состава Президиума АН СССР^[41]. В «культовом» фильме «Ленин в 1918 году» (1939) в одном из эпизодов Бухарин был изображён как заговорщик, замышляющий покушение на Ленина.

13 апреля 1956 года Президиум ЦК КПСС принял решение «Об изучении открытых судебных процессов по делу Бухарина, Рыкова, Зиновьева, Тухачевского и других», после чего 10 декабря 1956 года специальная комиссия отказалась реабилитировать Бухарина, Рыкова, Зиновьева и Каменева на основании «их многолетней антисоветской борьбы». Бухарин, как и большинство осуждённых по этому процессу, кроме Генриха Ягоды (вообще не реабилитированного), был реабилитирован только в 1988 году (4 февраля) и в том же году посмертно восстановлен в партии (июнь 1988 года) и в АН СССР (10 мая 1988 года)^[42][43].

Семья[править | править код]

• Первым браком был женат с 1911 года на своей двоюродной сестре (родной сестре Н. М. Лукина) Надежде Лукиной (1887—1940), с которой прожили около 10 лет, она была арестована в ночь на 1 мая 1938 года и расстреляна 9 марта 1940 года^[44].
• Второй раз (1921—1929) был женат на Эсфири Исаевне Гурвич (1895—1989). От этого брака — дочь Светлана (1924—2003). Эта семья отреклась от Бухарина ещё в 1929 году^[45]. Мать и дочь были разлучены и отсидели в лагерях. Очень поздно были реабилитированы. Светлана Николаевна, историк, работала в Институте всеобщей истории СССР, кандидат исторических наук.
• Третий раз (с 1934 года) был женат на дочери партийного деятеля Ю. Ларина Анне (1914—1996), написавшей мемуары о годах заключения. Сын Бухарина и Анны Лариной — Юрий (1936—2014), художник; вырос в детском доме под именем Юрий Борисович Гусман, ничего не зная о родителях. Новую фамилию получил по приёмной матери Иде Гусман, тётке настоящей матери. Затем носил фамилию Ларин и отчество Николаевич^[46][47].
• Внук Бухарина, Николай Юрьевич Ларин (р. 1972), посвятил свою жизнь футболу. Возглавляет детско-юношескую футбольную школу ГОУ Центр Образования «Чертаново» в Москве^[48][49].

Сочинения, приписываемые Бухарину[править | править код]

В 1924 году поэт-эмигрант Илия Британ опубликовал брошюру «Ибо я — большевик!!»^[50], в которой содержался текст письма, якобы полученного от одного из руководителей большевистской партии. Письмо не было подписано, но распространились слухи, что автором был Бухарин^[51]. В марте 1928 года французская газета Revue universelle^[fr] опубликовала перевод письма на французский язык, под заголовком «Boukharine: Un document sur le Bolchevisme»^[52]. А. Н. Яковлев считал, что письмо является подлинным и содержит предельно откровенные разоблачительные высказывания о деятельности руководства большевиков, в частности там сказано^[53]:

Мы проводим эксперимент над своим народом, также как студент-медик экспериментирует над трупом, купленным в анатомическом театре.

Работы Н. И. Бухарина[править | править код]

Память[править | править код]

• В 1919 году улица Золоторожская в Москве была переименована в Бухаринскую, но сразу после ареста в 1937 году она получила новое название — Волочаевская.
• Также в 1929—1937 года Дзержинский район Калужской области назывался Бухаринский.
• В 1918 году улица Воскресенская в Витебске была переименована в Бухаринскую, но сразу после ареста в 1937 году она получила новое название — Обойная улица (Витебск).

Киновоплощения[править | править код]

• «Ленин в 1918 году» (1939) — Виктор Кулаков
• «Миссия в Москву» (1943) — Константин Шэйн
• «Клятва» (1946) — ??
• «Штрихи к портрету В. И. Ленина» (1969) — Олег Табаков
• «Поезд в завтрашний день» (1970) — Алексей Сафонов
• «Дорогой Горбачёв» (Италия, 1988) — Харви Кейтель
• «Враг народа — Бухарин» (1990) — Александр Романцов
• «Сталин» (1992) — Йерун Краббе
• «Жена Сталина» (2006) — Сергей Багиев
• «Сталин с нами» (2013) — Виктор Полторацкий
• «Горькая жатва» (2017) — Роб Митчелл-Джеймс

Примечания[править | править код]

Литература[править | править код]

• Бордюгов Г., Козлов В. Николай Бухарин. Эпизоды политической биографии // Коммунист. — 1988. — № 13.
• Бухарин В. И. Дни и годы. М.: Аиро XX, 2003. — ISBN 5-88735-102-0
• Ваганов Ф.М. Правый уклон в ВКП(б) и его разгром.. — М.: Политиздат,, 1977..
• Горелов И. Е. Николай Бухарин. — М.: Московский рабочий, 1988. — 288 с. — (История Москвы: портреты и судьбы).
• Грамши А. Тюремные тетради (недоступная ссылка) (в том числе критика книги Бухарина «Теория исторического материализма. Популярный учебник марксистской социологии»)
• Евтушенко Евгений. Вдова Бухарина / поэма // Известия. — 1988. — 10 июня.
• Емельянов Ю. В. Заметки о Бухарине: Революция. История. Личность. — М.: Молодая гвардия, 1989.
• Коэн С. Бухарин: Политическая биография. 1888—1938 = Bukharin and the Bolshevik Revolution: A Political Biography, 1888–1938. — М.: Прогресс — Академия, 1988. — 574 с. — ISBN 5-01-001900-0 и 1989 г.: 5-338-00678-2, 5-01-001900-0.
• Коэн С. Николай Бухарин: Страницы жизни // За рубежом. — 1988. — № 16.
• Кун М. Бухарин: его друзья и враги. М.: Республика, 1992.
• Левин М. Бухарин и проблема бюрократии // «Провинциальный еженедельник Континент» (Набережные Челны). № 11-13. — 1992.
• Лиходеев Л. И. Поле брани, на котором не было раненых. М.: Политиздат, 1990.
• сост. Солопов А. Н. Бухарин: человек, политик, учёный. — М.: Политиздат, 1990. — 414 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-250-01063-6.
• Павлов Н. В., Федоров М. Л. Николай Иванович Бухарин // Вопросы истории КПСС. — 1988. — № 10.
• Писигин В. Н.Бухарин и политическая борьба в мирных условиях // Вечерняя Казань. — 1988. — 11 авг.
• Резолюция Х пленума ИККИ о тов. Бухарине // Правда. — 1929. — 21 августа.
• Цакунов С. В. Развитие экономических взглядов Н. И. Бухарина после перехода к нэпу // Бухарин: Человек, политик, учёный. — М., 1990.
• Шулятиков В. И. Письма из заграницы (Письма Шулятикову В. М. Бухарина Н.И) «Учительская газета», 4 октября 1988.
• Юнге М. Страх перед прошлым. Реабилитация Н. И. Бухарина от Хрущева до Горбачева. Аиро XX, 2003. — ISBN 5-88735-101-2
• Hedeler, Wladislaw (2015). Nikolai Bucharin. Stalins tragischer Opponent. Eine politische Biographie. Matthes & Seitz, Berlin. ISBN 978-3-9575701-8-5. (Владислав Хеделер. «Николай Бухарин. Трагический оппонент Сталина. Политическая биография»)
• Theodor Bergman, Gert Schafer. «Liebling der Partei». Bucharin — Theoretiker des Sozialismus. Beiträge zum internationalen Bucharin-Simposium, Wuppertal 1988. Hamburg: VSA-Verlag, 1989.

Ссылки[править | править код]

	Николай Бухарин в Викицитатнике
	Николай Бухарин в Викитеке
	Николай Бухарин на Викискладе
	Николай Бухарин в Викиновостях

• Постановление ЦИК СССР от 21 апреля 1937 года «О снятии имени Рыкова со станции быв. Енакиево Донецкой железной дороги и имени Бухарина со станции Бухаринская Московско-Киевской железной дороги»
• Работы Бухарина и здесь
• Судьбы русской интеллигенции
• «Будущему поколению руководителей партии» (политическое завещание)
• В библиотеке РГИУ (недоступная ссылка)
• А. М. Ларина (супруга Бухарина). Незабываемое.
• Артем Кречетников (Би-би-си): «Любимец партии» или Звезда и смерть Николая Бухарина
• Стенограмма февральско-мартовского пленума с рассмотрением дел Бухарина и Рыкова
• Письма Бухарина, написанные перед арестом и из тюрьмы, а также другие документы
• Показания Бухарина на следствии от 1.06.37 г.
• Стенограмма процесса
• Постановление о группе тов. Бухарина. 17.11.1929. Проект Российского военно-исторического общества «100 главных документов российской истории».
• Профиль Николая Ивановича Бухарина на официальном сайте РАН
• Бухарин Николай Иванович. Летопись Московского университета. Проверено 18 декабря 2017.
• Николай Бухарин на сайте Проекта1917