Археологические раскопки в древнем новгороде которые велись много лет под руководством академика

академик Андрей Анатольевич Зализняк
«Наука и жизнь» №12, 2008

Текст лекции публикуется в сокращенном, журнальном варианте.
Полную видеозапись лекции можно посмотреть на сайте Math-Net.ru. Очень рекомендуем.

Археологические раскопки в древнем Новгороде, которые ведутся уже много лет под руководством академика В. Л. Янина (об этом в журнале начиная с 1964 года написано немало), приносят всё новые и новые открытия, касающиеся уклада жизни наших предков, того, какими были некогда взаимоотношения между людьми, и, конечно, вопросов лингвистики (см. «Наука и жизнь» № 3, 2006 г.). И каждую осень вот уже более двадцати лет в МГУ с публичной лекцией выступает известный лингвист А. А. Зализняк, специалист в области современной и исторической грамматики русского языка, сравнительного и общего языкознания, главный научный сотрудник Института славяноведения РАН, преподаватель филологического факультета МГУ. Свою ставшую традиционной лекцию он посвящает расшифровке берестяных грамот, найденных в новом сезоне. Слушатели — а это не только студенты и аспиранты-лингвисты, но и научные сотрудники других кафедр, и просто все, кому интересно заглянуть в далекое прошлое, — становятся участниками захватывающе интересного процесса: не отвергая предлагаемые из зала варианты расшифровки, Андрей Анатольевич вместе с аудиторией разбирает, почему нельзя принять ту или иную трактовку, и подводит присутствующих к верному ответу. Приглашаем читателей журнала вместе со слушателями лекции пройти этот путь.

В нынешнем археологическом сезоне в Новгороде найдено 12 берестяных грамот. Мы можем позволить себе разобрать не все, а избранные грамоты, что уже само по себе признак некоторого изобилия. Будем двигаться от малых грамот к большим.

Грамота № 973 (последняя в данном сезоне), найденная на Борисоглебском раскопе (XIII век), представляет собой неплохую задачу. Голландский славист Виллем Вермеер сформулировал следующий принцип: если от грамоты осталось девять букв, то как минимум одно слово должно выявиться. Так бывает не всегда, но его предположение, как показывает жизнь, работает. В грамоте № 973 ровно девять букв:

При этом перед нами не обрывок, а законченный текст. Документ явно дошел до нас полностью: тщательное обследование бересты показало, что ни в одну из четырех сторон дальше текст не шел.

Экспедиционные шутники предложили считать Ге сокращением от имени Геня; тогда достаточно предположить, что третья буква от конца — описка вместо и, и мы получим… владельческую надпись Евгения Онегина: Ге. Онегине.

Но если серьезно, то начальное геон нельзя отделить от древнерусского геона ‘геенна, ад, преисподняя’. Это закономерное русское соответствие греческому слову géenna с заменой е в начале слога на о — такой же, как в Ольга из Helga, Олёна из Elena и т. п. Что же следует из такого предположения?

Напрашивается хорошо известное сочетание ‘гееннский огонь’: всякий, кто имел дело со старыми текстами, встречал устойчивое древнерусское сочетание геоньскъ огнь (или с обратным порядком слов). В нашей грамоте усмотреть слово геоньскъ невозможно, но вместо него могло стоять притяжательное прилагательное геонь (‘гееннин, принадлежащий геенне’), записанное как геоне, с заменой ь на е. Это слово прямо не засвидетельствовано, но в пользу его реальности говорит то, что существует притяжательное прилагательное адовъ от близкого по значению слова адъ (и ад, и геенна часто изображаются в старых текстах как одушевленные сущности).

Пусть мы истолковали отрезок геоне. Но что такое остающееся гоне?

Из зала: Это огне (= огнь в силу замены ь на е) со случайной перестановкой букв г и о.

А.З.: Перестановка гласной и согласной встречается крайне редко, перестановка по описке — это почти всегда перестановка согласных.

Из зала: Е после геон означает здесь [о] после мягкой согласной, то есть равно современному ё; всё вместе надо читать геонёгонь = геонь огонь.

А.З.: Вот с этим уже следует согласиться. Древнерусское е действительно могло в определенных случаях читаться как современное ё. Геонёгонь — это своего рода сращение двух слов. Перед нами не простой текст, а некое «волшебное слово», род малого «заговора», заклятия. Возможно, например, что некий доброхот подложил его соседу под дом. Нестандартный способ написания (в данном случае «сращённая» запись двух слов) мог быть в таких случаях одним из приемов, увеличивающим магическую силу написанного.

Текст подобной структуры встретился среди грамот впервые.

Следующая грамота № 968 (1-я половина XIV века, возможно, даже начало), тоже небольшая, — из раскопа на архиепископском дворе (чему соответствует и ее содержание) в новгородском кремле. Этот обрывок — кусочек средней строки первоначального письма.

Обычно такого рода обрывки мало что могут дать. Посмотрим, чем закончится наше расследование на этот раз.

Здесь немного больше, чем девять букв. За исключением …доу, которое не совсем ясно, остальная часть вполне понятна: ‘говори владыке, как…’ … Что «как»? Как было дело, как всё произошло, как надо поступить или что-то подобное?

Концом чего было начальное -доу?

Из зала: Правду!

А.З.: Мы, в Новгороде, конечно, тоже в первый момент предположили, что это правду (или правьду). Увы, в этом решении всё замечательно, кроме одного: слово правьда в то время не означало правды! Оно означало законное разбирательство по суду, и «говорить его» — практически невозможно.

Допустимых вариантов толкования несколько, но самым вероятным мне представляется вариант обидоу (или про обидоу); это чрезвычайно напоминает грамоту ХII века № 725, где тоже сообщается архиепископу именно про «обиду»: …съкажита владыч мою обидоу. И здесь налицо точно такое же сочетание, причем без про — с прямым дополнением.

Казалось бы, анализ грамоты и окончен… Ан нет! Самое интересное тут не -доу, а банальнейшее слово говори, на котором современный читатель вряд ли даже вообще остановит взгляд. Между тем слово говори оказывается выдающимся элементом текста — подарком для истории русского языка.

В этой грамоте глагол говорити значит ровно то же, что в современном языке, — ‘dicere’ (то есть именно ‘говорить’): один человек (речью) сообщает нечто другому человеку. Такое значение придавалось слову говорити не всегда. Раньше оно имело совсем другой смысл. В найденных прежде берестяных грамотах этот глагол встретился в том же, современном значении всего четыре раза. Но эти грамоты более поздние: № 530 (1370–1380-е годы) и грамоты конца XIV и XV века. Таким образом, небольшой отрывок, сохранившийся на бересте № 968, оказался — не только в корпусе берестяных грамот, но и вообще во всей истории русского языка — первым документом, где говорити означает ‘говорить’! До этого слово говорити и идущее с ним в паре говоръ означали нечто иное: звуки, которые издает масса людей или иных живых существ, единый гул, шум многоголосой толпы (возможно, даже с элементами угрозы, как в современных ропот, роптать).

Из «Повести временных лет»: «И въ горахъ тхъ кличь великъ и говоръ» — рассказ о племенах Зауралья, заключенных в горе. Из Суздальской летописи XII века: «И бысть говоръ акы до небеси отъ множества людеи, отъ радости великыя». Из летописного свидетельства 1068 года: «И начаша людие говорити на воеводу Косняча…» — тоже в значении ‘роптать, шуметь’.

Подобное значение глагола говорить отчасти сохранилось в северных говорах. В «Словаре русских народных говоров» мы находим: «говорить, о птицах: петь, щебетать, каркать и т. п.» (то есть скорее ‘гомонить’). «Если весной птицы еще не говорят — будет холодно, засиверка». В онежских былинах в записях Александра Федоровича Гильфердинга: «Прилетали тут русские птицы, учали тут пети-говорити, как млад соловей щекотати».

Из зала: А какая этимология у глагола говорить?

А.З.: Слово родственно санскритскому gavate ‘звучит’; так что древнее значение ‘шуметь, гомонить’ у глагола говорити исторически вполне оправданно.

Таким образом, обрывок текста на бересте — первый засвидетельствованный пример употребления слова в современном значении в истории русского языка.

Данная эволюция значения — совершенно типовая. Глагол со значением ‘dicere’ может происходить из разных семантических источников, но этот — один из наиболее популярных. В славянской зоне можно указать не менее семи таких случаев. Старейший из них — мълвити. В старославянском млъва — ропот толпы, мятеж. Затем (и довольно рано) наступает такое развитие значения, при котором в древнерусском языке это уже нормальный глагол для ‘dicere’. Остальные примеры диалектные, но их много. В русских говорах глаголы гомонить, галдеть, гаметь, шуметь/шумнуть, по данным «Словаря русских народных говоров», имеют среди прочего нейтральное значение: просто ‘говорить что-то кому-нибудь’. Особенно яркий новейший пример — из речевой практики интернет-сообщества: базарить — от базар, для которого характерен именно хаотичный шум толпы. Но в словаре сленга мы уже видим слово базарить просто в значении ‘говорить’, без дополнительных уточнений.

К этому можно добавить одну небезынтересную вещь: и слово говорити, и слово говоръ есть в «Слове о полку Игореве». Сочинитель XVIII века, если бы он подделывал «Слово», никаким образом не мог знать о хронологической границе между двумя значениями слова говорити, которая пролегла около 1300 года, так что он легко мог «попасться» на этом самом обычном слове современного русского языка. Однако же автор не «попался» — он безупречным образом использовал оба эти слова в древнем значении, а не в новом. В «Слове о полку Игореве» говорили (в подлиннике: говоряхуть) не люди, а галици (то есть галки) и говоръ был не людской, а галичь (галочий). В обоих случаях изображается звук голосов нерасчлененной массы (в данном случае птиц) — в точном соответствии со старым значением. Замечу, что в переводах практически везде дается: «Галки свою речь говорили»; но это неточный, бессознательно модернизированный перевод: точный смысл — «Галки своей речью гомонили».

Когда я занимался проблематикой подлинности «Слова», я не обратил внимания на слово говорити. Это не первый раз, когда сверх уже известных еще один частный признак текста «Слова», не привлекавший ранее к себе внимания, оказывается проявлением древности.

Такие вот любопытные вещи вытекают иногда из крошечных берестяных фрагментов.

Перейдем теперь к грамоте № 964. Она тоже найдена на архиепископском дворе и тоже датируется XIV веком, но уже второй его половиной или даже концом. Сохранились целиком первые две строки и часть третьей, дальше — обрыв:

Начало читается легко: «Господину Елизару много челом бью». В начале грамоты стоит весьма редкая формула: от первого лица «челом бью», при этом не указывается, кто; господин Елизар должен сам понять, от кого письмо.

После с Ларинь в начале следующей строки примерно четыре буквы утрачены. Каков здесь был первоначальный текст?

Из зала: С Ларионом.

А.З.: Но после Ларин в тексте стоит не о, а ь, и вместо четырех добавочных букв получаются только две (мъ).

Из зала: С Ларионкою.

А.З.: Но суффикс -к-а не смягчает предшествующую согласную — он даст форму Ларионка, а не Ларионька.

Из зала: С Ларионцем.

А.З.: Да, с Лариньцемъ — единственное решение, не предполагающее никаких ошибок и случайностей. Уменьшительные имена с суффиксом -ець (типа Ларионець) для Новгорода весьма характерны.

В третьей строке после обрыва видна угловатая верхушка буквы с титлом. Это цифра, означающая количество «клещев». А что значит «клещев»?

Из зала: Это клещи.

А.З.: Но это грамота с безупречной орфографией, а клщи пишутся через ять; кроме того, форма родительного множественного от этого слова едва ли может выглядеть как клещевъ.

На самом деле уже давно установлено, что это не клещи, а ‘рыба лещ’. Много лет назад найдена грамота № 169, где сказано: Василев Софонтова Онтане. послале Овдокиму два клеща да щука. Однако она в течение многих лет переводилась как ‘послал щуку и двое клещей’, пока совместными усилиями филологи не установили: всё-таки парными к щуке должны быть не клéщи, а лещи. До сих пор еще кое-где в северо-западных районах лещ называется клещ. А сети для лещей на Чудском озере называются клещинцы. Можно лингвистически показать, почему лещ приобрел начальное kl-, но на этом мы сейчас останавливаться не будем.

Сколько же лещей послал наш автор? Сохранившийся в тексте уголок не может быть верхушкой от д (=‘4’), поскольку окончание клещевъ могло быть только в случае, если бы они были одушевленными, а в XIV веке они были еще очень даже неодушевленными. Первоначально предполагалось, что это л (=‘30’); однако в грамоте всегда л (как, кстати, и д) пишется с плоским верхом. По мере изучения текста посылка подрастала: Елизар получал всё больше и больше лещей. Так, возникло предположение, что верхний уголок принадлежит букве о (=‘70’). Но в конце концов было установлено, что это верх от буквы р (=‘100’). Так что Елизару было отправлено целых сто лещей.

Теперь обратимся к другой проблеме, лингвистам уже хорошо известной, но по которой в грамоте кое-что встретилось впервые. Почему форма гну начинается с , хотя смысл предельно ясен — ‘господину’? Часто это слово пишется просто как гну (с титлом или даже без титла); но в данном случае имеется еще странное начальное . Для формы гне в принципе можно было бы предположить, что это «о восклицательное»: «О господин!» (хотя надо сказать, что никаких надежных «о восклицательных» в берестяных грамотах нет). Но для гну и такое объяснение невозможно.

Слово «господин» встречается часто, в поздних грамотах — очень часто, в ранних как раз реже. Статистику здесь можно установить весьма точную. Имеются два способа записи слова господинъ (и его производных): полный и сокращенный, при котором используется одна из идеограмм гн-, ги-, г-, гд- (с титлом или без титла). Как показали подсчеты, употребление разных способов записи отчетливо зависит от хронологии.

Видно, сколь явно растет с веками необходимость словесно выражать свое почтение к иерархическому старшинству — как увеличивается в абсолютных цифрах пласт грамот со словом «господин». Но сейчас речь не о том. Для нас важны качественные изменения.

Совершенно очевидно, что во второй половине XIV века в древненовгородском диалекте произошло резкое изменение, состоящее в том, что вместо господинъ, госпожа, господа стали употребляться формы без начального г-: осподинъ, оспожа, оспода. Но при этом ничего не происходит в колонке с идеограммой. Почему? 45 случаев с идеограммой гн- в XV веке — это явно те случаи, когда слово пишется с г-, а читается без г-.

А что же за начальное — в записи гну (и гне)? Теперь, когда мы уже знаем, что гну читалось как осподину, ответ становится понятен: приписанное перед идеограммой — есть фонетический уточнитель, помогающий правильно прочесть запись с идеограммой. Он ничем не отличается от уточнителя типа -й в 1-й (= первый), кроме того, что стоит спереди, а не сзади. К конечным фонетическим уточнителям мы вполне привыкли и не видим в них ничего поразительного, но начальных уточнителей в современном русском языке нет, и они кажутся нам чем-то странным. Но в древнерусской практике они существовали; например, известны примеры записей типа ои = осмь (где и — ‘8’).

Приведенные нами расчеты сделаны не сейчас, и основной вывод из них известен уже относительно давно. Но никогда еще не было примеров того, чтобы в одной и той же грамоте слово «господин» было записано и с идеограммой (гну, гне), и полностью (сподине). До нынешней находки в любой грамоте присутствовало либо то, либо другое. В грамоте № 964 впервые непосредственно видно, что за идеограммами с о- необязательно стоит произношение с о-. Это первый документ, где в трех соседних строках есть и загадка, и разгадка.

В публикациях исторических документов любое гн- расшифровывалось как господинъ, а не осподинъ. Сейчас мы должны признать, что для документов XV века и более поздних это, к сожалению, ошибочно. А сокращение огну расшифровывалось как огосподину. Но сейчас мы можем решительно утверждать, что этого загадочного, необъяснимого с морфологической точки зрения слова в действительности никогда не существовало.

Следующая грамота № 966 (XIII век) дошла до нас в порванном виде. Ни одна строка целиком не сохранилась. Поэтому привожу эту грамоту не целиком, а даю только наиболее интересный фрагмент. Грамота содержала записи о том, «на ком сколько положено долгу» (с использованием глагола положити).

Что за странное написание aдиноу (при том, что значение ‘одну’ очевидно)? Ведь в Новгороде не акали, поэтому предполагать здесь эффект аканья нельзя (а счесть эту грамоту за иногороднюю тоже нельзя, поскольку в ней есть некоторые диалектные новгородские черты).

Из зала: Автор написал цифру а (= ‘1’), а потом решил исправить запись на словесную и для этого дописал диноу.

А.З.: В главном верно; ä — это цифра ‘1’ с редким знаком числа — двумя точками. Только диноу — не исправление, а такой же фонетический уточнитель, как в 5-й (или 5-ый), только более длинный. Правда, ныне мы не выписываем длинных концов слов, скажем, не пишем 2-торой. Но в древнерусскую эпоху такого ограничения не существовало. В «Ферапонтовской кормчей» XVI века несколько раз встретилось написание рóму (= вторóму), где выписан длинный конец слова. В берестяной грамоте № 339 (вообще говоря, плохонькой, но, как мы видим, и плохонькие тексты способны совершать чудеса), адресованной «господину посаднику», автор написал слово «господину» таким поразительным образом: . За этой записью, в соответствии с тем, о чём речь шла выше, стоит, конечно, осподину: в начале выставлено фонетическое о-, в конце выписана длинная конечная часть -диноу (ровно такая же, кстати, как в нашем äдиноу), а в середине стоит передающая корень идеограмма , которая тут читается фактически как спо! Автор явно не стремился к экономии, а реализовал свое представление о том, как следует хорошо писать.

Теперь мы подходим к нашему plat de résistance («главному блюду»): большой грамоте № 963, одному из дорогих подарков историку — в том смысле, что текст можно датировать с точностью до пяти лет. Это чрезвычайно редкий случай. Бывали грамоты, привязанные к тому или иному князю, но это соответствовало довольно большому промежутку времени, а тут пять лет!

Текст адресован архиепископу, что неудивительно, так как найден на архиепископском дворе. Правда, на радость археологам владыка не очень внимательно отнесся к петиции: она оказалась у него в грязи во дворе. К сожалению, последняя строка наполовину утрачена, и в ее восстановлении возможны лишь вольные версии.

В Новгороде был только один архиепископ Симеон (1416–1421). Отсюда и точность датировки, благодаря которой появилась возможность проверить наши таблицы так называемого внестратиграфического датирования (то есть опирающегося только на формы букв, языковые признаки и этикетные формулы, но не на археологические данные). Для этих таблиц наступил «момент истины». Эксперимент был проделан, и таблицы дали следующий ответ: предпочтительно 1380–1420. То есть таблицы выдержали испытание достаточно хорошо.

Но вернемся к тексту. Челобитную подают ржевичи — жители местности вокруг Пустой Ржевы (ныне это уже Псковская область, а тогда юго-западный угол Новгородской земли). Они описывают себя чрезвычайно детально: назван уезд, погост, дано указание сирот твои, то есть крестьяне (это одно из известных обозначений крестьян). Но синтаксис необычный: идет нагромождение именительных падежей. Погост и уезд как обозначение совокупности их жителей — явление, которое можно встретить и в современном казенном языке. Погост этот историки называют Óшевский. И современный русский язык действительно располагает к тому, чтобы именно так поставить ударение, если написано Ошевский. Но на современной карте значится населенный пункт Ашево. (Замечу, что после находки этой грамоты он может при желании отметить на законном основании свое 600-летие.) Данная территория теперь находится в акающей зоне. И в Новгороде в докладе о последних находках я отметил, что такое расхождение написаний между берестяной грамотой и современной картой (в Ошев — Ашево) позволяет утверждать, что принятое у историков ударение Óшевский не соответствует тому, как называют себя сами жители этого места. Одна из слушательниц доклада пришла через некоторое время с сообщением, что она связалась по телефону с населенным пунктом Ашево и задала единственный вопрос: «Как вы себя называете?» Оказалось: Ашéво.

Перевод грамоты: ‘Господину архиепископу новгородскому владыке Семену крестьяне твои, Святой Богородицы уезд, Ошевский погост, ржевичи, тебе, господарю, челом бьют все от мала и до велика. Мы послали, господин, дьяка Олексадра, потому что отец [его (?)] и дед его пел у Святой Богородицы в Ошеве. И ты бы, господин, к Святой Богородице того дьяка поставил попом. А с ним мы послали от погоста Труфана, потому что церковь стоит без пения (= без службы). А другое [дело], господин святой владыка: престол в церкви от… Как, господин, о том укажешь? … … … Освяти же престол, господин’.

Престолъ т — что случилось с престолом, из-за обрыва непонятно, но нет сомнений, что он как-то был поврежден. Возможно, ржевичи его уже починили и просят владыку освятить новый.

Переходим к грамоте № 962. Она была найдена (в виде двух фрагментов) не при раскопках, а в результате археологического наблюдения над инженерными работами, производившимися на Михайловой улице. Поэтому нормальной археологической даты у грамоты нет. Судя по почерку и по языку, это XV век, очевидно, вторая половина.

Это большое письмо (восемь строк), сохранившееся целиком, кроме трех букв.

Начало письма таково:

Короткое слово перед заболотья не совсем ясно; по-видимому, его следует понимать как «от»; заболотье — это либо просто местность за болотами, либо, что более вероятно, название конкретной деревни.

Приказали свою землю — значит, поручили управление ею. Олексей явно служит (в качестве управляющего) у двух феодалов — Софонтия и Тимофея.

Понять точный смысл первых фраз собственно письма трудно, хотя все слова ясны. Единственный способ разумно осмыслить фразу подовалъ си пожни вашимъ здоровьмъ — принять, что си написано по ошибке вместо смь. Алексей Алексеевич Гиппиус, наш главный специалист по тому, «кто есть кто» в берестяных грамотах, пришел к выводу, что другого решения для этого отрезка нет. Таким образом, управляющий говорит, что те земли, которые ему поручили, он раздал от имени своих господ.

Подовалъ написано вместо подавалъ; о в корне в принципе может быть результатом аканья (в грамоте нет новгородских признаков), но всё же более вероятно, что это просто ошибочный повтор идущего раньше такого же подо: осподо подовалъ. Кроме того, форма довать могла возникать в окающих говорах под влиянием приставки до-; сходным образом в окающих северных говорах и рукописях появляются начлегъ, начевать — под влиянием приставки на-.

Сама словоформа подавалъ, в отличие от современного языка, относится к совершенному виду — она подобна современным пораздавал, поотдавал. Это видно из целого ряда берестяных грамот.

Вашимъ здоровьмъ — известная формула. Имеется в виду не медицинское здоровье, а благополучие, сила, общественное положение, авторитет; формула практически означает «с полномочиями от вас».

Осподо — звательная форма. Словоформа господа раньше была отнюдь не множественным числом; как и братия, это было собирательное существительное единственного числа женского рода — моя господа, мою господу, с моею господою. Эти слова со временем превратились в обычное множественное число, поскольку при них можно было использовать множественное число сказуемого, подобно таким оборотам, как Русь пришли, войско пришли; а отсюда уже один шаг до того, чтобы приравнять господа к настоящим формам множественного числа вроде люди (ср. люди пришли).

Ударение господá было единым для всех значений данного слова (так что ударение госпóда, которое иногда используют историки для значения ‘совокупность хозяев’, ‘хозяйство’, является искусственным или заимствованным из украинского). Но слово принадлежало к подвижному типу ударения; в частности, его звательная форма имела ударение óсподо. А почему это существенно — мы увидим ниже в той же грамоте.

Дальше в тексте идут два предложения, в которых неясно, кто «ты», а кто «я»: положи грамоту по чому си давалъ ‘предъяви грамоту, по которой ты давал’; приказали ми старшии и зъ давалъ ‘приказали мне «старшие» (старосты), и я давал’. Непонятно, кто это говорит и как связать эти фразы с остальным текстом.

А. А. Гиппиус является первооткрывателем целого пласта в толковании берестяных грамот — их коммуникативной структуры. На материале всего корпуса берестяных грамот он показал, что в них бывает то, что в современных письмах совершенно недопустимо, а именно: без всякого предупреждения после речи автора может пойти речь другого лица или, наоборот, может поменяться адресат. Благодаря этому открытию Гиппиуса произошло «перепрочтение» большого числа грамот, которые мы раньше читали «плоско», исходя только из нынешних представлений о том, как пишутся письма.

Грамота № 962 — уникальный подарок лично Гиппиусу. То, что раньше надо было выявлять чрезвычайным напряжением ума, с использованием сложной комбинации аргументов, здесь лежит на поверхности. Дело в том, что помимо текста, написанного крупными буквами (а именно он только и воспроизведен выше), в грамоте есть вписанные мелкими буквами тем же почерком дополнения. Очевидно, перечитав текст, автор усомнился в том, что его поймут, и над началом реплики положи грамоту по чому си давалъ он вписал попъ молвить. Это значит, что была приведена речь попа, требующего от Олексея подтверждения его полномочий. А над первым словом реплики приказали ми старшии и азъ давалъ вписано Олесеi. (уже даже без слова молвить — совершенно как ремарка в пьесах). Это ответ Олексея на претензию попа.

Ясно, таким образом, что вначале автор грамоты (или писец, если автор писал не сам) поступил точно по теории Гиппиуса — привел чужие слова без всякого предупреждения о том, кто это говорит. И лишь позднее решил всё же это для большей ясности уточнить.

Дальнейший текст Олексей (или писец) написал уже с указанием того, кто что говорит, прямо в тексте.

Повестуть ‘говорит, повествует’ — вряд ли пропуск е; скорее это севернорусское стяжение с долгим гласным типа работа:т ‘работает’, требу:т ‘требуют’. Эта особенность представлена также ниже в слове печалутеся.

Из текста мы понимаем: власть попа явно выходит за рамки церковных дел. Олексею он говорит: «Ты давал землю в наем, а тех, кто будет эти земли косить, я поймаю, привяжу им траву на ворот и поведу в город». В город — естественно, в Новгород.

Замечательно наказание: «траву на ворот взвяжу». Прежде всего, что такое ворот? Сейчас это то же, что воротник, но исторически — это ‘шея’, поворотное устройство для головы (замечу, что к тому же самому праиндоевропейскому слову, что ворот, восходит персидское gardan ‘шея’).

Взвязати — очень колоритный глагол, означающий движение снизу вверх (в данном случае от земли, где находится трава, к шее человека). Естественно предположить, что на шею траву надо привязать в знак того, что она ворованная. «А откуда мы знаем, что ворованное вешается на шею?» — вопрос, который задали мне еще в Новгороде. Нет ли в русском языке какого-либо речения, которое подтверждало бы эту версию?

Из зала: Есть! Пословица: брань на вороту не виснет.

А.З.: Совершенно верно. Современному человеку образ, на котором построена пословица, непонятен; с чего это брань должна висеть на вороту? Но значение — «чужая брань не позорит человека» — подсказывает мотивацию: значит, на шею вешали что-то с целью опозорить человека.

И действительно, Марфа Толстая быстро нашла подтверждение в этнографической литературе; в работе М. Седовой «Быт томичей на крестьянском дворе» (Томск, 2003) мы читаем: «Сурово наказывало общество и за воровство; вору вешали украденное на шею и водили по селу, чтобы всякий мог его ударить и плюнуть».

Конфликт Олексея с попом — это спор о том, кто имеет право распоряжаться землей. Олексей просит господ «попечаловаться» о нём.

С печалутес — «двойное ся», явление, характерное для позднедревнерусского периода.

Слово только в языке XV—XVII веков могло иметь значение ‘если’.

Очень интересна словоформа оспо ‘господа’. Это не недописанное осподо, как кажется на первый взгляд, а особая усеченная форма, представляющая собой этикетное обращение. Она четко показывает, что ударение в осподо было не конечным — при ударении осподó конечный слог не мог бы отпасть. Это усечение имеет аналоги в таких «сжавшихся» с течением времени обращениях, как -с из сударь, monsieur [msjø] из mon seigneur; такого же происхождения английское sir. Обращения становятся «фонетически скомканными» быстрее других слов языка.

Форма, сходная с оспо, засвидетельствована у Тонниса Фенне, составившего в 1607 году в Пскове русско-нижненемецкий разговорник — ценнейший памятник русской диалектной речи начала XVII века. В его разговорнике несколько раз встречается форма ospe (обращение к господину), не имевшая до сих пор общепринятого объяснения. Новая находка удревняет эту форму более чем на 100 лет.

В конце письма Олексей просит господ, если они его «пожалуют», то есть решат спорный вопрос в его пользу, прислать об этом «грамотку» до Петрова дня — даты, когда по общерусской традиции начинали сенокос.

Перевод заключительной части грамоты: ‘А теперь поп говорит так: «Ты давал пожни в наймы, а кто будет те пожни косить, тех я схвачу, да траву на шею привяжу и поведу в город». Как, господа, теперь обо мне позаботитесь? А я вам, своим господам, челом бью. Если, господа, меня пожалуете, то отошлите, господа, ко мне грамотку до Петрова дня, потому что, господа, сено косят на Петров день’.

Итак, новый сезон принес хорошую порцию новых грамот. Каждый год лингвисты получают из-под земли новые крупицы знания древнерусского языка. Каждый год новонайденные грамоты не только полнее освещают уже известные нам в принципе явления древнерусского языка, но и открывают такие элементы лексики, синтаксиса, морфологии или фонетики, которые доныне ни в каких источниках не встречались. Этот принцип подтвердился также в находках нынешнего сезона.

Записал лекцию кандидат филологических наук Д. Сичинава.
Фото А. Евдокимовой и Д. Сичинавы.

См. также:
Древнерусские берестяные грамоты.

Об открытиях Новгородской археологической экспедиции написано немало: это и научные труды ее сотрудников, и книги, созданные по ее материалам, и исчисляемые сотнями журнальные и газетные статьи о раскопках и тех, кто их производил.

Рассматривая историю археологического изучения Новгорода, нельзя не отдать дань уважения тем, кто добыл первые сведения по археологии этого города. К числу их относится прежде всего Е. А. Болховитинов¹ , чья работа донесла до нас мысли об археологической топографии Новгорода, о мощности культурных напластований, о сохранности дерева в местной почве. Интерес к новгородской истории был велик, и вопрос об археологических изысканиях в этом городе возникал неоднократно. В XIX в. здесь даже производились раскопки, результаты которых, к сожалению, до нас не дошли, как не дошли и материалы раскопок, осуществленных Н. Рерихом в Новгородском кремле в 1910 г.² .

Таким образом, раскопки в Новгороде, начатые под руководством А. В. Арциховского в 1929 г.³ , никак нельзя считать продолжением дореволюционных археологических работ В. С. Передольского или Н. Рериха. Практически такого прецедента не было по всем древнерусским городам, так как осуществлявшиеся в них единичные раскопки церковных развалин не преследовали широких исторических целей. Н. И. Репников в Старой Ладоге производил раскопки небольшого городища, которые не решили множества теоретических и практических задач, вставших перед исследователями Новгорода. В конце 20-х годов еще никто не умел достаточно полно выявить историю хотя бы одного маленького древнерусского городища, их копали неохотно, редко и неумело. Даже такой видный археолог, как А. А. Спицын, писал, что «содержательное городище — большая редкость» (под содержанием городища он понимал в первую очередь вещи, а не сооружения). А ведь в новгородской почве имелась масса сохранившихся деревянных сооружений. Об этом уже хорошо знали, но почти не представляли характера данных сооружений и возможности их фиксации.

При раскопках городищ уже тогда уделяли внимание выявлению перекопов — мест, где слои, а следовательно, и вещи разного времени перемешаны. Если перекоп останется незамеченным, это может повлечь ошибочные выводы. Перемешанные слои обычно выявляли путем наблюдений над вертикальными разрезами культурного слоя, которые стремились делать возможно чаще. Но при сохранности дерева оставлять час-

---

¹ Е. А. Болховитинов. Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода. М. 1808; В. С. Передольский. Новгородские древности. Новгород. 1898.

² А. В. Арциховский. Археологическое изучение Новгорода. «Труды Новгородской археологической экспедиции». Т. 1. Материалы и исследования по археологии СССР (далее — МИА), N 55. 1956.

³ А. В. Арциховский. Раскопки 1929 г. в Новгородском округе. «Материалы и исследования Новгородского музея». Вып. 1. М. 1939.

стр. 41

---

тые земляные перемычки — значило пренебречь наблюдением над остатками сооружений. Предстояло найти оптимальные соотношения частоты профилей и планов сооружений в условиях раскопок в городе. Особенности конструкций домов и деревянных мостовых не были известны, и это, в частности, обусловило ошибку Н. И. Репникова, когда он объявил мостовую, обнаруженную в ходе раскопок Н. Рериха, полом жилища. Следовало найти способы, которые позволили бы выявить особенности конструкций. Не существовало классификации городской керамики хотя бы потому, что о ней вообще ничего не знали. Неизвестны были также приблизительные типы вещей, которые могли встретиться при раскопках. Предметы, известные по раскопкам курганов, специфичны и не моложе XII — XIII вв.; поэтому сведения о них мало помогали, так как при раскопках городов должны были встретиться предметы всех веков II тыс. н. э., и хронологию всех находок надо было создавать почти заново. Возникали и многие другие вопросы, которые следовало если не решить, то найти пути к их решению. Вот почему так трудно было отважиться взять на себя научную ответственность за вторжение в культурный слой древнерусского города, да еще столь важного для отечественной истории.

Поэтому первые раскопки производились не в самом Новгороде, а на Городище, которое в позднее время получило название Рюрикова. Летописи сообщают, что там жили новгородские князья. Несомненно, что на Городище был и княжеский архив. Документы, хранившиеся в нем, давно погибли, но от них остались свинцовые печати, являющиеся важным историческим источником. Н. П. Лихачев собрал и сохранил сотни печатей. Но собирание печатей имело и отрицательную сторону, так как в поисках свинцовых кружков, за которые можно было получать хорошие деньги, население изрыло ямами культурный слой Городища. Поэтому раскопки здесь не дали желаемых результатов, хотя они в какой-то степени подготовили исследователей к изучению городских слоев. Произведенные в том же 1929 г. раскопки курганов под Новгородом позволили еще раз познакомиться с типичными для них вещами. Тогда же велись археологические работы на Курском городище в Новгородской земле, что было важно для изучения приемов раскопок в тех местах, где сохранилось дерево (на Курском городище сохранность его была сравнительно хорошей). На этом подготовительный период закончился.

В 1932 г. начался первый этап раскопок в Новгороде. Государственная Академия истории материальной культуры поручила А. В. Арциховскому произвести раскопки на Славенском холме, с которым ряд историков связывал место древнейшего ядра Новгорода. Работы продолжались четыре сезона (1932, 1934, 1936, 1937 гг.)⁴ . Древнейших слоев, которые предполагал найти А. В. Арциховский, на Славне не оказалось. Результаты этих раскопок были настолько же удивительны, насколько малы их масштабы. Выбор места работ обусловливался городской застройкой. Пришлось копать там, где не было ни построек, ни улиц, ни садов, ни огородов. Этот вынужденный выбор тем не менее оказался удачным. Раскоп и прирезанные впоследствии к нему участки (общей площадью 508 кв. м при максимальной толщине культурного слоя 3 м) заключали четыре ремесленные мастерские и крепостную стену.

На Славне была открыта изба XII в., принадлежавшая сапожнику. Вокруг нее было обнаружено много ремней, вырезок, подметок, остатков обуви и обрывков кожи. Сапожник сам обрабатывал шкуры: около его избы найден ящик из колотых плах, в котором имелся толстый слой шерсти и известь (волос со шкур удалялся с помощью извести). С са-

---

⁴ А. В. Арциховский. Раскопки на Славне в Новгороде. МИА, N 11. 1949.

стр. 42

---

пожником соседствовали другие ремесленники. Найдена частично сохранившаяся маленькая кузница, где ремонтировали инструменты. Маслобойные жомы свидетельствуют о мастерской, в которой давили масло из конопли и орехов. В другой мастерской делались глиняные игрушечные птички. Открытие этих мастерских, расположенных на ограниченной площади, впервые позволило говорить о Новгороде как о ремесленном городе⁵ . Чтобы оценить принципиальную новизну этого утверждения, надо вспомнить, что до того времени господствовала теория торговых городов. Буржуазная наука отводила Новгороду роль торговой фактории, торгового центра. В ее представлении Новгород был городом, в котором жили и которым правили купцы. Утверждение А. В. Арциховского предопределило общий вывод М. Н. Тихомирова о ремесленном характере древнерусских городов⁶ .

Крепостная стена, открытая еще в 1932 г. и доисследованная в течение остальных трех полевых сезонов⁷ , была построена, как удалось доказать А. В. Арциховскому, посадником Федором Даниловичем в 1335 году. Открытие стены важно, во-первых, с точки зрения стратиграфических возможностей датировок. Слой строительных остатков этой стены разделяет культурные напластования на два горизонта. Все, что лежит ниже его, древнее середины XIV в., все, что выше, — моложе. Этому соответствуют уже известные даты найденных вещей. Появилась возможность датировать и другие вещи. Так, стеклянные браслеты — любимое украшение древнерусских горожанок — были найдены только ниже слоя 1335 года. Следовательно, их носили лишь до середины XIV века. Таким образом, это стратиграфическое наблюдение облегчило датировку сооружений и вещей. Во-вторых, находка стены наглядно показала юго-восточную границу Новгорода в середине XIV века.

При раскопках на Славне нашли много вещей; для городских раскопок 30-х годов это было исключительное изобилие. Здесь имелись и инструменты ремесленников, и их продукция, и оружие, и предметы прикладного искусства, и свинцовые печати, и монеты, и многое другое. Впервые начал выясняться облик средневекового города. А. В. Арциховский справедливо пишет, что раскопки на Славне заложили основы археологии Новгорода. Они показали несостоятельность принципа преимущественного внимания к слоям какого-то одного периода, так как невозможно предусмотреть, что именно будет найдено. Слои всех веков, изучаемых археологией, заслуживают равного внимания.

Одновременно с экспедицией, возглавляемой А. В. Арциховским, в Новгороде эпизодически производили раскопки и другие археологи: С. М. Смирнов, Б. К. Мантейфель, А. А. Строков, М. К. Каргер, Г. П. Гроздилов⁸ . Результаты их работ были большим вкладом в археологию Новгорода, но основной экспедицией, изучавшей историю города, оставалась экспедиция А. В. Арциховского. В то время она была крохотной, и ее начальник один обрабатывал полученные материалы (это было еще возможно). Тогда еще никто не знал, что студент П. И. Засурцев, впервые участвовавший в экспедиции в 1937 г., станет постоянным членом ее коллектива и автором многих трудов по археологии Новгорода.

Раскопки на Славне составили первый этап археологического изучения Новгорода. Второй этап начался в 1938 г. раскопками на Яро-

---

⁵ А. В. Арциховский. Новгородские ремесла. «Новгородский исторический сборник». Вып. 6. 1939; его же. Раскопки на Славне в Новгороде, стр. 151.

⁶ М. Н. Тихомиров. Древнерусские города. «Ученые записки» Московского университета. Вып. 99. 1946.

⁷ А. В. Арциховский. Раскопки на Славне в Новгороде, стр. 132 — 136; его же. Археологическое изучение Новгорода, стр. 10 — 11

⁸ А. В. Арциховский. Археологическое изучение Новгорода, стр. 10 — 11.

стр. 43

---

славовом Дворище, продолженными в 1939 году. За два года было раскопано 456 кв. м при толщине культурного слоя до 3,5 м, а в одном случае даже до 4,7 м.

Ярославово Дворище — место, где сначала был двор Ярослава Мудрого, а после выселения князей на Городище находилась вечевая площадь. Естественно, что с этим объектом было связано много ожиданий. Однако основную часть дворища занимал небольшой завод, и в довоенные годы копать там было нельзя. Пришлось ограничиться периферией этого вечевого центра. Свободное место имелось только у церкви Николы на дворище, преимущественно с ее южной стороны. Здесь и были заложены раскопы⁹ .

В 1938 — 1939 гг. одним из наиболее существенных объектов, вскрытых раскопками, были деревянные мостовые. Хотя сохранность бревен оказалась плохой, все же удалось составить более или менее четкое представление об этих сооружениях. Основой мостовой были три продольные бревна — лаги, на которые настилались поперечные плахи, это классическая конструкция русских деревянных мостовых. Ширина их в среднем 4 м, что также типично для Новгорода. Перпендикулярно основной мостовой шла другая, видимо, это был съезд с улицы в переулок или на усадьбу. Каждая мостовая состояла из трех слоев: на старый, износившийся и утонувший в грязи настил клали новый. Впервые для этих слоев мостовых был употреблен термин «ярус», примененный ранее и на Славне, но в несколько ином значении, а впоследствии занявший главное место в терминологии Новгородской экспедиции. На основании изучения открытых раскопками мостовых, а также тех данных, которые удалось получить при современных строительных и хозяйственных работах в Новгороде, А. В. Арциховский заключил, что город в XI — XV вв. был сплошь замощен. Подобные мостовые в Западной Европе нигде не встречались. Правда, сейчас известен военный лагерь X — XI вв. в Дании¹⁰ , где нашли деревянную мостовую, но иную по конструкции, поэтому ее нельзя сравнивать с новгородскими. Впоследствии выяснилось, что мостовые новгородского типа имелись во многих древнерусских городах. Но до раскопок в Новгороде о мостовых ничего не знали.

Кроме мостовых, в 1938 — 1939 гг. был прослежен ряд деревянных настилов, которые, видимо, являлись полами новгородских жилищ. Но изучение конструкции домов было еще впереди. В эти же годы археологи обнаружили сооружения, представленные деревянными трубами двух типов. Первые делались из расколотого вдоль, выдолбленного, а затем вновь соединенного бревна. Другие же составлялись из горбылей или даже целых бревен и представляют собой четырехугольный в сечении желоб. Трубы второго типа определили правильно — как часть водоотводной системы, устроенной для осушения болотистого новгородского грунта. Трубы же из выдолбленных бревен были приняты за водопровод. Открытый при раскопках хорошо сохранившийся обширный погреб размером 4,4X4,2 м, имел 14 венцов общей высотой до 2,1 м. Пол состоял из гладко обтесанных досок. Долгое время этот погреб оставался образцом хорошо сохранившегося сруба. Обнаружили около 9 тыс. зерен различных злаков и сорняков. Среди них основную массу составляли зерна ржи; сохранились единичные зернышки яблонь и огурцов. Так были получены первые археологические сведения о новгородском сельском хозяйстве. Где-то неподалеку от раскопа в древности, вероятно, была кузница, на что указывают 63 найденные крицы. Интересны и многие другие находки: обрывок кольчужного плетения, оторочен-

---

⁹ А. В. Арциховский. Раскопки восточной части Дворища в Новгороде. МИА, N 11. 1949.

¹⁰ J. Brondsted. The Vikings. Penguin books. L. 1965, p. 174.

стр. 44

---

кого медными кольцами, три вислых свинцовых печати и ряд деревянных изделий, позволивших впервые представить утварь жилого дома, принадлежавшего рядовому горожанину.

Обработка материалов раскопок 1938 — 1939 гг. впервые производилась не только начальником экспедиции. Гидротехнических сооружений Новгорода коснулся в своей статье Н. И. Фальковский, кожаную обувь описала Л. И. Якунина, определение зерен организовал И. И. Никишин, который привлек к этой работе ряд специалистов из Тимирязевской сельскохозяйственной академии¹¹ . Однако все эти люди не являлись сотрудниками экспедиции.

Раскопки в Новгороде возобновились лишь после Великой Отечественной войны. В 1947 г. Новгородская археологическая экспедиция АН СССР приступила к работам в центральной части Ярославова Дворища. Завода здесь уже не было. Великий Новгород, испепеленный, взорванный и растерзанный фашистами, лежал в развалинах. Но уже строились жилые дома, восстанавливались предприятия, воспрял памятник тысячелетия России. Раскопки 1947 — 1948 гг. составляют третий этап археологического исследования Новгорода. Широкий размах работ, их механизация, множество новых открытий, а самое важное — начало создания коллектива научных сотрудников экспедиции падают на эти два года. Культурный слой мощностью до 4 м был вскрыт на площади в 836 кв. м. Впервые в практике советских археологических экспедиций для выброса просмотренной и перетертой руками земли были применены транспортеры, что дало возможность более эффективно использовать средства, предоставленные для раскопок. Новгородская экспедиция едва ли не первой освоила нивелир, ускоривший производство и точность измерений. Сотрудниками ее стали Б. А. Колчин, А. Ф. Медведев, Г. А. Авдусина, А. В. Кирьянов; в 1947 г. в работе впервые участвовал тогда еще студент Московского университета В. Л. Янин. Начальником экспедиции, как всегда, был А. В. Арциховский. Послевоенные раскопки на Ярославовом Дворище превосходили все довоенные работы в Новгороде. Перед археологами предстали срубы, настилы, мостовые, частоколы, водоотводные трубы. Каждый день находили десятки всевозможных предметов, многие из которых были бы гордостью довоенных раскопок. В 1947 — 1948 гг. начался расцвет Новгородской экспедиции.

В центре Ярославова Дворища были открыты многочисленные срубы XII — XIV веков. Впервые их оказалось так много. Представилась возможность изучать новгородские постройки, характер которых до тех пор практически оставался неизвестным. Размеры этих срубов были скромные, в них отсутствовали всякие следы печей, что долгое время казалось необъяснимым. Многочисленны были и деревянные трубы, обнаруженные не только в центре вечевого Новгорода, но и на Чудинцевой улице, где в 1947 г. экспедиция также вела работы. Местность там возвышенная, поэтому существование здесь самотечного водопровода представлялось сомнительным. На Ярославовом Дворище был открыт деревянный колодец с полом и крышкой. В него входили три деревянные трубы, а выходила только одна (это установили по наклону труб). Для водопровода такое сооружение по меньшей мере загадочно. И тогда было высказано первое сомнение в существовании водопровода. В центре Дворища обнаружили три сменяющих друг друга настила. Руководитель раскопок предположил, что открыта часть вечевой площади. Но

---

¹¹ Н. И. Фальковский. Из истории водоснабжения и канализации Руси. «Водоснабжение и санитарная техника», 1939, N 6, стр. 90 — 91; Л. И. Якунина. Новгородская обувь XII — XIV вв. «Краткие сообщения Института истории материальной культуры» (КСИИМК). Вып. XVII. 1947; А. В. Арциховский. Раскопки восточной части Дворища в Новгороде, стр. 171.

стр. 45

---

и здесь возникли сомнения: скромные размеры этой площади (а ей больше негде было располагаться) вызывали недоумение и не соответствовали прежним представлениям о буйном новгородском вече.

Было найдено большое количество вещей. Особенно интересны изделия из дерева и кости, ранее почти неизвестные. Имелись и очень крупные предметы: две калитки типа садовых, бочка, подводная носовая часть ладьи. Из сочинения Константина Багрянородного давно известны лодки-однодеревки, вытесанные и выдолбленные из одного ствола. К такой однодеревке прикреплялись шпангоуты, и на них нашивались дощатые борты. Найдены были и шпангоуты, и лодочные заклепки, и черпак для отлива воды. Обнаруженный санный полоз XIII — XIV вв. по форме совпал с полозьями саней, изображенных в рукописи сказания о Борисе и Глебе. Мелких предметов оказалось также много, в том числе веретена со следами надевавшихся на них каменных грузиков-пряслиц, облегчавших их вращение. Сами пряслица исчислялись десятками. Еще ранее археологи установили, что такие пряслица из розового камня — шифера — изготовлялись в домонгольской Руси только близ города Овруча на Волыни.

Из деревянных вещей нужно упомянуть гребни, часто орнаментированные, ложки, многочисленные мутовки — суковатые палочки для сбивания масла, точеные чаши и многое другое. Впервые на некоторых деревянных предметах увидели надписи: на днище одной из бочек было написано «Юрищина», на сапожной колодке — «Мнези». Это имена. В 1948 г. нашли деревянную линейку с надписью: «Святого Иеваноск…». Это «Еваньскый локоть», упоминаемый в XII в. в уставе Всеволода Мстиславича. Оригинал локтя (так сказать, эталон меры длины) хранился в церкви Ивана на Опоках, а находка 1948 г. — копия указанного образца, к несчастью, обломанная. Были найдены и другие вещи с надписями, позволившими предположить широкую грамотность населения средневекового Новгорода.

Металлических предметов было найдено также много. Как известно, фосфористые соли в земле многих русских городов предохраняют металл от разрушения. Благодаря этому железо мало ржавеет, покрываясь только характерным синим налетом; бронзовые вещи часто совсем не окисляются, поэтому стоит больших трудов убедить занятых на раскопках рабочих, что найдено изделие из меди, а не из золота. Среди железных вещей были орудия труда, оружие, бытовые предметы. Медные вещи представлены украшениями, складными весами, медной крышкой сосуда с тайнописью, которую впоследствии расшифровал В. Л. Янин. Встречались и свинцовые вислые печати. Коллекции Новгородской экспедиции разрослись чрезвычайно. Раскопки 1947 — 1948 гг. расширили наши знания о быте простых новгородцев, они обусловили дальнейший успех исследований Новгорода¹² .

Четвертому этапу раскопок в Новгороде посвящено очень много книг и статей, благодаря которым он получил широкую известность. Работы были продолжены в 1951 г. на левом берегу Волхова в Неревском конце, много раз упоминаемом в летописи. Было известно, что культурный слой здесь более мощный, нежели в местах прежних раскопок, что здесь хорошо сохраняется дерево и некоторые другие органические вещества. Об этом говорили небольшие раскопки, произведенные Новгородским музеем в 1932, 1941 и 1948 гг. в Неревском конце, а также наблюдения во время прокладки водопровода. Большой пустырь, ограниченный Дмитриевской, Садовой, Тихвинской улицами и улицей Декабристов, был удобен для раскопок. В то время никто не думал, что там будет вскрыта огромная для археологов площадь — бо-

---

¹² А. В. Арциховский. Новгородская экспедиция. КСИИМК. Вып. XXVII. 1949; его же. Раскопки в Новгороде. КСИИМК. Вып. XXXIII. 1950.

стр. 46

---

лее чем в гектар. Эта задача перед экспедицией встала внезапно. Для ее выполнения потребовалось большое число рабочих и научного персонала, умение эффективно использовать механизмы и приборы, создание полевых лабораторий и решение ряда других практических задач. Здесь-то и пригодился опыт послевоенных раскопок на Ярославовом Дворище: существовал уже сложившийся коллектив научных сотрудников, полностью обеспечивавший научную часть экспедиционных работ; был опыт работы с механизмами, удалявшими землю из раскопа; на Ярославовом Дворище уже имелась реставрационная лаборатория. Таким образом, ясно, что без раскопок 1947 — 1948 гг. не могло быть успеха ни в 1951 г., ни в последующее время.

Раскоп 1951 г. открыл деревянную мостовую улицы. Сравнив ее направление с направлением улиц на старых планах Новгорода и проведя геодезическую съемку (ее осуществил М. Н. Кислов), удалось установить, что открыта древняя Холопья улица. Было также вычислено место, где Холопья пересекалась с Великой улицей. Этот перекресток вскрыли в 1952 году. Обе улицы хорошо известны по летописям, и с ними связаны многие драматические события истории Новгорода. Ранее в Неревском конце встречалось до 15 слоев мостовых. В 1951 г. их обнаружилось почти вдвое больше — 28. Они имели уже известное устройство. Грязь с мостовых была счищена особыми скребками и лежала по сторонам улиц, перемешанная со множеством скорлупы лесных орехов — любимого лакомства горожан. Из «Устава о мостех», датируемого XIII в., известно, что в Новгороде существовала особая мостовая повинность. Мощение улиц было обязательным. Мостовые в Новгороде — обычное явление не только для XIII в., но и для X в., к которому восходит древнейшая мостовая.

Перед экспедицией встал вопрос о хронологическом членении напластований, толщина которых достигала 7,5 м. За основу было взято понятие «ярус», выработанное еще в годы довоенных раскопок. Ярус — это комплекс одновременно существовавших сооружений и образовавшихся тогда же напластований. Опорой каждого яруса первоначально служила мостовая, а поэтому и ярусов оказалось 28. Каждый из них в разных местах имел разную толщину, и все ярусы отличались по толщине друг от друга. Хронология их была установлена по найденным предметам, даты которых известны. Это свинцовые печати с надписями, стеклянные и каменные бусы, стеклянные браслеты, монетные клады и т. п. Таким образом, вся толщина новгородских напластований была разделена на короткие датированные отрезки, чем удалось достигнуть небывалой до тех пор точности датировки — до 25 лет. Со временем удалось определить или уточнить даты множества изделий, ранее датировавшихся суммарно двумя-тремя веками. Новгородская хронологическая школа оказалась пригодной и для древностей других городов: Смоленска, Москвы, Киева и пр.¹³ .

В процессе новгородских раскопок был использован, видоизменен и усовершенствован метод дендрохронологии, предложенный американскими археологами. Они изучали изменение толщины годичных колец секвойи и получили возможность точно ответить на вопрос, в каком году эта секвойя была срублена. Такую точность им обеспечила долговечность секвойи, живущей иногда до 4 тыс. лет. Легко было сравнить только что срубленное дерево с тем, что было срублено тысячу лет назад и найдено при раскопках. Но в России таких деревьев нет и никогда не существовало. Пришлось построить сложные графики для бревен новгородских мостовых, срубов, частоколов, связать их хронологию с датами бревен, лежащих в фундаментах церквей, время постройки

---

¹³ Б. А. Колчин. Топография, стратиграфия и хронология Неревского раскопа. МИА, N 55. 1956.

стр. 47

---

которых известно, и таким образом получить точную хронологическую шкалу. Точность датировки увеличилась, ошибка в определении возраста сооружения теперь сводилась к 2 — 3 годам¹⁴ . Разработанный метод был успешно применен Н. Б. Черных к датировке мостовых и построек в Смоленске и других городах¹⁵ .

Открытые срубы были изучены до мельчайших подробностей П. И. Засурцевым. В результате им была предложена классификация новгородских построек и их реконструкция¹⁶ . Изучение фундамента позволило установить этажность дома. Однако верхние части домов почти не сохранились; в лучшем случае они были представлены одним-двумя бревнами, лежащими рядом со срубом, но нельзя было определить, относятся ли они к этому срубу или к соседнему. Пришлось прибегнуть к изучению миниатюр древнерусских летописей, к этнографическим аналогиям и другим материалам. Не меньше трудностей возникло и при выяснении назначения построек: был ли это жилой дом, хлев, мастерская или амбар. Выделить жилые дома помогли печи, остатки которых наконец-то были найдены. Эти печи делались из камней и глины, не имели дымоходов и топились по-черному. В тех случаях, когда их не обнаруживали, часто оказывалось, что дом имел подклет — низкий нижний этаж, а печь находилась на втором этаже. В подклете обычно хранили хозяйственный инвентарь. Занятие хозяев дома определяли по инвентарю, если его обнаруживали. Часто жилище ремесленника было и его мастерской. В хлеву находился слой навоза, в амбаре иногда оставались остатки зерна.

Территория усадьбы ограждалась частоколом, и это помогло изучить не только отдельные дома, но и усадьбы в целом. Усадьбы принадлежали лицам различного социального положения, но чаще их владельцы были людьми богатыми, как потом выяснилось, — феодалами. На территории таких усадеб иной раз жило много зависимых людей, в том числе ремесленников. Каменные дома являлись большой редкостью, их пока открыто только два (один — в 1953 — 1954 гг., второй — в 1963 г.). Мощные фундаменты свидетельствуют о том, что это были многоэтажные постройки. Площадь одного из них — 60 кв. м — много больше дома рядового новгородца. Как выяснилось, усадьба, на которой он стоял, принадлежала целой династии новгородских посадников XV века. Сам дом был построен Юрием Онцифоровичем. Новгородцы стремились украсить свои дома. Доказательством этому служат части двух резных деревянных колонн, которые некогда подпирали крышу крыльца¹⁷ . Одна из колонн украшена выпуклым плетением и имеет два медальона, в одном из которых изображен кентавр, в другом — грифон. Прикладное искусство представлено тысячами произведений. Это преимущественно резьба и скульптура из дерева и кости. Они стали сейчас объектом специального искусствоведческого анализа. Узоры найденных колонн близки барельефам белокаменных владимирских соборов и предшествуют им. Встречаются украшения и других частей дома: фигурные наличники окон, резные коньки крыш, доски карнизов. Дома вдоль улиц стояли свободно, открывая доступ солнцу и воздуху.

На Неревском раскопе окончательно установили назначение деревянных труб. Они оказались дренажными. Почва в Новгороде была сы-

---

¹⁴ Б. А. Колчин. Дендрохронология построек Неревсксго раскопа. МИА, N 123. 1963.

¹⁵ Н. Б. Черных. Абсолютные даты деревянных сооружений древнего Смоленска. «Материалы по изучению Смоленской области» (МИСО). Вып. VI. М. 1967.

¹⁶ Б. А. Колчин. Дендрохронология построек Неревского раскопа. МИА, N 123. 1963: его же. Новгород, открытый археологами. М. 1967.

¹⁷ А. В. Арциховский. Колонна из новгородских раскопок. МИА, N 169. 1969.

стр. 48

---

рая, поэтому дома ставили на подклетах. С влажностью боролись и иным способом: в нижнем этаже многих домов вкапывалась бочка без дна, от нее отходила деревянная труба; трубы от трех-четырех соседних домов вели в общий водосборный колодец, из которого одна такая же труба шла в следующий водосборный колодец или прямо к реке. Таким образом отводилась вода, собиравшаяся под домом¹⁸ . Видимо, из-за сырости почвы в Новгороде не было землянок, более теплых, чем срубные дома. Но под городом, в сухой местности Перынь, такие землянки есть¹⁹ . Срубные же дома новгородского типа встречаются на сыром киевском Подоле, хотя в Киеве обычным типом жилища была землянка. Следовательно, строительство землянок связано не с северным или южным типом жилищ, как полагают некоторые археологи, а с характером почвы.

В начале раскопок в Неревском конце экспедицию финансировала АН СССР, а с 1952 г. — и Московский университет, к которому постепенно, но сравнительно скоро перешла ведущая роль в исследованиях Новгорода. Площадь раскопа 1951 г. составила 324 кв. м, что и сейчас для городских раскопок много. В 1952 г. были заложены новые раскопы общей площадью 1520 кв. м. Такой размах работ объясняется прежде всего находкой нового вида исторических источников — берестяных грамот, открытых 26 июля 1951 г. на раскопе, руководимом Г. А. Авдусиной. Она стала первым археологом, взявшим в руки эти исторические документы. В тот год нашли десять грамот. На березовой коре, обработанной особым образом, были процарапаны буквы. О берестяных грамотах написано много. Но следует подчеркнуть, что новгородское открытие свидетельствует о высокой тщательности работ и научного наблюдения в этой археологической экспедиции: свитков бересты встречается много тысяч, а грамоты среди них единичны, и их нельзя пропустить.

Грамоты содержат бытовые и хозяйственные подробности, деловые поручения, сообщают политические новости, рассказывают о конфликтах, являются долговыми расписками, духовными завещаниями, феодальными обязательствами и т. п. Их дата — XI — XV вв., то есть они почти смыкаются по времени с древнейшей русской надписью²⁰ и лишь на сто лет не доходят до книгопечатания. Впрочем, на бересте, видимо, начали писать в X в., так как древнейшие писала найдены в новгородских слоях этого столетия; может быть, грамоты на березовой коре дожили до печатных книг, но мы их не знаем, так как в новгородских слоях XVI в. береста не сохраняется. Важность берестяных грамот в том, что они освещают и те стороны жизни новгородцев, о которых молчат письменные документы. Из берестяных писем мы черпаем обильные сведения о жизни и быте простого народа, узнаем, о чем и как думали эти люди, вникаем в особенности древнерусского разговорного языка, получаем сведения о, казалось бы, навеки утраченных явлениях (например, о системе обучения детей грамоте).

Первое научное издание и исследование грамот принадлежит А. В. Арциховскому, решившему ряд вопросов в сотрудничестве с другими авторами²¹ , в том числе М. Н. Кисловым, который в процессе

---

¹⁸ А. Ф. Медведев. Водоотводные сооружения и их значение в благоустройстве Новгорода Великого. МИА, N 55. 1956.

¹⁹ В. В. Седов. Древнерусское языческое святилище в Перыни. КСИИМК. Вып. L. 1953.

²⁰ Д. А. Авдусин. Гнездовская корчага. МИА, N 176. 1970.

²¹ А. В. Арциховский, М. Н. Тихомиров. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1951 г.). М. 1953; А. В. Арциховский. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1952 г.). М. 1954; А. В. Арциховский, В. И. Борковский. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1953 — 1954 гг.). М. 1958; А. В. Арциховский, В. И. Борковский Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1955 г.). М. 1958; А. В. Арциховский, В. И. Борковский. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1956 — 1957 гг.). М. 1963; А. В. Арциховский. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1958 — 1961 гг.). М. 1963.

стр. 49

---

изучения этих грамот стал видным палеографом. Он исполнил все прописи грамот, и часто их научная трактовка была дополнена именно им. Организационные способности и энергия М. Н. Кислова, постоянного парторга Новгородской экспедиции, в значительной степени способствовали ее успехам. Говоря о грамотах, следует напомнить слова А. В. Арциховского, что Новгородская экспедиция нашла не какой-то погибший архив, а порванные и брошенные на землю письма. Ведь грамоты встречаются в слоях разного времени и на разных усадьбах. Это частные письма, причем нередко письма простых людей: крестьян, ремесленников, мелких торговцев.

Следовательно, — и это было революцией в представлениях о древней Руси — в Новгороде даже простые люди были грамотны.

Сразу же нашлись противники этой гипотезы, утверждавшие, что за крестьян и ремесленников писали писцы-профессионалы. Иногда, конечно, было и так. Но В. Л. Янин отметил, что в большинстве случаев в письмах, исходящих от одного человека, детально совпадает почерк. Второй аргумент несколько более пространный. А. Ф. Медведев открыл инструменты, которыми писались грамоты, в древности их называли «писала». Это костяные или металлические стержни с острым концом. Они встречаются не только в Новгороде, но и во многих древнерусских городах²² . В Новгороде их десятки, и вряд ли можно думать, что все они потеряны во дворах усадеб писцами, пришедшими написать письмо. Ими пользовались люди, жившие на этих усадьбах и писавшие письма без посторонней помощи. И, наконец, надписи встречаются на многочисленных предметах быта: днищах бочек, сапожных колодках, оселках, пряслицах и т. п. Вряд ли сапожник, чтобы написать на колодке имя заказчицы или на бочке название засоленной в ней рыбы, звал писца, а грамотные владельцы сапожной колодки или бочки были представителями знати.

Ответ ясен: грамотность была распространена в Новгороде широко, в том числе и среди простого народа.

Есть грамоты, адресованные крестьянам, ремесленникам и другим простым людям. Но есть письма и посадникам. Доказано, что здесь не простое совпадение имен и отчеств; в ряде грамот указана и должность адресата, например, «челобитие господину посаднику новгородскому Андрею Ивановичу» (грамота N 310). Было замечено, что титулование «господину» применялось к посаднику и его жене. Видимо, это был официальный титул. Более того, обращаясь к посаднику, надо было не «кланяться» ему, а «бить челом». Лишь одно письмо к посаднику начиналось «поклоном», но в конце письма автор спохватился и добавил обязательное «челобитие»²³ .

Новгородским грамотам посвящена обширная литература. Анализ берестяных грамот дан в книге В. Л. Янина²⁴ , которая представляет собой редкий пример сочетания научности исследования и популярности изложения. Автор не ограничился, как это принято в популярных изданиях, пересказом уже известных фактов и выводов. Он ставит важные вопросы русской истории и многие из них успешно решает. Книга В. Л. Янина открывает широким массам доступ в тайны исследовательской деятельности, но она содержит и важные заключения, адресованные специалистам. На археологическом материале В. Л. Янин воссоздает ряд ярких картин новгородской политической истории. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник исследовал Л. В. Череп-

---

²² А. Ф. Медведев. Древнерусские писала X — XV вв. «Советская археология» (СА), 1960, N 2.

²³ Д. А. Авдусин. Смоленские берестяные грамоты из раскопок 1966 и 1967 гг. СА, 1969, N 3.

²⁴ В. Л. Янин. «Я послал тебе бересту…». М. 1965.

стр. 50

---

нин²⁵ . Еще в 50-е годы им посвятили работы и зарубежные авторы²⁶ . Ныне библиография вопроса стала еще обширнее.

Вряд ли имеет смысл раскрывать здесь содержание той или иной грамоты или группы грамот, ибо такая иллюстрация была бы случайной. Но следует сказать о самом важном выводе, который сделан был при их анализе, — это вывод о том, что правящим классом в Новгороде являлись феодалы, а вовсе не купцы. В грамотах постоянно упоминается о феодальных повинностях, феодальной зависимости, крупном и мелком феодальном землевладении. Новгород в отличие от южных городов служил притягательным центром для феодалов. Причина тому — его республиканский строй. Чтобы пробиться к верховной власти, новгородский феодал должен был жить в городе, участвовать в политической жизни столицы, плести там интриги, а в поместьях он оставлял вместо себя ключников, нещадно эксплуатировавших крестьян. В княжеских же землях феодалы не любили жить вблизи князя; только в своих поместьях они оставались фактически независимыми. Измерив территорию боярских усадеб, вскрытых во время раскопок, В. Л. Янин установил, что на площади древнего Новгорода укладывается около 300 таких городских феодальных поместий. Это число совпадает с числом «золотых поясов», неоднократно упоминаемых в источниках. Видимо, на новгородском вече присутствовали только эти «золотые пояса». Лишь крупные землевладельцы имели право голоса.

Но Новгород — прежде всего город ремесленников. Все то, чем он богат, создавали эти зависимые люди. Количество открываемых ремесленных мастерских возрастает с каждым годом. Сейчас их известно уже несколько десятков. О широком развитии ремесленного производства свидетельствуют многочисленные находки изделий ремесленников. Они ясно говорят, что почти все потребности горожан удовлетворялись местным производством. Привозили же только то сырье, которого в городе не было, и изделия из такого сырья.

Базой ремесла являлась черная металлургия и обработка железа. К сожалению, металлургические мастерские в Новгороде пока не открыты, а кузница у стены посадника Федора оказалась маленькой. Возможно, что в противопожарных целях такие мастерские размещались за пределами городского вала. Технологию производства и обработки железа с помощью современных металлографических методов изучил Б. А. Колчин²⁷ . Он исследовал большое количество железных изделий и орудий. Орудия кузнецов известны в полном объеме, за исключением, пожалуй, наковален. Их не выбрасывали даже тогда, когда они ломались, а перековывали в другие изделия. В XI — XII вв. кузнец обычно был универсалом: он производил изделия всех типов. Но уже началась и специализация ремесла, достигшая огромного развития в XV — XVI веках²⁸ . Б. А. Колчину принадлежит также работа о деревообрабатывающем ремесле Новгорода. Он собрал, классифицировал и датировал все основные типы деревянных изделий. Его работа является важным справочником для археологов, работающих в русских городах, культурный слой которых сохраняет дерево. Автор рассмотрел также вопрос о деревянных механизмах, как стало известно, широко распространенных в древней Руси²⁹ .

---

²⁵ Л. В. Черепнин. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М. 1969.

²⁶ А. Л. Хорошкевич. Зарубежные отклики на открытие новгородских берестяных грамот. «История СССР», 1958, N 5.

²⁷ Б. А. Колчин. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси. МИА, N 32. 1953.

²⁸ Б. А. Колчин. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого. МИА, N 65. 1959; А. В. Арциховский. Новгородские ремесла.

²⁹ Б. А. Колчин. Новгородские древности. Деревянные изделия. М. 1968.

стр. 51

---

В работе А. Ф. Медведева³⁰ обстоятельно изучено оружие ближнего и дальнего боя, защитное вооружение, предметы снаряжения коня и всадника. Назначение многих предметов впервые установлено автором. Анализ предметов вооружения свидетельствует о самобытности и богатстве древнерусского оружия. История новгородского стеклоделия изучена Ю. Л. Щаповой благодаря применению метода спектрального анализа. Типологический метод помог выяснить внешние признаки русских изделий, спектральный анализ химического состава стекла — технологические особенности его производства. Удалось установить, что в конце XI в. на Руси имелось много стеклоделательных мастерских³¹ . Наиболее распространенным украшением горожанок в XII — XIII вв. были стеклянные браслеты. Они встречаются в городских слоях в огромном количестве. В первые годы раскопок в Неревском конце на площади в 100 кв. м было найдено около 5 тыс. обломков браслетов. Монголо-татары разрушили русские города, а с ними и стеклоделательные мастерские. Но Новгород наряду с некоторыми другими неразоренными городами продолжал производить стекло. Однако мода на стеклянные браслеты прошла, и в начале XIV в. они исчезли³² .

В Новгороде обнаружено много сапожных мастерских. С. А. Изюмова установила форму обуви, исследовала технологию ее производства³³ . Горожане редко носили лапти. В Новгороде найден лишь один лапоть, да и тот нельзя датировать, поскольку он находился в перекопе. Ювелирные изделия Новгорода изучаются М. В. Седовой³⁴ . Среди них немало вещей привозных. Найдено, например, много шумящих привесок из соседних чудских земель, височное кольцо из далекой земли вятичей. Весьма характерно, что скандинавских украшений крайне мало. Как и следовало ожидать, их нашли в слоях конца X — начала XI века. Почти все находки скандинавских вещей на нашей территории датируются именно этим временем, то есть они появились на сто лет позже пресловутого «призвания варягов»³⁵ . Заметим, что смысл этой позднейшей легенды В. Л. Янин видит в создании прецедента для призвания в Новгород князей из других городов.

Сведения о торговле Новгорода, основанные на данных раскопок, встречаются в разных работах. Обычно говорится о привозных товарах: цветных металлах, ценном дереве, хлопчатобумажных тканях, сосудах из-под каких-то товаров, грецких орехах, наконец, о кладах дирхемов. Сотрудники экспедиции сейчас работают над этой важной темой³⁶ .

В результате раскопок в Новгороде получены важные сведения о новгородском земледелии. В Неревском конце найдено уже не 9 тыс. зерен, а такое количество горелого зерна, что его увозили автомашинами. Новгородскому земледелию посвящена статья А. В. Кирьянова³⁷ . Изучив не только зерна злаков, но и семена сорняков, он пришел к важным выводам: найденное зерно было только местным, значит, можно считать преувеличенными представления о нехватке в Новгородской земле своего хлеба; в X в. основным злаком являлось просо, и лишь с XI в. — рожь; рожь была озимой культурой, а пшеница — яровой; огурцы и вишня получили распространение уже в X веке.

---

³⁰ А. Ф. Медведев. Оружие Новгорода Великого. МИА, N 65. 1959.

³¹ Ю. Л. Щапова. Стеклянные изделия древнего Новгорода. МИА, N 117. 1963.

³² М. Д. Полубояринова. Стеклянные браслеты Древнего Новгорода. МИА, N 117. 1963.

³³ С. А. Изюмова. К истории кожевенного и сапожного ремесел Новгорода Великого. МИА, N 65. 1959.

³⁴ М. В. Седова. Ювелирные изделия древнего Новгорода. МИА, N 65, 1959.

³⁵ Д. А. Авдусин. К вопросу о происхождении Смоленска и его первоначальной топографии. «Смоленск». Сборник статей. Смоленск. 1967, стр. 77.

³⁶ Е. А. Рыбина. Из истории южного импорта в Новгород. СА, 1971, N 1.

³⁷ А. В. Кирьянов. История земледелия Новгородской земли X — XV вв. МИА, N 65. 1959.

стр. 52

---

Несколько слов о свинцовых вислых печатях. В одной из своих работ В. Л. Янин отметил, что среди русских печатей XI — XV вв. новгородский материал занимает не менее 90%. В настоящее время 1542 древние русские печати обработаны, изучены и изданы В. Л. Яниным³⁸ . Одной из наиболее трудных задач была их атрибуция, то есть установление принадлежности. Но это не являлось для В. Л. Янина самоцелью. Печати приобрели значение исторического источника, что хорошо видно из его работы о новгородских посадниках³⁹ . Автор показал институт новгородского посадничества в его развитии — от зарождения до падения, нарисовал широкую картину политической истории и классовой борьбы в Новгороде. Впервые и сразу широко В. Л. Янин привлек новые исторические источники, не только печати, но и берестяные грамоты. Он высказал гипотезу о происхождении Новгорода. Город сложился, по его мнению, из трех поселков, впоследствии ставших новгородскими концами — Славенским, Неревским и Людиным⁴⁰ . В. Л. Янин считает, что поселок Славно населяли новгородские словены, Неревский (Наровский) конец — чудь, аристократический центр Людина конца (Прусская улица) — видимо, кривичи. Книга В. Л. Янина как бы вытекает из работ Новгородской экспедиции, дополняя проводимые ею исследования материальной культуры раскрытием политической истории Новгорода.

В 1962 г. начался пятый этап работ Новгородской экспедиции. Его основное содержание — широкий маневр, раскопки в разных частях города, изучение истории складывания городской территории. Это обусловлено стремлением расширить источниковедческую базу, проверить выводы, сделанные по материалам Неревского раскопа. Но большое значение при этом имеет активная охрана культурного слоя, которому угрожает интенсивное строительство, развернувшееся в Новгороде, как и в других наших городах. Экспедиция ведет раскопки на месте будущего строительства на Первомайской улице. Здесь обнаружен один из упомянутых выше каменных домов и (сбылась мечта коллектива!) берестяная книжечка. На месте строительства телецентра найдена богатейшая ювелирная мастерская. На Суворовской улице, где должен быть построен новый корпус медучилища, огромной толщины культурный слой был исследован в течение одного сезона, в итоге открыты новые грамоты, содержащие интересные сведения о топографии древнего Новгорода. На месте строительства гостиницы обнаружен Готский двор, то есть двор иностранных купцов, упоминаемый в письменных источниках. Здесь же еще одна важная находка — берестяная грамота, написанная по-латыни готическим шрифтом. Почерк беглый, привычный, значит — писец был поднаторен в письме на бересте. Можно надеяться, что берестяные грамоты будут найдены и в других странах, как предсказал еще в 1951 г. А. В. Арциховский. Его предположение о распространенности письма на бересте уже давно подтвердилось: с 1952 г. Новгород уже не единственный город, где известны такие письма. В Смоленске их нашли 10, в Пскове — 3, в Старой Руссе — 4, в Витебске, при случайных земляных работах, — 1 грамоту⁴¹ .

Для нынешних раскопок в Новгороде характерна еще одна черта. Культурный слой каждого раскопа, как и раньше, делится на ярусы, но

---

³⁸ В. Л. Янин. Актовые печати древней Руси. Тт. 1 — 2. М. 1970.

³⁹ В. Л. Янин. Новгородские посадники. М. 1962.

⁴⁰ В. Л. Янин, М. Х. Алешковский. Происхождение Новгорода (К постановке проблемы). «История СССР», 1970, N 2.

⁴¹ Д. А. Авдусин. Смоленская берестяная грамота. СА, 1957, N 1; его же. Смоленские берестяные грамоты из расковок 1964 года. СА, 1966, N 2; его же. Смоленские берестяные грамоты из раскопок 1966 и 1967 гг. СА, 1969, N 3; его же. Смоленская экспедиция. «Археологические открытия 1968 года». М. 1969; Н. П. Дроченина, Б. А. Рыбаков. Берестяная грамота из Витебска. СА, 1960, N 1. Раскопки в Пскове вели Г. П. Гвоздилов и И. К. Лабутина; в Старой Руссе — А. Ф. Медведев. Грамоты не опубликованы.

стр. 53

---

они уже не опираются на мостовые. Приобретенный опыт позволяет обойтись без «печи», от которой нужно танцевать. Как и раньше, из каждого бревна деревянных сооружений берут спилы для дендрохронологического анализа, но теперь дату определяют тут же на раскопе, так как новгородская дендрохронология разработана детально и необходимые графики давно построены.

Древнейшая дата, которую пока дает дендрохронология для новгородского культурного слоя, — 953 год. Как в первый год раскопок, так и поныне отсутствуют слои IX в., к которому восходит первое упоминание о Новгороде (так же как неизвестны слои IX в. в Киеве, Смоленске, Чернигове, Пскове и вообще во всех древнерусских городах, появившихся, как и Новгород, в конце IX века). Вероятно, их и не найдут, так как они исчезли. Ведь первые поселения в Новгороде были ничтожно малы по сравнению с территорией современного города. Несомненно, они занимали самые удобные для застройки места, поэтому здесь строили здания в течение всех одиннадцати веков новгородской истории. Если так, то слой IX и начала X в. неизбежно уничтожен перекопами, и вещи этого времени должны встречаться в более, поздних слоях. И они там встречаются, но, имея широкую датировку, в пределах двух-трех веков, не могут быть выделены из общей массы.

Новгородская экспедиция отвергла то объяснение, которое давалось ранее названию Новгорода и сводилось к противопоставлению его мнимым антиподам — то ли Старой Ладоге, то ли Старой Руссе. По-видимому, название «Новгород» получил не столько город, сколько его новые укрепления. Возможно, это произошло тогда, когда новыми общими укреплениями были обнесены все три первоначальных поселка (или два из них, находящихся на одном берегу), ранее имевшие только собственные небольшие валы или частоколы небольшой протяженности.

Находки в Новгороде показывают единство русской культуры. Почти каждой вещи, обнаруженной здесь, можно найти аналогии в других русских городах. Приблизительно одинакова, например, конструкция домов, форма и материал гребней, сходны даже торговые связи. Одинаковы не только формы многих вещей, но и комплекс находок в целом. Различие состоит в массовости материала, которая открывает наибольшие возможности для исследования. В этом преимущество Новгородской экспедиции.

Новгород стал центром исследования древнерусских городов и школой кадров археологов. Многие участники раскопок в Новгороде давно уже руководят другими экспедициями: А. Л. Монгайт — раскопками в Старой Рязани, А. Ф. Медведев — в Старой Руссе, Д. А. Авдусин — в Смоленске, в Пскове копает «новгородка» И. К. Лабутина, раскопками в других местах руководят В. В. Седов, М. В. Седова, М. Д. Полубояринова, В. И. Матвеева, Н. С. Шеляпина и другие.

Раскопки в Новгороде — это шаги в неизведанное. Новгородская экспедиция осуществила целую цепь взаимообусловленных открытий, некоторые из них ее коллектив предвидел. Работа экспедиции — пример научного сотрудничества, коллективной деятельности, упорства в достижении намеченной цели и организационного таланта. Результаты работы Новгородской экспедиции получили широкую известность и признание. В 1966 г. А. В. Арциховскому и В. Л. Янину за открытия в Новгороде была вручена Ломоносовская премия. Присуждение Государственной премии 1970 г. коллективу Новгородской экспедиции в лице А. В. Арциховского, В. Л. Янина, Б. А. Колчина, П. И. Засурцева, А. Ф. Медведева — заслуженная оценка его огромной работы и успехов.

© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/ИСТОРИЯ-НОВГОРОДСКИХ-ОТКРЫТИЙ

Похожие публикации: L^Россия L^World Y G

академик Андрей Анатольевич Зализняк
«Наука и жизнь» №12, 2008

Текст лекции публикуется в сокращенном, журнальном варианте.
Полную видеозапись лекции можно посмотреть на сайте Math-Net.ru. Очень рекомендуем.

Археологические раскопки в древнем Новгороде, которые ведутся уже много лет под руководством академика В. Л. Янина (об этом в журнале начиная с 1964 года написано немало), приносят всё новые и новые открытия, касающиеся уклада жизни наших предков, того, какими были некогда взаимоотношения между людьми, и, конечно, вопросов лингвистики (см. «Наука и жизнь» № 3, 2006 г.). И каждую осень вот уже более двадцати лет в МГУ с публичной лекцией выступает известный лингвист А. А. Зализняк, специалист в области современной и исторической грамматики русского языка, сравнительного и общего языкознания, главный научный сотрудник Института славяноведения РАН, преподаватель филологического факультета МГУ. Свою ставшую традиционной лекцию он посвящает расшифровке берестяных грамот, найденных в новом сезоне. Слушатели — а это не только студенты и аспиранты-лингвисты, но и научные сотрудники других кафедр, и просто все, кому интересно заглянуть в далекое прошлое, — становятся участниками захватывающе интересного процесса: не отвергая предлагаемые из зала варианты расшифровки, Андрей Анатольевич вместе с аудиторией разбирает, почему нельзя принять ту или иную трактовку, и подводит присутствующих к верному ответу. Приглашаем читателей журнала вместе со слушателями лекции пройти этот путь.

В нынешнем археологическом сезоне в Новгороде найдено 12 берестяных грамот. Мы можем позволить себе разобрать не все, а избранные грамоты, что уже само по себе признак некоторого изобилия. Будем двигаться от малых грамот к большим.

Грамота № 973 (последняя в данном сезоне), найденная на Борисоглебском раскопе (XIII век), представляет собой неплохую задачу. Голландский славист Виллем Вермеер сформулировал следующий принцип: если от грамоты осталось девять букв, то как минимум одно слово должно выявиться. Так бывает не всегда, но его предположение, как показывает жизнь, работает. В грамоте № 973 ровно девять букв:

При этом перед нами не обрывок, а законченный текст. Документ явно дошел до нас полностью: тщательное обследование бересты показало, что ни в одну из четырех сторон дальше текст не шел.

Экспедиционные шутники предложили считать Ге сокращением от имени Геня; тогда достаточно предположить, что третья буква от конца — описка вместо и, и мы получим… владельческую надпись Евгения Онегина: Ге. Онегине.

Но если серьезно, то начальное геон нельзя отделить от древнерусского геона ‘геенна, ад, преисподняя’. Это закономерное русское соответствие греческому слову géenna с заменой е в начале слога на о — такой же, как в Ольга из Helga, Олёна из Elena и т. п. Что же следует из такого предположения?

Напрашивается хорошо известное сочетание ‘гееннский огонь’: всякий, кто имел дело со старыми текстами, встречал устойчивое древнерусское сочетание геоньскъ огнь (или с обратным порядком слов). В нашей грамоте усмотреть слово геоньскъ невозможно, но вместо него могло стоять притяжательное прилагательное геонь (‘гееннин, принадлежащий геенне’), записанное как геоне, с заменой ь на е. Это слово прямо не засвидетельствовано, но в пользу его реальности говорит то, что существует притяжательное прилагательное адовъ от близкого по значению слова адъ (и ад, и геенна часто изображаются в старых текстах как одушевленные сущности).

Пусть мы истолковали отрезок геоне. Но что такое остающееся гоне?

Из зала: Это огне (= огнь в силу замены ь на е) со случайной перестановкой букв г и о.

А.З.: Перестановка гласной и согласной встречается крайне редко, перестановка по описке — это почти всегда перестановка согласных.

Из зала: Е после геон означает здесь [о] после мягкой согласной, то есть равно современному ё; всё вместе надо читать геонёгонь = геонь огонь.

А.З.: Вот с этим уже следует согласиться. Древнерусское е действительно могло в определенных случаях читаться как современное ё. Геонёгонь — это своего рода сращение двух слов. Перед нами не простой текст, а некое «волшебное слово», род малого «заговора», заклятия. Возможно, например, что некий доброхот подложил его соседу под дом. Нестандартный способ написания (в данном случае «сращённая» запись двух слов) мог быть в таких случаях одним из приемов, увеличивающим магическую силу написанного.

Текст подобной структуры встретился среди грамот впервые.

Следующая грамота № 968 (1-я половина XIV века, возможно, даже начало), тоже небольшая, — из раскопа на архиепископском дворе (чему соответствует и ее содержание) в новгородском кремле. Этот обрывок — кусочек средней строки первоначального письма.

Обычно такого рода обрывки мало что могут дать. Посмотрим, чем закончится наше расследование на этот раз.

Здесь немного больше, чем девять букв. За исключением …доу, которое не совсем ясно, остальная часть вполне понятна: ‘говори владыке, как…’ … Что «как»? Как было дело, как всё произошло, как надо поступить или что-то подобное?

Концом чего было начальное -доу?

Из зала: Правду!

А.З.: Мы, в Новгороде, конечно, тоже в первый момент предположили, что это правду (или правьду). Увы, в этом решении всё замечательно, кроме одного: слово правьда в то время не означало правды! Оно означало законное разбирательство по суду, и «говорить его» — практически невозможно.

Допустимых вариантов толкования несколько, но самым вероятным мне представляется вариант обидоу (или про обидоу); это чрезвычайно напоминает грамоту ХII века № 725, где тоже сообщается архиепископу именно про «обиду»: …съкажита владыч мою обидоу. И здесь налицо точно такое же сочетание, причем без про — с прямым дополнением.

Казалось бы, анализ грамоты и окончен… Ан нет! Самое интересное тут не -доу, а банальнейшее слово говори, на котором современный читатель вряд ли даже вообще остановит взгляд. Между тем слово говори оказывается выдающимся элементом текста — подарком для истории русского языка.

В этой грамоте глагол говорити значит ровно то же, что в современном языке, — ‘dicere’ (то есть именно ‘говорить’): один человек (речью) сообщает нечто другому человеку. Такое значение придавалось слову говорити не всегда. Раньше оно имело совсем другой смысл. В найденных прежде берестяных грамотах этот глагол встретился в том же, современном значении всего четыре раза. Но эти грамоты более поздние: № 530 (1370–1380-е годы) и грамоты конца XIV и XV века. Таким образом, небольшой отрывок, сохранившийся на бересте № 968, оказался — не только в корпусе берестяных грамот, но и вообще во всей истории русского языка — первым документом, где говорити означает ‘говорить’! До этого слово говорити и идущее с ним в паре говоръ означали нечто иное: звуки, которые издает масса людей или иных живых существ, единый гул, шум многоголосой толпы (возможно, даже с элементами угрозы, как в современных ропот, роптать).

Из «Повести временных лет»: «И въ горахъ тхъ кличь великъ и говоръ» — рассказ о племенах Зауралья, заключенных в горе. Из Суздальской летописи XII века: «И бысть говоръ акы до небеси отъ множества людеи, отъ радости великыя». Из летописного свидетельства 1068 года: «И начаша людие говорити на воеводу Косняча…» — тоже в значении ‘роптать, шуметь’.

Подобное значение глагола говорить отчасти сохранилось в северных говорах. В «Словаре русских народных говоров» мы находим: «говорить, о птицах: петь, щебетать, каркать и т. п.» (то есть скорее ‘гомонить’). «Если весной птицы еще не говорят — будет холодно, засиверка». В онежских былинах в записях Александра Федоровича Гильфердинга: «Прилетали тут русские птицы, учали тут пети-говорити, как млад соловей щекотати».

Из зала: А какая этимология у глагола говорить?

А.З.: Слово родственно санскритскому gavate ‘звучит’; так что древнее значение ‘шуметь, гомонить’ у глагола говорити исторически вполне оправданно.

Таким образом, обрывок текста на бересте — первый засвидетельствованный пример употребления слова в современном значении в истории русского языка.

Данная эволюция значения — совершенно типовая. Глагол со значением ‘dicere’ может происходить из разных семантических источников, но этот — один из наиболее популярных. В славянской зоне можно указать не менее семи таких случаев. Старейший из них — мълвити. В старославянском млъва — ропот толпы, мятеж. Затем (и довольно рано) наступает такое развитие значения, при котором в древнерусском языке это уже нормальный глагол для ‘dicere’. Остальные примеры диалектные, но их много. В русских говорах глаголы гомонить, галдеть, гаметь, шуметь/шумнуть, по данным «Словаря русских народных говоров», имеют среди прочего нейтральное значение: просто ‘говорить что-то кому-нибудь’. Особенно яркий новейший пример — из речевой практики интернет-сообщества: базарить — от базар, для которого характерен именно хаотичный шум толпы. Но в словаре сленга мы уже видим слово базарить просто в значении ‘говорить’, без дополнительных уточнений.

К этому можно добавить одну небезынтересную вещь: и слово говорити, и слово говоръ есть в «Слове о полку Игореве». Сочинитель XVIII века, если бы он подделывал «Слово», никаким образом не мог знать о хронологической границе между двумя значениями слова говорити, которая пролегла около 1300 года, так что он легко мог «попасться» на этом самом обычном слове современного русского языка. Однако же автор не «попался» — он безупречным образом использовал оба эти слова в древнем значении, а не в новом. В «Слове о полку Игореве» говорили (в подлиннике: говоряхуть) не люди, а галици (то есть галки) и говоръ был не людской, а галичь (галочий). В обоих случаях изображается звук голосов нерасчлененной массы (в данном случае птиц) — в точном соответствии со старым значением. Замечу, что в переводах практически везде дается: «Галки свою речь говорили»; но это неточный, бессознательно модернизированный перевод: точный смысл — «Галки своей речью гомонили».

Когда я занимался проблематикой подлинности «Слова», я не обратил внимания на слово говорити. Это не первый раз, когда сверх уже известных еще один частный признак текста «Слова», не привлекавший ранее к себе внимания, оказывается проявлением древности.

Такие вот любопытные вещи вытекают иногда из крошечных берестяных фрагментов.

Перейдем теперь к грамоте № 964. Она тоже найдена на архиепископском дворе и тоже датируется XIV веком, но уже второй его половиной или даже концом. Сохранились целиком первые две строки и часть третьей, дальше — обрыв:

Начало читается легко: «Господину Елизару много челом бью». В начале грамоты стоит весьма редкая формула: от первого лица «челом бью», при этом не указывается, кто; господин Елизар должен сам понять, от кого письмо.

После с Ларинь в начале следующей строки примерно четыре буквы утрачены. Каков здесь был первоначальный текст?

Из зала: С Ларионом.

А.З.: Но после Ларин в тексте стоит не о, а ь, и вместо четырех добавочных букв получаются только две (мъ).

Из зала: С Ларионкою.

А.З.: Но суффикс -к-а не смягчает предшествующую согласную — он даст форму Ларионка, а не Ларионька.

Из зала: С Ларионцем.

А.З.: Да, с Лариньцемъ — единственное решение, не предполагающее никаких ошибок и случайностей. Уменьшительные имена с суффиксом -ець (типа Ларионець) для Новгорода весьма характерны.

В третьей строке после обрыва видна угловатая верхушка буквы с титлом. Это цифра, означающая количество «клещев». А что значит «клещев»?

Из зала: Это клещи.

А.З.: Но это грамота с безупречной орфографией, а клщи пишутся через ять; кроме того, форма родительного множественного от этого слова едва ли может выглядеть как клещевъ.

На самом деле уже давно установлено, что это не клещи, а ‘рыба лещ’. Много лет назад найдена грамота № 169, где сказано: Василев Софонтова Онтане. послале Овдокиму два клеща да щука. Однако она в течение многих лет переводилась как ‘послал щуку и двое клещей’, пока совместными усилиями филологи не установили: всё-таки парными к щуке должны быть не клéщи, а лещи. До сих пор еще кое-где в северо-западных районах лещ называется клещ. А сети для лещей на Чудском озере называются клещинцы. Можно лингвистически показать, почему лещ приобрел начальное kl-, но на этом мы сейчас останавливаться не будем.

Сколько же лещей послал наш автор? Сохранившийся в тексте уголок не может быть верхушкой от д (=‘4’), поскольку окончание клещевъ могло быть только в случае, если бы они были одушевленными, а в XIV веке они были еще очень даже неодушевленными. Первоначально предполагалось, что это л (=‘30’); однако в грамоте всегда л (как, кстати, и д) пишется с плоским верхом. По мере изучения текста посылка подрастала: Елизар получал всё больше и больше лещей. Так, возникло предположение, что верхний уголок принадлежит букве о (=‘70’). Но в конце концов было установлено, что это верх от буквы р (=‘100’). Так что Елизару было отправлено целых сто лещей.

Теперь обратимся к другой проблеме, лингвистам уже хорошо известной, но по которой в грамоте кое-что встретилось впервые. Почему форма гну начинается с , хотя смысл предельно ясен — ‘господину’? Часто это слово пишется просто как гну (с титлом или даже без титла); но в данном случае имеется еще странное начальное . Для формы гне в принципе можно было бы предположить, что это «о восклицательное»: «О господин!» (хотя надо сказать, что никаких надежных «о восклицательных» в берестяных грамотах нет). Но для гну и такое объяснение невозможно.

Слово «господин» встречается часто, в поздних грамотах — очень часто, в ранних как раз реже. Статистику здесь можно установить весьма точную. Имеются два способа записи слова господинъ (и его производных): полный и сокращенный, при котором используется одна из идеограмм гн-, ги-, г-, гд- (с титлом или без титла). Как показали подсчеты, употребление разных способов записи отчетливо зависит от хронологии.

Видно, сколь явно растет с веками необходимость словесно выражать свое почтение к иерархическому старшинству — как увеличивается в абсолютных цифрах пласт грамот со словом «господин». Но сейчас речь не о том. Для нас важны качественные изменения.

Совершенно очевидно, что во второй половине XIV века в древненовгородском диалекте произошло резкое изменение, состоящее в том, что вместо господинъ, госпожа, господа стали употребляться формы без начального г-: осподинъ, оспожа, оспода. Но при этом ничего не происходит в колонке с идеограммой. Почему? 45 случаев с идеограммой гн- в XV веке — это явно те случаи, когда слово пишется с г-, а читается без г-.

А что же за начальное — в записи гну (и гне)? Теперь, когда мы уже знаем, что гну читалось как осподину, ответ становится понятен: приписанное перед идеограммой — есть фонетический уточнитель, помогающий правильно прочесть запись с идеограммой. Он ничем не отличается от уточнителя типа -й в 1-й (= первый), кроме того, что стоит спереди, а не сзади. К конечным фонетическим уточнителям мы вполне привыкли и не видим в них ничего поразительного, но начальных уточнителей в современном русском языке нет, и они кажутся нам чем-то странным. Но в древнерусской практике они существовали; например, известны примеры записей типа ои = осмь (где и — ‘8’).

Приведенные нами расчеты сделаны не сейчас, и основной вывод из них известен уже относительно давно. Но никогда еще не было примеров того, чтобы в одной и той же грамоте слово «господин» было записано и с идеограммой (гну, гне), и полностью (сподине). До нынешней находки в любой грамоте присутствовало либо то, либо другое. В грамоте № 964 впервые непосредственно видно, что за идеограммами с о- необязательно стоит произношение с о-. Это первый документ, где в трех соседних строках есть и загадка, и разгадка.

В публикациях исторических документов любое гн- расшифровывалось как господинъ, а не осподинъ. Сейчас мы должны признать, что для документов XV века и более поздних это, к сожалению, ошибочно. А сокращение огну расшифровывалось как огосподину. Но сейчас мы можем решительно утверждать, что этого загадочного, необъяснимого с морфологической точки зрения слова в действительности никогда не существовало.

Следующая грамота № 966 (XIII век) дошла до нас в порванном виде. Ни одна строка целиком не сохранилась. Поэтому привожу эту грамоту не целиком, а даю только наиболее интересный фрагмент. Грамота содержала записи о том, «на ком сколько положено долгу» (с использованием глагола положити).

Что за странное написание aдиноу (при том, что значение ‘одну’ очевидно)? Ведь в Новгороде не акали, поэтому предполагать здесь эффект аканья нельзя (а счесть эту грамоту за иногороднюю тоже нельзя, поскольку в ней есть некоторые диалектные новгородские черты).

Из зала: Автор написал цифру а (= ‘1’), а потом решил исправить запись на словесную и для этого дописал диноу.

А.З.: В главном верно; ä — это цифра ‘1’ с редким знаком числа — двумя точками. Только диноу — не исправление, а такой же фонетический уточнитель, как в 5-й (или 5-ый), только более длинный. Правда, ныне мы не выписываем длинных концов слов, скажем, не пишем 2-торой. Но в древнерусскую эпоху такого ограничения не существовало. В «Ферапонтовской кормчей» XVI века несколько раз встретилось написание рóму (= вторóму), где выписан длинный конец слова. В берестяной грамоте № 339 (вообще говоря, плохонькой, но, как мы видим, и плохонькие тексты способны совершать чудеса), адресованной «господину посаднику», автор написал слово «господину» таким поразительным образом: . За этой записью, в соответствии с тем, о чём речь шла выше, стоит, конечно, осподину: в начале выставлено фонетическое о-, в конце выписана длинная конечная часть -диноу (ровно такая же, кстати, как в нашем äдиноу), а в середине стоит передающая корень идеограмма , которая тут читается фактически как спо! Автор явно не стремился к экономии, а реализовал свое представление о том, как следует хорошо писать.

Теперь мы подходим к нашему plat de résistance («главному блюду»): большой грамоте № 963, одному из дорогих подарков историку — в том смысле, что текст можно датировать с точностью до пяти лет. Это чрезвычайно редкий случай. Бывали грамоты, привязанные к тому или иному князю, но это соответствовало довольно большому промежутку времени, а тут пять лет!

Текст адресован архиепископу, что неудивительно, так как найден на архиепископском дворе. Правда, на радость археологам владыка не очень внимательно отнесся к петиции: она оказалась у него в грязи во дворе. К сожалению, последняя строка наполовину утрачена, и в ее восстановлении возможны лишь вольные версии.

В Новгороде был только один архиепископ Симеон (1416–1421). Отсюда и точность датировки, благодаря которой появилась возможность проверить наши таблицы так называемого внестратиграфического датирования (то есть опирающегося только на формы букв, языковые признаки и этикетные формулы, но не на археологические данные). Для этих таблиц наступил «момент истины». Эксперимент был проделан, и таблицы дали следующий ответ: предпочтительно 1380–1420. То есть таблицы выдержали испытание достаточно хорошо.

Но вернемся к тексту. Челобитную подают ржевичи — жители местности вокруг Пустой Ржевы (ныне это уже Псковская область, а тогда юго-западный угол Новгородской земли). Они описывают себя чрезвычайно детально: назван уезд, погост, дано указание сирот твои, то есть крестьяне (это одно из известных обозначений крестьян). Но синтаксис необычный: идет нагромождение именительных падежей. Погост и уезд как обозначение совокупности их жителей — явление, которое можно встретить и в современном казенном языке. Погост этот историки называют Óшевский. И современный русский язык действительно располагает к тому, чтобы именно так поставить ударение, если написано Ошевский. Но на современной карте значится населенный пункт Ашево. (Замечу, что после находки этой грамоты он может при желании отметить на законном основании свое 600-летие.) Данная территория теперь находится в акающей зоне. И в Новгороде в докладе о последних находках я отметил, что такое расхождение написаний между берестяной грамотой и современной картой (в Ошев — Ашево) позволяет утверждать, что принятое у историков ударение Óшевский не соответствует тому, как называют себя сами жители этого места. Одна из слушательниц доклада пришла через некоторое время с сообщением, что она связалась по телефону с населенным пунктом Ашево и задала единственный вопрос: «Как вы себя называете?» Оказалось: Ашéво.

Перевод грамоты: ‘Господину архиепископу новгородскому владыке Семену крестьяне твои, Святой Богородицы уезд, Ошевский погост, ржевичи, тебе, господарю, челом бьют все от мала и до велика. Мы послали, господин, дьяка Олексадра, потому что отец [его (?)] и дед его пел у Святой Богородицы в Ошеве. И ты бы, господин, к Святой Богородице того дьяка поставил попом. А с ним мы послали от погоста Труфана, потому что церковь стоит без пения (= без службы). А другое [дело], господин святой владыка: престол в церкви от… Как, господин, о том укажешь? … … … Освяти же престол, господин’.

Престолъ т — что случилось с престолом, из-за обрыва непонятно, но нет сомнений, что он как-то был поврежден. Возможно, ржевичи его уже починили и просят владыку освятить новый.

Переходим к грамоте № 962. Она была найдена (в виде двух фрагментов) не при раскопках, а в результате археологического наблюдения над инженерными работами, производившимися на Михайловой улице. Поэтому нормальной археологической даты у грамоты нет. Судя по почерку и по языку, это XV век, очевидно, вторая половина.

Это большое письмо (восемь строк), сохранившееся целиком, кроме трех букв.

Начало письма таково:

Короткое слово перед заболотья не совсем ясно; по-видимому, его следует понимать как «от»; заболотье — это либо просто местность за болотами, либо, что более вероятно, название конкретной деревни.

Приказали свою землю — значит, поручили управление ею. Олексей явно служит (в качестве управляющего) у двух феодалов — Софонтия и Тимофея.

Понять точный смысл первых фраз собственно письма трудно, хотя все слова ясны. Единственный способ разумно осмыслить фразу подовалъ си пожни вашимъ здоровьмъ — принять, что си написано по ошибке вместо смь. Алексей Алексеевич Гиппиус, наш главный специалист по тому, «кто есть кто» в берестяных грамотах, пришел к выводу, что другого решения для этого отрезка нет. Таким образом, управляющий говорит, что те земли, которые ему поручили, он раздал от имени своих господ.

Подовалъ написано вместо подавалъ; о в корне в принципе может быть результатом аканья (в грамоте нет новгородских признаков), но всё же более вероятно, что это просто ошибочный повтор идущего раньше такого же подо: осподо подовалъ. Кроме того, форма довать могла возникать в окающих говорах под влиянием приставки до-; сходным образом в окающих северных говорах и рукописях появляются начлегъ, начевать — под влиянием приставки на-.

Сама словоформа подавалъ, в отличие от современного языка, относится к совершенному виду — она подобна современным пораздавал, поотдавал. Это видно из целого ряда берестяных грамот.

Вашимъ здоровьмъ — известная формула. Имеется в виду не медицинское здоровье, а благополучие, сила, общественное положение, авторитет; формула практически означает «с полномочиями от вас».

Осподо — звательная форма. Словоформа господа раньше была отнюдь не множественным числом; как и братия, это было собирательное существительное единственного числа женского рода — моя господа, мою господу, с моею господою. Эти слова со временем превратились в обычное множественное число, поскольку при них можно было использовать множественное число сказуемого, подобно таким оборотам, как Русь пришли, войско пришли; а отсюда уже один шаг до того, чтобы приравнять господа к настоящим формам множественного числа вроде люди (ср. люди пришли).

Ударение господá было единым для всех значений данного слова (так что ударение госпóда, которое иногда используют историки для значения ‘совокупность хозяев’, ‘хозяйство’, является искусственным или заимствованным из украинского). Но слово принадлежало к подвижному типу ударения; в частности, его звательная форма имела ударение óсподо. А почему это существенно — мы увидим ниже в той же грамоте.

Дальше в тексте идут два предложения, в которых неясно, кто «ты», а кто «я»: положи грамоту по чому си давалъ ‘предъяви грамоту, по которой ты давал’; приказали ми старшии и зъ давалъ ‘приказали мне «старшие» (старосты), и я давал’. Непонятно, кто это говорит и как связать эти фразы с остальным текстом.

А. А. Гиппиус является первооткрывателем целого пласта в толковании берестяных грамот — их коммуникативной структуры. На материале всего корпуса берестяных грамот он показал, что в них бывает то, что в современных письмах совершенно недопустимо, а именно: без всякого предупреждения после речи автора может пойти речь другого лица или, наоборот, может поменяться адресат. Благодаря этому открытию Гиппиуса произошло «перепрочтение» большого числа грамот, которые мы раньше читали «плоско», исходя только из нынешних представлений о том, как пишутся письма.

Грамота № 962 — уникальный подарок лично Гиппиусу. То, что раньше надо было выявлять чрезвычайным напряжением ума, с использованием сложной комбинации аргументов, здесь лежит на поверхности. Дело в том, что помимо текста, написанного крупными буквами (а именно он только и воспроизведен выше), в грамоте есть вписанные мелкими буквами тем же почерком дополнения. Очевидно, перечитав текст, автор усомнился в том, что его поймут, и над началом реплики положи грамоту по чому си давалъ он вписал попъ молвить. Это значит, что была приведена речь попа, требующего от Олексея подтверждения его полномочий. А над первым словом реплики приказали ми старшии и азъ давалъ вписано Олесеi. (уже даже без слова молвить — совершенно как ремарка в пьесах). Это ответ Олексея на претензию попа.

Ясно, таким образом, что вначале автор грамоты (или писец, если автор писал не сам) поступил точно по теории Гиппиуса — привел чужие слова без всякого предупреждения о том, кто это говорит. И лишь позднее решил всё же это для большей ясности уточнить.

Дальнейший текст Олексей (или писец) написал уже с указанием того, кто что говорит, прямо в тексте.

Повестуть ‘говорит, повествует’ — вряд ли пропуск е; скорее это севернорусское стяжение с долгим гласным типа работа:т ‘работает’, требу:т ‘требуют’. Эта особенность представлена также ниже в слове печалутеся.

Из текста мы понимаем: власть попа явно выходит за рамки церковных дел. Олексею он говорит: «Ты давал землю в наем, а тех, кто будет эти земли косить, я поймаю, привяжу им траву на ворот и поведу в город». В город — естественно, в Новгород.

Замечательно наказание: «траву на ворот взвяжу». Прежде всего, что такое ворот? Сейчас это то же, что воротник, но исторически — это ‘шея’, поворотное устройство для головы (замечу, что к тому же самому праиндоевропейскому слову, что ворот, восходит персидское gardan ‘шея’).

Взвязати — очень колоритный глагол, означающий движение снизу вверх (в данном случае от земли, где находится трава, к шее человека). Естественно предположить, что на шею траву надо привязать в знак того, что она ворованная. «А откуда мы знаем, что ворованное вешается на шею?» — вопрос, который задали мне еще в Новгороде. Нет ли в русском языке какого-либо речения, которое подтверждало бы эту версию?

Из зала: Есть! Пословица: брань на вороту не виснет.

А.З.: Совершенно верно. Современному человеку образ, на котором построена пословица, непонятен; с чего это брань должна висеть на вороту? Но значение — «чужая брань не позорит человека» — подсказывает мотивацию: значит, на шею вешали что-то с целью опозорить человека.

И действительно, Марфа Толстая быстро нашла подтверждение в этнографической литературе; в работе М. Седовой «Быт томичей на крестьянском дворе» (Томск, 2003) мы читаем: «Сурово наказывало общество и за воровство; вору вешали украденное на шею и водили по селу, чтобы всякий мог его ударить и плюнуть».

Конфликт Олексея с попом — это спор о том, кто имеет право распоряжаться землей. Олексей просит господ «попечаловаться» о нём.

С печалутес — «двойное ся», явление, характерное для позднедревнерусского периода.

Слово только в языке XV—XVII веков могло иметь значение ‘если’.

Очень интересна словоформа оспо ‘господа’. Это не недописанное осподо, как кажется на первый взгляд, а особая усеченная форма, представляющая собой этикетное обращение. Она четко показывает, что ударение в осподо было не конечным — при ударении осподó конечный слог не мог бы отпасть. Это усечение имеет аналоги в таких «сжавшихся» с течением времени обращениях, как -с из сударь, monsieur [msjø] из mon seigneur; такого же происхождения английское sir. Обращения становятся «фонетически скомканными» быстрее других слов языка.

Форма, сходная с оспо, засвидетельствована у Тонниса Фенне, составившего в 1607 году в Пскове русско-нижненемецкий разговорник — ценнейший памятник русской диалектной речи начала XVII века. В его разговорнике несколько раз встречается форма ospe (обращение к господину), не имевшая до сих пор общепринятого объяснения. Новая находка удревняет эту форму более чем на 100 лет.

В конце письма Олексей просит господ, если они его «пожалуют», то есть решат спорный вопрос в его пользу, прислать об этом «грамотку» до Петрова дня — даты, когда по общерусской традиции начинали сенокос.

Перевод заключительной части грамоты: ‘А теперь поп говорит так: «Ты давал пожни в наймы, а кто будет те пожни косить, тех я схвачу, да траву на шею привяжу и поведу в город». Как, господа, теперь обо мне позаботитесь? А я вам, своим господам, челом бью. Если, господа, меня пожалуете, то отошлите, господа, ко мне грамотку до Петрова дня, потому что, господа, сено косят на Петров день’.

Итак, новый сезон принес хорошую порцию новых грамот. Каждый год лингвисты получают из-под земли новые крупицы знания древнерусского языка. Каждый год новонайденные грамоты не только полнее освещают уже известные нам в принципе явления древнерусского языка, но и открывают такие элементы лексики, синтаксиса, морфологии или фонетики, которые доныне ни в каких источниках не встречались. Этот принцип подтвердился также в находках нынешнего сезона.

Записал лекцию кандидат филологических наук Д. Сичинава.
Фото А. Евдокимовой и Д. Сичинавы.

См. также:
Древнерусские берестяные грамоты.

Археологические раскопки в древнем Новгороде, которые ведутся уже много лет под руководством академика В. Л. Янина (об этом в журнале начиная с 1964 года написано немало), приносят всё новые и новые открытия, касающиеся уклада жизни наших предков, того, какими были некогда взаимоотношения между людьми, и, конечно, вопросов лингвистики (см. «Наука и жизнь» № 3, 2006 г.). И каждую осень вот уже более двадцати лет в МГУ с публичной лекцией выступает известный лингвист А. А. Зализняк, специалист в области современной и исторической грамматики русского языка, сравнительного и общего языкознания, главный научный сотрудник Института славяноведения РАН, преподаватель филологического факультета МГУ. Свою ставшую традиционной лекцию он посвящает расшифровке берестяных грамот, найденных в новом сезоне. Слушатели — а это не только студенты- и аспиранты-лингвисты, но и научные сотрудники других кафедр, и просто все, кому интересно заглянуть в далёкое прошлое, — становятся участниками захватывающе интересного процесса: не отвергая предлагаемые из зала варианты расшифровки, Андрей Анатольевич вместе с аудиторией разбирает, почему нельзя принять ту или иную трактовку, и подводит присутствующих к верному ответу. Приглашаем читателей журнала вместе со слушателями лекции пройти этот путь.

В нынешнем археологическом сезоне в Новгороде найдено 12 берестяных грамот. Мы можем позволить себе разобрать не все, а избранные грамоты, что уже само по себе признак некоторого изобилия. Будем двигаться от малых грамот к большим.

Грамота № 973 (последняя в данном сезоне), найденная на Борисоглебском раскопе (XIII век), представляет собой неплохую задачу. Голландский славист Виллем Вермеер сформулировал следующий принцип: если от грамоты осталось девять букв, то как минимум одно слово должно выявиться. Так бывает не всегда, но его предположение, как показывает жизнь, работает. В грамоте № 973 ровно девять букв:

(Иллюстрация 1)

При этом перед нами не обрывок, а законченный текст. Документ явно дошёл до нас полностью: тщательное обследование бересты показало, что ни в одну из четырёх сторон дальше текст не шёл.

Экспедиционные шутники предложили считать Ге сокращением от имени Геня; тогда достаточно предположить, что третья буква от конца — описка вместо и, и мы получим… владельческую надпись Евгения Онегина: Ге. Онегине.

Но если серьёзно, то начальное геон нельзя отделить от древнерусского геона ‘геенна, ад, преисподняя’. Это закономерное русское соответствие греческому слову géenna с заменой е в начале слога на о — такой же, как в Ольга из Helga, Олёна из Elena и т. п. Что же следует из такого предположения?

Напрашивается хорошо известное сочетание ‘гееннский огонь’: всякий, кто имел дело со старыми текстами, встречал устойчивое древнерусское сочетание геоньскъ огнь (или с обратным порядком слов). В нашей грамоте усмотреть слово геоньскъ невозможно, но вместо него могло стоять притяжательное прилагательное геонь (‘гееннин, принадлежащий геенне’), записанное как геоне, с заменой ь на е. Это слово прямо не засвидетельствовано, но в пользу его реальности говорит то, что существует притяжательное прилагательное адовъ от близкого по значению слова адъ (и ад, и геенна часто изображаются в старых текстах как одушевлённые сущности).

Пусть мы истолковали отрезок геоне. Но что такое остающееся гоне?

Из зала: Это огне (= огнь в силу замены ь на е) со случайной перестановкой букв г и о.

А.З.: Перестановка гласной и согласной встречается крайне редко, перестановка по описке — это почти всегда перестановка согласных.

Из зала: Е после геон означает здесь [о] после мягкой согласной, то есть равно современному ё; всё вместе надо читать геонёгонь = геонь огонь.

А.З.: Вот с этим уже следует согласиться. Древнерусское е действительно могло в определённых случаях читаться как современное ё. Геонёгонь — это своего рода сращение двух слов. Перед нами не простой текст, а некое «волшебное слово», род малого «заговора», заклятия. Возможно, например, что некий доброхот подложил его соседу под дом. Нестандартный способ написания (в данном случае «сращенная» запись двух слов) мог быть в таких случаях одним из приёмов, увеличивающим магическую силу написанного.

Текст подобной структуры встретился среди грамот впервые.

Следующая грамота № 968 (1-я половина XIV века, возможно, даже начало), тоже небольшая, — из раскопа на архиепископском дворе (чему соответствует и её содержание) в новгородском кремле. Этот обрывок — кусочек средней строки первоначального письма.

(Иллюстрация 2)

Обычно такого рода обрывки мало что могут дать. Посмотрим, чем закончится наше расследование на этот раз.

Здесь немного больше, чем девять букв. За исключением …доу, которое не совсем ясно, остальная часть вполне понятна: ‘говори владыке, как…’ … Что «как»? Как было дело, как всё произошло, как надо поступить или что-то подобное?

Концом чего было начальное -доу?

Из зала: Правду!

А.З.: Мы, в Новгороде, конечно, тоже в первый момент предположили, что это правду (или правьду). Увы, в этом решении всё замечательно, кроме одного: слово правьда в то время не означало правды! Оно означало законное разбирательство по суду, и «говорить его» — практически невозможно.

Допустимых вариантов толкования несколько, но самым вероятным мне представляется вариант обидоу (или про обидоу); это чрезвычайно напоминает грамоту ХII века № 725, где тоже сообщается архиепископу именно про «обиду»: …съкажита владычѢ мою обидоу. И здесь налицо точно такое же сочетание, причём без про — с прямым дополнением.

Казалось бы, анализ грамоты и окончен… Ан нет! Самое интересное тут не -доу, а банальнейшее слово говори, на котором современный читатель вряд ли даже вообще остановит взгляд. Между тем слово говори оказывается выдающимся элементом текста — подарком для истории русского языка.

В этой грамоте глагол говорити значит ровно то же, что в современном языке, — ‘dicere’ (то есть именно ‘говорить’): один человек (речью) сообщает нечто другому человеку. Такое значение придавалось слову говорити не всегда. Раньше оно имело совсем другой смысл. В найденных прежде берестяных грамотах этот глагол встретился в том же, современном значении всего четыре раза. Но эти грамоты более поздние: № 530 (1370—1380-е годы) и грамоты конца XIV и XV века. Таким образом, небольшой отрывок, сохранившийся на бересте № 968, оказался — не только в корпусе берестяных грамот, но и вообще во всей истории русского языка — первым документом, где говорити означает ‘говорить’! До этого слово говорити и идущее с ним в паре говоръ означали нечто иное: звуки, которые издаёт масса людей или иных живых существ, единый гул, шум многоголосой толпы (возможно, даже с элементами угрозы, как в современных ропот, роптать).

Из «Повести временных лет»: «И въ горахъ тѣхъ кличь великъ и говоръ» — рассказ о племенах Зауралья, заключённых в горе. Из Суздальской летописи XII века: «И бысть говоръ акы до небеси отъ множества людеи, отъ радости великыя». Из летописного свидетельства 1068 года: «И начаша людие говорити на воеводу Косняча…» — тоже в значении ‘роптать, шуметь’.

Подобное значение глагола говорить отчасти сохранилось в северных говорах. В «Словаре русских народных говоров» мы находим: «говорить, о птицах: петь, щебетать, каркать и т. п.» (то есть скорее ‘гомонить’). «Если весной птицы ещё не говорят — будет холодно, засиверка». В онежских былинах в записях Александра Фёдоровича Гильфердинга: «Прилетали тут русские птицы, учали тут пети-говорити, как млад соловей щекотати».

Из зала: А какая этимология у глагола говорить?

А.З.: Слово родственно санскритскому gavate ‘звучит’; так что древнее значение ‘шуметь, гомонить’ у глагола говорити исторически вполне оправданно.

Таким образом, обрывок текста на бересте — первый засвидетельствованный пример употребления слова в современном значении в истории русского языка.

Данная эволюция значения — совершенно типовая. Глагол со значением ‘dicere’ может происходить из разных семантических источников, но этот — один из наиболее популярных. В славянской зоне можно указать не менее семи таких случаев. Старейший из них — мълвити. В старославянском млъва — ропот толпы, мятеж. Затем (и довольно рано) наступает такое развитие значения, при котором в древнерусском языке это уже нормальный глагол для ‘dicere’. Остальные примеры диалектные, но их много. В русских говорах глаголы гомонить, галдеть, гаметь, шуметь/шумнуть, по данным «Словаря русских народных говоров», имеют среди прочего нейтральное значение: просто ‘говорить что-то кому-нибудь’. Особенно яркий новейший пример — из речевой практики интернет-сообщества: базарить — от базар, для которого характерен именно хаотичный шум толпы. Но в словаре сленга мы уже видим слово базарить просто в значении ‘говорить’, без дополнительных уточнений.

К этому можно добавить одну небезынтересную вещь: и слово говорити, и слово говоръ есть в «Слове о полку Игореве». Сочинитель XVIII века, если бы он подделывал «Слово», никаким образом не мог знать о хронологической границе между двумя значениями слова говорити, которая пролегла около 1300 года, так что он легко мог «попасться» на этом самом обычном слове современного русского языка. Однако же автор не «попался» — он безупречным образом использовал оба эти слова в древнем значении, а не в новом. В «Слове о полку Игореве» говорили (в подлиннике: говоряхуть) не люди, а галици (то есть галки) и говоръ был не людской, а галичь (галочий). В обоих случаях изображается звук голосов нерасчленённой массы (в данном случае птиц) — в точном соответствии со старым значением. Замечу, что в переводах практически везде даётся: «Галки свою речь говорили»; но это неточный, бессознательно модернизированный перевод: точный смысл — «Галки своей речью гомонили».

Когда я занимался проблематикой подлинности «Слова», я не обратил внимания на слово говорити. Это не первый раз, когда сверх уже известных ещё один частный признак текста «Слова», не привлекавший ранее к себе внимания, оказывается проявлением древности.

Такие вот любопытные вещи вытекают иногда из крошечных берестяных фрагментов.

Перейдём теперь к грамоте № 964. Она тоже найдена на архиепископском дворе и тоже датируется XIV веком, но уже второй его половиной или даже концом. Сохранились целиком первые две строки и часть третьей, дальше — обрыв:

(Иллюстрация 3)

Начало читается легко: «Господину Елизару много челом бью». В начале грамоты стоит весьма редкая формула: от первого лица «челом бью», при этом не указывается, кто; господин Елизар должен сам понять, от кого письмо.

После с Лариѡнь в начале следующей строки примерно четыре буквы утрачены. Каков здесь был первоначальный текст?

Из зала: С Ларионом.

А.З.: Но после Лариѡн в тексте стоит не о, а ь, и вместо четырёх добавочных букв получаются только две (мъ).

Из зала: С Ларионкою.

А.З.: Но суффикс -к-а не смягчает предшествующую согласную — он даст форму Ларионка, а не Ларионька.

Из зала: С Ларионцем.

А.З.: Да, с Лариѡньцемъ — единственное решение, не предполагающее никаких ошибок и случайностей. Уменьшительные имена с суффиксом -ець (типа Ларионець) для Новгорода весьма характерны.

В третьей строке после обрыва видна угловатая верхушка буквы с титлом. Это цифра, означающая количество «клещев». А что значит «клещев»?

Из зала: Это клещи.

А.З.: Но это грамота с безупречной орфографией, а клѣщи пишутся через ять; кроме того, форма родительного множественного от этого слова едва ли может выглядеть как клещевъ.

На самом деле уже давно установлено, что это не клещи, а ‘рыба лещ’. Много лет назад найдена грамота № 169, где сказано: Василевѣ Софонтѣова Онтане. послале Овдокиму два клеща да щука. Однако она в течение многих лет переводилась как ‘послал щуку и двое клещей’, пока совместными усилиями филологи не установили: всё-таки парными к щуке должны быть не клéщи, а лещи. До сих пор ещё кое-где в северо-западных районах лещ называется клещ. А сети для лещей на Чудском озере называются клещинцы. Можно лингвистически показать, почему лещ приобрёл начальное kl-, но на этом мы сейчас останавливаться не будем.

Сколько же лещей послал наш автор? Сохранившийся в тексте уголок не может быть верхушкой от д (=’4’), поскольку окончание клещевъ могло быть только в случае, если бы они были одушевлёнными, а в XIV веке они были ещё очень даже неодушевлёнными. Первоначально предполагалось, что это л (=’30’); однако в грамоте всегда л (как, кстати, и д) пишется с плоским верхом. По мере изучения текста посылка подрастала: Елизар получал всё больше и больше лещей. Так, возникло предположение, что верхний уголок принадлежит букве о (=’70’). Но в конце концов было установлено, что это верх от буквы р (=’100’). Так что Елизару было отправлено целых сто лещей.

Теперь обратимся к другой проблеме, лингвистам уже хорошо известной, но по которой в грамоте кое-что встретилось впервые. Почему форма гну начинается с , хотя смысл предельно ясен — ‘господину’? Часто это слово пишется просто как гну (с титлом или даже без титла); но в данном случае имеется еще странное начальное . Для формы гне в принципе можно было бы предположить, что это «о восклицательное»: «О господин!» (хотя надо сказать, что никаких надёжных «о восклицательных» в берестяных грамотах нет). Но для гну и такое объяснение невозможно.

Слово «господин» встречается часто, в поздних грамотах — очень часто, в ранних как раз реже. Статистику здесь можно установить весьма точную. Имеются два способа записи слова господинъ (и его производных): полный и сокращённый, при котором используется одна из идеограмм гн-, ги-, г-, гд- (с титлом или без титла). Как показали подсчеты, употребление разных способов записи отчётливо зависит от хронологии.

(Иллюстрация 4)

Видно, сколь явно растёт с веками необходимость словесно выражать своё почтение к иерархическому старшинству — как увеличивается в абсолютных цифрах пласт грамот со словом «господин». Но сейчас речь не о том. Для нас важны качественные изменения.

Совершенно очевидно, что во второй половине XIV века в древненовгородском диалекте произошло резкое изменение, состоящее в том, что вместо господинъ, госпожа, господа стали употребляться формы без начального г-: осподинъ, оспожа, оспода. Но при этом ничего не происходит в колонке с идеограммой. Почему? 45 случаев с идеограммой гн- в XV веке — это явно те случаи, когда слово пишется с г-, а читается без г-.

А что же за начальное — в записи гну (и гне)? Теперь, когда мы уже знаем, что гну читалось как осподину, ответ становится понятен: приписанное перед идеограммой — есть фонетический уточнитель, помогающий правильно прочесть запись с идеограммой. Он ничем не отличается от уточнителя типа -й в 1-й (= первый), кроме того, что стоит спереди, а не сзади. К конечным фонетическим уточнителям мы вполне привыкли и не видим в них ничего поразительного, но начальных уточнителей в современном русском языке нет, и они кажутся нам чем-то странным. Но в древнерусской практике они существовали; например, известны примеры записей типа ои = осмь (где ои — ‘8’).

Приведённые нами расчёты сделаны не сейчас, и основной вывод из них известен уже относительно давно. Но никогда ещё не было примеров того, чтобы в одной и той же грамоте слово «господин» было записано и с идеограммой (гну, гне), и полностью (сподине). До нынешней находки в любой грамоте присутствовало либо то, либо другое. В грамоте № 964 впервые непосредственно видно, что за идеограммами с о- необязательно стоит произношение с о-. Это первый документ, где в трёх соседних строках есть и загадка, и разгадка.

В публикациях исторических документов любое гн- расшифровывалось как господинъ, а не осподинъ. Сейчас мы должны признать, что для документов XV века и более поздних это, к сожалению, ошибочно. А сокращение огну расшифровывалось как огосподину. Но сейчас мы можем решительно утверждать, что этого загадочного, необъяснимого с морфологической точки зрения слова в действительности никогда не существовало.

Следующая грамота № 966 (XIII век) дошла до нас в порванном виде. Ни одна строка целиком не сохранилась. Поэтому привожу эту грамоту не целиком, а даю только наиболее интересный фрагмент. Грамота содержала записи о том, «на ком сколько положено долгу» (с использованием глагола положити).

(Иллюстрация 5)

Что за странное написание äдиноу (при том, что значение ‘одну’ очевидно)? Ведь в Новгороде не акали, поэтому предполагать здесь эффект аканья нельзя (а счесть эту грамоту за иногороднюю тоже нельзя, поскольку в ней есть некоторые диалектные новгородские черты).

Из зала: Автор написал цифру а (= ‘1’), а потом решил исправить запись на словесную и для этого дописал диноу.

А.З.: В главном верно; ä — это цифра ‘1’ с редким знаком числа — двумя точками. Только диноу — не исправление, а такой же фонетический уточнитель, как в 5-й (или 5-ый), только более длинный. Правда, ныне мы не выписываем длинных концов слов, скажем, не пишем 2-торой. Но в древнерусскую эпоху такого ограничения не существовало. В «Ферапонтовской кормчей» XVI века несколько раз встретилось написание врóму (= вторóму), где выписан длинный конец слова. В берестяной грамоте № 339 (вообще говоря, плохонькой, но, как мы видим, и плохонькие тексты способны совершать чудеса), адресованной «господину посаднику», автор написал слово «господину» таким поразительным образом: огидиноу. За этой записью, в соответствии с тем, о чём речь шла выше, стоит, конечно, осподину: в начале выставлено фонетическое о-, в конце выписана длинная конечная часть -диноу (ровно такая же, кстати, как в нашем äдиноу), а в середине стоит передающая корень идеограмма ги, которая тут читается фактически как спо! Автор явно не стремился к экономии, а реализовал своё представление о том, как следует хорошо писать.

Теперь мы подходим к нашему plat de résistance («главному блюду»): большой грамоте № 963, одному из дорогих подарков историку — в том смысле, что текст можно датировать с точностью до пяти лет. Это чрезвычайно редкий случай. Бывали грамоты, привязанные к тому или иному князю, но это соответствовало довольно большому промежутку времени, а тут пять лет!

Текст адресован архиепископу, что неудивительно, так как найден на архиепископском дворе. Правда, на радость археологам владыка не очень внимательно отнёсся к петиции: она оказалась у него в грязи во дворе. К сожалению, последняя строка наполовину утрачена, и в её восстановлении возможны лишь вольные версии.

(Иллюстрация 6)

В Новгороде был только один архиепископ Симеон (1416—1421). Отсюда и точность датировки, благодаря которой появилась возможность проверить наши таблицы так называемого внестратиграфического датирования (то есть опирающегося только на формы букв, языковые признаки и этикетные формулы, но не на археологические данные). Для этих таблиц наступил «момент истины». Эксперимент был проделан, и таблицы дали следующий ответ: предпочтительно 1380—1420. То есть таблицы выдержали испытание достаточно хорошо.

Но вернёмся к тексту. Челобитную подают ржевичи — жители местности вокруг Пустой Ржевы (ныне это уже Псковская область, а тогда юго-западный угол Новгородской земли). Они описывают себя чрезвычайно детально: назван уезд, погост, дано указание сиротѣ твои, то есть крестьяне (это одно из известных обозначений крестьян). Но синтаксис необычный: идёт нагромождение именительных падежей. Погост и уезд как обозначение совокупности их жителей — явление, которое можно встретить и в современном казённом языке. Погост этот историки называют Óшевский. И современный русский язык действительно располагает к тому, чтобы именно так поставить ударение, если написано Ошевский. Но на современной карте значится населённый пункт Ашево. (Замечу, что после находки этой грамоты он может при желании отметить на законном основании своё 600-летие.) Данная территория теперь находится в акающей зоне. И в Новгороде в докладе о последних находках я отметил, что такое расхождение написаний между берестяной грамотой и современной картой (в Ошевѣ — Ашево) позволяет утверждать, что принятое у историков ударение Óшевский не соответствует тому, как называют себя сами жители этого места. Одна из слушательниц доклада пришла через некоторое время с сообщением, что она связалась по телефону с населённым пунктом Ашево и задала единственный вопрос: «Как вы себя называете?» Оказалось: Ашéво.

Перевод грамоты: ‘Господину архиепископу новгородскому владыке Семену крестьяне твои, Святой Богородицы уезд, Ошевский погост, ржевичи, тебе, господарю, челом бьют все от мала и до велика. Мы послали, господин, дьяка Олексадра, потому что отец [его (?)] и дед его пел у Святой Богородицы в Ошеве. И ты бы, господин, к Святой Богородице того дьяка поставил попом. А с ним мы послали от погоста Труфана, потому что церковь стоит без пения (= без службы). А другое [дело], господин святой владыка: престол в церкви от… Как, господин, о том укажешь? … … … Освяти же престол, господин’.

Престолъ ѡт — что случилось с престолом, из-за обрыва непонятно, но нет сомнений, что он как-то был поврежден. Возможно, ржевичи его уже починили и просят владыку освятить новый.

Переходим к грамоте № 962. Она была найдена (в виде двух фрагментов) не при раскопках, а в результате археологического наблюдения над инженерными работами, производившимися на Михайловой улице. Поэтому нормальной археологической даты у грамоты нет. Судя по почерку и по языку, это XV век, очевидно, вторая половина.

Это большое письмо (восемь строк), сохранившееся целиком, кроме трёх букв.

Начало письма таково:

(Иллюстрация 7)

Короткое слово перед заболотья не совсем ясно; по-видимому, его следует понимать как «от»; заболотье — это либо просто местность за болотами, либо, что более вероятно, название конкретной деревни.

Приказали свою землю — значит, поручили управление ею. Олексей явно служит (в качестве управляющего) у двух феодалов — Софонтия и Тимофея.

Понять точный смысл первых фраз собственно письма трудно, хотя все слова ясны. Единственный способ разумно осмыслить фразу подовалъ ѥ и пожни вашимъ здоровьѥмъ — принять, что ѥси написано по ошибке вместо ѥсмь. Алексей Алексеевич Гиппиус, наш главный специалист по тому, «кто есть кто» в берестяных грамотах, пришёл к выводу, что другого решения для этого отрезка нет. Таким образом, управляющий говорит, что те земли, которые ему поручили, он раздал от имени своих господ.

Подовалъ написано вместо подавалъ; о в корне в принципе может быть результатом аканья (в грамоте нет новгородских признаков), но всё же более вероятно, что это просто ошибочный повтор идущего раньше такого же подо: осподо подовалъ. Кроме того, форма довать могла возникать в окающих говорах под влиянием приставки до-; сходным образом в окающих северных говорах и рукописях появляются начлегъ, начевать — под влиянием приставки на-.

Сама словоформа подавалъ, в отличие от современного языка, относится к совершенному виду — она подобна современным пораздавал, поотдавал. Это видно из целого ряда берестяных грамот.

Вашимъ здоровьѥмъ — известная формула. Имеется в виду не медицинское здоровье, а благополучие, сила, общественное положение, авторитет; формула практически означает «с полномочиями от вас».

Осподо — звательная форма. Словоформа господа раньше была отнюдь не множественным числом; как и братия, это было собирательное существительное единственного числа женского рода — моя господа, мою господу, с моею господою. Эти слова со временем превратились в обычное множественное число, поскольку при них можно было использовать множественное число сказуемого, подобно таким оборотам, как Русь пришли, войско пришли; а отсюда уже один шаг до того, чтобы приравнять господа к настоящим формам множественного числа вроде люди (ср. люди пришли).

Ударение господá было единым для всех значений данного слова (так что ударение госпóда, которое иногда используют историки для значения ‘совокупность хозяев’, ‘хозяйство’, является искусственным или заимствованным из украинского). Но слово принадлежало к подвижному типу ударения; в частности, его звательная форма имела ударение óсподо. А почему это существенно — мы увидим ниже в той же грамоте.

Дальше в тексте идут два предложения, в которых неясно, кто «ты», а кто «я»: положи грамоту по чому ѥси давалъ ‘предъяви грамоту, по которой ты давал’; приказали ми старѣшии и ѧзъ давалъ ‘приказали мне «старшие» (старосты), и я давал’. Непонятно, кто это говорит и как связать эти фразы с остальным текстом.

А. А. Гиппиус является первооткрывателем целого пласта в толковании берестяных грамот — их коммуникативной структуры. На материале всего корпуса берестяных грамот он показал, что в них бывает то, что в современных письмах совершенно недопустимо, а именно: без всякого предупреждения после речи автора может пойти речь другого лица или, наоборот, может поменяться адресат. Благодаря этому открытию Гиппиуса произошло «перепрочтение» большого числа грамот, которые мы раньше читали «плоско», исходя только из нынешних представлений о том, как пишутся письма.

Грамота № 962 — уникальный подарок лично Гиппиусу. То, что раньше надо было выявлять чрезвычайным напряжением ума, с использованием сложной комбинации аргументов, здесь лежит на поверхности. Дело в том, что помимо текста, написанного крупными буквами (а именно он только и воспроизведён выше), в грамоте есть вписанные мелкими буквами тем же почерком дополнения. Очевидно, перечитав текст, автор усомнился в том, что его поймут, и над началом реплики положи грамоту по чому ѥси давалъ он вписал попъ молвить. Это значит, что была приведена речь попа, требующего от Олексея подтверждения его полномочий. А над первым словом реплики приказали ми старѣшии и азъ давалъ вписано Олесеi. (уже даже без слова молвить — совершенно как ремарка в пьесах). Это ответ Олексея на претензию попа.

Ясно, таким образом, что вначале автор грамоты (или писец, если автор писал не сам) поступил точно по теории Гиппиуса — привёл чужие слова без всякого предупреждения о том, кто это говорит. И лишь позднее решил всё же это для большей ясности уточнить.

Дальнейший текст Олексей (или писец) написал уже с указанием того, кто что говорит, прямо в тексте.

(Иллюстрация

Повестуть ‘говорит, повествует’ — вряд ли пропуск е; скорее это севернорусское стяжение с долгим гласным типа работа:т ‘работает’, требу:т ‘требуют’. Эта особенность представлена также ниже в слове печалутеся.

Из текста мы понимаем: власть попа явно выходит за рамки церковных дел. Олексею он говорит: «Ты давал землю в наём, а тех, кто будет эти земли косить, я поймаю, привяжу им траву на ворот и поведу в город». В город — естественно, в Новгород.

Замечательно наказание: «траву на ворот взвяжу». Прежде всего, что такое ворот? Сейчас это то же, что воротник, но исторически — это ‘шея’, поворотное устройство для головы (замечу, что к тому же самому праиндоевропейскому слову, что ворот, восходит персидское gardan ‘шея’).

Взвязати — очень колоритный глагол, означающий движение снизу вверх (в данном случае от земли, где находится трава, к шее человека). Естественно предположить, что на шею траву надо привязать в знак того, что она ворованная. «А откуда мы знаем, что ворованное вешается на шею?» — вопрос, который задали мне ещё в Новгороде. Нет ли в русском языке какого-либо речения, которое подтверждало бы эту версию?

Из зала: Есть! Пословица: брань на вороту не виснет.

А.З.: Совершенно верно. Современному человеку образ, на котором построена пословица, непонятен; с чего это брань должна висеть на вороту? Но значение — «чужая брань не позорит человека» — подсказывает мотивацию: значит, на шею вешали что-то с целью опозорить человека.

И действительно, Марфа Толстая быстро нашла подтверждение в этнографической литературе; в работе М. Седовой «Быт томичей на крестьянском дворе» (Томск, 2003) мы читаем: «Сурово наказывало общество и за воровство; вору вешали украденное на шею и водили по селу, чтобы всякий мог его ударить и плюнуть».

Конфликт Олексея с попом — это спор о том, кто имеет право распоряжаться землёй. Олексей просит господ «попечаловаться» о нём.

Сѧ печалутесѧ — «двойное ся», явление, характерное для позднедревнерусского периода.

Слово только в языке XV—XVII веков могло иметь значение ‘если’.

Очень интересна словоформа оспо ‘господа’. Это не недописанное осподо, как кажется на первый взгляд, а особая усечённая форма, представляющая собой этикетное обращение. Она чётко показывает, что ударение в осподо было не конечным — при ударении осподó конечный слог не мог бы отпасть. Это усечение имеет аналоги в таких «сжавшихся» с течением времени обращениях, как -с из сударь, monsieur [msjø] из mon seigneur; такого же происхождения английское sir. Обращения становятся «фонетически скомканными» быстрее других слов языка.

Форма, сходная с оспо, засвидетельствована у Тонниса Фенне, составившего в 1607 году в Пскове русско-нижненемецкий разговорник — ценнейший памятник русской диалектной речи начала XVII века. В его разговорнике несколько раз встречается форма ospe (обращение к господину), не имевшая до сих пор общепринятого объяснения. Новая находка удревняет эту форму более чем на 100 лет.

В конце письма Олексей просит господ, если они его «пожалуют», то есть решат спорный вопрос в его пользу, прислать об этом «грамотку» до Петрова дня — даты, когда по общерусской традиции начинали сенокос.

Перевод заключительной части грамоты: ‘А теперь поп говорит так: «Ты давал пожни в наймы, а кто будет те пожни косить, тех я схвачу, да траву на шею привяжу и поведу в город». Как, господа, теперь обо мне позаботитесь? А я вам, своим господам, челом бью. Если, господа, меня пожалуете, то отошлите, господа, ко мне грамотку до Петрова дня, потому что, господа, сено косят на Петров день’.

Итак, новый сезон принес хорошую порцию новых грамот. Каждый год лингвисты получают из-под земли новые крупицы знания древнерусского языка. Каждый год новонайденные грамоты не только полнее освещают уже известные нам в принципе явления древнерусского языка, но и открывают такие элементы лексики, синтаксиса, морфологии или фонетики, которые доныне ни в каких источниках не встречались. Этот принцип подтвердился также в находках нынешнего сезона.

Записал лекцию кандидат филологических наук Д. Сичинава. Фото А. Евдокимовой и Д. Сичинавы.

«Известия» продолжают обсуждение темы «Русский проект: каким ему быть». Вслед за историком Натальей Нарочницкой (номер от 16 апреля), режиссером Станиславом Говорухиным (номер от 24 апреля), географом и политологом Дмитрием Орешкиным (номер от 24 мая), этнографом членом-корреспондентом РАН Валерием Тишковым (номер от 19 июня), группой ученых во главе с ректором СПбГУ Людмилой Вербицкой (номер от 6 августа) в дискуссию о судьбе нашего Отечества, о путях развития России, об исторических традициях и корнях многих российских проблем вступает крупнейший историк, лауреат Ленинской и двух Государственных премий академик Валентин Янин, с которым беседует обозреватель Сергей Лесков.

вопрос: Валентин Лаврентьевич, площадка, на который вы ведете археологические работы, производит странное впечатление. В раскопе копаются археологи, а сверху нависают вовсе не древние постройки, а внушительные особняки в новорусском стиле. Ближайшие принадлежат политику Бурбулису и бывшей супруге экс-губернатора Прусака. Выглядят эти дворцы угрожающе. Создается впечатление, что особняки агрессивно наступают на историю, она им поперек дороги…

ответ: Раскопки ведутся в центре Новгорода, и, несмотря на федеральные законы, которые подчеркивают приоритет исторических изысканий, мы постоянно испытываем давление. Недавно ко мне подошли в очередной раз и спросили: нельзя ли вести раскопки поскорее, чтобы освободить землю под коммерческую застройку? И не знаю ли я иностранных археологов, которые работают быстрее, чем мы? Я ответил, что знаю очень многих иностранных археологов. Например, итальянских. Они ведут раскопки в Помпеях уже более 200 лет, а мы только 70 лет работаем. Собеседник ушел недовольный. Кажется, история стала ему окончательно омерзительной.

в: Со времен Ломоносова и Карамзина ведутся споры о корнях русского народа, о том, как формировался русский язык, о родственных связях с соседями. Версий высказано немало, но полного согласия по-прежнему нет. Вы занимаетесь той эпохой, когда непосредственно формировался русский народ и русский язык. Каково ваше мнение на этот счет?

о: Долго господствовало мнение о том, что все славянские племена, населявшие Восточно-Европейскую равнину, происходят из одного центра в среднем Приднепровье, на территории современной Украины. Из этой прародины, так считалось, шло заселение русских территорий до Рязани и Суздаля и далее до Пскова и Великого Новгорода. Предполагалось, что первоначально существовал и единый язык. Не было диалектов, все говорили одинаково — и в Новгороде, и в Суздале, и в Киеве. Диалекты же появились только с размежеванием княжеств, когда начался удельный распад Руси, а монгольское нашествие его усугубило.

Результаты археологических раскопок в Великом Новгороде и анализ древних текстов, проделанный замечательным лингвистом академиком Андреем Зализняком, еще до распада СССР (это, как вы понимаете, важно) позволили доказать, что процесс заселения русских территорий шел иначе. Носители северо-западного диалекта, на котором говорили в Новгороде в XI-XII веках, не могли прийти из Киева. Ближайшие аналоги имеются в языках западных славян. Богатые данные раскопок в Новгороде, изучение антропологических типов, обрядов, керамики, даже фортификационных сооружений подтверждают, что славяне проникли на северо-западные территории современной России с южных берегов Балтики. А Суздаль заселялся все-таки с юга Руси. В XIII-ХIV веках различие диалектов на русских землях постепенно стирается.

Но откуда появилось название «русские»? На этих территориях в мирном соседстве жили угро-финские племена меря, кривичи, славяне. Еще в давние времена ими овладели варяги, наложившие суровую дань — с каждого мужчины по беличьей шкурке. Не выдержав насилия, племена прогнали варягов, но пальму первенства между собой не поделили и вновь решили позвать на княжение иноземцев. Варяжский мир был очень обширен — свеи, готы, норманны, англяне… Решено были призвать тех варягов, что проживали на территории Северной Германии и Северной Польши и называли себя русью. Таким образом, первый «русский» Рюрик с дружиной появился на наших землях в 859-862 годах, правил 14-15 лет и жил в Городище — Новгорода еще не было. Рюрик завещал правление на этих землях своему родственнику Олегу, оставив ему на руках сына Игоря. Олег в результате конфликта с коренными племенами начал движение на юг и завоевал сначала Смоленск, потом Киев. В условиях политического вакуума племена стали стягиваться к месту пересечения торговых путей, где и возник Новгород.

Таким образом, «русские» — это самоназвание одного из варяжских племен. Точно так же возникло слово «люди» — так называли себя кривичи. Между прочим, чукчи на родном языке значит «настоящие люди».

в: Выходит, с анекдотами надо быть осторожнее, ибо у нас с чукчами схожий склад мысли… Одна из любимых тем в политических дискуссиях — врожденное раболепство русских перед властью. Но ведь в первом русском государстве права князя была ограничены очень сильно, и власть его не была абсолютной…

о: Олег ушел из Городища в Киев, оскорбившись тем, что ему, по существу, приходилось жить только на дары. Существовала система жестких ограничений, которая постоянно совершенствовалась. Князь и дружина не могли собирать подати, это было право самих новгородцев, которые платили князю жалованье, как чиновнику. Князь и дружина не имели возможности владеть вотчинами и землями, им выделялись лишь луга для содержания коней.

в: Говоря по-нынешнему, новгородцы не допускали князя до финансовых потоков…

о: Не только до финансовых. Князь вел уголовный и гражданский суд, но не имел права утверждать приговор без посадника, представителя новгородских бояр. Новгород имел право не только приглашать, но и изгонять князя.

в: Что случалось даже с Александром Невским. Между прочим, какова историческая правда о Ледовом побоище?

о: Значение этого эпизода сильно преувеличено при Сталине в политических целях. Ни тевтоны, ни татары Новгороду всерьез не угрожали. Новгород вообще предпочитал решать конфликты мирным путем, и ему это удавалось. Новгород потерял свои права лишь в 1478 году, когда был присоединен к Московскому государству царем Иваном III, который, как вы помните, еще через два года добился полного освобождения от татаро-монгольского ига. Сопротивление новгородцев Москве возглавляла вдова посадника Марфа Борецкая, о которой до сих пор пишут повести и поэмы.

в: Сегодня в технологическом плане Россия находится в зависимом от Европы положении. Новгород тоже не был в этом отношении самостоятелен и отличался отсталым уровнем производства?

о: Как показывают находки материальной культуры, Новгород в технологическом плане находился на одном уровне с Европой. Если в чем Новгород тогда и нуждался, так больше всего в европейском сырье.

в: Итак, новгородская демократия просуществовала несколько веков. Это государство было процветающим, устойчивым, ориентировалось не на военные приобретения, а исключительно на экономику. В ту эпоху в Западной Европе таких примеров было немного. В технологическом плане при известном воображении Европу можно было назвать сырьевым придатком Новгорода. Но в конце концов новгородская демократия стала слабой и рухнула. Можно ли сейчас проанализировать причины падения первой русской демократии? Будем говорить прямо, эти вопросы важны и интересны в связи с достаточно извилистым путем демократических процессов в современной России.

о: Не надо забывать, что в каждой эпохе своя демократия. И демократия всегда существует для какого-то круга людей, но не для всего общества. Первая-то демократия возникла при рабовладельческом строе в Древней Греции, так что вряд ли сулила всеобщее равноправие. Сегодня одна демократия для депутатов, другая — для олигархов, третья — для пенсионеров. Что касается Новгорода, то его особенностью было посадничество — власть, параллельная княжеской. Расцвет демократии в Новгороде пришелся на XIV век, тогда город называли «господином» и «государем». В Новгороде велась активная политическая борьба, действовала многопартийная система. Новгородское вече состояло из 300 «золотых поясов», представителей самых богатых семей. Но своего кандидата в посадники выбирал каждый городской район. В середине XIV века кандидатов в посадники было всего 6, потом 24, потом 36 и даже 72. Сначала выборы степенного посадника проводились раз в год, потом каждые полгода. К пирогу тянулось все больше боярских семей.

Система стала неуправляемой, а власть коррупционной. Народ уже не знал, к кому предъявить претензии, — демократия себя изжила. Народу противостояла вся олигархия, о чем есть записи в летописях о суде неправдивом, о неправедном правлении, о мздоимцах, которых после смерти земля не принимала. Народ перестал участвовать в политической жизни, изверился во власти. В демократической модели был нарушен баланс. Когда Иван III подошел к Новгороду, вовсе не собираясь его завоевывать, город упал ему в руки, как перезревшее яблоко. Бояре не защищали город, они просили Ивана лишь об одном — не изгонять их из города. Царь пообещал, но через 10 лет переселил бояр в Нижний Новгород. Мой вывод такой: новгородскую демократию разрушили и сожрали олигархи.

в: Несколько лет назад модным стал поиск национальной идеи. Идея не нашлась, но ее с переменной активностью ищут до сих пор. Была ли национальная идея в процветавшем Новгороде, и нужна ли, на ваш взгляд, такая идея в принципе?

о: В чистом виде национальной идеи в Новгороде не было. Но часто говорили: «Где Святая София — там и Новгород», имея в виду Софийский собор. София защищала город, была символом мудрости. Национальная идея впервые была сформулирована в царской России — это знаменитая уваровская триада «Самодержавие — Православие — Народность». Наличие официальной идеи не воспрепятствовало тому, что скоро великая страна рухнула. Мне ближе идея Великой французской революции «Свобода — Равенство — Братство» и даже заменившая ее в годы правительства Виши триада «Работа — Страна — Отечество». Но я, честное слово, не понимаю, какая национальная идея может быть сегодня в многонациональной России. Новый праздник — День национального единства, назначенный на 4 ноября, не соответствует исторической правде. Конец Смутного времени тогда не наступил, оно закончилось лишь через 6 лет, когда Смоленск и Новгород были освобождены от шведов.

в: Была ли в «господине» Новгороде ксенофобия? Все-таки торговый город, всякие заморские гости с громкими песнями, что у Мусоргского отражено…

о: В грамотах никаких упоминаний о межэтнических, как сейчас бы сказали, конфликтах в Новгороде нет. Все народности были заинтересованы друг в друге и жили мирно. Что касается языка, то общим стал славянский, который к Х веку вытеснил остальные.

в: Молодежные группировки в Новгороде были?

о: Не было, старики крепко держали власть. Но о молодежных программах не забывали. В 1030 году Ярослав Мудрый повелел всех поповых детей и детей старост учить грамоте, что сделало Новгород одним из самых просвещенных городов эпохи.

в: Вы упомянули о Марфе Посаднице, которая стала героиней многих литературных произведений. Писал о Марфе и великий русский гуманист Николай Рерих. Сейчас на утверждении в ВАКе находится диссертация, где походя утверждается, что Рерих сотрудничал с японскими милитаристами, формировал армию, готовил планы вооруженного отторжения Сибири от СССР и пытался создать новое государство в Центральной Азии. И особого внимания этому сочинению ваши коллеги-историки не уделяют, как в свое время брезгливо не обращали внимания на труды Фоменко по новой хронологии. Теперь эти сочинения популярнее серьезных исследований. Совсем недавно президент РФ говорил об опасности переписывания истории…

о: Измышления о Рерихе — полнейшая ерунда. Появление диссертации совпало с опубликованием письма 10 академиков об опасности того, что серьезная наука в глазах власти и общества теряет вес. Но тогда в самом же научном мире необходимо давать отпор лженаучным опусам. Я очень высоко ставлю работу моего друга академика Андрея Зализняка, в которой он убедительно развенчал измышления Фоменко. Но, к сожалению, даже в Новгороде в книжных магазинах нет ни одной моей книги по истории Новгорода, а Фоменко — навалом. Диссертация про то, что Рерих тайно формировал антисоветскую армию, — это тот же Фоменко. И все это напоминает мне сумасшедшего из «Похождений бравого солдата Швейка», который утверждал, что внутри Земли находится другая Зем-ля, только большего размера. Но этот несчастный находился в лечебнице, а у нас бредни выдаются за науку.

У нас нет уважения к истории, ее часто подгоняют к временным политическим обстоятельствам. Некоторое время назад, например, появилась идея, что столицей Руси был вовсе не Киев, а Старая Ладога. Мы об этом говорили с Владимиром Путиным, когда он приезжал на раскопки в Новгород. Но Рюрик всего-то, когда его пригласили на княжение, сделал остановку в Ладоге пе-ред прохождением волховских порогов на год-два. Я спросил Путина: «От того, что вы сейчас временно находитесь в Новгороде, этот город становится столицей России?» Он рассмеялся и сказал, что я его убедил.

Николай Рерих много сделал для защиты первых археологических раскопок и древних построек Новгорода от хищнической застройки столетней давности, что напоминает наши дни. Мне близка мысль Николая Рериха о том, что Новгород — это русский Неаполь, который мог бы привлечь тысячи туристов и приносить доход не меньше, чем раскопки Помпей. Раскопки в Помпеях ведутся с XVIII века и пользуются поддержкой на всех этажах власти. В Новгороде, так считал Рерих, надо вернуть к жизни древнюю архитектуру, создать атмосферу, притягательную для туристов. Но если бы вы знали, сколько у меня было конфликтов с прежним губернатором Михаилом Прусаком, выходцем из Западной Украины, при котором в исторической части города стали возникать «виндзорские» замки новых русских, а один из трех старейших деревянных домов, где когда-то располагался археологический музей, раскатали по бревнышку. Но когда я говорил об этом Путину, который приехал в Новгород ко мне, а не к губернатору, тот из-за спины поспешил заверить, что все исправится.

в: У вас под ногами русская история тысячелетней давности. Это помогает лучше чувствовать нынешнее время? Может быть, правы те, кто говорит, что единственный урок истории в том, что она никогда никого ничему не учит?

Академик РАН, заведующий кафедрой археологии исторического факультета МГУ. Детство провел в Орехове-Зуеве, окончил школу в Москве около Донского монастыря, учился в одном классе с будущим знаменитым филологом академиком Вячеславом Ивановым. В 1951 году окончил кафедру археологии истфака МГУ. С 1962 года — бессменный начальник Новгородской археологической экспедиции. В 1966 году Валентин Янин в возрасте 37 лет был избран членом-корреспондентом АН СССР, в 1990 году стал академиком, много лет был академиком-секретарем отделения истории РАН.

Область научных интересов — история, археология и источниковедение средневекового Новгорода. Яниным воссозданы история денежно-весовых систем Руси и принципы формирования государственного устройства Новгорода. Он первым использовал берестяные грамоты в качестве исторического источника. Автор более 700 книг и статей.

Из всех многочисленных наград Валентин Янин более всего гордится званием почетного гражданина Великого Новгорода. Лауреат Ленинской, двух Государственных, Демидовской и Ломоносовской премий. Коллекцию монет, которую собирал с детства, передал Историческому музею. Собирает старые граммофонные пластинки с записями дореволюционных певцов.